Текст книги "Тверской баскак. Том Шестой (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Что это мне дает и как максимально выгодно использовать свои знание? Краеугольный вопрос, не дающий мне покоя с того момента, как я попал в это время. До сих пор мне, вроде бы, удавалось находить правильное решение, а в этот раз я что-то завис.

«Предупредить Миндовга, – вновь начинаю по уже пройденному кругу, – а зачем? Миндовг мне не нужен! Его смерть на какое-то время принесет в Литву смуту и раздоры, что мне только на руку. Не предупреждать, а, наоборот, предложить свою помощь заговорщикам? А она им нужна⁈ У них под рукой почти восьмитысячное войско. Хватит, чтобы убить одного человека!»

Задумавшись, пропускаю момент, когда Иргиль открыла глаза, и неожиданно натыкаюсь на ее пристальный взгляд.

– Если оба варианта не годятся, то верный, скорее всего, где-то посередине! – Звучит ее грудной голос, и мягкая улыбка ложится на ее губы.

В этот момент я ловлю себя на мысли, что это именно то, что ускользало от моего внимания.

Часть 1
Глава 10

Конец июля 1263 года

Шатер поставлен ровно посредине между двумя боевыми порядками. Его полотняные стенки скручены в рулоны и подвязаны к верхней части опорных столбов, дабы всем участникам было видно – внутри нет засады. Мы с Калидой подъехали первыми, но ждем в седле, пока литовские парламентеры не остановятся напротив. Затем мы все вчетвером спешиваемся и, демонстративно сложив оружие на земле, проходим под навес.

Внутри заблаговременно расставлены четыре кресла, но прежде чем сесть, бросаю еще один взгляд на боевую линию противника. Литовская конница выстроилась на склоне пологого холма, заняв всю его восточную часть вплоть до кромки леса. Пехота же плотной массой стоит западнее, прикрыв свой фланг извилистой речушкой Тур. Пространства для атаки почти четырехтысячной конной лавы здесь более чем достаточно, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, литвины делают ставку на свою панцирную кавалерию. Пехота лишь для внушительности да общей массы.

Непроизвольно оборачиваюсь и сравниваю увиденное с своим войском.

Корпус Соболя застыл в боевом порядке на противоположном холме. Впереди цепочка стрелков, за ними линия боевых фургонов, пикинеры и алебардщики. Все как обычно и ничего нового! Для моей пехоты встретить атаку конной лавы дело привычное. С насыпанного вала в сторону противника смотрят веретена почти тридцати баллист и жерла четырех пушек. Конный полк Бо’яна Руди на правом фланге, за линией пехоты.

Литва с нашей тактикой знакома не понаслышке. Били мы их неоднократно, но, видать, наука не в прок пошла, раз они собрались вновь взламывать наш строй кавалерийской атакой.

«А с другой стороны, – мысленно ставлю себя в положение противника, – куда им деваться. Их тяжелая конница – главная ударная сила! Она во всех других боях приносит им победу, так почему же здесь надо отступать от правил!»

С этой мыслью усаживаюсь в кресло и встречаю взгляд Нальшанского князя Довмонта.

«По той истории, что я когда-то учил в университете, этот человек вскоре должен стать легендой и героем земли Псковской. – С интересом всматриваюсь в широкое открытое лицо. – Интересно, кем он станет сейчас, когда ситуация на земле так сильно изменилась. Посмотрим!»

Пока я занимался отвлеченными размышлениями, другой литовский парламентер, князь Тройнат с подозрительным видом осмотрел витую спинку и ножки кресла, а затем с осторожностью опустился на него, явно не доверяя прочности изделия.

– Изящество не всегда признак слабости! – Отвечаю на настороженность литовцев открытой улыбкой. – Порою тонкое кружево крепче толстого каната!

Тройнат лишь жестче сжал челюсти и отреагировал на мою сентенцию буквально.

– Что-то я таких кружев не встречал!

Пропускаю подспудную агрессию мимо ушей и все также держу на лице улыбку.

– Чем бы не закончилась эта встреча, господа, я хочу сказать, что рад нашему личному знакомству. Молва о подвигах Нальшанского князя и твоих, Тройнат, дошла до самых отдаленных уголков земли Русской.

Великая сила неприкрытой лести сделала свое дело и в этот раз. Мрачные морщины на лицах моих литовских визави разгладились, и Тройнат даже позволил себе двусмысленную похвалу в мой адрес.

– О тебе, консул, мы тоже наслышаны… – Он многозначительно замолчал, и повисшую фразу за него закончил Довмонт. – Тока след твой на Литве все больше кровью стелется!

По этой части я мог бы с ними поспорить. Не я на Литву ходил, это они на Русь свои лапы жадные протягивали, а за то, что монголы на их земле сотворили, мне тем более отвечать не пристало.

В общем, можно было бы и поспорить, но не за этим я позвал их на переговоры, поэтому вновь делаю вид, что не слышал злой иронии, прозвучавшей в словах Довмонта.

Шатер мой, инициатор переговоров тоже я, поэтому считаю себя здесь хозяином и все с той же открытой улыбкой предлагаю гостям для начала выпить, но те отказываются наотрез. Я могу их понять, в литовской политике отравить или зарезать на переговорах дело обыденное.

«Таковы реалии борьбы за трон на Литве. – Усмехаюсь про себя. – Яд и предательство там самое ходовое оружие!»

Отказавшись от угощения, Тройнат сразу перешел к делу.

– Зачем ты звал нас⁈ Мы языком болтать не привычны, коли уж судьба свела наши пути, то пусть оружие рассудит кто прав!

Сказано красиво, но в отличие от гостей я никуда не спешу, о чем и заявляю прямо.

– Зачем торопиться, господа! Пустить кровь друг другу мы всегда успеем. Давайте лучше обсудим то, что я мог бы вам предложить взамен этого городка. – Кивком головы недвусмысленно показываю в сторону виднеющихся стен Мозыря.

Довмонт торговаться не настроен и отрезает сразу.

– Этот город наш, и мы его тебе не отдадим.

Тройнат не так категоричен, мое предложение если и не заинтересовало, то заинтриговало его точно.

– Подожди! – Останавливает он своего партнера. – Давай послушаем, о чем это русс толкует.

Он вскидывает на меня хитрый взгляд.

– Ну, и сколько же ты готов уплатить за такой крепкий город, как Мозырь⁈

То, что литвин назвал нищий городишко крепким городом, говорит, что он уже начал торговлю. Я же, наоборот, торговаться не собираюсь.

– Платить кому-либо не в моих привычках, – говоря, снимаю улыбку с лица. – то, что я хочу вам предложить, гораздо ценнее денег.

– И что же это⁈ – Не сдержавшись, кривит губы Тройнат.

Дав их любопытству разгореться, отвечаю без тени улыбки.

– Ваши жизни, господа!

Такой поворот заставляет Тройната оскалиться.

– Ты сначала возьми их, а потом…

Обрываю его, не давая закончить.

– Не я, Миндовг возьмет! – В наступившей гробовой тишине продолжаю. – Ведь король Миндовг не пощадит вас, когда узнает что вы затеяли!

– О чем это ты, русс⁈ – Мгновенно напрягся и Довмонт.

Я же как ни в чем не бывало делаю невинное лицо.

– Как о чем, о заговоре, конечно!

Как ни старались мои оппоненты, но сдержать обмен изумленно-испуганными взглядами им не удалось. Из чего заключаю, что моя мысль на правильном пути. Заговор точно есть, и эти двое решились на убийство короля.

Еще со времен борьбы за Полоцкое княжество при дворе Миндовга у меня есть свой человек. В начале года его донесение подтвердило мне то, что я уже знал из учебников истории. После смерти жены Миндовг не нашел ничего лучшего, как жениться на ее родной сестре, и то, что она уже замужем за Нальшанским князем Довмонтом, его не остановило. Отобрав жену у одного из своих верных вассалов, он не угомонился, а прилюдно оскорбил еще и своего племянника Тройната, обвинив его чуть ли не в измене.

Тогда, иронично усмехнувшись, я лишь подивился умению короля Литвы заводить себе «друзей», а вот когда началась замятня с Мозырем, я, конечно же, вспомнил оба этих случая. Как вспомнил и то, что я знал из своего университетского прошлого – убийство Миндовга его обиженными родственниками произойдет пятого августа 1263 года.

Ныне уже на пути к Мозырю пришло еще одно донесение из Литвы. В нем говорилось, что Миндовг с малой дружиной и малолетними детьми направляется в Новогрудок и будет там к началу августа. Сопоставив все известные мне факты, я пришел тогда к однозначному выводу – трагедия произойдет именно там, в Новогрудке.

Поэтому сейчас, выждав театральную паузу, произношу так, будто мне доподлинно известны даже малейшие детали заговора.

– Миндовг с малой охраной прибудет в Новогрудок к началу августа, значит, вам надо поспешать. Две седмицы срок небольшой, а другого такого удобного случая, вряд ли, представится!

Тройнат первым справился с минутным замешательством.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, Фрязин, но что бы там ты не мнил себе, это наше дело и тебе, чужаку, в него лезть не след!

– Так я и не лезу! – Демонстративно пожимаю плечами. – Зачем мне это⁈ Я просто прикидываю, как сторонний наблюдатель, что будет, если Миндовг вдруг узнает о готовящемся покушении. Он ведь не простит! Не такой он человек! И то, что он непременно докопается до того, кто является душой и мозгом этого заговора, думаю, вы и без меня знаете.

Мои литовские гости-противники молчат, и я издевательски продолжаю:

– Миндовг начнет собирать против вас войско, и вот тогда вам непременно потребуются все ваши воины, а тут опять незадача. Ведь сегодня на этом самом поле вы задумали угробить львиную долю своих дружин в споре за ненужный вам городишко! И ладно бы, действительно, было что-то стоящее, а то ведь и городом то не назовешь, так селище никчемное.

Мой тон задел Довмонта за живое, и он отрезал со свойственной ему прямотой.

– Говорили мне, что ты змей хитрый, а теперь я сам в этом убедился! Тока ты нас не проведешь и на испуг не возьмешь! Нету никакого заговора и быть не может, а все слова твои – полная лжа!

– Ладно! – Недоумевающе развожу руками. – Как скажете! Тогда и говорить не о чем!

Чуть приподнимаюсь, но тут же сажусь обратно, словно вдруг вспомнив.

– Значит правдивы слухи-то, а я все не верил! Не зря, знать, люди болтают, что князь Довмонт утерся, когда Миндовг жену у него забрал. Забрал как у смерда безродного! – На блеснувшую молнию в глазах Довмонта сокрушительно качаю головой. – Да кто ж в такое поверил бы⁈ Чтобы легендарный герой спустил подобное оскорбление! Да нет! Такое никому не прощается, даже королю!

Смотрю, как напрягся от еле сдерживаемого гнева Нальшанский князь и как впились в подлокотник его побелевшие пальцы. Понимаю, что играю с огнем, но игра стоит свеч! К тому же, даже не оглядываясь на Калиду, знаю, что тот также следит за «нашими друзьями» и готов к любому повороту событий. Его правая, открытая придирчивому взгляду, ладонь сдвинулась поближе к спрятанному в кобуре подмышкой кинжалу.

Довмонт таки совладал с гневом, а я уже обращаюсь к Тройнату:

– Сегодня у меня сплошное разочарование! Услышав о заговоре, я сказал своим людям: «Эти герои достойны уважения. Они не прощают обид даже королю!» А ведь обида тебе, Тройнат, нанесена, да не просто так, а прилюдно! Люди же видят, уж коли Миндовгу не терпелось, он мог объясниться с глазу на глаз, не вынося сор из палат, а он – нет! Он пожелал всем показать, кто он и кто ты, Тройнат! Он высмеял тебя перед всеми, назвал тебя глупцом, прямо обвинил в разгроме под Венденом.

Не выдержав, Тройнат в гневе вскочил с кресла, но перед ним тут же выросла мощная фигура Калиды. Я вижу, что у литовцев тоже припрятано оружие, но они его пока не достают, значит, еще не все кончено и продолжение разговора будет.

Рука Калиды уже рванулась к рукояти кинжала, но я опережаю этот порыв.

– Не будем ссориться, господа! Ведь впереди у нас бой! – Улыбнувшись, обвожу рукой будущее поле битвы. – Там вы сможете поквитаться за все, а пока я призываю вас отнестись к моим словам разумно. Разве все, что я сказал, неправда⁈ Разве я соврал хоть в одном слове⁈

Мой взгляд устремляется к лицам литовцев.

– Говорите! Ежели так, то я готов ответить кровью!

Оба литвина молчат и даже друг на друга не смотрят. Это хороший знак, и я перехожу к тому, ради чего собственно эти переговоры и затеяны.

– Хотите вы убить Миндовга или нет, не мое дело! По мне, так каждый достоин той участи, что отпускают ему боги! Очевидно, что Миндовг к старости слегка тронулся рассудком, и, к примеру, ты, Тройнат, на престоле литовском смотрелся бы куда выгодней. Это мое личное мнение! – Делаю паузу и обвожу своих слушателей многозначительным взглядом. – Но если вы к нему прислушаетесь, то обещаю, никаких препон вам чинить не буду, а наоборот, всеми силами поддержу тебя, Тройнат, ежели дело ваше обернется удачей.

Несмотря на многословие, это вполне конкретное предложение, и мои литовские оппоненты это понимают, о чем говорят их мрачно-задумчивые лица. Им есть из чего выбирать. Либо принять на себя гнев и месть Миндовга, а в том, что тот долго разбираться не станет и безоговорочно поверит любому доносу, они не сомневаются. Либо уступить мне Мозырь и получить в благодарность не только мое молчание, но и возможную помощь в дальнейшем. В том же, что она будет не лишней, у них тоже сомнений нет, ведь за смерть отца захочет поквитаться его старший сын Войшелк, с которым обязательно придется выяснять отношение на поле боя.

Все эти сомнения я читаю в глазах литовцев, храня на лице полную невозмутимость. Конечно, мне выгодней, если эти двое примут мое предложение. Тогда, кроме никчемного городка Мозырь, я получу свару за престол в Литве и, соответственно, долгосрочную возможность влиять на политику литовского двора.

«Разделяй и властвуй! – В ожидании ответа позволяю себе немного иронии. – Полностью поддерживаю принцип Хаммурапи. Пока литовские князья дерутся между собой, им не по силам будет зариться на русские земли!»

Тяжелое молчание длится довольно долго, но вот, наконец, еще один перегляд литовцев заканчивается словами Тройната.

– Так чего же ты хочешь, консул⁈

Встречаю одобрением желание моих оппонентов перейти к конкретике.

– Всего-то малость! – Вновь одеваю на лицо радушную улыбку. – Вы сейчас разворачиваетесь и уводите свое войско. Что вы там будете делать дальше, меня не касается, но обещаю, едва ты, Тройнат, оденешь корону Великого князя Литовского, как я признаю тебя законным правителем и окажу любую помощь, коли попросишь!

Теперь литовцы думают недолго. Они уже все решили и хотели лишь услышать от меня подтверждение своим умозаключениям. Потому, едва я закончил, как Тройнат поднялся и протянул мне свою широкую ладонь.

– Лады, договорились, консул!

Протягиваю ему руку, и, пожимая ее, Тройнат все-таки не упускает возможность узнать то, что его до крайности интересует.

– Может скажешь, как ты узнал о заговоре? Кто проболтался⁈

В ответ растягиваю губы в хитроумной усмешке.

– А я и не знал! Вы мне сами только-что все рассказали!

В глазах литвина вспыхнуло бешенное пламя, но он сдержался и лишь наигранно рассмеялся.

– Вот ты ж, змей! Провел нас…!

На это я отвечаю молчанием, пусть думают что хотят, любая версия пойдет мне в плюс.

Вслед за Тройнатом мою руку жмет и Довмонт. Он тоже качает головой.

– Обещаю, в следующий раз тебе так просто обмишурить меня не удастся!

На это я тоже не отвечаю, храня на лице все то же многозначительное выражение, мол, посмотрим, чего зарекаться!

Мигом вскочив в седло, литовские князья помчались к своему войску, а я не тронулся с места, пока не увидел, как сначала развернулась конница, а вслед за ней начали отходить и пехотные полки.

Повернувшись к Калиде, я впервые за последний час искренне улыбнулся.

– Ну скажи, неплохо мы их сделали!

* * *

В думной палате княжьего терема тесно и душно. В небольшую по размеру горницу набилось все боярство города Мозырь. Со всех сторон на меня сыпятся вопросы.

– Как с городом решать будешь?

– Кто топерича будет княжить у нас? Сам али кого поставишь?

– Кого из бояр в думу возьмешь? Своих приведешь али из наших?

Я молча жду, когда активность собрания поутихнет, но то, что бояре не выпендриваются, а хорошо понимают, кто тут диктует правила, уже хорошо.

«Ясность ума, – иронизирую про себя, – залог правильных решений!»

Поднимаю руку и, дождавшись тишины, начинаю говорить:

– Не будет у вас отныне князей! С сегодняшнего дня город Мозырь со всею прилежащей к нему землею вступает в Союз городов Русских.

– Это как же⁈ – Растерянно доносится с боярских лавок. – Как же без князя-то⁈

Вслед за этим, в меня летит множество таких же вопросов, а я в этот момент думаю о том, что впервые принимаю в Союз город не по воле местной аристократии, а своим авторитарным решением.

«А что делать⁈ – Устало вздыхаю про себя. – Ну нету у меня сил с ними дебаты вести!»

Теоретически можно было соблюсти формальности и предоставить боярам право выбора, вступать или не вступать в Союз. Пошумели бы, поспорили, а потом все равно позволили бы себя уговорить и поступили так, как я бы им «посоветовал». Потому что, какой уж тут выбор, когда все видят чьи воины на улицах и от кого зависит, будет ли город вообще существовать.

Вновь призываю бояр к тишине и бросаю в разгоряченные красные лица.

– Объясняю один раз, так что не орите и слушайте внимательно! Править будет посадник, коего общегородское вече выкрикнет. Дабы он не заворовался, выберете собор уважаемых людей, кои будут законы принимать и дела посадничьи контролировать.

– А кто ж будет град от ворога беречь? – Прерывая меня, с ближнего ряда выкрикнул дородный боярин.

Наградив его суровым взглядом, все-таки отвечаю.

– В городе будет стоять гарнизон Союза, полторы сотни стрелков с воеводой, который до выборов будет представлять власть в Мозыре. За это город будет уплачивать Союзу по пятнадцати Тверских рублей в год за каждого бойца.

Едва я взял паузу, как тут же встрял боярин с худым, почти аскетическим лицом.

– Погодь! А как же мы⁈ – Он зыркнул на меня нехорошим взглядом и обвел взглядом собрание. – Что с боярской думой будет⁈

Перед собранием я провел кое-какую работу и заочно познакомился с авторитетами Мозыря. Этого мой человек описал так, что ошибиться невозможно. Боярин Гавриил Супоня держал город в кулаке и при покойном князе, а уж после его смерти и подавно.

Встретившись глазами с аскетичным боярином, добиваюсь, чтобы он отвел взгляд, и только после этого говорю:

– А что непонятного, Гавриил Еремеич⁈ Разве я хоть словом обмолвился о боярской думе? Нет! Значит не будет боле таковой, да и кому назначать туда думцев коли князя тож не будет!

На эти слова собравшиеся бурно зашумели, но я жестко подавляю недовольство.

– Тихо, господа бояре! Не будет боле той думы, в кою лишь по наследству заходят, в которую тока по старине рода и богатству доступ есть, а будет вам собор, в который народ Мозырьский будет людей избирать. Те из вас, кои достойны будут, думаю, непременно в новый собор попадут, а уж кто народу не люб, то уж извиняй…! Знать, не радел он о благе города раньше, так и ныне неча ему место в соборе занимать!

Ражий боярин, что недавно так бестактно прервал меня, вновь зашелся криком:

– Это что ж, худородные да нищеброды будут меня, боярина родовитого, судить да делам моим цену мерить⁈

Не спешу отвечать на этот выпад, а с интересом обвожу взглядом боярские лица, все ли согласны с крикуном. К своему удовлетворению отмечаю, что большинство орет лишь для вида, больше посматривая на мрачного старца Супоню, а тот пока предпочитает хранить молчание.

Дабы поставить все точки над и, обращаюсь непосредственно к нему:

– Ну, а ты что скажешь, Гавриил Еремеич⁈

Из того, что я узнал об этом старике, я понимаю, что хоть он и порядочная сволочь, но умом и рассудительностью его бог не обидел. Сейчас по его лицу я вижу, что он уже просчитал, какие возможности открывает перед ним новая система. С его авторитетом и деньгами он может не только занять место посадника, но и в собор протащить верных ему людей.

Оценив ситуацию, старый хрен не торопится с ответом, явно, набивая себе цену. Я не тороплю, даже наоборот легкой усмешкой демонстрирую полную уверенность, и она меня не подводит.

Насладившись своим звездным часом, боярин поднялся и огладил соболью шубу.

– Что сказать вам, уважаемые бояре…! – Колючий взгляд старика прошелся по лицам земляков. – Дело говорит тверичанин! Все мы здесь радеем за народ Мозырьский, дак не ему ли и оценку делам нашим давать!

Часть 1
Глава 11

Середина августа 1263 года

Раскинувшийся на правом берегу Днепра, военный лагерь издали смотрится огромным людским муравейником, заполненным беспорядочной суетой. Хотя такое может показаться только на первый взгляд, при более детальном рассмотрении все, кажущееся хаотичным и сумбурным, предстает четким и хорошо продуманным порядком.

Окопанный с шести сторон периметр щетинится частоколом и смотровыми вышками. На всех шести углах в полной боевой готовности стоят баллисты, а каждая из стен расширена под батарею из четырех пушек.

Внутри земляной крепости кварталы армейских палаток разделены прямыми, как струна, улицами, сходящимися к центру, где расположен плац, шатры штаба, командующего корпусом, ну и мой, конечно.

Внутри стен разместился пехотный полк корпуса и обоз, а кавалерия расположилась более вольготно на заливном лугу, давая лошадям подкормиться и отдохнуть после марша. Здесь же, кроме палаток конных стрелков Ивана Занозы, стоят и шатры многочисленных просителей, прибывших как по моему приглашению, так и без оного. Из тех, кто поспешил на встречу со мной по своему смотрению, в первую очередь выделяются богатые шатры Черниговского князя и Смоленского посольства.

С чем пожаловали эти гости для меня не секрет, но желания их мне мало интересны, куда более занятен приезд киевского боярина Кучума. О чем болит голова у киевлян, я тоже догадываюсь, но там есть нюансы.

Я знаю, что далеко не все в некогда стольном граде Киеве довольны правлением Александра Ярославича. Уж больно крут князюшка на суд и расправу. Еще я знаю, что Великий князь Киевский, уехавший просить помощи у Золотоордынского хана Берке, обратно живым уже не вернется. Если верить летописям, то Святой благоверный князь Александр Невский умрет четырнадцатого ноября сего года в городке Городец на обратном пути из Орды.

Это знание наталкивает меня на мысль, что лучшего момента для того, чтобы прибрать к рукам Киев, уже не будет. Сейчас все складывается как нельзя лучше. Вся южная и западная Русь вместе со степями северного Причерноморья ныне под властью Бурундая. После западного похода он здесь фактически независимый хозяин, и Берке даже не пытается это оспорить, понимая, что такой спор чреват для него крайне вероятным поражением в бою. Он предпочитает дождаться, когда время и судьба все решат самостоятельно, иными словами, когда чертовски старый по нынешним временам Бурундай сам отойдет в мир иной.

У меня есть источники в кочевье Бурундая, и они доносят, что Великий полководец сильно сдал в последнее время и много болеет. Из прошлой жизни у меня нет точной информации, когда Бурундай умрет, но по косвенным данным, я могу судить, что это произойдет либо в конце этого года, либо в начале следующего. Это еще один повод, почему именно сейчас следует браться за Киев.

И наконец, есть еще и третий немаловажный аргумент в пользу присоединения Киева к орбите моего влияния. Заключается он в том, что после возвращения из Западного похода оба князя – Киевский Александр Ярославич и Галицкий Даниил Романович – всеми правдами и неправдами мешают мне расширяться на юге.

Дело в том, что, заселив пленниками из Европы пустующие земли на севере Черниговского княжества, я не остановился, а двинулся дальше на юго-восток, осваивая под прикрытием новых крепостей черноземы некогда Новгород-Северского княжества. Для этого показавший себя отличным организатором Куранбаса был оставлен на юге моим специальным представителем по делам переселенцев.

Смеюсь, конечно! Так бы его назвали в веке двадцатом, а ныне он всего лишь скупщик живого товара. После окончания Западного похода поток рабов с Европы сильно поредел, но не усох окончательно. Храбрые батыры Бурундая продолжили набеги на земли Галича, Венгрии и королевства Польского, а Куранбаса продолжил скупать у них пленников.

Купленных людей перегоняли на север и селили на моих землях в Черниговщине и Новгород-Северском княжестве. Вот тут-то я и столкнулся с административным беспределом обоих князей.

Поскольку торная дорога от кочевий Бурундая на север проходила через их земли, то они не преминули наложить грабительские транзитные пошлины на проход караванов с моими невольниками. И ладно, если бы они этим ограничились, но нет, мне все чаще стали приходить жалобы на случаи открытого вымогательства, а то и прямого нападения на караваны. Причем с молчаливого одобрения старших, на подвиги потянуло и младших князьков. Всякая шелупонь и даже наместники с воеводами мелких городков обнаглели до того, что тоже не стеснялись запускать руку в мой карман.

С этим надо было что-то делать! Наезжать на Галич и Волынь у меня интереса пока нет, но вот приструнить амбиции Киева руки у меня давно чешутся. Инцидент с Мозырем пришелся как раз кстати, чтобы двинуть ударные силы на юг, не вызывая больших подозрений. Что я и сделал, а после установлении власти Союза в Мозыре корпус Соболя спустился по течению Припяти до самого Днепра, где и встал лагерем. Официально присутствие войск Союза здесь на южных рубежах оправдывалось защитой моих новых земель от набегов степных грабителей, не слушающихся ни Берке, ни Бурундая.

Брать Киев на щит в мои планы не входило. Я рассчитывал на поддержку разумных сил изнутри и взятие города без крови и разрушений. Для этого и была нужна остановка. Во-первых, чтобы панические настроения в Киеве, вызванные моим движением на юг, поуспокоились, а во-вторых, те, кто поумней, смогли бы получить от меня гарантии безопасности за свою лояльность.

Нынешний расклад сил и мое знание судеб центральных фигур этого времени давали мне значительную фору. Я мог позволить себе подождать, когда созревшее яблоко само упадет мне в руки. Особенно теперь, когда заключенная с литовскими заговорщиками сделка еще больше склонила ситуацию в мою пользу.

Заговор против Миндовга точно в согласии с летописью завершился убийством первого и последнего короля Литвы, вместе с его малолетними детьми. Великим князем литовским объявил себя Тройнат, а старший сын Миндовга Войшелк сбежал на Волынь искать помощи у своего друга и Галицкого наследника – Шварна Даниловича. Тот, я уверен, обязательно подсобит другану, ведь отчего ж не подсобить, коли дело такое выгодное. Я же помогу Тройнату удержать трон, и на западном фланге Союза городов Русских надолго все будут при деле! Ни у кого не останется ни свободного времени, ни сил, дабы вступиться за сирот и наследников Киевского княжества.

Правда, пока еще никто не догадывается, что Великий князь Киевский не вернется домой живым, даже наоборот, Киев ждет его возвращения с воодушевлением. Поговаривают, что Александра Ярославича очень хорошо приняли в Золотой Орде, и Берке вручил ему ярлык на Мозырь для его среднего сына Дмитрия.

Шорох откинутого полога заставляет меня отбросить свои размышления и поднять глаза на застывшего у входа Прохора.

Мой вопросительный взгляд безмолвно спрашивает: «Чего тебе?», и тот, кивнув себе за спину, басит:

– Там это, посланник от Черниговского князя пришел, все спрашивает, когда ты сможешь принять господина его.

Не отвечая, продолжаю вопросительно смотреть на своего секретаря, мол, это все или еще что есть⁈

Подумав, Прошка все-таки посчитал своим долгом напомнить.

– От Смоленского князя тож посол с утра сидит, боярин Киевский опять же ждет. Еще купец персидский ожидает, и…

На этом я обрываю Прохора.

– Что за купец⁈ Чего раньше молчал!

Все ранее перечисленные были из числа ожидаемых. Княжьих посланцев я «мариновал» специально в отместку за хитрожопость. Когда их под Мозырь звали, они, видите ли, не смогли прибыть. Ну, так пусть сейчас подождут, глядишь, поумнеют!

Кроме княжих посыльных, у меня в приемной постоянно ожидали еще десятки посетителей. Эти в большинстве своем из разряда просителей и жалобщиков. Все они уже чертовски меня достали! Народу страдающего на юге не перечесть, всем не поможешь, но персидский купец меня заинтересовал. Не скажу, что такие гости совсем уж редкость на Руси, но два года войны между Берке и Хулагу сильно ударили по торговле, и Иранских купцов уже давненько не видели в Твери.

«Это ж каким ветром занесло бедолагу аж к верховьям Днепра⁈» – Усмехнувшись, киваю Прохору.

– Зови этого персидского купца, посмотрим, кто таков!

Прошка исчез за пологом шатра, но через минуту вернулся, пропуская вперед человека в ярко малиновых шароварах и длинном шелковом халате.

«Что за клоун такой? – Не могу удержать издевку и ощущение, что знаю этого человека. Напрягаю память, и слово 'клоун» будит воспоминание. Днепровская степь, посольство Батыя к Ярославу Киевскому, и разодетый в яркие шелка клоун достает меня вопросами.

– Неужто не узнаешь, Фрязин? – Произносит незнакомец на фарси с ярко-выраженным хорезмийским акцентом, и я радостно вскрикиваю.

– Фарс-аль-Хорезми! Какими судьбами? Откуда?

Довольный тем, что его узнали, гость кланяется в ответ, а я, действительно, рад видеть этого разряженного хорезмийца. Совершенно искренне и без всякого подтекста! Ведь он отождествляет собой мою молодость, и первые наполненные тревогами дни в этом новом мире. Последний раз я видел его уж и не припомню точно когда. Очень давно, лет десять назад, а может и больше!

«Он приезжал с посланием от Турслана Хаши. – Подсказывает мне память, и в мозгу тут же щелкает. – Вот оно в чем дело! Мой старый „добрый друг“ Турслан решил напомнить о себе. Интересно, зачем⁈ Старина Турслан Хаши никогда и ничего не делает просто так!»

Усаживаю гостя, знаком показываю Прошке, мол, неси настойки, закуски! Не видишь, дорогой гость приехал!

Прохор уже и сам все понял. Через минуту в шатер просочился слуга с подносом, и на столике появились фрукты, засахаренные орехи и сыр. Из запотевшей бутылки он разлил крепкую темно-бордовую жидкость в две стеклянные стопки, и я произнес тост на чистом фарси.

– Давай выпьем за тех, кого на пути к цели не останавливают ни расстояния, ни время!

Хорезмиец признательно склонил голову, но сделал попытку отказаться.

– Я очень благодарен тебе, Фрязин, но ты же знаешь, аллах запрещает правоверному пить вино.

Растягиваю губы в улыбке, мол, о чем ты…?

– Мой дорогой Фарс, тож говорится о хмельном напитке из винограда, а этот нектар сделан из отборнейшего зерна! Так что можешь пить спокойно, твой бог возражать не будет!

Молча обдумав отговорку, хорезмиец нашел ее убедительной и поднял стопку.

– За встречу, старых друзей!

Выпив, откидываюсь на спинку кресла и поднимаю внимательный взгляд на гостя, мол, я рад встрече, но понимаю, что ты проделал такой длинный путь не ради того, чтобы поболтать со мной.