Текст книги "Тверской баскак. Том Шестой (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Часть 2
Глава 4

Конец ноября 1265 года

Промозглый осенний туман накрывает речную гладь мутно-белой напряженной тишиной, словно бы это не река Ахтуба, а какой-нибудь Стикс, ведущий в мрачное царство Аида.

Где-то там впереди, ничего не подозревая, спит столица Золотой Орды – Сарай-Берке. Спит обычным спокойным сном, еще не ведая, чем закончится для нее эта холодная осенняя ночь.

Стоя на носу катамарана, я смотрю в почти непроницаемую молочную пелену и думаю о том, что аналогия со Стиксом не так уж и неверна.

«Из этого похода также легко не вернуться назад, как и из царства Аида!»

Вторя моим мыслям, ритмично шлепают лопасти весел, а загребной задает темп.

'Не вернемся, не вернемся, не вернемся…! – Прогоняя морок, встряхиваю головой, и в уши врывается реальность: – Раз, раз, раз…!

Словно иронизируя надо мной, в сознании всплывает фраза из далекого советского фильма.

«Ох и мнительный ты стал, Сидор…!»

Обернувшись назад, прохожусь взглядом по рядам гребцов и заваленной поклажей палубе. Там в промежутках между тюками и бочками вповалку спят стрелки и отдыхающие после смены на веслах гребцы.

За головным кораблем почти в притык идет следующий, за ним следующий и следующий. Всего двадцать пять катамаранов. Все вместе они несут на своих палубах почти две с половиной тысячи бойцов из корпуса Ваньки Соболя. Тысяча двести арбалетчиков, восемьсот алебардщиков, три роты громобоев, четыре легкие пушки, продовольствие и огненный наряд на один-два хороших боя. Остальной запас плывет следом, отставая на неделю, а может и больше.

Вслед тому каравану, но уже берегом идут главные силы корпуса Хансена, Петра Рябого и Ратишы Ерша. Конный полк из корпуса Соболя тоже с ними, места на катамаранах для лошадей не нашлось.

Получается, что, за исключением гарнизонов крепостей, в этот поход я собрал все имеющиеся у меня силы. Даже более того: с установлением санного пути начнется общий сбор княжеских дружин и ополчения всех городов, входящих в Союз. Причина – возможный ордынский набег будущей весной. Это, так сказать, на всякий случай! Кто его знает, как оно обернется! Ведь если я облажаюсь, то по весне понадобится вся сила Земли Русской для отражения степного вторжения. Нападения на столицу монголы не простят!

Такой вариант я тоже не исключаю, но очень надеюсь, что все пройдет как надо и ополчение не понадобится.

В плотном тумане корабли идут на минимальной дистанции друг от друга, можно сказать, след в след! Провести суда по извилистой Ахтубе в непроглядную осеннюю ночь и плотный туман – дело непростое. На всей Руси нашелся только один кормчий способный на это. Звать его Семка Шило. Он уже двадцать лет водит тверские караваны по Волге до самого Каспия, и по Ахтубе – до Золотого Сарая. Других, способных на такое, сыскать не удалось, и потому Семка правит головным катамараном, а остальные следуют за ним, как за ледоколом, строго в кильватер. Держатся впритык, дабы не потерять в тумане корму впереди идущего судна.

Последнюю неделю идем днем и ночью, гребцы меняются в три смены, потому как вся ставка на внезапность и скорость. Я хочу ударить монголов тем же оружием, каким они били и бьют повсюду своих врагов – внезапностью и стремительностью. Ведь ныне все войско улуса Джучи на Кавказе, воюет с ильханом Ирана за Азербайджан.

Еще летом молодой полководец и любимец Берке, Ногай, вторгся в южный Ширван, но благодаря моему предупреждению его там ждали. В битве на реке Аксу монголы Абага-хана разгромили монгол Ногая, и тогда сам Берке выступил на подмогу своему протеже. Так что сейчас столица улуса Джучи Сарай-Берке пуста и беззащитна, как и оставленные в Золотом дворце ханские подушки.

«Сиротливо пылятся и спрашивают: „Неужели никто не воспользуется таким удачным моментом?“» – Подумав об этом, непроизвольно растягиваю губы в усмешке, но тут замечаю, как дернулся полог шатра Боракчин-хатун, и вновь одеваю на лицо суровую маску.

Крохотная палатка у мачты головного катамарана – это единственные личные апартаменты во всем караване. Даже у меня нет, и вот уже две недели я сплю на открытой палубе вместе с бойцами. В мои пятьдесят пять – это жуткий дискомфорт, но я сам его выбрал! Мог бы доверить этот речной рейд Калиде или Соболю, а сам бы двигался с относительным комфортом вместе с основными силами, но нет же, поперся сам!

«Вот и терпи, – злорадно награждаю самого себя, – коли уж взялся! Никто тебя не заставлял!»

Это, конечно, не совсем так! Все мои поступки продиктованы жесткими обстоятельствами. Вот и сейчас я смотрю на появляющуюся из шатра Боракчин-хатун и спрашиваю себя.

«Калида и Соболь с набегом бы справились, а вот с ней⁈ С ней они справились бы⁈»

Стрельнув в меня пристальным взглядом, Боракчин поднялась и направилась в мою сторону. Подойдя, она жестко вцепилась в поручень.

– Долго еще?!. – Стараясь не смотреть на бегущую за бортом воду, она высоко вскинула голову.

Подмечаю ее страх перед глубиной и иронично усмехаюсь в душе.

«Какой житель степи не боится глубокой воды!»

Скользнувшая в мыслях ирония никак не отображается на моем лице, и я отвечаю бывшей ханше также кратко:

– По словам кормчего, до рассвета будем!

Она смерила меня прощупывающим взглядом, и ее голос выдал тщательно скрываемую тревогу:

– Ты все так же уверен в успехе⁈

Как всякая женщина, она жаждет уверенного и простого «да», но сегодня мне не хочется давать категоричных ответов, и я ограничиваюсь многозначительной сентенцией.

– Как говорили древние мудрецы: «Боишься не делай, а делаешь – не бойся!» Я сделал для твоего сына все возможное и невозможное, теперь его судьба в руках божьих!

В глазах ханши блеснуло неудовлетворение.

– В отличие от тебя, Фрязин, я рискую своей головой и жизнью своего сына! Ты обещал дать мне в помощь огромное войско, а я вижу здесь лишь жалкую горстку воинов!

«Господи, – чуть ли не закатываю глаза к небу, – опять она за свое!»

В который уже раз Боракчин затевает этот разговор, и ее можно понять, она боится. Только ведь и я не железный! Сколько раз можно говорить об одном и том же!

Несмотря на закипающее раздражение, сохраняю внешнее спокойствие.

– Я не обещал тебе войско, уважаемая Боракчин-хатун, не приписывай мне того, чего я никогда не говорил. Я обещал посадить твоего сына на ханские подушки. Да, такое было, и я обязательно это сделаю!

– Как⁈ – Чуть ли не выкрикнула женщина. – В Сарай-Берке не меньше десяти тысяч мужчин. Сейчас время возвращения с летних кочевий, и город полон народа! Может десять тысяч, а может и все пятьдесят, кто их считал, а у тебя сколько⁈ Тысяча?!. Две⁈

Вижу, что она на взводе, и, чуть поморщившись, начинаю ее успокаивать:

– Дело пастухов пасти скот, а не воевать! Пастухи становятся воинами лишь по приказу своего хана. А кто у нас хан⁈ Правильно, твой сын! Так что наш противник не сто тысяч жителей Сарай-Берке, а всего лишь – Менгу-Тимур и поддерживающая его племенная верхушка кланов мангутов и хатагинов. Сделаем все быстро, и остальные вообще в драку не полезут. Ведь так⁈

Последний вопрос я задаю с ироничной усмешкой на губах, показывая, что связь Боракчин с частью Золотоордынской верхушки не осталась для меня тайной.

Я точно знаю, что в последний год к ней приезжали люди из Орды, и она сама отправляла письма своим сторонникам. Их не так много, но они есть, и пусть объединяет их не преданность Боракчин, а скорее ненависть к Берке. Это уже мелочи.

Ниточка, связывающая бывшую ханшу с Сарай-Берке, сильно вредила конспирации, но я не стал ее обрезать. Здраво рассудив, что если даже Берке узнает о том, что именно я прячу Боракчин, то все равно поквитаться со мной он сможет только после войны за Ширван. С этой войны, как я знал, Берке уже не суждено вернуться живым, так что риск был минимальный.

Как я узнал об этой переписке? Да, просто! Послания ханше возил ордынский купец Чапар, человек достойный, но очень уж сребролюбивый. Перекупить его стоило мне недешево, но любопытство того стоило. Из той переписки я узнал, что родовая знать некоторых монгольских кланов была не сильно довольна Берке, считая, будто тот зажимает их интересы перед другими. Старейшины аргынских и найманских родов обещали Боракчин не вмешиваться в борьбу и даже поддержать ее сына, если он-таки возьмет трон.

Именно на это я и намекаю сейчас, и ханша это прекрасно поняла. Сжав губы в тонкую нить, она процедила:

– Хорошо! Поступай как знаешь! Я больше не буду тебя беспокоить, только прошу тебя об одном. Делай что хочешь, но не дай Менгу-Тимуру уйти!

Тут я с ней полностью согласен. Для ее сына сейчас самый опасный человек – это его сводный брат Менгу-Тимур. Ведь он такой же внук Батыя и сын Тукана, как и Туда-Мунке. У них лишь матери разные, да Менгу-Тимур постарше. Ему сейчас около двадцати пяти, и он по всем законам первый в очереди на престол.

В той истории, которую я изучал в университете, именно Менгу-Тимур стал ханом Золотой Орды после смерти Берке. Я хочу эту оплошность судьбы исправить! Юный и мягкотелый Туда-Мунке на ханских подушках улуса Джучи подходит мне куда больше. Он, вместе со своей матерью, в окружении многочисленных и зубастых врагов будет целиком и полностью зависеть от меня, а что это значит, думаю, объяснять не надо.

Впрочем, согласен я или нет, отягощать себя лишними обязательствами мне ни к чему. Поэтому на ждущий ответа взгляд ханши я отвечаю лишь общей фразой:

– Я сделаю, что смогу, но на все воля Божья!

Мой ответ вновь не удовлетворил Боракчин, но не сказав больше ни слова, она развернулась и скрылась в своем шатре. Проводив ее взглядом и дождавшись пока за ней закроется полог, я двинулся на корму к кормчему.

Аккуратно протискиваюсь между корзин, бочек и спящих бойцов. Тщательно ищу место, куда бы поставить ногу, чтобы не наступить на кого-нибудь. Я уже в трех шагах от кормчего и вижу, как тот, навалившись на румпель, закладывает катамаран в крутой поворот.

– Черт! – Хватаюсь за что придется и крою, не стесняясь вслух. – Семка, твою ж…!

С трудом удержавшись на ногах, награждаю кормчего гневным взглядом, а тот с независимой важностью поясняет:

– Мелковата Ахтуба! Тута лучше по правому берегу пойти!

Выжидаю, пока кормчий выправит корабль, и лишь потом перехожу к тому, ради чего я сюда пробрался.

Бросаю вопросительный взгляд на Семена и ограничиваюсь кратким:

– Сколько еще⁈

Лишних слов не надо, тот и так понимает, о чем я. С секунду подумав, он глубокомысленно изрекает:

– Чуешь, навозом понесло! Знать, уже на подходе!

Никакого запаха я не чувствую, но нюху кормчего доверяю куда больше, чем своему. Подняв взгляд, нахожу Калиду и Соболя и подзываю обоих к себе

Едва они подходят, начинаю без предисловий.

– Шило говорит, уже близко!

Оба напряженно кивнули, и я продолжаю:

– Знаю, напоминать вам не надо, и тем не менее повторю еще раз. Наш успех в стремительности, нельзя дать ордынцам ни единого шанса опомниться и организоваться. Если позволим, то числом задавят – на раз!

План атаки, как и план города, мы обсудили еще вчера. И то, и другое до примитивности просто. Город стоит в трехстах шагах от реки и тянется длинной кишкой вдоль берега. В нем практически одна улица, и она тоже идет вдоль реки, разделяя Сарай-Берке на две неравные части. Большая и более богатая часть сосредоточилась на дальней от реки стороне улицы, а та что победнее – на ближней. В центре ханский Золотой дворец, рядом с ним дома и юрты старейшин ведущих монгольских кланов. Большой дом Менгу-Тимура из необожженного глиняного кирпича знающие люди специально отметили мне на карте. Он справа от дворца, и на него я указал как на первоочередную цель.

Как и вчера Калида и Соболь соглашаются со мной без возражений, и я вижу, оба понимают всю серьезность ситуации. Шанс у нас только один, и на карту поставлено все. По сути, вся моя без малого тридцатилетняя жизнь в этом мире – это подготовка к сегодняшнему дню. Очень не хочется облажаться! Ведь либо мы посадим своего хана на трон Золотой Орды, либо Орда обрушит на нас всю свою немалую мощь!

Пусть Берке уже одной ногой в могиле, но есть еще Менгу-Тимур. Из того, что я знаю об этом человеке, можно с уверенностью сказать, если мы все же позволим ему взойти трон, то он ни за что не простит своему вассальному улусу покушения на свою жизнь и свое законное право стать ханом Золотой Орды. На жернова этой мести он бросит как свою жизнь, так и всю мощь подвластной ему Великой степи.

Поэтому вся подготовка к походу велась в жесточайшей тайне. Никто кроме меня и Калиды не знал об истинной цели похода, и выход каравана под осень, конечно же, вызывал множество вопросов. Ведь через два-три месяца Волга замерзнет и что тогда⁈ Войско окажется отрезанным на вражеской территории.

Пришлось придумывать убедительные отговорки! Осенний выход я обосновал походом против марийского князя Алдияра за его набег на земли Нижнего Новгорода. Нижний – город Союза и неоднократно жаловался на набеги марийцев, так что основания у меня были. А то, что осенью!.. Тут ответ очевиден, специально, чтобы зимой Алдияра достать. Ну не летом же, ей богу, по марийским болотам лазить!

На самом деле осенний выход обуславливался только одним обстоятельством – датой смерти хана Берке. Точной даты мне неизвестно, и, насколько я знаю, в анналах истории вообще не зафиксировано. Сроки разнятся от января-февраля до середины лета 1266 года.

Движение по Волге с декабря по апрель включительно невозможно – зима, лед, и прочие «удовольствия». Значит, выйти в поход можно либо осенью, либо уже весной, минимум через пять месяцев.

В такой неопределенности мне виделись две опасности:

Первая, выйти осенью и занять столицу Орды слишком рано. Тогда у Берке хватит времени на то, чтобы развернуть свое войско и вернуться на Волгу.

Вторая, выйти весной с риском опоздать и упустить момент. Вдруг бедолага помрет в начале года, и тогда улус Джучи успеет присягнуть новому хану Менгу-Тимуру.

И тот, и другой вариант был одинаково плох, поскольку вел к столкновению со всей ордынской мощью. Время нападения на Сарай-Берке следовало рассчитать так, чтобы момент провозглашения ханом малолетнего сынка Боракчин-хатун максимально совпадал со смертью хана Берке. Тогда это будет уже не противозаконная узурпация трона, а вполне себе легитимный переход власти, ибо Туда-Мунке имеет все права на престол. Он и чингизид, и внук Батыя, а то, что влез поперед своего старшего брата Менгу-Тимура, так этот аспект не так уж и важен. Его завсегда можно утрясти. Тем более, что Менгу-Тимур слишком самостоятелен и амбициозен, его совсем не жаждут видеть ваном улуса Джучи ни в Каракоруме, ни во дворце ильхана Ирана. Там, как и я, предпочли бы иметь на троне малолетнего и управляемого Туда-Мунке.

Оценив все риски, я понял, что опоздать для меня куда опасней, чем начать раньше. Имея погрешность в дате смерти Берке в целых полгода, я предпочел сделать ставку на более ранний срок. Тут в случае ошибки достаточно будет просто потянуть время, ведь Берке все равно умрет в течении полугода. Это представлялось мне куда-более приемлемым, чем опоздать и вступать в схватку с новым, только что коронованным ханом Золотой Орды. Ведь если Менгу-Тимур успеет объявить себя ханом раньше, чем мы проделаем это с Туда-Мунке, то захват ордынской столицы уже не даст никаких преимуществ, а шансы Туда-Мунке удержать власть и вовсе сведутся к нулю.

Поэтому для выхода я выбрал конец сентября. Это самый поздний срок, когда можно гарантировано пройти всю Волгу, не застряв в замерзшей реке. К концу ноября внезапно подойти к столице Золотой Орды, взять ее под контроль и, объявив о смерти Берке, посадить ханом сынка Боракчин-хатун.

Дальше уже придется действовать по ситуации, но даже в самом худшем варианте надо будет продержаться лишь до середины лета.

Решив с датой выхода, я хранил тайну до последнего, опасаясь, как бы утечка информации все не испортила. Даже Соболь вместе с командорами других корпусов узнал о настоящей цели похода только после выхода каравана из Твери.

Все эти моменты прошлого успевают пронестись в моей голове за краткий миг задумчивой паузы.

Пролистнув их, возвращаюсь и заканчиваю свою речь:

– Значит так! Едва высаживаемся на берег, сразу двумя колоннами атакуем центр! За тобой, – бросаю взгляд на Соболя, – Золотой дворец! А ты, – взгляд на Калиду, – берешь на себя дом Менгу-Тимура! После этого двигаемся от центра к окраинам и выдавливаем сопротивление из города.

В этот момент кормчий, негромко вскрикнув, вскидывает руку.

– Все, кажись приехали! – Он тыкнул пальцем в вытянувшиеся вдоль реки огни. – Вот он – Сарай-Берке!

Часть 2
Глава 5

Конец ноября 1265 года

Катамараны один за другим тыкаются носами в песочную косу, и тотчас же, подняв над головами оружие, стрелки прыгают в воду. В предрассветном сумраке где по колено, где по пояс они бредут к берегу. Соболь и Калида уже там. Рядом с ними полощутся на ветру флаги, призывая бойцов под свои знамена.

Едва выстроившись, первые роты стрелков и алебардщиков сразу же переходят на бег и устремляются в сторону города. Остальные вытаскивают полегчавшие катамараны дальше на берег и начинают сгружать артиллерию.

Я иду с головной ротой громобоев. Где-то впереди уже загремело железо, и заполошно завыла собака. Слева отряд Соболя напоролся на выскочивших со двора ордынцев. Выхватив сабли, те было бросились на стрелков, но дружный арбалетный залп в упор скосил первую линию атакующих, как траву. После этого вперед пошли уже алебардщики. Жерновами молоха заработали тяжелые топоры, и короткая злая сеча закончилась бегством защитников.

Перевожу взгляд направо, там уже горит несколько юрт, освещая заревом центральную улицу. Чуть выше между домов появились всадники и сходу пошли в атаку. Решимость степных батыров достойна похвалы, но их слишком мало, и арбалетный залп остановил порыв конницы даже без вступления в дело тяжелой пехоты. Немногие оставшиеся в седле ордынцы тут же повертали коней и умчались также резво, как и появились.

Мы уже в городе. Низенькие домишки, плетеные заборы вперемешку с юртами. Истошные вопли женщин, мелькающие на фоне огня тени и испуганное мычание скота. Над всей этой какофонией в свете уходящей луны высится ханский дворец. Перед ним невысокий в рост человека забор из сырого кирпича. Он не смотрится серьезным препятствием, но закрывает обзор, не давая рассмотреть то, что творится за ним.

Стрелки с обоих сторон уже высыпали на дворцовою площадь, впереди сплошная полоса глухих заборов и две наших главных цели: ханский дворец и родовой двор Менгу-Тимура.

Откуда-то из темноты слышу рев Соболя.

– Первой роте расставить рогатки и занять оборону, остальные за мной!

Буквально через секунду слышу такой же рык Калиды с другой стороны и на автомате отмечаю про себя:

«Пока все по плану! Центральная улица перекрыта с обеих сторон, дворцовая площадь заблокирована!»

Это значит, что любая помощь осажденным, подошедшая извне, не сможет ударить нам в тыл, не преодолев выставленного дозора.

Бойцы Соболя уже ворвались во двор дома Менгу-Тимура, а вот у Калиды все идет не так гладко. Выбив ворота, штурмовая рота алебардщиков пошла тараном в проем, но в узком пространстве не развернуть наше численное преимущество, и ордынцы смогли быстро залатать прорыв. Отчаянной контратакой они даже вытеснили алебардщиков обратно на площадь.

Это не очень хорошо, и помощь артиллерии была бы сейчас как нельзя кстати. Резко оборачиваюсь назад и вижу, как человек десять канониров, упираясь, силятся вытащить из канавы застрявшую пушку. Где остальные, в темноте пока не разобрать, но это сейчас не так и важно. Одной будет вполне достаточно!

Жестом подзываю командира своей охраны.

– Ну-ка помогите им! – Киваю ему на облепивших орудие бойцов.

– А как же?!. – Начинает было он, но я не даю ему закончить.

– Выполнять! – Вкладываю в крик максимальную властность, и взводный не решается больше возражать.

Махнув своим, он оставляет возле меня троих, а сам во главе десятка охраны кидается к пушке.

Такая подмога разом решило дело, и вытянутое буквально на руках орудие выкатывается на площадь.

Пушек у меня немного, и всех их, как и их командиров, я знаю поименно. Даже не глядя, сразу могу сказать, что на боку этой отлито «Горыныч», а старшим комендором у нее стоит Сафрон Михалчич. Один из лучших! В армию нанялся из Тульских мастеров, сам свою пушку отливал, сам с ней и пришел.

Подзываю к себе тяжело дышащего командира орудия и показываю ему на схватку у ворот.

– Михалчич, наводи туда!

– Сделаем! – Кивает мне тот, и его парни тут же покатили пушку по утоптанной земле площади.

В сотне шагов от схватки они остановились и начали заряжать орудие. Прочистка ствола, заряд, пыж, картуз картечи и еще один пыж!

– Готовы! – Надрывая горло, орет Михалчич, и вслед ему Калида командует своим отступление.

Алебардщики дружно бросаются в стороны, а ордынцы, окрыленные внезапным успехом, заходятся боевым воплем.

Радость их длится недолго, ровно до того мгновения, как пушка выплюнула сноп огня и смертоносный град картечи. На такой дистанции выстрел произвел убийственный эффект, в один миг превратив полсотни машущих саблями степняков в разорванные человеческие останки.

Клочья порохового дыма еще стелются над площадью, а вторая и третья роты алебардщиков уже пошли в атаку. Плотным строем, затаптывая вопящих от боли ордынцев, они устремились в проем ворот и дальше по выложенной дорожке прямо к ханскому дворцу.

С другой стороны бойцы Соболя тоже ворвались во двор дома, и, не задумываясь, я веду роту громобоев прямо туда. Дворец все-таки второстепенен, задача номер один – это Менгу-Тимур.

С разгона влетаю в ворота и упираюсь в заполненный сражающимися людьми двор. Места вокруг не так много, и яростная схватка идет вокруг всего дома. Защитники явно не собираются сдаваться, и их на удивление довольно много. Даже на первый взгляд оцениваю в несколько сотен.

Нас все равно больше, и рано или поздно мы возьмем верх, тут сомнений нет! Только каждая потерянная минута дает Менгу-Тимуру лишний шанс сбежать, а мне бы этого очень не хотелось.

Прямо перед моими глазами широкие ступени главного входа, на которых идет жаркая схватка. Алебардщики прижали яростно сражающихся ордынцев к самому крыльцу, но на этом дело пока зависло.

«Надо расчистить им дорогу!» – Мелькает у меня в голове, и ротный громобоев словно читает мои мысли.

– Стройсь! – Орет за моей спиной капитан, и три взвода громобоев вытягиваются в три шеренги.

Пока они строятся, моя охрана чуть ли не за шиворот оттаскивает наших бойцов из схватки, и вот линия огня, наконец, чиста.

– Пли! – Вновь надрывает голосовые связки капитан, и сноп огня ослепляет замерших в непонимании защитников.

Пороховой дым застилает двор вонючим туманом, но видимость сейчас уже не нужна.

– Пли! – Крик командира, и вторая линия накрывает двор своим залпом.

Еще одна команда, и последняя линия громобоев разряжает свои ружья. Несколько секунд забивающего ноздри сплошного серого дыма, и появляются просветы.

Не дожидаясь полной ясности, капитан алебардщиков бросается вперед.

– За мной! – Орет он на ходу, и вместе с его бойцами за ним устремилась и рота громобоев.

Крыльцо, выбитые двери, большой зал! Я вместе со всеми влетаю в дом и озираюсь по сторонам.

«Оштукатуренные стены украшены фресками, пол выложен мраморной плитой!» – На автомате отмечает мое подсознание, а голос разбрасывает команды.

– Одно отделение туда! – Взмахом руки отправляю десяток налево по длинному коридору. – Второе во двор! Все обыскать, всех пленных сюда в зал на опознание!

Сам уже бегу вверх по лестнице. Мраморные ступени, витые перила, наверху коридор, расходящийся в две стороны.

– Прошерстить здесь все! – Кричу командиру охраны, а сам хватаюсь за ручку закрытой двери.

Дергаю на себя, закрыто! Еще раз, тоже безуспешно! Тут слышу за спиной басящий голос.

– Дозволь, господин консул!

Обернувшись, уступаю место рослому громобою. Удар ногой, и дверь вылетает вместе облаком пыли и штукатурки.

Пара направленных вовнутрь стволов уже готовы выплеснуть смерть, но я останавливаю стрелков.

– Не стрелять! – Выкрикнув, захожу в комнату и вижу трех сжавшихся в углу женщин.

Закрывая своими телами детей, они сбились в угол комнаты, и смотрят на меня округлившимися от ужаса глазами. По богатому платью и обуви, можно однозначно сказать – это не прислуга.

«Скорее всего жены или наложницы Менгу-Тимура!» – Делаю про себя вывод и отвечаю на молящий взор резким вопросом.

– Где Менгу-Тимур⁈ Скажете, и вас никто не тронет!

– Его нет! – Несется в ответ сдавленный писк. – Его нет в доме! Он уехал еще вчера! Отбыл к войску в Ширван.

По тому животному страху, что царит в глазах молодой женщины, я вижу: она не врет. И, не сдерживаясь, матерюсь в голос.

– Вот дерьмо!

Дальше можно уже не торопиться. Дворец захвачен, центр Сарай-Берке захвачен, но не менее важная часть плана уже невыполнима. Наш главный конкурент в притязаниях на ханский престол выскользнул-таки из уже готовой захлопнуться ловушки, и это значит, что основная борьба еще впереди.

* * *

В большом зале дворца полно народа. Сейчас здесь все знатные люди города. Большинство из них пришли добровольно, по зову Боракчин-хатун, но есть и те, кто последние два дня просидел в подвале. Этих захваченных в плен в ходе ночного боя освободили только что, специально для этого собрания. И те и другие стоят плотной толпой по обеим сторонам зала, освобождая широкий проход в центре.

Здесь есть и женщины – это первые жены или матери больших нойонов, ушедших воевать в войске Берке. По монгольской традиции, они могут представлять их на курултае. Их немного, в основном же в зале или пожилые мужчины, или совсем старики.

Рядом со мной в окружении охраны степенно шагает Боракчин-хатун. Она держит за руку своего восьмилетнего сына, и ее презрительно-высокомерное выражение лица, словно бы кричит окружающим.

– Смотрите, я вернулась! Я вернулась, чтобы воздать по заслугам тем, кто предал меня!

В окружении охраны мы идем по центральному проходу, и по большей части нас провожают настороженно-любопытствующие взгляды, но кое-откуда я ловлю и откровенную враждебность.

Дело в том, что, захватив ханский дворец и прилегающий к нему район, я остановил наступление. Дальнейшее продвижение грозило восстановить против нас весь город, а это в мои планы не входило. На захват целого города с населением в двадцать-тридцать тысяч у меня попросту не хватило бы сил.

После того как с бою был взят ханский дворец, мне нужна была легитимизации моего вторжения. Необходимо было срочно обезглавить всякое сопротивление, а для этого все жители Сарай-Берке должны были незамедлительно узнать, что на город никто не нападал, что ночной переполох – это всего лишь дворцовые разборки и возвращение законного наследника на трон.

Для этого едва дворец был взят на щит, как туда были созваны все те, кто мог оказать услугу мне или Боракчин-хатун, и еще до рассвета по городу потекли слухи о возвращении бывшей ханши и ее сына. Самые уважаемые из наших сторонников были посланы к старейшинам основных монгольских кланов, дабы донести претензии Туда-Мунке на престол улуса Джучи и призыв Боракчин ко всем именитым людям собраться на всеобщий курултай улуса для обсуждения создавшегося положения.

Примерно день ситуация висела на волоске, и я с тревогой наблюдал за степными отрядами, что подтягивались со всех сторон к окраинам города. Риск того, что старейшины кланов откажутся разговаривать, был крайне высок, но я рассчитывал, что осеннее время года и идущая на Кавказе большая война окажут свое влияние.

Ведь все любители повоевать ушли с войском Берке и Ногая еще весной, а в степи остались лишь те, кто хотел просто пасти скот и жить мирным трудом. Сейчас они только-только вернулись с летних кочевий, и все их мысли заняты лишь одним, как бы получше обустроить свои стада и подготовиться к долгой зиме.

«Старейшины кланов знают это не хуже меня, и потому, – посчитал я, – они будут рады уцепится за любой предлог, лишь бы избежать еще одной большой войны».

К исходу второго дня стало ясно, что мой расчет полностью оправдался. Уже к вечеру начали приходить послания от старейшин с согласием на переговоры. Договорились устроить встречу на следующий день в приемной зале ханского дворца.

В этом заключалась еще одна моя хитрость. Старейшины и вся монгольская знать улуса Джучи придут во дворец, не ведая о главной цели этого собрания. Все они будут рассуждать примерно так: «Ничего страшного не случится, ежели мы придем и послушает эту Боракчин-хатун. Послушаем, потянем время, а потом видно будет!»

Такая житейская хитрожопость была очевидна, и именно на нее я и рассчитывал. Пусть они посчитают себя хитрецами, мудрецами, да кем угодно. Главное, чтобы пришли. Ведь как только они соберутся в главном зале дворца, мы проведем «коронацию» Туда-Мунке, и, хочет местная аристократия того или нет, все она станет свидетелем сего торжества. Вольно или невольно все присутствующие не только легитимизируют, но и поддержат вновь избранного хана лишь одним своим наличием.

На этом строился весь расчет, и потому сейчас вызывающее поведение Боракчин совсем не к месту и чертовски меня раздражает.

«Что она делает! – Недовольно бурчу про себя, глядя на вздернутый подбородок и неприкрытое презрение в глазах ханши. – Укоротила бы ты свой норов, дамочка!»

Медленно и торжественно мы движемся к торцу приемной залы, где на возвышении уже подготовлены ханские подушки и стоят тенгрийские жрецы храма Бескрайнего и Могучего неба. Самый старый из них держит ханское знамя с девятью бунчуками, а его подручные, выстроившись на ступенях по старшинству, приготовили старинную медную тамгу власти на толстой золотой цепи и девять пайзц Великого Чингисхана, перечисляющие те земли, где должны править потомки его сына Джучи.

Привести их сюда стоило мне большого труда. Жадность и страх, кнут и пряник! Угроза мучительной смерти в случае отказа и немалые деньги в случае согласия! Эти два ингредиента, смешанные в одном коктейле, создали такую убойную смесь, противостоять которой жрецы не смогли. Согласились, конечно, не все, но сломать сопротивление нужных мне жрецов я все-таки смог, и это позволило собрать необходимый «конклав».

Размышляя о прошедших событиях, я иду на шаг позади Боракчин и чуть не тыкаюсь ей в спину, когда наше торжественное шествие вдруг останавливается. Не сразу понимаю, в чем дело, но вижу, как Боракчин неожиданно повернулась к одной из женщин в толпе, и наигранное презрение на ее лице в тот же миг сменилось искренним злорадством.