Текст книги "Бастион"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Кошки – это стильно, – саркастично улыбнулся я. – Но ты сама говорила, что кошки не умеют любить.

– Да, – как-то разом погрустнела она. – Любить умеет лишь человек. И Бог…

Я горделиво посмотрел на Ольгу – оценила ли она мою маленькую победу над тетушкой. Но та сидела, отрешенно глядя куда-то в сторону – ей было скучно. Ей не было дела до наших споров. Она холла танцевать и развлекаться.

– Иди в машину, малыш, – сказал я. – Сейчас я расплачусь, и мы поедем куда-нибудь, продолжать веселье…

Она с готовностью выпорхнула из-за стола, а я насмешливо посмотрел на тетушку:

– Обломалась? Это – “поколение Пепси”, а не первые христиане. Ты избрала не тот путь. Поздно. Опоздала, как минимум, на тысячу лет. Поговорку про бисер – помнишь?

– Любовь это всегда жертвенность, – покачала она головой. – И в любви не бывает победителей. Здесь либо все выигрывают, либо все проигрывают. Ты это просто забыл… А потому проиграешь.

– А мне не нужна жертвенность. Мне нужна победа. Я не люблю, именно поэтому и не поиграю.

– В этом и ловушка. Я профессионал – играю на открытых картах. Скоро сам поймешь… Ведь все так просто…

– Не надо на меня давить. Я не поддаюсь внушению. Я не из тех, кто верит, я из тех, то убеждается. Что до жертвенности… Это красиво, но… Кончается ничем. Проигрышем. Впрочем, спасибо за подсказку. Сегодня я покажу ей, что такое жертвенность, и что она приносит человеку. А уж она сама решит – нужна ли ей такая ноша. Прошлое – великая сила, тетушка. В нем можно найти любые примеры. И очень важно подать их правильно. Манипулируя историей можно запутать любую дорогу. Даже “обратную дорогу к Богу”. Теперь ты поняла, зачем я просил у тебя ключи от Дороги Сновидений? Я сам покажу ей, что хорошо, а что плохо. Я сам создам ее. “По своему образу и подобию”. Как тот Пигмилион.

– Только на это и надеюсь, – поклонилась она в ответ.

На том мы и расстались…

СОН 37 … В вагоне было накурено и невероятно грязно. В клубах табачного дыма туда-сюда сновали бабки с узелками, бородатые мужики, какие-то подозрительного вида личности, с бегающими глазками на угодливых, и вместе с тем, исполненных затаенной ненависти, лицах.

Коренастый, средних лет мужчина, в военной форме без знаков отличия, брезгливо морщась, с трудом протискивался сквозь эту сумятицу. Приметив свободное место, бросил на него дорожный портфель, по военному щелкнул каблуками:

– Честь имею, господа! Позвольте составить вам компанию.

Два городского вида юнца, сидевшие в том же купе, при этих словах затравленно переглянулись, и, не прощаясь, поспешили прочь.

– Вот и свободней стало, – с видимым удовольствием констатировал вошедший.

– Так это вы их специально напугали? – догадался сидевший у окна священник, лет пятидесяти, – А я, было, удивился: на территорию красных въезжаем, а вы этак фанфароните… Не боитесь?

– Красных? Нет, – человек, наконец, уселся, закинул ногу на ногу и достал портсигар: – Позволите, батюшка?

– Что ж делать, – развел руками священник. – Весь вагон в дыму, от ваших папирос хуже уже не будет…

– Тогда давайте знакомиться, – предложил вошедший. – Как могу предположить – все до Петрограда?.. Тверской. Дмитрий Сергеевич. Ротмистр.

– Очень приятно, – поклонился священник. – Отец Сергей. Иерей… Анисимов моя фамилия.

Тверской повернулся к сидевшим напротив и во взгляде его тут же появилась неприкрытая усмешка. Надо признать, что сидевшая там парочка заслуживала особого описания. Старший, лет сорока пяти, черноволосый и приземистый, был одет в короткое полу-пальто, из под которого торчали донельзя грязные, заплатанные брюки. Огромная, совершенно непропорциональная телу голова была совершенно круглой, если б не столь же поразительных размеров, хищно изогнутый, мясистый нос. Толстые, сладострастные губы кривились в попытке подобострастной улыбки, но маленькие, иссиня-черные глазки были злы и пронзительны. Рядом с этим несуразным господином возвышался двухметровый, белобрысый амбал лет двадцати с небольшим, облаченный в добротный, серый костюм. Его лицо можно было бы назвать даже симпатичным, если бы не откровенно придурковатое выражение, ломающее все благоприятное впечатление. На вновь прибывшего, эта “груда мышц” смотрела не менее “доброжелательно”, чем его спутник. Молчание затягивалось.

– Позвольте, догадаюсь, – не унимался неугомонный ротмистр. – Вы – ремесленники.

– Да, – коротко кивнул старший.

– Жидовствующие, – так же, благодушно – утвердительно сказал Тверской.

– А вам-то что?! – не выдержал белобрысый.

– Моня! – одернул его старший и, повернувшись к Тверскому, все так же терпеливо подтвердил: – Верующие.

– И как же вас величать? – прищурился Тверской, прикуривая короткую, “пажескую” папироску.

– Кленов, – представился старший. – Лазарь Моисеевич. Часовых дел мастер.

– А это ваш сын?

– Вы очень проницательны, господин ротмистр… Наверное, в жандармском управлении служили?

Ротмистр в полном восторге ударил себя ладонью по колену:

– Вот за что люблю евреев: выдержка – как у французского коньяка!

– Любите? – приподнял бровь Кленов. – А мне почему-то показалось, что вы – ярый антисемит.

– Что вы! – защищаясь, выставил ладони ротмистр. – Какой из меня антисемит. Во-первых, я очень хорошо отношусь к арабам. А во-вторых, вы даже не представляете, насколько я убежденный сионист!

– Да что вы говорите?

– Честью клянусь! Левую руку бы отдал, лишь бы вы обрели свою историческую родину.

– И все туда уехали, – понимающе закивал головой Кленов. – Ваши бы слова… Но за пожелание – спасибо.

– Ну, а вы? – обратился ротмистр к лежавшему на верхней полке человеку.

– Лейтенант Игнатьев, – представился бледный, явно мучаемый какой-то болезнью, молодой человек. – Вячеслав Иванович. К вашим услугам.

– Флот? – догадался Тверской, и получив утвердительный кивок, жизнерадостно продолжил: – Вот и познакомились. А то сидите, молчите, грустите… За приятным разговором и дорога короче.

– А вы, простите за любопытство, по каким надобностям в столицу собрались? – осведомился Кленов. – Там ведь красные – не забыли?

– К ним и еду. Хочу предложить им свои услуги.

– Вы?! Большевикам?! Да вас же, простите, на первом столбе…

– Примут! – убежденно заявил Тверской. – С распростертыми объятиями и слезами радости на лицах! Я, видите ли, долгое время возглавлял секретное подразделение по защите царского дома…

– Охранка, – презрительно скривился белобрысый Моня.

– Да, – не обиделся ротмистр. – И уверяю вас: это был лучший аналитический отдел во всей России. Какая уникальная информация копилась у нас! Анализировать не надо – все, как на ладони. Впрочем, что удивляться: какие люди у нас работали! Из тридцати человек – двадцать девять потомственные дворяне, офицеры, ученые…

– Что же с ними стало? – спросил Кленов.

– Убили, – ответил ротмистр. – Всех. В одну ночь. Пока пьяная матросня Зимний штурмовала, доверенные люди Свердлова и Троцкого их вырезали… Очень уж они этим господам опасны были…

– Как же вы уцелели?

– А я в этот момент в Зимнем был. Надо было поговорить кое с кем… Не успел. Большевички опередили. Не меня – словоблудов думских. Но это и немудрено: масоны только языками молоть горазды, а настоящими делами совсем другие люди занимаются.. Наш отдел еще покойному Столыпину всю информацию об этих господах передал. И о тех, кто за ними стоит…

– Вы верите в масонов? – удивился священник.

– Батюшка, – вздохнул ротмистр. – Я верю в Бога, а с масонами я очень близко знаком. Я же говорю: мы умели работать, а потому и доказательства у меня такие, что…

– Как же вы в Зимнем выжили? – спросил священник. – Я слышал, там… страшно было…

– Поначалу – нет, – покачал головой ротмистр. – Временное правительство лениво бодалось за власть с Советом Народных Депутатов, а потом… Потом на сцену вышли те, кто всю эту смуту так бережно выращивал и пестовал. Утром 25 октября захватили телеграфы и банки, а вечером подбили пьяную толпу арестовать и Временное правительство. Я был там, имел честь наблюдать, как толпа пьяных гопников пыталась пробраться в Зимний. Дали мы залп поверх голов – разбежались. Еще раз попытались – с тем же результатом, потом – еще раз… Я уж было думал, что продержимся до подхода фронтовиков – в Царском Селе стояла часть генерала Краснова… Но нашлась одна сволочь – Мишка Свечников. Он в Финляндии русскими частями командовал. Финляндия… Временное правительство не хотело выпускать ее из состава России, а большевики пообещали. Вот соседушки и расстарались: сначала предоставили большевикам условия для подготовительной работы, а потом выделили и полк особого назначения – пятьсот отлично подготовленных офицеров с боевым опытом и особой подготовкой. А кто против них? Юнкера, женский батальон да горстка казаков… Вот и прошли, как нож сквозь масло. Штурмовали профессионально, со стороны Невы. Захватили выходы, впустили всю эту… братию, и моментально испарились. А город наутро жил, как ни в чем не бывало. Только немного в газетах пожурили, мол, некорректно большевики с оппонентами обошлись. Правда, без казусов не обошлось. Главного “балтунолога” – Ульянова-Ленина никто в известность о перевороте не удосужился поставить. Когда ему Джугашвили сказал о захвате Зимнего, Ленин пробрался в Смольный, и пока Троцкий со Свердловым потели, захватывая телефоны – телеграфы – банки, стал быстренько своих сторонников на ключевые посты распихивать. Шустрый малый…

– Джугашвили? – послышался с верхней полки слабый голос. Лейтенант, покашливая, приподнялся на локте: – Случайно, не Иосиф?

– Иосиф, – подтвердил ротмистр. – Знаете?

– Немного. Моя родственница, в обмен на одну услугу, просила меня доставить в Туруханский край для него передачу… Они были знакомы… Не по революционным делам…

– А разве вы не дворянин?

– Я понимаю, о чем вы… Она – дворянка, и очень богатая женщина, а он сын сапожника, бунтовщик, но… Поверьте, хоть это и странно звучит по отношению к большевикам, но Джугашвили – очень приличный человек. Я общался с ним всего две недели, но он мне понравился. А вот его сосед, по дому, Урицкий…

– О! – на скулах ротмистра вспухли желваки. – А вот это – персонаж! Ах, голубчик, если б вы смогли его тогда… Впрочем, кто же знал… Ведь не болтун Ленин, и даже не сибарит Троцкий заварили всю эту кровавую кашу, а этот недоучившийся часовщик. Это его идея “точечных ударов” по захвате малыми силами всех государственных структур, так удачно сработавшая в октябре семнадцатого. Это он придумал накопление первичного капитала большевиков за счет “экспроприаций”, и так удачно использовал эту идею на Урале. Именно он провозгласил идею террора. Это он, даже без санкции своих же Советов приказал расстрелять царскую семью…

– А я долго не мог поверить в убийство Романовых, – сказал лейтенант. – Зачем так-то?.. Николай Второй не пользовался авторитетом, но он – помазанник Божий…

– Отрекся ваш помазанник. Всегда отрекался и сейчас отрекся, – презрительно махнул рукой ротмистр.

– Что значит – всегда?

– Давку во время коронации на Ходынке помните? Говорили ему: отмени бал, назначь траур, нет, решил, что все обойдется… Знал о провокации в 1905? Знал! Что сделал? Просто уехал, оставив решение проблемы на министров, и, в результате, получил “кровавое воскресение” и кличку “Николай кровавый”. Начались смуты, бунты, вместо того, что бы принимать решительные меры – послушал своих лизоблюдов, и снова отошел в сторонку. Дайте, мол, дожить спокойно с семьей где-нибудь в тихом месте. С большевиками так нельзя… Они жалости не знают. У них вера другая, воспитание другое, мечты другие, – он с нескрываемой ненавистью покосился на невозмутимого Кленова.

– Мне кажется, вы ошибаетесь в отношении государя, – мягко сказал священник. – Он делал все, что было в его силах. А то, что сил у него мало было, так это попустительство Божье за грехи всех нас… Вспомните, как необычайно развивалась при нем Россия. Экономика, техника, возрождение религиозного самосознания…

– Вот и накликали! – упрямо склонил голову Тверской. – Мы мешали, и мешаем, экономическим и геополитическим интересам других стран – что вполне естественно. Об этом надо помнить каждый час, а мы все лезем к ним целоваться, как пьяный купец к спаивающему его жулику! Говорил же батюшка нашего “Ники”: “У России лишь два друга – армия и флот!” Англия зариться на Индию, Китай, Афганистан, а мы-то рядом, мы-то ближе, мы-то имеем куда более выгодные позиции, и важные для нас интересы в этих регионах. Для США, с их масонским правительством и иудейской банковской системой мы и вовсе – то лакомый кусок, то – кость в горле. Вот они и поддержали “пятую колонну” наших доморощенных робеспьеров. Ну и немцы – куда же без них: победа любой ценой!..

– А шире смотреть не пробовали? – спросил священник.

– Не понял вас?

– Ну… Просто посмотреть на все это шире? Подумать о всех, возможных причинах катастрофы, объединить их, и из этой мозаики составить цельную картину, а не один единственный фрагмент?

– И кто же, по вашему, виноват?

– Вечный вопрос… Но, извольте: мы сами и виноваты…

– Ну, конечно! – развел руками ротмистр. – Старая песня русской интеллигенции…

– Нет-нет, вы не поняли, – заторопился священник. – Не мы с вами, а мы. Священнослужители.

– А вы-то здесь при чем? – даже опешил ротмистр.

– Мы и только мы обязаны наставлять и просвещать людей. Но беда в том, что мы тоже простые люди, и у нас иногда просто не хватает сил. Мы никак не можем объяснить, что нельзя бороться со злом. Тот, кто борется со злом – сам становиться злом. А надо умножать добро, и для зла просто не останется места. Становиться лучше самим. Верить, надеяться, любить. На здоровом теле паразитировать невозможно.

– Да?! А вас, батюшка, гадюка, из кустов, никогда не жалила?

– Я в Бога верю, – напомнил священник. – Все в воле Божьей. Мы не всегда видим картину целиком, потому что не помним прошлого, и не знаем будущего. Все, что происходит – с ведома Бога. Может эта кошмарная революция – лучший выход из возможных вариаций будущего?

– Что же может быть хуже?! – опешил Тверской.

– Перестать быть людьми, – пожал плечами священник. – Зажраться, стать сильными и агрессивными, просто оскотиниться, наконец. Такие государства долго не живут. Да и в наших бедах виноваты лишь мы сами, вот Бог и попустил, не стал заступаться, дозволил глотнуть того, к чему стремились…

– И чем же мы так его прогневали?

– Вседозволенностью. Мы даже единоверцев своих в рабство обратили, назвав это “крепостничеством”. Сами разделили себя на какие-то сословия, противоестественные самой природе человека. Было все просто: священники – наставляют и молятся, крестьяне – добывают еду и изобретают технические новшества, дворяне – защищают. А теперь всплыли откуда-то целые касты купцов в политике, и политиков в купечестве… Миром начинают править деньги. А такой мир долго не простоит. Образованные люди отворачивались от Церкви, уходили в масонство, крестьяне и рабочие – в раскольники, бунтари и атеисты. Церковь больше не пользовалась авторитетом, отдав чад своих в рабство друг другу. Вот Бог и покарал нас, вразумляя…

– Сермяжная доля правды в этом есть, – не стал спорить Тверской. – Но ведь это не пугачевский бунт, и не восстание Стеньки Разина. Тут иная опасность, иное иго…

Он иронично покосился в сторону Кленова, и тот так же иронично закивал ему в ответ:

– Хотите догадаюсь, кого опять во всех грехах винить станете?

– Вам не надо догадываться, вы и так знаете наверняка, – парировал Кленов. – Все вам не терпится свое царство на земле установить. Так ведь не получиться. Везде получиться, кроме России.

– Это еще почему?

– А леший его знает. Заколдованная стана какая-то. Было первое иго – кто от татар освободил? Дмитрий Донской. Было второе – кто полякам усы надрал? Дмитрий Пожарский… Бог даст, дождемся и третьего Дмитрия…

– Вы все-таки антисемит, – убежденно сказал Кленов.

– Я – аналитик. У меня работа такая. Кто до семнадцатого года вообще о большевиках слышал? Да практически никто. Вот эсеры – те да! Задали нам жару. Анархисты, эсдеки всякие… А большевики? Да их даже всерьез не воспринимали – кучка болтунов – эмигрантов…

– А евреи здесь при чем?

– Давайте вспомним, – спокойно отозвался Тверской. – Свердлова Яшу даже трогать не будем – с ним все ясно. Ленин, он же – Ульянов. Надеюсь, вы не будете утверждать, что вам не известна девичья фамилия его матери: Мария Израилевна Бланк? Этот подлец, не стесняясь, говорил Горькому: “Сейчас любой умный русский либо еврей, либо с примесью еврейской крови”. А ведь дед господина Ульянова был вполне приличный человек. Врач. Тараса Шевченко, можно сказать, с того света вытащил. Подавал на имя государя докладную, как иудеев можно привести к православной вере. А во что выродился внучек? Черт с ним, пойдем дальше. Красную армию кто возглавляет? Троцкий Лейба Давидович. В Питере и Москве кто руководит? Зиновьев, он же Овсей – Герш Аронович Родомысльский и Каменев, он же Лев Борисович Розенфельд. Главные исполнители расстрела царской семьи, друзья Свердлова – Яша Юровский и Шая Голощекин. Главный антирелигиозный орган “Союз воинствующих безбожников” возглавляет Губельман – Ярославский. Моисей Соломоновича Урицкого и Лазаря Моисеевича Кагановича, мы просто пропускаем, без комментариев. Зато вспоминаем главного защитника большевицких интересов за рубежом – Парвуса, он же – Гельфанд Израиль Лазаревич. И наркома финансов – Николая Крестинского, иудея, принявшего православие и так же легко сменившего его на атеизм. Радек – он же Собельсон Карл Бергардович. Генрих Ягода – друг и соратник Свердлова, обокравший отца Яши Свердлова аж дважды! Литвинов, он же – Меер Генох Мовшевич Валлах, Блюмкин Яша, он же – Симха – Янкель Гершев. Создатель так называемого “комсомола” – Шацкин Лазарь Абрамович. Якир Иона Эммануилович, издавший знаменитый приказ о “процентном уничтожении мужского населения казаков”. Клара Цеткин, Бела Кун, Григорий Сокольников – он же Герш Янкелевич Бриллиант… А еще ведь есть создатель меньшевизма Мартов, он же – Юлий Осипович Цедербаум и Володарский, он же – Моисей Маркович Гольдштейн. Есть Сольц Арон Александрович, более известный как “совесть партии”. Есть убийца Столыпина Мордехай Багров… Да я вам часами могу всю верхушку и “совесть” Советов перечислять. Это что – совпадение? Еще Председатель Министров Витте, в 1903 году указывал, что евреи составляют около половины численности революционных партий, хотя их всего шесть миллионов в 136 миллионной России. Вся Россия об этом говорит, и только вы отрицаете очевидное. Батюшка, вы скажите: я прав?

– Никоим образом, сын мой.

– Это еще почему?! – опешил ротмистр.

Даже Кленов с явным удивлением воззрился на священнослужителя.

– Вот вы упомянули Столыпина, – сказал иерей. – А ведь именно он настойчиво предлагал уровнять евреев в правах с русскими, но натолкнулся на фанатичный мистицизм Николая Второго. А вы представьте на секунду: каково чувствовать себя человеком “второго сорта”? Да, революцию устроили именно они, но ведь они не устраивали ее в Англии или Голландии. Вот как раз вы, с вашим характером, на их месте, своих обидчиков еще не так бы рвали…

– И туда полезут, – убежденно сказал Тверской. – И по всему миру власть установить попытаются. Странно, что вы, священнослужитель, не понимаете, что эта революция не политическая, а религиозная! Еще Достоевский об этом предупреждал. Сотни, тысячи священников уже расстреляны, сожжены в паровозных топках, задушены, утоплены, а сколько их еще будет! Церкви взрываются, превращаются в склады с гнилой капустой, в коммуны…

– На все воля Божья…

– Странный вы батюшка, человек, – посетовал ротмистр. – Они же вас, в первую очередь, и… Впрочем, дело ваше. Кстати, вы уже слышали, что Троцкий лично распорядился об установке в России, аж целых трех, памятников Иуде? Как “символу свободы, революции и отвержению христианства”. Рассматривался вопрос о становлении памятника Люциферу, но сочли его “не разделяющим идеи и потребности рабочего класса”. Вот, наверное, тот обрадовался.

– И как же вы с такими убеждениями к большевикам собираетесь? – поинтересовался Кленов. – Не боитесь?

– А чего мне боятся? Возьмут! Возьмут, и еще двумя руками к груди прижмут! Если б вы знали, любезный, сколько у меня в этом портфеле материалов на каждого из них! Или вы думаете, что это сплоченные единой светлой идеей коллектив? Увы, но это обычная банда, а точнее – банка с пауками. Я за ними давно наблюдаю. Вот только еще не решил на кого поставить…

– А за бумажки свои не боитесь?..

– Это – шпаргалки, – отмахнулся Тверской. – Основное – здесь, – он постучал себя по лбу. В портфеле лишь коды, цифры, счета…

– Что же своим этот компромат не отдали? Вы же тоже, простите за выражение – идейный…

– Бесполезно отдавать, – уверенно сказал ротмистр. – Не сочтите за хвастовство, но я действительно уникальный аналитик. Таких как я – единицы. Это я внешне – дуб дубом, а внутри такая машина работает, какой еще и в природе не существует. То, что красные победят, заметно уже сейчас. По всей России запущены слухи о том, что Ленин у буржуев деньги отнимает, и бедным раздает. Что каждому крестьянину за годы царского режима из золотого запаса компенсацию выплатят. Что землю – крестьянам, а фабрики – рабочим… А наш обыватель доверчив, и на халяву падок. Это его и губит… Ну, а вы, молодой человек, – обратился он к лежавшему на верхней полке лейтенанту. – Вы что по этому поводу думаете?

– Меня долго не было в России, – виновато ответил тот. – Я не могу составить личное мнение. Я просто еду домой.

– Да-да, – кивнул ротмистр. – Вы упоминали какую-то экспедицию… Какие же в наше время могут быть экспедиции, позвольте полюбопытствовать?

– Вы, наверное, смеяться будете, – сконфуженно произнес юноша.

– Помилуйте, с чего вдруг?

– Вы слышали когда-нибудь про землю Санникова?

– Ну, так… краем уха, не более…

– Промышленник Яков Санников увидел эту землю в море Лаптевых, в 1810 году с северной оконечности острова Котельный. Три горы и землю. Но начальник его экспедиции Матвей Геденштром, при более внимательном рассмотрении предположил, что третья гора – всего лишь ледяной торос… А спустя 76 лет, геолог Эдгар Толь, примерно с того же места, увидел уже четыре горы. Видимость была отличная. Толь разглядел даже, что эти горы троповых пород.

– Каких?

– Троповых. Это твердые породы, образующиеся в результате извержения вулкана. В 1893 году он вновь побывал на острове Котельный и снова видел эту землю. А чукчи уверяют, что это очень “интересная и густо обитаемая” земля, населенная какими-то “дикими людьми”. Птицы летят туда, и возвращаются уже с выводком…

– И что? – не очень понял смысл этой истории ротмистр.

– Мне очень хотелось найти эту землю. Я даже кадетский корпус выбрал только из-за того, что бы когда-нибудь иметь возможность ее открыть… А потом я встретил девушку… Это необычная, не похожая ни на кого девушка, – горячо воскликнул он, не замечая многозначительных, и несколько ироничных взглядов, которыми перекинулись его спутники. – Ее описать совершенно невозможно, она… Ой, извините, я, кажется, увлекся…

– Это очень достойное “увлечение”, молодой человек, – успокоил его иерей. – Наверное, единственно достойное сейчас… Продолжайте, прошу вас. В любом случае, это, наверное, самое интересное, из того что мы услышали сегодня…

– Я долго ухаживал за ней, не смея признаться, но однажды все таки набрался смелости, и сказал ей о своих чувствах… И вы не поверите, но эти чувства оказались взаимны! Я был вне себя от счастья! Она подарила мне такую надежду, такие силы, что я поклялся найти эту землю и подарить ей… Не в прямом смысле, конечно, но…

– Мы понимаем, – мягко улыбнулся ему священник.

– Я начал искать средства на экспедицию. Официальные власти отказали мне сразу. Война с Германией – сами понимаете… Я попытался обратиться к покровительствовавшему мне капитану Басову…

– Александру Матвеевичу? – удивился Тверской.

– Да, он был у меня командиром учебного судна “Верный”. Вы знакомы?

– Отличный офицер. Участник Порт Артура, орденоносец, – Тверской хотел сказать еще что-то, но посмотрел в светло-голубые глаза лейтенанта, покачал головой и лишь тихо вздохнул.

– Но и Александр Матвеевич оказался бессилен. Тогда он представил меня контр-адмиралу Бестужеву-Рюмину. Они вместе с Басовым воевали в Порт Артуре и вместе сопровождали корабли, которые вернули японцы после войны, с Дальнего Востока до Кольского полуострова.. (Тверской еще раз едва заметно вздохнул и, уже не спрашивая ни у кого разрешения, закурил, нервно сминая папиросу пальцами.) Его усилиями удалось получить разрешение, но средства… Знаете, я никогда и ни у кого ничего не просил. Мне было как-то неловко. Но люди относились к моей идее как-то… по благородному, что ли… И родная тетя моей невесты, не буду называть ее имени, но это весьма известная и очень обеспеченная дама, входящая в самые высшие круги общества, выделила мне средства на экспедицию! Представляете?!

– А взамен попросила передать весточку своему знакомому? – догадался ротмистр.

– Да, – кивнул лейтенант. – Мне это было совсем не трудно. После такого удивительного подарка я готов был сделать для нее куда больше! Я заехал к Джугашвили по дороге… Если б вы только знали, какие замечательные люди поехали со мной в экспедицию! Геологи, географы, ихтиологи… Это было чудесное время! Мы отплыли из устья реки Яна. Вы знаете, в тех местах все время стоит ужасная погода. Туманы такие, что я перестал удивляться, почему эта земля до сих пор не открыта. Отмели, песчаные косы. Я даже не знал, что раньше на месте моря Лаптевых была огромная равнина, и по ней бродили стада мамонтов, а потом все ушло под воду, но не глубоко… Это очень странное море. Более чем половина его не достигает и пятидесяти метров глубины. Было очень тяжело, но невероятно интересно. Мои товарищи сделали целую прорву интереснейших открытий… Но земли Санникова я тогда не нашел…

– И теперь возвращаетесь?

– Нет-нет, я остался – как же иначе?! Я решил добраться туда зимой. По льду.

Сидящие в купе вновь переглянулись. На этот раз в их глазах было куда больше, чем простая снисходительность.

– Мои спутники разъехались, а я… Я набрал проводников из местных охотников, купил собачьи упряжки… Вы знаете, это была очень тяжелая экспедиция…

– Представляю! – передернул плечами ротмистр. – Якутия… Бр–р-р!..

– Да… Даже огонь было развести невероятно тяжело. Аппаратура не работала на морозе. Даже невероятно выносливые якутские собаки дохли одна за другой. Одна из наших упряжек провалилась под лед, а другая пропала во время бури… Не знаю, как это могло произойти, но именно я, наименее сильный, и наименее приспособленный к этим условиям, вернулся назад… Я не знаю, как я дошел… Якуты посоветовали мне с головы до пят вымазаться жиром, может быть, это меня и спасло… Я отморозил ноги, и несколько пальцев пришлось ампутировать, но я все же дошел… Не знаю, почему мне так повезло…

– Ну, это легко понять, – улыбнулся ему священник. – Не горюйте, юноша, вы еще найдете свою землю…

– Я ее нашел, – просто сказал лейтенант. – Вы знаете, мне очень повезло…

Ротмистр закашлялся, подавившись папиросным дымом. Остальные были ошарашены не меньше, с изумлением глядя на удивительного соседа.

– Да, – подтвердил несколько смущенный их вниманием юноша. – У меня с собой карта, на которую я нанес ее координаты. Я очень хотел назвать ее “землей Надежды”, в честь… Но потом подумал, что таких названий много, а земля Санникова – одна. И смысл ведь в самом подарке, а не в его названии, правда?

– И что же это за земля такая? – спросил Кленов. – Остров? Там действительно живут эти… “дикие люди”?

– Увы! – вздохнул лейтенант. – Уже не живут. Все оказалось проще и драматичней. Помните, я говорил вам, что начальник экспедиции Санникова господин Геденшторм разглядел в одной из скал ледяное нагромождение? Дело в том, что семьдесят процентов тех мест занято залежами так называемого “ископаемого льда”. Этому льду десятки тысяч лет. 20, 40, даже 50 тысяч – вы можете себе представить?! Местные жители называют эти края “едомой землей”. От слова “есть”, “пожирать”. Я не знаю, что произошло – это еще предстоит выяснить ученым – но по какой-то причине, остров Санникова начал интенсивно разрушаться несколько лет назад. Сейчас эта земля исчезает так стремительно, что всего через несколько лет от нее может не остаться и следа.

– Это не так важно, молодой человек, – сказал Кленов. – Главное, что вы сдержали свое обещание, а то, что земля ничего не стоит…

– О, как вы ошибаетесь! – горячо воскликнул юноша. – Вы даже представить себе не можете, какие сокровища таит эта земля! Я нашел там остатки удивительнейших животных, растений, птиц… Они вмерзли в лед, десятки тысяч лет назад и сама природа сохранила их, законсервировав. Многих из этих животных я не только никогда не встречал даже в музеях и учебниках палеонтологии, но и представить не мог подобный переворот эволюции! Я набрал с собой образцы, но… все пропало на обратном пути. И сейчас очень, очень важно для науки, успеть вновь попасть на этот исчезающий остров. Это будет больше, чем сенсация! Это будет… прорыв!

– Что ж… можно вас поздравить, – уважительно поклонился ему ротмистр. – Господа, оказывается, мы имеем честь путешествовать с будущей знаменитостью. Первооткрывателем, и – не побоюсь этого слова – рыцарем!

– Вот видите, – повернулся к нему священник. – А вы говорите о гибели и мести. Вот она – жизнь. Любовь, как росток дерева, пробивается сквозь камни любых времен и невзгод…

– Ох, батюшка, батюшка, – начал было ротмистр, но в это время поезд так резко затормозил, что лейтенант едва удержался от падения, а в соседнем купе с полок посыпались чемоданы и свертки.

Ротмистр быстро поднялся, выглянул в окно, к чему-то пристально приглядываясь, и сказав:

– Пойду посмотрю, что там, – быстро вышел из купе.

Кленов, недобро прищурив глаза, смотрел ему вслед. Белобрысый Моня встал, и решительно направился вслед за Тверским.

Вагон возбужденно гудел, как растревоженный улей. Такие остановки посреди пути означали лишь одно… Священник поставил себе на колени большую холщевую сумку, и бережно обнял ее обеими руками. Первым в купе вернулся расстроенный Моня:

– Ушел! Не знаю как… Только был и…

– Растяпа! – презрительно бросил ему Кленов и, заметив появившегося вслед за Моней приземистого человека в кожанке, раздраженно приказал: – Мужчина в военной форме без знаков отличия. Лет 35 – 40. Стрижен наголо. Бывший офицер охранки. Найти во что бы то ни стало!