Текст книги "Записки военнопленного"

Автор книги: Дмитрий Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Кресты: 448, 452, 102, 821, 780, 758, 732, 448а, 791

В жизни современного человека возникает множество провоцирующих стресс ситуаций. Неудобства причиняемые давкой в общественном транспорте, идиотская реклама перебивающая показ интересного фильма, очередное «незначительное» повышение квартирной платы – могут вызвать лёгкое беспокойство и испортить настроение. К куда более серьёзному нарушению эмоциональной стабильности приводит увольнение с работы или смерть близкого человека. Но первую строку в перечне стресс-факторов лавиной обрушивающихся на человека и полностью перетряхивающих весь его внутренний мир, занимает арест. Ещё вчера бывший свободным, привыкший по собственному усмотрению распоряжаться собой и своим временем человек, сегодня попадает в тюрьму и оказывается заключённым в маленькое изолированное пространство, не предусматривающее для него никакой свободы жизненного манёвра. Потеряв независимость, он из субъекта исторического процесса превращается в обычный объект, зарегистрированный учреждением министерства юстиции в качестве обвиняемого по такой-то статье и принуждается к выполнению канцелярских инструкций детально регламентирующих его подневольное существование. Родные люди и привычные занятия оказываются вне зоны доступа арестанта, и он испытывает сильнейшее эмоциональное потрясение, ведущее к депрессии и отчаянию. Лишённый возможности привычным образом проявлять свою активность человек становится собственной тенью, его время останавливается и лишь навязчивые воспоминания о прошлом мелькают в потоке серых арестантских дней. Внутренние страдания усугубляются страданиями физическими: суровые условия тюремной жизни не дают ни расслабиться, ни забыться, и снежная лавина тяжелейшего стресса накрывает того, кто недавно считал себя уникальной и неповторимой личностью, с головой; сейчас это запуганное существо не понимающее, что с ним происходит и проявляющее в поведении явные признаки неадекватности.

Но всё проходит и рано или поздно человек адаптируется к новым условиям существования, успокаивается и начинает видеть положительные моменты там, где ранее и не подумал их искать. На первый взгляд казавшаяся невыносимой жизнь в заключении обнаруживает многие стороны, позволяющие хотя бы на время почувствовать себя полноценным человеком. Сквозь застилающие глаза мрак проступают новые перспективы и ориентиры. Адаптация неизбежна, однако в моём индивидуальном случае совсем не было времени на передышку и привыкание проходило с трудом.

В ходе последнего сеанса общения с Бойко и Стебенёвым был выдвинут ультиматум: либо признательные показания и сотрудничество со следствием, включая разглашение всех эпизодов деятельности «Шульц-88», либо мне будет устроена тотальная прожарка. Желая ускорить развязку и окончательно расставить все точки над «i», я ответил категорическим отказом. Тогда Стебенёв сказал, чтобы, вернувшись в камеру, я собирал вещи и готовился к переезду. Переводить из камеры в камеру меня собирались до тех пор, пока я не изменю свою позицию.

«Катать» зэков по хатам – излюбленное наказание тюремных оперов. «Корпусной» – сотрудник в чью обязанность входит открывать и закрывать камеры – внезапно стучит кулаком в кормушку, выкрикивает твою фамилию, и двадцать минут спустя дверь открывается, и ты уходишь в неизвестность. Переезды могут продолжаться месяцами: только успев, познакомится с новыми людьми и кое-как переночевав, на следующее утро ты уже вновь тащишь свой баул по галерее, ища глазами приколоченный к двери номер твоей следующей отведённой под проживание камеры. Сильный стресс тебе гарантирован, ведь даже такой серьёзный человек, как «ночной губернатор Санкт-Петербурга», лидер «тамбовской ОПГ» Владимир Кумарин в своих воспоминаниях упоминал, как давят на психику арестанта эти «поиски тюремного счастья» по воле оперов.

Переезды не были бы так тяжелы и утомительны, если бы в разных камерах не существовали различные формы взаимоотношений арестантов. В начале первого десятилетия XX века в Крестах находились многие участники банд ставших печально известными в 90-е годы. Принято считать, что эпоха бандитского беспредела давно канула в лету, однако отмороженные герои кровавых событий прошлого, из тех, кто остался в живых, и до сих пор существуют, находясь в тюрьмах и лагерях уголовноисправительной системы. В отличие от уголовников старой, ещё советской закалки придерживающихся в неволе строгих, но справедливых арестантских понятий, отморозки, как говорится, не знают ничего святого и продолжают беспредельничать теперь уже в тюремных стенах. Их намерения обычно имеют корыстный мотив (кроме тех случаев, когда в силу ставшей генетически врожденной жестокости им доставляет удовольствие насилие и издевательства над более слабыми сокамерниками): они вымогают у своих жертв большие суммы денег, для получения которых несчастные занимают у друзей и родных и даже продают свои квартиры; применяя жестокое насилие и угрозы, отморозки подавляют у людей волю к сопротивлению, после чего делают с ними всё что хотят. И естественно, вымогательства происходят при активном участии коррумпированных ментов, которые распределяют нужных людей в нужные камеры, закрывают глаза на творящийся беспредел и получают в итоге свою долю.

Конечно, мне не хотелось попасть к беспредельщикам, но больше всего пугала нависшая как дамоклов меч мрачная перспектива оказаться в «петушатнике» – среди представителей тюремной касты отверженных называемых «обиженными», «угловыми» или попросту пидорами. Пытаясь лишить меня психологического равновесия, Стебенёв каждый раз угрожал переводом в такую камеру и, будучи совсем неопытным арестантом, я был склонен воспринять его угрозу всерьёз. По сложившимся негласным правилам сажать нормальных зэков в петушиные хаты было нельзя, и всё-таки существовала реальная вероятность провокации. Здесь надо понимать, что по тюремным понятиям, зэк, однажды переступивший порог петушатника больше не имеет хода назад. Единственна возможность сохранить статус нормального заключается в том, что он должен «поставить на лыжи» находящихся там петухов, т. е. заставить их, выйдя на утренней проверке отказаться возвращаться назад. Чтобы реализовать эту возможность необходимо обладать большой физической силой, потому что петухи навряд ли захотят покинуть свой дом добровольно, и их нужно будет бить пока они не «сломятся». Куда легче просто не заходить в «стрёмные» хаты (правда, я слышал истории, как мусора насильно закидывали туда людей), однако номера всех петушатников в Крестах, где почти тысяча камер, были мне неизвестны. Поэтому прежде чем зайти в хату я был вынужден стучаться в соседние и спрашивать, всё ли в порядке.

Катание по Крестам затянулось на три месяца, четверть года, девяносто дней. Под конец этого чудовищного марафона я похудел и осунулся, а моя личность начала расщепляться, память ослабла, сообразительность заметно понизилась. Переезжая из камеры в камеру, я уже не обращал живого внимания на людей, какое переполняло меня сразу после ареста: десятки лиц узнанные в долгом путешествии незаметно сложились в одно коллективное безобразное лицо, казалось вторгающееся в сознание откуда-то из романов Уильяма Фолкнера.

Везде меня встречали по-разному. Кто-то выражал равнодушие, а кто-то сочувствовал, одни восторгались масштабами моего дела, тогда как другие отзывались грубо и неприязненно. Я словно плыл по течению жизненной реки уже не чувствуя боли когда могучая волна вдруг бросала меня и била головой о камни. В одной из камер меня сильно избили без всяких видимых причин, а в следующей рассказали, что Стебенёв обещает отсутствие наказания даже в том случае, если меня убьют. В самый разгар репрессий я пережил глубоко личную трагедию – меня отставила любимая девушка. О ней я часто думал, находясь в заключении и даже теперь, спустя шесть лет мне мучительно тяжело бередить эту старую рану. Напишу только, что та любовь была моей настоящей; её я называл весной своей жизни, и после неё в душе наступила затяжная осень…

Всему приходит конец, и в марте 2004 года уголовное дело было передано в суд. Добиваться признаний больше не имело смысла, и меня оставили в покое. Открылась новая страница моего тюремного бытия, новая страница моей жизни.

Кресты: 791 (part 1)

В 791 я задержался надолго. Относительно просторная недавно отремонтированная камера с покрашенными в белый цвет стенами, видом на Неву и телевизором собрала необычный коллектив заключённых. На центральных ролях здесь был Медведь – жутко здоровый коренастый мужик с лицом человека, которого вы можете увидеть последним в жизни – когда он придёт вас убивать. Откровенно бандитское было лицо. Медведь пользовался в Крестах большим авторитетом, решал вопросы с сотрудниками всех мастей, был человеком широкой натуры. Звали его Виктор, а прозвище Медведь происходило от фамилии Медведев. Впрочем, и без фамилии он походил на свирепого медведя вставшего на задние лапы и принявшего человеческое обличив. При взгляде на его крупные черты лица и бесформенно переломанные уши (в молодости он профессионально занимался классической борьбой) было достаточно двух секунд чтобы понять: определённо опасный хищник. Как должно быть и положено диким зверям этот Медведь разгуливал на свободе не просто так: обвинительное заключение по его уголовному делу повествовало о трёх десятках разбойных нападений и двух убийствах, не считая сравнительно лёгких обвинений в хулиганстве, грабеже, незаконном хранении оружия и подделке документов. Логическим итогом было обвинение в «бандитизме», т. е. в создании вооружённой организованной группы для совершения тяжких и особо тяжких преступлений – тех же разбоев и убийств.

Медведь был потрясающе интересным человеком, фактурной личностью вызывающей большое количество неожиданных ассоциаций. Я представлял его в роли уже заматеревшего и откормленного румяного советского солдата победоносно прошедшего всю Европу и в мае 45-го въехавшего на броне танка в поверженный Берлин. И в образе добротного хозяина-кулака во времена революционной смуты вышедшего на большую дорогу с любовно начищенным обрезом. Он мог бы быть викингом-берсерком на борту грозного драккара бесстрашно плывущим по чёрным волнам штормового моря. Мог быть и римским легионером под знаком расправившего крылья орла несущим имперский порядок и власть божественного цезаря в дикие населённые враждебными варварами земли. Обладая внешностью булгаковского кентуриона Крысобоя, Медведь излучал просто неиссякаемую пассионарность: кипучая энергия, сумасшедшая тяга к жизни и борьбе била из него ключом заряжая всех вокруг жизнерадостным и неукротимым оптимизмом.

Являясь зримым воплощением идеалов настойчивости и упорства, Медведь одновременно обладал душой ребёнка жадно увлечённого познанием окружающего мира и легко подпадал под влияние сокамерников способных предложить какое-нибудь новое ещё не испытанное развлечение. Однажды я рассказал ему о популярной молодёжной игре сокс, и старый бандит мгновенно загорелся идеей попробовать. Мы набили носок рисовой или гречневой крупой, сшили мячик и на следующей прогулке уже играли. Надо было видеть, как одетый в белые шорты и тенниску сорокалетний главарь структурного подразделения тамбовской ОПГ азартно играет на асфальте тюремного дворика в сокс с лидером движения скинхэдов!

На чужих Медведь смотрел как Вышинский на Зиновьева с Бухариным, так что становилось не по себе; однако на самом деле в его груди билось доброе сердце: он был не чужд милосердию и сентиментальностям, возможно и в большей мере по сравнению с большинством. Со временем у нас установились доверительно-близкие отношения, хотя разница в возрасте, образе жизни и характере легла между нами словно бездонная пропасть. Он стал мне как отец, взамен моего перегоревшего подобно лампочке в 90-е годы настоящего отца. От него я почерпнул многое давшее выжить.

Глядя на Медведя, я задумывался о том, что могло заставить взрослого мужика служившего на флоте и имевшего двоих детей, а что он был примерным семьянином, у меня сомнений не было, внезапно перечеркнуть прошлую мирную жизнь и встать на криминальный путь диаметрально противоположный всему, чем он занимался раньше. Ведь, несмотря на увлекающуюся натуру и склонность к авантюрам, он был когда-то хорошо интегрированным в общество гражданином, состоял кандидатом в члены коммунистической партии. Агрессивная прямолинейность характера не помешала бы Медведю приносить большую пользу государству вместо того, чтобы грабить и убивать невинных людей, усугубляя тем самым затяжной социально-экономический кризис. Да, именно такие как он с ожесточёнными боями брали Берлин, колонизировали Сибирь и покоряли Кавказ. Почему же он стал преступником, был ли это свободный выбор его воли? Слушая Медведя и вспоминая всё, что я знал о распаде СССР, я начал смотреть на него как на живое напоминание о похороненных надеждах миллионов советских людей нежданно попавших под жернова исторического перелома. Запрограммированные на жизнь в больше не существующей социально-культурной парадигме, они как могли, приспосабливались к новой реальности, ступая порой на скользкие, ведущие в заведомый тупик дороги. В таком свете Медведь виделся такой же жертвой независящих от нас обстоятельств, как и потерпевший его уголовных дел: он ждал приговора, заранее зная, что никогда уже не выйдет на свободу.

Второй мой сокамерник Пётр оказался в тюрьме по обвинению в «растрате». Блестящий выпускник военной кафедры юридического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета готовился стать военным прокурором или кем-то в этом роде, но стал конкурсным управляющим одного обанкротившегося предприятия. По мнению обвинения, он проводил крупные денежные переводы из находящихся под его ответственностью средств на собственный банковский счёт. Когда украденная сумма превысила полтора миллиона рублей, его прямо в банке арестовали, надели наручники и посадили в Кресты. Младше меня на год Петя был молодым рафинированным либералом, возил с собой книжечку отца Александра Меня и в жизни придерживался толстовского принципа непротивления злу насилием. Высокого роста и не узкий в плечах, весом под 100 килограмм, он отращивал бороду, частенько молился, делая по-иезуитски смиренное лицо, и был похож на священника-расстригу с наивнопрозрачными глазами профессионального мошенника. Происходил он из исключительно приличной семьи, не был обделён любящей родительской опекой, читал умные книжки, блистал в университетском научном обществе, и его свободная жизнь просто не могла иметь никаких параллелей с жизнью тюремной. По-видимому, арест и заключение под стражу стали для него действительно шокирующими событиями и отправной точкой для радикального изменения характера.

Понемногу притершись, друг к другу мы образовали довольно дружную семью. Смотрели телевизор, особенно фильмы о животных, играли в шахматы, наводили в камере чистоту и порядок. Медведь оказался дотошным аккуратистом и чистюлей: в отличие от тюремных чертей («черти» – не соблюдающие правил гигиены и не следящие за внешним видом арестанты), он поддерживал в камере идеальный порядок и законно требовал того же то других. Он не брезговал собственноручно мыть пол и до белизны начищать стоящий в углу за полиэтиленовой шторкой унитаз, тщательно вытирал оседающую на стенах пыль, каждую принадлежность бытового инвентаря держал строго на отведённом ей месте. В этом отношении он показал мне хороший пример того, как сохранить в тюрьме активную жизненную позицию, в противовес тем, кто под грузом лени и бесплодных переживаний опустился, потеряв человеческий облик и элементарное самоуважение.

Вкус тюремной баланды был мне по-прежнему неизвестен: всем обитателям камеры 791 оказывалась значительная материальная помощь со свободы; наши суммарные ежемесячные расходы превышали пятьдесят тысяч рублей. По мобильному телефону мы дни напролёт общались с родными и близкими, узнавали свежие новости, получали поднимающую настроение моральную поддержку. Раз в неделю приносили передачу – большой мешок, наполненный вещами и съестным. Кроме того, изрядное количество продовольственных припасов заказывалось в магазине учреждения – по утрам заказанное приносили закреплённые за магазином рабочие зэки. Другие рабочие – называемые «диетчиками», ежедневно стучались в кормушку и предлагали нелегально приобрести украденные в столовой продукты – сырую картошку, сахарный песок, сухое молок, тушёнку, куриное филе, яичный порошок и др. Поскольку с деньгами проблем не было, мы охотно покупали запрещённые к получению в передачах овощи, прежде всего картофель. Часто в Медведе просыпался кулинарный талант и, облачившись в украшенный ажурными цветочками нарядный поварской фартук, он колдовал над пищеблоком (место, где производится приготовление пищи) создавая сравнимые с произведениями искусства гастрономические шедевры.

Благодаря Медведю за четыре года досконально изучившему теневые стороны тюремной жизни я смог воочию увидеть размах царившей в Крестах коррупции. Здесь продавалось все, и состоятельный арестант мог качественно улучшить условия своего существования. Напишу только о некоторых оказываемых коррупционными сотрудниками тюрьмы услугах (полный перечень был бы бесконечен):

1. Основная коррупционная услуга состояла в возможности «купить» себе камеру. Надо сказать, что многие крестовские камеры представляют собой мало пригодные для проживания тёмные сырые помещения с разбитыми окнами, сломанными санузлами и мириадами забившихся во все щели клопов. Неплатёжеспособный арестант гарантированно попадет в такую хату, иронично называемую «бомж-отелем». А чтобы сидеть в комфортабельной камере с уверенностью, что тебя внезапно никуда не переведут, арестанты платили в 2004 году по 100–200 американских долларов в месяц. В услугу входила также возможность «сливать», т. е. устроить через опера мгновенный перевод любого нежелательного «пассажира», а за дополнительную плату можно было затянуть к себе в камеру любого нужного человека.

2. Самые ценные для заключённого вещи это «запреты» – предметы, запрещённые к получению и хранению соответствующими инструкциями Минюста. К числу запретов относятся мобильные телефоны, деньги, алкогольные напитки, наркотики, порнографические материалы и т. д. Данные предметы запрещены и потому сотрудники администрации во время обысков постоянно ищут запреты с целью изъятия. Однако и попадают запреты в тюрьму, в основном, через тех же сотрудников проносящих их за определённую плату. В 2004 году принести, например, телефон стоило 1000 рублей, зарядное устройство для телефона или аудио-плэйер – 500 рублей, в такую же сумму оценивалась пол-литровая бутылка водки или разбавленного спирта.

3. С точки зрения администрации даже перочинный ножик является запретом, не говоря уже о мобильном телефоне или спиртных напитках. Вместе с тем почти в каждой хате есть хоть какие-то запреты и для арестантов остро стоит вопрос не только затянуть запрещённый предмет, но и сохранить его в продолжение максимально длительного времени. Для изъятия запретов из сотрудников сформированы группы так называемых «шмонщиков» регулярно заходящие в камеры и переворачивающие вверх дном. Только если в одних хатах они отшманывают даже неустановленного образца постельное бельё, то в других получив фиксированную плату, не замечают и открыто лежащего на столе телефона.

4. Согласно закону не меньше одного раза в неделю заключённым должна быть обеспечена помывка в горячем душе. Двери открываются и специальный сотрудник называемый «банщиком» ведёт зэков вниз по лестнице в подвал, где расположен напоминающий преддверие ада тюремный душ. В подвале ощутимо жарко, темно и повсюду клубятся облака белого пара. Помывка происходит в пяти больших (10 м ²) камерах, куда заводят на пятнадцать минут по шесть человек. Стены в камерах чернее ночи и покрыты зеленоватой слизью, по счастью, едва различимой в неясном свете как всегда единственной лампочки. Под потолком висят шесть тонких ржавых труб, из двух, в лучшем случае из трёх льётся вода. Посередине душевой камеры зияет ничем не прикрытая внушительная дыра, ведущая, наверное, прямиком в канализационный коллектор. Если зэк случайно роняет какую-нибудь свою вещь, например, мыло или шампунь, он может навсегда с ней попрощаться – мутные потоки унесут её в тёмную глубину. Так происходит процесс помывки в кабинках 2, 3, 4 и 5. В кабинке под номером один совсем другое дело. Там очень чисто, ослепительно светло и все душевые работают исправно. И моются там не пятнадцать минут, а целый час, заплатив всего 100 рублей (по расценкам того времени).

5. Заключённые имеют право на ежедневную прогулку продолжительностью один час. Ещё один специальный сотрудник – «прогульщик», открывает камеру, выводит арестантов на улицу и запирает в одном из двух десятков тюремных двориков площадью примерно по 18 квадратных метров каждый. Есть и два платных дворика размером, раз эдак в пять больше. Заплатил сто рублей и гуляешь в большом дворике. Дал ещё сотню и гуляешь уже не час, а два. (Эта услуга особенно важна, потому что от долгого нахождения в камере зэки всегда чувствуют острый недостаток свежего воздуха и свободного пространства).

В Крестах, конечно, было ещё немало способов потратить деньги: можно было сходить в другую камеру в «гости», «открыться», т. е. свободно пойти гулять внутри тюрьмы, получить «зелёную» (по аналогии с разрешающим движение сигналом светофора) передачу с запрещёнными вещами и продуктами питания и др. Спектр коммерческих услуг пенитенциарной системы я постепенно ещё обрисую. Хочу только добавить несколько слов о моём личном отношении к явлению коррупции. Находясь на свободе, я всегда выступал против коррупции, считая её признаком нарастающей слабости государства. Я и сейчас готов подписаться под этими словами, однако время внесло в мою позицию свои коррективы. Да, коррупция, безусловно, вредна, так как она развращает государственных служащих и делает их преступниками не многим отличающимися от массы тех, кого они должны охранять. С другой стороны, внедрение капиталистических отношений в жизнь заключённых возвышает одних и бесконечно принижает других в соответствии только с критерием платежеспособности, тогда как моральные качества человека, да и сама суть совершённого им преступления в этой системе координат значения не имеют. Таким образом, обеспеченный негодяй может оказаться в намного более выгодном положении по сравнению с хорошим, но бедным арестантом. Тем самым в очередной раз нарушается фундаментальный принцип правосудия – равенство всех перед законом: испытанные в неволе страдания одних в чисто материальном аспекте несопоставимы со страданиями других. И всё-таки нельзя забывать, что зло цивилизованного мира в России иногда оборачивается добром. Государство здесь создало настолько тяжёлые условия содержания заключённых, что о справедливости и целях исправления говорить не приходится. Погружая человека в наполненное беспросветными днями удушающее концентрационное пространство, пенитенциарная система психологически и физически калечит его, выпивает душу, забирает здоровье. Маленькие радости, предоставляемые коррупцией, служат арестанту глотком свежего воздуха в спёртой атмосфере тюрьмы, становятся возвращающим к жизни лекарством. По-человечески это не сложно понять.