Текст книги "Великий и Ужасный. Фантастические рассказы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров,Валентин Куликов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Зов Мастера

Зов Мастера (2000)

Актерам и писателям нет пути ни в рай, ни в ад – я часто думала об этом раньше, и теперь знаю точно, так оно и есть.

Актёрам и писателям нет пути ни в рай, ни в ад – я часто думала об этом раньше, и теперь знаю точно: так оно и есть. Мы проживаем сотни чужих судеб на сцене, едва откроются кулисы – и мы не принадлежим сами себе.

Оживляя нестройные ряды букв, писатель творит героев, которые, коль он талантлив, продолжают жизнь и после ухода самого создателя. Странные, странные персонажи…

Лицедеям вечно пребывать в чистилище, ибо никогда доля зла, что мы привнесли в этот мир, не соизмерится с долей добра.

Стоит хоть кому-нибудь на Белом Свете приоткрыть книгу Мастера – весы снова качнутся, и так они не успокоятся никогда. Мне кажется, иной раз эта безвременная неопределённость заставляет Их взывать к живым – тогда-то и случаются самые волшебные, самые фантастичные, невероятные истории. Вот одна из них.

Наш театр знаменит уже тем, что расположен в здании бывшей богадельни при «Склифах». Ныне это и театр современной оперы, и музей. Кому дом принадлежал «до победы мирового пролетариата», выяснилось случайно. Собственно, с этой несуразности всё и началось.

После удачной премьеры мы всей труппой расположились в уютном кабинете Игоря, нашего «главрежа». Посуды на всех, понятно, не хватило, а шампанское уже праздновало победу и тянуло на экстравагантные выходки. Кто и почему полез в допотопный сервант, обычно закрытый, я не помнила, но очень скоро на стол были поставлены великолепные приборы и бокалы, в которые пролились остатки игристого шипучего напитка.

Врач запретил мне пить холодное и разговаривать в метро. Надо беречь связки. Ах, о чём это я? Так вот. Утром к нам нагрянули какие-то чиновники – здание весьма некстати решили передать под опеку другого ведомства. Провели инвентаризацию, хватились – таких-то номеров нет.

Посуду со вчерашнего дня помыть не успели – все были уже весёлые. И хорошо, что догадались глянуть на то серебро, выпачканное кремом – по счастью, пировали не по грим-уборным, а скопом. Ко всеобщему изумлению с той стороны каждого блюдечка, каждого кубка обнаружились такие маленькие, но выразительные гербы графа Ш.

«Главреж» облегчённо вздыхает, мы расходимся, тоже довольные, что все так счастливо обошлось. Но через некоторое время он вызывает меня:

– Ирина! Познакомься…

Имя пролетает мимо ушей… Рыжий, аляповато разодетый незнакомец сидит в кресле напротив, дымит папироской.

– Очень приятно. Ирина! – хотя он мне не нравится с первого взгляда.

Незнакомец целует руку – к тому же и не брит.

«Главреж» снова называет его имя, и я начинаю припоминать ту скандальную фривольную постановку нагишом, что наделала шуму даже в артистических кругах год назад.

– … хотел бы арендовать помещение театра на одну ночь.

– Игорь! – возмущаюсь я. – Но ведь ты…?

К нам не единожды обращались с такими предложениями, и не на день, а на гораздо дольший срок – «главреж» всем отказывал, хотя зарплата у актеров нищенская – мы понимали Игоря. Театр – наш храм, а пустить сюда чужого – означало осквернить святыню.

– Всего на одну ночь! – подтвердил гость.

– Для постановки по Булгакову… – уточнил Игорь и вопросительно глянул на меня.

Ещё бы ему не глядеть, он и сам уже давно хотел сделать «Великого Канцлера», а мне обещал главную женскую роль. Но все понимали – чтобы поставить ТАКУЮ пьесу, нужно вмешательство Сил! Разговор о том заходил время от времени, но Игорь всякий раз мягко переводил его на другую тему. Он не был готов, и мы его не торопили.

– По-моему, решает главный режиссёр! – парировала я немой вопрос.

Гость затушил очередную папироску, поправил очёчки-кругляшки и нехорошо ухмыльнулся.

Но Игорь не заметил усмешки:

– Я уже показал наш театр, но хотел бы, чтобы ты, Ирина, ещё раз провела нашего гостя, и объяснила все тонкости, – медленно проговорил он, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть ни меня, ни этого рыжего нахального субъекта.

– Так ты принял решение?

– Поживём – увидим, – дипломатично заметил Игорь.

– Ибо никто не знает, что с ним случится завтра… – по книжному подхватил идею гость и уточнил. – Здание очень старое, капитального ремонта требует.

Мы двинулись по длинным полутёмным коридорам. Дубовый, кое-где отлетевший паркет звонко отзывался в такт каблучкам. Гость следовал за мной неслышно, как кот. Порою мне чудилось, я его теряю, но стоило оглянуться – и мороз по коже. Есть такие люди – и сказать-то нельзя точно, чем они тебе не показались. Но Игорь зачем-то просил именно меня… ещё раз… Я решила сперва отвести гостя в «Свет».

Актеры суеверны. Светом мы называем большой зал наверху. Там величественные колонны, лампады, голубой «небосвод». Лишь после первого отыгранного в Свете спектакля мне стало понятным, как в храмах «работает» купол во время молений. Там само пространство вибрирует, подчиняясь твоему голосу.

Мы поём и легкие вещи, но Свет не принимает дешевого и вульгарного. Там мы играем только серьезные оперы. А вот остальную часть здания и нижний полуподвальный зал мы именуем Тьмой, в буквальном и переносном смыслах. Нет, не только из-за вечно-тусклых ламп. Там и время стало – стрелки часов безжизненны. Внизу «египетская тьма», вдоль стен залы, в недавнем прошлом это бар – изваяния грифонов и сфинксов. Столкновение с каждым, как сказал бы великий комбинатор, приравнивается к удару о «несгораемый шкаф».

Гость остался доволен Светом, он тут же сообщил, весело подмигнув, что намерен предложить мне роль в своей постановке. Мне, и никому больше из «наших»?

– Неужели для вас так важно играть именно здесь? – спросила я, не оглядываясь – мы спускались по витой лестнице с высокими ступенями.

Одно неосторожное движение – можно подвернуть ногу, особенно когда тонкие каблучки.

– Только здесь! – подтвердил он глухо.

Я обернулась.

– Не соскользните вниз! – чужак сверкнул золотым зубом, в следующую же секунду превратившимся в черный провал.

Но мы уже на месте, иначе, я бы точно слетела по ступеням. Мне хотелось броситься наутёк, выбежать вон из моего храма, в один день ставшего застенками.

– Гмммм… – задумчиво протянул он, осматривая «Тьму». – Я, конечно, не привередлив, но Свет мне приглянулся. Мы будем играть в Свете!

Я задохнулась от такой наглости и подумала:

– Где разрешат – там и станешь, но я бы тебе и Тьмы не доверила!

– Почему ты такая злая, Ирэн? – сказал он.

Меня поразила даже не фамильярность, а то, как точно проклятый чужак угадал моё настроение. Но я выдержала паузу, я молчала, ожидая продолжения…

– Почему ты не спрашиваешь, что за роль мы хотели бы тебе предложить?

Я не отвечала.

– Что скажешь о Гелле? – придвинулся он ко мне.

Изо рта шёл гнилостный запах.

– Ты понимаешь, детка, что роль обязывает… – холодные тонкие пальцы гостя обхватили мой локоть.

– Не трогайте! – то ли пискнула, то ли прошипела я, отдёрнув руку, и бросилась прочь по коридору, потом резко наверх по короткой лестнице, и снова наверх…

Запах гнилой рыбы преследовал меня до самой двери. Вот он, спасительный выход. С неожиданной для себя силой я рванула массивную медную ручку, чуть не сорвав тугую пружину.

Вот и всё! Дверь яростно хлопнула за спиной. Я опёрлась на неё, переводя дух.

Улица встретила приятной прохладой. Накрапывал мелкий затяжной дождик, рисуя на лужицах круги. Автомобили, выстроившись в вереницу, лениво тянулись к светофору, а пешеход, спрятав щёки в воротник, торопился пересечь широкую мостовую.

Поздно! Взревели моторы. Хищно скалясь, выбросив клубы серого газа, машины устремились вперёд.

Удар! Меня чуть не бросило на тротуар, но взмахнув руками я таки удержалась на ногах и ринулась прямо через улицу под недовольные гудки и визг тормозов. Если он преследует – погибнем оба.

Дальше – как в замедленном кино. С шеи соскальзывает нитка, бесценные крохотные бусинки – оберег, подарок мужа – сыпятся на асфальт, обозначая мой путь, отскакивают и разлетаются под колеса легковых и грузовиков.

Я беззащитна. Мне не скрыться.

Каким-то чудом я оказываюсь на той стороне. Оглядываюсь – непрерывный поток машин скрывает меня от чужака. В желании спрятаться понадёжнее я вбегаю в черный дверной проём, над которым вывеска «Металлоремонт».

Я много раз бывала тут, то зонт поломан, то ключ потеряла…

Но только в минуты, когда все чувства обострены, мир видится человеку в истинном свете.

Чуть ли не носом упираюсь в зеленоватую мраморную доску, на которой то ли медью, то ли золотом выведены такие слова:

«Здесь в 1918 году держал практику врач Михаил Афанасьевич Булгаков, создатель романа „Мастер и Маргарита“».

В театр я, понятно не вернулась.

А вечером звонит Игорь.

– Знаешь, – говорит, – они хотели Света, но я согласился на Тьму. Думаю, что на одну ночь Им можно уступить…

– Кому это Им? – спрашиваю.

– Сама знаешь, им – Персонажам… – говорит еле слышно, а потом бодрится. – Всё-таки деньги немалые, а у нас гастроли на носу.

Его понесло: про какие-то Святые горы, про готовый сценарий «Война и мир», и про то, что играть, наряжаясь в Их исконные, персонажей, одежды.

Я не стала его отговаривать. Чертовщине самое место на границе Тьмы и Света, именно там, где они сталкиваются без посредников, творится чародейство. Может, это и нужно Ему – Мастеру?

Вот и всё. Завтра спектакль, но мне не играть Геллу. Не советую никому очутиться меж Тьмой и Светом, пусть это так заманчиво подчас.

Теперь я уверена, лицедеям и писателям вечно пребывать в чистилище, ибо никогда мера зла, что они привнесли в этот мир, не уравновесится мерой добра.

2000

Прощание с Оле

Памяти Марии Ивановны Бабановой

Неспешная мелодия Грига, словно дымка, проникала из коридора сквозь неплотно прикрытую дверь больничной палаты.

Женщина прислушалась. В самом деле, она узнала бы его мелодию из тысячи других – хотя как давно это было. Почти тридцать лет назад.

 
«Войду я в комнатку твою,
За мною сказок шумный рой,
Я песенку тебе спою,
А ты глаза закрой.
Сад полон сонной тишины,
Спят мотыльки и птицы спят,
А я лечу в лучах луны
И сны за мной летят…»
 

Странно, добрый радио-волшебник приходил до сих пор по утрам, а за окном сумерки. Вон как тускнеет ночная жёлтая лампа… Разве, кто забыл приглушить эту старомодную довоенную «тарелку».

– В этом нет ничего удивительного, добрая госпожа. Древние называли меня богом сновидений, а я всегда могу заходить без спроса, когда захочу и куда захочу, во дворцы ли, лачуги ли… – услышала она.

– Оле! Это ты!? – удивилась женщина.

– Добрый вечер, госпожа!

«Тише, вот Он идёт, садится на край постели, не будем мешать им…»– сказало радио.

– Добрый вечер, Оле! Но ведь я уже далеко не маленькая девочка? – женщина слабо улыбнулась, и в этот миг морщинки на лице её, словно по волшебству, разгладились, а синие старческие круги под глазами стали совсем незаметны.

– Я знаю сам, как говорить и с большими и маленькими… – возразил Оле. – Я люблю приходить к детям, потому что у детей нет денег, и они чисты душой, если их не портят родители. Но сейчас я пришёл к тебе. Хотя завтра – воскресение, и у меня есть несколько иных дел, но все они потерпят немного.

– Ах, да, завтра воскресенье, – прошептала она, но тут же добавила живо, – А ты уже, наверное, всё проверил. Смёл ли ветер пыль с травы и листьев? Хорошо ли полил дождь клумбы в саду? Унеслись ли облака с неба, гонимые твоим дыханием?

– Да, – в свою очередь улыбнулся Оле. Они с этой старой женщиной понимали друг друга с полуслова. – Прошлой ночью я даже снял все звёзды с неба, чтобы хорошенько вычистить их. Ты же знаешь, я складываю их в передник – главное, потом не перепутать их номера – иначе они не будут держаться, как прежде, крепко.

– Но, может, если бы ты всё-таки ошибся – они бы чаще падали с небес, и тогда бы исполнялись самые несбыточные желания, загаданные влюблёнными или чудаками? – возразила она то ли в шутку, то ли всерьёз…

– Я не могу ошибиться, – ответил Оле, откладывая зонтик в сторону, – Всё в мире пошло бы кувырком, если бы я хоть раз перепутал, – он вздохнул, – Иногда мне этого очень, очень хочется. Но и в этот раз я не имею права обмануться…

– Ты мастер на всякие штуки, Оле, – сказала та, кого назвали доброй госпожой. – Что же ты придумал на этот раз?

– Я поведаю тебе ещё одну сказку, ты её не знаешь до конца, но много раз начинала придумывать. И каждый её придумывает для себя, но никто не догадывается, как она исполнится, эта грустная история. Почему-то люди считают, что только детям нравится, когда Оле-Лук-Ойе приносит им сказки. Все взрослые так думают вместе, но стоит остаться в одиночестве, и всякий призывает меня. Напрасно, я не прихожу к плохим несносным взрослым, наверное, они были в детстве плохими детьми, и я раскрывал над ними только чёрный зонтик. Но ты – совсем иная. Идём же со мной, добрая госпожа!

– Как? Я старая, и ноги совсем не слушаются…

– Положись на меня, я сделаю тебя невесомой… – ответил Оле. – Ты столько лет говоришь от моего имени таким чудным голосом, что в этот последний раз я сделаю всё за тебя. Ты же помнишь, со сказкой надо обращаться осторожно, одно неловкое слово и оборвётся нить повествования, а твоя нить совсем, совсем уже тонкая.

– А завтра ты уже не придёшь ко мне? – спросила она.

– Нет! Мы теперь всегда будем вместе, – тихо ответил Оле.

– Спасибо! Тогда идём, скорей! – проговорила женщина.

Но он лишь спел ей в ответ:

 
«Начнёшь меня благодарить —
Умчусь, сверкая и скользя.
Со мною можно говорить,
А удержать нельзя.
Стоят деревья в тишине
И серебром сверкает лес…
И шепчут люди в сладком сне —
Оле-Лук-Ойе здесь…»
 

* * *

Наутро медсестра делала обход. Когда она заглянула в палату, ей показалось, что Мария Ивановна всё ещё спит. Она не стала будить старую актрису и тихонько прикрыла дверь, не заметив при этом крошечного разноцветного зонтика, что лежал на подушке.

31/12/2000

Спасение драконов – дело рук…

Спасение драконов – дело рук… (2001)

Не бывает маленьких людей и маленьких драконов.

Тропинка, виляя меж деревьями, точно зеленый ручеек, бегущий среди валунов, исчезала в тенистых дебрях лесопарка.

Маша ловко перепрыгнула через ствол поваленного по зиме деревца. Сохранив белоснежные гольфы в чистоте, она зашагала дальше, изредка отводя в сторону как-то быстро, буквально за последнюю неделю, позеленевшие ветки.

Пятнисто-полосатая Аська горделиво шествовала впереди, воро́ны беспокойно покаркивали, разглядывая кошку с высоты уже совсем было свитых гнёзд. «Зверь, конечно, мелковатый, но вредный», – рассуждали птицы.

«Уши бы мои вас не слышали, каркуши старые!» – фыркнула кошка и ускорила шаг, так что маленькая хозяйка слегка приотстала.

– Аська! Ты куда!? Вот мы выберемся на нашу поляну – там и порезвишься.

«Струсила! Струсила!» – доносилось сверху.

«Щаз прям!» – оскалилась кошка.

Тропинка была заветная, девочка нашла её прошлой осенью. Мало кто, видать, путь этот знал, разве Машины подружки, впрочем, и они не ведали, куда же ведёт тропа. Потому что и впрямь трусихи, все бы им под присмотром строгих мам во дворе… Никто не знал, кроме девочки и её кошки.

Там, уже совсем близко, вниз по склону и только раздвинуть последний раз ветки орешника, с робкой порослью листочков, да звонкий ручей перепрыгнуть по скользким камушкам…

Кошачий хвост, в точности повторив изгибы юркого тела, мелькнул, как жезл регулировщика, за бревном и пропал.

– Аська! Ну, вылезай, маленькая! Куда спряталась? – cпросила девочка.

– Мяу! – обиженно отозвалась кошка издалека.

Ещё как обиженно! Маша знала до последней нотки голос своей воспитанницы, но такую досаду распознала лишь во второй раз.

А первый был, когда досталось Аське промеж ушей, чтоб с кактусами не воевала зазря, да горшки с подоконника не скидывала. «Зря» – это мама так считала, а вот девочка пожалела бесстрашного зверёныша, сперва – из-за колючек, потом – за мамину несправедливость.

Кактусы – дело житейское. И хотя, по слухам, они папе помогали бороться с компьютером, люди – вон какие большие, кактусы – вон какие колючие, а вот Аська – маленькая и пушистая.

– Мяу! – ещё раз досадливо мяукнула кошка.

Едва не поскользнувшись, девочка миновала ручей с коварными мокрыми камнями, и быстренько вскарабкалась на тот, другой, невысокий берег, где начиналась её поляна, её страна, полная всяких разностей и неожиданностей.

Но в этом-то, как пели на заезженной пластинке про девочку Алису, и прелесть!

Среди жёлтых, ещё мокрых, цветков куриной слепоты, на задних лапах сидела Ася, задрав мордочку кверху. Стремительный выпад когтистыми лапами, шлепок, снова промашка, и опять разочарованное «мяу».

В метре над кошкой в воздухе порхало что-то крылатое, слегка поблескивающее, переливающееся от зеленого – к лиловому, и совсем, ну, просто совершенно, неправдоподобное. Оно то взмывало вверх, когда усатая охотница силилась достать добычу, то вновь опускалось к самой Аськиной морде…

Сперва Маша подумала – наверное, это большая бабочка, но движение крыльев было столь стремительным, а мнимая бабочка казалась очень уж большой, что девочка решила – нет, всё-таки птица. Да, оно было не крупнее пичуги, но заметно больше ба…

Изловчившись, точно заядлая баскетболистка, кошка высоко подпрыгнула и ударом лапы смахнула добычу на траву в красно-синие медуницы. Но и девочка была проворна, она успела накрыть летучее создание ладонью, потом второй.

– Никак, попугай! – обрадовалась Маша, она знала, что если эту птицу посадить в клетку и повторять каждый день одно и тоже, попугаи начинают разговаривать.

– Сама ты попугай! Чуть хвост не оторвала! – пискнуло из-под ладоней, в которые кошка уже тыкалась холодным мокрым носом и трогала их лапкой, мол, отдай, я его поймала первая.

– Говорящий попугай! – ещё больше обрадовалась Маша.

– Сейчас укушу! – прошипели ей в ответ.

– Ой! – только и вымолвила девочка.

Птица была велика и для воробья. Маленькое перепончатое крыло, распластанное на земле, слегка подрагивало, а между пальцев, тонких детских пальцев, извивался хвост. Почти такой, как у ящерицы, может, и длиннее, с зубчиком на самом конце.

Ящерок Маша ловила в пионерлагере не раз и не два, так что не боялась она желтопузых, да и лягушек, не в пример некоторым мальчишкам, брала голыми руками.

– Только кусни! – храбро возразила она, сгребла добычу в ладони вместе с травинками и цветочками медуницы, и поднялась на ноги.

– Хорошо, не буду! – согласился пленник, высовывая наружу змеиную плоскую голову с небольшим гребешком на затылке, или что там у него было.

Кошка тёрлась у самых ног, Маша знала, что надо бы её похвалить – не каждый день такая удача, не мышь – понимает Аська, и даже не летучая мышь! Но руки заняты.

– Молодец, молодец, киска! Моя умница! – возможно более ласковым, вкрадчивым голосом успокаивала она Аську.

– Мррр! – кошка всё так же настойчиво тыкалась острой мордой в гольфы.

– Ррррр! – передразнивал её пленник, посматривая сверху на хищницу.

– Ты кто такой? – cпросила девочка, слегка разжимая пальчики.

– Кто? Дракон, разве не видишь! – прошипело существо, подбирая крылья и хвост, а гребень на змеиной головке взъерошился и стал торчком.

– Драконы… – задумчиво протянула Маша, – они большие, а ты совсем крохотный. Может быть, ты карликовый дракон? – предположила она.

– Может быть, – согласился дракон. – Но там, где живёт моя стая, есть и большие, и очень большие драконы, которые могут и тебя, да и кошку твою, слопать, и не облизнуться.

– Где-то, конечно, есть… Но сейчас ты не «где-то», а тут, – резонно заметила Маша, – И это я спасла тебя от моей Асеньки, которая кушает таких, как ты, мелких в один присест. Зачем ты задирал мою киску?! – спросила она и легонько стукнула дракончика по гребешку.

Он смешно встрепенулся, будто воробей в пыли, нахохлился и пробурчал:

– А зачем рыцари всякие ездюют на драконов охотиться?

– Э, рыцарей давно нет на свете, они перебили друг друга, – грустно сказала Маша.

– Вот здорово! – воспрял духом дракончик.

– … но и драконов настоящих у нас тоже нет, – ещё более грустно продолжила она.

– Значит, я буду первым и единственным! – обрадовался собеседник.

– Как тебя зовут? Меня – Маша, – представилась девочка.

– Очень приятно… Но у меня ещё нет имени, – еле слышно ответил маленький дракон. – У нас, настоящих драконов, как у ваших, ну этих, истреблённых рыцарей, прозвище надо заслужить.

– Ты такой мелкий, но храбрый! – сказала Маша, – Ты не испугался моей Аськи, хотя всем на Свете известно, что нет зверя страшнее кошки.

Ася, ходившая кругами, поняла, что речь снова зашла о ней, и мурлыкнула согласно.

– В самом деле? – изумился дракошка, подозрительно глянув вниз.

– Сэр дракон! Я нарекаю тебя Горыней! – гордо вымолвила девочка и пожала изумрудному от свалившегося на него счастья дракону переднюю правую лапку.

– Это потому, что когда я совсем вырасту, буду, как гора, ну, или хотя бы, как полгоры! – подумал дракошка.

– Это потому, что горемыка! – подумала Маша и вытерла набежавшую слезу.

* * *

Мама как-то читала Машеньке книжку о путешественнике, что сначала попал в гости к лилипутам, но после сам оказался гномом в стране великанов.

– Может, Горыня, как раз из этих, из лилипутов? – спросила она у отца.

Папа, которому Горыня сразу понравился, задумчиво почесал затылок.

– Знаешь, все драконы, которые великаны были – они вымерли. А этот и остался только потому, что такой крохотный.

– Эх, папа! Ничего-то ты не знаешь! – пожалела Маша отца, но вслух ничего не сказала. – Драконы специально изменили свой размер, чтобы не попадаться ненавистным людям на глаза. А там, куда они ушли, в Волшебной стране, все драконы – нормальные как раз, а люди росту лилипутского рядом с ними.

Через месяц дракошка выучился изрыгать пламя, получалось это у него значительно лучше, чем у зажигалки. Только папа сядет с трубочкой к окну и станет спички по карманам искать, хлоп-хлоп, а дракошка тут, как тут – огоньком попыхивает. Прикуривает. Один раз, правда, переборщил, чуть пожар, лихоимец, не сотворил, но обошлось дырой в занавеске. Мама была очень недовольна.

Машеньке почему-то хотелось, чтобы её питомец подрос, ну, хоть на столечко, ну, хоть чуточку. Ещё в «Спокойной ночи, малыши» видела девочка многосерийный мультфильм, как съел накомодный слоник коробку витаминов и вырос настоящим слоном. Что если попробовать?

Аскорбинку Маша любила и сама, а вот горькие поливитамины из оленьих рогов – эти таблетки она на дух не переносила.

– Кушай, Горыня! Не стесняйся! – упрашивала девочка дракошку, тот послушно глотал медикаменты пачками, но росту и весу не прибавлял.

Ел дракончик мало, сперва – мух, не брезговал, так сказать, французской кухней, потом, наверное, с Аськой на спор, задрал жирного голубя, и кошка зауважала лилового гостя.

Но мама сказала, что мухи – это негигиенично, а голуби нынче тоже все больные. И пришлось Горыне вкусить человечьей пищи.

– Смотри, уже пачку геркулеса выел… Троглодит! – пошутил папа.

– Нет, он хороший! – возражала Маша. – Только очень маленький.

– Маленький, но цапнуть может больно, – предупреждала мама.

– Могу! Могу! – соглашался Горыня.

Потом настало лето, и Маша с мамой поехали на дачу. А с ними, конечно, и кошка Аська, да и дракончик Горыня.

Домик у них был не ахти, строил дед ещё в те времена, когда запрещалось иметь второй этаж. Это сейчас новые хозяева жизни понаставили замков да усадеб, феодалы наши недобитые. А прежде – всё проще было, куда проще. Восемь соток, досочки да фанера, крыша рубероидная.

И зачем на природе такие излишества, как турецкий унитаз и мраморная ванна – этого ни Машенька, ни её родители не понимали.

Дракошка быстро освоился на новом месте. Поселился он на высоченной ели, что росла на краю участка. В густой хвое его лилового и не приметишь. Маша сначала боялась, как бы вороны не заклевали любимца, но потом её страхи прошли, ворона – птица наглая, но трусоватая. Горыня пару раз огоньком пыхнул – больше не приставали. Аська тоже на ворон ни глазом – ушла знакомиться с местными котами.

По вечерам на железном поддоне жгли костер, пропахшая дымом, садилась Маша на раскладной стульчик, ворошила картофелины среди углей. Дракошка пикировал ей на плечо и подставлял теплу, струящемуся от огня, перепончатые крылышки.

О себе он рассказывал мало, неохотно, а всё больше расспрашивал девочку о большом мире людей:

– Люди, они едят друг-дружку? – удивлялся Горыня.

– Это далеко на юге, на островах! – защищала Маша своё людское племя.

– А почему ж тогда, твой папа как с работы приходит, то говорит, мол «съесть его сегодня хотели, да не сумели»?

– Он это для сравнения, – оправдывалась девочка. – А что, драконы не едят других драконов?

– Никогда! – возражал в свою очередь Горыня. – Хотя… случалось в древние времена, когда драконов было столько же, сколько и вас, людей.

Маша задумалась. На майские праздники к ним в школу пришёл фотограф с орлом на плече. Устроился он во дворе, орла за лапу привязал. Красивая птица, хоть и блохастая. Гордый взгляд, мощный клюв, в когти лучше не попадаться. Так очередь через всю спортивную площадку выстроилась – желающих на фоне орла запечатлеться. И учителя тоже не прочь – на память. Уже уроки кончились, а очередь не иссякала. Вот сколько человеков, маленьких и больших, а орёл – один на всех. Может, когда-то на всех-всех людей останется только один орёл?!

– А много у вас драконов? – спросила она Горыню.

– Гораздо больше, чем людей! – засмеялся тот и даже вспомнил старый драконий анекдот про людей:

«Горная пещера. Семья дракона: папа, мама и дракончик. Сын говорит отцу: „Пап, кушать хочется!“ Дракон: „Не сезон, сынок, потерпи!“ Маленький дракон: „А я всё равно кушать хочу!“ Драконесса: „Да, слетай, отец, принеси ему рыцаря!“ Дракончик недовольно: „Чего? Опять эти консервы?“»

Маша живо представила себе помятую тушку воина, закованного в броню, и как её Горыня выковыривает лакомые кусочки из-под железок. Но и рыцарь-то должен быть с оловянного солдатика, наверное.

– А ты ел рыцарей? – настороженно проговорила она.

– Не пугайся! Это сказка, я ж тебе рассказывал – у нас все рыцари давно вымерли…

– А принцессы остались?

– Нет, принцессам без рыцарей никак нельзя, – ответил Горыня. – Я тут полетал маненько, думаю, у вас с ними неважно дела обстоят. Только кошки уличные. Вот, кабы ты была принцессой, то я бы тебя спас, посадил бы на спину и унёс в волшебную страну.

– Что я, Дюймовочка!? – хихикнула Маша.

* * *

Так бы они жили себе и жили, и не ясно, подрос бы дракончик, как скоро бы подрос, али остался бы прежних размеров, да вот как-то раз у калитки Машиного участка затормозил чёрный «Мерседес». Такой автомобиль был разве что у зажиточного Смелянского, чей домина, крытый нержавеющей сталью, стоял в самом начале улицы за высоким каменным забором, похожим на крепостную стену.

– Вот ведь, и ста метров без машины не могут, – проворчала мама.

– Не могут, – согласилась Маша, и побледнела, предчувствуя недоброе.

Водитель суетливо выскочил наружу и открыл заднюю дверцу «Мерса». Из машины выкарабкался упитанный, с заметным брюшком, мужик, лет сорока-сорока пяти. Лоб у него плавно переходил в залысину, которую обрамляли коротко стриженные рыжеватые ежиком волосы, как у космонавта Гречко.

– Здравствуй, соседка! – выдохнул Смелянский, переводя дух.

– Здравствуйте! – ответила мама, подходя к калитке со своей стороны.

– Как она, жизнь? – по-отечески нежно спросил Смелянский и положил руку на покосившуюся дверцу.

– Всё своим чередом… – отвечала мама.

– Дочке-то скоро в институт, поди…

– Куда ей, маленькая ещё.

– Я не маленькая! – вспыхнула Маша, и дракошка, сидевший у неё на плече, одобрительно крякнул, слегка расправив крылышки.

– Вот и я об том же, – согласился Смелянский, – А сынок у меня, ему будет десять, всё ещё в игрушки играет…

– Да и ей одиннадцать, – возразила мама.

– Ну, девочки, они быстрее мальчиков взрослеют! – подмигнул сосед, – Оглянуться не успеете, уже принцесса без приданого.

– Знаете, у меня там, на плите молоко стоит… – намекнула мама.

– Ближе к делу, правильно, соседка! – улыбнулся её наивной уловке Смелянский. – Я слышал от сына, есть у вас одна зверушка. Так он бы очень хотел такую же на день рождения. Не подскажете ли, где поймали?

– Горыня мой! – возмутилась Маша. – Я его никому не отдам.

Дракоша зло сверкнул глазёнками и презрительно зашипел на Смелянского, причём гребень у него стал торчком, а хвост начал бить по Машиному плечу.

«Аськина выучка!» – смекнула девочка.

– А кто говорит, что отдать! – недоуменно молвил Смелянский, – Может, я купить думаю! Продайте! Сколько хотите за него?

Поигрывая ключами, к ним подошёл водитель. Мама посмотрела на него, тот нехорошо улыбнулся.

– Дочка права, – ответила мама. – Она не торгует друзьями. Неужели вы не можете купить сыну иную забаву?

– Мне хочется сделать сыну приятное, я не каждый день его вижу. Стало быть, не договорились? – cпросил Смелянский.

– Извините, нет, – сказала мама, а Маша подумала: «За что это её дорогая мама перед этим боровом извиняется?»

– Ну, на «нет» и суда нет, – усмехнулся Смелянский. – Вы осторожней, может молоко убежать… Али ещё что случиться…

* * *

После этого разговора у калитки мама стала собирать дочку в город, Маша недоумевала, но мать была непреклонна.

– В воскресенье уедем.

– Мам, почему!?

– Потому что нервы не резиновые, с этими новыми русскими лучше не связываться, – последовал ответ, из которого девочка поняла лишь то, что уехать всё-таки придётся.

– И Горыню возьмём?

– Куда же без него, хоть и змея, а тоже живая, и не ядовитая, – ответила мать.

– Не змея, он! Горыня – дракон, только крохотный! – обиделась Маша, и дракошка сидел у неё на плече, нахохлившись.

– Из-за такого крохотного у нас могут быть очень большие неприятности, а нам их не надо, – рассудила мать и ушла готовить обед.

– Я тебя в обиду не дам! – поклялась Маша и погладила Горыню по головке.

– Я тебя – тоже! – сказал дракон.

Но уехать им не пришлось, на следующий день примчался папа, встревоженный телефонным звонком.

– Вы практичный человек, – говорили ему, – тридцать пять лет уже на государство барабаните. И что нажили – каждый рубль на счету. А тут – плёвое дело… Всего-то продайте зверюгу, получите столько, сколько за год не наработаете.

– Я бы непременно продал, – отвечал папа, – сейчас бы продал, не задумываясь. А вот, когда был ребенком – ни за какие коврижки. Маша – ещё девочка, и это её друг. А доллары – не самое главное даже при такой поганой жизни.

– Ну, смотри, отец, как бы твоя девочка в бабу не превратилась, – зло прошипели в трубке.

– Может, выпустить дракона на свободу? – предложила мама, услыхав такие вести.