Текст книги "Великий и Ужасный. Фантастические рассказы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров,Валентин Куликов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Олигархия, – окончил его мысль Санчо.

– Господин Пожизненный Сенатор! Что вы думаете… – спросил бородатый ведущий с выпученными глазками.

– Смотри, смотри! Он будет говорить, – указал на экран Макарио.

– Что, сам? – усмехнулся Санчо.

– Э-э, мэ… – начал Пожизненный Сенатор и рубанул рукой – Э, понимаешь ли! Когда мы боролись с тёмным прошлым… – он перевёл дух, обвёл публику взглядом, камера поползла следом и нащупала в толпе сочувственное личико известного режиссёра, прославившегося фильмом «Пять встреч с Пожизненным Сенатором». Личико с тремя подбородками улыбалось оратору. Обнаружив поддержку публики, он продолжил, – … Вот, мне не дадут соврать. Э-э, мэ, ммм… Здесь случайно, я повторю, – сенатор повёл пальцем, – случайно погибли мальчики. Э, понимаете ли? Да! … И хотя их никто сюда не звал… Гм… Я, ваш Пожизненный Сенатор, прошу прощения у жителей, у матерей – приговаривал он с расстановкой, – Сиудад-де-примера-корона… Что не уберёг… – Сенатор почти плакал.

Он и Макарио вогнал бы в слезу, кабы не держал тот на руках обезображенный труп Санты, если бы не пел Макарио тем зловещим осенним днем «Венсеремос». Но в толпе сочувственно закивали убелённые сединами дяди, напомаженная плюгавая актриса промокнула глазки платочком.

Камера вновь наехала на ведущего, который поддакнул что-то типа: лес рубят – щепки летят.

Затем «Ихо-де-песка» лобзался с видными людьми города и прежними соратниками по борьбе.

Камера дала задний ход, широкоугольник охватил всю залу. Затеяли «фотографию на память». Камера отъехала в самый дальний угол – столько нашлось желающих приобщиться к истории.

– Всё! Не могу больше! Гады! – заорал Санчо.

Макарио потянулся к выключателю, как вдруг высокочастотные колонки разодрал ужасающий звук, который с того самого проклятого дня он уже ни с чем бы не перепутал!

Он дёрнулся, опрокинув бутыль, которая грохнулась на пол, разлетевшись на зелёные осколки. Дешёвое пойло брызнуло в лицо, но Макарио глядел на экран, где багровые клубы дыма смешались с пылью, прахом и пеплом…

Потом что-то щёлкнуло, а трансляция и вовсе прервалась.

Ещё пару минут друзья обалдело смотрели друг на друга.

* * *

– Ты записал? – прошептал Саша.

– Ёлки-палки! Конечно! – выдохнул Макар и покрутил пленку назад.

Затем он пустил её покадрово.

Вот они выстроились, довольные собой государственные мужи и шлюхи. Вот и улыбка на устах, а виновник торжества полуобнимает одной рукой – дочку и какого-то рыжего с лисьим лицом, тут же слюнявый и потный стоит бывший первый министр, причмокивая губками.

Ага… Веретенообразное тело, полёт смазан, выскользнуло из-за камеры по направлению к группе. Там ещё сидят и стоят, как ни в чём ни бывало, на лицах дежурные ухмылки, мол, ловко мы вас всех. Они ещё не подозревают, что обречены, они и не догадываются, что были обречены с той самой минуты, когда лейтенант Саша сделал свой первый выстрел.

– Это вам за Светлану, гады! – подумал он, – Это вам за Санту! – произнес он и смахнул непрошенную слезу.

Макар вскочил и двумя нервными движениями распахнул окно, что выходило точно на Останкинский пруд.

Над первопрестольной раскинулось бескрайнее небо, покрасневшее, точно невинная девица.

– Завтра будет ветрено…

1999

Проклятая реликвия

Проклятая реликвия (2001)

Как порою опасно хранить в доме семейные реликвии и полезно заводить котов.

Большой, чёрный в сгустившихся сумерках, лохматый пёс злобно рычал, время от времени пытаясь нырнуть под слишком низкую для него плиту лоджии первого этажа. Ответом страшилищу был яростный кошачий крик.

Я посветил фонарем в сторону пса, он даже глазом не повёл и упрямо стремился разделаться с противником.

– Пошла прочь, тварь! – крикнул я, поднимая длинную суковатую палку, благо, что вчера в очередной раз порезали под окнами тополя.

– Гррр! Рррр!

Тогда я вытянул кошмарного зверя по спине, со всего размаха – он был уверен, что этого не произойдёт. Я узнал псину – звали его Монах, пёс обретался при церкви Фрола и Лавра, что стояла через дорогу. Хозяева вряд ли позволяли себе такое…

Монах взревел, отпрыгнул в сторону, угрожающе залаял на меня. Я пошёл на пса, примериваясь для второго удара по морде. Он не доставил мне такой радости и умчался в темноту.

– Барсик! Маленький мой котёнок! Иди сюда! – позвал я, нагнувшись и посветив под плиту.

Луч скользнул по усатой окровавленной кошачьей морде. Да, это был он. Барсик полусидел, полулежал, выставив перед собой одну лапу, нелепо подобрав вторую. Кот зажмурил глаз, второй был давно закрыт и сочился то ли слезой, то ли кровью.

– «Просто наши глаза становятся влажными», – вспомнил я фразу из одного недавно прочитанного рассказа.

За шесть лет Барсик лишь единожды падал с балкона, ещё котёнком, но ему тогда повезло. Во-первых, четвертый этаж, во-вторых – на траву. В этот раз он сорвался почти ночью, угодив на асфальт новенькой автостоянки. Тяжёлому коту опаснее падать, но выручил пушистый хвост.

Заработавшись за компьютером, я слишком поздно сообразил, что с моим мохнатым любимцем стряслась беда.

По счастью рядом нашлась и сложенная картонная коробка, на какой ныне спят бомжи. Я кое-как подсунул её под кота, выволок из-под плиты, вот так на картоне, поднял над землёй и осторожно понёс домой. Зверёныш застонал, как могут стонать разве что мужчины, теряя близкого человека. Потом он потянулся ко мне, но, обессиленный, уронил морду, лишь дышал тяжело и хрипел, хлюпая кровавыми пузырями из уцелевшей ноздри.

Собак он ненавидел, как и я, и мог дать сдачи любой соседской, встретив шавку на этаже. Но шок после падения, и кошачья удача, повернувшаяся к нему спиной – Монах редко забредал в наш двор – сделали своё чёрное дело…

Осторожно уложив раненого зверя на пол, я зажёг свет. Он тут же попытался встать, но повалился, наступив на отбитые лапы, пострадали и передняя, и задняя.

– Лежи! Лежи маленький! Тихо! – я провёл по нему рукой, окровавив пальцы о влажный мех.

После того, как меня пару раз послали в «Службе спасения»: «Какой идиот звонит в час ночи! Что? Кот? У нас людей некогда спасать…» – я бросил телефонную трубку.

Обработав раны на теле перекисью – кот лежал неподвижно – я соорудил из верблюжьего одеяла подстилку и перетащил на неё кота, холодного, как труп. Потом, сообразив, что на мой диван, случись что, зверю не вскарабкаться, я постелил себе на полу и лёг рядом с ним бок о бок.

Старинные накомодные часы пробили два раза.

Так я лежал до самого утра, не смыкая глаз, боясь ненароком придавить раненого.

* * *

Я лежал и вспоминал год за годом всё, случившееся здесь, в этой про́клятой квартире, в которой каждый обречён на одиночество и откуда каждый обречён уходить.

Здесь жил ещё мой дед, широкой души человек. Встретив войну под Сталинградом молоденьким двадцатилетним лейтенантом особого подразделения при ПВО, он прошагал до Потсдама. Вся его семья погибла во время той Великой, теперь уже далёкой, войны, и никакие нынешние компенсации не вернут нам умерших и павших родичей.

Будь прокляты эти фашистские гады!

Впрочем, ворвавшись в Германию, наши не стали церемониться, и многие отыгрались по святому правилу – око за око. Дед рассказывал, каких усилий стоило политработникам унять праведный гнев русских солдат.

Среди трофейного ливонского барахла, что потекло на базары да на рынки медленно оживающих городов России, попадалось всякое. Ему приглянулись накомодные часы с боем, и дед, судя по всему, возил их с собой из города в город.

А скитаться пришлось немало. После войны, после службы на Западной Украине уже в звании майора, дед участвовал в перевозках наших первых ядерных боезарядов и присутствовал при их испытаниях. Защиты, понятно, никакой тогда не предусматривалось. Учёные только щупали это направление. В результате – кости в прах, рот полный протезов и миеломная болезнь. Отставка, вернее, переход на более спокойную работу. Секретное предприятие в центре Москвы, где он, уже полковник, по роду службы сумел вычислить и обезвредить американского разведчика. Тогда-то, точно в награду за верную службу Отечеству, он и получил эту квартиру, оформленную, впрочем, через более мирную работу жены.

Жена старого вояки, моя бабушка, была моложе его года на два и происходила из польской семьи. После разгрома, учинённого Пилсудским доблестной Красной Армии, им удалось перебраться в Минск, а оттуда и в Москву, возможно, не без помощи самого Дзержинского. Как бы там ни было, в 37-м прадед получил десять лет без права переписки, и, как потом оказалось, умер в лагерях четыре года спустя…

Война, строительство оборонительных рубежей, дежурство на крышах, послевоенная разруха и голод. Первый брак, развод, смерть десятилетней дочери…

С дедом встретились они поздно, жили душа в душу. Я часто бывал у них и хорошо помню эту замечательную пару, чем-то похожую на семейный образ, созданный Мироновой и Менакером. Особенно отчётливо помню последние годы, когда дед установил-таки на комоде трофейные часы, доселе хранившиеся неизвестно где, они били через каждый час, то встречая перезвоном в дверях, то аккомпанируя стуку трамваев за сумеречным окном. Трамваям, неспешно скользящим по засыпающей старой Москве.

На новую квартиру переехали втроём, третьей была небольшая белая болонка, коротавшая со стариками второй десяток лет. Вскоре она умерла, доставив неимоверную печаль своим хозяевам.

Следом несчастье настигло и бабушку: крепко перенервничав на работе – и это тоже как-то было связано с треклятой квартирой, якобы вне очереди… и всё такое… она получила инсульт. Дед выхаживал её, как мог, постепенно вернулась речь и память. Словом, он сумел за год поставить жену на ноги.

В тот холодный ноябрьский вечер они пришли в гости к моим родителям, сидели за праздничным столом, дед рассказывал одну из многих послевоенных историй, типа того, как певца Лещенко взял Смерш в Бесарабии… Он много разного знал, а о многом помалкивал.

Внезапно дед схватился за грудь и стал заваливаться на бок, его подхватили:

– Уберите детей! – это были его последние слова.

Лифт не работал. Санитары тащили носилки с шестого этажа. Он ушёл в пятьдесят шесть, не приходя в сознание.

Бабушка осталась… потянулись дни, полные одиночества. Затеяли ремонт – тяжко, когда каждая маленькая вещица в доме напоминает тебе о нём, ушедшем безвозвратно в никуда. Квартира несколько преобразилась, а часы снова убрали. Может, просто со смертью деда, когда механизм перестали регулярно заводить, в них что-то сломалось, или бабушка, став набожной и суеверной, углядела в них нечистое…

За днями прошли месяцы, за ними и годы. Никакая живность в квартире не могла протянуть сколь-нибудь долго. Из цветов сумели остаться только кактусы. Чтобы развеять смертный покой пустых комнат, мы подарили бабушке канарейку – тщетно.

* * *

Умирала она долго и мучительно, кожа сходила лоскутьями, ступни гноились. Ужасная смерть. И как себе такое представлю – нет, друзья, лучше мгновенный исход. Никому не пожелаю таких мучений.

Я въехал в новые владения, как в музей. Мне долго не хотелось что-то здесь переставлять, но, в конечном счёте, это было сделано. С трепетом я достал пыльные трофейные часы с антресолей и установил на прежнее место. В бесчисленных баночках и ящичках запасливого деда обнаружился и ключ. Я завёл уставший от безделья механизм, и дрогнули стрелки. Часы били полночь.

Вскоре я женился, ещё через год родился сын. Жена долго не хотела возвращаться в дом вместе с маленьким и первые три месяца прожила у своей матери. Наконец, она переехала.

Часы пели громко и звонко, и чтобы не будить малыша, мы решили не взводить «бой».

С тех пор жизнь пошла наперекосяк, жена старалась вырваться за пределы «душных» для неё стен, я пытался её вернуть, она использовала любой предлог… И кто знает, долго бы продолжались эти препирательства, если бы однажды осенью в коляску к сыну не запрыгнул бы очаровательный пушистый котёнок с кисточками на кончиках ушей.

Первое, о чём я подумал, поняв, что это кот, а не кошка – сдать зверя в рыбный магазин. Сын был ещё слишком мал, а жена столь придирчиво относилась к сильным запахам… Сказано – сделано. На другой же день я отнёс приёмыша на другую сторону Садового кольца и сдал с рук на руки знакомой продавщице из мясо-молочного. Им как раз требовался ночной сторож.

Прознав о моём злодейском поступке, жена обиделась. Никакие увещевания, что кот будет метить всех и вся, а у нас не первый этаж, не помогали.

Сказать по правде, я тоже немало переживал за котёнка, и как-то вечером ноги сами понесли меня к магазину, где зверь отбывал ссылку. Мы столкнулись с Барсиком нос к носу в подземном переходе, каждый из нас прошёл ровно половину пути. С тех пор кот обосновался в моём доме. И первое, что он сделал – вскарабкавшись на комод совершенно непостижимым для меня образом, котенок постарался когтистой лапкой выломать стрелки у дедушкиного трофея. Получив промеж ушей, Барсик своих попыток не оставил, и в один прекрасный день ему удалось остановить стрелки у неумолимого времени.

Отношения в семье вроде бы совсем наладились, ничто не предвещало скорого разрыва.

Раз, вернувшись с работы весьма поздно, я застал в квартире старинного, ещё со школьной скамьи, друга своей жены. Ну, есть такой образчик литераторов и критиков, писанный ещё Булгаковым. Так вот это чисто про него. Уже с порога, открыв дверь ключом, чтобы не будить сына, я заметил что-то неладное, кот не выбежал меня встречать. И еще часы, проклятые часы, я лишь теперь начинаю это понимать, целый год простоявшие, как во сне, пели, били, звенели победную песнь.

– Барсик! Барсик!

– Ой, я, кажется, окно забыла закрыть, – сказала жена невинным голоском. – Кстати, познакомься…

– Мы знакомы, – холодно заметил я и вышел вон.

Барсика я нашёл под окном: жмурясь, он лежал себе в травке, словно и не было никакого падения, а так, вышел погулять. На радостях бы и жить, не тужить.

Но одна нелепая случайность следовала за другой. Жена стала удивительно набожной, жгла по квартире свечи, один раз чуть не спалила – удалось накрыть «очаг возгорания» одеялом. То тут, то там были расставлены маленькие иконы и крестики с распятым. Втайне от меня она крестила и сына… А когда продала задним числом обручальные кольца, между прочим по меркам специалиста с техническим образованием я зарабатывал неплохо, это стало последней каплей.

Развелись. В доме снова опустело, и если бы не кот, провожающий меня на работу и встречающий вечером – хвост трубой, я бы начал потихоньку сходить с ума.

Теперь уходил он, а я оставался…

* * *

– Во как люди разбогатели, – услышал я за спиной. – Экую красивую старину, да на помойку! – возмущался кто-то с явным намерением услышать мой ответ.

Я ничего не ответил, и даже не обернулся, шагая прочь. Я выбросил проклятую реликвию на свалку вместе с её историей.

– К тебе обращаюсь, парень! Ломать – не строить! Мне бы отдал, а зачем уродовать-то?

Монтировка приятно холодила ладонь. Теперь мы сквитались.

– Ну, ничего! Подклеим, подточим! Вот люди разбогатели?!

Говорят, что только у кошки – девять жизней.

2001

Отметина Сатаны, или Зов Мастера – 2

Сцена первая. Свет

…Экскурсовод продолжал, переводчик не отставал от него:

«Весть о том, что Мартин Лютер, учёный монах, профессор богословия вывесил на дверях церкви в Вюртемберге свои девяносто пять тезисов, быстро достигла Рима. Папа обвинил в ереси дерзкого священника. И были посланы гонцы с грамотами Наместника Бога на земле, в которых его святейшество предал Лютера проклятию. Но где бы они ни проезжали, в каком бы городе ни останавливались – всюду подвергались глашатаи насмешкам и оскорблениям… Популярность Лютера так возросла, что Мартин без страха сжёг папскую грамоту на костре и объявил самого Юлия еретиком».

Скептически настроенный рыжий, как Олег Попов, гражданин обернулся к Станиславу и насмешливо прошептал:

– Вот уж, набрался смелости. Маркс, кстати сказать, их великий соотечественник, назвал Лютера «княжеским холопом», и вообще…

– Ещё тише, коллега! На вас уже оглядываются. Смотрите, не испортить бы вам международных отношений, – пошутил Станислав и поправил очки, съехавшие к кончику носа.

«Император принял мудрое решение, он вызвал профессора на съезд… Извините, совет князей, важных рыцарей и представителей городов. Это было в Вормсе». – последовало новое признание экскурсовода.

– Во, глядите, куда гнёт, – не унимался скептик, – «мудрое решение». Чепуха. Просто папу поддерживал. Это ещё в «Истории средних веков» написано. А чего его поддерживать, кажись, не падал, – не унимался скептик.

– Послушайте, пропагандист-международник, – уже зло зашептал Станислав, и снова поправил очки, – поезжайте-ка в Москву-матушку, али к себе в Рязань. Здесь – заграница.

– Никуда я не поеду, – взбеленился скептик, – зря что ли премию получал?

– Какую премию?

– Ну, «грант» по-ихнему, за особый вклад в области защиты старой хронологии.

«И когда Лютер предстал перед этим собранием, от него потребовали решительно отречься от своих взглядов…» – продолжалась лекция.

– Решительно, – это любимое словечко наших дикторов, – констатировал скептик, – у нас чего ни делают – всё решительно, но с изгибом. И, видать, сопромат, учили плохо, причём отдельно от всех прочих наук и вопреки им.

Станислав хотел что-то возразить, но поскольку на психфаке не читают «Сопротивления материалов», счёл себя некомпетентным и прикусил язык.

«И он, заняв твёрдую и решительную позицию… Гммм. – ухмыльнулся переводчик, – заявил: „На этом я стою и не могу иначе!“»

– Я-а не могу-у инааче! – тихонько подпел рыжий скептик.

– Не совсем точный перевод! – раздался голос из-за спин экскурсантов. – Лютер вздохнул и добавил «увы».

– Дышать не запретишь, – подумал Станислав.

«Тут Мартина Лютера пытались арестовать, но на его защиту встал цвет рыцарства. В суматохе ему посчастливилось бежать, и тогда Лютера приютил один из дворян в своем замке Вартбург».

– Да, да, господа! – именно в этом замке мы с вами сейчас и находимся! – вынужден был перевести уже чисто механически только что пристыженный полиглот. – Здесь-то он и создал вариант Библии на немецком языке, скрываясь от преследования католической церкви.

– Cкажите, пожалуйста! У Стендаля я нашёл один любопытный эпизод, связанный с этим великолепным, старинным замком, – дипломатично начал Станислав Олегович по-немецки, и порадовался, что на психологическом, в МГУ, учителка была из поволжских, недорасстреляных. – Именно благодаря этому артефакту, как мне кажется, верующие навеки запомнили, где Лютер переводил Библию.

Сказал, а сам сделал знак, ладошкой так, мол, на русский – не надо. Переводчик закивал, а рот ручкой прикрыл, чтоб лишнее не выскользнуло, но маленькие бегающие глазки выдавали его с головой.

– Оу! Ви иметь ввиду пиатно? – отозвался вредный экскурсовод, и народ заметно оживился. – Это в самомм делле есть факт. Пройдёмте, господа! – сказал он, увлекая русских вглубь залов и поясняя по пути:

«В восемнадцатом году…»

– Плавали, знаем! – вставил скептик.

«В тысяча пятьсот восемнадцатом году барон, владелец этой крепости, надёжно спрятал их великого соотечественника и дал ему всё необходимое для работы… Легенда гласит, что каждый вечер незримый для охраны сюда являлся дьявол и пробовал искусать, то есть искусить Мартина. Но в лице основателя лютеранской веры Сатана получил решительный отпор. Лютер утверждал, что швырнул в искусителя душ чернильницей… И промахнулся».

– К сожалению, – добавил скептик.

«Конечно, никто, кроме Лютера не мог увидеть чёрта, но осталось материальное свидетельство их близкого знакомства, так сказать…» – вольно трактовал текст переводчик, следовавший рядом, – С тех пор стену этой залы украшает пятно. Господа, подойдите, прошу вас. Этому вещественному доказательству существования нечистого почти что пять веков…

Станислав достал платочек из нагрудного кармана и протёр линзы. Прищурился. Действительно, большое темное пятно расплылось по стене. Этот угол комнаты был огорожен колючей проволокой с двумя табличками, на немецком и на английском: «Осторожно, высокое напряжение! Экспонат руками не щупать!»

Русские тут же защёлкали мыльницами. Сверкали вспышки. Диковинку зафиксировали в разных ракурсах, и можно было не сомневаться, в России она без внимания не останется.

– В прошлом году мы собирали пожертвования на реставрацию. Нынешний хозяин замка, как ни странно, не желает вкладывать в это ни пфеннига, хотя по всему ясно, он извлёк бы из этого предприятия кругленькую сумму. Нам с трудом удалось договориться с бароном о нескольких показах пятна в год.

– В общем-то понятно, если бы это было при прежнем правительстве демократической республики, но после воссоединения, когда собственность вернули владельцу…? – недоумённо переспросил Станислав.

– Всё на гонку вооружений грохнули, – съязвил рыжий скептик.

– Вас, простите, как зовут? – cпросил его переводчик.

– Ну, Павел!

– Уважаемый Павел, барон выкупил этот замок недавно, он не исконный владелец Вартбурга, – пояснил переводчик. – К тому же барон намерен смыть реликвию, и это его право, ведь он купил и пятно, и те стены, на которые пятно посадили.

– То есть как это? – в свою очередь удивился скептик.

– Как смывали и до, и после исторического материализма, – весело ответил переводчик, подтвердив знание Ильфа и Петрова. – Мылом, содой или порошком. У них тут в Германии есть разные средства.

– А я бы не промазал, – мечтательно заведя руки за голову и потянувшись, молвил назвавшийся Павлом.

– Вы так считаете? – пробасил всё тот же голос, что некогда разоблачил злосчастного переводчика в неточности.

– Господа! Разрешите Вам представить хозяина замка! Барон… Господа… – расшаркивался экскурсовод. – Барон любезно согласился удовлетворить ваше любопытство в части артефакта.

Станислав стоял совсем рядом и сумел хорошо разглядеть немца. Вошедший был высокого роста, сутулый и сухощавый, иссиня чёрные волосы указывали на отсутствие в ближайшей родне хоть каких-то завалящих истинных арийцев, а заметная седина на висках позволяла предположить о некогда пережитых потрясениях.

– Здравствуйте, господа! Мой русский язык не вполне опирается на исконно русские выражения, но мы, я надеюсь, поймём друг друга.

Говорил он без малейшего акцента.

– Стало быть, Павел, если бы вы метали чернильницу, будучи Лютером, царствие ему…, то уж никак не промахнулись бы? – ядовито ухмыльнулся хозяин, показывая волчий оскал зубов.

– Ещё бы! Японский городовой! Как пить дать, не промахнулся бы! Да вот только где найти такого чудака, что постоял бы смирно на месте чёрта, пока целиться буду? – последовал не менее колкий ответ рыжего под дружный хохот экскурсантов.

– Да. – согласился хозяин, – чудака найти трудновато, но всё же…?

– Могу поспорить, что попал бы с десяти шагов, будь он на вашем месте, – поклялся Павел, прищурив глаз.

– Дуэль, так дуэль! – улыбнулся барон, – И ко всякой такой встрече полагается секундант. Не откажите в любезности, Станислав?

– Мы разве где-то встречались? – хотел удивиться тот, но, как это водится в дешёвых кинофильмах, было уже поздно.

Свет вспыхнул и погас, в непроницаемой тьме он почуял, как ходуном заходил пол под ногами. Трах-бабах! Пахнуло серой. В горле запершило, голова закружилась, и, не удержавшись, Станислав полетел вниз, точно Алиса – в бездонный колодец.