Текст книги "Великий и Ужасный. Фантастические рассказы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров,Валентин Куликов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Сивры расследуют преступления, представьте себе наблюдателя из грядущего, которого забрасывают на место действия за пару минут до события. И так далее… А чтобы не лазили всякие проходимцы в Светлое Завтра – особый Барьер, Межвременной Щит против перемещенцев, для Сивров – специальные двери, известные только им.

– Я, например, не отказался бы от рукописей Оливера Хевисайда. Последние годы жизни ученый работал над Единой Теорией Поля, после его смерти все записи таинственным образом исчезли.

– Да, Дмитрий, – прервал собеседника Валентин, поднимаясь со скамейки, – я и не отказался. Только вы, молодые люди, забыли ещё кое-что из правил путешествий во Времени.

– А именно? – удивился Володя.

– Сивры не заинтересованы в раскрытии собственной деятельности, поэтому они подстраховывают твой первый постулат. На всякий случай. Но иногда полезно! Так было с Хевисайдом, так случилось с лабораторией Кавендиша… Мне очень жаль, мои неутомимые студенты, но от вас вечно спасу нет. Придётся отделаться местной потерей памяти.

СИВР № 237, Орлов Валентин Викторович, 2052 года рождения, ещё раз посмотрел на ребят, мирно посапывавших на скамейке Болотного сквера, и зашагал прочь.

На следующий день вышло постановление об отмене для студентов младших курсов отсрочки от действительной воинской службы.

Мавр сделал своё дело, Мавр может уйти!

1989

Завещание Прошлому
(из цикла «Грядущее Завтра»)

«Стану ли я отказываться от вкусного обеда, не зная, как он приготовлен?»

Оливер Хевисайд

Завещание Прошлому (1987)

Памяти гениального английского учёного и провидца Оливера Хевисайда.

Видавший виды стол с кипой исписанных листков. Пыльная керосиновая лампа и огарок свечи на треснувшем блюдце.

Скисшее молоко в стакане, остатки яичной скорлупы.

Обшарпанная спинка железной кровати.

Он лежал, живой среди мёртвых и мёртвый среди живых. Его забыли, как случается со всяким чудаком.

Да и что Они знали о нём? Эти тени в чёрных мантиях и банковских обёртках. Холодная полутёмная комната. Сюда Они не заглядывали, опасаясь простуды – так можно отдать концы несколько раньше, чем Господь призовёт к себе.

Здесь функционировал мозг величайшего учёного, мозг, ибо тело ничего уже не требовало, оно и теперь покоилось на кровати, как что-то ненужное.

Вчера явился Фишер, прикрывая лицо батистовым белым платком, он предложил сто тысяч фунтов стерлингов, целых сто тысяч за его рукописи.

Учёный ответил отказом. Единственное, чего он опасался всю долгую жизнь – это зависимости. Зависимость мешала пробиваться к намеченной цели. Он надеялся и в этот раз выиграть схватку у смерти, но, видимо, обманулся.

– Для чего? Для чего всё это? Зачем? Пятьдесят с лишним лет ощупью, шаг за шагом…

Ему кричали:

– Ты идёшь не так, как надо! Ты бредёшь не туда! Мы знаем, как и куда!

Он не слушал

Редакторы заворачивали статьи:

– Они трудно читаются.

– Но писать их ещё труднее, господа!

Его юношеские изобретения в области радио принесли английским компаниям миллионные прибыли, а теперь он умирал в чудовищной бедности.

Чу! Скрипнула половица! Нет, этого не может быть – просто бред. Да и что может быть у человека в семьдесят пять? Подагра, инфлюэнца, бред.

Он с трудом приподнялся и нащупал рукопись под подушкой. Тут!

Прислушался. Тихо.

Таран! Таран! Эти ворота надо пробить. Удар и ещё удар!

– Господи Боже! Голова раскалывается. Глаза ничего не видят.

Темно. Очень темно. Слишком темно. Совсем темно. Удар!

Старик замер и не двигался.

В соседней комнате в самом деле заскрипели половицы. Две тени, одна за другой, шмыгнули в дверь и, мелькнув в проёме, снова стали неразличимы. Они такими были всегда.

– Вредный старикашка, – прошептала первая тень, – в больницу бы его, и никаких проблем.

– Скряга, – заметила вторая.

Учёный не подавал признаков жизни. Дыхание умирающего не нарушало тишины.

Полоска света от потайной лампы разрезала темень. Над ним склонился человек в чёрном, второй оглядывал жилище клиента. Нового клиента. Им платили – они работали.

– Поглядывай за дедом! – прошептал первый, перепоручив старика коллеге.

Сам он, плавно перехватив фонарь, полез в карман и извлёк вчетверо сложенный лист. Затем грабитель принялся за более детальный осмотр, по-кошачьи ступая от предмета к предмету, время от времени сверяясь с бумагой.

– Ну-ка, а что это у него? – произнёс напарник по воровскому мастерству, приглядываясь.

– Где?

– А вон! – зашептал тот в ответ, указывая на изголовье.

– Ну, проверь, дурья твоя башка! Да, не трусь! Дед спит, как сурок.

Грабитель снова осторожно приблизился к кровати, наклонился…

В тот же миг костлявые холодные пальцы старика впились ему в горло. Вор повалился на бок, увлекая хозяина дома за собой. Два тела сплелись в борьбе и покатились по полу.

– Брось фонарь, дурень! Смотри быстрее, где рукопись! – прохрипел первый напарнику, отдирая от себя железные пальцы.

– Смотрю! Чёрт тебя дери! – выругался второй, торопливыми движениями срывая ленту с папки, доселе находившейся под подушкой… – Не то! Пусто! Её там нет! Кукла! – разозлился он.

Лампа вспыхнула раз и погасла. Воцарился мрак.

– Да угомонись ты, старик! – выдохнул первый, отбросив от себя учёного.

– Болван, на окне свеча! Не трать спички, – задыхаясь, проговорил старик.

Грабитель от неожиданности так и шагнул к окну, но на полпути опомнился и обернулся, чтобы помочь товарищу. Сейчас глаза привыкнут к темноте и тогда…

– Ты нам всё расскажешь и покажешь.

Старик не ответил.

– Эй, дед! Чего? Заснул? – забеспокоился грабитель.

– Э! Э! Старик! Погоди умирать! – поддержал его второй во весь голос.

– Вон отсюда!

Нет! Они не расслышали слов! Слов-то как раз таких и не было.

Затем чиркнула спичка.

У окна возник третий. Там стоял высокий гибкий человек в странном чёрно-голубом костюме и в округлом шлеме, закрывающем лицо по самые губы.

– Вон отсюда! – так же чётко подумал третий, бросив взгляд на ничком лежащего ученого.

Один грабитель поднялся с колен и послушно двинулся к выходу. Второй, как видно, обладал более крепкими нервами и потянулся за пистолетом. Незнакомец оказался во сто крат проворнее. Его оружие действовало невидимо и бесшумно.

Подельники повалились на пол.

Незнакомец бросился к старику, словно пушинку поднял его на руки и отнес к ложу. Ловким движением он достал из сумки, прикреплённой к поясу, маленький цилиндр. Прислонил его к виску раненого.

– Где я? – прошептал тот, не поднимая век.

– Вы у себя дома.

– Кто вы и что вам нужно? – спросил учёный, с усилием открывая глаза, – У вас «не оксфордский» акцент.

– Даёте ли вы слово выслушать всё до конца, мне незачем лгать.

– Даю слово. По-моему, вы иностранец, – уточнил старик.

– У нас мало времени, это верно точно так же, как и то, что вас зовут Оливер Хевисайд.

– Да, меня так зовут. И я скоро умру, – просто ответил учёный, – Итак, что вы здесь делаете, молодой человек?

– Я не грабитель.

– Полагаю, те двое, что лежат на полу, – Хевисайд улыбнулся, слегка приподнялся на локтях и глянул вниз, – стали бы утверждать точно так же, попади они в руки Скотланд-Ярда.

– Я пришел из той страны, что ещё не отмечена на карте.

– Гм. Ко мне зачастили гости, и особенно незваные. Не обижайтесь, юноша. Я не хотел вас обидеть, – учёный закашлялся и рухнул на подушки.

Незнакомец поспешно приблизил к его губам узкую металлическую флягу.

– Это коньяк?

– Нет! Но всё равно, пейте! Он придаст вам силы.

– В самом деле, очень вкусно! Благодарю вас, мой нечаянный спаситель, – хрипло рассмеялся Хевисайд.

Тот снял шлем, огладил ладонью короткую бороду, поднял на учёного чистые голубые глаза. Их взгляды встретились.

– Мы удивительно похожи? – изумился старик. – Вылитый я, – пробормотал он немного спустя, приглядываясь.

– Я был ещё мальчишкой, когда прочитал историю Вашей жизни. Я восхищался Вами, как ученик может боготворить любимого учителя. Я не из страны вообще, как географического пространства – нас разделяет целый век. Но меньше слов. У нас осталось два часа! Вы скоро перестанете существовать здесь и в это время. Взгляните, – я представлю вам самые неопровержимые доказательства…

Незнакомец протянул учёному маленький потрёпанный белёсый том.

– Кажется, это кириллица? – сказал Хевисайд.

– Пролистайте.

На развороте учёный нашел фотографию и несколько минут вглядывался в неё.

– Гм… Когда это они успели? Я никогда так хорошо не выглядел, – улыбнулся старик.

– Это копия с вашего портрета, – пояснил молодой гость, – ни единого позднего фото не сохранилось. И это большая удача!

Затем была страница на английском. Там значилось:

«Оливер Хевисайд», Москва, Наука, 1985 год…

Потом шла аннотация на двух языках.

– Это будет через шестьдесят лет! – вымолвил незнакомец.

– Так… Оливер Хевисайд, год рождения 1850, год смерти 1925… – учёный поднял глаза на пришельца, тот кивнул. – На протяжении всей жизни вёл очень замкнутый образ жизни чудака-одиночки… Разработка операционного исчисления… Расчистка трактата Максвелла и запись его уравнений через напряжённость… Слой Хевисайда-Кеннели… Сведение механической массы к электромагнитной…

Старик отложил книгу разворотом вниз и тяжело вздохнул.

– Научная активность была поразительно высока, однако, огромное число его исследований, – продолжал незнакомец наизусть, – осталось при жизни неопубликованными и неизвестными современникам. Блестящий инженер, физик и математик, он вёл научные исследования до конца жизни.

– Вы полагаете, моё время совсем вышло? – проговорил старик, – Я думал, что протяну ещё немного, хотя конец очевиден.

– У вас не осталось и полутора часов, – подтвердил гость, запалив лампу и поставив ее на стул при кровати.

Хевисайд снова принялся за чтение:

«Предсказан монополь Дирака… Предсказано излучение Вавилова-Черенкова… Разработана система сверхдальней радиосвязи… Пионерские работы в области сверхдвижения… Разработка Единой Теории Поля. Член Королевского общества – не приехал на торжественное заседание по приёму…»

– Добавим к этому вывод знаменитой формулы Специальной Теории Относительности, первооткрывателем которой считают Альберта Эйнштейна, – заключил пришелец.

Хевисайд уронил книгу на колени. Медленно сложил её. Потом он молчал.

– Я полагаю, вам также нужны мои рукописи, – произнес он наконец.

– Нет! Нам нужны вы, лорд Оливер Хевисайд. Считайте, что я предлагаю Вам, ну, в некотором роде загробную жизнь. Только люди ныне, там, в моём грядущем – как боги.

– Этого-то я и опасался, – слабо улыбнулся старик.

– И потому Вы сожгли свои записи? – то ли спросил, то ли подтвердил гость.

– Они слишком опасны для общества, где правят единицы, или для того мира, где не правит никто! – из последних сил проговорил Хевисайд.

– А что вы скажете о мире, который принадлежит только учёным, – возразил незнакомец торопливо.

– Это несчастный мир, – ответил Оливер Хевисайд, – Пожалуй, на сей раз я уклонюсь от вкусного обеда, потому что знаю, как он может быть приготовлен.

* * *

– Неужели вы откажетесь от перспективы увидеть венец своего творения?! Как можно? У Вас никогда не было нормальных условий для работы – а там ресурсы всей планеты будут к Вашим услугам… – горячо заговорил пришелец.

Но Хевисайд знаком прервал его:

– Не огорчайтесь, Валентин! – молвил он на всеобщем языке, – У вас ничего не получится с моим перемещением.

Названный Валентином обалдело уставился на старика.

«Он умер семидесяти пяти лет от роду. В департаменте выделили машину для перевозки тела. Это был первый и последний раз, когда Оливер Хевисайд воспользовался автомобилем…» – также наизусть проговорил старик.

Валентин положил руку на шлем.

– Там, в столе! – улыбнулся ему Хевисайд, – Надо выдвинуть ящик и откроется панель. Видите её?…

В руках у гостя оказался небольшой диск-голограмма с изображением четырёхмерного куба, внутри которого чётко выделялась надпись на всеобщем языке Земли: СИВР-356.

Тогда Валентин извлек из сумки на поясе точно такое же удостоверение Института Времени – голограмму в виде четырёхмерного куба на фоне Млечного Пути – и предъявил старику.

– А, двести тридцать седьмой? – протянул учёный. – Орлов Валентин Викторович. Я так и думал.

– Вот незадача! – огорчился Валентин.

– Всё ещё впереди! – ответил тот, кто некогда был Оливером Хевисайдом. – Но, как вы понимаете, мы у себя в будущем также не заинтересованы в раскрытии собственной деятельности.

1987

Собачий ангел

Медленно, ощупывая перила, я спускался в подземный переход. Вниз по тем же склизким ступенькам пронеслись юнцы в дурацких красных колпаках на западный манер. Год близился к закономерному исходу.

«Только беспечный мальчик или глубокий старик по нашей-то по русской погоде может под самый Новый год носить на башке такое убожество» – подумал я.

Но тут же спохватился: сам и вовсе вышел «без головы».

Накануне, правда, было слякотно, а нынче коварный мороз прихватил вчерашнюю грязь и слизь.

Хоть и идти недалеко, всего-то из гостиницы «Москва» в Госдуму, навязчивая мысль о менингите – следствие плохого настроения – заставила меня задержаться на Охотном ряду.

Одноимённый комплекс, что на скорую руку сварганили под Манежной площадью, так же скоренько приказал долго жить. Не прошло и года, как потребовалась реставрация.

Но с этой стороны Манежки кипела жизнь. И «над», и «под».

Я запасся «Джином с тоником», откупорил банку, прислонился к холодному мрамору стены и сделал пару глотков.

Отягощённый предпраздничными покупками, народ месил коричневую жижу. Ворчала уборщица, кропотливо сгребая грязь. Мерно брёл, пошатываясь, бомж, волоча за собой мокрый и рыхлый картон.

Пять заляпанных сверху и донизу стеклянных дверей распахивались в едином порыве и ходили ходуном. Шестая оставалась нетронутой – при ней полусидела, полулежала большая старая овчарка. Собачий силуэт явственно проступал сквозь муть стекла, и эту створку люди не трогали – кому охота связываться с такой здоровой на вид псиной.

Я отхлебнул ещё и взвесил банку в ладони. Жидкости хватило бы минут на пять, залпом я никогда не пью – разве только «святую воду». И вдруг…

И вдруг я наткнулся на взгляд, полный невыразимой, невысказанной боли. В нём была не только боль, там была мудрость и жалость. Жалость к нам, людям. Потому что этот человеческий взгляд принадлежал той старой бездомной овчарке. Я не выдержал и отвёл глаза.

Несомненно, она когда-то носила ошейник, но годы взяли своё. Либо хозяин умер, либо – спился и вышвырнул собаку из дому. В переходе было ощутимо теплее – она грелась.

Нет! Я тут же отбросил глупое предположение. Она ждала. Она кого-то или что-то ждала, заглядывая в лица нам, хозяевам здешней жизни. Жизни, в которой старой овчарке больше не было места.

Но люди проходили мимо. Двери всё так же ходили взад-вперёд. Уборщица по-прежнему сгребала грязь, а бомж волочил свою постель…

Я не видел, как эта девушка оказалась рядом с худой овчаркой. Одетая скромно, не по моде, она как-то застенчиво присела около собаки и погладила её большой умный лоб. Потом девушка достала из сумочки что-то завёрнутое в целлофан и на ладони поднесла к собачьей морде.

Овчарка отвернулась. С трудом приподнялась. И, хромая, перешла к противоположной стене, мимо стеклянных дверей. Там она вновь легла.

Народ изменил направление и потёк в освободившийся проем, матерясь и с натугой протаскивая в дверь ёлки, крепко связанные по рукам и ногам.

Девушка была настойчива, она вновь подошла к собаке, наклонилась, стала о чём-то с ней говорить. Овчарка в ответ жалобно заскулила, точно извинялась.

Я давно уже опустошил банку и наблюдал издалека, комкая тонкий металл в руке – диалога я не слышал.

Девушка положила еду подле овчарки и отошла в сторону, встала, прижавшись к стене, почти коснулась меня локтем.

– Извините!

Я глянул на незнакомку и скорее почуял, чем осознал, что она заметила и принимает моё участие.

– Ничего… Только вы зря это. Пищу не возьмёт.

– Я это знаю, – подтвердила мою догадку незнакомка, поправив чёрные, как смоль, волосы, соскользнувшие на лоб из-под белого пухового платка.

Действительно, овчарка снова тяжело поднялась, медленно, но верно, оставив подношение на полу, она вернулась на прежнее место и улеглась, уронив морду на лапы.

Я замер, комок подступил к горлу – к хлебному мякишу протянулась грязная, вся в царапинах и подтёках рука. Бомж схватил гамбургер, или что это ещё было, затравленным псом огляделся, а потом запихнул половину булочки в рот, сглотнул – в ту минуту все мои чувства обострились, а мороз пошёл по коже, когда дернулся его кадык.

Рванув стеклянную дверь на себя, бомж быстро зашагал прочь из перехода, время от времени поднося руку ко рту.

– Она знала?

Я посмотрел нищему вслед и совсем забыл про незнакомую девушку. А она исчезла, как сквозь землю провалилась.

Когда же я перевёл взгляд на овчарку, то чуть не разрыдался там же, и слёзы душили меня – далеко уже не мальчика, пережившего немало смертей – всю дорогу домой…

На собачьем теле белым саваном лежал пушистый девичий платок.

31.12.2001

Игра будет вечной

– Скучно, – сказал «малыш» Вили и сладко зевнул.

– Ещё бы, – подтвердил второй «малыш» и потянулся, расправляя могучие руки.

– Сыграем? – предложил третий, прищурив глаз.

– Неплохо бы, а во что, братец? Во что? – в один голос спросили его ребята.

Глыба, на краю которой, свесив ноги, сидела троица, висела над самой глубокой пропастью, о какой и помыслить нельзя. Иной бы удивился, почему скала туда не падает, но разве можно задумываться над такими пустяками, когда игра требует совсем иного:

– Во что? – отозвался хитрец. – Например, как победить великанов?

– Э, великаны такие большие, они непобедимы, – огорчился Вили и сплюнул в бездну, зияющую под ногами.

– А я верю, с ними можно справиться, – неожиданно молвил второй, потому его и прозвали – Ве, т. е. «верующий».

– Когда мы вырастем? Когда тоже станем великанами? – усмехнулся Вили и махнул рукой.

– Я не хочу быть, как они… Великаны такие высокие… И потом, это случится не так скоро, – ответил Ве.

– Нет! Мы не будем ждать наступления лучших времён, мы будем играть сейчас! И только мы будем править в своих владениях, и властвовать надо всем на свете, большим и малым, – неистово воскликнул старший и ударил могучим кулаком по тверди скалы.

Едва он так молвил – и тьма озарилась пламенем.

Вили и Ве испуганно вскочили, только третий брат продолжал сидеть, болтая ногами над самой пустой в целом свете пустотой.

– Что это было?

– Да, что это, брат?

– Разве вы не знаете? Сначала была область, и имя ей Муспелль. Всё в ней горит, пылает, и всё плавится – она светлая и жаркая. Иногда искры Муспелля прилетают сюда, чтобы напомнить о ней. Вот, и сейчас полыхнуло!

– Мама никогда не говорила об этом, – обиделся Вили. – Ты сочиняешь.

– А я верю, что так оно и есть, – поддержал Ве старшего брата и спросил. – А кто живёт в той области?

– Ведаю, что живёт там Суртр, он сидит на самом краю Муспелля, и потому никто не может туда попасть. У него такой меч, пред которым ничто не устоит.

– Но вот мама говорила, – возразил несговорчивый Вили старшему брату, – всё иначе. Задолго до её рождения была такая тёмная область – Нифльхейм. В середине её бил поток и текли там холодные, быстрые и свирепые реки. Когда эти бурные реки удалились от своего начала, ядовитая вода застыла подобно шлаку, бегущему из огня, и стала льдом. И когда окреп тот лёд и перестал течь, яд вышел наружу росой и превратился в иней, и этот иней слой за слоем заполнил бездну.

– Ничего подобного, – в свою очередь обиделся старший брат, и глянул вниз на всякий случай. – Вот она, эта бездна. Она пустая, а я над ней сижу и болтаю ногами.

– Его было не так много, чтобы заполнить всю бездну, – поправился Вили, только с одного края был тяжёлый лёд, а тут как раз всё свободно…

– Это потому, что сюда долетают искры Муспелля, – догадался Ве.

– И потом, где тёмная область соприкоснулась с огненной – там из инея возник Он – Аургельмир? – отозвался старший брат.

– Ладно, вставай! Давай играть, – миролюбиво согласился Вили и тронул брата за плечо. – Только скажи, зачем нам побеждать великанов.

– Они очень злые, потому что в них больше от инея, чем от пламени Муспелля. Они – дети Аургельмира и его внуки, хотя, не знаю, как это от потирания колен может появляться потомство, – был ему такой ответ.

– А разве мы – не от рода великанов? – усомнился Ве.

– Нет, мы добрые, а они – злые, – объяснил ему Вили. – Чего уж тут непонятного?

– Иной раз мне кажется, что мама очень даже великанша, – подержал Ве его старший брат.

– Это потому, что она тебя так отшлёпала? – спросил Вили и захихикал.

Но старший промолчал.

– Не обижайся, пошли играть, в самом деле! – сказал Ве.

– Мама у нас великан, потому что она – дочь Бельторна, а он уж точно из инея. И чего бы это отец польстился на неё – такую холодную.

– А из кого выбирать было, когда кругом одни…? – резонно заметил Вили.

– Мы сыновья родителя Бора, но мы – не великаны, – заговорил старший брат. – Всем известно, что когда растаял иней Нифльхейма, возникла из него корова, она-то и кормила первого из великанов, пока он подрастал. Сама же Аудумла – так звали её – лизала солёные камни, покрытые инеем, так в камне выросли волосы, потом – голова, а потом и весь наш дед. Он был хорош собою, высок и могуч. У него и родился Бор.

– Всё это здорово, – отмахнулся Вили, – но за что тебе попало от матери? А?

– Вот за это! – гордо сказал старший брат и вытащил откуда-то огромный чёрный меч, по которому от рукояти до острия пробегало зловещее пламя.

– Мама моя родная! Что это? – изумился Ве.

– Это меч Суртра! – воскликнул старший брат. – И не будь я Одином – сегодня мы поиграем с великанами на равных.

Твердь под ногами содрогнулась.

– Просыпается! Сейчас-то и начнется самое интересное! – добавил назвавшийся Одином. – За мной! – крикнул он братьям, взмахнув оружием.

И весёлой гурьбой они понеслись прочь от бездны, которую позже назовут Мировой.

* * *

Тело исполина ещё вздрагивало в предсмертных конвульсиях. Под ногами хлюпало, густая теплая жижа заливала всё зримое и необозримое.

Один устало опустился прямо в кровь, воткнув меч перед собой. Вили и Ве бухнулись рядом, расплескав месиво:

– Эй вы, осторожней! – выговорил им Один, и вытер брызги со щеки.

– Да, неплохо повеселились! – отдышавшись, проговорил Вили и, вдохнув полной грудью, добавил. – И запах что надо.

– Верю, мало кто ускользнул, – отозвался Ве, тряхнув мокрой рыжей копной волос, что спадали на плечи.

– Нет, вон там кто-то удирает, – молвил Один, нехотя подняв руку, и указал в первый на этом свете горизонт.

– Ах ты, неужели остался недобитый? – огорчился Вили.

– А пускай, у этого турса дочки очень даже ничего, хотя тоже великанши, – улыбнулся Ве озорно.

– Ты всегда был неравнодушен к великанским бабам, – вскипел Один, – Никак этот турс – Бергельмир. Вот ревёт, как медведь? Чего он кричит?

Вили прислушался:

– Ясно что, пощады просит.

– Уж кто бы говорил о бабах? – ответил Одину Ве, всё ещё хитро улыбаясь. – Да вы сами-то посудите. Если бы вдруг все турсы потонули – когда б мы повеселились в следующий раз.

– Это ты хорошо придумал, одобряю! – согласился старший из братьев и протянул младшему широкую ладонь. Тот её с важностью пожал.

– Дети! – окликнул их кто-то, да так окликнул, что по кровавой глади пошли волны.

– Мама зовёт! – испугался Ве.

– Э, так не пойдёт! Мы не доиграли! – сказал Один. – Надо ещё немного постараться…

– Где вы, сорванцы? – повторила мать, и была она, наверное, уже совсем близко.

– Один, куда все это девать? – спросил Вили, озадаченно оглядывая окрестности.

– Куда-куда? Да всё туда же, в яму. Давай-ка, всю эту жижу – в пропасть, и я схожу, потружусь, – объяснил Один, легко вытаскивая клинок из великанской плоти.

Вили послушно погнал ногами кровь.

– Ты куда? – cпросил Ве старшего брата.

– Не пропадать же добру? – откликнулся Один. – Пойду, отрежу Ему голову… А вы тут приберитесь немного.

– Зачем тебе Его голова?

– Дочки турсов когда ещё подрастут, – рассудил Один. – Я придумал гораздо лучше. Мы создадим свой Мир. Пусть кровь стечёт, столкнём тушу вслед за ней – и отныне плоть Аургельмира назовут Землёй, а из черепа я вырежу небосвод.

– И с этих пор кровь будет зваться океаном, – подтвердил Вили, работая ногами, – Он окружит землю со всех сторон так, что никто не сумеет его больше переплыть…

– Отныне жалую тебе эту стихию во владение, – молвил Один и положил брату клинок Суртра на плечо… – Ждите, – добавил он и зашагал по мёртвому телу прочь.

Вернулся Один не скоро… Но никому неведомо, когда, потому что мир не знал ещё счёта времён.

Когда же дело, задуманное им, было сделано, рыжий Ве глянул вниз и расхохотался:

– Не кажется ли тебе, Один, что она… гм… слишком округлая? С чего бы это вдруг?

– Да, смотреть на неё каждый раз не больно и приятно, – усмехнулся и Вили, когда проследил за взглядом брата. – Чую, вечно её будут делить пополам.

Один почесал затылок, потом почесал уже пробивающуюся бородку:

– Нашёл! Тут у меня кое-что осталось! Помогайте… Дружно!

Высыпав обломки турсовой кости на всплывшие округлости, Один пригоршнями пошвырял туда же великанские мозги. И было их так много, и были они столь легки, что поплыли над округлостями облаками. Иной раз эти тучи задевали костяные осколки, и разодранные, следовали дальше, проливаясь под себя животворными каплями дождя.

– Чего-то всё равно пустовато? – огорчился Ве, раздвигая мглу ладонями.

– Ничего, мы кого-нибудь там, на ней, на земле, поселим, – нашёлся Один.

* * *

– Верни мне меч! – взревело пространство, отразившись от новоявленного небосвода, и этот страшный рокот разбросал братьев в разные стороны.

– Так ты всё наврал? Ты его даже не украл? – удивился Ве.

Вили тоже недоумённо уставился на Одина.

– Ну, да! Одолжил всего лишь – был такой уговор, – подтвердил старший брат. – Мы договорились, мол, когда игра окончится, Суртр придёт и всё исправит… что не так наваяли. Но игра только началась, и она будет вечной!

– Ты обманул меня! – пророкотал Суртр, взметнувшись с юга мириадами искр.

– Держите их, держите! – крикнул Один братьям и сам бросился ловить огни.

Те, вняв его голосу, тоже кинулись собирать искры Муспелля, и Ве особо в том преуспел.

– Верни мне меч, обманщик! – прогремел Суртр.

– Да забери, он мне больше не нужен! – рассмеялся Один, размахнулся и швырнул своё страшное оружие в пустоту.

Исполинская рука длинным языком первородного огня вынырнула из Ничего и поймала меч за рукоять. Потом она втянулась обратно, в пустоту, которая схлопнулась тут же, не оставив и щёлочки.

«Тогда братья взяли сверкающие искры, что летали кругом, вырвавшись из Муспелльсхейма, и прикрепили их в середину неба Мировой Бездны, дабы они освещали небо и землю. Они дали место всякой искорке: одни укрепили на небе, другие же пустили летать в поднебесье, но и этим назначили своё место и уготовили пути», – и говорят в старинных преданиях, что с той поры и ведётся счёт дням и годам.

На диво огромна была та работа и выполнена была искусно – а кто бы сумел её справить. На диво озорна была их игра – да кто бы посмел сыграть с ними…

Один прищурился:

– Поправь-ка вон ту звезду, лодырь! – крикнул он рыжему братцу.

– Я не Лодур, я – Ве! – не понял тот.

– Да, один Суртр, – выругался старший брат, – но всё равно – лодырь. Всё ты криво развесил.

– Дык, времени не было, – оправдывался Вили.

– Дети! Ну, где вы несносные озорники! Обедать!

– Снова мама, – аппетитно облизнулся Вили.

– Наверное, корову подоила! – подтвердил Ве, втянул носом эфир, потом просительно глянул на старшего брата.

– Ты голова, лодырь! Молоко будет тут неплохо смотреться, – обрадовался Один, разглядывая небосвод. – Я назову его своей дорогой или просто Млечным Путём.

Вили и Ве просияли.

– Обедать! – голос матери был суров.

– Мама! Eщё немножечко! – взмолились младшие.

– Ладно, – махнул рукой Один, – потом доиграем. И для чего же ещё нужен весь этот мир, когда в запасе целая вечность?

7.04.2002