Текст книги "Великий и Ужасный. Фантастические рассказы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Соавторы: Владимир Егоров,Валентин Куликов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Сцена вторая. Тьма

Холодные капли отнюдь не дистиллированной воды скользили по щекам. Станислав очнулся уже при первых брызгах, но одна мысль, моментально вспыхнувшая меж полушарий, была убийственна настолько, что её следовало бы обмозговать только с закрытыми глазами.

Глаза-таки пришлось открыть – неугомонный Павел склонился над ним:

– Жив пока ещё, курилка!

– Где мы?

– Спроси чего полегче! – ответил виновник «торжества» – Я думаю, что барон не поскупился гостеприимством, подвалы замка, как и его покои, всегда к услугам посетителей.

– Мои очки!?

Cтанислав прищурился и осмотрелся.

– Целы и невредимы, – подтвердил собеседник, протягивая драгоценный предмет владельцу, при этом держался двумя пальцами за дужку, точно за мышиный хвост.

Стены, похожие на кремлёвскую мостовую. В углу – корыто. В противоположном – сенной настил. Чрез решётчатое узкое оконце под самым потолком еле проникал тусклый свет, которому к тому же мешала сдутая автомобильная шина.

Не, не шина! Слегка приглядевшись, Станислав понял, что это обычное колесо. Телега тронулась, заскрипело.

– Что ж, с добрым утром, брат Павел!

– Рехнулся! Какой я тебе брат? – обиделся тот.

– Объясняю популярно. Мы были на экскурсии в замке Вартбург, там нам рассказали об одном досадном случае, случившемся пятьсот лет назад по вине Лютера. Вы захотели повторить его подвиг…

– Ну, да! – согласился Павел, – И поспорил даже с одним местным бароном, который погасил свет и посадил нас в каталажку под шумок… Но я обращусь в посольство, если выберусь, конечно. Это что же получается! Дуэль, она по всем правилам должна быть, или эти немцы совсем понятия о чести утратили.

– А ведь тоже объяснение, – задумчиво проговорил Станислав, – Рациональное, всамделишное. Так, что будем делать, брат Павел?

– А ежели в дверь немного постучать, брат Станислав! – предложил тот и тряхнул рыжей шевелюрой.

– Попытка – не пытка! Пробуйте!

Павел нервно вскочил, подбежал к массивной деревянной двери и забарабанил так, что Станиславу стало дурно, – «Мо-сков-ский Спар-так!»

Грохот сотряс весь замок от вершин башен до основания, стены отразили эхом мощные удары болельщика.

– Да, по какому праву! Капиталисты! Инквизиторы чёртовы!.. – заорал Павел, опорожнив драгоценные сосуды памяти по части крепких выражений.

– Если наши тюремщики – немцы, ты их не удивишь, – пошутил Станислав.

Излияния были прерваны скрипом открывающейся двери. Павел полетел вниз по ступенькам и угодил точно на подстилку. Но Станислав и не глянул в его сторону. На пороге появился волосатый стражник в пузатой кирасе и с бердышем в руке:

– Wie fu: hlen sie sich?

Мысли у Станислава затеяли лихой перепляс.

– А бароновы слуги с юмором оказались: «Как себя чувствуете?» – подумал он, и попытался завязать разговор. – Я плохо говорю по-немецки…

– Was wu: nschen sie? – пробурчал стражник.

– Что мы хотим? А что мы хотим, Павел?

Брат Павел выразительно пожевал палец и посмотрел на стража.

– Ну, и чем я могу помочь? – понял Станислав.

И прежде, чем он, роняя вездесущие очки, бросился на бородатого, тот захлопнул дверь.

– Реформация, мать их… Так раз так… – потерял терпение Станислав.

– Чего? – не понял его сокамерник.

– Широкое общественное движение, по-латински – это преобразование, в Европе шестнадцатого века. Говорят, носило, в основном, антифеодальный характер. Вот только крестьянство что-то не торопится освобождать своих союзников, – сострил в ответ психолог.

– И органы тож, – недовольно подтвердил Павел.

– Какие органы!? Перекреститесь лучше. Вы, может, и Михайла Афанасьевича не читали?

– Нет, не читал никакого Афанасича, и Василича тоже не читал. А чего?

– Вы бы попросили при случае немного чернил у Лютера, они вам ещё пригодятся… – предположил Станислав.

– Заявление в посольстве я всегда успею накатать, фрицы недобитые. Я никак не пойму, от вас-то им что надо. Ну, обидел я барона – с меня и спрос. Вы-то в стороне стояли.

– Я им нужен, как свидетель, – отозвался психолог.

Сцена третья. И Свет и Тьма

Дверь скрипнула, тяжело сдвинулась с места. В проёме возник невозмутимый сторож и поставил на пол котел с похлебкой. Павел выругался – в мутной жиже виднелась лишь одна ложка.

– Не расплескайте! Я проголодался! – предупредил собрата Стас.

– Суп-то, похоже, из концентратов? Может, у них тут эта, продовольственная реформация? – зашептал ехидно Павел, отхлебнув из котелка.

– Тсссс… Микрофоны, – едва приоткрывая губы, под нос пробурчал Станислав. – Вот дураки! – уже громко сказал он, разглядывая ложку, – Говорил я этому режиссёру, если снимать крупным планом – мигом нержавейку признают. Ну, где вы видали при Реформации такие чистые, блестящие котелки? Эй! Стоп камера!

Дверь снова отворилась, бородатый сторож отошел в сторону, жестом приглашая их следовать за собой.

– Давно пора, – мне сына из детского сада забирать ровно в шесть. – обрадовался Павел. – И чтоб я ещё согласился на частную студию работать? Ни фига!

– А сценарий-то, сценарий какой дешёвенький! Плагиат, да и только! – выразил своё возмущение Станислав, пряча совершенно ненужные теперь очки в карман.

– Нет, чтобы своё придумать, они все Булгакова переиначивают, – поддакивал Павел коллеге, шагая по пустынным коридорам вслед за стражником. – Вон, давеча, пляски голышом на Сухаревке устроили, они думают, чем голее – тем ему приятнее, автору, на том свете живётся.

– Глянь, Паш! А студия вроде не наша. У нас никогда таких классных декораций не было – неужто спонсор объявился? – удивился Станислав, шагавший следом.

Стражник завёл друзей ещё в одну келью, окон тут вовсе не было, киношников да осветителей тоже не видать. Зато у стены стоял крепкий широкий стол, по которому в ужасном беспорядке были раскиданы свитки, гусиные перья… Но не это самое главное. По ту сторону стола сидел плотненький, упитанный человечек с оплывшим – надо думать, от постоянного поста – лицом. Там угадывался и второй, и третий подбородок. Человек сосредоточенно водил пером по бумаге, изредка макая его в массивную бронзовую чернильницу.

Павел оглянулся, его волнение передалось и Станиславу – он тоже оглянулся, стражник, таких пишут «в эпизодах», давно ушел. За ними была совершенно голая, но узнаваемая стена, чистая, как простыня невинной девочки.

– Чем я могу помочь, братья мои? – спросил человек, отрываясь от письма.

Он встал и обогнул стол, качнув его округлостями тела. Ноги незнакомца исчезали под рясой, и хотя Павел был ещё твёрдо убеждён, что там кроссовки «Три полоски», на худой конец ботинки, Стас его уверенности уже не разделял. Он узнал лицо, памятное по гравюре из школьного учебника. То и в самом деле был Мартин Лютер, «княжеский холоп».

– Чудны дела твои, Господи!? – молвил человек в рясе, оглядывая не по-людски одетых посетителей.

– Грим! – мелькнула спасительная мысль.

– Ошибаетесь, Станислав Олегович! В первый раз не угадали! – холодно заметил кто-то.

Из угла к ним шагнула высокая, худая чёрная фигура.

– Пригнись! – крикнул Павел.

Рука Лютера лихорадочно шарила по столу…

2001

«Генеральский» эффект

Рыжей НЕчто

«Но потешались вы над ним,

Ведь был солдат бумажный…»

(Б. Окуджава)

На третью ночь «кспэшного» слёта количество выпитого и спетого по всем законам философии превысило меру, и наши ряды заметно поредели.

Может, нестройные хоры, вздымавшиеся к небесам, распугали вечные звёзды, а, может, просто молодой ветер октября пригнал с запада облака – ночка выдалась на редкость тёмная. Ленивый месяц тоже не казал виду, и лишь россыпь пугливых искр нарушала тайны лесной черноты.

Когда Гордей вылез из палатки, продирая глаза, на «пентагоне» он застал самых стойких – Рыжую Нечто, Бродягу да Рената. Я, понятно, не в счёт, потому что в этот раз решил поберечь и без того уставшую печень, хотя в горле уже копились хрипы.

Впрочем, с лёгкой руки одного знаменитого писателя, пью я только воду, но это иная история, ставшая, по-видимому, притчей во языцах…

– Ау! – позвал Гордей. – Люди! Который нынче час?

– Какая разница? Хорошо сидим, – отозвался Ренат.

– Есть чего пожрать? Или – ничего «шамо не пришкокало»? – процитировал он известный анекдот о маленькой девочке, жующей «мяшо», и любопытном дяде.

– А то как же? Вон Нечто Рыжее скоко наготовила, поперчила и посолила, – улыбнулся Ренат, вынимая невесть откуда деревянную ложку и протягивая другу. – Сам выточил, пользуйся.

– Очень кстати, – обрадовался Гордей, благодарно взглянув на Юлю, которую больше знали под интернетовским ником, и, перевалив через бревно, опустил голые ступни в пепел кострища.

Я тоже глянул на неё украдкой и обомлел. Бродяга как раз подбросил веток, и пламя, проглотив их, заметно развеяло сумрак. В его языках резвились бесы, точно такие же чертенята бесстыже плясали в больших невинных девичьих глазах.

– Дай-ка гитару! – попросила она.

– Ого! Похоже, ты влип, парень! – подумал я, передавая инструмент.

– Добро! – подтвердил её идею Ренат, усаживаясь по-хозяйски и положив широченные ладони на крюк клюки, воткнутой перед ним.

Длинные Юлины пальцы нежно обхватили гриф. Она тихонько тронула струны…

Что-то ёкнуло в груди. Знал же, хитрый татарин, кого за мной посылать. Кто позвонил, даже сам Ренат – ни в жизнь бы не поехал, шибко дела замучили, да и защита на носу. А ведь, на тебе, поспел на последнюю электричку, хотя утром и не предполагал, что окажусь в таком тёплом, во всех смыслах, соседстве. «Генеральский эффект» называется.

Мы, технари, про него лучше иных знаем. Вон, давеча, компьютер повис. Ни туда, ни сюда. Надёжно так повис, диск, как думали, слетел аж на физическом уровне. Ренат совсем приуныл – винт чужой. Призвал Аллаха там, али кого ещё. Закатал рукава. Тут звонит эта самая Нечто и что-то ему говорит… А Ренат на монитор уставился – ожила машинка! «Постой, – кричит, – не вешай трубку!» «Если б она свою рученьку на блок системный возложила, – твой бы сотый в пятисотый превратился!» – юродствовал я тогда, но факт штука упрямая.

– Нет, ребята! Я не могу! Слишком узкий гриф, – вдруг взмолилась Рыжая, возвращая инструмент.

– А ты через «не могу», раз взялась. Чему я тебя учил? Да, эту песенку, если всерьёз захотеть, можно за два дня освоить, – возразил Ренат, усмехнувшись в густую черную бородищу, а гитару назад не принял.

Гордей уплетал вермишель с тушёнкой, урча, точно котяра.

«Нодейка» раскочегарилась настолько, что не нуждалась в подкормке.

– Чего поём? – спросил Бродяга, подсаживаясь к Юле со свободной стороны, поскольку с другой – сидел уже я, а свято место пусто не бывает.

– Сейчас узнаешь! – молвила девушка, снова прильнув к гитаре.

– Это тебе не на клавиши давить, признавайся – небось с тех пор и в руки-то её не брала? – укоризненно сказал Ренат.

– С каких это пор? – поинтересовался Бродяга, поглядывая на прелестного соседа.

– А как настраивал инструмент… – пояснил я, присутствовавший на том священнодействии, и ревниво осмотрел тёзку с ног до головы.

В картузе защитной раскраски, чумазый, порядком заросший щетиной, Димка походил на самого настоящего, классического туриста, и если бы только не машина и связанный с ней обет трезвости, с Бродяги можно было бы рисовать портреты и делать фото для журналов «Наши в лесу» или «Вокруг света».

– Да, Ренат это умеет! – протянул Бродяга, – У него дома аж четыре гитары.

– Четыре бревна, – поправил его хозяин. – Причём два – трофейных. Кто-то зашёл на огонек, да позабыл.

– Угу! – подтвердил Гордей, знавший в этом толк.

Я с завистью поглядел на них на всех. На весёлого Гордея – потому что он когда сыт, то всем доволен. На Рената, попыхивающего трубкой – поскольку он был из тех, от кого не хочется уходить даже под самое сонное утро после самой разгульной ночи. На Бродягу – мне бы его доброту, оптимизм, да сбросить десяток лет.

Рыжая взяла-таки неловкий аккорд, один из семи ей знакомых, хотя Ренат утверждал, что аккордов всего три. В любом случае это и было ровно в три – или даже семь – раз больше, чем знал и умел я.

Мелодия не выстраивалась, может, Рыжая робела перед опытным учителем, может, гриф и впрямь оказался больно узок.

– Знаешь, Юля, а вот древние считали, никого ничему научить нельзя. Человек – он от рождения всё умеет и может, если его пробудить. Есть спящие, и роль проснувшихся – потревожить их сон, – выдумал я на ходу байку, хотя, может, где-то и прочитал эту мудрёную мысль.

Посидели.

Рыжая Нечто настойчиво теребила струну, и хотя теперь мелодию не угадал бы только глухой, дальше не клеилось.

– Ренат, а сам? – не выдержал Гордей.

– Устал, ребята. Честное слово, – виновато отозвался Ренат. – У меня такой счастливый день, я вон, слёт в кои веки справил. Стольких в лес вытащил, стольких вывел на площадку. Навык-то остался, а кураж не тот… Словом, я доволен работой, но устал с непривычки. А работать надо, Рыжая. Пусть Гаврилов ваньку-то не валяет… И вобще, уйду я от вас! … – молвил, наконец, Ренат.

В самом деле, он тяжело поднялся и заковылял к палатке, скрытой среди порядком облысевших елей.

– Гляди, не расплескай! – поддел Гордей друга, но тот лишь махнул рукой, и, не оглядываясь, уверенно понёс необъятное слегка покачивающееся тело в темноту.

– Вот ведь, а палку-то свою оставил, – проронил Бродяга, указывая на воткнутую в землю клюку.

– А эта уже третья ночь! – восхищенно добавила Юля.

– В нас, сухощавых, конечно, столько не влезет, – снова попытался пошутить я.

– Отчего же! – возмутился Гордей, разгребая голой ступнёй золу, – Я вот, пока не закодировался…

– Ладно, будет вам! Сейчас начнутся разговоры, кто, да сколько, – озорно улыбнулась девушка.

– Палку – это ему Локи «подарил», – сказал я задумчиво, – С полгода уже будет.

– Кто это, Локи? – переспросил Бродяга, вороша нодейку.

– Есть такой парень в Горьком, между прочим, тоже рыжий, как полагается. Мы с ним на форуме, в Интернет, как и с многими здесь, познакомились. Ну, взял он себе ник скандинавского бога. А Локи у германцев – это что-то типа Гермеса будет, чёрный шут, одним словом, трикстер…

– Чего? – не поняла Юля.

– Тот, кто помогает людям и богам верно оценивать их значимость.

– А… – протянула она, – Но Ренат и не зазнавался, кажись. И чего дальше?

– Приезжает наш Локи в Москву, тут моментально портится погода. Живёт Локи с неделю у Рената – у того системные блоки один за другим горят. Ренат – на все руки мастер, электроника у него «на задних лапках» ходит и «по струнке» стоит – собирает нашему нижегородцу машинку и отправляет домой. И что ты думаешь? Хотя сезон дождей мигом оканчивается, и дня не проходит, как у радушного хозяина начинаются проблемы с ногой… Он только сейчас оклемался. А так совсем неходячий был. «Генеральский эффект» именуется. Это когда объективные законы физического мира попадают в зависимость от человека, не осознанную им. Совсем погано, если эффект присутствия «начальства» проявляется на показательном выступлении перед ним же самим, родным. Вот вчера ещё в лаборатории всё работало, испытывали, проверяли, перепроверяли, а давеча – пришла с начальником его референт, улыбнулась – ничего не запускается. А погладила агрегат ладошкой…

– Мудрено! – сказала Рыжая, а бесенята снова затеяли игру в её немыслимых очах.

– Знать, сильно этот Локи в своё время богам насолил! – поправился я. – Природа отыгрывается на тех, кто каким бы то ни было образом потворствует носящему это имя… По большому счёту Ренат сам виноват, Локи тут ни при чём. Это как раз второй случай, когда ник, взятый в шутку для Интернет, меняет не виртуальную, а реальную жизнь. Ренат назвал себя в сети не вполне подходяще – Бабай-Ага. В наших-то широтах Яга – древняя языческая богиня, у которой, как ты помнишь, одна нога не похожа на другую. И у скандинавов есть такая – Хель… А, и об имени! – хлопнул я себя по лбу, найдя, наконец, повод, оставить эту скользкую тему, прикосновение к которой без особого повода чревато непредсказуемым. – Ты желание загадала?

Она сверкнула глазами на Бродягу, сидящего слева, тот зарделся, как мак, я заметил бы это невооружённым глазом и не в такую темень, а тут уж светает.

– Загадала! – улыбнулась Рыжая и взялась за гитару.

Она пела об отважном бумажном солдатике, что готов был дважды шагнуть в огонь и дым. Потом она пела ещё и ещё, многое такое, чего даже я не слышал на своём походном веку. Длинные девичьи пальцы уверенно брали аккорд за аккордом, мелодия послушно текла, бередя душу, или что там ещё имеется вместо неё…

Богатырский храп Рената я бы узнал из тысячи.

Хорошо, что это Рыжее чудо ни о чём не догадывается, а занудство физика ей – «до лампочки», на то и «генеральский эффект».

2.10.2000

Великий и Ужасный, или Планета Гудвин

Западным писателям-фантастам

Свежий шестибалльный ветерок, как сумасшедший, теребил защитный комбинезон. Я прикрыл глаза ладонью, но ветер прилепил её ко лбу. Пришлось повернуться боком. Разжав пальцы, я таки глянул в сверкающий борт звездолёта и рассмеялся. На меня взирало чье-то плющевое безволосое лицо, с одной стороны напоминающее студень, с другой – больного флюсом. Этот ветер навеял кучу воспоминаний, которые полезли из головы наружу и, воспользовавшись замешательством, скрылись в дебрях предательской планеты. Я было погнался за ними, чтобы впихнуть обратно, но увяз в болоте и жутко вымазался.

К счастью, раса разумных комаров на Гудвине, по данным учёных, была давно истреблена на корню расой разумных птиц, а та, в свою очередь, не менее разумной и многочисленной расой летучих кошек. Кошки вымерли сами.

Держу пари, в таком свинячьем образе меня никто бы не узнал, но я люблю путешествовать в одиночку.

Ещё год назад в центре реабилитации после очередного перелома ушей, шеи, позвоночника, рук и ног, я встретил старого друга Веога Лоора. Мы были вместе ещё с тех славных лет, когда я работал в Службе Контроля Времени, а он заведовал там лабораторией карманных хронотронов. Веог сделал неплохую научную карьеру, но сейчас даже я не позавидовал бы бедняге. Его состояние было ужасно в сравнении с моим, хотя профессор держался молодцом, изредка похихикивая.

За партией в сочинку, бесовскую игру, по-моему, названную в честь какого-то древнего города, за это смытого волной, мы разговорились о минувшей экспедиции Лоора. Всучив партнеру на мизере три туза, мы, довольные эдаким исходом, отправились в палату Веога, делить барыши. Тут-то он и посетовал, что в том полёте на планету Гудвин выжил лишь один, а значит, никто не сумеет подтвердить правоту его слов.

Выигрыш был солиден, пятьсот центавров, не считая молодильного яблока из созвездия Гесперид той же стоимости.

– Я слышал, ты быстро идёшь на поправку, – начал Веог, поглаживая правую половину окладистой бороды, правую – поскольку левая была выдрана безжалостными поклонницами.

– Скоро выпишут! – подтвердил я, покусывая ус.

Я прежде всегда непроизвольно покусывал ус, когда предчувствовал выгодное дельце.

– И у тебя есть шлюп, – продолжал Веог Лоор, мученически глядя мне в глаза.

– Сколько? – спросил я.

– На огрызок от яблока Гесперид, – был его ответ.

– Нет, ну что вы, профессор? Мы давнишние приятели, Веог! Грешно наживаться на дружбе, – вспыхнул я от ушей и до кончика хвоста.

– Тогда по рукам!

– А в чём там дело? – осведомился я, потирая ушибленную ладонь.

– Ты мне тоже не поверишь! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! – парировал Веог Лоор, – Но сойти с ума там можно без особых хлопот, – по-отечески предупредил он затем. – Cильно удивлюсь, если ты продержишься неделю.

На том и расстались.

А в понедельник я уже бесстрашно припланетился на Гудвине.

Ну, да за свой рассудок мне не стоило беспокоиться, так я по меньшей мере считал – ведь нельзя же сойти с того, на что не вставал.

Я быстро разбил лагерь, это мне тоже, как «дважды два», отобедал и заснул покойным сном, доверив охрану последней модели РСЗЛ (если кто не знаком с новомодной аббревиатурой, это – рациональная система замены личности).

Мне грезилась степь, русские приволья, заходящее солнышко и неумолимые стрибы, так и веющие, нахалы, стрелами на хоробрые полки Игоревы, на поверку оказавшиеся одним, крайне разнузданным войсковым соединением.

И всё-таки я почти с нежностью вспоминаю те молодые далекие годы, когда под видом варяга я затесался среди ближних Север-новгородского, или, может, Новгород-Северского князя.

На весёлом пиру я улучил момент и, наконец, выяснил вопрос, столь занимавший наших ученых:

– А кусала ли того самого Олега злая гадюка, или он почил сам?

Игорь быстро раскололся, признав, что всё это домыслы прощелыги Нестора.

Потом мы ещё выпили, и ещё. По пьяной лавочке феодал наговорил мне кучу пошлостей, я не мог терпеть и в самых непарламентских выражениях предостерёг его от похода на половцев:

– Гляди, вон и темнеть начало, Господь гневается! – увещевал я Игоря.

На поминание Господа он вмиг обиделся и потянулся за какой-то железякой:

– Дурак, то ж луна по солнцу, отцу своему бытует. Бывает, и всё лоно его закрывает!

Хронолёт недавно смазывали, и мне посчастливилось быстро, а главное, почти бесшумно, скрыться с глаз долой всего прославленного Полка…

Ужасающий звон вернул меня к действительности. Эти модерновые РСЗЛ не стоят яиц птицы Рух! Глянул в иллюминатор.

Почтенный рыжебородый воин, одетый по всем правилам беспокойного времени, колошматил булавой в дверь люка. Злорадно посмеиваясь, недалече толпилась и дружина невесть откуда взявшегося князя. Откуда весть? Из средней истории.

– Выходь! Нечестивый половец! – орал мужик.

– Стучи! Стучи себе! – подумал я, повернувшись на бок, – Допотопная железяка не оставила бы и вмятины на сплавах двадцать первого века.

Смеркалось…

Полк обосновался у лесочка, как раз при болоте. Развели костры. Воины дожидались возвращения неугомонного Святославлича.

«Как вас только половцы не утихомирили?» – посетовал я и перевернулся на другой бок.

С рассветом, когда я и не мечтал глотнуть свежего воздуха да опорожнить резервуары, неожиданно пришло освобождение… Слетались злобные грифы. Ханы постарались на славу.

Отвалив люк, я выкарабкался наружу, чтобы получше рассмотреть птичек. По логической цепочке, уже озирая девственный лес, вышел на грифонов, а там потянуло и на Египет. Словом, ничего не оставалось, как выбраться, в конце концов, к сфинксам.

Местные сфинксы – не чета нашим. Живут стадами, питаются про запас путешественниками, вроде меня, предварительно засыпав их загадками. Это у них наследственное. Но вопросы разнообразием не отличаются, ещё царь Эдип…

Ага? Эдип – тот, который женился на собственной матери? И его несовершеннолетняя дочь погибла в склепе… Бедная девочка!

Из чащи показался Серый Волк, уши которого в распор придерживали ярко красную кардинальскую шапочку.

– Здорово! Куды ть спешишь? – окликнул он по-французски.

– Ду ю спик Инглиш? – поинтересовался я.

– Ес, ес! – не давал выкрутиться волк, ковыряя когтем в клыках.

– Иду, куда глаза глядят.

– И я с тобой! Вдвоём и дорога короче, – затянул серый уже на мотив русских народных.

За долгие годы путешествий в компании Веога по векам и эпохам я привык ничему не удивляться, а говорящий хишник – так это и вовсе не артефакт.

Увы! За ужином, проявив зверский аппетит, он отравился мясными концентратами, самым печальным образом. Вернусь домой – подам в межгалактический суд на поставщиков.

Планетка не заставила долго ждать и во вторник меня вызвали на дуэль. Я пожалел старика Сервантеса, но вызов принял. Рыцарь печального образа погрозил копьём, а я добил его морально, мигом нарисовав в воображении реактивный двигатель, замаскированный под ветряную мельницу.

Планета казалась ребёнком, и эта игра забавляла младенца. Забавляла она и меня, но на всякий случай я проверил пожарную сигнализацию и заглянул в аптечку скорой помощи. Там стояло три пузырька, по словам Веога, напутствовавшего меня – на все случаи жизни. На первом рукой профессора было написано: «Проклятая», на втором «Царская», а на третьем – «Выпить в крайнем случае». Надписи «Яд» ни на одном не значилось.

В среду в 10.00 по планетарному времени заявился Руджиери, попросив справочник по ядам. Я разочаровал его, в электронной библиотеке по флорентийским ядам ничего не оказалось. До полудня гоняли чаи, весь распорядок полетел кувырком. Ещё полчаса спустя при попытке к отравлению хозяина корабля – дурная привычка – гость был разорван на мелкие кусочки собакой Баскервилей.

Болото навевает особые воспоминания.

До 14.30, пока не глянул на часы, сам спасался от этого чуда природы, в 14.31 создал на пути у пса гигантскую сахарную кость. Пес стукнулся о неё лбом, но подачку принял, вскоре дог откликался на кличку Бобик. Ласковый был пёс, но к вечеру, не брать же его с собой на борт, зверь отбросил лапы. Не подумайте, что я изверг, но кость оказалась куриной.

Помянув его «Проклятой», я перешёл было на «Царскую», но вкус был ещё тот, и склянка осталась ещё не совсем пустой.

Тело животного, а может, и не животного, постепенно было впитано почвой и от него не осталось и следа, как и от знаменитого Полка – планета-ребёнок подтирала за собой, за неимением родителей.

Каждая игра кем-то придумывается, но не всегда в неё играет сам автор идеи. Я был обязан участвовать в этой игре, хотя придумывать её не желал. Гудвин, будь он неладен, являлся каждый раз в новом обличии.

В общем, в четверг, с утра уверенность в собственной непогрешимости и неуязвимости внезапно сменилась страхом. Дрожь пощупала спину, опрометью пронеслась по позвоночнику и развязала каждый нервный узел. Они заходили, как маятники – мозги грызла новая фантазия, поэтому голова чесалась. Я сбрил надоедливую поросль – дельце уже не представлялось таким выгодным и безопасным – и вышел, подышать свежим воздухом.

Свежий шестибалльный ветерок, как сумасшедший, теребил защитный комбинезон. Я прикрыл глаза ладонью, но ветер прилепил её ко лбу. Пришлось повернуться боком…

– А ты кто такой? – спросил я, не оглядываясь, но чуя остатками спинного мозга магнетический взгляд пришельца.

– Я – чужой, силициум тебе в лёгкие, – с восторгом ответил незнакомец, и восторгался он, как я понимаю, моей паранормальной способностью чуять, – Чужой, Великий и Ужасный.

– Ну, вот и познакомились, – приветливо улыбнулся я, оборачиваясь.

Он казался аморфным, хлюпающим, скользким, отчего еще более противным, чем я предполагал. У него было плющевое безволосое лицо, с одной стороны напоминающее студень, с другой – больного флюсом. И больше вообще ничего не было.

Я кинулся к люку, борт укрывал от не утихающих порывов, но Чужой оказался проворнее и протёк туда прежде меня.

– Отметим встречу? – предложил Великий и Ужасный, покосившись на недоеденные мясные консервы.

– Я пить хочу, – только и сумел выдавить я, поглядывая в сторону медицинского отсека.

– Сделаем, силициум тебе в лёгкие! – обнадёжил он, – Твоё здоровье, старик!

– Ой, нет! Не надо! Больше не надо! Не хочу…, мать твою!

– Не стоит благодарности, – отклонив вежливый отказ, он мигом напоил меня, обернувшись гелем, – За маму! За папу!

Он проник в пищевод и устроился «внутря», оттопырив мне пузо настолько, что я только к субботе докатился до аптечки, где был припрятан спасительный эликсир.

– Чужой – говоришь? – я хитро улыбнулся и из последних сил опрокинул в себя третью бутыль.

В воскресенье утром заметно полегчало. Благо при реабилитации мне меняли не только мозги, но и вставили пластиковый желудок.

Чужой, Великий да Ужасный, и предположить такого не мог.

Непрерывно рыгая четырёхфтористым кремнием, я добрался к пульту управления и рванул рычаг аварийного взлета.

Гудвин рыдал мне вслед, выплевывая в космос на сотни тысяч миль два фонтана, держу пари, солёных на вкус.

Бедный маленький Гудвин! Не плачь, малыш!

Ну, Веог! Одним огрызком ты не отделаешься!

2000