Текст книги "Мир в руках игрока (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кощеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

   Правое крыло, стремясь выиграть фланг противника, ушло далеко вперёд и оторвалось от центра. Левое крыло ещё только выходило из пролива, а резерв сильно отстал и мог подойти лишь через час. Назревала угроза распыления сил.

   Мориц, проклиная в душе глупость мобов, всегда умудряющихся из двух решений выбрать самое худшее, приготовился принять командование на себя и устремил свою сущность вниз, как можно ближе к поверхности моря и к тёмным телам кораблей, с высоты похожих на насекомых с сотнями лапок-вёсел и маленькими, бесчисленными паразитами-пассажирами на их плоских и изящно выгнутых спинах.

   Командующий флотом, дон Хуан Рийский, с крестом в пуках, поднимая моральный дух команд пламенной речью, переполненной обещаниями отпущения всех грехов и призывами к защите веры, проплывал в маленькой шлюпке вдоль линии изготовленных к бою судов.

   Мориц спустился пониже и прощупал эфир на предмет возмущений, вызываемых выходящими на связь «переписчиками». Удалённый от них на огромное расстояние, он мог лишь наблюдать и отдавать им приказы. Поддержка другими его особыми свойствами в данном случае исключалась. И он испытывал сильное сожаление, что не настолько силён, чтобы, преодолев разделяющее их расстояние, оказать им поддержку, вдохнув в них силу и мужество, а в их врагов слабость и панический ужас.

   Но и этого должно быть достаточно. Успех боя на 70% предопределяет правильное распределение сил и хорошо организованное командование. Соотношение потерь было не столь важно; главное разбить флот противника и не дать ему закрепиться на северном побережье.

   Внутреннее море находилось довольно далеко от главного очага предстоящей войны, но оттягивало на себя немало сил и ресурсов. Силы, концентрирующиеся там, нельзя было проигнорировать, так как сейчас относительно не значительные, они грозили, охватив всё побережье, разрастись до неимоверных размеров. Их следовало угомонить, и только после этого можно было сосредоточиться на основном направлении.

   Быстрее бы. В груди сжался плотный комок из туго скрученных приглушённых эмоций. Быстрее б схватиться и победить. Начать и закончить. Устал он. И кроме того, слишком много он хочет. Быстрее б дойти до конца и убедиться правду иль ложь ему говорили Владыки...

   Вперёд!.. Мориц отдал приказ, и командующий флотом, услышав его, заторопился назад, на свой корабль.

   На палубах кораблей возникло заметное оживление. Надсмотрщики расковали гребцов, а солдаты зажгли фитили у мушкетов и нацепили доспехи.

   Самые крупные, оснащённые артиллерией суда-галеасы вышли вперед. Наступил полный штиль, и оба противоборствующих флота двинулись друг к другу на вёслах.

   Артиллерия галеасов открыла огонь и вызвала замешательство в центре вражеского боевого порядка. Первая кровь пролилась, и открывшийся счёт складывался пока не в пользу торков.

   Союзники обладали большей огневой мощью, а их защитное вооружение – стальные и кожаные панцири – прекрасно защищало их от стрел, дождём сыпавшихся с вражеских кораблей. Торский лучник выпускал в минуту до тридцати стрел, большая часть которых, если и попадала в цель, не могла причинить ей ущерб. Стреле требовалась мягкая податливая плоть, в которую можно было ткнуться своим остриём. Мушкетная пуля была не настолько разборчива – пробивая броню, она намного эффективнее выполняла свою смертоносную функцию.

   При сближении торки понесли значительно большие потери.

   Паря над местом сражения, Мориц наблюдал за ожесточённой борьбой, выискивая слабости неприятеля и управляя распределением сил, посредством внушения своих мыслей капитанам кораблей, являвшихся «переписчиками». Он видел больше чем любой человек и предвидел то, о чём простой капитан, находящийся в самой гуще сражения, не имел времени даже задуматься. Подчиняясь его приказам, «переписчики» приближали союзный флот к победе.

   После боя люди воздадут им хвалу и подивятся, до чего же разумны и гениальны были принятые ими во время жаркой схватки решения.

   Одержав победу на левом фланге, Мориц сосредоточил своё внимание на центре, где скучилось более сотни галер, прижавшись друг к друзу бортами и превратившись в большое и шаткое поле для рукопашного боя.

   Управление боем здесь было фактически невозможно. Абордажная схватка равносильна стихии, подобно лесному пожару пожирающей людей и охватывающей один за другим корабли.

   Мориц взлетел ввысь, чтобы окинуть взглядом всё сражение и на подъёме столкнулся с чем-то бесплотным, тихим и малозаметным, но очень энергетически ёмким, заставившим его замедлиться и завертеться. Столкновение не напоминало столкновение двух твёрдых тел; это скорее было как лёгкое прикосновение осеннего ветерка, метнувшего в лицо солёные брызги, взъерошившего волосы и полосонувшего тело и душу холодной судорогой.

   Генерал на миг забыл обо всём и сосредоточился лишь на своих ощущениях. Было в этом прикосновении нечто знакомое, и он ощутил, как в животе, где-то чуть ниже пупка, зародилось плохое предчувствие, поднялось, вспучилось и разлилось по телу неприятным холодом, заставляющим мышцы и нервы напрячься. Разум, до этого бывший абсолютно спокойным, потерял равновесие и чуть было не вернулся в зал для совещаний, в его бренное тело. Мориц вновь услышал голос Курандо и монотонное пение медиумов, но воспротивился, подался назад и распластался по синему небу.

   Нечто спустилось. Мориц ощущал, как оно пульсирует и сокращается, наполняя небесный эфир неподдающимися расшифровке сигналами.

   Внизу, точно подчиняясь только что прозвучавшей команде, большая часть кораблей левого фланга торков развернулась и, ударив в правый фланг центра, потеснила и смяла его.

   Мориц ринулся вниз, налету отдавая приказы правому флангу, центру и галерам резерва.

   Нечто остановилось, будто в растерянности, наполнило эфир треском помех, чтобы ему воспрепятствовать, и медленно, словно колеблясь и удивляясь что оно не одно в этом месте, принадлежащем ветрам и ему, устремилось навстречу.

   Соперник! Мориц тоже испытывал удивление. Обычно контакты астрального уровня между двумя противоборствующими сторонами были исключены, и то, что произошло, полосонуло по нервам, вызвав целую гамму эмоций. Он вспомнил Курандо, разглагольствующего о скверной работе Создателей. Мир несовершенен, в нём много ляпов, нарушающих общие правила.

   Они вновь столкнулись. На этот раз удар, направленный не по касательной, оказался значительно ощутимей. Их встреча была как столкновение двух встречных волн, взаимно поглощающих друг друга. Они столкнулись не лбами, а сущностями, прошли друг друга насквозь и остановились, смешавшись и спутавшись в единый, замысловатый клубок.

   Морица поразил поток промчавшихся сквозь него чужих мыслей. Он испытал шок, ощутив нечто схожее на раздвоение личности. Знакомое ощущение накрыло его с головой, вызвав страх, беспокойство и удивление. Он содрогнулся, сжался, напрягся, будто оказавшись в переполненном кошмарами странном сне, и почувствовал как душа расползается в клочья, превращаясь в кусочки мозаики, выкладывающейся в необычный орнамент, мешаясь с обломками драгоценных камней и цветного стекла.

   «Приветствую тебя, Генерал...»

   «Ты же умер...»

   «Ты тоже...»

   Они слились в жуткий сплав, подо ретый их общими страхами, неприязнью и ненавистью. Одно существо... Нет, два... Нет, всё же одно!

   Мориц ощутил, что тонет в болоте. Его засосало, втянуло с сытым причмокиванием, поглотило всего с головой и прижало к утопленнику с бледным, ненавистным лицом.

   Сколько они друг с другом боролись, пытаясь размотать этот жуткий клубок, неизвестно, но они всё же почувствовали, по прошествии вечности, что битва внизу наконец-то закончилась. Их позвали назад. Открылись врата, и голоса медиумов нежно запели, колыхая влажный от пота богов остывающий воздух.

   Мориц взревел, испытывая боль разрываемой на куски воображаемой плоти. Сознание померкло. Он перестал быть собой. Их обоих схватили за шиворот и тянули в разные стороны, пытаясь оторвать друг от друга.

   Господи, боже ты мой!.. Какое усилие!.. Кто кого... И кто здесь есть кто?..

   Что-то треснуло, расцепилось. Гром пронёсся над морем. И он, испытав облегчение, зарыдал, проклиная того, другого, кем бы он ни был.

   Домой. После трудного дня его вернули домой.

3

   Мутная, тошнотворная слабость сомкнулась подобно волнам, захлестнув собой его тело, едва он очнулся и раскрыл болящие от переутомления глаза. Бледными мазками перед ним маячило несколько лиц.

   – Ваша светлость, как вы себя чувствуете? – незнакомый голос резанул слух, и Мориц напрягся, чувствуя себя беззащитным перед склонившимся над ним чужаком. Кто это такой, и как он здесь оказался? Где Курандо?

   Преодолев боль в глазах и сфокусировав взгляд, он не узнал никого из склонившихся над его ложем людей.

   – Кто вы такие?

   Вопрос, непроизвольно сорвавшийся с губ, вызвал недоумение на их бледных, до отвращения, лицах.

   – Ваша светлость, как вы себя...

   Мориц попытался подняться. Его поддержали. Тело было словно чужое, и не только потому, что плохо ему подчинялось. Испытывая головокружение из-за резкой попытки встать, он заметил, что одет по-другому, и испытал лёгкий укол паники, не узнав обстановку в роскошно убранной комнате.

   Люди вокруг него излучали заботу. Он чувствовал, что перед ним «переписчики». Мысленно сосредоточившись, он попробовал заглянуть в душу каждого, но усталость подсекла ему ноги, сгубив это намеренье в самом зародыше.

   Он заснул. Его не тревожили. Лишь поздней ночью прошуршали по полу тяжёлые юбки, скрипнул стул у изголовья, и нежные женские руки осторожно коснулись волос, поправив непослушную чёлку.

   Он уловил это сквозь сон и счёл продолжением сна. Он улыбался. В этом сне не было места кошмарам.

   Проснулся он ранним утром. Ещё было темно. Некоторое время он просто лежал, борясь с прокравшимся под одеяло холодом.

   Поднимающееся солнце обелило восток и развеяло царивший в комнате мрак. Мориц встал.

   Босиком, ёжась от холода и удивляясь этому проявлению изнеженности, списывая её на усталость, он прошёлся по комнате в поисках своей привычной одежды. Не нашёл. И это наполнило его беспокойством.

   Он всегда держал у изголовья палаш, и был удивлён, найдя на ночном столике вместо него парочку комбинированных пистолетов.

   У него таких не было. Взяв в руки один, выполненный в виде небольшого кинжала, он внимательно изучил все детали, предварительно убедившись, что он заряжен.

   Пистолет весил чуть более фунта. Слегка изогнутая, отделанная перламутром рукоять непривычно помещалась в ладони. Детали замка были изящны и оригинально украшены. Вдоль ствола тянулось отполированное до зеркального блеска обоюдоострое лезвие, шириною в два пальца и выдающееся за ствол на ладонь. Изящная штучка. Маленькая, смехотворная, но смертоносная.

   Мориц плотнее сжал рукоять, взвёл курок и прицелился. Возникло желание посмотреть на себя в зеркало. Как он смотрится с этой игрушкой? Не слишком ли глупо?

   Пересёк спальню и приблизился к зеркалу, повешенному, почему-то, за ширмой в углу. Один взгляд, и игривое настроение внезапно исчезло, расколовшись в мелкие дребезги. Он поднял руку и выстрелил, не успев сообразить, что стреляет в себя. Изображение перед ним разлетелось и осыпалось на пол со стеклянным жалобным шелестом, а в стене осталась дыра.

   Перед ним лишь на миг промелькнул давний враг, но этот миг оказался опасней укуса змеи. Сознание помутилось, дыхание обилось, а в груди зародилась истерика.

   – Нет, это не я!!!

   Рухнув на колени и зажмурив глаза, он, тем не менее, продолжал лицезреть своё отражение и царапал ногтями лицо за то, что оно было уже не его, а Сифакса.

Чужой

1

   Они влетели в спальню подобно испуганным птицам. Одержимые страхом за него. Нет, за Сифакса.

   Мориц ощутил всю глубину разверзшейся перед ним пропасти и понял, что нет дна у безумия и погружение в него – бесконечный процесс. Воспари, упади, разорвись на куски! Вернись туда, откуда пришёл!

   Они упали вокруг него на колени. Вцепились, отводя, от расцарапанного в кровь лица руки и пытаясь унять его беснующееся в припадке тело.

   Кто-то упал на ноги, кто-то поддерживал голову, не давая ей биться об пол, кто-то шептал на ухо успокаивающие, но пронизанные испуганной дрожью слова.

   -Чужие! Чужие!!!

   Генерал рвался из их цепких рук, расплёскивая боль, ярость, и исходя неистовством. Горло саднило от крика. По подбородку стекала слюна. Лица людей мелькали как пролетающие мимо деревья при бешеной скачке. Редко на каком фокусировался взгляд, и тут же соскальзывал, не находя знакомых примет.

   Они были чужими. Он их не знал. Он никогда их раньше не видел, ни в этой, ни в какой-нибудь другой своей жизни.

   Он тоже был здесь чужим. Чужим среди чужаков. И осознание этого стягивало его тугой сетью, перекрывая дыхание и вены, душа его разум. Безумство в безумстве, безумство...

   Нежное прикосновение двух женских рук бросило его в тихую дрожь. Он иссяк, внезапно увидев перед собой знакомое до боли лицо. Отчаянье и бешеный страх в одно мгновение омертвели и рассыпались. Он застыл, не веря глазам, глядя на прекрасный овал лица, маленький, остренький подбородок и тонкий, слегка вздёрнутый носик. Россыпь веснушек и большие , голубые глаза сокрушили его мягким толчком, выбив у него из-под ног ощущение реальности и заставив позабыть обо всём.

   – Изабелла...

   Она удивлённо моргнула. И, стоя возле него на коленях, отерев кружевным платочком его подбородок, припала к его искусанным и липким от крови губам.

   Поцелуй был неистово сладким. Он опьянял сильней чем вино, разгоняя по телу кипящую кровь, сокрушая пульсирующими толчками разум, разжигая огонь сладострастия и воскуривая на нём фимиам из удивления и непонимания.

   Его отпустили и он, тихо млея, ощутив руки свободными, не знал куда их деть, боясь и в то же время желая сомкнуть их на талии склонившейся над ним гибкой фигуры.

   Изабелла... Умирая от счастья, Мориц твердил это имя, краем ещё не померкнувшего сознания понимая, что не сходит, а уже свихнулся с ума.

   Но ему было уже на всё наплевать. Он парил, погружался в себя. Это было сказочно, невероятно, и продлись ещё хоть на миг – разум его скончался бы окончательно.

   Завершилось. Она отпрянула от него, как насытившийся юный вампир от одурманенной чарами жертвы, и поднялась на ноги, принуждая встать и его.

   Мир вокруг стал проступать, вновь обретая реальность. Мориц ощущал себя как во сне – разум его, не устояв под давлением, отказался от критического восприятия действительности и просто принял её как волшебную сказку. Не надо ни о чём беспокоиться. Лови миг счастливой удачи. Живи, дыши, люби вместе с ней. Не надо пытаться объять необъятное.

2

   – Ты меня снова спасла, ещё раз вернув мой разум к жизни, – произнёс он ей, когда минуло три дня.

   Она потянулась, заставив восторженно скрипнуть кровать и ослепив его белозубой улыбкой.

   – Да? И как я это смогла?

   Она притянула его к себе, и мир для него снова померк, смазавшись и отодвинувшись вдаль, когда он погрузился в пучину любовных утех, жарких, сладостных, необузданных.

   О эти ночи и дни! Беспрерывная череда ярких вспышек. Длинный миг счастья, любви, эйфории от неожиданно свершившейся мечты.

   Но ничто не бывает до конца совершенным и даже самое прекрасное вино имеет горький осадок. Мориц стал ощущать его вкус постепенно, не сразу осознав в чём заключается горечь и сладость принятого им необычного яда.

   Он уже не был собой. Трижды был прав его советник Курандо – Создатели схалтурили во время своих трудов над созданием мира, и забыли, или же поленились, устранить «некоторые явления, которые иначе как ошибками не назовёшь».

   Мориц с трудом воспринял переселение. Разум его недоумевал по поводу того, как он, сверхгерой, один из наиболее развитых и продвинутых сверхполководцев, смог уподобиться обычному «переписчику» и «переписаться» в тело другого сверхполководца, защищенного не только своими особыми свойствами, но и большим расстоянием.

   Господи! Если ты существуешь. Да пусть отсохнут неумелые руки Создателей.

   Их перепутали. Во время столкновения в астрале их разумы, соприкоснувшись, сбили друг другу «настройки», и их растянули помощники, не подозревая, кого на самом деле они возвращают.

   Он здесь. А Сифакс должно быть там, в его теле. Или же, может быть, он сгинул, рассосавшись в пространстве? Нет, сомнительно. Наверняка он благополучно вернулся, и теперь обладает всем тем, что Мориц в течение очень долгого времени создавал и отлаживал.

   Невероятно. Их роли перевернулись, и мститель занял место жертвы. Теперь у Сифакса есть возможность за всё поквитаться.

   При мысли об этом Мориц расхохотался.

   Девушка у него под боком с любопытством дёрнулась, выгнулась дугою, освобождаясь от его цепких объятий, и, заглянув ему в лицо, поинтересовалась:

   – Что тут забавного?

   Мориц подавил нервный смешок. Стряхнул с себя все негативные мысли, эмоции, и притянул девушку ближе, покрывая её поцелуями и погружаясь в тёплую, пьянящую вседозволенность. Разум его вновь помутился, удары сердца вошли в новый ритм. Он шептал ей слова: нежные, отрывистые, жаркие; разрушая этим сам себя, отдавая ей свою душу по капельке. Он произнёс её имя, и идиллия вдруг взорвалась, – он получил несильную, но довольно звонкую пощёчину.

   – За что? – недоумённо спросил он, и в ответ получил сцену ревности, удивившую и потрясшую его до глубины души. Он вновь – в который раз за последнее время! – почувствовал, как из-под ног уходит твёрдая почва. Он вновь оказался на пустынном пространстве растерянности, в самом сердце трясины неопределённости и неведения.

   Её звали не Изабелла. Где он вообще услышал это вздорное имя?! Её зовут ЮЛИЯ, и чужое имя в его похотливых устах наводит её на нехорошие мысли. С кем он спутался?! Чем он вообще занимается, когда её нет рядом?! Она теперь твердо знает: развратом. Он так погряз в этих делах, что теперь даже не в состоянии разобраться, как зовут ту, которую он в данный момент обнимает.

   Оглушённый открывшимися новыми обстоятельствами Мориц вместо того, чтобы её утешить, успокоить и обнадёжить, ринулся в словесную перепалку, контратакуя множеством стихийно возникших вопросов.

   Откуда она родом? Помнит ли о своём прошлом? Знакома ли с графом Константином Барлом и Морицем? Почему её память исчерпывается только смазанными детскими воспоминаниями и последним неполным годом?

   Он её испугал. Он прочёл это в её внезапно заискрившихся слезами глазах. Ощутив укол совести, он в свою очередь испугался, почувствовав призрачный холод возвращения прошлого, когда он только проснулся от многолетнего сна и один только его вид вызывал в ней... в Изабелле панический ужас.

   Он растерялся, вновь уподобившись старому, очерствевшему, от обилия пролитой им крови, солдату.

   Она убежала. А он остался, придавленный грузом холодного, мёртвого прошлого, накрепко впившегося в него крючьями воспоминаний. Он вновь перебрал в памяти все былые обиды и неудачи, и старая, кипучая ненависть снова всплыла, покалывая его в самое сердце и заставляя волком выть от злобы на мерзавца Сифакса за то, что тот, как и десять столетий назад, вновь украл его девушку, и даже больше – он прибрал к рукам его тело, подсунув ему свою мерзкую, никчёмную оболочку.

   Мерзавец! Как он ненавидел это лицо!

   Не в силах сдержать свою ярость, Мориц перебил в замке все зеркала, внутренне со злобой желая, чтобы при этом на физиономии Сифакса появилось не меньше ссадин, чем на его разбитых в кровь, об стекло, кулаках.

3

   В этот день он её не нашёл. Она где-то спряталась – достаточно хорошо, чтобы сбить его с толку, и он, бродя по замку, терялся в догадках, порождающих плохие предчувствия и разжигающих мрачный огонь затаённого страха, запертого за пудовыми замками, но бередящего душу смутными ощущениями.

   Он находился в пугающем положении. Он осознал это только сейчас и чем больше он об этом задумывался, тем острее перед ним представала опасность.

   Он чужой среди чужаков, и если среди «переписчиков» Сифакса есть хоть один, отдалённо напоминающий Курандо, то он недолго сможет скрывать свою сущность. Его быстро раскусят, и как поведут себя докопавшиеся до истины «псы» Сифакса – можно только догадываться.

   Мориц задался вопросом: а как бы повёл себя он, узнав, что у него внезапно сменился хозяин? Остался бы верен прежнему, или же безразлично воспринял данную перемену?

   Внезапно он остановился как вкопанный. Его поразила промелькнувшая в мозгу аналогия.

   «У нас нет постоянных хозяев. Нас передают с рук на руки. В течение десятка веков я сменил уже не менее двух десятков Владык».

   Он рассмеялся. Нервный смешок пронёсся по пустынным коридорам и залам старого замка. Это забавно: «переписываются» оказывается все – не только обычные люди, но и Владыки и сверхполководцы.

   Смешок оборвался на пронзительной ноте. Что-то он очень сильно расклеился. Надо взять себя в руки. Нервно массируя виски и лоб, он попытался привести в порядок свои хаотичные мысли.

   Он в стане врага. Но не является ли теперь этот стан его собственностью? Если так, то как следует ему поступить? Стоит ли его присвоить себе, или же, как и прежде: «не брать ничего самовольно из имперской добычи и, отдав её им, покорно просить вернуть её, если можно»?

   Нет! Дикий страх пронзил его острой иглою. Он уже один раз всё им отдал. С него хватит. Ему надоело терять, и не важно как зовут теперь девушку – Ирия, Изабелла, или же Юлия – он так просто её не отдаст. Он долго служил верно Владыкам. Он многим пожертвовал. Пора и остановиться. Должно же прийти когда-нибудь время, когда он сможет пожить лишь для себя.

4

   Сны – это зеркало нашего внутреннего состояния. В снах нет запретов, и то, что глушится, запирается днём, пробуждается ночью и обретает свободу. Сны – это скопище мыслей, поднятых со дна подсознания страхами, желаниями, совестью.

   Мориц спал. И сон его был глубок и тревожен. Он словно плыл в подземном туннеле, и тяжёлые каменные своды, нависая над головой, дышали угрозой. Он нервничал, зная, что ему предстоит неприятная встреча. Он плыл на свидание с очередным Владыкой и содрогался, как нашкодивший школьник, не желая представать перед его взором, ибо отчётливо осознавал, что дух мятежа уже пустил в его душе свои корни.

   Он нырнул глубже под воду, чтобы стать незаметнее. Какая-то часть его разума твердо знала, что всё, что с ним сейчас происходит – ненастоящее, но другая, та самая, которая воспаряла из-под гнёта дневной логики, неистово верила, что всё это взаправду.

   Он ощущал внутренний зов и чувствовал, как чужой, преисполненный властной важности взгляд шарит во тьме в поисках его. До его ушей донёсся голос Курандо:

   – Мориц... Массанаса... Я знаю ты здесь. Отзовись...

   Мориц молчал и голос, отражаясь от каменных сводов медленно наполнялся раздражением и злостью. Слова, словно тяжёлые окаменелости, падали в воду, подымая фонтаны брызг и отравляя её своим едким ядом.

   Мориц молчал. Он был нем даже тогда, когда, вытеснив собой воду, его тела коснулась сильная кислота. Кожа в месте контакта будто нагрелась. Ожоги острой болью полосонули по нервной системе.

   Ужас... Кошмар... Скажи же хоть слово... Нет. Никогда... Теперь уже никогда...

   Голос Курандо, издавая проклятья, поднялся до самой пронзительной ноты.

   –Ты думаешь, тебе это так просто сойдёт? Нет, ошибаешься! Мы с тобой ещё повстречаемся! Нельзя просто так взять и оставить Хозяина? Мы ещё встретимся. Нет пощады предателю!

   Голос затих, удаляясь. Мориц попал в прохладный свежий поток и стремительно поплыл по набирающему силу течению. И только покидая туннель, с водой, с грохотом вырывающейся на свободу, он позволил себе прокричать, ощущая, как в душе сложились вместе все кусочки мозаики, определяющей его поведение:

   – С меня хватит! Я устал от Владык. Я не игрушка, ибо ощущаю вкус жизни по-настоящему!

Игра

1

   – Изабелла... Юлия... – он смутился, неверно истолковав её взгляд. Она бросилась к нему и повисла на шее. Её жаркие губы зашептали в самое ухо:

   – Прости... Я не сразу всё поняла... Я вижу, что с тобой происходит... Я обожаю тебя... Но не надо отчаиваться. Подумаешь флот... Ты построишь другой... Я знаю, ты сможешь...

   Он обнял её – нежно и осторожно. Мысли нестройной толпой пронеслись в голове. Надо бы рассказать ей правду. Но не всю правду! Он изменился – да. Но он не хотел бы, чтобы она узнала насколько.

   Юлия-Изабелла продолжала бессвязно шептать, и он не сразу заметил, что она плачет.

   – Ко мне приходили твои люди... Они говорят, что твоё состояние просто ужасно... Прости, я не заметила... Ты так в эти дни был ко мне ласков.

   – Из... Дорогая моя, когда я там... был... над морем... кое-что со мной произошло...

   – Знаю, знаю. Ты проиграл битву.

   – Проиграл? Нет... Не знаю, – он растерялся, сомневаясь с какого конца начать рассказывать ей то, что собирался, – Это неважно.

   – Но твои люди сказали...

   – Почему они сразу не явились ко мне?

   – Ты в последнее время всех пугаешь... Они что-то чувствуют... Я не поняла...

   – Я потерял память, – он даже обрадовался, произнеся эти слова, – наконец он нашёл, что солгать, чтобы ложь более-менее походила на правду. Хотя, с другой стороны, разве это не правда? Нельзя разве сказать, что это тело утратило старую память, заменив её новой?

   Он заглянул в её округлившиеся от испуга глаза.

   – Как же ты теперь?..

   – Не знаю, – он взял её за руки.

   – Ты не помнишь даже, как встретил меня?

   – Нет. Но хотел бы узнать... Вспомнить.

   Она припала губами к его холодным рукам, в душевном порыве изливая ему свою жалость.

   – Это случилось одним летним утром. Ты, по твоим словам, пробовал свой источник силы и перетряхивал имеющиеся в твоём распоряжении архивы...

   – Я нашёл тебя там?

   – Да.

   – А ты не помнишь, как я это делал? Как ими пользоваться и как получить к ним доступ?

   Она печально покачала в ответ головой. Нет, я не знаю. Мориц поник.

   – Я думаю, тебе стоит просмотреть свои записи.

   – Записи?

   – Да. Я видела у тебя на столе много бумаг.

   – Где?

   – В твоём маленьком кабинете. В башенке. Ты всегда там уединялся, когда тебе было трудно.

2

   Башенка была угрюмым мрачным сооружением, уродливым наростом возвышающимся над правым крылом замка. Поднявшись по шаткой винтовой лестнице и проникнув в комнатушку через люк в полу, Мориц огляделся, с неудовольствием отмечая, как здесь всё запущено.

   Многолетняя пыль лежала на всём, своим толстым покровом напоминая Генералу старое покрытое малозаметными письменами, послание – более тонкий слой пыли достаточно чётко указывал на те вещи, которым прежний хозяин уделял больше внимания.

   Обстановка в комнате была замысловата и больше всего напоминала склад старьёвщика. Её площадь была значительно больше, чем показалось Морицу сначала, и за грудами сваленных в общую кучу обломков мебели, картин, связок книг и странных, непонятного назначения, вещей, скрывалось как минимум две трети всего помещения.

   Свободное пространство поделили между собой несколько стульев, тумбочка, шкаф, по большей части заставленный книгами, и письменный стол.

   Мориц оглядел всё и разочаровался, не найдя ничего примечательного. Он сел за стол, поверхность которого была так же чиста, как помыслы у младенца. Недоверчиво проведя по столешнице кончиком носового платка, он убедился, что сравнение правильное. Кто-то на этом столе явно убрался, что было странно – вряд ли сюда забредали служанки.

   Пыль на полу, на которой красовались лишь отпечатки его башмаков, не могла намекнуть на отгадку.

   Мориц проверил выдвижные ящики стола и нашёл лишь письменные принадлежности и небольшую книгу, странным образом порадовавшую его знакомым тиснением на переплёте.

   Взяв её в руки, он убедился, что это уже знакомый ему томик стихов – точная копия того, который он в своё время нашёл в библиотеке графа, только в значительно лучшем состоянии. Видно Сифакс оказался большим ценителем поэзии, нежели «переписчики» Курандо.

   Было томительно странно держать в руках частицу его прежнего мира, в котором он являлся сам собой, а не оборотнем, и Мориц отнёсся к находке как к знамению, поддерживающему его в его намереньях.

   Раскрыв томик посередине, Мориц освежился чистотой и прохладой стихотворного слога, прочитав несколько строф. С лёгким чувством, полностью пролистав книгу и уделив особое внимание страницам которые отсутствовали в потрёпанном экземпляре, он взглянул на титульный лист и с удивлением обнаружил, что автором является сам Сифакс. Нахмурившись, Мориц вспомнил, как несколько сотен лет тому назад он, горя лютой ненавистью, уничтожал всё, к чему приложил руку его враг. Возможно, он своей собственной рукой не один подобный томик зашвырнул в жаркий костёр.

   Воспламенённые его слепой яростью, пылали не только книги, но и здания, памятники, города. Сифакс был плохим полководцем, но превзошёл его как созидатель. Впрочем, в этом отношении превзойти его было не сложно, Мориц никогда и ничего не строил, за исключением крепостей и машин разрушения.

   Оглядев более внимательно комнатушку, он узрел обломки былого Сифаксового величия и подумал, что если собрать вместе все мельчайшие осколки рассыпавшегося в прах его, Морица, прошлого, то это скорее всего будут ржавые помятые шлемы, кирасы, мечи, сломанные копья, изрубленные панцири и рваные знамена. Деятельность же Сифакса олицетворяли собранные в этой комнате обгорелые полотна картин, разбитые статуи, старые рваные книги.

   Забавно. Какие они оба разные. И оба, меняя историю, пропахали на этой земле значительный след. Но вот только на память о жизнедеятельности Морица остались лишь всеми позабытые курганы, поросшие бурьяном старые солдатские кладбища, да почерневшие от отбушевавших пожаров, медленно рассыпающиеся в прах развалины. Мёртвое царство. Чего не скажешь о творениях Сифакса, которые, не смотря на то, что многие из них подверглись разрушениям, сохранившись, пустили корни в душах людей и обрели новую жизнь.

   Разрушения и смерть мимолётны. Зёрна созидания вечны.

   Не в силах выносить одного даже вида этой, когда-то прекрасной, но давно превращённой им, Массанасой, в мусор, коллекции, он покинул комнату, с тяжёлым чувством закрыл люк за собой и, сжимая в руке томик стихов, медленно спустился вниз, ощущая, как стонет под его поступью, в такт поскрипывающим старым доскам ступеней, мрачное прошлое.