Текст книги "Дневник запертого в квартире (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Ахметшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)
Тогда руки Ольги пришли в движение и впервые с начала нашего (недоброго) знакомства выстроились в совершенно человеческом жесте, жесте отрицания. Розовые, дрожащие ладони умоляли: «Уйди, пожалуйста, уйди, я боюсь тебя больше всего на свете», и, наблюдая неуклюжесть движений девочки-подростка, я вдруг понял, что Ольга вовсе не умерла, не сгнила в телесной оболочке, словно забытое на солнце яйцо. Она потерялась – так же, как её сёстры. Блуждала по своему собственному лабиринту, надеясь найти выход, но натыкалась только на двери, ведущие в собственное прошлое.
«Это Акация, – сказал я не своим голосом. Перед глазами проплывало всё, что говорила мне Мария, кто-то словно быстро-быстро чертил это на песке между набегающими волнами. – Твоя мать».
Откуда-то из недр башни раздался крик – низкий, дрожащий, будто порванная струна, предсмертный хрип которой кто-то очень ловкий поймал в деревянную шкатулку. Оля попятилась, всё так же держа перед собой руки и переставляя ноги как паук, споткнулась о кровать, перевернула пару стульев.
«Я ничего плохого не сделала! – слышалось мне, хотя я и не отвечу под присягой, что эти слова не возникли в моём мозгу сами собой, навеянные сложившейся мозаикой. – Мама, не трогай! Мама, не бей! Мама, я была хорошей девочкой».
Мария была права. Перешагнуть порог во второй раз с Акацией на руках не составит труда.
«Твоя мама ни за что не станет такой, как была», – сообщил я несчастному существу, скрючившемуся в углу и сразу как будто уменьшавшемуся в размерах. Часть одной из башен откололась и с грохотом рухнула вниз, обнажив блестящее нутро. Осколки оставили на белой коже Ольги длинные кровоточащие царапины, изорвали одежду.
Пятясь, я вышел из комнаты, и пока Акация ела, добрый десяток минут обсасывал подозрения, стихийно возникающие в моей голове. Не хочет ли Мария совершить расправу? Но нет... пожалуй, нет. Считайте это ПРОЯВЛЕНИЕМ ИНТУИЦИИ. Душа младшей сестры таит куда меньше обид, чем могла бы. Мария – настоящее сокровище, чистое, понимающее сердце, которое не смогла запятнать вся грязь, что на него вылилась, и я рад, что мне представился шанс с ней познакомиться.
Я верю, что вместе мы найдём выход.
Поэтому прямо сейчас я исчезну из этого прогнившего насквозь места. Скорее всего, не навсегда. Бежать по разламывающемуся под ногами льду к центру озера – плохая идея. Всегда лучше держать направление к берегу, даже если там всё выглядит куда хуже. Постараюсь вернуть Марию, хоть на несколько минут, надо заставить её поболтать с сёстрами. Покажу ей глотку на кухне. Мы обязательно что-нибудь придумаем: она умная девочка, да и я ещё не окончательно сошёл с ума.
Поэтому до встречи, мои несуществующие читатели. Чувствую себя так, словно перешёл горный хребет. Ноги ломит, в животе пусто, голова раскалывается от избытка кислорода, но теперь дорога пойдёт под уклон. И я уж постараюсь не сорваться, обещаю вам.
Мы обещаем.
Глава 20. Нажать на спусковой крючок.
1.
Вскоре после того как первый раз увидела гигантский зев, Алёна Хорь поняла что значит «стоять на пороге». Оказавшись в квартире Валентина, она действительно нашла лазейку в специальные, подготовленные кем-то заранее сны, словно слайды, заправленные в старый проектор, и, включив их единоразово, умела теперь самостоятельно запускать громоздкую машину.
Стоило лишь закрыть глаза и погрузиться в лёгкую дрёму, как из тьмы проступали своды пещеры. Слева журчал ручей, и Алёна шла вдоль него, спрашивая себя: «Почему я одна? Куда подевался Юра? Это он ждёт меня там, у выхода?» А потом скользила на влажных листьях и видела перед собой, близко-близко, тёмную воду с плывущими у самого дна телами. Именно в этот момент приходило понимание о нереальности происходящего. Девушка выдёргивала себя из сна, содрогаясь от омерзения и страха. В какой-то момент она поняла, что находится гораздо ближе к гигантскому рту, чем раньше. Водопад грохотал совсем близко, так, что стоит отдаться на волю потока хотя бы на секунду... страшно даже думать, что тогда будет.
«Стоять на пороге» было очень дельным советом. Всего-то делов, что удерживать себя во сне, в то же время сознавая, что спишь.
Каждый раз, просыпаясь, Алёна сверлила тёмными глазами потолок. Ничего не выходило. Она упорно не желала вспоминать, что спит. Даже решившись пойти на риск – попробовать, осознав себя в момент падения, когда это было проще всего сделать, остаться во сне и на твёрдой поверхности одновременно, уцепившись за плющ или за край уступа, – она ничего не добилась. Страх вновь погрузиться в воду вышвыривал её в реальный мир и накрывал сверху крышкой – исцарапанным, грязным потолком.
Занятая этой головоломкой, она не вполне осознавала, что делает и говорит, когда появлялся супруг. Он отошёл на второй план, оставаясь частью прежней жизни, ненужной, как трамвайный билетик в кармане пальто. Проявляя эмоции, которые он от неё определённо ждал, девушка ставила на проигрыш старую плёнку, подсознательно изумляясь, как такой умный человек как Юра до сих пор не раскусил этот фокус, не выбросил кассету и силком не вернул её в реальный мир. «Валентин», «убийства», «Зелёный ключ»... слова и фразы вращались вокруг семенами одуванчика, не неся в себе практически никакого смысла. Она не замечала полёта ложки, в которой плескалась жидкая молочная каша, не чувствовала, как горячее нечто скользит по пищеводу, не просила воды, но пила с неосознанной жадностью, восполняя потерю влаги. Один раз, вынырнув из своего видения, Алёна с изумлением осознала, что находится в вертикальном положении, поддерживаемая чьей-то тонкой, но твёрдой рукой, и только задним числом вспомнила, что только что была в туалете.
Всё это было странно, но в действительности значило очень мало по сравнению с загадкой, над которой билась Алёна. Эта загадка грозила рано или поздно обратить её в пепел.
Зная Юру, который верил, что против любого недуга непременно найдётся своя таблетка, она бы никогда не стала брать из его рук какое-либо лекарство. Не в этой ситуации. Но порошок был мельче, чем могло зафиксировать воспалённое сознание, а жжение в желудке, в тот момент когда феназепам, всасываясь в слизистую, садился на скорый кровяной экспресс и мчался прямиком в мозг, не вызвало у неё никаких подозрений. Следующая остановка – ЦНС!
И вот, спустя час и пятнадцать минут после начала действия лекарства, Алёна снова здесь. Бредёт по скользким камням, беспечно балансируя на краю потока. Вглядывается в искорку света – определённо, дневного. И определённо погода там лучше, чем под веками у спящей тайги. На этот раз человеческого силуэта там нет. Может, пошёл навстречу? Или незнакомцу (кем бы он ни был) надоело просиживать штаны в ожидании непонятно чего... должны же быть у нормального человека ясным солнечным днём другие дела?
Как бы то ни было, Алёна не расстроилась. Она продолжала идти вперёд, сбивая с больших влажных листьев воду. Изумрудно-зелёная лягушка, прыгнув, приземлилась на её босую ногу. Удивительно! Пещера в этот раз более реальна... чем когда? Она здесь не впервые?
Согнав с шеи комара, Алёна огляделась, мучимая не вполне оформившимися подозрениями, и вдруг потеряла равновесие. Камни посыпались из-под ног, поток забурлил. Поздно за что-то хвататься – она уже летит вниз. Страшный сон, страшный сон, пошёл вон, – говорила мама, когда маленькой Алёнке снились удивительно яркие кошмары. Но сон не шёл вон. Ледяная вода пробирала до самых костей. Труп, коснувшийся её пальцами ноги, оставил после себя ощущение чего-то склизкого и пахнущего чесноком.
Алёна барахталась и гребла до тех пор, пока снова не смогла дышать. Она пыталась представить себе жёсткую постель в башне, прямо как у Рапунцели, но не могла.
Сон был слишком глубок. Он стал клеткой – такой, в которой она, домашняя певчая птичка, всегда мечтала поселиться. Только вот она хотела открытую дверцу...
Отрыв через три, два, один...
Тучи брызг, бессмысленно крутящиеся в воздухе мёртвые тела, и она, пусть сердце и бьётся, летит вместе с ними, вращаясь не менее бессмысленно и чувствуя, как волосы набиваются в рот, мешая кричать.
2.
– Эй, малыш! – Копатель загородил собой дверь. – Что-то потерял?
– Моя жена, – задыхаясь, сказал Юра. Он обхватил руками колени и резко, глухо кашлял. – Она...
– О, никаких причин для волнений, – мужчина взъерошил себе волосы, став ещё более похожим на киногероя восьмидесятых. – Великая глотка забирает её к себе. Поднимает на лифте на последний этаж, сечешь? А ты... ты проворонил свой шанс.
Не имея под рукой никакого оружия, Юра просто толкнул культиста коленом в живот. Тот крякнул, ударившись затылком о дверной косяк, вульгарно-добродушная маска сменилась звериным оскалом.
– Ты не выйдешь из этого здания! – крикнул он в спину бегущему по коридору учителю. – Ты не верен глотке. Один из наших братьев исчез, и я знаю: кое-кто может быть за это в ответе. У нас нет доказательств, но мы не суд присяжных. Слышишь? Ты потерял всякое доверие, когда спутался с уродцем.
Дом будто перекосило на одну сторону. Все его обитатели толпились у окон, выходящих на озеро. Восхищённо шушукались, словно дети, причмокивали, показывали пальцами, оставляя на стёклах жирные следы. Глядя на их затылки, Юра почувствовал, как сердце пропустило удар. Он бросился вверх по лестнице, где возле окон тоже были люди. Их челюсти безвольно отвисли, на подбородки стекала слюна.
Дверь в комнату Алёны была приоткрыта. Ворвавшись, Хорь увидел пустую кровать и смятое одеяло. Несколько волос на подушке и пятно пота на матрасе. Кроссовки валялись у задней ножки, шнурки бессмысленно струились в разные стороны, намереваясь связаться друг с другом, обогнув земной шар. Одежда сложена на стуле.
Он вернулся в тесный пятачок перед лестницей, развернул к себе первого попавшегося культиста и встряхнул его, заставив круглые очки свалиться с носа. Лысина его сияла, а багровые пятна возле рта, похожие на следы укуса каких-то тропических насекомых, вызывали странное сосущее чувство под ложечкой. Непривычно дорогой старомодный пиджак болтался на щуплом теле как на вешалке.
– Куда вы её дели? – спросил Юра.
– Это нисхождение! – с восторгом сказал человечек. Неопрятные усы над верхней губой топорщились, словно паучьи лапки. – Я консультировал эту женщину и был уверен, что рано или поздно она провалится в глотку, но не думал, что это случится как в старых легендах, через внетелесное перемещение!
Юра оттолкнул верещащего человечка и бросился к окну. Белая краска подоконника крошилась под его ладонями. На улице, на мостках тоже были люди, в небывалом возбуждении они показывали вверх, словно дети, увидавшие красивую стрекозу. Снег больше не падал, он валил стеной, растворяясь в воде. Примерно в десяти метрах над землёй был участок, где снежные хлопья теряли понятие верха и низа, кружились по спирали, обтекая прозрачную фигуру. Коричневые волосы свисали вниз, открывая мочки ушей и белый, чистый лоб.
Рывком Юра распахнул окно, поперхнулся холодным воздухом и выкрикнул имя. Никто не обернулся. Алёна, сложив руки вдоль тела, будто по-прежнему лежала на чём-то твёрдом, плыла прочь от дома. Вот она уже над водой, вот плещутся, как на ветру, полы халата, хотя это только видимость и движение воздуха не имеет над ними никакой власти. Вот по голым икрам пробегает судорога – Юра не знал, как он смог разглядеть это с такого расстояния.
Неведомое течение, которое, быть может, движет звёзды по небосводу и ворочает небесными светилами, влекло её в сторону голубого пятна.
Он сам не заметил, как оказался внизу. Отрезок «лестница-коридор-гостиная-терраса» смазался в два судорожных вдоха. Подошвы ботинок скользили по покрытой снегом земле. Сосны оглушительно трещали. Перед ним не торопились расступаться, восторженные, поднятые вверх лица были острее и выразительнее, чем лезвие топора. Юра бежал, и планета под ногами была как резиновый мячик. Гремящий дощатый настил, раскачивающиеся лодки, которым давно бы уже не помешал ремонт, снег за воротником, клочок газеты, что прилип к мыску ботинка, прыжок в ледяную воду, сразу глубоко: берега почти отвесно уходят вниз. Грести, грести... не потерять очки...
Подняв голову, Юра обнаружил себя всего в двадцати метрах от берега. Алёна гораздо дальше, она исчезала из его жизни стремительно, как мираж. Женская фигурка мерцала, словно блик на борту взлетающего самолёта. Спустя десять секунд она была уже едва различима в пурге.
Он проплыл ещё несколько метров, не опуская головы. Голубое пятно выглядело так, будто кто-то там, под водой, вскрыл себе вены. Оно словно... дышало. Лёгкая рябь на поверхности озера похожа на жабры. Полудохлая рыбина плавала на боку и била хвостом. Внезапно снег перестал идти и на другой стороне водоёма стали видны крыши, одна из которых принадлежала семье Вити. Над городом поднимался сизый дым.
Юра хотел ещё раз позвать жену, но горло перехватило. Холод набросился на него голодным зверем, шершавым, как у кошки, языком слизав все мышцы. Хорь обхватил себя за плечи и погрузился в воду по самый подбородок, каким-то образом ещё держась на поверхности. Он чувствовал, что сейчас ни в коем случае не должен отрывать от неё взгляда. Не должен моргать, даже если моментально замерзающая на морозе плёнка воды скуёт его глаза. Что-то страшное происходило, и он должен видеть всё до самого конца, чтобы знать, как это исправить – если здесь вообще можно хоть что-то изменить.
Движение прекратилось. Алёна замерла на несколько секунд. В какой-то момент Юра ясно видел очертания её подбородка, хотя на таком расстоянии это невозможно, будь ты даже индейцем по прозвищу «Соколиный глаз». А потом рухнула вниз (одновременно с этим Хорь глотнул воды) и пропала, не долетев до воды. Рябь на озере усилилась, словно искорки заплясали где-то в его глубине, но Юра туда не смотрел. В том месте, где в последний раз была Алёна – буквально в метре от воды, – воздух казался нарисованным акварелью. Он был абсолютно неподвижен, и эта неподвижность породила волну, которая захлестнула разум мужчины смесью горя и облегчения.
«Её украли – подумал он, не слишком-то осознавая, откуда взялись эти мысли. – Её украли прямо из-под носа у Изначального».
И у меня.
3.
Алёна не знала, как умудрилась не разбиться о камни. Чёрные, блестящие сталактиты, похожие на фонтаны застывших чернил, подались в стороны в тот момент, когда она начала падение, на лету прощаясь с жизнью.
Бесшумно погружаясь в небольшую заводь, точно под скалой, она видела, как падающие мёртвые тела поднимали целые тучи брызг. Окунувшись, Алёна достала ногами до чего-то скользкого (до трупа?), пыталась удержаться, но поток подхватил её и поволок дальше. Грудь сдавило от нехватки воздуха, в лёгких, словно в крошечных лампадках, зажгли по свечке.
Алёна оттолкнулась от чего-то, что могло оказаться только ещё одним трупом, погрузила голову во внешний мир. Она ужасно не хотела попадаться на глаза чёрным фигурам с баграми, но здесь был кислород, так что выбирать не приходилось.
Ненастоящий кислород в ненастоящей действительности! Несмотря на горькую ироничность мыслей, Алёна слышала, как трещат рёбра. Снаружи, кажется, вовсе не осталось звуков, все они были внутри: трепыхание сердца в сетке раздувающихся артерий, колючее ощущение в желудке, будто белый порошок, который она проглотила, находясь в башне, в номере 201 (да, теперь девушка вспомнила это), обернулся кристаллами соли. Организм бился в истерике, не желая признавать иллюзорность происходящего.
Она представила, как гигантский рот изогнётся в улыбке, когда скрытые во тьме глаза увидят, что среди тонн дохлятины в сети попалась одна-единственная живая рыбка. Как задрожат от волнения белесые, как мякоть червивого гриба, дёсны, как будет метаться там, в гигантской влажной полости, язык. Он непременно захочет почувствовать, как она барахтается, как глотательная мышца раздробит её кости и выдавит через рот внутренности. Зажмурившись, сделала последнюю попытку вернуться, но её будто связали по рукам и ногам, а потом запихали в авоську, как проказливого котёнка.
Открыв глаза, девушка, однако, не обнаружила ни рта, ни пчёлок, что таскали туда пищу. Сон оставался верен себе, играя по каким-то особенным правилам. Пещера изменилась. Раздалась ввысь и вширь так, что теперь смогла бы вместить в себя если не весь Кунгельв, то его половину точно. Стены, отвесно устремляющиеся к потолку, щеголяли хитрым узором; присмотревшись, Алёна поняла, что это не узор вовсе, а рукотворная крепость, галереи которой соединялись между собой вырубленными прямо в скале мостиками и уступами. Всё это ужасно древнее, – поняла она. Никто не живёт там сейчас, никто не жил и десятки тысяч лет назад. Чтобы посмотреть на последних его обитателей, нужно было погрузиться в пучину веков на миллион человеческих жизней.
Место рта заняло ничто. Ещё один обрыв, край которого был нарисован простым карандашом, и вода не низвергалась с него: она просто исчезала. Исчезали и трупы, и воздух, и само время, кажется, останавливалось там, неподвижной водной взвесью повиснув над пропастью. Алёна не видела ни дна, ни противоположной стены пещеры – только равномерное марево, густое, как головная боль.
Это была всё та же пасть, – поняла девушка, – только, так сказать, без грима. Алчущая, вечно голодная, не осознающая, что желудок, с которым она соединена, не наполнить и половиной земного шара, и всё равно продолжающая кусать, жевать и рвать на части. Настоящим артистам, мастерам своего дела, не нужны ни костюмы, ни гримёры, ни сценарий. Они таковы, каковы есть, и наблюдать за их жизнью – подлинное удовольствие. Девушка забилась, как жук, упавший на спину. Она не хотела смотреть. Всё, что она знает, что она видела вокруг – фальшь, но это не значит, что нужно прекратить играть роль, когда кто-то в твоём окружении снимает маску и являет всем желающим пустоту вместо лица.
Она знала только одно – ещё не пришло время. Она не хочет присоединиться к тем, кто покидает бал-маскарад, к белокожим жмуркам, похожим на тряпичные куклы.
Она хочет жить.
И эта мысль вдруг воплотилась во вполне осязаемую человеческую ладонь, которая поймала её запястье. Рывок, что последовал за этим, едва не выдрал руку из сустава, однако продвижение в бездну прекратилось. Алёна протянула другую руку и, схватив своего спасителя за локоть, принялась карабкаться наверх. Поток нёс песок и мелкие камни, которые запросто могли оказаться обломками костей; он завывал, словно успел прикипеть душой к трепыхающейся пташке. До моря пустоты, где, не прощаясь, исчезало всё сущее, было несколько метров.
Она почувствовала громкий треск, так близко, что он мог звучать только в голове, и предположила, что так звучит полотно сна. Что-то вмещалось в его тщательно выстроенный сюжет... вмешалось и заставило повернуть в другую сторону.
Алёна свалилась на колени, кашляя и чувствуя, как беспомощно болтается нижняя челюсть. Она принялась ощупывать лицо, будто желая удостовериться, что оно всё на месте (уши и нос совершенно потеряли чувствительность), а потом подняла глаза на своего спасителя. Было слишком темно, чтобы его разглядеть.
– Мы опасно близко, – раздался голос. – Пойдём, нельзя здесь оставаться.
Схватившись друг за друга, они побежали сквозь грохот водопада, по колено в какой-то растительности, которой поросло всё вокруг, ныряя из областей ледяного воздуха в области тёплого в местах, где в земле были видны трещины: казалось, ничего не стоит раскопать здесь земное ядро. Алёна ждала, что вот-вот проснётся, но чем дальше они убегали от ручья, тем сильнее она сомневалась, что это вообще когда-нибудь произойдёт.
Заросли густы и неподвижны, кое-где они доходили до подбородка. Девушка как раз размышляла, водятся ли здесь какие-нибудь звери (змеи, к примеру, вполне могли бы водиться), когда увидела стоящую к ним спиной человекоподобную фигуру ростом под три метра. В одной руке гигант сжимал насаженный на неровное древко трезубец, опираясь на него, как на посох. Адёна вытянула палец, не в силах выдавить из себя и звука, и спаситель скорректировал курс. Миг – и существо пропало, смешавшись с тенями, которые отбрасывали мясистые листья. Над головой пронеслась стая летучих мышей.
Когда беглецы достигли отвесной стены, Алёна увидела высеченные прямо в камне ступени примерно в полтора метра шириной, лишенные всяческого ограждения. Должно быть, они принадлежат к той же эпохе, что и строения, величественным миражом плывущие над головой. Обернувшись, она увидела ещё нескольких высоких существ. Двое или трое занимались телами, по-простецки волоча их по земле.
– Кто они? – спросила она.
Ответом было молчание. Провожатый сосредоточенно сопел. Они поднимались по ступеням всё выше, но страх высоты не спешил давать ей свои горькие пилюли. Занявшись самоанализом, Алёна поняла, далеко не всё в её организме функционирует как надо. Но она могла с этим смириться. Конечности не дрожали, а мокрая одежда не дарила ощущения холода, несмотря на то, что липла к телу.
Справа на белом теле скалы можно различить барельефы, иногда встречались дверные проёмы, некоторые заваленные, но мужчина их игнорировал, поднимаясь всё выше. Алёна видела его горбатую спину. Одежонка в нескольких местах висела клочьями, репьи на штанах похожи на болячки, безволосая макушка блестела.
Лестница оборвалась, уступив место обвитому лианами и выгнутому дугой мостику, соединяющему две противоположных стены пещеры. Пахло пылью, каждый шаг заставлял её ручейками ссыпаться под ноги и дальше, вниз, где танцевали рои насекомых. Снова откуда-то возник призрачный голубоватый свет. Дорога за мостом терялась в застывшем буро-зелёном ливне с крошечными жёлтыми цветами.
– Ползи по лианам, – пробормотала Алёна, хватаясь за лозу. Она была толщиной почти в два пальца, и не было никакого повода предполагать, что она не выдержит человеческий вес. Если их раздвинуть, видны выбитые в скале лица – человеческие, да не слишком. Близко посаженные глаза, странные изгибы. – Это ты передавал сообщения через Чипсу?
Провожатый на миг замер. Несмотря на то, что стало светлее, Алёна не видела его лица – только затылок и кончик носа. На ногах грязные джинсы, подвёрнутые до колен. Он не ответил, но Алёна почувствовала, что незнакомец изменил к ней своё отношение.
Первые с момента счастливого спасения слова он произнёс, когда пещерный свет угас, уступив место облачному полдню. Выход из пещеры, тот самый, к которому она раз за разом обращала лицо во снах, оказался идеальной формы аркой, долькой мандарина, окружённой белыми камнями и маскирующейся снаружи зарослями дикой розы. Цветы давно уже отцвели, но кое-где остались завядшие бутоны, похожие на сжатые кулачки.
– Ты прибыла сюда, чтобы сделать меня свободным?
Он оперировал голосом так, словно это была сложная машина с множеством рычагов. Алёна думала, что понимает, в чём дело. Отсутствие собеседников. В таких условиях начнёшь и на луну выть.
– Спасибо, что спас меня, – сказала она, не отрывая глаз от мужчины. Солнечные лучи прошивали насквозь не только его неказистое одеяние, но и кожу. Складки её светились изнутри, как фруктовое желе. Человека такой комплекции ожидаешь увидеть выходящим из «Бургер Кинга» – выразителен, как ходячая реклама. Или антиреклама... Не похоже, чтобы он голодал. На лице ни единого волоска, как у кальмара. И не только на лице, а и на всех видимых частях тела. Человек, стоящий перед ней, казался комом пластилина, из которого кто-то не слишком умелый попытался вылепить гуманоида. Он повернулся и опустился на корточки, позволив девушке разглядеть дыры на коленях, а в них поистине мальчишеские ссадины. Было видно, что он не испытывает ни малейшего смущения по поводу своего внешнего вида или запаха, который, к слову, не разил наповал, но был довольно заметен. Так пахнет, когда поднимаешь крышку бабушкиного сундука, заполненного, помимо тряпок, ещё и керамическими чайниками с остатками заварки, травяными сборами, мышиным помётом и шкурками мелких животных.
«Боже, – подумала Алёна, опустив глаза, чтобы скрыть растерянность, и изучая босые ноги мужчины, – да в нём же килограмм сто пятьдесят».
Лицо с широко посаженными глазами и приплюснутым носом было карикатурно-детским. Оттопыренные, несвежие губы, что мужчина то и дело складывал трубочкой, оставляли сосущее чувство под ложечкой. Взгляд, в котором светилось лихорадочное любопытство, или даже... что это похоже на... злость? Обиду? Презрение? Ненависть?
– Пустяк, – он махнул рукой, отгоняя пчелу, – пустяк. Рад, что больше не один. Если ты сможешь меня отсюда вытащить... да, нам надлежит познакомиться. Кто ты?
Лоб и крупные дряблые щёки хранили следы глубокой депрессии. На левой руке не хватало трёх пальцев, два оставшихся, указательный и средний, совершали непрерывные движения, как ножницы, перерезающие одну красную ленточку за другой.
Сегодня день удивительных открытий, – словно говорили они.
– Меня зовут Алёной. Я прочла твой блог, даже написала электронное письмо...
– Дневник! – лоб мужчины на миг разгладился. Он обнажил ряд удивительно плоских зубов – ни намёка на резцы, – и это моментально разрушило иллюзию, что перед ней обычный человек, пусть и попавший в тяжёлую ситуацию. – Он сработал? Правда? Ты читала его?
– Мы с мужем живём в Питере, – сказала Алёна. Улучила мгновение, чтобы привести себя в порядок. Это было лишним. Одежда почти полностью высохла. Волосы спутаны, и, потратив некоторое время, чтобы убедиться, что пятерня в этих условиях не становится расчёской, она оставила их в покое. – Примчались сюда только для того, чтобы удостовериться, насколько сумасшедшим и удивительным может быть наш мир. Юра был настроен скептически, но я... я верила с самого начала.
Глядя в коровьи глаза Валентина, Алёна закончила свою фразу без должного энтузиазма. Услышав за спиной щелчок, она с трудом подавила желание обернуться. Хрустнула веточка... или захлопнулась мышеловка, освободив её от необходимости думать, что это она здесь охотница за сыром. Она вдруг смогла взглянуть на свою зависимость от дневника Валентина со стороны, восхититься тончайшей вязи и прочности верёвки, что вела её всё это время, как скотину. Юра... ведь он во многом был прав!
– Мы приехали узнать, что случилось с тобой после того... после всего этого. Понимаешь, о чём я?
Бросила по сторонам ещё один взгляд. Чуть подальше начиналось болото. Голые пни торчали из земли, как резные скульптуры на советской детской площадке. Деревья кренились в разные стороны; Алёна видела тонкие, поеденные насекомыми и мелкими животными, стволы ив и ольху, с которой отслаивалась и опадала, как кожа с прокажённого, кора. В стороне белели останки построек, окружённые небольшими чёрными лужицами.
– Это ведь мир, который придумала для себя Мария? – спросила девушка. – Где она сама? Я очень хочу с ней увидеться. Ты так здорово о ней рассказывал... Всё, что она говорила... прямо берёт за душу.
– Марии здесь больше нет, – губы Валентина шевельнулись. Голос был настолько тихим, что Алёне пришлось наклониться вперёд. – Она была здесь, но теперь её нет.
Алёна почувствовала дуновение тревоги. Она заставила себя посмотреть ему в глаза. Не то чтобы она ожидала, что он отомкнётся, как сейф, вывалив разом все тайны, которые, похоже, скрывает, но...
– Но это же её мир. Мир, где вы встретились. Где же ей ещё быть?
– Послушай... А... э...
– Алёна.
– Воистину. Скажи, как мне отсюда выбраться? Как ты сюда попала? Шаг за шагом. Как только ты пойдёшь обратно, я смог бы последовать за тобой. Если ты читала дневник, то знаешь, через что я прошёл и как долго здесь нахожусь. Так что у меня нет никакого желания разводить бессмысленную... как это называется? Бессмысленную софистику.
– Да, – Алёна почувствовала укол вины, однако тревога не проходила. Облака неслись по небу со скоростью реактивных самолётов. Среди руин взвизгнул какой-то зверёк. – Конечно, ты прав. У меня был гид. Твоя старая подруга, Чипса, попугай.
– Чипса погибла. Она превратилась в чудовище.
– В нашем мире нет. Всё это время она преспокойно сидела в клетке, в вашей квартире. Старуха, что живёт по соседству, кормила её.
– Дальше, – бесстрастно сказал Валентин.
– Птица говорила, – Алёна подняла глаза и продекламировала несколько фраз. Потом она сказала: – Всё это имеет прямое отношение к твоему бедственному положению. Что делала я – так это старалась в точности следовать советам. «Стой на пороге» значило, что нужно находиться на пороге сна, не проваливаясь в него и не теряя ощущения себя самого – всё время быть посередине. Так я могла бы рано или поздно добраться до выхода из пещеры. Про реку, думаю, и без того всё ясно. Так что, – Алёна передёрнула плечами. – Я до сих пор сплю.
Рассказывая всё это, девушка вспомнила, как шла по коридору мимо календаря с лошадьми, мимо этажерки с обувью, не удосужившись вызвать для старой индианки скорую... «Это была не я, – сказала она себе. – Девочка, которую растили мои родители, ни за что бы так не поступила». Она могла припомнить ровное, спокойное дыхание, потрескивание свечей и струйку дыма, которая выплыла следом за ней через парадную. Только внимательный человек мог запомнить такие мелочи, а Алёна вовсе не считала себя внимательной. В детстве к ней легко приклеивался целый ворох эпитетов, обозначающих безалаберность. Было время, когда она даже ими гордилась.
– Моя птица умерла, – злобно сказал Валентин. – Она была мне единственным другом на протяжении долгих лет. Это, видно, какая-то фальшивая Чипса. Я не передавал через неё никаких посланий, просто потому, что не мог. Я здесь лишён всякой связи с тем, что снаружи.
– Тогда кто?
– Значит, ты заходила в мою квартиру? – мужчина игнорировал вопросы с завидным высокомерием.
– Конечно. Там всё как обычно... – Алёна подумала, что фраза «как обычно» плохо характеризует этого человека. Ведь чудачества, граничащие с психическими патологиями, проглядывали между строк так явно, что девушка удивлялась себе: как она могла не предавать этому значения? Впрочем, она всегда любила людей, у которых стрелка компаса в голове показывает на юг. – Думаю, это похоже на слоёный пирог. Когда-то была всего одна квартира, и ты жил в ней, пока что-то в мироздании не сломалось... и тогда слои разделились.
