Текст книги "Дневник запертого в квартире (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Ахметшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)
– Вы пришли по адресу, – торжественно провозгласил человечек. Девушка мимоходом подумала, что, наверное, жители просто здесь не умеют говорить по-другому. Именно такой, печальный и загадочный тон и даёт им ось вращения. – Мусарский – это я. Практикующий врач по разным болезням.
– По разным? Но мне нужен особенный врач...
– Пётр Петрович мне сказал, – перебил человечек. Что-что, а тактичность явно не входила в список его достоинств. – Я проработал акушером почти тридцать лет – до того момента, как закрылась эта больница. Уж конечно (взгляд поверх очков) я сумею справиться с вашей проблемой. Прошу вас, проходите. Не стойте на пороге.
Алёне показалось, что внезапно потяжелевший воздух имеет для человечка какое-то особенное значение. Как для рыбы, которая, прожив долгое время на берегу и отрастив ноги, вернулась в первоначальную стихию. Её саму, от кончиков пальцев в неудобных кедах и до самой макушки, окатывало волнами облегчения. Этот дождь... будто женщина, что ждёт с работы мужа, слышит по радио об аварии на шоссе: «со смертельным исходом», говорит диктор, и вязание мягко выпадает из пальцев – прямо в лапы коту. Она понимает – это он... Это ощущение сложно связать с облегчением, но так оно и есть. Любое ожидание, даже самое рутинное – тяжкая ноша.
Внутрь заходить не хотелось. Помещение выглядело давно заброшенным. В таких не случается ничего хорошего. В «Тёмной башне» Стивена Кинга на мальчика Джейка, например, напал монстр из штукатурки. Алёна сомневалась, что приземистое белое здание захочет прихлопнуть её как муху, но здесь явно было не всё в порядке.
Что-то под желудком снова дало о себе знать. Резкая, тянущая боль, локализованная в самых деликатных её органах, усилилась; девушка буквально чувствовала шарик гнилой плоти, что необходимо было удалить. Ради их брака. Ради всего прекрасного, что должно было случиться, но не случится... она в любой момент могла вспомнить шершавость того медицинского бланка, на котором было написано заключение.
Алёна переступила порог. Человечек посторонился, закрыл дверь. Она шла не оборачиваясь, а он семенил следом и подсказывал вкрадчивым голосом: «Направо... теперь налево».
Помещение нимало не напоминало советские больницы, где на стенах пациенты выводят дрожащей от беспричинного страха рукой собственные имена. Скорее, походило на место, из которого всех выдуло гигантским вентилятором или засосало в гигантский пылесос. Тут и там в палатах валялись матерчатые сумки, вещи из которых устилали пол равномерным ковром. Простые светлые обои полопались, показав неаппетитную изнанку, по потолку бежали трещины. Эхо шагов каталось из комнаты в комнату, как кожаный мяч, набитый чем-то рыхлым и не слишком приятным.
– Почему он не сказал, что поликлиника закрылась? – спросила Алёна, имея в виду метрдотеля.
– Потому что не мог, – не слишком понятно выразился доктор. Тонкий рот его раздвинулся в улыбке, и, увидев жёлтые зубы и синюшные дёсны, Алёна подумала, что в этой улыбке есть что-то похабное. Глаза за круглыми стёклами очков сверкнули алчным блеском. – Он мой должник. Он знает, что я больше не работаю... официально. Меня попёрли с работы в связи с сокращением, но я не мог допустить, чтобы мои бесценные знания сгнили в кресле перед телевизором, и поэтому принимаю теперь в частном порядке.
Алёна сделала медленный глубокий вдох.
– Вы можете мне помочь?
– За этим вы и здесь.
Последняя дверь, которую распахнул перед ней доктор, вела в обжитое пространство. Оттуда разило не штукатуркой, а протухшими фруктами, содержимым врачебных скляночек и ещё более странным запахом, напоминающим природный газ. Алёна вдруг подумала о клоунах. Ей не хотелось туда заходить, но есть в жизни каждого из нас моменты, когда понимаешь, что от тайны, которая собирается тебе открыться, невозможно сбежать. И тогда единственным логичным шагом будет шаг вперёд.
На двери она увидела табличку: «Мусарский В.И., врач-акушер первой категории». По крайней мере, в этом Пётр Петрович не обманул. Позолота осыпалась с тиснёных букв, но они всё равно выглядели важными и страшными, словно стая гусей, которая описывает круги над головой потерявшегося в полях ребёнка.
Она с неохотой села туда, куда ей предложил доктор – на коричневый кожаный диван, – и сразу же первая пошла в наступление:
– Итак, как же такого хорошего специалиста как вы отправили в отставку?
Доктор подошёл к окну, посмотрел сквозь запылённое стекло наружу. Потом опустился в крутящееся кресло с протёртой на подлокотниках обивкой и сцепил над большими круглыми пуговицами халата на груди пальцы.
– Вы не поймёте.
– Так попробуйте объяснить.
Какое-то время он колебался. Потом сказал:
– Я хоть и не композитор, но мои методы сродни музыке. Музыке, которую не понимало предыдущее поколение. Вы знаете, что многие называли музыку Бетховена бессвязным и уродливым набором звуков? Кто теперь помнит их имена? Никто.
Он посмотрел на Алёну своими внимательными, острыми глазами, а потом вдруг расхохотался:
– Всё это я сказал вам, чтобы потрясти перед вашим носом своим великолепным павлиньим хвостом. Не принимайте близко к сердцу! Никто меня в шею не гнал, если хотите знать, я сам добился своего увольнения. Чтобы отойти от канонов и написать свою музыку, требуется свобода... и время. И клиенты, достаточно безумные, чтобы явиться ко мне на приём.
– С мозгами у меня всё в порядке, – резче чем требовалось сказала Алёна.
Он подался вперёд и развёл в стороны руки, родимые пятна, которыми был усыпан кончик носа, побагровели. Алёна почувствовала резкий запах имбиря – казалось, он исходил от кулона на его шее. Сначала девушка подумала, что это распятие, но сейчас поняла что это не так. Только формой кулон походил на двенадцатиконечный крестик, но в середине не Христос, а что-то, напоминающее фигуру человечка, висящего кверху ногами. Впрочем, чем больше девушка разглядывала подвеску, тем меньше виделось ей в этой фигурке сходство с человеком: слишком короткие руки и чересчур длинные, гипертрофированные ноги, похожие на лягушачьи лапы; тупая, маленькая голова. Из какого металла изготовлено украшение, разобрать было трудно. От частых прикосновений оно приобрело буро-зелёный оттенок. Фигурка показалась Алёне любопытной, она порождала череду непонятных, чарующих образов.
– А вот это нам ещё предстоит установить. Вы же пришли ко мне. Сама, по доброй воле. Правда же?
Мерзкий маленький человек... Алёна всё больше проникалась к нему отвращением. Потирая локти, она неотрывно глядела, как мужчина откинулся на спинку своего неудобного кресла и снова сцепил на груди пальцы.
– Итак, приступим к осмотру. Что вас беспокоит?
– Я не могу иметь детей.
– И только? Я имею ввиду – это слишком общая проблема. Я вынужден спросить: собираетесь ли вы остаться в этом городе до конца жизни, как уже сделали многие? Если так – и не нужно, поскольку детям здесь не место. Пускай семена жизни прорастают на другой, более плодородной земле.
– Мы с мужем из Питера. И конечно, скоро уедем, – Алёна не знала почему, но ей необходимо было убедить этого человечка в том, что через неделю или две вряд ли кто-то здесь вспомнит о супругах Хорь. В этом городе и без них полно странных личностей. – У нас там недвижимость. У обоих работа.
Врач долго разглядывал её крошечными блестящими глазами.
– В Петербурге множество хороших врачей, – сказал он. – Если всё так плохо, возвращайтесь немедленно. Звоните мужу. Кстати, где он? Почему не с вами? Я видел, что вы приехали на такси и приехали одна.
Алёна почувствовала резкий укол боли – не в чреве, не в животе, а прямо в груди, возле сердца, как будто кто-то вонзил между рёбер длиннющую иглу.
– Вам не интересно, – сказала она, решив разом прекратить все эти игры. – Я мешаю вам творить вашу музыку. Правда? Досадная помеха. Мой случай настолько рядовой, что вам не хочется на него отвлекаться. Кстати, как мне к вам обращаться, товарищ доктор?
Мусарский проигнорировал последний вопрос. Лицо его сложилось в кислую мину.
– Обидно, когда люди считают, что могут говорить за тебя так, словно мы знакомы по меньшей мере вечность.
Алёна чувствовала, что низ живота разбухает, наливаясь густой смолой – опухоль медленно увеличивалась. Она наклонилась вперёд, надеясь, что это принесёт хоть какое-то облегчение, и впилась глазами в блики, заблудившиеся в стёклах очков врача.
– Тогда я буду звать вас просто В.И. И знаете что, В.И., я вижу, что это правда. Вы меня не ждали, и хоть и впустили меня за эти двери, вы меня не примете. Так умоляю вас, скажите, что мне делать? Если этот случай настолько рядовой, скажите, как мне стать нормальной?
– Уезжайте...
– Мой муж не хочет уезжать. Он нашёл себе здесь подходящее занятие, – Алёна почувствовала, как слюна шипит у неё во рту словно лава, готова вот-вот ринуться вниз по губам. – «Не прямо сейчас», – говорит он, а я боюсь что не переживу завтрашний день.
Мусарский покашлял в кулак. Было видно, что ему неуютно.
– Только сейчас речь шла о вашем бесплодии.
– Не перебивайте меня, – Алёна схватила себя за прядь волос и дёрнула, растрепав и без того неряшливую причёску. – Не смейте меня перебивать. Вы скажете мне что делать или я отсюда не уйду.
– Ну хорошо, – губы врача сложились в улыбку. Это было настолько неожиданно, что Алёна почувствовала, как по стопам побежали неприятные, холодные мурашки. Он меня проверял... он просто меня проверял! Какая же я дура. – Считайте, что своей настойчивостью вы разбудили во мне интерес. Никогда у меня не было такого пациента. По правде говоря, у меня давно уже не было настоящих пациентов... я имею в виду живых людей.
– Но... вы знаете, что со мной? Эта опухоль... насколько она опасна? Можете сказать?
Алёна не узнавала саму себя. Бежать отсюда, бежать! Коротышка не сможет её остановить, а если попытается, своим безотказным оружием, острым локотком, она запросто разобьёт ему очки. Так почему же она сидит? Почему продолжает говорить с ним?
– Про опухоль я слышу в первый раз. У вас нет с собой истории болезни и результатов анализов, – он не спрашивал, он утверждал. – Вы пришли с пустыми руками.
– На них всё равно ничего нет, – с отвращением сказала Алёна. – Я была у нескольких врачей. Мы делали анализы. И УЗИ, и лабораторные. Говорят, что моя шейка матки непроходима для сперматозоидов. Что слизь там слишком густая. Как холодец, или как кисель из вишнёвых косточек. Но это не главная проблема. По какой-то причине у них нет возможности сделать искусственное оплодотворение. Что-то не так с моими яйцеклетками.
Под внимательным взглядом В.И. Алёна потёрла переносицу, как девочка-подросток, которой задали вопрос о менструации.
– Длинное латинское название. Эндометри-чего-то там. В общем, круговая оборона. Мой организм сопротивляется даже мысли о... о том, чтобы размножаться. И самое страшное, что я сама – моя осознающая себя часть – до недавнего времени была с ним солидарна.
– Что-то изменилось, да?
– Не знаю. – Алёна хрипло вздохнула. – Когда тебе запрещают посещать ненавидимый тобой бассейн по состоянию здоровья, он приобретает особенное, запредельное очарование. Но сегодня я поняла, что со мной не так. Почувствовала... инородный предмет. Моё тело вырастило опухоль. Не знаю, для каких целей, но подозреваю, что эта опухоль просто-напросто забирала себе всё, что предназначалось для нормального развития этих органов. Понимаете?
– Куда лучше, чем вы думаете, – метаморфоза, что произошла на глазах Алёны, заставила её вздрогнуть. Спокойное, нескладное и немного смешное лицо врача превратилось в лик злобного карлика, что проступает сквозь пелену снов больного человека. Мелькнули жёлтые зубы, когда он открыл рот чтобы сказать:
– Мне некогда с вами заниматься. Если вы думаете, что вы – тот случай, ради которого я всё ещё не ушёл из медицины и не сижу дома, чтобы ухаживать за своим крошечным садиком на лесной опушке, то вы сильно ошибаетесь.
Он подался вперёд и поднял глаза к потолку. Ходящая ходуном грудная клетка доктора была похожа на раскалённую топку, и казалось, что ткань халата разогрелась настолько, что вот-вот готова вспыхнуть ярким пламенем.
– Знаете, у меня там растут тыквы. Замечательные тыквы, которым нужна забота и которые видят своего садовника не так часто, как им хотелось бы.
– Но...
– Никаких но. Ни единого больше слова. Убирайтесь!
– Вы знаете хоть кого-нибудь, кто может мне помочь? – в отчаянии взмолилась Алёна.
Огонь угас так же внезапно, как появился. Человечек откинулся на спинку своего кресла, странное распятие перестало качаться на его шее. Пальцы соединились в замок, ниточка слюны, показавшаяся в уголке рта, напоминала струйку дыма, что поднимается от остывающего механизма. Склянки с разнообразными жидкостями в своих держателях перестали дрожать, жирная муха, что кружилась по комнате, опустилась на бортик шляпы, лежащей на столе.
– В этом городе... – сказал В.И., задумавшись. Голос его звучал почти ласково. – В этом городе вы вряд ли кого-нибудь найдёте. Простые врачи неспособны будут ничего обнаружить. Ведь именно это вас смутило в разговоре с вашим гинекологом? Его неуверенность в диагнозе? Вижу, что так. Все они скажут, что вы здоровы, и только очень небольшая их часть способна будет разглядеть проблему и сопоставить высокое количество лейкоцитов в моче с некоторыми косвенными признаками, вроде пигментных пятен на запястьях. Не смотрите, сейчас их, может, и нет, но обязательно появятся. Могут разглядеть проблему, но не причину.
Пока он говорил, Алёна смотрела, как наполняется воздухом и вновь опадает грудь врача. Словно кожаный мяч, который накачивают, а потом сдувают. И снова... и снова... у обычных людей не так, у них надувается живот. Спросить бы, почему так, но, наверное, доктор решит, что она над ним издевается. Кулон загадочно поблёскивал на каждом вдохе и выдохе. Зелёная искорка подмигивала, приглашая на вальс, ритм которого она задавала. Алёна зажмурилась, но это не помогло. Зелёная искра теперь пряталась на внутренней поверхности век.
– Давайте-ка я вам кое-что покажу.
В.И. встал, стряхнув с колен невидимые крошки, будто только что позавтракал, и Алёна подняла голову, боясь пропустить хоть одно его движение. Тощие руки с иссиня-зелёными венами выбрали и сняли с книжной полки над письменным столом один из томов. Пепельно-серая его обложка казалась открыткой, которую кто-то отправил из психиатрической клиники. Алёна не успела разглядеть, что было там написано, но рисунки на страницах, когда В.И. начал их перелистывать, казались подозрительно знакомыми.
– Вот, взгляните, – он сел обратно и повернул книгу так, чтобы Алёне было удобнее смотреть. Она не обратила никакого внимания на текст, набранный блеклым шрифтом и перемежающийся коричневыми каплями неведомого происхождения. Она во все глаза смотрела на картинку. Там было изображение женских половых желёз, какими их обычно рисуют в медицинских справочниках. Перво-наперво Алёна не заметила ничего необычного: не то чтобы она провела за изучением таких картинок много времени, но сталкиваться приходилось. Их с мужем участковый терапевт любил говорить, что человек, который не знает как устроено его тело, подобен идиоту, что пытается развлечения ради вести машину с закрытыми глазами. Алёна не была столь категорична, но в чём-то одобряла такие суждения.
– Вот, видите? – глаза за стёклами очков хитро прищурились. – А может, узнаёте?
Жёлтый ноготь царапнул по странице. Под левым яичником было небольшое чёрное пятнышко, похожее на жирную запятую в тетрадке второклашки. От него вниз шла сноска, где мелкими буквами тянулось длинное, заковыристое название. Конечно же, на латыни.
– Вот она, ваша болезнь, – доктор безмятежно улыбался. – Опухоль. В сущности всё, что вам нужно – это хороший хирург, но где его найдёшь в этой глуши? Операция-то самая простая. Уверен, даже вы смогли бы её на себе провести, тем более истории известно множество подобных случаев.
Какие случаи известны истории, Алёна уточнять не решилась. Всё её существо захлестнула, как большая волна, набежавшая на берег, одна-единственная мысль – да! Она сможет это сделать... сама! Попросить у этого ненормального врача иллюстрацию и, используя её как экспресс-руководство по хирургии, приступить к работе. Грязной, кровавой, но необходимой. Она смотрела на ухмыляющегося В.И. как ягнёнок на притаившуюся в кустах гадюку.
И по мере того как таял страх и неуверенность, она поняла, что сделает это.
Блог на livejournal.com. 02 мая, 08:27. Посмотрим правде в глаза: ребусы выглядят всё более занимательными.
...Только кошмаров не хватало! До сих пор минуты забытья, в которое я проваливался после долгих и бесплодных попыток уснуть, были пустыми и гулкими, как бочка.
Со сном у меня с самого детства весьма напряжённые отношения. Помню, как клал на голову подушку, пытаясь заглушить ругань родителей на кухне. Я засыпал глубоко за полночь, а просыпался со звонком будильника в шесть утра – время собираться в школу. Иногда, на цыпочках входя на кухню, я видел маму, хмуро помешивающую чайной ложкой коньяк в кофейной чашке. «Ты везунчик, сын, – говорила она. – Спишь сном младенца. Святая простота! После того как я наслушаюсь барских бредней твоего отца, со сном можно распрощаться. Трясёт, как припадочную».
Переезд в Кунгельв парадоксальным образом примирил меня с этой потребностью человеческого организма. Едва распаковав вещи, я грохнулся на кровать и проспал почти сутки. Мой сон был лишён отцовского раскатистого баса и маминого шипения, хотя я был почти уверен, что они последуют за поездом по густому, непролазному подлеску, а иногда и просто по путям. Возможно, в спокойствии, которое на меня обрушилось, и была основная причина того, что я захотел здесь остаться. Мою голову кто-то словно сбросил в колодец. Иногда в полудрёме я видел чёрную неподвижную воду.
Вместе с голосами исчезли и сновидения, однако в тот момент меня это волновало меньше всего. Я был почти счастлив. Груз на сердце наконец стал таять.
Но посреди затяжного, тёплого лета, как оказалось, может подуть северный ветер. Таких реальных снов как в последнее время я не видел никогда. Проснувшись сегодня утром, я долго не понимал, как оказался в собственной постели – совсем недавно я полз по вентиляции и непрерывно, бесшумно чихал.
Нет, нет. Давайте попробуем разложить свой сон по полочкам.
Сначала я прятался от чего-то под кроватью. Елисей Геннадьевич просто душка по сравнению с тем, что заполнило мою комнату. Мешанина из конечностей и голов, которая словно сама не понимала, что она такое и что ей делать с такой кучей пальцев. Выглядывая из укрытия, я видел, как ноги цепляются друг за друга, а какие-то вовсе болтаются в воздухе и конвульсивно дёргаются, как у лягушки, которую увлечённо поглощала цапля. Лиц я не видел... да и не хотел видеть. Единственное что я понял после, уже придя в себя после кошмарного сна – то, что между всеми этими частями тела не было единства. Ноги хотели идти сразу во все стороны, торсы трепыхались, как пойманные мухоловкой мухи.
Сам собой включился граммофон, заскрежетал иглой по пустой подложке, словно пытаясь нащупать пластинку. По комнате летали какие-то бумаги. Померещился сквозняк – но откуда бы ему здесь взяться?
Я слышал, как босые ноги шлёпали по полу где-то совсем рядом. На тот момент я не думал, каким образом монстру удастся согнуть все колени, чтобы присесть, наклониться или скоординировать свои действия достаточно, чтобы раскрыть моё ненадёжное укрытие. Пригнувшись ещё ниже, распластавшись животом и грудью по колпачкам от лекарств, обёрткам от шоколадок и пивным крышкам, убирать которые я считал выше своего достоинства, я вдруг нашарил решётку в полу. Никогда не думал, что под кроватью можно обнаружить такие вещи! Эта решётка очень напоминала ливневую канализацию в больших городах (в далёком детстве, гуляя с мамой или отцом по улице, от нечего делать я представлял, что там живёт таинственный мокрый народец).
Я заглянул туда и ничего не увидел. Поднатужившись и уперевшись спиной в дно кровати, я сдвинул решётку с места, потом ещё и ещё. Лаз прямоугольный, и падать вниз головой (судя по всему, я совсем потерял от ужаса разум и собирался нырять туда рыбкой) пришлось бы метра полтора.
В следующем воспоминании я уже там, внутри, словно жук в спичечном коробке. Я полз довольно долго, наперегонки со своей клаустрофобией. Откуда-то лился рассеянный красный свет. Преодолел ещё одну прямоугольную решётку, на этот раз в стене справа. За ней темнота. Стенки неудобного лаза из жести, звучат соответствующе. Скреплены круглыми заклёпками, которые больно впивались в колени.
Потом пошли повороты. Они изодрали майку и оторвали пуговицы на карманах джинсов. Меня мучила безумная надежда, что, быть может, таким образом я смогу выбраться за пределы квартиры, возможно даже наружу, куда-нибудь к стене здания. Я бы без промедления спрыгнул с третьего этажа. Но вместо этого оказался возле ещё одной решётки, на этот раз вставшей передо мной как стена. Как я не пытался её расшатать, она не поддавалась. Тогда я припал к ней лицом и стал всматриваться в темноту. Разглядел большое, просто-таки огромное тёмное помещение, похожее на заводской цех. Чёрт, да оно, наверное, больше всего этого здания! Откуда оно здесь взялось?
Только здесь мне в голову пришла ужасающая в своей убедительности мысль: я же не сплю, правда? Я сидел за компьютером, а потом появилось ОНО и загнало меня под кровать, откуда неожиданно удалось сбежать. Я позвал, но никто не ответил. Потряс ещё раз решётку. Наверное, сюда часто приходили поглазеть наружу. Какой-то мусор, вроде конфетных фантиков, бумажных самолётиков и засохших листьев, шелестел под коленями и локтями. На полу кусок белого картона, на котором очень удобно сидеть. Будто хозяйственная птица размером с доброго лабрадора захотела свить здесь гнездо.
Стальные прутья решётки были толщиной с большой палец. Вглядевшись внимательней в пространство за ними, я вдруг увидел вдали и где-то слева моргающий свет. А потом, гораздо ближе, буквально под своим носом, мерцание, словно этот свет отражался в многочисленных стеклянных поверхностях.
Я вывалился из своего странного сна прямиком в постель. Было второе мая, восемь утра, и я НЕ ПОМНИЛ, как ложился спать...
Блог на livejournal.com. 2 мая, 08:50. Несколько моментов, которые я понял, заставив голову работать.
...Первый момент – никакого лаза в моей квартире, конечно, нет. Под кроватью много пыли и пивные крышки. Даже одна бутылка пустая есть. Пол есть пол, на простукивание он реагирует так, как и должен – глухим звуком.
Второй момент – ворочаясь с боку на бок и воссоздавая в голове подробности кошмара (в этом не было нужды – они и так стояли перед глазами), я отшиб палец о борт неудобной кровати и подумал, что громадное помещение, загромождённое загадочными предметами, сверкающими как хрустальные статуи, вполне может оказаться моей кухней. И созерцал я её, стало быть, из вытяжки!
В ванной, плеская себе на лицо тепловатой водой, я вновь и вновь прокручивал в голове вчерашний вечер, медленно перетекающий в сон. Помнится, несколько дней назад я снимал решётку, изыскивая пути побега, но потом поставил её обратно. До какого размера я должен был уменьшиться, чтобы ползать по вентиляции? Чудеса, не иначе. Тем не менее, меня не покидало стойкое ощущение, что сон звенел над моим ухом связкой ключей, один из которых может подойти к моей камере.
Из ванной я прямиком отправился на кухню, стараясь сдерживать себя, чтобы не ускорить шаг. Я давно уже понял, что поспешность ни к чему хорошему не приведёт. Кроме того, у меня уйма времени – просто удивительно, если в квартире найдётся достаточно места, чтобы его складировать.
Я взял нож для хлеба. Подковырнул, снял и бросил решётку на стол. Вспомнив мусор, валяющийся там (будто из него собиралась вить гнездо птица), надел резиновую перчатку. На самом деле, дело не в птице и не в крысе, которая, возможно (хорошо, что я не встретил её ночью), могла там поселиться. Дело в страхе. Ужас, как тогда, связал мне вместе локти. Лишь усилием воли я заставил свою руку подобраться к отверстию в стене, и потом, словно тушкан на стремительно приближающуюся змею, смотрел, как она там исчезает.
Далеко лезть не пришлось. Я вытащил, как и ожидал, ворох бумажек, в основном конфетных фантиков. И конверт с письмом. Видимо, его я и принял за картонку.
Прямо сейчас, дописав эти строки, я вскрою письмо. Всё это время я тренировал волю. Такие подарки мне преподносят не часто. Нужно научиться ценить их и не набрасываться как голодный пёс на кость.
Только подумать, оно ждало меня не меньше двадцати лет...
4.
Дверь оказалась тугая, на пружинах. Закрываясь, она пихнула Юрия в зад – суровая уборщица, не лезущая за словом в карман, и в то же время без лишних слов пускающая в ход швабру.
Его сразу принял в себя горький сигаретный дым и сонм запахов.
Пришлось постоять на месте, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Даже свет тусклого дождливого полдня казался бы здесь ослепительным. Грязные окна мало того, что почти не пропускали свет, так ещё были закрыты дырявыми жалюзи, а кое-где заклеены газетами.
Детектив оказался подготовлен куда лучше. Деловито оглядевшись, он двинулся куда-то налево, где, как потом увидел Юрий, располагалась барная стойка. Мистер Бабочка двигал свои массивные телеса между круглых столов, расставленных как попало, и деревянных стульев без обивки, разбегающихся как тараканы. Поднимая руки, то и дело извинялся.
Здешним обитателям, каракатицам в пласте ила, не было до него никакого дела. Юрий ожидал увидеть пьющих людей – но почему-то его ожидания брали начало во вкрадчивости американских фильмов об эпохе сухого закона, где любой подпольный бар, окутанный облаками сизого дыма, обладал особенной, ни с чем не сравнимой привлекательностью, подкреплённой стуком кия по бильярдным шарам, соулом из старого патефона и горьким запахом дубовых бочек. В каждом привыкли видеть замаскированного полицейского, у каждого был за поясом кольт или хотя бы выкидной нож, но атмосфера дружбы и сотрудничества, которой, казалось бы, неоткуда было взяться, цвела пышным цветом... а посреди всего этого – она, загадочная дама в чёрном, с сигаретой в длинном мундштуке и бокалом мартини, с тайной за сомкнутыми губами.
Мимолётная грёза появилась и растаяла в один момент. Действительность оказалась крахом всех мечтаний. Этого стоило ожидать... но Хорь был не готов. Он застыл, как громом поражённый, хлопая глазами и стараясь глядеть во все стороны разом. Мистер Бабочка маячил в дальнем конце зала. Никто из присутствующих не смотрел ни на него, ни на молодого человека, застывшего у порога.
Людей здесь словно грызла изнутри огромная чёрная мышь, одна на всех. Она пряталась в тенях, которые отбрасывали скатерти, свисающие почти до пола, таилась за отстающими от стен обоями, сверкала багровыми, злыми глазками папирос-самокруток... и ещё в сердцах, в каждом по-отдельности и во всех сразу. Всё это люди. Сидят, неприкаянные, опустив головы к стаканам, будто пытаются разглядеть в дрянном самогоне хоть что-то, имеющее натуральное происхождение. У дальней стены прямо на полу сложены вонючие тюфяки – сложно было поверить, что кто-то способен преклонить на них головы. Гранёные стаканы, той хитрой советской вариации, которую невозможно разбить, сопровождали каждый шаг тусклым звоном. На подносе за прилавком лежали почерневшие бутерброды и пирожки с ливером. Глядя на хозяина заведения, Юра думал, что такой человек не может готовить еду. У него в подсобке, наверное, стоит чудо техники, механизм на ременной передаче, который нарезает соевую колбасу, достаёт из банки солёные огурцы и чеснок, лепит всё это в съедобный нелицеприятный ком.
Детектив повернулся от стойки и помахал ему рукой. Юрий почти наощупь двинулся вперёд. Под ногами что-то захрустело – пустая консервная банка, из которой вылилось и мгновенно впиталось в доски пола немного жидкости. На одном из столов исходил хрипом магнитофон; музыка показалась Юре настолько отвратительной, что он даже не понял, на каком языке поют.
– Её здесь нет? – Виль Сергеевич будто не мог поверить своим глазам и нуждался в подтверждении со стороны.
Юрий покачал головой. Женщины здесь присутствовали, но с дамой на фотографии у них было общего столько же, сколько у черепахи с павлином. Это жалкие, опустившиеся создания, похожие на горбатых птиц, разучившихся летать. Они смолили те же сигареты, что и мужчины, и смотрели в окно с таким выражением, словно ожидали там увидеть себя самих, свернувших с этой кривой жизненной дорожки и нашедших себя в другом мире. С ворохом детишек, любящим мужем и счастливыми, здоровыми родителями.
– Эй, господин хороший, – громко сказал Виль Сергеевич бармену, который не торопился к ним подходить. И когда он всё-таки приблизился, сунул под нос бумажник с фотографией. – Узнаёшь её?
Бармен хранил молчание. Это хромой мужик в грязной бандане, повязанной поверх длинных патлов, в потрёпанной джинсовке и фартуке с логотипом пива «Балтика». Он переминался на месте и, кажется, больше всего на свете мечтал вернуться в свой угол, под свет настольной лампы.
Незнакомцы требовали внимания. Он не мог предложить им самим налить себе «столичной» или семьдесят второго портвейна, а после вписать имена в пустую строчку толстой тетради в жирных пятнах, навечно закрепив на шеях ярмо вечных должников. Не мог распространить над ними шлейф своего превосходства, своего царственного внимания.
– Если не будете ничего брать... – сказал он, перебегая глубоко запрятанными в череп глазками с одного незнакомого лица на другое и в конце концов остановив свой взгляд на детективе, который, видно, внушал ему куда больше почтения, чем щуплый сутулый очкарик.
Юрий оглядел ассортимент бутылок, представленных на витрине, и скептически пожал плечами. Ему хотелось покинуть помещение. Ясно же, что они пришли сюда по ошибке. Но Виль Сергеевич улыбнулся.
– Да, голубчик. Если можно, кофе. И плесни в него двадцать грамм коньяку, я сегодня не за рулём. Мой друг – прекрасный водитель, – он хлопнул Хоря по плечу, так, что у того клацнули зубы. – Юрка, расплатись, будь паинькой.
