Текст книги "Дневник запертого в квартире (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Ахметшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)
Через десять минут он спустился вниз: было почти физически невозможно наблюдать, как движутся под веками глаза жены. Она уснёт. Рано или поздно феназепам сделает своё дело. Снег развесил перед окнами грязно-белые занавески. День приближался к завершению. Дом старчески покряхтывал, башня скрипела, как опора линии электропередач, но время от времени из недр строения доносились другие звуки. Звуки, которые могли издавать только живые существа.
Летучие мышки возвращались в своё гнёздышко.
Бродя по коридорам, Юра чувствовал в груди небывалую пустоту. Тиканье часов в гостиной эскалировало это ощущение, словно нашёптывая: «Ты один... один-одинёшенек... овечка в волчьей шкуре!» Возле номера сто пять он встретил низкого мужчину в круглых очках и со старинным саквояжем; посторонился, давая дорогу. С плеч старого пальто он отряхивал снег. На голове берет, который в наше время носят лишь художники и сумасшедшие. Несмотря на то, что колючие глаза смотрели прямо перед собой, не замечая Юру, он почувствовал исходящую от человечка неприязнь... если это можно назвать неприязнью. Больше всего похоже на ощущение прикосновения холодным полотенцем к голой коже. Хорь поёжился, слушая эхо удаляющихся шагов. Сколько их здесь, людей, пустых внутри, но корчащихся от пламени объявшего их фанатизма снаружи... на первом этаже больше десятка комнат. Какова вероятность, что все они будут заселены в ночь «Икс»? По мнению Спенси – очень высокая, но даже хорошее ружьё иногда даёт осечку.
Размышляя таким образом, Хорь прошёл ещё с десяток метров и остановился, услышав странный звук. Будто кто-то пытался докричаться до него с другого берега большой реки. Подняв голову, он посмотрел на номер комнаты. Сто седьмая... вчера ему довелось посетить этот памятник одержимости в компании главного одержимого. Юра открыл дверь, вошёл, едва не поскользнувшись на груде свежей земли. Звук усилился. Теперь в нём не осталось ничего разумного. Словно человек пытался говорить голосом искусственного помощника, который, как совсем недавно (и в то же время очень давно) узнал Юра от учеников одного из своих классов, есть в каждом современном телефоне. Он доносился из-под земли.
По ногам мокрым языком прошёлся холодный воздух. Хорь вздрогнул. Быстро огляделся: никого. Лопаты сложены у стены. На клочке земли под поднятыми досками кто-то разлил тёмную жидкость неясного происхождения; она почти полностью впиталась. Юра обонял страх и не мог понять, его ли он собственный или чей-то ещё. Он открыл дверцу фонаря, с первой же спички поджёг фитиль (масла было ещё достаточно), повесил его на трос и быстро пошёл вниз.
Звук становился громче; от него сотрясались стены. «А что если Копатель нашёл-таки свою дорогу к великой глотке? – спросил себя Юра и тут же опроверг, – тогда бы здесь все стояли на ушах». Коридор, однако, не думал кончаться, ступеньки всё вытягивались, и скоро на каждую уже приходилось по два шага. Проход всё больше напоминал крысиный лаз, круглый, со странно гладкими стенками, как если бы тут полз большой червь, или Копатель, подхваченный за шкирку своим безумием, руками измельчал комки земли. Здесь его бросало в жар от ощущения близости к божеству, а всех остальных – в лютый холод... Юре показалось, что он видит вырывающийся из собственного рта пар. Кое-где стенки блестели инеем, а с троса, по которому он продвигал фонарь, срывались и исчезали в темноте капли воды.
Хотелось прижать к себе единственный, крошечный источник тепла, впитать его в себя, даже рискуя обжечься.
Когда Юра уже совсем отчаялся добраться до конца тоннеля, он вдруг наткнулся на гору земли, вперемежку с красной глиной. Иван вылепил из неё несколько грубых поделок. Фигурки людей, неказистые, непропорциональные, но с тщательно проработанными лицами – словно их создатель скучал по людскому обществу и ожидал, что его создания с ним заговорят. А может, они и говорили.
В свете фонаря фигурки, стоящие на земляной куче вкривь и вкось, отбрасывали длинные тени, а следом, у дальней стенки, Юра наконец увидел источник звука.
Против ожидания, это был не Копатель. Другой человек, которого молодой учитель опрометчиво причислил к миру мертвецов. Виль Сергеевич мёртв – в этом он не сомневался, и теперь это несомнение, одно из тех чувств, над которыми мистер Бабочка открыто насмехался, ударило его в лицо не хуже металлической чушки.
Юра удержался на ногах только потому, что уцепился за трос. Невнятные, громкие звуки, исходящие из глотки детектива, прервались, глаза сощурились. Они горели отражённым светом.
– Кто здесь? – прохрипел мужчина. Мышцы его левой руки натянулись, словно он хотел прикрыть лицо. Мешали ржавые скобы, вмурованные в стену в тех местах, где анатомическими разрезами алела глина. Они держали его руки разведёнными в стороны. Одежда отсутствовала, и это не оставляло возможности для двойных толкований: нижней половины туловища у Виля Сергеевича попросту не было. Торс нависал над металлическим тазом, в котором скопилось немного жидкости. Взгляд Юры скользил по ошмёткам кожи, складкам на животе мужчины (раньше детектив обладал весьма внушительной комплекцией, а теперь выглядел так, будто прошёл ускоренный курс голодовки). Скобы не выглядели достаточно прочными, чтобы выдержать вес взрослого мужчины, пусть даже и без ног. Присмотревшись, Юра понял, что Виль Сергеевич висел не на руках: он будто бы врос спиной в землю, стал её лицом.
Юра почувствовал себя плохо. Под ним словно разверзлось голубое пятно, и только чудо спасло его разум от того, чтобы отправиться в долгое плаванье вертикально вниз, в неизвестность.
– Что они с вами сделали?
Трясущимися руками он снял фонарь, поставив его на вершину земляной кучи, и приблизился к детективу. Тот всё следил глазами – не за ним, а за чем-то за его плечами. Свет всё ещё слепил его.
– А, это ты, мой дорогой помощник, – неожиданно спокойным голосом сказал Виль Сергеевич. – Я рад, что ты жив... и, судя по всему, невредим. Ты один? Значит, ты не пленник?
– Сложно сказать. Нас с Алёной не держат под замком, но один парень сказал, что они очень обидятся, если мы попытаемся покинуть сей гостеприимный дом. Ваши... ваши ноги...
Юра не хотел смотреть вниз. Широко раскрытыми глазами он разглядывал стоящие дыбом волоски на груди детектива, его мокрую от пота шею. Вся правая сторона его головы представляла собой большой синяк, должно быть, опухоль уже успела спасть.
– Да, – сказал он. – Но я стараюсь в любом положении находить плюсы. Сейчас я почти не чувствую боли – это плюс.
– Потерпите немного. Я освобожу вас.
Юра, взявшись за одну из скоб, приготовился дёрнуть. Удержал его только возглас, который звучал так, словно кто-то встряхнул жестяную коробку с гайками и болтами:
– Не смей! – Виль Сергеевич задышал чаще. – Не нужно. Я сейчас всё равно, что самоубийца, который сунул голову в петлю и стоит на цыпочках на табурете. Любое вмешательство может выбить этот проклятый табурет из-под моих ног. Прости за метафоры. Там, в бутылке вроде бы осталась вода. Дай мне попить. Где мы?
– В старом доме на берегу озера.
Юра нашёл бутылку, которую Копатель принёс, чтобы размягчать глину. Мужчина глотал глубоко и часто; Хорь ожидал, что вот-вот услышит грохот водяной струи по дну таза, но его не было. Напившись, Виль Сергеевич поморщился, как от внезапной боли, и сказал:
– Меня держали в какой-то яме в лесу. Не давали ни еды, ни воды. Два дня я слушал, как лиса или куница пыталась раскопать землянку. Она то уходила, то возвращалась вновь. А потом пришли они... я смутно помню. Был слишком слаб. Пришли, чтобы отвести сюда. Не могу вспомнить, когда я почувствовал себя так, будто похудел разом килограмм на пятьдесят, но видимо, именно в этот период времени. Не знаю, почему я не умер от кровопотери и до сих пор болтаю, как клоун на детском утреннике, да и не хочу знать. Что дальше?.. Был один парень... такой придурковатый, лохматый, как дворовый пёс, это его мы видели тогда возле «Лужи»... Он притащил меня сюда. Сказал, что моя душа откроется для... кого-то или для чего-то, и все мои страдания станут неплохим удобрением. И, знаешь, вроде бы и правда полегче... Я, по крайней мере, не жалуюсь. Здесь прохладно, и нет ни одной гнилой рожи. Я так и не понял, что за садоводством они здесь занимаются, но, смотря правде в глаза, это как сорвать банк в лотерее. Дом, затерянный в тайге, и его таинственные обитатели. Они... все они... я вижу это в их глазах. Из этого могло бы получиться неплохое расследование, правда?
Юра покачал головой.
– Я немного узнал этих людей. Можно сказать, внедрился к ним, как двойной агент. В лучшем случае, они бы попрятались, как пауки в щелях, и вы не нашли бы ничего, кроме следов в пыли. Гении маскировки, способные раствориться среди горожан без следа.
– В лучшем... – смех мужчины был похож на кашель. – А получилось наоборот. Я был, наверное, слишком самонадеян. Приехал сюда, бряцая оружием, пусть даже не настоящим, но оружие в голове также должно приравниваться к средствам самообороны, если ты готов пустить его в ход... задавал вопросы, вынюхивал...
– Вы слишком много разговариваете, – Юра коснулся руки Виля Сергеевича. – Вам нужно беречь силы. Возможно, мы отсюда ещё выберемся.
– Да что ты говоришь, – глаза мужчины блеснули, как у кошки. Рот его исказился. – Считаешь меня совсем безмозглым, да? Считаешь, что я должен умереть в счастливом неведении, как мартышка, которая прыгнула с обрыва за бананом?
– Нет, – Юра отступил на шаг, почувствовав волну эмоций, что исходила от детектива. Словно в глотку старого порохового склада дети бросили спичку, воспламенив всё, что могло ещё гореть, – Я просто...
Он не знал, что ещё сказать, а мистер Бабочка уже успокоился. Он посмотрел на Юру тусклым задумчивым взглядом.
– Жалко, что я так и не нашёл свою роковую женщину. Хотя меня не оставляет чувство, что я почти попал. Если бы я был дротиком, то торчал бы совсем рядом с «десяткой».
– Виль Сергеевич, – сказал Юра. – Вы нашли её. Просто не смогли увидеть. Она – та, с которой всё началось. Она была со Славой, а потом, после её ухода, Слава...
– Мариночка? – спросил Виль Сергеевич голосом болезненного удивления, словно человек, обнаруживший в своей постели канцелярскую кнопку. – Эта пигалица?.. Ты меня разыгрываешь.
– Вы лично констатировали смерть, но...
– Больше ничего не говори. Я увидел достаточно, чтобы понять, что весь собранный за не такую уж короткую жизнь опыт можно оценить в чашку кофе, и даже не самую большую. Слушай... она всё ещё здесь?
– Днём здание пустует, но к вечеру все блудные сыновья и дочери возвращаются к родному порогу.
– Приведи её. Я хочу посмотреть. Женщина с фотографии... боже, я сошёл по ней с ума, как только увидел! А потом я собираюсь попросить тебя об известном тебе одолжении, о котором в военное время иногда один товарищ вынужден просить другого. Не хочу, чтобы это стало для тебя неожиданностью... Деньги, уж прости, не верну – я остался без гроша. И убери этот фонарь с глаз моих, темнота гораздо лучше. Темнота разума – вот наше естественное состояние. Ты слышишь, сынок?
Юра слышал, хотя рад бы был не слышать. Спотыкаясь, он бежал вверх по лестнице, прижимая к себе фонарь и не чувствуя, как нагретое стекло жарит даже сквозь свитер. Спустя какое-то время тишина за спиной вновь сменилась тошнотворным звуком, как будто где-то в живой плоти ходят железные цилиндры поршней.
Блог на livejournal.com. 24 мая, 03:06. Нужно убираться отсюда.
...Исследовал весь дом. Всюду мерещился мамин голос, но что он говорит, понять невозможно. Иногда слышал отца, и тогда шея покрывалась испариной. Исследовал даже джунгли на кухне, очень осторожно, не углубляясь в заросли, но всё же исследовал. Где-то здесь должна быть... что? Дыра в моё прошлое? В старую квартиру? Или, может, мой персональный подземный лифт остановился на этаже «Ваганьковское кладбище», чтобы подобрать прямо из могил новых пассажиров? Я увидел Чипсу, что смотрела на меня пристально, будто силилась что-то вспомнить; она начала обрастать чёрными перьями. Я поспешил убраться оттуда.
Как чешется кожа! Это всё колючки и мелкие кусачие мошки. Они облепили всю спину, и стоило больших трудов от них избавиться.
Я стянул майку, порвав её зубами, пустил на бинты для прокусанной руки, и был теперь по пояс голым, в кои-то веки ощущая вонь собственного тела. Смешно. Я словно попал на необитаемый остров. Тем удивительнее осознавать, что горячая вода-то никуда не исчезала. Меня угораздило оказаться на необитаемых островах собственного разума. Самое печальное, я не знаю где они начинаются и где заканчиваются. За всё время пребывания здесь я даже не удосужился составить карту...
4.
Марину-Наталью Юра разыскал довольно быстро. Он боялся, что она ещё не вернулась, и что ему придётся коротать время рядом с постелью Алёнки или, что гораздо хуже, болтаться в гостиной и смотреть в глаза людям, которые способны сделать такое с живым человеком. «Ты прям как малыш, который думал что свинки сами, с радостным визгом, прыгают в кастрюлю», – сказал где-то внутри насмешливый голос Славы.
Но женщина оказалась там, где они расстались в прошлый раз – за барной стойкой. Только Петра Петровича не было видно. Возможно, поэтому содержимое бокала было несколько иным: чистым, как слеза. Не коктейль, честная выпивка. Покосившись на полки со спиртным, Юра с нарастающим удивлением подумал, что в кои-то веки ему не хочется выпить. В голове всё ещё звучал голос Виля Сергеевича: «Темнота разума – вот наше естественное состояние», а другой голос, не то голос жены, не то Спенси, прибавлял: «Зачем её усугублять? Это ещё более безумно, чем дарить ей искусственный свет!»
– С вами кое-кто хотел повидаться, – сказал он, приближаясь к Наталье со спины. Бархат волос падал на хрупкие плечи, скрытые тканью платья.
Услышав голос, женщина дёрнулась. В подстаканнике зазвенели ложки. Огромный лесной клоп, невесть как попавший в дом, шлёпнулся с потолка на один из столов и побежал по скатерти.
– Есть один человек, который потратил на ваши поиски несколько месяцев, – продолжил Юра. Он стоял, широко расставив ноги, сгорбившись и засунув руки в карманы, и не сразу понял, что неосознанно копирует Виля Сергеевича, в том числе и медлительной, старомодной манерой говорить. – Прошу, пойдёмте со мной. Он проживает в сто седьмом номере.
Юра ожидал, что женщина проигнорирует его, либо снова сделает попытку его соблазнить. Но она, повернувшись, спросила с высокомерным раздражением:
– Разве он не может прийти сюда?
В глазах светилось сознание; для Хоря это было сюрпризом. Взяв себя в руки, он продолжил, не изменяя учтивому тону:
– Увы, он несколько... стеснён в свободе передвижений. Но очень хотел бы, чтобы вы соблаговолили его навестить.
Наталья задумалась. Прикончила одним глотком выпивку и сказала голосом Марины:
– Что ж, прогуляемся.
Придерживая у коленей платье, она спустила ноги на пол и пошла за Юрой, негромко цокая каблуками. Наблюдая как плывёт в стёклах и встречных зеркалах отражение, не такое как в лужах, вполне обычное, Хорь думал о выпивке и не мог найти ни одной причины, по которой ему бы вновь захотелось опрокинуть в себя рюмку-другую.
В «Зелёный ключ» потихоньку возвращались обитатели – каких-то Юра видел утром, каких-то нет, но все без исключения пялили на него глаза. И это так резко контрастировало с равнодушием, которого он удостоился утром, что учитель почувствовал беспокойство. Могло ли так получиться, что они узнали о смерти лосиного пастуха? Может, кто-то видел их с берега?
Он открыл дверь сто седьмого номера, посторонился, пропуская даму. Вдоль её позвоночника колыхались завязки платья – всё равно, что усы гигантского насекомого. Юра так на них засмотрелся, что едва не налетел на Наталью-Марину, когда она вдруг остановилась, увидев, куда её привели.
– Вы хотите, чтобы я спустилась туда?
– Да. Мой друг ждёт.
– Ни за что. Вы знаете, кто я?.. Если ваш друг не соизволит вылезти из этой дыры, я не желаю туда лезть. Вы говорите, что он не полноценен физически, но кто тогда заставлял его туда забраться?..
– А кто вы? – перебил Юра. Он набросился на этот вопрос, как кошка на ползающую по стеклу муху.
Наталья-Марина выдохнула через сжатые зубы. По лицу пробежала судорога. На щеке, бледность которой лишь слегка затмевали румяна, что-то блеснуло... паутинка. Юра был уверен, что это паутинка.
– Вы, наверное, издеваетесь, – медленно сказала она. Что ни говори, она выглядела куда живее, чем вчера. Хорь не был готов к такому отпору.
Тем не менее последнюю фразу она произнесла так, будто сама хотела бы знать ответ. Её серьги возмущённо качнулись, но даже это в общем-то естественное движение не могло скрыть от Хоря главного: она переигрывала. Попросту не знала что сказать.
Оглядевшись словно бы в поисках помощи, Наталья-Марина вдруг – одновременно с Юрой – увидела автора-постановщика этого аттракциона. Копатель стоял возле стены, в тени кровати, недвижный и потому незаметный. Он опирался на черенок лопаты и улыбался вошедшим, позволяя сосчитать дырки меж зубов. Юра насчитал четыре (сколько насчитала женщина, осталось загадкой).
Он почувствовал, как между двумя культистами проскочил разряд. Словно что-то важное произошло в тот момент, когда Хорь моргнул. Этот обмен информацией, мгновенный, как движение языка от верхнего нёба к нижнему, заставил его почувствовать себя неуютно.
Улыбка Копателя стала шире; ещё немного, и лицо его треснет пополам.
– Кто тот человек внизу? – резко спросила Наталья-Марина.
– Просто бедняга, который ничего не способен нам дать, – сказал копатель. Черенок лопаты ходил в его руках вправо-влево. – Но он думает над своим поведением. Раска-аивается, наш жирный ангелочек. Возможно, скоро всплывёт прегрешение, от которого так просто не отделаешься. Что-то посерьёзнее, чем неоплаченный чек в придорожном кафе.
– Частный детектив, – пояснил Юра. – Вы, наверное, видели его в «Дилижансе». Он искал вас, по поручению старого друга, вашего мужа, которого сейчас нет в живых.
Наталья-Марина вскрикнула, прижав ко рту пальцы. Кажется, даже Копатель удивился этой реакции. Снизу, где лестница исчезала в темноте, не доносилось ни звука. Она поставила ногу на первую ступеньку. Затем на вторую.
Юра засуетился. Снова зажёг фонарь, который ещё не успел остыть, и бросился в погоню за женщиной, что всё ускоряла и ускоряла шаг, рискуя повторить судьбу своей прошлой героини. Хорь видел как далеко впереди и внизу пляшут росчерки её белых лодыжек.
– Не отставай, малыш, – со зловещим смехом кричал Копатель. – Беги, пока у тебя ещё есть ноги, отбивай костяшки пальцев, пока у тебя есть эти пальцы. Приближается час, когда тебе придётся сделать выбор, готовься не колебаться. Знаешь, как это бывает – чуть промедлишь, и всё случится без твоего участия.
Он говорил что-то ещё, но Юра не слышал. Стараясь поспеть за Натальей, как оруженосец за мчащимся на рандеву с подземным чудовищем рыцарем, он действительно подвернул лодыжку и ободрал костяшки пальцев, подняв фонарь слишком высоко. Иногда казалось, что Наталья сейчас обернётся и набросится на него, привлечённая горячим дыханием и раздувающимися от бурлящих жизненных соков венами.
Доски последних ступней трещали как гнилые орехи. Скатанный матрас с подушкой без наволочки пропитался пылью, трос вибрировал, создавая странный, потусторонний звук.
Виль Сергеевич никуда не делся, здесь же была и Наталья-Марина. Она смотрела на пожилого мужчину, словно не могла понять, человек ли это вообще и почему он выглядит так, как выглядит. Странно, но в крохотном помещении, в котором Копатель вовсе не планировал устраивать собрания и проводить презентации, поместились все участники драмы. С кучи земли медленно ссыпались пыльные ручейки. Детектив поднял голову и всматривался в женский силуэт. Когда Юра поднёс фонарь ближе, он воскликнул:
– Это вы? О боже, дайте мне вас рассмотреть. Это и правда вы!
Живот мужчины отвис ещё больше и стал походить на полупустой мусорный мешок. Сквозь кожу Юра видел вены и жировую прослойку. Ему казалось – ещё немного, и он увидит внутренности.
– Мой напарник говорит, что вы и покойная Марина – одно лицо. Это я виноват, что не узнал вас там, в отеле. Если уж я посвятил свою жизнь поиску исключений из правил, мне следовало ставить под сомнения и сами правила тоже.
Он подумал и прибавил:
– Я не показывал вам двоим эту фотографию, потому как думал, что вы со Славой слишком увлечены друг другом, чтобы что-то замечать вокруг. Что там случилось?
– Не понимаю, – сказала женщина. Она была похожа на бабочку под стеклом в хранилище энтомологического музея. Крылья потеряли всякий цвет, усики и лапки облетели, упав на дно ящика, и, наверное, большую ценность теперь представляет булавка, чем сама бабочка. – Мне сказали, что вы знали моего мужа.
– Она сыграла роль до конца, – пояснил Юра. – Сыграла – и забыла, как и все прежние роли. Представьте, что каждый день в этом городе случается множество трагедий, одну из главных ролей в которых играют такие как она. Давайте перейдём к делу.
Он сглотнул густую слюну и сказал:
– У вас не так много времени.
– Вот как? – спросил Виль Сергеевич. Скулы заходили ходуном, словно он что-то жевал. – Это правда. Найти вас меня попросил ваш муж.
– Он мёртв.
Зрачки детектива расширились, почти полностью заполнив белки.
– Как вы и предсказали.
– Тогда зачем вы здесь?
– Узнать правду. Кто вы такая, где пропадали, почему вернулись и зачем снова исчезли?
– Слишком много вопросов, – Наталья (Юрий решил называть её впредь только так, потому что от Марины, загадочной незнакомки, безнадёжно влюблённой в простого, весёлого парня, в женщине не осталось ничего) помассировала виски. – Если на то пошло, вы вообще не можете их задавать. Ваше кровообращение критически замедленно, а температура тела близка к двадцати одному градусу. Вы уже мертвы.
Виль Сергеевич засмеялся кашляющим смехом. Юра заметил, что язык у него имеет странный землистый оттенок.
– Вряд ли для меня это новость. Нет, я жив. Возможно не по человеческим меркам, но по своим собственным, которые всегда, прошу заметить, отличались от общечеловеческих, я всё ещё существую. Юра, мальчик мой, ты не принёс ещё воды?.. Ну да бог с ней. Я бы хотел, чтобы вы ответили на мои вопросы. Тогда я передам послание от Моше. В последние свои минуты он оставил записку. Для вас. Я вызубрил её наизусть.
Обвисшее, вытянувшееся лицо детектива, ощерилось в подобии улыбки в тот момент, когда Наталью перестали держать ноги. Юра бросился вперёд, перед тем устроив фонарь на полу, и подхватил женщину у самой земли. Она быстро пришла в себя. Выпрямилась, отстранив от себя Хоря. Он убрал руки с охотой: под одеждой тело Натальи напоминало желе и пахло чем-то, похожим на уксус.
– Он правда сделал это? – голос её с каждой секундой становился всё импульсивнее, всё мощнее. – Потому что я оставила всю себя там, в нагрудном кармане его любимой рубашки, а здесь ходит... я до сих пор не понимаю что. Фантик от конфеты. Бутылка из-под Кизлярского коньяка. Этикетка в луже. Вы хорошо знали Моше? Он курил невозможные сигареты. «Советские махорочные». Ходил, вывернув карманы наружу. Просил брать вечернюю газету не из нашего ящика, а из ящика соседа... это была их затянувшаяся игра, возникшая не то из давнего спора, не то из шуточного конфликта.
– Сколько вам лет на самом деле?
Виль Сергеевич вёл допрос, будто не висел распятый на стене, а сидел за своим письменным столом, закинув на него ноги и свысока глядя на визитёршу, скрючившуюся на неудобном стуле для посетителей. Юре показалось, что сейчас он предложит ей кофе и похлопает по плечу, но этого, конечно, не произошло.
– Не знаю. Я давно не считала. Я родилась, когда не стало Маяковского. Это было ужасно давно... или нет? Какой сейчас год?
Тысяча девятьсот тридцатый! У Юры перехватило дыхание. На её вопрос никто не ответил, да она, похоже, не ждала. В горле Виля Сергеевича что-то клокотало и щёлкало. Огонь потрескивал за стеклом лампы: ему не хватало кислорода.
– Я встретила Моше, когда ему было двадцать три, а мне двадцать пять. Я умерла, когда мне было пятьдесят.
– Вы ещё живы, милочка, и прекрасно выглядите, несмотря на возраст.
Он засмеялся и прибавил:
– Как и я.
Юра и так знал, что детектив покривил душой. Лицо её оставалось таким же, как в сорок, но под ним не было ни костей, ни мяса, ни крови. Только гниль. Стоит стиснуть её в объятьях, как эта гниль польётся через рот и ноздри.
Наталья качнула головой.
– Перед вами стоит другая женщина, та, что пустила по ветру всю свою жизнь и накупила билетов на поезда и автобусы, чтобы добраться сюда, умерла.
– И что заставило её так поступить?
Сверху донеслись отзвуки истеричного смеха; Юра подумал, что с Копателя станется завалить проход и оставить их здесь погибать. И в то же время понимал, что шахтёр-самоучка так не поступит. У слуг великой глотки в ходу другие методы.
– Приближение смерти. Прежде, чем она стала видеть, что за кузнечик стрекочет внутри у других людей, она увидела его у себя. Этот кузнечик звался «рак поджелудочной». Как только это случилось, она разорвала отношения с мужем, – Наталья опустилась на ступень. Скинула туфли, растопырила пальцы на ногах, словно надеялась увидеть в промежутках между ними несколько библейских откровений. – Хотя разорвала – сказано слишком громко. Сильная любовь не может раствориться без следа, потому несколько раз они... мы всё же встретились. Я хотела удостовериться, что он не зачахнет без меня, как цветок без ухода. Но Моше оказался цереусом, он мог обходиться вовсе без воды, гнездиться в растрескавшейся земле и подставлять голову дующим разом со всех сторон горячим ветрам. Наверное, это отчасти укрепило мою решимость: как только нашёлся призрачный выход, я им воспользовалась.
– Вы очень смелая женщина, – мягко сказал Виль Сергеевич. Юра увидел, как у него бьётся сердце: грудина вздымалась и опадала, безразличная к состоянию организма в целом. За десять секунд Юра насчитал только три величественных подъёма и не менее величественных падения. Это напоминало покачивание лодки в самой сердцевине спокойного моря.
– Я была в ярости. Я любила свою жизнь и не хотела исчезать. Но я не хотела, чтобы муж и родственники, вся эта орава кровососов, видели меня такой. Слабой. Просматривая в газете объявления, я наткнулась на рекламу оздоровительного центра в Марксе. Дом с башней на самом берегу озера показался мне вполне приемлемым местом, чтобы умереть – если, конечно, приемлемые места для этого вообще существуют... послушайте, я хочу получить своё послание.
– Сначала дослушаем вашу историю до конца. Она очень интересна... вообще-то ваш муж уполномочил меня передать его, только если вы расскажите мне всё. Закроете все белые пятна.
Наталья передёрнула плечами, будто поправляя сползающий шарф.
– Если вы ждёте интересного или поучительного рассказа, вы не по адресу. Я почти закончила. С тех пор я живу здесь и покорно жду смерти. Иногда кажется, что она зайдёт за мной сегодня же вечером, и тогда я думаю, что стоит на всякий случай уложить чемоданы. Звучит глупо, но пару раз я так и делала. А на следующее утро разбирала. Меня мучают боли в пояснице, иногда проявляется желтуха, но в остальном всё довольно приемлемо. Жить можно. Когда я встречаю смертельно больных людей – у каждого из них всегда внутри сидит кузнечик, такой крупный, с палец величиной, с большими фасетчатыми глазами, и стрекочет – я стараюсь предупредить их об этом. Мало кто воспринимает мои слова всерьёз. А летом меня сбивают с толку настоящие кузнечики. Особенно здесь, в лесу.
На тонких, желеобразных губах возникла и тут же пропала колючая улыбка.
– Здесь лучше, чем где бы то ни было. Здесь мне иногда снятся сны. Я становлюсь другим человеком, проживаю десятки и десятки жизней. Называюсь разными именами и по-разному выгляжу. Там бурлят страсти, а люди, которые со мной в этих снах, полны эмоций. Рядом с ними я снова чувствую себя молодой. Иногда даже влюблённой.
Она врёт, – подумалось Юре. – Здесь никому не снятся сны. Потому что великая глотка...
– Наверное, только поэтому я до сих пор ничего с собой не сотворила. Просыпаясь, я чувствую небывалый подъём. Как после лечебной электрической терапии или соляной ванны, только вот здесь, в голове.
– Вы помните, как эти сны заканчиваются? – спросил Хорь, сбитый с толку.
– Не всегда, – сказала Наталья, и голос её ёкнул. Она не стала развивать эту тему, переключившись на другую: – Один раз я всё же сделала вылазку в большой мир.
– Два года назад, – подсказал Виль Сергеевич. Его ощеренные зубы и лихорадочно блестящие глаза были похожи на кусочки трумалина.
– Да, наверное, именно тогда. Я услышала стрекот... знаете, он был похож на рёв взлетающего самолёта. Сначала еле слышный, он нарастал с каждой прошедшей неделей, и вот настал момент, когда я уже не могла спать. Стоит ли говорить, что больше никто его не слышал? Я перестала видеть свои сны... мне было плохо. Очень плохо, а перед глазами всё время стоял бывший муж. Я поняла, что должна его навестить. У меня оставались кое-какие сбережения... если честно, я давно их не проверяла и думала, что большая часть ушла на оплату комнаты, но всё было на месте. Словом, я взяла такси. Чем ближе я подъезжала к родному городу, тем сильнее становился стрекот. А в парадной дома, в котором мы с Моше жили, я вообще просидела около часа, пытаясь привыкнуть к этому невыносимо громкому звуку. Кузнечик сидел внутри моего мужа. Я, кажется, пыталась уговорить его поехать со мной, но упрямец не согласился, даже когда я высказала ему всё напрямую.
– В такое сложно поверить, – сказал Виль Сергеевич. – И тогда вы оставили ему письменное послание...
– Возможно. Я не помню. Я вдруг почувствовала боль. Как будто... как будто, знаете, меня разрывают на лоскуты. И поняла, что нужно возвращаться, немедленно.
– Вы написали: «Ищи меня в луже».
– Правда? – на лице Натальи впервые возникли какие-то эмоции. Удивление в её исполнении было похоже на тень птицы, скользнувшую по земле. – Я не помню. Что бы это значило?.. Уже, наверное, не важно. Кузнечик затих, Моше предпочёл скорее умереть, чем поверить мне. Вот и вся история. Ничего необычного, верно? А теперь выкладывайте. Что он просил мне передать?
