Текст книги "Хочу тебя вернуть (СИ)"
Автор книги: Дина Сдобберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Глава 1.
Вежливый голос стюардессы вырывает меня из недолгого забытья. Самолёт, которым я решила воспользоваться для скорейшего возвращения в родной город, не смотря на всю мою нелюбовь к воздушному транспорту, заходил на посадку. Всех попросили отключить телефоны и пристегнуться.
– Ох, сейчас трясти начнёт! – начинает паниковать сидящая сзади полноватая женщина, вызывая у своего спутника тяжёлый вздох.
– Ты всю дорогу тряслась и ждала, что мы начнём падать! Сейчас посадка, чего уже истерить? Зачем ты вообще согласилась на самолёт? Ехали бы поездом! – ворчит он, не сдерживаясь.
– Так поездом четыре дня ехать, а Леночку выписывают с малышом уже через три… Как же мы? Не встретим? – в тихом женском голосе звучит непонимание.
– Ну, вот видишь? Зато буду внуку рассказывать, что его бабка, ради того, чтобы его встретить, даже в самолёт залезла! – подшучивает мужчина и становится понятно, что он не злой, а просто устал и переживает.
И мои злые мысли, что приземлилась бы эта дама разок в военном транспортнике и тогда бы точно знала, как начинает трясти, когда пилотам нужно сажать борт, а условий для этого ноль и хорошо, если не стреляют, исчезли. Я тоже не злая, просто нервничаю и устала. И тоже не люблю самолёты. Но я тоже переживаю за близких.
За единственных моих близких в целом мире! Подруги, что стали ближе сестёр. Зарина и Кира. Отобрав у меня всё, что только можно, судьба взамен преподнесла мне сразу двух сестёр. Два родных сердца, две мои родные души. Только ради них я возвращалась в город, из которого бежала в страхе и панике восемь лет назад.
Сначала Зарина вышла замуж и, по иронии судьбы, не иначе, переехала жить в город, что когда-то был моим родным. А потом и перебравшаяся поближе к подруге Кира оказалась здесь же.
Окончив мединститут, я подписала самое адское распределение из всех возможных, но зато сулившее и опыт, и практику, и максимально лишённое подковёрных игр прохождение интернатуры. Пока дочки и сыночки главрачей всех мастей, а также их племянники и прочие соседи, ждали, кому какое распределение принесут в клювике заботливые родственники, я заключала контракт и поковала вещи для переброски к месту прохождения практики.
И я всерьёз думала, продлевать ли контракт дальше, когда мне позвонила в панике Зарина, сообщив, что Кира в очередной раз пропала. Понимая, где и в каких условиях я нахожусь, девочки старались меня не тревожить. В основном звонила или писала я, когда выдавалась такая возможность. Понимала я и то, что раз Зарина рассказывает мне о проблемах, значит ситуация уже серьёзная. И что значит "снова пропала"?
Меня тогда охватила паника, а когда я вытрясла из Заринки всё, что они обе от меня скрывали, у меня волосы на голове зашевелились! Всегда тихая и рассудительная Кира умудрилась связаться с местным бандитом, одним из главарей местных группировок. Нет, официально он был бизнесменом, но сути это не меняло. Фактически, городом и близлежащими окрестностями правили именно такие "бизнесмены".
Территории давно были разделены между кланами или родами, как они сами себя называли, потому что в основе каждого такого клана были семьи. И все взаимоотношения внутри строились на строгом подчинении младших старшему.
За фасадом современного мегаполиса пряталось настоящее дремучее средневековье, где люди делились на наших и на чужаков. Чужаки были расходным материалом, они не защищались законами и традициями. Я усмехнулась своим собственным мыслям. Законы! Ещё бы обозвали свои дикие порядки конституцией, чего уж там.
И вот в это болото, от которого за версту несло гнилью, умудрилась вляпаться Кира. Всегда тихая, с мягкой улыбкой и спокойным голосом. Кира, которая зла за свою жизнь никому не причинила, которая ходила в дом престарелых, чтобы помогать ухаживать за стариками. Не на подработку, а потому что некому.
И хотя к моменту, когда самолёт, на котором я возвращалась, приземлился в аэропорту моего родного города, Кира уже нашлась, и своё исчезновение объяснила переживаниями и сложностями, связанными с беременностью, я чувствовала, что не всё так просто в этой истории.
Зарина писала, что Киру очень часто видят в городе с её мужем, что он заботлив и внимателен, что она всегда окружена охраной, неприятное чувство, что нам показывают хорошо отыгранный спектакль, пряча беду, в которую попала Кира, не проходило и не давало покоя. К сожалению, у меня было своё тёмное прошлое, о котором никто не знал, и именно из-за него я не верила тому, в чём меня пытались убедить.
– Скажи, Зарина, а этот Агиров Киру назвал женой официально? По паспорту? Или по вашим законам в дом ввёл? – спросила я Зарину во время последнего разговора.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, Ксан. И сначала сама так думала, тем более, что сначала только роспись была, на которой никого кроме жениха и невесты не было. – Делится сомнениями Заринка. – Но ты бы видела, какая сейчас Кира ходит, вся светится! И в дом её Сабир ввёл как положено, его дед за невесту внука откупался, в своём доме принял. Если бы ты видела, какими горящими глазами на Киру муж смотрит…
– Вот приеду и посмотрю! – отрезала я.
Мне ли не знать, как сильно отличается то, что показывают тебе, и что в это время говорят своим. Я не хотела обижать Зарину, но…
В мои восемнадцать я поверила в сказку, возвращение в реальность было жестоким. Тот, без кого я и жизни себе уже не представляла, смотрел на меня глазами полными восхищения, голода и желания, с гордостью. Но в это же время, не отводя от меня взгляда, говорил сидящим с нами за одним столом мужчинам, что не стоит его будущей жене знать о каждой девке, что метит в его постель.
Его друзья и братья невесты смеялись и просили дать "игрушку" им. Они же, мол, уже почти родственники, чего жадничать. Девкой и игрушкой была я, ничего не знавшая о наличии невесты и уготованной любимым для меня судьбе.
– Моя! – твердил он, наматывая мои волосы на свой кулак. – На сторону посмотришь, убью! Клянусь!
– Моя! – шептал он же, смешивая поцелуи с укусами. – Убью любого, кто обидит! В крови утоплю.
– Пока не родственники, после свадьбы вернёмся к этому вопросу. – Говорил он в тот вечер таким же как и он скотам, продолжая мягко улыбаться мне.
И кто бы знал, чего мне стоило себя не выдать, не подать вида, что я прекрасно понимаю, о чём идёт речь. А ведь тот вечер должен был стать особым, я собиралась рассказать о себе всю правду, исправить его ошибку. Как же я благодарила судьбу, что не успела ничего рассказать прежде, чем к нам подсели братья его невесты.
Отпросившись выйти, я сбежала из ресторана. Бежала, не обращая внимания на ливневый дождь и холодный ветер, стараясь держаться подальше от хорошо освещённых мест. Бегущая в одном платье в середине ноября девица, обязательно привлекла бы внимание. Я бежала в квартиру, что досталась мне от матери, и боялась, что меня выследят, что он каким-то невероятным образом узнает, кто я на самом деле! Или уже знает! Ведь жила я уже почти месяц у него.
Я собрала документы, деньги, вещей буквально две смены и встретила рассвет на вахте института.
И сейчас, пока я смотрела на проносящиеся за окнами такси улицы родного и одновременно чужого мне города, я думала о том, что будет, если я случайно столкнусь со своим самым сильным страхом? И разозлилась на саму себя!
Я не только что осиротевшая девочка, без друзей, родни и работы! Я Елизарова Оксана Александровна, хирург военно-полевого госпиталя с закрытым военным контрактом в горячих точках, как принято называть эти филиалы ада. И скальпель у меня всегда под рукой.
Для успокоения провела рукой по нагрудному карману пиджака, из которого торчал серебристый колпачок ручки с надписью "Таlant". Металлический корпус давно был превращён в футляр для скальпеля, с которым я привыкла даже в душ ходить. Были пару инцидентов. Зато потом никого не посещали мысли составить мне компанию в душе.
Такси останавливается возле старого здания библиотеки. Странно, что здесь до сих пор не сделали какой-нибудь торговый центр. Большое, двухэтажное здание с необыкновенно красивыми лестницами, всё также отпугивало осыпавшейся со стен штукатуркой и облупившейся краской.
Я проскользнула мимо. Маленькая я, с гордо поднятой головой и придерживая пальчиками юбку, спускалась по этим лестницам, представляя себя принцессой. И здесь же дралась до крови с местными мальчишками, что дразнили меня безотцовщиной.
Пробежала дворами на довольно оживлённую улицу, вдоль которой стоял длинный, на восемнадцать подъездов, многоэтажный дом. Этот дом был с большим сюрпризом. Так как он фактически перекрывал все подходы к улице, то в своё время, ещё во время строительства, предусмотрели два проходных подъезда. То есть с этой стороны улицы это выглядело как будто человек заходит в подъезд своего дома, а на самом деле, он выходит с другой стороны.
За домом был небольшой сквер, медицинский институт, в котором я отучилась первый курс, и большой жилой квартал, ещё старой застройки советских времён. Когда ещё пределом для высотных домов были девять этажей, так как пожарные лестницы в те времена, выше не доставали.
Вот и знакомый подъезд, даже замок всё тот же, с простым кодом "2206". Медленно поднимаюсь на четвертый этаж, простая дверь, никаких новомодных сейфов.
Здесь всё ровно также, как и восемь лет назад. Даже воздух не застоялся. Зарина видно часто приезжала, потому что дома чисто, пыли нет. Придётся, конечно, делать ремонт и менять мебель. Но сегодня, когда я, наконец, откроюсь подругам, это место подходит лучше всего.
Я закрыла глаза, невольно возвращаясь в прошлое. Рассказывать придётся много.
Глава 2.
Забавная ситуация. Сбегала я из дома с одной сумкой и возвращаюсь с двумя чемоданами. Большими, объёмными… Но всё равно, не много я смогла накопить за прошедшие годы. Все как-то больше переводила в деньги и на счет. Ну, какие вещи в казарме? В результате, на счету сейчас более, чем приличная сумма, даже с учётом предстоящего ремонта и смены мебели.
Созвонилась с девочками, нужно им сообщить, что я приехала. И конечно, решили собраться уже сегодня. Другого я и не ожидала. Только вот Кирины слова, что она попросит мужа её отпустить на вечер, неприятно царапнули, всё больше убеждая меня в правильности сделанных мною выводов.
В ожидании вечера разложила вещи. Несколько раз замирала у входа в мамину комнату, но когда занять себя стало нечем, я всё-таки повернула ручку. Тяжёлые двойные бархатные шторы почти не пропускали света. Кровать, две тумбочки и несколько шкафов. Здесь ничего не изменилось с того дня, когда мама вышла отсюда и больше никогда не вернулась.
Открываю один из шкафов, здесь на третьей полке стоят несколько одинаковых фотоальбомов. Коричневая тисненая кожа и металлические уголки. Решила, что надо будет показать их девочкам. Нагрузила стопкой и понесла в большую комнату.
Верхний альбом зацепился уголком за стену и упал. А когда я его подняла, то пальцы наткнулись на уплотнение под обложкой. Привычные к прощупыванию в поисках воспалений и уплотнений пальцы даже без контроля с моей стороны, определили под кожей обложки прямоугольник.
Письмо? Документ или фотографии? Те, которые хранить было нельзя, а выкинуть мама не смогла? У матери было достаточно тайн, о которых она молчала до самой смерти.
Аккуратно надрезать кожу и вытащить завернутые в пергамент фотографии оказалось делом нескольких минут. С фотографий на меня смотрел высокий, широкоплечий, крупный мужчина с черными коротко стрижеными волосами и тёмно-карими глазами. Точно такими же, как и у меня.
– Ну, здравствуй, как я понимаю, Рахман Шаркизов. Папой звать не буду, уж не обессудьте! – говорю вслух, и иду в комнату.
Найденные фотографии я рассматриваю очень внимательно. Того, кто был моим отцом, я видела впервые, а узнала о его существовании и вовсе, когда мне было восемнадцать.
Моя мама была стоматологом. Работала она всю жизнь на одном месте, у неё были десятки, если не сотни клиентов, что шли только к ней, репутация очень строгого, порядочного и ответственного человека и специалиста, и внебрачный ребёнок. То есть я.
На тех фото, что я нашла, рядом с мужчиной была и мама. Такой счастливой и светящейся я её не знала, никогда не видела у неё такой улыбки. Мне всегда казалось, что мама может улыбаться только уголками губ. Жили мы вдвоём, на девятом этаже, в трёхкомнатной квартире. В хорошо обставленной квартире, никогда не голодали и что такое пустой холодильник я никогда не знала. Несколько раз в год на месяц-полтора к нам приезжала Халила Омаровна. Наверное, до моих лет шестнадцати, а потом пропала. Она была очень добра ко мне, учила своему языку, всегда очень радовалась моим успехам и заступалась за меня перед матерью.
– Что ты хочешь? У девочки хорошая, горячая кровь! – оправдывала она меня, когда мама отчитывала меня за очередную драку.
У моей мамы, блондинки с ярко-голубыми глазами, родилась я, темноволосая, кареглазая и смуглокожая дочь. Как я позже узнала, Халила Омаровна была моей бабушкой, матерью моего отца. И, по словам матери, я была очень на неё похожа.
Сама я запомнила бабушку, ну как бабушку, я всегда считала её кем-то вроде очень доброй ко мне феи. Всегда накрашена так, чтобы подчеркнуть и без того красивые глаза, всегда с причёской. Одета словно на картинке в журнале. И словами матери о моём сходстве с Халилой я гордилась.
Потом она пропала, и сколько я её не ждала, она не приезжала. Видно возраст… И это мой единственный повод для сожалений о том, что я не знакома с отцом и его роднёй. Я не смогла её проводить, если она умерла, и никогда не смогу навестить.
Со стороны мамы у меня родни не было. Сама мама выросла, как она говорила, в ведомственном интернате, её родители были нефтяниками и работали вахтами. Однажды они просто не вернулись. Добросердечная директриса интерната дотянула девочку до восемнадцати лет, оставляя её в своем учреждении лишних полгода и не переводя в муниципальный детский дом. Она же помогла маме воспользоваться квотой и поступить в медицинский.
Так что я стала уже вторым поколением медиков в семье. А вот любые расспросы об отце матерью жестко пресекались.
– Его нет. – Отвечала она и уходила из комнаты.
Выросла я, считай, что у мамы на работе, и кроме как врачом никем себя даже и не представляла. Меня завораживали скальпели, шприцы… Возможность стать немного круче обычного смертного человека, избавляя от боли или спасая жизнь.
Мамин диагноз, прозвучавший громом за несколько недель до моего восемнадцатилетия, стал последним переломным моментом. Я окончательно уверилась, что моя жизнь будет, не просто связана с медициной, я выбрала специализацию. Хирургия.
Маму можно было бы спасти, если бы её болезнь вовремя обнаружили и прооперировали. Но слово "неоперабельно" звучало приговором. Мама сгорала буквально на глазах.
После лекций в нашем мединституте, куда я поступила без проблем, я бежала к ней в больницу. Я боялась оставлять её одну, была уверена, что пока я рядом, она жива и будет жить. Детское, наивное самоубеждение.
Тот разговор состоялся на мой день рождения, мои восемнадцать лет.
– Ты очень красива. Халила Омаровна была права, говоря, что кровь не спрячешь. Ты яркая и всегда будешь привлекать внимание. – Тихо говорила мама. – Осторожнее, девочка. Красота это не всегда достоинство, а слова слишком отличаются от дел. Не сгори, как я.
– Мам, ты о чём? – не сразу поняла я.
– Я, как и ты, училась, ещё и подрабатывала в библиотеке института и была одна. – Начала мама, а я затаила дыхание, сообразив, что сейчас я услышу наконец-то про отца. – Единственный раз, когда я пошла со всем курсом в кафе, это был студенческий экватор, зимняя сессия третьего курса. Кафе выбирали, где подешевле, в результате оно было не самым благонадежным. Один из сокурсников выпил лишнего и попытался зажать меня в туалете, а получив отказ, разозлился. Когда я уходила после этого инцидента, я видела, что он стоит и разговаривает с какими-то мужчинами, что тоже гуляли в этом заведении. Он меня окрикнул, но я послала его к чёрту и пошла на выход, не придав этому значения. А зря. Я еле успела пройти пару метров, как те мужики меня нагнали, схватили и попытались затащить в машину. Я кричала, вырывалась и просила о помощи. Но мои однокурсники только стояли и ржали, наблюдая за происходящим.
– Оставили девочку. – Вдруг раздался спокойный голос.
– Мы заплатили…
– С того, кому платили, с того и спросите. – Так же спокойно ответил им мужчина.
Меня оставили в покое, я ревела, пытаясь стянуть на груди разорванное пальтишко, в котором ходила и осенью, и зимой.
– В машину, – коротко сказал мне спаситель, и я послушалась. – Работаешь?
– Учусь. Подрабатываю в библиотеке, в институте. – Ответила я, не понимая о какой работе, говорил он.
– Мужиков говорю, обслуживаешь? – уточнил он специально для меня.
– Ччто? – от страха я начала запинаться и отползать с сиденья к дверце машины, мне казалось, что лучше разбиться, выпрыгнув на ходу из машины, чем такое.
– Понятно. Разберёмся. – Хмыкнул мужчина.
– Как оказалось, – продолжала мама. – Его звали Рахман Шаркизов. Он довёз меня до общежития института, и как позже выяснилось, через час знал всю мою подноготную. А на утро, весь институт знал, что отвергнутый однокурсник, решив сбить с меня спесь, представился сутенёром хорошо подвыпившим мужикам, и предложил им меня. А потом заявил, мол, девка артачится, его партнёров "девка с гонором" устроила, они заплатили ему денег, а меня ждал кошмар, если бы не Рахман, решивший почему-то вмешаться. Как он позднее объяснил, шалавы ломаются, набивая цену, а не вырываются так отчаянно.
Однокурсника моментально отчислили из института. Да ещё и последствия для всех были плачевными. Каким-то образом, в милиции оказалось моё заявление о попытке изнасилования и принуждение к занятию проституцией.
Начались хождения родственников, мам, пап и жён. Родители однокурсника удивлялись, мол, мальчик просто же пошутил, зачем же ломать ему жизнь судимостью? Придя в кабинет следователя, я молча переписала заявление своей рукой и забирать, и уж тем более говорить, что я его не подавала, я не стала.
Однажды после лекций меня поймала жена одного из той компании и начала просить, чтобы я пожалела, её мужа.
– А ваш муж меня пожалел? Послушал, когда я просила? Своё место он заслужил и не смейте меня больше беспокоить! Вы хоть понимаете, что он собирался сделать вместе со своими дружками? – разозлилась я.
– Мы денег соберём! Хочешь денег? Ходишь же вон в осенних ботиночках и рваном пальто! – попыталась подкупить меня эта баба. Пальто было тем же самым, что и в тот вечер, но я его аккуратно зашила.
– Да вы с ума сошли? – возмутилась я.
– Пошла вон! – прозвучало тихо, но таким тоном, что женщину мигом унесло с моих глаз.
– Спасибо. И за то, что тогда помогли, и за заявление. Я не знала, что можно обратиться и не додумалась бы. – Поблагодарила я, обернувшись. Своего спасителя я узнала по голосу.
– Чтоб баба и признавала, что она не знает, и не додумалась бы? Это что-то новое в моём мире. – Засмеялся Рахман. – Поедем, спасу тебя ещё и от насморка. А то эта дура права.
Потом он стал появляться регулярно, раз в месяц, может два. На лето я никуда не уезжала, а подрабатывала в институте, в ремонтной бригаде, красила окна, отмывала стены. В общем, меня всегда можно было найти на одном и том же месте. Мы просто разговаривали, пару раз ездили в нормальные рестораны, где никаких инцидентов не случалось.
А однажды я услышала по громкой связи в общежитии, что меня просят спуститься на вахту общежития, к телефону. В хрипе, раздавшемся из трубки, я еле узнала голос Рахмана, он просил приехать и помочь. Конечно, я поехала к нему. Он был сильно избит и ранен, ещё меня напугал сильный жар и воспалённые лимфоузлы. Но я смогла взять себя в руки.
– Надо вызвать милицию! – сказала ему я.
– Не тот случай. – Отмахнулся он.
Я не была совсем уж наивной и понимала, что он не совсем законопослушный гражданин, иначе вызвал бы скорую, а не студентку четвёртого курса. Мне удалось взять себя в руки и справиться с ранением, после этого я заставила его открыть рот.
– Хочешь изнутри посмотреть, ровно ли шовчик лёг? – пытался отшутиться он.
– Я тебя поздравляю. У тебя ранение и фолликулярная ангина…
– И геморрой. Проблемы то есть. Не мельтеши. – Перебил он меня и прикрыл глаза.
К счастью, я тогда только получила стипендию, и мне её хватило на продукты, включая мясо, и лекарства. На третий день, когда Рахман, которому стало лучше, встал с постели и, не смотря на мои протесты, отправился в душ, потому что по его заверению, несло от него, как от козла, он спросил, откуда продукты и кто приезжал, пока он валялся полудохлым.
– Никто. – Ответила я.
– А продукты, лекарства откуда? – спросил он.
– Я купила. Мне стипендию выдали. Я учусь на отлично, у меня повышенная, – гордо заявила я.
– То есть, я три дня у тебя на содержании что ли? – нахмурился он.
– То есть? Ты мне пальто и сапоги зимой купил, спас, в рестораны водил и сам всегда платил…
– Не путай. Я мужик, это нормально, если я на девочку потратил, тем более там тех трат, смех один. А вот когда девочка свои кровные, честно заработанные, не позорным способом, на мужика тратит, тут два варианта. Или мужик не мужик, а альфонс, такая же проститутка, только с яйцами. Или это общий кошелёк и девочка тратит на своего мужика. Мне нравится второй вариант. – Заявил Шаркизов.
Из его квартиры в общежитие я вернулась только за вещами и учебниками. Окончив институт, получила распределение сюда, проходила интернатуру, уже зная, что работать буду здесь же. Да и интернатура эта была почти номинальной, пару месяцев, чтоб освоиться и руку набить.
Вместе с распределением я получила и нашу квартиру. Чтобы ты понимала, тогда даже медики – специалисты приезжая на новое место работы радовались комнате в общежитии. А тут трёхкомнатная квартира.
Так прошло почти пять лет, и забеременев, я решила рожать. Тем более, что и Рахман уже заводил разговоры на эту тему. Я только узнала о своём положении, и собиралась сообщить твоему отцу, когда ко мне в кабинет пришла женщина, представившись женой Рахмана. Младшей женой.
Всего их оказалось четыре, жили они в доме его семьи, в нескольких днях пути от города. А она попала в больницу с сыном, и решила, наконец, познакомиться с русской женой своего мужа.
Зная о моём положении, я с утра поделилась новостью с заведующей, меня отпустили с работы домой. С твоим отцом был грандиозный скандал. Впервые за семь лет совместной жизни он повысил на меня голос, требуя, чтобы я пришла в чувство и не творила дичь. Я пригрозила, что если он не оставит меня в покое и вообще хоть раз ко мне приблизится, то я избавлюсь от ребёнка.
Не знаю, чем бы всё это закончилось, но вмешалась его мать, Халила Омаровна. Не знаю, почему она пользовалась таким влиянием, но она смогла заставить сына отпустить меня. Правда с условием, что я не препятствую ей общаться с тобой, учить тебя языку, и принимаю деньги на твоё содержание. А ещё я была обязана, если с тобой что-то случалось, заболела или ещё что-то, сразу сообщать Халиле Омаровне.
– А отец? Мам, неужели он ни разу не захотел меня увидеть, побыть со мной? Он так легко от меня отказался? – спрашивала я закончившую рассказывать мать.
– Он дал слово. А твой отец, своё слово всегда очень ценил. – Ответила тогда мама.
– Круто. Его слово и твоя гордость стоили того, чтобы меня бросили? Чтобы я росла без отца? – в тот момент во мне всколыхнулись все детские обиды. – Я всё детство дралась, до сбитых костяшек и разбитого носа, потому что меня дразнили безотцовщиной. Потому что при любой ссоре мне говорили, что меня отец бросил. Я завидовала каждому, у кого он был, мечтала, что однажды он придёт, обязательно очень сильный, и объяснит, почему его так долго не было. А оказывается, он слово дал. Хорошо, понятно, что ты не хотела быть русской женой чужого мужа, да ещё и какой там? Пятой по счёту? Но почему ты решила за меня? Почему ты лишила меня отца? Хотя какой он отец, если для него слово дороже дочери? Не хотела его видеть, пожалуйста! Он мог к тебе и не подходить…
– Оксана, я ведь всё это видела! Думаешь я не жалела об этом? Только подумай сейчас о том, о чём я в своё время не задумалась. – В слабом голосе матери слышались слёзы. – А чем бы весь этот "Бандитский Петербург" закончился бы? Что, если бы захотели отомстить твоему отцу, причинив зло тебе? И потом… Дочка, это чужой нам народ, со своими традициями и правилами, которые они считают выше и важнее законов! Это другой менталитет, другие устои и понятия правильного.
– Это не мешало тебе жить с мужиком из этого чужого нам народа, как ты говоришь! И неплохо жить, пользуясь его влиянием! – зло огрызнулась тогда я, собственные обиды не дали даже появиться желанию понять поступок матери. – И деньги получать от него тоже. То-то у нас в итоге полдвора разведённых от своих, наших так сказать, и копейки на детей не видят! Не поздновато ты решила делить на наших и не наших?
– Я знала, что рано или поздно, но этот разговор придётся начать. И боялась твоей обиды. У тебя действительно мог бы быть самый сильный и красивый папа. И он конечно любил бы тебя, тебя просто невозможно не полюбить. Мне хватило одного взгляда на тебя. – Вздыхала мама. – Но потом… Ты готова стать какой-то там по счёту женой? Думаешь, ты встречалась бы, влюбилась и вышла бы замуж? Или тебе бы пришлось выйти замуж за друга или партнёра отца, или его сына, чтобы они могли породниться? Или чтобы за счёт этой свадьбы решить какой-то конфликт? Даже сейчас, чувствуя твою злость и видя твою обиду, я верю, что поступила тогда правильно. Ты хозяйка своей жизни, решить за тебя никто ничего не сможет! А деньги… Я ими не пользовалась, они все на счёте, валютный вклад на твоё имя. И с сегодняшнего дня ты можешь им пользоваться. И, Оксан… Ты у меня гордая и упрямая, я знаю, что ты можешь так поступить. Взять и выкинуть, или отправить те украшения, что каждый раз тебе дарила Халила Омаровна. Не делай этого. Она тебя очень любила и дарила от души. И я очень хочу, чтобы ты не совершала моих ошибок. Я ведь даже через силу не смогла принять даже ухаживаний от другого мужчины. А если ты захочешь, то легко можешь встретиться с отцом. Рахмана Шаркизова в этом городе найти не сложно. Думаю, он будет рад…
– Нет! Мне сегодня восемнадцать, и до этого момента я бы была рада его увидеть! А теперь пусть и дальше ценит своё слово, а у меня нет отца! – перебила маму я.
– Характер у тебя конечно дрянь, доченька. – Улыбнулась мама.
А вскоре мамы не стало.
