Текст книги "Серебряный лебедь"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Боже мой, мистер Поуп! – воскликнула она, закрываясь мантильей с меховой опушкой от февральского ветра и колючего снега. – Куда же вы пропали?
Теперь была его очередь удивиться:
– Пропал?
– Да. Вы не были в Саттоне уже две недели.
– А вы разве не знаете, что ваш муж выгнал меня?
– Джон? Выгнал? За что?
– За то, что я осмелился покуситься на его собственность.
Закружились снежные хлопья, а она стояла и смотрела на него, и ее голубые глаза-цветы были исполнены чувств, которые она пыталась скрыть. Поупу показалось, что она впервые по-настоящему смотрит на него. Он погрузился в свои мысли. При всей красоте лица и мелодичности голоса он не мог привлечь женщину внешностью. Он мог очаровать умом и словами, но это не поможет ему сейчас, холодным зимним утром, на безжалостном белом свету.
Наконец Елизавета неожиданно задала ему вопрос:
– За что вы любите меня?
– За то, что вы – солнце, Джон Уэстон – вечная тьма, а я – обезьяна, ведомая красотой к совершенству…
Голос поэта замер. Он очень старался блистать умом, но его ясные глаза вызывали жалость.
– Не смотрите на меня так. Я понимаю, что я – всего лишь жалкий карлик, глупый и многословный.
Елизавету охватило желание любви и поклонения, и в этот момент она полюбила человека, обожавшего ее, и маска безупречного модного гения слетела с лица Александра.
Густо падал снег, ложась на капюшон ее мантильи. Она спросила:
– Что я должна сделать? Ответ уже был у него на устах:
– Спрячьтесь поблизости. Здесь, в двух шагах от дороги, есть кафе. Я буду там в четыре.
Елизавета засмеялась, а Поуп вдруг почувствовал, что не может говорить, поднес ее руку к своим губам и позволил себе заплакать.
Их любовь была взлелеяна в тепле таинственности. Короткие встречи раз в неделю переросли в ежедневные. Мелиор Мэри много раз сопровождала Елизавету на эти горько-сладкие свидания, попивая шоколад и наблюдая за тем, как крошечный молодой человек так пристально смотрит на ее хорошенькую мать.
К неизбежному концу подвела все это миссис Нельсон, одна из представительниц Беркширского комплекта. Вдова, женщина, претендующая на образованность, жадный коллекционер человеческих душ, она считала Поупа частью своей сокровищницы и измучила его бесконечным потоком намеков на свою любовь, плохо замаскированную под жалость.
Однажды она, предварительно убедившись, что миссис Уэстон нет дома, посетила магазин в Гилфорде и «случайно» заглянула в кафе, куда зачастили Поуп и Елизавета Уэстон, а затем зашла в Саттон, заметив Джону, как хорошо смотрятся вместе его жена и этот поэт. Гробовое молчание Джона яснее ясного свидетельствовало о том, что она попала в цель, и миссис Нельсон ушла, торжественно шурша юбкой, которая была на шесть дюймов шире, чем у любой другой дамы в округе.
Елизавета, миновав Центральный Вход с Мелиор Мэри за руку, почувствовала свинцовую, давящую атмосферу, и ее сердце сжалось от страха. У нее никогда не было желания тайно влюбиться, и если бы жизнь была добрее к ней, она бы счастливо вышла замуж и с радостью управляла огромной семьей.
Она с самого начала не хотела Джона Уэстона в мужья, чувствуя в нем то упрямство, с которым могла состязаться только такая же своенравная женщина, как он. Но ее опекун, сэр Уильям Горинг, считал, что хозяин замка Саттон – отличная партия, и это решило дело. Ее брат Джозеф обдумывал множество планов, как Черномазый выкрадет ее, если потребуется, даже от алтаря и перевезет в безопасное место. Но конкретного «безопасного места» так и не нашлось, все планы разрушились, и в конце концов оказалось, что проще смириться.
Елизавету не покидало предчувствие беды, когда она увидела мужа, стоящего перед камином в Большой Зале. Его ноги были слегка расставлены, а руки заложены за спину, как всегда, когда он пребывал в плохом настроении. Джон был краток:
– Приходила миссис Нельсон.
– Кто?
В смятении чувств она совершенно забыла, о ком говорит муж, и это еще больше взбесило его.
– Миссис Нельсон – подруга Рэккетов и Инглфилдов, любовница вашего чудного поэта.
Несчастная, притихшая Елизавета попала прямо в ловушку, расставленную для нее.
– Вы несправедливы, сэр, говоря так о мистере Поупе.
Джон, взревев, повернулся к ней и процедил:
– Я буду говорить об этом карлике, об этом исчадии ада, над которым подшутил сам дьявол, так, как мне захочется, мадам.
– В чем дело, Джон?
– И вы спрашиваете у меня, в чем дело? Вы, осквернительница брака, лгунья, двуличная…
Он слишком далеко зашел. Его жена, обычно такая мягкая, кричала на пределе своего голоса:
– Замолчите немедленно! Ничего такого между мной и Александром Поупом нет. Я люблю его – это правда, но мы никогда не опускались до прелюбодеяния. Как вы смеете пятнать мое доброе имя! Я покидаю ваш дом!
– Только без Мелиор Мэри.
Ее лицо исказилось от страха.
– Ребенок останется с матерью. Это закон природы.
– Ребенок не останется с женщиной, не способной его воспитать. Это закон страны!
– Но Джон…
– Молчите. Идите в свою комнату, Елизавета. Я не хочу вас больше видеть.
Поколебавшись, она повернулась и пошла на второй этаж, в залу, называемую комнатой сэра Джона Роджера, где и провела ночь.
За три дня она не обменялась с мужем ни единым словом, все переговоры осуществлялись через Мелиор Мэри или слуг. Но на четвертый день у Елизаветы наконец появилась возможность уйти – на рассвете Джон уехал на охоту, на целых восемь часов. Когда муж со своим конюхом скрылись в глубине леса, служанка Елизаветы Бриджет Клоппер упаковала как можно больше вещей своей хозяйки. Ко входу были поданы две кареты, являющиеся собственностью Елизаветы, и, оставив мужу короткую записку, хозяйка Саттона и ее дочь поехали вниз по дороге в первой карете в сопровождении второй, везущей прислугу и багаж.
Наконец ворота были открыты. Когда они миновали их, Елизавета сжала рукой в перчатке руку Мелиор Мэри. Она не видела, что лицо дочери побледнело и стало почти таким же белым, как этот неизвестный мир перед ними.
– Без замка Саттон я умру, – сказала девочка как бы сама себе.
– Ну и глупо. В конце концов, это всего лишь дом.
– Но я – часть этого дома.
Елизавета не ответила. Страдальчески сморщив лицо, Мелиор Мэри смотрела, как снова закрываются металлические ворота. Карета начала набирать скорость и вскоре уже мчалась под небом, покрытым снеговыми тучами.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мелиор Мэри никогда не видела дома меньше. Он был похож на розовую раковину, в которой Елизавета и ее дочь укрылись, как выброшенные на берег рыбы. Он стоял на ровной террасе под самыми стенами Виндзорского Дворца и совершенно не был похож на замок Саттон. Однако дом был по-своему удобен: он согревал их, и не только физически.
У них было двое слуг: Бриджет Клоппер, приехавшая с ними из Саттона, и Том, тощий рябой мальчик лет одиннадцати-двенадцати, который выполнял лакейскую работу. Тома им подарил мистер Поуп. Он нашел его на улице, подумал, что нет ничего ужаснее, чем несчастный ребенок, просящий милостыню, и, помыв мальчика, после чего тот стал выглядеть даже немного хуже, доставил его в дом в Виндзоре.
Там мальчик съел целый пирог с мясом, за что Клоппер побила его прогулочной тростью хозяйки, и показал язык Мелиор Мэри. За этот проступок его ударил по уху мистер Поуп.
Для человека такого маленького роста поэт отвесил значительную плюху, и Том, усевшись у кухонного камина, захныкал, но тут подкралась Мелиор Мэри и вылила на него кастрюлю холодной воды. С прилипшими к голове рыжими волосами, как у мокрой кошки, и постоянно прищуренными от жестокостей судьбы голубыми глазками, он напоминал промокшего зверька.
– Не вздумай еще раз вылить на меня воду, а то я подвешу тебя за юбку!
– Скажи на милость, на каком языке ты говоришь?
– Это дублинский говор – я родился в Дублине.
– Жаль, что ты там не остался. Впредь будешь называть меня мисс Уэстон. Понял?
С этими словами Мелиор Мэри вывалила тесто, приготовленное Бриджет для пудинга, на рыжую голову мальчишки и торжественно удалилась. Но Том дождался часа расплаты, и однажды Мелиор Мэри, прыгнув в свою кровать, с ног до головы вымазалась в свежем гусином жире. Она завизжала, Елизавета вспыхнула, Бриджет еще раз воспользовалась ее прогулочной тростью, а мистер Поуп в свой очередной визит приказал мальчишке выйти и подождать его в карете. Казалось, на этом все и закончилось.
– Пожалуйста, не надо, мистер Поуп! Я тоже виновата – ведь это я мучила его, – умоляла Мелиор Мэри.
И тогда Том произнес слова, повлиявшие на решение поэта:
– Я знаю, у меня очень некрасивое лицо, сэр, но это совсем не значит, что я ужасен в душе.
Его слова так растрогали Александра, что слезы навернулись ему на глаза.
– Господи, – вздохнул он, – не говори так, мальчик. Все мы рождаемся такими, какими нас хочет видеть Бог. О человеке судят только по поступкам. И раз ты не можешь быть хорошим слугой миссис Уэстон – а ведь она добра к тебе и кормит тебя, – то не заслуживаешь доброго обращения. Но если ты будешь покладистым, то нам все равно, какое…
– Ты и правда некрасивый, – вставила Мелиор Мэри и тут же добавила: – Мистер Поуп, вы ведь не выгоните его, правда? Все-таки хоть какая-то компания.
Том без лишних слов протянул ей свою шершавую руку, и она почувствовала на себе преданный взгляд голубых глаз. Теперь у нее появился друг на всю жизнь.
Но Джон Уэстон был похож на великана, которому в пятку впилась колючка. Он не задумывался над своей семейной жизнью, пока она не стала серьезно беспокоить его. Перед соседями и друзьями он старательно разыгрывал роль брошенного мужа: сначала не желал ни с кем разговаривать, а потом, стоя под восхищенными взглядами миссис Нельсон и миссис Рэккет, такой высокий и могучий, изливал им душу. С их точки зрения, Джон был самым восхитительным мужчиной на свете, а Елизавета – сущей ведьмой. По их мнению, из Мелиор Мэри не могло получиться ничего хорошего, раз она попала под такое дурное влияние, и обе в один голос советовали ему вернуть ребенка, не откладывая дела в долгий ящик.
– Какая от этого польза, мистер Уэстон? Неизвестно, кем она вырастет.
И все посмотрели на несчастную миссис Рэккет, имевшую общего отца с Поупом, а она отвратительно покраснела под париком устрашающих размеров.
– Я поговорю с ее опекуном, – ответил Джон, имея в виду сэра Уильяма Горинга, державшего одну руку на Библии, а другую на бедре горничной. Где еще найти лучшего кандидата, способного подать пример добродетели безгрешного христианского брака!
Прошла зима, и в первые дни весны расцвели нарциссы. Мелиор Мэри, глядя на маленький табунок первых цветов в крытом саду, думала о замке Саттон и вспоминала золотистый ковер, простиравшийся так далеко, что не окинуть взглядом.
Но это время года, пробуждающее в крови первобытные инстинкты, тревожило Елизавету. Среди своей почты она нашла письмо, подписанное знакомой рукой ее опекуна, и, распечатав его, прочла: «Елизавета,
Мне сообщили обо всем, что вы совершили за последнее время, и я настаиваю на разговоре о воспитании Мелиор Мэри. Проклинать вас может только всевидящий Господь, но все же…»
Пространное послание в таком же духе занимало три страницы, и, дочитав его до конца, она почувствовала себя нехорошо. В обмен на свою свободу Елизавета должна была вернуть Джону Уэстону дочь. Недолго она пожила спокойно.
– Раз моя супруга не ответила на письмо, вы сами должны увидеть ее и потребовать возвращения Мелиор Мэри.
– Конечно, Джон, конечно.
Сэр Уильям Горинг похлопал себя по животу и слегка отрыгнул, надув щеки. Только что он великолепно отобедал с Джоном Уэстоном, который потчевал его различной дичью, вареной говядиной, пирогами с бараниной, фруктовыми желе и взбитыми сливками. Все это завершилось исключительным вином, а в качестве последнего штриха был предложен выдержанный портвейн и первоклассный табак.
Набив ноздри до отказа, он подумал, что никогда в жизни не испытывал такого удовольствия. И дело было не в еде и питье, и даже не в том, что его попросили увидеться с капризной подопечной и вразумить ее, хотя эта миссия была ему по душе – он обожал играть роль строгого судьи. Нет, больше всего Уильяму понравилась служанка – она принесла ему кувшин с горячей водой и позже должна была согреть постель. Именно эта пухленькая малышка с большими темными глазами и ниспадающими черными волосами заставила его погрузиться в приятные мысли. А как она многообещающе подмигнула, когда склонилась в реверансе, выражая свое почтение… Когда Уильям Горинг еще раз взглянул на нее, девушка приняла скромный вид, но он совершенно точно запомнил то, другое выражение ее лица. Единственный раз жена не поехала с ним в Саттон, оставшись дома из-за вздувшихся вен на ногах. Накануне его отъезда она сидела в кровати и читала вслух из Библии, а когда он выходил из комнаты, так гневно скосила на него глаза, что Уильям сжался от страха, как и всегда, когда видел ее.
Но теперь все посторонние эмоции были вытеснены размышлениями о восхитительной служанке.
– …И этот Поуп всех шокировал. Ингфилды и миссис Нельсон больше не заходят к нему. Он не общается даже со своей сестрой.
Сэр Уильям опять сконцентрировался на Джоне.
– Поуп? – переспросил он.
– Да, да, – сказал Джон раздраженно. – Этот чертов карлик, который увез мою жену. Она, вероятно, была не в себе, но факт остается фактом – их видят вместе.
Сэр Уильям сморщил губы в маленькое «о».
– В семье Гейджей не все ладно, Джон. Я думаю, сейчас можно сказать об этом прямо. Недавно произошло нечто очень нехорошее.
– Что?
– Дурной брак. Вмешалась плебейская кровь.
Джон тут же вспомнил историю с собственным дедом.
– Такое случается в большинстве семей, – отрезал он.
– Конечно. Но семья Гейджей на виду. Этот чертов повеса Джозеф, а теперь еще Елизавета изображает из себя распутную девчонку.
– Неприятно звучит, – заметил Джон.
– Правда не бывает приятной. Крепитесь. Уже завтра я объясню вашей жене, какова цена греха.
Он налил себе еще порцию портвейна и с наслаждением выпил ее двумя глотками.
– А теперь – спать. Я буду молиться, Джон, и вы тоже молитесь. Если грех Елизаветы действительно оскверняет святые узы брака, это ужасно.
Он глубоко вздохнул и поднялся со стула. Джон тоже встал, но сэр Уильям остановил его:
– Можете не провожать меня. Посидите немного один в тишине. Спокойной ночи.
Когда он шел через Большую Залу за лакеем, освещавшим путь, его надежды возродились. С одной из галерей за ним подглядывала та соблазнительная служаночка. Уильям Горинг поймал ее взгляд, и она тут же скрылась из виду. Но он не обнаружил ее в спальне, когда наконец пришел туда, и с огорчением увидел, что постель уже разобрана. Настроение сразу упало – он так стремился к ней…
Сэр Уильям со вздохом опустился на кровать, и тут дверь бесшумно открылась. В проеме показалась та самая девушка. Свет снаружи ослепил его, но спустя мгновение он был очень удивлен и возбужден тем, что она стоит перед ним совершенно голая.
– Боже милостивый, девушка! – воскликнул он. – Как тебе не стыдно? Что тебе надо?
– О, сэр, – ответила она. – Я пришла к вам за помощью. На мне лежит тяжкий грех вожделения, а я слышала, что вы хороший человек и регулярно возносите молитвы Господу.
Девушка широко и невинно улыбнулась, но глаза выдавали ее.
– Ты должна уйти, – сказал он. Она подошла ближе.
– О, неужели вы не выслушаете мою исповедь, сэр Уильям? Прошу вас, сэр!
С этими словами она упала перед ним на колени, умоляюще взмахнув руками. Сэр Уильям, как ящерица, провел языком по губам.
– Оставь меня, бесстыжая!
Но глаза девушки загорелись неприятным огнем, и она вкрадчиво произнесла:
– Хотите, я покажу вам, что сделали со мной мужчины? Только такой святой человек, как вы, поймет это. Вы ведь даже не знаете, о чем я говорю.
– Всякий блуд ужасен, – ответствовал сэр Уильям. – Это очень дурно. Но все же есть надежда на спасение твоей души, если, конечно, ты и вправду раскаиваешься.
– Да, сэр, конечно.
– Ну, тогда покажи мне, как плохо с тобой обращались, чтобы я мог помолиться за тебя.
Девушка бросила на сэра Уильяма невиданно развратный взгляд и принялась целовать его белые пухлые колени. Все вокруг превратилось в крики, тяжелое дыхание и капли пота – слишком большой вес и возраст пытались угнаться за молодостью и поразительной распутностью, и сэр Уильям на вершине ужасающего блаженства снова и снова выкрикивал: «Бесстыжая, бесстыжая, бесстыжая…» – а она царапалась до крови.
После неприятной встречи со своим опекуном Елизавета прибегла к столь модным в то время ваннам. По совету Поупа она уехала в малоизвестную деревушку близ Малвернских источников, где можно было успокоиться и привести в порядок мысли.
Поуп приехал за ней как раз в тот момент, когда сэр Уильям Горинг влезал в готовую к отъезду карету. Войдя в дом, он нашел Елизавету не в слезах, а в куда более опасном состоянии. Она, побелев, застыла, на стуле и не могла вымолвить ни слова, поэтому суть дела поведала Клоппер, которая, естественно, все подслушала:
– Я прошу прощения, мистер Поуп, но он назвал ее осквернительницей брака и проституткой и сказал, что Мелиор Мэри должна быть немедленно возвращена отцу.
– А что ответила миссис Уэстон?
– Она сказала, что никогда так не сделает, что это разобьет ей сердце.
– И что ответил сэр Уильям?
– Что при необходимости они с вашим мужем будут действовать силой, потом он вышел, а чуть позже вошли вы.
Только через час Елизавета смогла говорить.
– О, Александр, они не могут отобрать ее!
– Им не позволят. У меня дома лежит незаконченное письмо Джону Кариллу, я добавлю туда post skriptum. Пусть он попытается быть связующим звеном между нами и вашим супругом. Он очень влиятельное лицо.
– Он уже делал это однажды, но мой опекун проигнорировал его. Александр, они грозятся применить силу.
Поэт зашагал по комнате, крайне возбужденный.
– Будь я нормальным мужчиной, я бы вызвал Джона Уэстона на дуэль и положил этому конец раз и навсегда. Ничто не доставило бы мне большего, удовольствия, чем сделать ему дырку между глаз. – Он весь кипел от переполнявших его чувств. В нем накопилось много злых шуток. – Но, увы, при моем росте единственное, что я могу сделать, – воткнуть ему кинжал между ног.
Елизавета засмеялась, а Александр продолжал:
– Тогда я посмотрю на Джона Уэстона. Я убью вас во цвете лет, сэр! И вас, сэр Горинг, и вас, и вас!
Он заплясал по комнате, размахивая в воздухе кулаками и нанося воображаемые удары. С него слетел парик, глаза блестели, как у полевой мыши, на которую он в тот момент был очень похож. Это жалкое маленькое тело буквально излучало широту души и величие намерений.
Спустя два дня они направились в Малверн в сопровождении Джозефа Гейджа, тоже пожелавшего принимать ванны и избавившего их от своего присутствия только по прибытии.
– Я одолжу вам Черномазого, – предложил он, услышав рассказ о требованиях Джона Уэстона. – Он не даст Мелиор Мэри в обиду.
– Но надолго ли, Джозеф? Ты же не можешь отдать мне его навсегда, а они могут потребовать своего в любой момент – на следующей неделе или через год. Ситуация безнадежна.
Джозеф задумался, прислонясь к малиновой обивке сиденья кареты и одной рукой опираясь на трость со сверкающим аквамариновым набалдашником. Было ли это показным аксессуаром или способом вложения капитала – никто не знал. О состоянии Джозефа ходили необычайные легенды. Говорили, что его богатства – дома, земли, драгоценности и тайные спрятанные сокровища – превышали богатства, самой королевы Анны. Но доподлинно это было неизвестно никому, даже членам семьи.
Джозеф был загадкой. По лондонским кафе о нем ходили крайне противоречивые слухи. Если верить сплетням, он был и гомосексуалистом, и большим охотником до женской чести. Завсегдатай игорных домов, он не прикасался к картам и не брал в руки кости. Частенько ужиная на рассвете, он, вообще-то, любил сладко проспать всю ночь. Имея высокопоставленных друзей, не гнушался обществом постояльцев гостиниц. Слыл горьким пьяницей, но употреблял только легкое вино. Повеса, посланник дьявола, вольнодумец, был примерным католиком и мягкосердечным человеком. Никто не знал о нем ничего конкретного, а именно к этому он и стремился. Какая-то скрытая часть души была для Джозефа источником спокойствия, его тайной, уголком, где он мог уединиться, когда нельзя доверять окружающему миру. И все эти мысли таились в голове, всегда украшенной модным париком, под которым на самом деле прятались густые светлые волосы. Зеленые глаза с тяжелыми веками всегда придавали ему сонный вид; он был довольно миниатюрен – не очень высок и не слишком толст, его всегда немного улыбающиеся губы могли очаровать любого, но при определенных обстоятельствах они становились тонкими и жестокими. Таков был Джозеф Гейдж.
Теперь же он спросил:
– Ты не думаешь о разводе, Елизавета?
– Как ты можешь такое говорить, Джозеф? Мы ведь воспитаны в одной вере. Развода быть не может!
Он улыбнулся словам сестры.
– Видно, я плохой пример. Не слушай меня. И все же, по-моему, так не любить Джона и не порвать с ним окончательно – столь же грешно, как избавиться от него.
В разговор вступил Поуп:
– Любой мужчина и любая женщина должны действовать в согласии со своей совестью, Джозеф. Если вера Елизаветы сильнее вашей – это ее право.
– Безусловно, – сказал Джозеф, сонно прикрыв глаза под громыхание кареты. Он задремал, но его рука все еще опиралась на прогулочную трость, усыпанную драгоценностями.
Через час они прибыли к Малвернским источникам – в небольшую деревушку, ничем особенно не примечательную, кроме красоты окрестностей. Это место ни в коей мере не конкурировало с другими модными курортами – небольшой клочок земли, ни на что не претендующий, где было трудно встретить кого-нибудь из света. Потому Поуп и предложил туда поехать. Благодаря его неординарной внешности и головокружительному успеху, поэта было несложно узнать, а этого они с Елизаветой хотели меньше всего, не желая давать пищу сплетням.
Но судьба распорядилась так, что в доме, где могло поместиться самое большее двенадцать человек, жили двое знакомых. Одна из них – маленькая злобная вдова с артистическими наклонностями и игривым голоском; казалось, она постоянно приукрашивает свое прошлое, не задавшееся из-за ее вздорной натуры, и скрывает неумение грамотно говорить под обрывочными фразами; другая – худая и бледная девушка, знавшая Елизавету с детства.
С вдовой они столкнулись на лестнице, когда Клоппер сортировала коробки с багажом. Вдова воскликнула:
– Так это же мистер Александр Поуп! Вы меня не помните? Я… миссис Майр. Мой последний муж знал вашего дорогого отца, а мне всегда очень нравилось ваше творчество, и… я очень интересуюсь поэзией, вы… Честно говоря, я пыталась писать… Может быть, вас заинтересует… За стаканом красного вина… Это такое чудесное место, мистер Поуп! Почти невозможно встретить никого из… Я приехала сюда, чтобы немного похудеть в талии и… Самые стройные женщины в Англии, смею… Вы согласитесь с…
Вдова натянуто засмеялась – от ее холодного взгляда не ускользнуло, что за спиной поэта стоят женщина и ребенок. Она немного понизила голос:
– О, о, мистер Поуп! Я сразу не поняла, что вы…
– У слухов не всегда длинные ноги, – заметил Александр, кланяясь. – Добрый день, миссис Майр. Надеюсь, мы еще увидимся.
Подруга детства Елизаветы была такой тихой и незаметной, что обе женщины не знали, что живут в одном доме, пока через три дня не столкнулись лицом к лицу. Поуп остался в комнате и писал, а Мелиор Мэри гуляла с Клоппер. Елизавета в одиночестве принимала ванну и очень удивилась, услышав чье-то восклицание:
– Елизавета? Елизавета Гейдж?
Она обернулась и увидела необыкновенно красивое и в то же время такое изможденное лицо, что испугалась. Глаза женщины, темные и какие-то потусторонние, от ужасного истощения казались в три раза больше обычного, а белая кожа плотно обтягивала скулы. Не требовалось напрягать воображение, чтобы представить под ней скелет. И все же она притягивала взор угасающим .великолепием умирающей бабочки…
– Амелия? Не может быть! Амелия Фитсховард?
– Может быть, – проговорила женщина, беззвучно смеясь и кладя тонкую белую руку на горло. – Очень даже может быть. Теперь я Амелия Харт. Мой муж умер два года назад. Я вдова. А ты?
– Жена, – напряженно ответила Елизавета. – Неверная жена. Я ушла от мужа.
Амелия улыбнулась, и, казалось, это причинило ей боль – так тяжело она дышала.
– Я здесь из-за болезни, как ты, вероятно, догадалась. Знаешь, тут есть крошечное, но очень милое кафе без названия. У тебя найдется время посидеть со мной?
Просьба не выглядела настойчивой, но по взгляду глубоких глаз Амелии, такому смелому в детстве, было очевидно, что со дня смерти мужа одиночество навалилось на нее всей тяжестью.
– Замечательное предложение, – согласилась Елизавета. – Я здесь с моим другом-поэтом, который больше всего на свете любит ото всех закрываться и писать для потомков, и с дочерью – ей ничто не доставляет большего удовольствия, чем повсюду таскать меня в поисках всяких безделушек.
– У тебя дочь? – оживленно спросила Амелия. – У меня тоже. И сколько ей лет? Моей девочке девять.
– Мелиор Мэри восемь, – ответила Елизавета, и они обнялись, радуясь, что смогли встретиться в этой маленькой деревушке, где весна лечит, и поделиться приятными воспоминаниями веселого детства.
Устроившись в забавном маленьком кафе, которое на самом деле являлось задворками кондитерского магазина, прославившегося своими сладостями, они всматривались друг в дружку.
– Не смотри на меня так пристально, – попросила Амелия. – Я знаю, что от меня остались кожа до кости, хотя и стараюсь есть как можно больше. Но что-то опустошает меня. Эта ужасная болезнь когда-нибудь меня убьет.
И правда, увидев Амелию без мантильи, Елизавета была поражена костлявостью ее фигуры.
– Давно ты в таком состоянии?
– С тех пор как родилась Сибелла. Скорее всего, у меня чахотка.
– А ты кашляешь?
– Нет, в этом-то и загадка. Ну, в любом случае, не будем о печальном. Я все время ищу какое-нибудь чудесное лекарство. Может быть, Малвернская вода поможет мне. Расскажи лучше о себе. Сколько же лет мы знаем друг друга? Четырнадцать, пятнадцать?
– Если не больше. Но что же с тобой произошло? Разве ты не поехала к своей тете в Лондон?
Уголки рта Амелии опустились.
– Я влюбилась в солдата. Неужели ты не слышала пересудов? Он хотел, чтобы я сбежала с ним из дому, но меня увезли. – Она на мгновение замолчала, а потом торопливо добавила: – Я не поехала в Лондон. Меня отослали во Францию, чтобы уберечь от него.
– Звучит очень романтично. Чем же он им не нравился?
Амелия уставилась в свою чашку.
– Просто он уже был женат, но, сводя с ума молоденьких девушек, считал себя неотразимым.
– О!
– Но все же вскоре я вернулась, искупив свой грех, и тихо вышла замуж за мистера Харта, бездетного вдовца, который был на двадцать пять лет старше меня. Спокойный человек, совершенно не романтичный, но я полюбила его всем сердцем. Мне его очень не хватает.
Она смахнула тонкими пальцами слезы, внезапно выступившие на глазах.
– Да, – согласилась Елизавета, – любовь находишь в самых неожиданных местах.
– Я часто это замечаю. Иногда я вижу больше, чем наша самонадеянная хозяйка ванн или элегантная лондонская леди. Возможно, потому, что между мной и смертью осталось очень мало… Я говорю так не для того, чтобы вызвать жалость, Елизавета. Понимаешь меня?
– Да.
– Начало моей жизни было неимоверно тяжелым. Я думала, что чувства умерли во мне, пока Ричард Харт не отдал мне всю свою мягкость и нежность. Он был необыкновенным человеком. – Амелия дотронулась до плеча Елизаветы. – Друг мой, я знаю, ты хорошая женщина. Могу ли я доверить тебе нечто более ценное, чем жизнь?
Елизавета взглянула на нее. Темные глаза вдруг лихорадочно заблестели на усталом белом лице Амелии.
– Не думай ни о чем плохом. Время все расставит на свои места. Так ты выполнишь мою просьбу?
– Да. Но скажи мне, о чем ты.
– Если я умру, а в ближайшие десять лет это обязательно случится, возьми к себе мою дочь Сибеллу и отнесись к ней как к своей. У ее отца не было семьи, а я не хотела бы, чтобы она попала к моим родственникам. Они использовали меня, Елизавета, использовали, и я не позволю, чтобы моя дочь оказалась в их грязных руках. – Амелия замолчала, и внезапная улыбка изменила ее серьезное лицо. – А помнишь старую историю о том, что корни моей семьи восходят к герцогам из Норфолка и что один из наших предков был великим астрономом, а его дочь – могущественной ведьмой?
– Да, ты мне однажды рассказывала.
– Так у нас появилась фамилия Фитсховард. Кажется, моя дочь тоже обладает таким даром.
– Даром предвидения?
– Судя по всему, да. Правда, она, конечно, еще не догадывается об этом. – Амелия замолчала, переводя дыхание. – Я говорю слишком много и только о себе. Скажи, что же сталось с Елизаветой Гейдж?
– У нее была скучная жизнь по сравнению с твоей. Не было ни любовников-солдат, ни побегов из дому, только жестокий опекун, заставивший меня выйти замуж за деньги в обличье довольно красивого мужчины Джона Уэстона, от которого я через три года родила ребенка.
На следующий день они увидели, как весна пробивает себе дорогу, спускаясь с темных, покрытых цветами холмов и сверкая среди камней. Они долго гуляли, передвигаясь очень медленно, так как Поупу и Амелии было трудно идти быстро. Впервые увидев хрустальный ручей, они не смогли удержаться от восхищенных восклицаний. Поуп опустился перед ним на колени, погрузил руки в прозрачную воду, никогда не ведавшую прикосновений человека, и поднес ее к губам.
– Выпейте, Амелия, – предложил он, – похоже, это волшебная вода. Может быть, мы нашли панацею, которую оба искали.
Она опустилась на землю рядом с ним; воздух с болезненными хрипами вырвался из ее груди.
– Если бы не дочь, мой недуг не очень беспокоил бы меня. С тех пор как умер Ричард, жизнь мне не в радость.
Поуп криво усмехнулся. Борьба физической слабости с талантом никогда не давала ему покоя, а в дни, когда не оставалось сил выражать свои мысли на бумаге, он часто думал о самоубийстве.
– Моя жизнь – это затянувшаяся болезнь, – ответил он.
Амелия печально улыбнулась. Она была одной из немногих, кто его понимал.
– А вода холодная? – спросила Мелиор Мэри, подбегая к ним. – Мама, можно я помочу ноги?
Елизавета кивнула, снимая туфли, чтобы войти в воду вместе с дочерью. Маленький поток весело бурлил.
– Жаль, что я не взяла Сибеллу! – сказала Амелия. – Ей бы понравилось. Она обожает плескаться в воде.
Солнце скрылось за тучами, и неизвестно откуда вдруг задул ветер. Последние слова Амелии – «в воде» – несколько раз необъяснимо отозвались эхом, а Мелиор Мэри задрожала, стуча зубами. Ею овладело какое-то странное и страшное чувство, и Амелия, вероятно, тоже ощутила его, потому что добавила:
