Текст книги "Серебряный лебедь"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Очаровательный принц! Сердце Мелиор Мэри наполнилось радостью. Какой еще комплимент мог польстить ей больше, чем этот?
– Благодарю вас, сэр.
Она позабыла все слова, опустила глаза и смотрела в пол, как оробевшая девчонка. А принц, которого учили искусству любви женщины старше него, правильно понял ее смущение и умело перевел разговор, чтобы дать ей возможность взять себя в руки и вновь обрести уверенность в себе.
– Мадам, – серьезно сказал он, – я в Англии по делу, касающемуся короля Джеймса. Есть план, как свергнуть короля Георга Ганновера.
Она удивленно подняла на него глаза.
– Идет подготовка нового восстания?
– В некоторой степени – да. Пока мы с вами разговариваем, Мак-Дональд Лочгари и доктор Арчибальд Камерон готовятся поднять шотландских горцев.
– Они пойдут на юг?
Лицо принца стало хитрым, как у лисы.
– Гм… нет. Они будут здесь в качестве поддержки, если в них возникнет надобность.
– Боюсь, я не совсем вас понимаю, ваше высочество.
Он снова широко улыбнулся, словно мальчишка.
– О, это грандиозный план, мадам. Александр Муррей, брат лорда Элибенка, и я выдумали его в Париже. Он должен будет собрать компанию преданных сторонников в Лондоне, а я пока буду отсиживаться в доме леди Примроуз на Эссекс-стрит. А когда придет время, они войдут во дворец святого Джеймса и возьмут Ганноверов в плен, а я взойду на трон.
Мелиор Мэри не верила свои ушам.
– И это весь план?
– Да. Он вам не понравился? В чем же его несовершенство?
По лицу Чарльза Эдварда Стюарта пробежала тень – он очень рассердился. А Мелиор Мэри не знала, что и ответить. Она уже понимала, что этот человек изменит всю ее оставшуюся жизнь, даже если в ту же ночь уедет из замка Саттон и никогда больше не увидит ее. Он растопил лед, сковывающий ее все эти годы, смягчил тот несокрушимый камень, который когда-то был душой Мелиор Мэри Уэстон.
– Так что же вы скажете, мадам?
– Ваше высочество, уверен ли лорд Элибенк в том, что в столице можно найти сто человек, готовых к восстанию?
Принц поднялся со стула и начал нетерпеливо расхаживать по комнате. За ним шлейфом развевался его плащ.
– Что? Неужели в городе не найдется сотни преданных сердец, готовых послужить мне? Если это так, то династии Стюартов придется плохо!
Мелиор Мэри тоже встала.
– О, сэр, конечно, найдется! Вы знаете, как вас любят. Просто я боюсь за вас. У Георга есть преданная ему армия, и ваша команда может быть сломлена, а вы вместе с ними. Этот мясник Кумберленд пожертвует всем, чтобы увидеть вас мертвым.
Принц остановился и властно посмотрел на нее.
– Ах, Мелиор Мэри! Вы не знаете, что значит жить в ссылке! Вам не знакомо ощущение, когда ваше сердце каждый день поедает чувство неудовлетворения! Я говорю это только вам: мой отец просто потерял покой. Это я являюсь регентом Англии, это я рисковал жизнью, чтобы вернуть трон, и, если мой план не удастся, для него наступит период полной депрессии.
Принц одним глотком допил вино, что было для него в порядке вещей, – вино горячило его, когда он не мог занять себя делом. Эта привычка в итоге привела героя сорок пятого года к полному саморазрушению и отчаянию. Но в тот момент никто не мог предвидеть такого исхода, поэтому Мелиор Мэри автоматически снова наполнила его стакан.
– Мой принц, – поинтересовалась она, – вы нуждаетесь в финансовой поддержке? Я могу быть полезна в этом предприятии. Вашим людям придется заплатить, правда?
Его глаза загорелись.
– Мадам, разве бывало такое время, когда не требовались деньги? Но вы, вероятно, уже так устали от всего этого!
Вместо ответа Мелиор Мэри сняла с шеи бриллиантовое колье и протянула ему.
– Мой предок, сэр Ричард, привез его из Голландии, и с тех пор оно является собственностью нашей семьи. Кажется, это колье когда-то принадлежало королеве. Так пусть теперь послужит принцу.
Он наклонился к ее руке, а когда поднял глаза, Мелиор Мэри увидела в них то же ленивое выражение, что и в начале его визита.
– Могу с уверенностью заявить, что из всех наших подданных вы самая очаровательная и самая преданная. Могу ли я запечатлеть на вашем лице истинный поцелуй принца?
Ресницы закрыли его глаза, когда он взял Мелиор Мэри за подбородок и приблизил губы к ее губам. Они слились в поцелуе, и принц обнял ее. Вот теперь-то она поняла, почему женщины всегда и везде влюбляются в него – Чарльз Эдвард Стюарт поцеловал ее, как самое драгоценное существо на свете. Он умел заставить женщину почувствовать себя красивой, нежной и хрупкой.
У нее не осталось никакой надежды, выхода не было. Прожив так долго без любви и нежности, Мелиор Мэри была особенно уязвима. Снежная Королева таяла и испарялась, ощущая на своей шее мягкое прикосновение теплых губ, порхающих вверх и вниз, как крылья бабочки.
– Мелиор Мэри Уэстон, – тихо обратился он к ней. – Сегодня ночью я должен покинуть вас – предстоит еще очень много сделать в Лондоне. Но я буду думать о вас во время нашей разлуки. Вы будете ждать своего принца?
– Замок Саттон и его хозяйка к вашим услугам, сэр, – ответила она.
Рассвет прервал их разговор. Мелиор Мэри проводила его до Центрального Входа – ей очень хотелось, чтобы он вышел именно через эту дверь, через которую проходили многие короли и королевы Англии. На улице солнце ярко освещало сверкающий снег, и над землей царило какое-то мрачное возбуждение. Принц Стюарт сел на лошадь и закутался в меха. Его глаза в свете просыпающегося дня блестели особенно ярко.
– Я скоро вернусь, – пообещал он. – Но даже если я задержусь или меня задержат – помните меня.
Помахав на прощание рукой, он уехал, а Мелиор Мэри вернулась в спящий дом. И с ней случилось то, чего не случалось с того дня, когда вот так же уехал от нее Мэтью Бенистер: слезы заволокли ее глаза, и она заплакала.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Не было никаких сомнений, что бал в лондонском доме леди Саффолк удался. Там был принц Уэльский в маске, розовых одеждах и расшитом жемчугом жилете, заходил и мистер Питт, который обвел всех присутствующих блестящими маленькими глазками и снова ушел; дочь герцогини Марльборо так много танцевала, что у нее закружилась голова, и ее заставили присесть рядом с пожилыми леди. И конечно, на этом балу была и неувядающая мисс Мелиор Мэри в темно-синем платье цвета глубокой ночи и маске из серебристого атласа. Она стояла, окруженная кавалерами, составляющими как бы ее собственный маленький двор.
Что же касается мужчин, то верх элегантности являли собой двое. Они приехали поздно, но не настолько, чтобы доставить неприятные минуты хозяйке, и выглядели по последнему слову моды. Старший облачился во все темно-красное, на ногах у него были туфли на каблуках, а на груди сверкал орден испанского вельможи. Он пришел с сыном, высоким и хорошо сложенным молодым человеком. Из-под его парика виднелись вьющиеся темно-рыжие волосы. На нем был синий костюм, а лицо закрывала маска, усыпанная бриллиантами. Когда эти двое встретились с мисс Уэстон, всем показалось, что она знала их и раньше, по крайней мере старшего. Мелиор Мэри поклонилась ему и остановилась, молча глядя на его сына.
– Гарнет, ну наконец-то! – воскликнула она.
– Кузина Мелиор Мэри! Вы гораздо красивее, чем я ожидал.
И после этих коротких приветствий все трое стояли, молча глядя друг на друга. Их охватили воспоминания. Джозефу был уже семьдесят один год, Мелиор Мэри – пятьдесят, а Гарнет недавно отпраздновал свой тридцать четвертый день рождения. И все-таки глаза великого щеголя и повесы были такими же ясными и яркими, как в тот день, когда он впервые увидел Сибеллу, а его племянница по-прежнему владела секретом вечной молодости. Ну а Гарнет, без сомнения, был человеком неординарным.
Он был выше и сильнее Мэтью Бенистера, немного напоминал герцога Норфолкского, основателя линии Фитсховардов, и, кроме того, походил на солдата, с которым когда-то убежала Амелия Фитсховард и который оставил ее наедине со стыдом и отчаянием. Нос и рот очень напоминали нос и рот Сибеллы, а цвет глаз и волос не оставлял никаких сомнений в том, кто его настоящий отец. Однако внешний вид Гарнета причинял Мелиор Мэри почти физическую боль, так сильно он разбередил в ее душе старую любовь и печаль. Она уже хотела было распрощаться с ним и убежать подальше, но, поймав пристальный взгляд своего дяди, сделала реверанс и сказала:
– Я слышала, вы женились на дочери Тэмсин Миссет, Саре. Можно сказать, что я ее знала. Тэмсин была ею беременна, когда мы принимали участие в побеге королевы из заключения. Это было так много лет назад!
Гарнет улыбнулся под маской:
– Да, моя теща до сих пор вспоминает вас.
– Она жива?
– Да, и полковник Миссет тоже.
– В Испании у нас целое огромное поселение, – тихо добавил Джозеф, как будто даже сейчас нельзя было громко говорить о якобитах, как в прежние времена.
– А что сэр Чарльз Воган?
– Жив и женился. А у меня три внука, дорогая. Семьи Гейджей и Миссетов воссоединились теперь навеки.
Мелиор Мэри посмотрела на него, словно маленькая обиженная девочка.
– Как бы мне хотелось увидеть их! Я всегда мечтала о детях, Гарнет, но когда я была молода и склонна ко всяким затеям, – она невесело засмеялась, – я поклялась не выходить замуж, пока не найдется мужчина, который полюбит замок Саттон так же, как и я.
– Замок Саттон? – переспросил Гарнет, и Мелиор Мэри ошеломленно посмотрела на него. Невероятно, но он не знал, о чем идет речь.
– Это мой дом, мое поместье.
– Вряд ли я когда-нибудь рассказывал о нем Гарнету, – мягко вставил свое слово Джозеф. – Мы никогда это не обсуждали.
Мелиор Мэри хотелось гневно сказать: «Да как же вы могли? В замке Саттон выросла его мать! Но вы возненавидели его и поэтому даже не намекнули Гарнету о его существовании!» Но очень мирным и даже приветливым тоном вслух она сказала совершенно другое:
– Вы должны приехать ко мне в гости, Гарнет. Саттон – очень красивое место. Мы с вашей матерью провели много счастливых дней в стенах этого дома.
К ней повернулось лицо, скрытое под маской, и она почувствовала, что Джозеф начинает беспокоиться и злиться.
– Конечно! Ведь в том доме я родился. Отец говорил мне… однажды.
Гарнет дотронулся до руки Джозефа, чтобы напомнить ему о том случае, и Мелиор Мэри поняла, как сильно сын Мэтью Бенистера любит этого человека, с которым у него на самом деле нет ни капли общей крови.
– Мы не вспоминаем о нем, потому что моя мать умерла там при родах. Вы ведь знаете об этом, – добавил он.
Лицо Джозефа под маской было спокойным и замкнутым, но Мелиор Мэри ощутила на себе его тяжелый взгляд. За одну секунду она снова пережила ту далекую сцену: вот Черномазый карабкается по лестнице, как кошка, вот бежит Гиацинт, спасая свою жизнь, слышен ее собственный голос, кричит Елизавета, в воздухе запахло порохом, а несчастная Сибелла бежит к Центральному Входу и к своей смерти.
После недолгих колебаний Мелиор Мэри сказала:
– Да, ваша мать умерла, как только родились вы. Это был ужасный день для всех нас.
Она почувствовала, что Джозеф расслабился, что с него спало напряжение, и, пытаясь еще больше разрядить обстановку, почти прошептала:
– А что же его высочество?
Этот, в сущности, невинный вопрос, который мог задать любой якобит, скрывал в себе миллионы разных эмоций. Она не видела принца Чарльза Эдварда с Рождества, когда он на заре уезжал из замка Саттон в Лондон, преследуя новую надежду заполучить корону. Но план брата лорда Элибенка наверняка провалился, и принц, сказав, что пока поживет в доме леди Примроуз, тайно пересек пролив и скрылся. Ходили слухи, что его видели в Париже, переодетого и загримированного – лицо Чарльза Эдварда было красным, он нарисовал себе густые черные брови и все время прикрывался шелковым носовым платком от посторонних взглядов. Больше о нем никто ничего не слышал.
Свой человек, живший неподалеку от замка Саттон, докладывал Мелиор Мэри, что принц стал сильно пить и сошелся с женщиной, Клементиной Уолкиншоу, которую встретил в сорок пятом году и которая последовала за ним в Европу. Мелиор Мэри никак не могла понять, почему ей было так тяжело слышать последние слова. Ее переполняла злость, и она пошла в конюшню, оседлала свою лошадь и ускакала в лес, как в былые времена.
Она остановилась, немного не доехав до колодца святого Эдварда, и лишь тогда начала осознавать, что произошло. Она не была здесь более тридцати лет, с тех пор, как умерла Сибелла, и теперь вид этого места поверг ее в ужас. Вот та самая зловещая яма… Но тут Мелиор Мэри заметила, что кто-то завалил отверстие большим камнем, наверное, в целях предосторожности. Ее очень тянуло отодвинуть его, встать на колени и заглянуть в узкий темный колодец. Она уже готова была спешиться, как вдруг лошадь встала на дыбы и перестала повиноваться ей. Мелиор Мэри снова посмотрела на колодец, и ей показалось, что камень слегка качнулся, словно что-то выбиралось из глубины на поверхность земли, чтобы увидеть ее. Она пронзительно закричала и бросилась домой. В ту ночь пошел сильный дождь, и в замок Саттон опять пришла Сибелла и снова обводила невидящим взором дом и его окрестности в поисках сына.
И даже здесь, сейчас, на балу у леди Саффолк, в приятной и веселой обстановке, Мелиор Мэри содрогнулась, и Гарнет, не понимая истинной причины этого страха, попытался успокоить ее:
– Не бойтесь, с принцем все в порядке. Он здесь, в Англии.
– Здесь? – переспросила она, крайне удивленная.
– Говорите тише, кузина. У него есть несколько планов. – Гарнет тепло улыбнулся. – Вы же знаете, как он все это любит. Принц настаивает, чтобы я был его адъютантом, потому что я свободно прохожу там, где не может он.
– А сам принц?
– А принц где-нибудь остановится. Возможно, в замке Саттон. Он говорит о вас с необыкновенной нежностью, кузина.
Кровь бросилась ей в лицо. Мелиор Мэри порадовалась, что под маской этого не видно.
– Ну, что же, – неуверенно сказала она, – наверное, это потому что я знала его мать.
Гарнет тряхнул головой и громко расхохотался. И ей показалось, что в комнате стоит не он, а Мэтью Бенистер, который часто бывал таким же веселым, пока жестокая судьба не убила в нем его жизнерадостный дух.
– Вряд ли, – вволю насмеявшись, произнес Гарнет. – Он выкрал у своего отца ваш портрет и повесил в спальне. Вы полагаете, это вызвано любовью к матери?
И тут слова ее опередили мысли:
– О, Мэтью, не дразни меня так!
В своей маленькой келье беспокойно спал Маленький Монах. Ему снился очень странный сон – будто он гулял в парке, а где-то вдалеке надо всем возвышался огромный дом. Он был из красного кирпича, с множеством окон-витражей, а самая высокая башня достигала восьмидесяти футов и так давила на окрестности, что местность казалась очень мрачной.
Ему даже почудилось, что дом наблюдает за ним; иногда смотрит одобрительно, а иногда – хмурясь, и он предположил, что такое ощущение вызвано причудливой игрой облаков и маленького высокого солнца. Но больше всего ему не нравилось то, что, куда бы он ни шел – а он старался как можно чаще менять направление, – дом все равно стоял прямо перед ним. Он никак не мог избавиться от него, и с каждым шагом все больше боялся этих разверстых ворот, этой громадной арки. Огромная дверь была открыта, она ждала его.
Какими странными бывают сны! Маленький Монах сделал решительный жест рукой, чтобы показать этому мрачному месту, что не боится его, но вдруг все вокруг разразилось смехом. Он слышал его вполне отчетливо. То был не мужской и не женский смех, этот звук скорее напоминал рев льва, вернее, смеющегося льва. И тогда голос молодой девушки сказал ему:
– Очень невежливо с вашей стороны не зайти сюда. Но ведь вы всегда меня дразнили!
Слова, произнесенные неизвестной и невидимой женщиной, еще звучали в ушах, когда Маленький Монах проснулся, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, где он находится. Но, нацепив на нос очки, которые, по его мнению, придавали ему глупый вид, а на самом деле только делали немного похожим на маленького печального гнома, он увидел всего лишь свою тесную келью и распятие, как обычно, висевшее над кроватью.
Вернувшись из Лондона, Мелиор Мэри обнаружила письмо, датированное маем 1754 года и содержащее следующее:
«Мадам,
Я снова в Лондоне – по делам, о которых расскажу при встрече. Два дня назад я был в Мит-Хаусе, в Годелминге, и мне необходимо приехать к вам завтра после наступления ночи. Посыльный ждет вашего ответа.
п. Чарльз».
Схватившись за перо, она написала ответ:
«Саттон, май 1754 года
Ваше высочество,
Я и мой дом, как обычно, в вашем распоряжении. Надеюсь, вы почтите меня своим присутствием и изволите отужинать со мной завтра. Всегда будьте уверены в моей преданности.
Ваша верноподданная Мелиор Мэри Уэстон».
Она запечатала конверт и прижала перстень к горячему воску, чтобы можно было без труда различить на нем печать Уэстонов, затем взяла щепотку табаку, который полюбила нюхать уже давно, и отправила письмо обратно в Годелминг.
Сказать, что ее душа была в смятении, – значит не сказать ничего. Мелиор Мэри была страшно возбуждена и сгорала от нетерпения. У нее не осталось никаких сомнений в том, что она влюблена в Чарльза Эдварда Стюарта, или, по крайней мере, в того человека, каким себе его представляла. Но это приятное возбуждение омрачала мысль о том, что она была старше него на семнадцать лет и, если бы вышла замуж в том возрасте, в каком это делают нормальные девушки, у нее мог быть сын такого, же возраста.
Все следующие часы, за исключением времени сна, Мелиор Мэри провела у зеркала, снова и снова проверяя и убеждаясь, что выглядит по крайней мере лет на двадцать моложе, чем на самом деле. Она заставила свою портниху, несчастную женщину, всю ночь просидеть над новым платьем, и с помощью еще двух девушек-швей к утру наряд был готов.
Еще больше осложнил ситуацию Митчел, пребывающий в странном угрюмом настроении. Он бродил по дому, как привидение, убеждая самого себя, что камни, из которых сделан пол, достойны оказаться под ногами Прионнсы Тиарлэча. А на Мелиор Мэри он бросал только ледяные взгляды. В конце концов ей надоело дурное расположение духа управляющего.
– Что случилось, черт вас подери? Я думала, вы будете на седьмом небе, ожидая нашего гостя, а вы выглядите так, словно кто-то вас оскорбил.
– Не надо грубить, мисси.
– Да вы посмотрите на себя! Почему вы такой надутый?
– Из-за вас и вашей глупости. Вы влюблены в его высочество. Это видят все, потому что ваши чувства написаны у вас на лице.
– Ну и что, пусть даже и так?
– Вы же на семнадцать лет старше его! Да и вообще он принадлежит к королевской семье Стюартов.
– Ни одно из ваших слов не имеет отношения к делу. Он не любит меня и даже не помышляет об этом.
Мелиор Мэри вспомнила взгляд Чарльза Эдварда, когда они были в Большой Зале, – она тогда отвернулась от него. Но перед его невероятным обаянием не могла устоять ни одна женщина, и чаша сия не миновала и ее.
– Но если он и захочет… пофлиртовать со мной, – оправдывалась она, – что здесь такого? Я столько лет никого не любила! Вся любовь и теплота ушли от меня вместе с Мэтью Бенистером. Вам-то что, если я перед смертью еще раз узнаю, что такое счастье? Вы не ревнуете ли, Митчел?
– Вы же знаете, что это именно так, – раздраженно ответил тот. – Я всю свою жизнь посвятил вам и вашему благополучию, мисси. Я отбросил прочь желание, которое вы возбуждали во мне, и чувствовал себя мужчиной только наполовину. А теперь вы хотите, чтобы я сидел и спокойно наблюдал, как вы делаете из себя дуру? А из принца – дурака! Я не желаю участвовать в этом!
– И что же вы собираетесь делать?
– Сегодня же уеду из Саттона. О, не надо так вздрагивать! Возможно, я стар, но вы во всей округе не отыщете лучшего управляющего и слуги. Найду где-нибудь работу, не беспокойтесь.
– Не говорите ерунды! Мы прожили вместе тридцать пять лет! Для некоторых людей это целая жизнь.
– Да, но выходит, что все это время я потратил зря. Я превратил маленькую дикарку, которая монашкой жила в четырех стенах, в известнейшую красавицу двух поколений. А теперь она платит мне тем, что совершает глупости с человеком, которого я почитаю как наследника трона.
Митчел вышел из ее комнаты, а через десять минут – из дома, взяв с собой только небольшой тючок с личными вещами. В любое другое время она не утешилась бы так легко и побежала за ним, умоляя вернуться, но только не сегодня. Через четыре часа этот порог переступит герой сорок пятого года, который не был здесь уже восемнадцать месяцев.
И тут Мелиор Мэри с удивлением вспомнила, что сегодня была одна из тех дат, которые на протяжении веков решали судьбу дома. 17 мая 1521 года сэру Ричарду Уэстону было даровано поместье Саттон, 17 мая сюда снова должен приехать молодой претендент на трон. Ей было интересно, означает ли это что-нибудь, она боялась, что проклятие, которое отобрало у нее Гиацинта и предначертало ей умереть, так и не родив ребенка, снова разверзнет перед ней свою бездну. На какое-то время ее охватили горечь и отчаяние, но потом радостный огонь снова разгорелся в ней, и, потянувшись к пудренице, Мелиор Мэри с удовлетворением увидела в зеркале свое прекрасное отражение.
Маленький Монах проснулся оттого, что на его крючок попалась рыба. Соломенная шляпа сползла ему на один глаз, и он стал похож на распутного ангела. Монах виновато поправил шляпу, откидывая назад волосы – совсем седые, они были необыкновенно густыми и все еще вились. Он был бы совсем спокоен, сидя рядом с тихо журчащим потоком воды, если бы не еще один сон. Только что ему снова приснился тот огромный дом, второй раз за несколько недель.
Маленькому Монаху это совсем не нравилось – после таких снов казался поблекшим прекрасный солнечный мир вокруг, даже гуси и форель, плещущаяся в воде. Сны оставляли в нем чувство, словно вот-вот должно случиться нечто такое, что навсегда изменит идиллию его жизни.
Но второй сон оказался вовсе не таким зловещим, как предыдущий. Напротив, там были люди, радостные, смеющиеся люди, которые, возможно, не могли понять, что это за человек в коричневых одеждах из грубой ткани.
– Доброе утро, – поприветствовал он их.
– Доброе утро, отец!
Они, наверное, приняли его за аббата, это гораздо более высокий сан, чем у него, но он, да простит его Бог, не стал разубеждать их.
Две веселые девушки, плещущиеся в сверкающей речке, помахали ему рукой, когда он проходил мимо, а высокий темноволосый мужчина, по виду сквайр, ведя под уздцы свою лошадь, приподнял шляпу, здороваясь с ним. Потом миловидная женщина, собирающая утренние розы, улыбнулась ему и слегка склонила голову. Все это было весьма приятно. Но Маленький Монах не любил встречаться с молодостью. Не то чтобы в ней было что-то злое или угрожающее, нет, даже наоборот. Просто она очень напоминала ему его собственную юность, и это пугало его.
Маленький Монах смотрел и смотрел во сне на сияние темно-рыжих волос и ярко-голубых глаз и никак не мог вспомнить, где же он видел их раньше. Но ему ничего не приходило в голову, поэтому он просто пожелал всем им доброго утра и быстро поклонился.
– Доброе утро, отец.
И этот голос был ему знаком. Он снова увидел тот самый огромный дом, который, как и всегда, надвигался на него, и некуда было скрыться. Он поворачивался к нему спиной, а дом, словно играя с ним глупую шутку, опять оказывался перед ним. Монах что-то проворчал себе под нос, и молодой человек с .темно-рыжими волосами сказал ему:
– Замок Саттон очень трудно покинуть, отец…
И тут на крючок попалась рыба, и он проснулся, взбудораженный вездесущим домом и молодым человеком, которого, как ему показалось, он очень давно знал. Что-то где-то было не так, как должно быть, но если когда-то, возможно, он мог объяснить, что именно не в порядке, то сейчас ему оставалось только пойти к монастырю на зов колокола, возвещающего о конце еще одного майского дня.
– …У меня есть тост, мадам, – сказал Чарльз Эдвард Стюарт, – я пью за самую красивую женщину Суррея, даже всей Англии. Я пью за вас, Мелиор Мэри.
Он встал и залпом опрокинул свой бокал – портвейн сверкнул рубиновым светом, пропуская через себя преломленный свет огня. Затем он снова автоматически наполнил бокал из бутылки, которую все это время держал в правой руке. Ужин завершился, слуг отпустили, и принц был немного пьян. Но даже несмотря на это между ними сохранялась какая-то скованность – во время его первого визита такого не было. Чарльз Эдвард надеялся сразу же оказаться в ее объятиях, а его все время держали на недосягаемом расстоянии.
Что-то изменилось за эти восемнадцать месяцев. Да и сам он изменился – губы стали тоньше и бледнее, на лице появилось выражение недовольства и неудовлетворенности. Прежними остались только глаза с тяжелыми веками – они сохранили цвет топаза и свое истинное выражение. В них светилось все, что определяло его характер – любовь к приключениям, душа солдата, неудовлетворенность, страдание, чувственность. Это был очень сложный человек, смелый, как лев, и несчастный, как нищий. Если бы на голове принца оказалась наконец корона Англии, он превратился бы в блистательного и умного короля, потому что природа наделила его такими качествами от рождения. Но сейчас в сердце Чарльза Эдварда Стюарта зияла рана притворства, душу разъедала постоянная необходимость быть вдали от родины, а безнадежность уже начинала стискивать его в своем железном кулаке.
Сегодня он чувствовал себя особенно подавленным. Его прекрасная подданная, сверкая глазами, похожими на фиалки, которые он любил собирать в детстве, без всякой видимой причины была не очень дружелюбна, вино раздражало его, а где-то кто-то наверняка сейчас вынашивает очередной бесполезный план похищения Георга И.
– Я несчастлив здесь, – вдруг сказал он довольно резко и одним глотком осушил бокал, как будто надеясь тем самым затушить горящее в нем чувство.
– Мне очень жаль, ваше высочество.
– Но все-таки я хотел бы остаться тут на несколько дней, если, конечно, вы позволите, мадам. Моими делами может заняться Гейдж. Да, я думаю, из замка Саттон могла бы получиться очень хорошая штаб-квартира… – Он замолчал, потеряв нить своей мысли. – И, кроме того, у этого дома есть одно неоспоримое преимущество… – Он решил попытать счастья еще раз.
– Какое?
– Вы, моя хозяйка.
Чарльз Эдвард откинулся на спинку стула и, закинув ногу на ногу, медленно и очаровательно улыбнулся. Безотказное действие своей улыбки он проверил на хорошеньких шотландских девушках, которые разноцветной толпой окружали его в сорок пятом году. Эту улыбку он потом использовал в светских салонах Европы, и всем без исключения она всегда нравилась, кроме мисс Уэстон, которая никак на нее не отреагировала, а лишь повторила то, что уже говорила раньше:
– Я и мой дом всегда к вашим услугам, сэр.
Очень загадочная женщина. Принц неимоверно желал ее в день их первой встречи, и ему было очень жаль покидать замок в тот же вечер, потому что, как ему показалось, Мелиор Мэри отвечала тем же, и он даже посчитал ее легкой добычей. Но, обсуждая хозяйку Саттона со своими ближайшими соратниками, он слышал иные мнения.
– Эта женщина вся состоит из капризов, – говорил лорд Ателл, – никто не мог добраться до ее постели. Я пытался, мой отец в свое время пытался… Говорят, что даже Георг Ганновер и его сын не избежали этой участи. Видите ли, она всем известна под именем Снежной Королевы.
Чарльз Эдвард удивленно посмотрел на него.
– Ваш отец и Георг Ганновер? Я знаю, что она была знакома с моей матерью, но сколько же ей лет на самом деле, скажите мне, ради Бога!
– Некоторые говорят, что шестьдесят, но мне кажется, что, скорее всего, где-то около пятидесяти.
– Да, наверное, вы правы, но она выглядит вдвое моложе!
– По слухам, она обнаружила какой-то источник молодости. Подкупили одну из ее служанок, и та сказала, что ее хозяйка умывается и даже пьет несколько глотков этой воды каждый день.
– Господи Боже!
– Да уж. А еще говорят, что не родился еще такой мужчина, который смог бы проникнуть к ней под юбки.
Было довольно невежливо делиться такими подробностями с принцем крови, но Чарльз и Эдвард Атолл не были новичками в подобных вопросах.
– Может быть, мне попробовать?
– Вам, мой принц?
– А почему бы и нет? Если, конечно, она не отличается какими-нибудь анатомическими особенностями.
– Только если незаметными…
– Я полагаю, что буду у нее первым мужчиной.
Лорд Атолл засмеялся:
– Если у нее кто-то и появится, то это будете именно вы.
Но сейчас, глядя через длинный обеденный стол на ослепительную красавицу, Чарльз Эдвард вспомнил этот разговор, и ему стало неловко. Мелиор Мэри не относилась к доступным женщинам, которым можно перемывать косточки, превращая в объект скабрезных шуток. Перед ним сидело само воплощение красоты, в которой было что-то волшебное.
– Вы когда-нибудь были влюблены? – Принц сказал это так же внезапно, как и предыдущую фразу, хотя такие порывы были ему совсем не свойственны. Мелиор Мэри быстро взглянула на него, и ему снова стало не по себе. Он даже не мог объяснить, что его так угнетало, и начал было извиняться, но она перебила его:
– Да, однажды была, ваше королевское высочество.
Почему она приняла такой официальный тон?
Он раздражает ее?
– Произошла ужасная трагедия и в моей, и в его жизни, и он ушел – навсегда. С тех пор мои чувства остались незатронутыми.
– Я не хотел обидеть вас, мадам. Но вы такая изысканная и утонченная. Честно говоря, вы отняли у меня покой.
Мелиор Мэри засмеялась, а Чарльз отпил портвейна, мечтая о том, чтобы к нему вернулась легкость в обращении с женщинами и та непосредственность, с которой он вел себя с ней в первое время. Но сказанное только что было правдой. Он полностью изменил свои намерения. Присутствие этой женщины слишком волновало его, чтобы просто внести ее в список своих побед в постели.
Совершенно невозмутимым голосом Мелиор Мэри перевела разговор на другую тему:
– Не желаете ли прогуляться по Длинной Галерее? Она сейчас в прекрасном состоянии, хотя многие века простояла закрытой из-за того, что была разрушена огнем. Мой отец восстановил ее лет двадцать назад.
Чарльз, намеренно не реагируя на приглашение, по-прежнему сидел, облокотившись на стол, и она посмотрела на него с некоторым удивлением.
– Почему вы так холодны со мной? – спросил он. – Я не хотел вас огорчить.
Мелиор Мэри опять отвернулась.
– Ну что вы, принц. Вы – мой царственный повелитель. Разве я имею право огорчаться?
Чарльз вскочил на ноги. Его подавленное состояние переросло в гнев, и он с трудом сдерживался:
– Что вы говорите?! Да, я принц, но я еще и мужчина. Я забочусь о своих подданных, а вы мне далеко не безразличны. Я еще не совсем оцепенел от своих неудач и от вина, которым пытаюсь заглушить боль, и не собираюсь издеваться над человеческими чувствами. Надеюсь, что и вы тоже. Почему же вы так холодно меня принимаете?
