Текст книги "Темный час (ЛП)"

Автор книги: Дилейни Фостер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 19

Я заснула в платье, потому что у меня не было сил надеть пижаму. И проснулась я только на следующее утро, когда услышала голос Чендлера в коридоре. Очевидно, у меня также не было сил закрыть дверь.

– Время совпадает, тебе не кажется? – сказал он тому, кто был на другой линии. Его голос затих, и остальная часть разговора была приглушенной, будто он удалялся.

Я потерла глаза и вздохнула. Часть меня надеялась, что вчерашний день был не более чем кошмаром, но если я чему-то и научилась к этому времени, так это тому, что надежда была бесплодной. Чендлер вошел в мою комнату, выглядя, как на грех, в черных джоггерах, однотонной черной футболке и белых теннисных туфлях Adidas.

– Одевайся. Мы идем по магазинам.

Я хотела поспорить с ним, но мой арсенал был пуст. Кроме того, идея выбраться из этой квартиры на день была захватывающей. Если смотреть на стены или лежать здесь, молясь о сне, это ничего не изменит. Мне нужно было отвлечься.

Быстро приняв душ, я надела сарафан, почистила зубы и встретила его внизу.

Его оценивающий взгляд проникал в самые глубокие уголки моей души. А когда он облизнул губы, мне показалось, что я стою на краю тьмы. Я специально надела белое, так как дьявол был во всем черном.

– Кого-то сон сделал еще красивее.

Он только что назвал меня красивой?

Я ухмыльнулась.

– А кому-то сон не помогает.

Он рассмеялся и пошел к лифту. Я последовала за ним внутрь и затаила дыхание, когда двери закрылись. Его тело прижалось к моему, когда он закрыл мне глаза своей большой рукой. Этот запах – леса и специй – что-то сделал со мной. Мое дыхание с трудом покидало легкие. Его кожа на моей была слишком интимной.

– Не подглядывать, – его низкий голос прошелестел у моего уха.

– Тебе больше не нужно об этом беспокоиться. Я никуда не уйду.

Чендлер опустил руку, затем набрал код, предоставляю обзор.

Я не стала смотреть.

Пытаться сбежать было бесполезно, когда мне некуда было идти. Чендлер так и сказал. Через пять дней все это закончится, так или иначе.

На периферии я увидела, что выражение его лица смягчилось, когда он увидел, что я смотрю на стальные двери, а не на панель с кнопками.

Он шагнул за меня.

– Я не спал всю ночь, думая об этом, и ты была не права. – Тепло его тела просочилось в мое, когда он наклонился вперед. Его губы коснулись моего плеча. – Я совсем не похож на твоего отца, – он убрал мои волосы с шеи, перекинув из на одно плечо.

– Я трахнул твой рот, потому что хотел этого. – Слышать его голос, не видя его лица, было еще приятнее. Я вдруг очень хорошо осознала тот факт, что мы оказались заперты в замкнутом пространстве и нам некуда бежать. – И если я вставлю свой член в твою сладкую маленькую киску, а я вставлю его в твою киску… – он придвинулся ко мне сбоку, и я выдохнула. – Будет потому, что мы оба этого хотим. – Его взгляд упал на мой рот, заставляя каждый дюйм моей плоти затрепетать в предвкушении.

Я должна была испугаться. Эта игра, в которую мы играли, была опасной. Он был опасен. Но было определенное удовлетворение от осознания того, что у меня, возможно, есть хоть малейшая власть над таким мужчиной.

Я тяжело сглотнула и посмотрела ему в глаза: – Возможно, тебе придется немного подождать.

Он придвинулся ко мне, удерживая мой взгляд. Как только я подумала, что он собирается ответить, двери в вестибюль открылись.

Чендлер испустил длинный вздох, затем вывел меня из здания на оживленный тротуар. Светило солнце, и воздух был теплым и хрустящим.

– Мы идем пешком?

– Если только ты не захочешь угнать другое такси. – Он улыбнулся, и мой желудок сделал сальто. Эта улыбка была приятной, как и та, что была прошлой ночью. От этого его глаза засветились.

– Один проступок в месяц – это мой предел.

Улыбка стала шире: – Мой кошелек рад это слышать.

– Почему ты отпустил меня вчера?

– Я знал, что ты далеко не уйдешь.

Мы проходили мимо кофейни. Аромат свежеобжаренного кофе выплыл на улицу, и я не могла не вдохнуть его. Я любила чай, но было что-то в запахе кофе.

– Да, но ты мог просто остановить меня, когда я выбежала из лифта, или прямо здесь, на тротуаре.

– Некоторым людям можно сказать, каковы их границы. Другим нужно это показать.

– Кто из них ты?

– У меня нет границ, – его выражение лица стало серьезным, а улыбка угасла. – Нет ничего, чего бы я не сделал.

ГЛАВА 20

Малкольм Хантингтон был арестован сегодня утром. Через два часа позвонил отец и рассказал мне о каком-то дерьмовом сборе средств на борьбу с торговлей людьми, который Братство назначило на эти выходные. Им было плевать на торговлю людьми. Для них это был просто еще один способ выкачать из людей побольше денег и выставить себя героями. При этом они сами насиловали и продавали женщин как скот. Это вызывало у меня отвращение. Однажды мир узнает правду о том, кем они были на самом деле. Мы уверены в этом.

Еще до того, как я закончил разговор, я решил, что отведу Эннистон на этот гребаный сбор средств. Там будут СМИ. Мой отец проследит за этим. И я собирался убедиться, что Уинстон узнает, что его дочь подчинилась его просьбе. Она делала все, что я хотел. А я хотел, чтобы она показала свое лицо. Я хотел, чтобы она показала всему миру, что она там со мной добровольно.

Я надеялся, что, взглянув на нее, он поймет, что я рассказал ей правду.

Отец года, мать его.

Мои родители были дерьмом, но, по крайней мере, я вырос, зная это. Эннистон жила двадцатипятилетней ложью до вчерашнего дня, когда я утопил ее в правде. Тогда она швырнула ее обратно в меня. Я никогда не забуду боль, написанную на ее лице, когда она поняла, что ее отец был куском дерьма, о котором я всегда знал. Если бы я был способен на чувства, я бы пожалел ее. Это дерьмо не давало мне спать всю ночь. В моей груди происходила борьба между двумя чувствами.

Эннистон не была плохим человеком. Она была смелой, остроумной, чертовски красивой и даже не подозревала об этом. Не говоря уже о том, как ее тело откликалось на мои прикосновения, блядь, как подарок, который только и ждет, чтобы его развернули. Ее нежная душа шептала, что она не заслуживает моего гнева. Ее родословная убеждала меня, что заслуживает. Это был внутренний конфликт эпических масштабов.

Вчера я хотел задушить ее. Сегодня мы шли по бульвару Хадсон, готовясь найти ей платье. Я все еще хотел задушить ее, только теперь желание исходило из другого места, более первобытного и менее жестокого. Я все еще хотел, чтобы она подчинилась моей воле. Я все еще хотел сломать ее. Только теперь я хотел погрузиться в ее тугую розовую киску, держа ее за горло и чувствуя, как ее жизнь бьется под моими кончиками пальцев. Я хотел смотреть, как слезы падают по ее щекам, пока я заглушаю ее крики, закрывая ей рот рукой.

Я хотел ее боли.

Мне нужно было ее наслаждение.

Мы свернули за угол на площадь, и у нее отвисла челюсть.

– Боже мой, что это? – Она смотрела на огромную бронзовую скульптуру в форме сот, возвышавшуюся в центре двора на высоте пятнадцати этажей, мимо групп людей, толпившихся на открытом пространстве.

Vessel (прим. представляет собой металлическую конструкцию высотой в 46 метров, больше всего напоминающую улей. 80 видовых площадок размещенные в «сотах», соединены друг с другом 154 лестничными пролетами).

– Некоторые люди называют это искусством, – ответил я.

Ее глаза расширились, когда она увидела, как туристы останавливаются, чтобы сфотографировать культовую скульптуру. Все это было одним большим открытым конусом с несколькими уровнями, которые смотрели на площадь. Я заметил, что несколько из них направили свои камеры в нашу сторону, вероятно, потому что узнали Эннистон, хотя она и не обращала на это внимания.

– Мы можем пойти на него? – Ее голос был полон удивления и надежды, как у ребенка.

Какого хрена? Это был не Диснейленд, и это был не аттракцион. Это был целый день тренировок – две тысячи пятьсот шагов, если быть точным. Не говоря уже о нездоровой истории. После того, как третий человек забрался на вершину, а потом сорвался вниз и погиб, эту хрень наконец-то закрыли.

– Нет. – Я был суровым родителем.

Она откинула голову назад и застонала: – Ты когда-нибудь делаешь что-нибудь веселое?

– В лифте было весело, – я шагнул за нее так же, как и тогда. – Смотреть, как ты берешь мой член, было весело. – Я наклонился вперед и заговорил ей на ухо. Ее волосы пахли как тропические цветы, чисто и сладко. Охуенно. Теперь мой член был твердым. – Кормить тебя было весело, – я обхватил ее бедра, притягивая ближе, и потерся членом о ее задницу.

– Тебе не весело, принцесса?

Ее дыхание сбилось: – Я думаю, у нас разные представления о веселье.

– Просто подожди, детка. – Я отошел от нее. – Ты передумаешь, – ее взгляд упал на мою промежность, когда я поправил свой член и добавил. – Скоро.

Я протянул ей руку, и она приняла ее. Я убеждал себя, что это для того, чтобы убедиться, что она не попытается убежать снова, но мой член и мозг знали, что это чушь. Я держал ее за руку, потому что не мог находиться так близко к ней и не прикасаться. Мы прошли мимо скамеек и деревьев, окаймлявших площадь, и через стеклянную дверь вошли в магазины. Это был многоуровневый торговый центр с большой открытой площадкой в центре, множеством стекла, комнатных растений и мерцающих огней. Для меня это было просто еще одно здание. Но Эннистон впитывала все это, как будто никогда раньше не видела ничего подобного.

– В Айелсвике нет торговых центров? – Я видел его только на фото. На самом деле я никогда там не был.

– Ну, да, но не такого, – ее губы разошлись, и она наклонила голову, обнажив стройную шею, продолжая смотреть вверх и по сторонам. – На родине наши магазины выстроились в ряд вдоль улиц. Продавцы ставят свои тележки на тротуарах, примерно вот так… – Она указала на киоск в форме огромной чайной тележки, а затем продолжила: – Площадь покрыта зеленой травой, деревьями и клумбами, а дети играют в мячи, пока их родители отдыхают на одеялах. – Она окинула взглядом большое открытое пространство. – Ничего похожего на это.

– Ты скучаешь по этому? – Я не был уверен, почему спросил, или почему меня это волнует, но что-то внутри меня хотело знать, стоит ли она здесь со мной, желая быть где-то в другом месте.

Я был Гринчем, а она настойчивой Синди Лу (прим. персонажи сказки «Гринч – похититель Рождества»). Вот только мое сердце не увеличивалось в три раза, когда рядом была Эннистон.

Мы прошли мимо «Тиффани» и «Фэнди». Эннистон на секунду остановилась перед «Лэнью», чтобы почувствовать запах шипящего стейка и овощей на сковороде. Я сделал мысленную заметку остановиться и перекусить по дороге домой.

– Я думала, что да. Теперь я в этом не уверена.

Мы выглядели как два обычных человека, как пара, проводящая утро в торговом центре. Но в нас не было ничего обычного. Мягкие линии ее лица двигались вместе с ее улыбкой. Черт, она была прекрасна, когда улыбалась. И когда она не улыбалась, она тоже была прекрасна. Эннистон была просто чертовски красива.

– Знаешь, Грей сказал мне, что я еду сюда, чтобы почувствовать другой образ жизни и увидеть новые вещи. – Она сделала паузу, а затем пристально посмотрела на меня. Ее глаза были большими и карими, потерянными, но полными надежды.

Она зажала нижнюю губу между зубами, как бы обдумывая свои следующие слова, затем отпустила ее: – Это не было полной ложью.

Черт. Снова эта круговерть.

– Мы на месте, – сказал я, когда мы подошли к входу в «Диор».

– Ты так и не сказал, что мы будем покупать.

– В эту субботу будет мероприятие. Тебе нужно платье.

– У тебя странная манера приглашать женщину на свидание.

– Я не хожу на свидания, и если ты не заметила, я не очень хорошо умею просить.

Она провела губами между зубами, как бы вспоминая тот момент, когда я просунул свой член мимо них и вошел в ее горло. Это было грубо, жестоко и садистски, не то, чем я гордился, но что-то в том, как она смотрела на меня каждый раз, когда я упоминал об этом, говорило мне, что она не ненавидит это так сильно, как ей хотелось бы.

Как только мы вошли, нас встретила женщина средних лет с короткими светлыми волосами. Ее белоснежные виниры сияли на ярко-красных губах: – Просто смотрите? – Ее фальшивый тон был таким же высокопарным, как и нарисованные карандашом брови.

Я жил в пентхаусе за четыре миллиона долларов. На моем банковском счете лежал баланс, вдвое превышающий эту сумму. Я носил на работу костюмы за пять тысяч долларов, и мне точно не нужно было смотреть вещи в магазинах.

Я достал бумажник и протянул женщине свою кредитную карту: – Дайте ей все, что она захочет.

Блондинка оглядела Эннистон с ног до головы, мысленно оценивая и молча осуждая. Эннистон расправила плечи и улыбнулась, не говоря ни слова. Я подумал, сколько раз ей приходилось надевать эту маску, скрывающую ее реакцию на невысказанные суждения людей. Она была чертовски хороша в этом. А потом я подумал, носила ли она ее со мной. Меня не воспитали быть вежливым. Еще одна минута наблюдения, как она смотрит на Эннистон, и я сорвусь с катушек. Я перевел взгляд на Эннистон. – Я буду снаружи. Ты в порядке?

Она кивнула. – Я в порядке.

Прежде чем уйти, я взял ее за руку и наклонился к ее уху: – Если ты уйдешь, я найду тебя. Если ты даже подумаешь о том, чтобы сбежать или рассказать кому-то, я узнаю.

Я мог сосчитать на двух пальцах количество людей, которым я доверял. Полпальца для Грея, и это был средний палец. Одно чистосердечное признание в лифте не добавило Эннистон в этот список. Я отпустил ее, затем вышел из магазина, оставив ее одну с этой сучкой и моей чертовой кредиткой. Во второй раз за день я верил, что она поступит правильно, и надеялся, что это не вернется, чтобы укусить меня за яйца.

ГЛАВА 21

Однажды утром, когда мне было двадцать лет, я ехала в кампус из дворца, потому что, в отличие от Лиама, отказалась от водителя. Погода портилась из-за надвигающейся снежной бури, когда у моей машины лопнула шина. Три разных человека остановились, чтобы предложить мне помощь. Я потратила больше времени, доказывая незнакомцам, что у меня все под контролем, чем на то, чтобы поменять колесо. В итоге я провалялась в постели неделю с пневмонией, но я научилась сама менять колеса. Мне не нужна была ничья помощь. Я была способна позаботиться о себе сама. Упрямство – это был мой токсичный недостаток. Хотя я предпочитала называть его «решительность».

Когда я изначально приехала в Нью-Йорк, я понятия не имела, чего ожидать. Я не знала правды о том, зачем я здесь. Именно поэтому я собрала наряды на все случаи жизни. Мне не нужно было, чтобы Чендлер покупал мне платье, но по какой-то причине я хотела, чтобы он это сделал. Что-то внизу живота покалывало при мысли о том, что я позволю этому мужчине заботиться обо мне.

Он даже взял еду на вынос из ресторана, где пахло раем, когда мы проходили мимо. Клянусь, мой желудок урчал всю обратную дорогу до его дома. Это о многом говорит, учитывая всю суету вокруг нас в середине дня. Мы сидели у кухонного острова и наслаждались мирной трапезой. Никаких вопросов. Никаких споров. Только я, он и стейк на дровах, который был лучше, чем секс, по крайней мере, секс в моем понимании. Он даже открыл для меня бутылку вина, пока сам пил пиво.

– Ты собираешься показать мне платье? – Спросил он.

Я отрезала кусок стейка: – Это сюрприз.

Он отпил пиво из своей бутылки: – Ты, кажется, полна ими.

Ты тоже.

– Да? Ну, вот еще один. – Я думала об этом с той минуты, как он рассказал мне о девушках. Мое сердце болело за них. Оно разрывалось при мысли о том, что кто-то еще может чувствовать хоть малую толику той безнадежности, которую чувствовала я, когда меня только привезли сюда. Только, как описал Чендлер, им не так повезло, как мне. Их злодеи были больше похожи на монстров. Они не получали еды, платьев и мягких кроватей. Им снились кошмары. Это съедало меня. Отчаяние гложет меня. Я должна была что-то сделать.

– Ты не должен мне угрожать, – я вспомнила его шепотом сказанное предупреждение в торговом центре. – Я не собираюсь убегать. Что бы вы с Греем ни делали с теми девушками, которым Братство причиняет боль, я хочу помочь.

Я не могла сказать девочки, которым причиняет боль мой отец. Эта боль была еще слишком свежа.

Его взгляд удерживал меня с такой яростью, с такой интенсивностью, что я боялась, что потеряюсь в нем.

– Ты ничего не можешь сделать.

– Ты взял меня не просто так.

– Да, и причина была в том, что мы переоценили твоего отца, – он отвел взгляд, словно ему было больно смотреть в мои глаза, когда он говорил мне правду. – Еще четыре дня, принцесса. Все закончится через четыре дня. – Он допил пиво и поставил бутылку на стойку. – Если я тебе понадоблюсь, я буду в своем кабинете. Это дверь рядом с моей спальней. – Он отодвинул свой барный стул от стойки, сполоснул тарелку, затем загрузил ее в посудомоечную машину. – Думаешь, ты сможешь держаться подальше от неприятностей?

Мудак.

Если он имел в виду мое нападение на дверь его спальни, или неудачную попытку приготовить еду, или угон такси… ладно. Да. Я поняла.

– Я постараюсь, – сказала я ему, когда он направился к лестнице.

Я поела, выпила второй бокал вина, потом третий. Я убрала свою тарелку и поставила ее вместе с его тарелкой в посудомоечную машину. Чендлер не был похож на книжного ботаника, но у него было несколько книг в твердых переплетах, сложенных стопкой на комоде, как я полагала, исключительно для украшения, потому что обложки соответствовали его декору. Я взяла ту, что лежала сверху, под названием «Если бы она знала» Блейка Пирса, а затем устроилась на диване. Не успела я оглянуться, как перевернула последнюю страницу и выпила еще два бокала вина. Солнце садилось, и за окнами мелькали огни города. Мои кости болели, когда я встала и потянулась. Казалось, что я не читала книги целую вечность. Чендлер был в своем кабинете и занимался своими делами. Я свернулась калачиком на диване с хорошей книгой, попивая вино.

Это было почти нормально.

День четвертый:

Иногда я представляю его…

воображаю себя.

ГЛАВА 22

Вчера она провела весь день и вечер, свернувшись калачиком в углу моего дивана, читая какую-то хреновую книгу, которая лежала для украшения. Гребаный предмет для разговора, а она поглотила его за несколько часов. Я знал, потому что выходил из своего кабинета, чтобы проверить ее каждые тридцать минут.

Что привело меня сюда: сегодня после работы я вошел в свою квартиру с сумкой, полной дерьма из Barnes & Noble, и все потому, что мой член никак не мог оставить эту женщину в покое.

Она сидела на том же месте, смотрела какое-то шоу с британским акцентом и мужчинами с нелепыми бакенбардами.

Я устроился рядом с ней, поставив сумку на пол между ног: – Я вижу, ты поняла, как работает телевизор.

Ее тело расслабилось, и она с улыбкой повернулась ко мне лицом: – Это заняло у меня всего пять дней, но да. – Эта улыбка была ядовитой, чертовски заразительной.

Я действительно был засранцем. Я мог бы показать ей, как работать с телевизором в первый же день.

– Если ты смотришь такое дерьмо, то я рад, что ты не догадалась об этом раньше.

Она закатила глаза, и я рассмеялся.

– Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать. – Я схватил сумку с пола, а затем нажал кнопку включения на пульте, когда встал.

– Что в сумке? – Спросила она, следуя за мной наверх.

– Вечно эти гребаные вопросы. – Я звучал раздраженно, но это было не так. Я услышал, как она вздохнула у меня за спиной, и это заставило меня улыбнуться.

Мы прошли мимо моей спальни и кабинета, остановившись в конце коридора у двери на лестничную площадку. Я достал ключ из кармана и отпер дверь, а затем повел нас на крышу.

Вся крыша была покрыта искусственным газоном. С одной стороны стояла беседка с гирляндами и секционным креслом под открытым небом. С другой стороны стоял круглый стол с четырьмя стульями. Посередине находился газовый костер с адирондакскими креслами. Но настоящим центром внимания были стеклянные перила высотой пять футов, окаймлявшие край.

Ее глаза расширились, когда она все это увидела. – Чендлер, это великолепно.

– Это не Vessel, но я думаю, что вид здесь просто великолепный, – я положил книги на стол.

Мы находились на высоте двадцати двух этажей, откуда открывался прекрасный вид на Гудзон и весь Хадсон-Ярд. Городские огни были похожи на светлячков, танцующих в темноте. Гром прокатился по беззвездному небу.

– Еще через три дня ты вернешься домой, в свою постель, и все это станет воспоминанием, – добавил я.

Она ухмыльнулась, подойдя к стеклянному ограждению, повернулась спиной к городу и лицом ко мне. – Я думаю, ты недооцениваешь силу своего присутствия.

Черт. Эта женщина была узлом в моей груди, затягивающимся с каждым днем, и я не остановлюсь, пока не распутаю ее, кусочек за кусочком.

Она раскинула руки в стороны и откинула голову назад, глядя на небо. На ней было белое платье, застегивающееся спереди на все пуговицы. Без лифчика. Никогда, блядь, не было лифчика. Я уже начал думать, что у нее его нет. Ветерок, проносившийся над крышей, трепал ее соски и сдувал платье с бедер. Вот из этого дерьма и состояли влажные мечты. К черту телевидение. Я хотел сидеть здесь часами и смотреть на нее. Голую. Пока я буду дрочить, а она смотреть, потому что… блядь. Это была одна из самых сексуальных вещей, которые я когда-либо видел. Снова раздался раскат грома, как будто даже вселенная застонала при виде нее. Вселенная не могла получить ее. Она была моей.

– И ты переоцениваешь мою доброту. Не думай, что я не прижму тебя к стеклу и не трахну на глазах у всего мира.

Ее голова вскинулась от моих слов.

Я подошел и взял в кулак ее волосы: – Тебе бы этого хотелось, принцесса? – прошептал я, прижавшись губами к ее щеке.

Она сглотнула, и я усмехнулся.

– Твоя горячая киска прижимается к прохладному стеклу, пока я вонзаюсь в тебя сзади.

Ее тело задрожало вместе с очередным раскатом грома. В воздухе витал запах дождя, но он не мог сравниться с ее запахом. Если бы я мог разлить этот запах по бутылкам и носить его, я бы душил себя им. Мокрая киска весь день, каждый день, блядь. Я провел большим пальцем по ее губам.

– Может, ты хочешь, чтобы я снова трахнул твой рот? – Ее губы разошлись, и я просунул большой палец внутрь. Другой рукой я ухватился за ее идеальную задницу и сжал ее так, словно она принадлежала мне. Она и будет принадлежать мне. – А может, ты хочешь трахнуть мой. – Мои пальцы скользнули между ее задницы, затем проникли между ее бедер.

– Ты хочешь покататься на моем лице, принцесса?

Я вытащил большой палец и смочил ее губы ее собственной слюной. Она издала этот стон, когда я провел пальцем по ее киске сзади, этот гребаный стон, который побил все остальные стоны. Блядь.

– Чендлер.

Она произнесла мое имя и оттолкнулась спиной от стекла. Ее пальцы вцепились в край, как будто она собиралась упасть на него. Я знаю, принцесса, я с тобой на самом краю.

Мой член терся о нее спереди. Мои пальцы сзади. Она стонала мое имя. Это была чертова фантазия, воплощенная в жизнь.

А потом начался дождь. Не просто мягкий, летний дождь. Небо разверзлось и обрушилось на нас. Вселенная предъявляла свои права. Я посмотрел на небо и отмахнулся от него. Затем я схватил ее за руку и сумку с книгами, пока они не были полностью испорчены, и повел ее обратно в дом.