Текст книги "Современный английский детектив"
Автор книги: Дик Фрэнсис
Соавторы: Джон Ле Карре,Чарльз Перси Сноу
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)
Глава 7
Челтенхэмский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник второго марта.
Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали воедино лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и на самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря.
В Достершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого Национального приза, чемпионов по взятию препятствий, мастеров гандикапа, блистательных скакунов: это была элита скаковых лошадей.
Рассчитывая на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней, сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхэме было великой честью, а выиграть – незабываемым в жизни событием. Жокеи-любители ждали этого фестиваля со страстным нетерпением.
И только Аллан Йорк не испытывал этого страстного нетерпения, когда ставил свой «лотос» на стоянку. Я не мог бы этого объяснить, и сам, но почему-то, вдруг ни шум собирающейся толпы, ни полные ожидания лица, ни бодрящий холодок солнечного мартовского утра, ни перспектива скакать на трех хороших лошадях – абсолютно ничто меня не трогало.
У главных ворот я нашел продавца газет, с которым разговаривал тогда в Пламптоне. Это был коротенький, плотный кокни с большими усами и веселым нравом. Он увидел, как я вхожу, и протянул мне газету.
– Привет, мистер Йорк, – сказал он. – Нравится вам ваша сегодняшняя лошадка?
– Можете поставить на нее какую-нибудь мелочь, но не последнюю рубашку. Надо принять в расчет ирландца, – Ну, вы его сделаете, будьте спокойны! Я подождал, пока он продаст газету пожилому человеку с огромным полевым биноклем. Потом я спросил:
– Вы помните драку таксистов в Пламптоне?
– Разве такое забудешь? – Он просиял.
– Вы мне сказали, что одна группа была из Лондона, другая из Брайтона.
– Правильно.
– А которая откуда? – спросил я. Он удивленно посмотрел на меня. Я повторил:
– Какая Именно группа была из Лондона, а какая из Брайтона?
– А, понимаю! – Он продал газету двум пожилым дамам в толстых твидовых костюмах и гольфах из грубой шерсти и дал им сдачу. Затем он повернулся ко мне.
– Значит, откуда была какая группа? Гм… Понимаете, я часто, вижу их, но они необщительный народ. Она с вами не разговаривают. Это вам не то что шоферы-частники. Брайтонских я бы сразу узнал по виду, понимаете? – Он остановился, чтобы закричать во всю силу легких:
– Экстренный дневной выпуск! – в результате чего продал еще три газеты. Я терпеливо ждал.
– Как вы их узнаете? – спросил я.
– По лицам, конечно. – Он явно счел мой вопрос бессмысленным.
– А какие у кого лица? Вы можете описать?
– А, понимаю. Разные лица.
– Можете вы описать хотя бы одного? – спросил я, Он задумался, щуря глаза и теребя свои усы.
– Хотя бы одного… Да, есть там один парень, очень безобразный, с глазами, как щелочки. Я бы не хотел сесть в его такси, Я думаю, вы его сразу узнаете по волосам. Они у него растут челкой почти до бровей. Чудной парень, А на что он вам сдался?
– Мне он не нужен, – сказал я. – Просто я хочу знать, откуда он?
– Этот из Брайтона, – Он радостно улыбнулся мне. – И еще там есть один, я его часто вижу. Молодой парень с бакенбардами. Вечно чистит ногти ножом.
– Большое спасибо, – сказал я и дал ему фунтовую бумажку. Его улыбка стала еще шире, и он засунул деньги во внутренний карман.
– Всякого счастья вам, сэр, – сказал он. Я отошел от него, но крик «Экстренный дневной выпуск!» продолжал звенеть у меня в ушах. Я пошел в весовую, размышляя над подученной мной информацией, – значит, мои похитители из Брайтона. Тому, кто посылал их, не пришло в голову, что я видел их раньше, и смогу их отыскать.
Погруженный в свои мысли, я наконец услышал, что говорит мне Пит Грегори:
– У них был прокол, но все-таки они добрались сюда, а это главное. Ты что, не слушаешь, Аллан?
– Да, извини, Пит, думал кое о чем.
– Думал? Я рад, что ты это умеешь, – сказал Пит, громогласно захохотав. При всем его уме и проницательности чувство юмора у него было в самом зародыше. Всякого рода школьные шутки казались ему верхом остроумия, но все к этому привыкли.
– Как Палиндром? – спросил я. Это была моя лучшая лошадь на сегодня.
– Великолепно. Так вот-, я говорю, у них был прокол… – Он замолчал в полной растерянности. Он терпеть не мог повторяться. – Ну ладно, хочешь пройти в конюшню поглядеть на него?
– Да, пожалуйста, – сказали.
Мы прошли в конюшни. Пит должен был пойти со мной: правила безопасности здесь были очень жесткими. Даже владельцы лошадей не имели права входить к ним без того, чтобы тренер не поручился за каждого из них. Конюхи предъявляли при входе пропуска с фотокарточками. Все это делалось для того, чтобы лошадей не взбадривали наркотиками или не портили.
Я погладил своего скакуна, стоявшего в стойле, красивого восьмилетнего гнедого, с черными подпалинами жеребца, и дал ему кусочек сахару. Пит неодобрительно поцокал языком и сказал:
– Только не перед скачкой! – словно нянька, поймавшая своего воспитанника, когда тот ел сласти перед обедом. Я усмехнулся. На этот счет Пит был до смешного педантичен.
– Сахар придаст ему сил, – сказал я, скармливая Палиндрому еще кусок и восторженно рассматривая его. – Выглядит он чудесно.
– Он выиграет скачку, если ты все рассчитаешь, – сказал Пит. – Не спускай глаз с того ирландца. Он попытается обставить вас всех, он сделает рывок, когда вы войдете в воду, так чтобы оказаться на шесть корпусов впереди, когда начнет подниматься в гору. Я много раз видел, как он это делал. Он заставлял всех бешено гнаться за ним и гору, растрачивая весь запас сил, который нужен для финиша. Так что ты или делай рывок вместе с ним и поднимайся на холм с его скоростью, но не больше, чем с его скоростью, или дай ему спокойно уйти вперед на подъеме и обгоняй на спуске. Ясно?
– Как сквозь стеклышко, – сказал я. Что бы ни думали о шутках Пита, но его советы о том, как вести скачку, были поистине неоценимы, и я многим был обязан ему.
Я в последний раз погладил Палиндрома, и мы вышли во двор. Благодаря принятой здесь системе безопасности это было самое спокойное место на ипподроме.
– Скажи, Пит, не было у Билла каких-нибудь неприятностей? – брякнул я без всякой подготовки.
Он, не торопясь, запер стойло Палиндрома, потом медленно повернулся ко мне и так долго стоял, глядя на меня без всякого выражения, что я начал сомневаться, слышал ли он мой вопрос.
Наконец он сказал:
– Это громко сказано – неприятность. Ну, кое-что было…
– Что? – спросил я, когда он снова погрузился в молчание.
Но вместо ответа он сказал:
– А с чего ты взял, что они могли быть, неприятности?
Я рассказал ему о проволоке. Он слушал спокойно, без удивления, но его серью глаза были суровы.
Он сказал:
– Почему никто не слышал об этом раньше?
– Я все рассказал сэру Кресвеллу Стампе и полиции, но, так как проволока исчезла, у них не было никаких вещественных доказательств, и они бросили это дело.
– А ты не бросил? – сказал Пит. – Не то чтобы я в осуждение, ты не подумай, просто мало чем могу помочь. Было вот что… Билл рассказывал про какой-то смехотворный звонок по телефону. Но я не очень-то слушал, голова вечно занята лошадьми, сам понимаешь. Что-то ему говорили насчет того, что, мол, Адмирал упадет… Билл решил, что это чья-то глупая шутка, а я не стал переспрашивать, чего недослышал. Я не думал, что это важно. Когда Билл погиб, я, было, подумал: странно, может, тут и вправду что-то есть. Я тогда спросил тебя, но ты сказал, что не заметил ничего особенного… – Его голос задрожал и прервался.
– Да, жаль, – сказал я. Потом я опросил:
– А когда он заговорил об этом телефонном звонке – незадолго до этого случая?
– Последний раз я говорил с ним в пятницу утром, как раз перед моим отлетом в Ирландию. Вот тогда это и было. Я позвонил ему, чтобы сказать, что Адмирал готов к завтрашней скачке в Мейденхеде.
Мы пошли назад, к весовой. Под влиянием какого-то импульса я сказал:
– Пит, случается тебе ездить в брайтонских такси? – Я знал, что он нездешний.
– Случается, но не часто, – сказал он. – А что?
– Да есть там два-три шофера, с которыми я хотел бы потолковать, – сказал я, но не прибавил, что с каждым в отдельности и где-нибудь в темном закоулке.
– Насколько я знаю, в Брайтоне несколько таксомоторных компаний, – сказал он. – Если тебе нужен какой-то определенный шофер, лучше всего идти на станцию. Они там выстраиваются к лондонским поездам. – И больше он уже ничего не слыша – мимо нас повели в паддок ирландскую лошадь для первой скачки. – Это Коннемара Пэл, провалиться мне на этом месте! – сказал Пит завистливо, – Уж как я уговаривал одного моего знакомого купить этого жеребца. Но за него запросили восемь тысяч, а упрятан он был в каком-то полуразрушенном сарае за свинарником, и мой умный владелец не пожелал платить такие деньги. А теперь погляди на него! В Лупардстауне в День бокса он выиграл скачку для молодняка, обогнав всех на двадцать корпусов! И после этого он не задул бы даже свечи! Лучшая лошадь из молодняка, какую мы только увидим в этом году! – Мысли Пита плотно вошли в привычную колею, и всю дорогу до весовой мы продолжали говорить об ирландских лошадях. Я еле разыскал Клема, он был по горло занят, и убедился, что мое снаряжение в полном порядке и что он знает, сколько я должен весить, чтобы скакать на Палиндроме.
Кэт сказала мне, что не приедет в Челтенхэм, так что, я пошел на поиски самого лучшего, что мне оставалось, – новостей о ней.
Вешалка и часть скамейки, принадлежащие Дэну, были в меньшей из двух раздевалок, второе место с краю от гудящей печки – верный признак того, что он был восходящей звездой на жокейском небосклоне. По неписаным законам чемпионам предоставлялись самые теплые места, а новичкам оставалось щелкать зубами на сквозняке у дверей.
Он был в сорочке и трусах и натягивал нейлоновые чулки. В каждом чулке была дыра, и оба его больших пальца комично выглядывали наружу. У него были длинные, узкие ступни и такие же длинные, узкие изящные я сильные руки.
– Тебе хорошо смеяться, – сказал Дэн, натягивая чулок на колено. – А на мой размер вот не выпускают чулки.
– Скажи, чтобы Вальтер связал тебе на заказ, – посоветовал я. – У тебя трудный день?
– Три скачки, включая чемпионат по" скачке с препятствиями, – сказал Дэн. – Пит записал на эти призы половину своей конюшни. – Он усмехнулся. – Я мог бы тебе рассказать о семье Пеннов, конечно, если тебя это интересует. С кого начинать? С дяди Джорджа, или с тети Дэб, или… – Он замолчал, натягивая шелковые брюки и скаковые сапоги. Его слуга, Вальтер, подал ему вязаную фуфайку и какой-то особенно противного розово-оранжевого цвета камзол. Тот, кто выбирал эти цвета, не думал о человеке. – Или ты хочешь услышать что-нибудь о Кэт? – закончил Дэн, натягивая поверх своего тошнотворного камзола непромокаемую куртку.
Раздевалка наполнялась, в нее втискивались сверх всякого штата еще и ирландские жокеи, приехавшие на эту встречу, радостно возбужденные, говорившие оглушительно громко. Мы с Дэном перешли в весовую, которая тоже была переполнена, но там хоть можно было слышать друг друга.
– Дядя Джордж – настоящее сокровище, – сказал Дэн. – Я не хочу тебе о нем рассказывать, не буду портить впечатление, сам увидишь. Тетя Дэб для нас с тобой, приятель, – это достопочтенная миссис Пенн, тетя Дэб она только для Кэт. В ней есть какое-то холодное очарование, оно внушает, что она была бы с тобой грубо-пренебрежительна, не будь превосходно воспитана. Вначале она высказала мне свое неодобрение. Я думаю, она принципиально не одобряет все, имеющее отношение к скачкам, включая Поднебесного, дядю Джорджа и его идею насчет подарка Кэт ко дню рождения.
– Ну-ну, а дальше, – торопил я его, чтобы он перешел к самой интересной части репортажа, пока кто-нибудь другой не ухватил его за пуговицу. – Ах да, Кэт. Блистательная, неземная Кэт. Ты знаешь, строго говоря, ее имя Кэт Эллери, а вовсе никакая не Пенн. Это дядя Джордж добавил к ее фамилии дефис и свою фамилию Пенн, когда взял ее к себе. Он сказал, что так удобнее, чтобы у Кэт была его фамилия, это избавит ее от лишних разговоров. Что ж, правильно, – сказал Дэн не спеша, отлично понимая, как он меня дразнит своей медлительностью. – Она шлет тебе сердечный привет.
Я, почувствовал, как у меня потеплело на душе. В конце концов, Челтенхэмский фестиваль показался мне не таким уж плохим.
– Спасибо, – сказал я, безуспешно стараясь удержать самодовольную улыбку, так и расплывавшуюся у меня на лице.
Дэн задумчиво смотрел на меня, но я перевел разговор опять на скачки и вдруг спросил его, не слыхал ли он, чтобы Билл Дэвидсон упоминал о чем-нибудь, что ему показалось, ну, странным, что ли.
– Нет, не слыхал, – ответил он твердо, Я рассказал ему о проволоке.
– Бедняга Билл, – сказал он с гневом, – Какая подлость!
– Так что, если услышишь что-нибудь, что может иметь хоть какое-то отношение…
– Немедленно передам тебе, – обещал он. Джо Нантвич налетел прямо на Дэна, словно не видел его. Остановившись, он не извинился, как сделал бы всякий, а ступил шаг назад и пошел своим путем в весовую. Его глаза были широко раскрыты, взгляд был пустой и бессмысленный.
– Пьян, – сказал Дэн брезгливо. – От него разит, как из винной бочки.
– У него свои неприятности, – сказал я.
– У него их еще прибавится до вечера, тогда кто-нибудь из распорядителей унюхает этот аромат.
Джо снова появился с нашей, стороны. Действительно, его приближение сразу можно было почуять, Без всякого вступления он заговорил со мной:
– Я получил еще одну. – Он вытащил из кармана бумажку. Она была скомкана, а потом снова расправлена, так что ее словно изжевали, но то, что было написано на ней шариковой ручкой, было видно совершенно отчетливо:
«Болингброк. На этой неделе», – говорилось там.
– Когда ты получил ее? – спросил я.
– Она лежала здесь, на столике для писем.
– Быстро же ты успел нагрузиться, – сказал я.
– Я не пьян, – возразил Джо с негодованием. – Просто сделал наспех пару глотков в баре напротив весовой.
Мы с Дэном одновременно подняли брови. В баре напротив весовой не было наружной стены, и пить там – все равно что на сцене, на виду у тренера, владельца лошади и распорядителя. Может быть, для жокея существовал более верный способ профессионального самоубийства, чем сделать наспех пару глотков в этом баре перед скачкой, но я лично такого способа не знал. Джо икнул.
– Я думаю, глотки были двойные, – сказал Дэн улыбаясь. Он взял у меня записку и прочитал ее. – Что это значит – «Болингброк. На этой неделе»? Ты из-за этого в такой запарке?
Джо вырвал у него записку в сунул себе в карман. Кажется, он только сейчас понял, что Дэн все слышал.
– Не твое дело, – грубо бросил он.
Мне очень хотелось сказать ему, что это и не мое дело. Но он повернулся ко мне и сказал своим воющим, жалобным голосом:
– Что же мне делать?
– Ты скачешь сегодня? – спросил я.
– В четвертой и последней скачке. Сегодня эти проклятые любители забрали себе полностью целых две скачки. Это же свинство – оставили нам, профессионалам, всего четыре скачки, чтоб заработать на хлеб. Почему эти толстозадые джентльмены-наездники не отправятся к… – Он окончил грубой бранью.
Наступила короткая пауза. Дэн расхохотался. Джо был не настолько пьян, чтобы не сообразить, что он сел на своего конька, не подумав о слушателе. Он сказал самым ласковым голосом, на какой был способен:
– Ну, Аллан, ты же понимаешь, лично к тебе это не относится…
– Если ты при всем том, что думаешь о наездниках-любителях, хочешь моего совета, – сказал я, стараясь сохранить серьезное выражение лица, – иди и немедленно выпей три чашки крепкого черного кофе и потом старайся как можно дольше никому не попадаться на глаза.
– Нет, я говорю, что мне делать с этой запиской? – Джо был более толстокожим, чем дорожный чемодан.
– Не обращай на нее внимания, – сказал я. – По-моему, тебя просто разыгрывают. А может быть, тот, кто написал это, знает, что ты любишь топить горе в виски, и рассчитывает, что ты развалишься: стоит черкнуть тебе угрожающее письмо – и ты готов, больше и делать ничего не надо. Чистенькая, бескровная и эффектная месть.
Мрачная мина на младенческом лице Джо стала постепенно переходить в упрямое, ослиное выражение, что было не менее противно.
– Никто от меня этого не добьется, – сказал он с той воинственностью, которая, как я понимал, должна уменьшаться вместе с содержанием алкоголя в его крови. Он вывалился из двери весовой, очевидно в поисках черного кофе. Прежде чем Дэн успел спросить меня, что происходит, он получил увесистый удар по спине: это было дружеское приветствие Сэнди Мэйсона, тот презрительно посмотрел вслед Джо.
– Что с ним такое, с этим идиотом? – спросил он и тут же продолжал, не дожидаясь ответа:
– Слушай, Дэн, будь другом, дай мне уйти вперед в первой скачке на этой лошади, которую мне подсунул Грегори. По-моему, я ее вижу в первый раз. Похоже, ее владельцу понравились мои рыжие волосы. – Заразительный смех Сэнди заставил всех в весовой обернуться к нему с улыбкой.
– Ладно, – сказал Дэн.
Они принялись обсуждать детали, и я хотел уйти. Но Дэн коснулся моей руки. Он спросил:
– Сказать им? Ну хоть Сэнди, например, о проволоке и о Билле?
– Говори, – сказал я. – Может случиться, ты что-нибудь разведаешь. Но только будь осторожен! – Я хотел было поведать ему о предупреждении, которое сам получил в лошадином фургоне, но это была чересчур длинная история, и я ограничился тем, что сказал:
– Помни, что ты насторожишь людей, и они могут пристукнуть тебя по ошибке.
Он удивленно взглянул на меня.
– Н-да. Я буду осторожен. Мы повернулись к Сэнди.
– Вы чего это оба такие мрачные? Кто-нибудь увел эту шикарную брюнетку, по которой вы оба сохнете? – спросил Сэнди.
– Да вот, думаем о Билле Дэвидсоне, – ответил Дэн, не обратив внимания на ехидную реплику.
– А чего о нем думать?
– Падение было подстроено. Над препятствием натянули проволоку. Аллан видел ее. Сэнди был поражен.
– Аллан видел? – повторил он, и вдруг, когда до него дошло наконец значение слов Дэна, он воскликнул:
– Но это же убийство!
Я привел доводы в пользу того, что задумано было вовсе не убийство. Карие глаза Сэнди глядели на меня не мигая, пока я не кончил, – Вроде ты и прав, – сказал он. – Ну и что ты собираешься делать?
– Пытается раскопать, что за всем этим кроется, – сказал Дэн. – И мы подумали, что ты можешь помочь. Ты не слышал ничего такого, что могло бы прояснить это дело? Я к тому, что люди ведь болтают с тобой о всякой всячине.
Сэнди разгреб сильными загорелыми руками свои взлохмаченные рыжие волосы и почесал в затылке. Но и этот массаж мозга не породил никаких блестящих мыслей.
– Да, но по большей части они мне рассказывают о своих девчонках или о том, какие они делают ставки. А о майоре Дэвидсоне – нет, не было разговора. Мы не были с ним закадычными друзьями, потому что он думал, будто это я «придушил» лошадь одного из его приятелей. Ну что же, – добавил Сэнди со своей покоряющей улыбкой, – возможно, так оно и было. Во всяком случае, пару месяцев назад мы с ним крепко поговорили.
– Узнай, не слыхал ли чего кто-нибудь из твоих друзей-букмекеров, – сказал Дэн. – У них всегда ушки на макушке.
– О'кей, – сказал Сэнди. – Я начну с этой новости, и Посмотрим, что из этого выйдет. Только не сейчас, у меня ни минуты времени. Слушай, начинается первая скачка, и ты должен хоть что-нибудь рассказать мне об этой паршивой лошаденке, которую мне всучил Грегори. – И, увидев, что Дэн колеблется, Сэнди стал настаивать. – Ну ладно, ну чего тебе скрывать? Уж если Грегори просит, чтобы я взял лошадь, значит, это такая вонючка, что никакого разумного человека не уговоришь сесть на нее верхом, я же понимаю.
– У этой кобылы, – сказал Дэн, – мерзкая привычка налетать на препятствие, словно оно вовсе и не стоит перед ней. Как правило, она в результате падает в канаву.
– Ну, спасибо, – сказал Сэнди, по-видимому ничуть не обескураженный. – Я ее взгрею так, что она забудет свои привычки. До скорого! – Он пошел в раздевалку, Дэн посмотрел ему вслед.
– Еще не появилась на свет лошадь, которой можно напугать этого громилу Сэнди! – сказал он с восхищением.
– Нервы у него дай бог! – согласился я, – Но зачем Пит пускает такую лошадь именно здесь?
– Владелец мечтал, чтобы его скакун участвовал в Челтенхэме. Ну, знаешь, как это бывает. Фантазия аристократа и все такое, – сказал Дэн примирительно.
Вокруг нас непрерывно теснилась толпа тренеров и владельцев лошадей. Мы вышли наружу. Дэном тотчас же завладели двое репортеров, желающих узнать его мнение о предстоящем через два дня розыгрыше Золотого кубка.
День тянулся медленно. Начались скачки. Яркое солнце, праздничное настроение толпы, наэлектризованная атмосфера – все было, как обычно.
Сэнди заставил-таки свою кобылу перескочить через первую открытую канаву, но скрылся во второй. Он вылез оттуда с широкой улыбкой, крепко ругаясь.
Джо явился после второй скачки. Он казался менее пьяным, но еще более напуганным. Я бесстыдно избегал его.
Дэн скакал, как дьявол, и выиграл чемпионскую скачку с препятствиями, придя на голову впереди. Пит, поглаживая лошадь и разделяя вместе с ее владельцем поздравления толпы, собравшейся вокруг площадки для расседлывания, бил в таком блаженном состоянии, что с трудом говорил. Огромный, краснолицый, он стоял, сдвинув шляпу на затылок, так что светилась половина лысого черепа, и делал вид, что у него такое бывает каждый день, хотя на самом деле лошадь, победившая на этот раз, была лучшей из всех, которых он воспитал.
Он был настолько оглушен своим счастьем, что, когда мы все выстроились на смотровом круге перед любительской скачкой, Пит забыл даже сказать свою излюбленную шутку насчет того, что Палиндром может скакать задним ходом не хуже, чем передним. И когда я, точно выполняя его совет, продержался, как тень, за ирландцем, как тот ни пытался увеличить разрыв, до последнего препятствия прошел впритирку, а за пятьдесят ярдов до финиша удачным броском вырвался вперед, Пит сказал, что день у него завершился хорошо.
Я готов был расцеловать его – так я был счастлив. Хотя я выиграл уже несколько скачек дома, в Родезии, и около тридцати с тех пор, как попал в Англию, это была моя первая победа в Челтенхэме. Я был словно пьяный, будто уже, выпил шампанское, которое ожидало нас в раздевалке в корзинах, заготовленных по традиции к чемпионату по скачкам с препятствиями. Палиндром казался мне самой прекрасной, самой умной, самой совершенной лошадью на свете. Я словно по воздуху прошел на весы, переоделся и все еще витал в небесах, даже когда вышел наружу. Мрачное настроение, в котором я приехал сюда, прошло, казалось, тысячу лет тому назад. Я был так счастлив, что готов был, как мальчишка, стоять на голове. Такое полное, беспредельное, удовлетворение редко приходит к человеку, и неожиданно мне захотелось, чтобы мой отец был рядом со мной и разделил мое счастье.
Проблема Билла отодвинулась куда-то далеко-далеко. И только потому, что я раньше задумал это, я направил мои воздушные шаги к стоянке лошадиных фургонов.
Она была забита машинами. В этот день в каждой скачке участвовало около двадцати лошадей, и сегодня были в ходу почти все фургоны, которые только можно было раздобыть. Я бродил между рядами машин, беспечно мурлыча что-то и рассеянно поглядывая на регистрационные номера. АРХ708.
Мое счастливое настроение лопнуло как мыльный пузырь.
Без сомнения, это был тот самый лошадиный фургон. Установленная по проекту Дженнингса форма деревянного кузова. Старая, потрескавшаяся краска. И ни знака нигде – хотя бы фамилия владельца или тренера.
В кабине тоже никого. Я обошел фургон и влез в кузов. В фургоне было пусто, если не считать ведра, сетки для сена и лошадиной попоны – обычного снаряжения для перевозки скаковых лошадей. Пол был усыпан соломой, три дня тому назад он был чисто выметен.
Я подумал, может, попона даст мне сведения о том, откуда фургон. Большинство тренеров и многие владельцы лошадей метят попоны своими инициалами. Если и на этой есть инициалы, можно будет хоть что-то узнать.
Я поднял попону. Она была бледно-лилового цвета с темно-коричневой каймой. Я нашел инициалы. Я стоял, словно окаменев. Ясно видные, вышитые коричневым шелком на попоне стояли буквы: А. И. Это была моя собственная попона. Пит, когда я попытался, спустить его с облаков на землю, был явно не в состоянии отвечать на вопросы, требовавшие умственных усилий. Он сидел, прислонившись к стене весовой, с бокалом шампанского в одной руке и с сигарой в другой, окруженный толпой друзей, снабженных теми же самыми предметами. По их розовым лицам я понял, что празднование продолжается уже достаточно давно.
Дэн сунул бокал мне в руку.
– Где ты был? С Палиндромом у тебя здорово получилось. На, глотни пузыриков. Владелец платит, дай ему бог здоровья. Его глаза сияли тем выражением высочайшего блаженства, которое я сам испытывал так недавно. И оно стало постепенно возвращаться к мне. В конце концов, это был великий день. Всякие тайны могли подождать. Я отпил глоток шампанского и сказал:
– У тебя тоже здорово получилось, сукин ты сын! Давай выпьем за Золотой кубок!
– Ну, это вряд ли, – сказал Дэн. – На это у меня мало шансов. – И по его смеющемуся лицу я видел, что он действительно мало об этом беспокоится. – У меня есть еще бутылка, – сказал он и нырнул в переполненную народом, шумную раздевалку.
Оглядевшись вокруг, я заметил Джо Нантвича, зажатого в углу могучим корпусом мистера Тюдора. Гигант что-то настойчиво говорил, его темное лицо было почти полностью скрыто тенью. Джо, все еще в жокейской форме, слушал его с самым несчастным видом.
Дэн вернулся, держа в руке только что открытую бутылку, она еще пенилась, и наполнил наши бокалы. Он проследил за моим взглядом.
– Не знаю, пьян был Джо или нет, но в последней скачке он натворил черт знает что? А? – сказал Дэн.
– Я не видел.
– Ну, братец, ты пропустил замечательное зрелище! Он не пытался проскакать ни одного ярда. Его лошадь остановилась как вкопанная перед барьером на противоположной прямой. А ведь это все-таки был второй фаворит! То, что ты видишь Сейчас, – он показал бутылкой в сторону Джо, – это заслуженный расчет. Джо получает расчет.
– Этот человек – владелец Болингброка, – сказал я.
– Да, верно. Те же цвета. Какой дурак этот, Джо! Владельцы пяти или шести отличных лошадей на земле не валяются.
Клиффорд Тюдор почти закончил разговор. Когда он отвернулся от Джо, мы услышали конец его последней фразы.
– …думаешь, можешь дурачить меня и тебе это сойдет? Я сделаю вое, что от меня зависит, чтобы распорядители лишили тебя езды.
Он прошествовал мимо нас, кивнув мне в знак того, что узнает меня, что очень меня удивило.
Джо прислонился к стене, ища поддержки. Его лице было зеленовато-бледное и покрыто потом. Он казался больным. Он подошел к нам и заговорил без стеснения, словно забыв, что распорядители и члены Национального комитета конного спорта легко могли слышать нас.
– Сегодня утром мне позвонили по телефону. Тот самый голос, что всегда. Он только сказал: «Не выигрывай шестую скачку» – и повесил трубку. Я ничего не успел ответить. И тут еще эта записка «Болингброк. На этой неделе…» Я ничего не понимаю. Я не выиграл скачку. А теперь эта сволочь… говорит, что возьмет другого жокея… а распорядители начинают задавать вопросы по поводу моей езды… а я совсем больной…
– Выпей шампанского, – сказал Дэн ободряюще.
– Не нужно мне твоего сволочного сочувствия, – сказал Джо и, держась за живот, отправился в раздевалку, – Что за чертовщина тут творится? – сказал Дэн, – Не знаю, – ответил я, поставленный в тупик и более, чем прежде, заинтересованный неприятностями Джо, Телефонный звонок, подумал я, не соответствовал содержанию записок. Кто-то, как всегда, требовал одного, а кто-то другой угрожал за это местью.
– Хотел бы я знать, всегда ли Джо говорит, правду, – сказал я.
– Непохоже, – ответил Дэн, оставляя эту тему, Вошел один из распорядителей и сказал, что даже в день чемпионата по скачкам с препятствиями на выпивку в весовой смотрят косо, так что пошли бы мы лучше в раздевалку. Дэн так и сделал, а я допил свое шампанское и отправился к Питу.
Пит, окруженный целым ополчением своих друзей, решил, что пора идти домой. Друзья были против, они говорили, что все бары на ипподроме еще открыты. Я с деловым видом подошел к Питу, и он извинился перед друзьями, объяснив, что дело прежде всего. Мы пошли к воротам.
– Фу! Ну и денек сегодня! – сказал Пит, вытирая лоб платком и выплевывая окурок сигары.
– День чудесный, – согласился я, внимательно глядя ему в лицо.
– Можешь убрать со своей физиономии это осуждение! Аллан, мой мальчик! Я трезв, как судья, и сам поведу свою машину домой.
– Отлично. Тогда тебе нетрудно будет ответить и на один маленький, вопрос.
– Давай!
– В каком фургоне привезли Палиндрома в Челтенхэм?
– А? Я нанял, а что? У меня было сегодня пять скаковых лошадей. Трех я привез в своем фургоне, а для Палиндрома и для той трехлетки, на которой скакал в первой скачке Дэн, пришлось нанимать со стороны.
– Где ты его нанял?
– А в чем дело? Я знаю, фургон старенький и в пути был прокол, но лошади это не повредило, иначе Палиндром не выиграл бы скачку.
– Да нет, не в этом дело. Я просто хотел узнать, откуда он взялся, этот фургон?
– Если ты хочешь его купить, не стоит. Развалина.
– Пит, я не собираюсь его покупать. Скажи мне только, где ты его нанял?
– Где всегда. Фирма Литтлпетс в Стейнинге. – Он нахмурился. – Погоди-ка. Сначала они сказали, что все фургоны заказаны, но потом вдруг согласились, обещали достать, если мне все равной какой.
– Кто его вел сюда? – спросил я.
– О, обычный шофер. Он ворчал, что приходится трястись в таком старом курятнике. Он говорил, что у фирмы выбыли из строя два хороших фургона как раз на Челтенхэмской неделе, и ругал по этому поводу администрацию.
– Ты хорошо его знаешь?
– Не то чтобы очень хорошо. Знаю только, что он часто водит наемные фургоны. И вечно ворчит по какому-нибудь поводу. Но скажи наконец, почему все это важно?
– Возможно, это имеет отношение к смерти Билла Дэвидсона, – сказал я, – но пока это только догадки. Можешь ты узнать, откуда точно пригнали этот фургон? Спроси фирму, которая его нанимала. И пожалуйста, не упоминай моего имени.