Текст книги "Современный английский детектив"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Джон Ле Карре,Чарльз Перси Сноу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Глава 7
ЦЕРКОВЬ КОРОЛЯ АРТУРА

Диванная «Герба Солеев» ничего так не напоминает, как тропическую оранжерею Лондонского ботанического сада. Относящаяся к эпохе, когда самым фешенебельным растением был кактус, а непременным спутником его – бамбук, диванная была задумана как архитектурное подобие полянки в джунглях. Стальные стояки, суставчатые в подражание стволу пальмы, поставлены были держать на себе высокую стеклянную крышу, чей державный купол заменял африканское небо. В огромных кадках из бронзы и зелено оглазуренной глины красовалось все, что есть изысканного и плодоспособного в кактусовом царстве. А между кадками на бамбуковых тонконогих диванчиках кейфовали в те далекие времена гости отеля, приятно попивая горячий кофе и вспоминая кочевой не уют африканских охотничьих экспедиций.

Усилия Смайли добыть в половине двенадцатого ночи бутылку виски и сифон содовой увенчались успехом не сразу. Репортеры уже улетучились, как воронье насытясь мертвечиной. Из живых в отеле остался только ночной портье, с оттенком осуждения выслушавший просьбу Смайли и порекомендовавший ему лечь спать. Смайли, от природы вовсе не настойчивый, нашарил полкроны в кармане пальто и сунул слегка сердито в руку старика. Монета, хотя и не магическое, но действие возымела, и к тому времени, как Ригой прибыл в отель, Смайли уже сидел в диванной у ярко горящего газового камина, и перед ним стояли стаканы и бутылка виски.

Со щепетильной точностью Смайли рассказал инспектору о вечерних происшествиях.

– Мне бросилось в глаза пальто. Грубое, мужское вроде бы, – сказал он в заключение. – Я вспомнил про синий пояс и… – Он не кончил фразы. Ригби кивнул, встал, проворно прошел из диванной через подпружиненную дверь к столу портье. Через десять минут он вернулся.

– Что ж, поедем заберем ее, – сказал он просто. – Сейчас машину нам пришлют.

– Нам? – переспросил Смайли.

– Да, если вы не против. А что? Боитесь, что ли?

– Да, – ответил Смайли. – Да, боюсь.

Деревня Пилль расположена к югу от Северных полей, на холме, круто вырастающем из плоских и сырых пастбищ Карнской долины. Пилль состоит из горсти домишек и постоялого двора, где можно выпить пива в зале у хозяина. Глядя с Северных полей, легко принять эти домишки за обнажение породы на горном пике, поскольку с северной стороны холм имеет коническое очертание. Местные любители старины утверждают, что во всем Дорсете нет селения древнее Пилля, что Пилль на старом англосаксонском языке означает «гавань» и что он служил римлянам портом, когда окрестные низины были залиты морем. Они вам также расскажут, что в Пилле вставал на отдых король Артур после семимесячного морского хождения и там, на месте будущей церкви, вознеся хвалу святому Андрею, покровителю мореходов, возжег по свече за каждый из семи проплаванных месяцев. И что в церкви, построенной в память его пребывания и стоящей по сей день одиноко и заброшено на скате холма, хранится во свидетельство тому бронзовая монета, которую король Артур дал служителю, прежде чем снова плыть к острову Авалону.

Осторожно ведя машину по заснеженным проселкам, инспектор Уильям Ригби – сам заядлый любитель историк – сжато изложил Смайли легендарное прошлое Пилля.

– Странноватые места эти глухие деревушки, – сказал Ригби под конец. – Живут там зачастую три-четыре семьи только, и до того все перероднились – кошачья неразбериха. А отсюда вам и деревенские придурковатые. Жители скажут – дьяволова мета. А я скажу – кровосмешение. Жителям они как бельмо на глазу. Их гонят из деревни, рады выжить любым способом – как бы пытаются скрыть свой позор, если вы улавливаете мою мысль.

– Улавливаю.

– Эта Джейни из юродивых. У нас бродит несколько таких – религиозно помешанных. Жители Пилля теперь все веслианской веры, так что со времен Весли церковь короля Артура пустует, разваливается помалу. Иногда бывают из долины посетители, приходят поглядеть на древность, так сказать, но заботиться некому – вернее, было некому, пока Джейни там не угнездилась.

– Угнездилась?

– Да. Прибирает там без устали, полевые цветы приносит и тому подобное. Поэтому и прослыла тут ведьмой.

Молча проехали мимо дома Роудов и, резко свернув, начали длинный и крутой подъем к Пиллю. Снег был никем еще не укатан, и машина продвигалась без особого труда, изредка лишь пробуксовывая. Понизу холм порос лесом, но вот неожиданно выехали из темной лесной дороги на голое плато, где гулял свирепый ветер, мел снежную мглу по полям, хлестал мелким снегом по машине. На проселке сбоку намело сугробы, и ехать стало все труднее. Кончилось тем, что Ригби остановил машину и сказал:

– Отсюда мы пешком, сэр, если не возражаете.

– А далеко идти?

– Путь-то недалекий, да паскудный. Деревня вон она, прямо перед нами.

Через ветровое стекло Смайли различил за летучей завесой поземки два низеньких строения в четверти мили впереди. И увидел на дороге высокую закутанную фигуру, идущую навстречу.

– Это Тед Манди, – удовлетворенно сказал Ригой. – Сержант из Оукфорда. Я его вызвал сюда.

Ригби высунулся из легковушки, весело окликнул:

– Эгей, Тед! Здорово, старина!

Открыл заднюю дверцу, и сержант влез в машину. Ригби кратко представил его Смайли.

– В церкви светится, – сказал Манди. – Но Джейни ли это, еще не знаю. Спроси только кого-нибудь из местных, и тут же вся деревня сбежится. Они-то думали, избавились от Джейни.

– Что, Тед, она в церкви и ночует? Постель у нее там или как? – спросил Ригби, и Смайли приятно было отметить, что, когда инспектор обращается к Манди, дорсетский акцент его усиливается.

– Да говорят, Билл, что ночует. Я в субботу заходил туда, но постели что-то не видел. Но вот какую странную вещь мне сказали – миссис Роуд вроде бы приходила иногда сюда в церковь, к Джейни в гости.

– Это я слышал, – коротко ответил Ригби. – Так в каком направлении церковь-то?

– На той стороне, – сказал Манди. – За деревней, на выгоне. – Он повернулся к Смайли. – Это в наших деревнях обычное расположение, сэр. Вы сами, верно, знаете. – Манди говорил замедленно, подбирая слова. – Во время чумы жители бросали дома с мертвецами и отселялись на расстояние – недалеко, ведь тут же их земля и церковь. Страшное было бедствие, страшное. – Слова Манди звучали так, словно Черная Смерть не шесть веков назад посетила эти места, а совсем недавно – почти что на памяти живущих.

Преодолев напор ветра, они открыли дверцы, вышли из машины и направились к деревне – Манди впереди, а Смайли замыкающим. Снег, мелкий и сухой, колол лицо. Странно было Смайли идти – по белому высокому холму, глухой ночью. Иной, нездешний край – нагой очерк вершины, вой ветра, луна за снежной несущейся мглой, темные, угрюмые избушки, мимо которых они идут так осторожно.

Манди круто свернул влево, и Смайли понял, что сержант огибает центр деревни, чтобы не попасться никому на глаза.

Так они шли минут двадцать, зачастую по сугробам, и вышли к невысокой изгороди, разделяющей два поля. Справа, в самом конце заснеженного поля, мерцал огонек – так бледно, что Смайли, проверяя, не обман ли зрения, отвел глаза и повторно скользнул взглядом вдоль изгороди, пока снова не уперся в этот дальний огонек. Ригби остановился, сделал знак.

– Теперь слушай мою команду, – сказал он. Обернулся к Смайли. – Вас попрошу, сэр, быть слегка на отлете. Мало ли как встретят, а вас вмешивать незачем, верно?

– Верно.

– А ты, Тед Манди, за мной.

Следуя вдоль изгороди, они дошли до перелаза. В проем ясно увидели приземистую постройку, больше похожую на церковный амбар, чем на церковь. Сбоку в освинцованных окошках тускло горел свет – словно свечка теплилась и мигала.

– Она там, – сказал Манди вполголоса; он и Ригби шли впереди, а Смайли – несколько поотстав.

Идут через поле – Ригби прокладывает путь, – и церковь все ближе и ближе. Новые звуки слышны теперь сквозь вой бури – поскрипывание рассохшихся дверей, шорох осыпающихся кусков кровли, непрестанные вздохи ветра в умирающем здании. Уже почти под самой стеной церкви Ригби и Манди остановились, посовещались шепотом. Затем Манди бесшумно исчез за углом церкви, Ригби подождал с минуту и, подойдя к узкому входу в задней стене, толкнул дверь. Она медленно открылась, тяжко заскрипев на петлях. Ригби скрылся внутри. Смайли остановился снаружи, как вдруг все шумы ночи покрыл вопль, такой резкий, сильный, звенящий, что, казалось, он не из одной точки исходил, а несся отовсюду, летя на крыльях ветра в растерзанное бурей небо. И Смайли мысленно увиделась Юродивая Джейни – жалкая фигура у теплицы, – и в диком ее крике услышалась вновь леденящая нота безумия. Он помедлил еще мгновение. Отзвук замер. Медленно, испуганно пошел он по снегу к распахнутой двери.

Две свечи и лампада с голого алтаря тускло озаряли крохотную церковь. На предалтарной ступени сидела Джейни и мутно глядела на вошедших. Ее пустоглазое лицо было пятнисто размалевано зеленым и синим, грязная одежда утыкана и перевита вечнозелеными веточками падуба, а на полу вокруг нее лежали тела зверюшек и птиц.

На скамьях тоже разложены были зверюшечьи и птичьи трупики, а на жертвеннике – наломанные ветки падуба и кучки листьев. Между свеч стоял грубо сделанный крест. Обойдя Ригби и быстро пройдя по приходу мимо обвисло сидящей Джейни, Смайли остановился у алтаря. Поколебавшись, он обернулся, тихо подозвал Ригби.

На кресте, распяленная на трех его концах, как грубое подобие диадемы, висела нитка зеленых бус.

Глава 8
ЦВЕТЫ ДЛЯ СТЕЛЛЫ

Смайли проснулся – в ушах отзвук ее вопля. На часах половина восьмого, а решено ведь было спать допоздна. На дворе полутемно; включил лампу у изголовья, огляделся, как сова, вокруг. Вон брюки-брошены на спинку стула, штанины еще мокрые от снега. Вон там туфли; придется купить новые. А вот у постели заметки, которые сделал под утро, прежде чем уснуть, – записал по памяти обрывки из того, что лепетала Джейни дорогой. Никогда не забудет он это их возвращение в Карн. Манди сидел с ней на заднем сиденье. Она говорила по-ребячьи сама с собой, задавала вопросы и затем отвечала себе терпеливым тоном взрослого, для которого ответ яснее ясного.

Мозг ее одержим был одним: она видела дьявола. Видела, как его мчал ветер и серебряные крылья распростерты за спиной. Воспоминание об этом то веселило ее, то переполняло сознанием ее особой значительности или красоты, то ужасало, и тогда она стонала, плакала, молила дьявола отступиться, и Манди мягко уговаривал и успокаивал ее. Смайли думал о том, способны ли по-настоящему привыкнуть полицейские к этой нечистоте, к вонючим тряпкам на нищем теле, к скулежу идиотов, цепляющихся, плачущих, кричащих. С ночи убийства она, должно быть, все это время, сутки за сутками, скиталась, находя себе пищу в поле и в мусорных ящиках… Что натворила она той ночью? Что увидела? Убила Стеллу Роуд? Увидела убийцу и вообразила, что это дьявол, летящий по ветру? Но почему вообразилось ей такое? А если не она убила Стеллу Роуд, что могло так напугать ее, что в ужасе три долгие зимние ночи проблуждала она по лесу, как зверь? Или это демон безумия обуял Джейни и придал смертоносную силу ее рукам? Не этот ли крылатый демон все мерещится ей?

Ну а бусы, пальто, а следы чьих-то ног – как объяснить следы? Он лежал и думал и ни до чего не мог додуматься. Наконец подошло время вставать – сегодня ведь похороны.

Только поднялся с постели, как зазвенел телефон. Звонил Ригби. Голос его звучал напряженно и настоятельно.

– Нам бы повидаться, – сказал он. – Может, зайдете ко мне?

– До или после похорон?

– До, если можно. Сейчас бы.

– Буду у вас через десять минут.

У Ригби впервые со времени их знакомства был усталый и хмуро-озабоченный вид.

– Я по поводу Юродивой Джейни, – сказал он. – Шеф считает, ей должно быть предъявлено обвинение.

– В чем?

– В убийстве, – лаконично ответил Ригби и пододвинул к Смайли через стол тоненькую папку. – Дуреха дала показание… признание вроде бы.

Смайли молча стал читать это причудливое показание. Оно было подписано вершковыми каракулями – «Д» и «Л», инициалами Джейни. Полисмен, бравший показание, поначалу пытался изложить его сжатей и понятней, но к низу первого листа, видимо, махнул рукой. Смайли насилу добрался до описания убийства.

«И говорю моей голубке, говорю ей: „Не будь неслухом, не смей знаться с дьяволом“, а она не слушается, ну, я рассердилась, а она все свое. Нож острый мне, кто с дьяволом ночами ходит, так я ей и сказала. Ей бы падубом от него, мистер, падубом, вот бы чем. Я ей говорила, мистер, а она никак не слушалась, вот и весь Джейнин сказ, но Джейни отогнала-таки дьявола, и мне спасибо скажут, моя голубка скажет, а бусы я взяла для святых, на украшение храма, а пальто взяла – пальтом от холода спасаюсь».

Ригби смотрел, как Смайли не спеша кладет папку на стол.

– Ну, как вы это оцените? Смайли помялся.

– По тексту судя, белиберда порядочная, – ответил он наконец.

– Само собою, – сказал Ригби с ноткой презрения в голо се. – Шлялась, искала, скорей всего, чего бы стащить, и что-то там увидела, а что, господь ее ведает. Возможно, с трупа сняла бусы или подобрала, где их убийца бросил. Чье пальто, мы дознались. Одного тут мистера Джардайна, булочника из Карн-Иста. Миссис Джардайн в среду пожертвовала это пальто Стелле Роуд для беженцев. Джейни, надо думать, стащила его из теплицы – «от холода спасаться». Но она такая же убийца, как вы или я. Следы-то ног в саду, следы перчаток в теплице куда девать прикажете? А потом, где ей было, слабосильной, протащить тело сорок футов по снегу? Тут работа не женщины, а мужчины – любому ясно.

– Тогда, собственно, что же?..

– Розыск нами прекращен, и мне поручено подготовить дело по обвинению Джейни Лин, жительницы деревни Пилль, в предумышленном убийстве Стеллы Роуд. Я хотел вам сообщить сам, пока еще во всех газетах не пропечатано. Чтобы вы знали, как оно получилось.

– Благодарю.

– А покамест, – сказал Ригби, – если чем могу содействовать, то по-прежнему со всей нашей охотой. – Он помешкал, хотел сказать еще что-то, но передумал.

Смайли спускался по широкой лестнице донельзя злой от сознания своей бесполезности, а для участника похорон это не совсем подходящее настроение.

Церемония похорон проведена была безукоризненно. Ни цветы и венки, ни сами собравшиеся не преступили меру должного. Похоронили миссис Роуд не у Аббатства, а (из уважения, возможно, к простоте ее вкусов) на кладбище приходской церкви Северных полей. Ректору присутствовать помешали, как обычно, дела, и он прислал вместо себя жену, очень неопределенную особу маленького роста, долгое время прожившую в Индии. Д'Арси был на переднем плане, суетился у всех на виду, как хлопотливый церковный сторож. Явился и мистер Кардью, чтобы бедная покойница не заплуталась одна средь нелривычностей англиканского обряда. Присутствовали и Хекты – Чарльз, весь в черном, выбритый до блеска, и Шейн, в драматически-траурных одеждах, в шляпе с очень широкими полями.

Смайли, как и другие, предвидя нездоровый интерес карнской публики к предстоящей церемонии, пришел в церковь загодя и занял место при входе. Он с любопытством приглядывался к входящим – не мистер Роуд ли это.

Вошли несколько торговцев, мясисто впрессованных в черную саржу, при черных галстуках, и сели кучкой в южной стороне, поодаль от преподавателей и преподавательских жен. Вскоре к ним присоединились горожанки, единоверки миссис Роуд, а затем и Ригби, посмотревший на Смайли в упор, но не подавший вида. Пробило три, и одновременно с боем часов через порог медленно шагнул высокий старик, ни на кого не глядя и никого здесь не зная. Рядом с ним шел Стэнли Роуд.

Первый взгляд на Роуда ничего не сказал Смайли. Лицо Стэнли Роуда не отражало ни сильного характера, ни яркого темперамента – заурядное, ординарное, не породистое лицо, начинающее уже расплываться. Под стать лицу заурядные черные волосы, заурядное коротковатое тело. На лице – приличное случаю скорбное выражение. Смайли глядел, как Роуд идет по центральному проходу и садится среди главных участников, и ему подумалось, что уже своей походкой и повадкой Роуд сумел выразить нечто полностью чуждое Карну. Если втыкать авторучку в верхний кармашек пиджака, отдавать предпочтение пестрым пуловерам и коричневым галстукам, а при ходьбе слегка припрыгивать и выворачивать ступни наружу – если это черты вульгарности, тогда Роуд, вне всякого сомнения, вульгарен, ибо хотя его и нельзя уличить сейчас в перечисленных грехах, но манера Роуда подразумевает их все до одного.

Хоронившие вышли вслед за гробом на кладбище и собрались у вырытой могилы. Д'Арси и Филдинг стояли бок о бок, видимо, сосредоточась на погребальном обряде. Высокий старик, подошедший вместе с Роудом, выказывал сейчас явное волнение, и Смайли догадался, что это Сэмюель Гластон, отец Стеллы. Погребение кончилось, и старик, кивнув Роуду, тотчас двинулся прочь, скрылся в церкви. Шел он с видимым усилием, словно борясь с ветром.

Вся группка медленно пошла от могилы, и остался один Роуд – странно окоченелая фигура, стесненно-напряженная, с широко раскрытыми, но какими-то незрячими глазами, с губами, сжатыми в строгую, педагогическую линию. Затем Роуд как бы очнулся – из тела внезапно ушла окоченелость, и Роуд тоже – медленным, но вполне уверенным шагом – направился от могилы к людям, снова собравшимся кучкой у кладбищенских ворот. Но тут Смайли удивил стоявший с краю Филдинг. Завидя приближавшегося Роуда, Филдинг с отвращением пошел решительно и быстро прочь. Это не был рассчитанный поступок человека, желающего оскорбить, – уход Филдинга остался не замечен ни Роудом, ни остальными. На сей раз Теренс Филдинг был, кажется, во власти подлинного чувства и не заботился о производимом впечатлении.

Сделав над собой усилие, Смайли подошел к группе у ворот. Роуд стоял несколько на отшибе. Здесь были Д'Арси с сестрой, еще три-четыре преподавателя. Стояли, помалкивали.

– Если не ошибаюсь, мистер Роуд? – осведомился Смайли.

– Да, вы не ошиблись. – Роуд произносил слова тщательно, не спеша, но дорсетский говор слегка сквозил.

– Я по поручению мисс Бримли, редактора «Христианского голоса».

– Так.

– Она сочла прямым долгом послать на похороны представителя от журнала. Я подумал, вам не будет неприятно узнать об этом.

– Я видел ваш венок, весьма благодарен за сочувствие.

– Жена ваша была одной из самых верных наших читательниц, – продолжал Смайли. – Мы считали ее как бы членом нашей семьи.

– Да, она любила «Голос».

То ли Роуд всегда такой бесстрастный, то ли горе сделало его апатичным, подумал Смайли.

– Вы когда приехали из Лондона? – спросил неожиданно Роуд.

– В пятницу.

– На субботу-воскресенье, значит, к нам – полезное с приятным?

Смайли так удивили эти слова, что он не сразу нашелся, что ответить. А Роуд глядел на него и ждал ответа.

– У меня здесь кое-какие знакомые… Мистер Филдинг…

– А-а, Теренс.

«По имени даже», – подумал Смайли, убежденный, что не настолько уж Роуд короток с Филдингом.

– Я желал бы, если можно, написать небольшой некролог для «Голоса». Вы не возражаете?

– Стелле это было бы приятно.

– Вам, разумеется, не до того, но разрешите все же заглянуть к вам завтра – почерпнуть один-два факта для некролога.

– Пожалуйста.

– В одиннадцать утра?

– Милости прошу, – ответил Роуд почти бойко, и они вместе вышли из ворот кладбища.

Глава 9
СКОРБЯЩИЕ

Дешевый это трюк – морочить человека, на которого свалилась смерть жены. Смайли сознавал это, тихо отворяя калитку, идя по двору, где позапрошлой ночью состоялся его странный разговор с Джейни Лин. Он сознавал, что визит его к Роуду сейчас – поступок некрасивый, под каким бы благим предлогом он ни совершался. На протяжении всей своей секретной работы Смайли никак не удавалось убедить себя, что цель оправдывает средства. Такова уж была особенность его характера. Строгий критик своих побуждений, он путем долгих наблюдений над собой установил, что не так уж холодно рассудочен, как можно бы подумать, судя по привычкам и вкусам. Во время войны начальство отозвалось о нем однажды: «Хитроумен, как сам сатана; совестлив, как невинная девчонка», – и, по мнению Смайли, этот отзыв не слишком грешил необоснованностью.

Он нажал кнопку звонка и стал ждать. Стэнли Роуд, очень чисто одетый и выбритый, открыл ему дверь.

– А, здравствуйте, – приветствовал он Смайли, словно старого приятеля. – Послушайте, вы не на машине прибыли?

– К сожалению, осталась в Лондоне.

– Ну, не беда, – сказал Роуд с ноткой огорчения. – А я подумал, прокатились бы вдвоем и попутно бы поговорили. Тошновато тут одному болтаться. Мисс Д'Арси пригласила меня пожить у них. Очень добрые они люди, что и говорить, но как-то мне пока туда не хочется.

– Я вас понимаю.

– В самом деле? – Они стояли в передней, Смайли стяги вал с себя пальто, а Роуд ждал, чтобы принять и повесить. – Я не думаю, чтобы многие понимали это тоскливое состояние. Знаете, что сделали ректор и Д'Арси? С самыми лучшими, конечно, намерениями. Все мои работы – экзаменационные, которые я должен был проверить, – все роздали другим преподавателям. А мне что прикажете делать одному в пустом доме? Ни занятий, ничего. От всего освободили, все распределили. Можно подумать, хотят от меня избавиться.

Смайли неопределенно кивнул. Роуд повел его в гостиную.

– Я знаю, они это с наилучшими намерениями, как я уже сказал. Но в конце концов, надо же мне чем-то заняться. Часть моих работ досталась Саймону Сноу. Вы с ним, случайно, не знакомы? Одному моему ученику он выставил оценку – шестьдесят один балл. А ученик – абсолютный тупица. Я еще в начале семестра уведомил Филдинга, что неминуемо придется Перкинса оставить на второй год. И неплохой парнишка этот Перкинс. Староста корпуса. Для него и тридцать баллов сказочная оценка. Я, правда, не смотрел еще работ, но это же невероятно, совершенно невероятно.

Сели.

– Я, конечно, желаю мальчику всяческих успехов. Мальчик неплохой – не блещет, но хорошо воспитан. Мы с миссис Роуд собирались пригласить его к чаю в этом семестре. И если бы не…

Пауза. Затем Смайли открыл было рот, но хозяин встал, сказал:

– Чайник уже вскипел, мистер…

– Смайли.

– Чайник уже вскипел, мистер Смайли. Разрешите предложить вам чашку кофе. – Опять этот жесткокрахмальный голосок с отутюженными уголками, точно взятый напрокат визитный костюм, подумал Смайли.

Через несколько минут Роуд вернулся, неся поднос, и аккуратно отмерил кофе себе и гостю – сообразно с запросами.

Смайли беспрестанно раздражали претензии Роуда на светскость, его постоянные потуги скрыть свое происхождение. А оно сквозило во всем, в каждом слове и жесте – в том, как он оттопыривал локоть, неся чашку ко рту, и как, садясь, поддергивал штанины быстрым и опытным движением.

– Нельзя ли, – начал Смайли, – нельзя ли мне теперь…

– Действуйте, мистер Смайли.

– Нас, разумеется, интересует преимущественно то, что связывало миссис Роуд с… нашей верой.

– Разумеется.

– Вы венчались в Брэнксоме, не так ли?

– В Брэнксомской нагорной молельне. Отменный храм, Д'Арси поморщился бы, услышав эти слова и тон: парень – хват на мотоцикле, из кармашка торчат карандашики.

– Дата венчания?

– Сентябрь пятьдесят первого.

– Участвовала ли в Брэнксоме миссис Роуд в благотворительной деятельности? Я знаю, что здесь, в Карне, она проявляла большую активность.

– В Карне – да, а в Брэнксоме не участвовала. Там она ведь занята была заботами об отце. Ее здесь увлекла помощь беженцам. А это всерьез развернулось только несколько лет назад, затем в прошлом году тоже…

Смайли задумался, очкасто засмотрелся на Роуда и, моргнув, отвел глаза.

– Принимала ли она большое участие в общественной жизни Карна? Для жен персонала у вас организован, вероятно, кружок домоводства и всякое такое? – спросил Смайли невинным тоном.

– Да, некоторое участие принимала. Но, не принадлежа к англиканской церкви, она общалась главным образом с прихожанами из городской молельни… вам бы у мистера Кардью справиться, у их священника.

– Но можно ли мне будет написать, мистер Роуд, что она принимала активное участие также и в школьной жизни?

Роуд помедлил.

– Да, конечно, – сказал он.

– Благодарю вас.

Помолчали, затем Смайли продолжал:

– Миссис Роуд, разумеется, памятна читателям нашим как победительница кулинарного конкурса. Она, очевидно, хорошо готовила, мистер Роуд?

– Очень хорошо – простые блюда, без затей.

– Быть может, вы особо хотели бы отметить что-либо, чем она сама гордилась и желала бы остаться памятна?

Роуд взглянул без всякого выражения. Пожал плечами.

– Не знаю, право. Не помню ничего такого. А впрочем, упомяните, что отец ее был мировым судьей на Севере. Она этим гордилась.

Смайли допил кофе и встал.

– Вы очень терпеливо отнеслись к моему вторжению, мистер Роуд. Прошу верить, мы вам крайне признательны. Я позабочусь, чтобы вам был выслан сигнальный экземпляр.

– Спасибо. Я ведь это для нее. Она любила «Голос». С детства читала и любила.

Они пожали друг другу руки.

– Кстати, вы не знаете ли, где я мог бы разыскать старого мистера Гластона? Он сейчас в Карне или уже вернулся в Брэнксом?

– Вчера он был здесь. В Брэнксом отбывает сегодня днем. До отъезда с ним из полиции еще хотели повидаться.

– Понимаю.

– Он остановился в «Гербе Солеев».

– Благодарю вас. Я, прежде чем уехать, попытаюсь, быть может, увидеться с ним.

– А вы когда уезжаете?

– Думаю, что очень скоро. Что ж, всего хорошего, мистер Роуд. Да, кстати…

– Слушаю вас.

– Если когда-либо окажетесь в Лондоне и нечем будет время занять, поговорить захочется… чашку чаю выпить, то знайте, что вы всегда желанный гость в «Голосе». Всегда.

– Спасибо. Большое спасибо, мистер…

– Смайли.

– Спасибо за столь любезное приглашение. Давненько я таких приглашений не получал. Как-нибудь воспользуюсь им непременно. Вы очень добры.

– До свидания.

Они снова обменялись рукопожатием. Рука у Роуда была сухая и прохладная. Гладкая рука.

Смайли вернулся в отель, сел за столик в опустевшей диванной и написал мистеру Гластону записку:

Уважаемый мистер Гластон.

Я нахожусь здесь по поручению мисс Бримли, редактора «Христианского голоса». При мне имеются письма, полученные нами от Стеллы, и, мне кажется, Вам будет небезынтересно их прочесть. Простите, что беспокою Вас в такой печальный момент, но мне сказали, что Вы сегодня уезжаете из Карна, и хотелось бы повидать Вас до отъезда.

Он тщательно заклеил конверт и прошел к столу портье. Там никого не оказалось, он позвонил в колокольчик и стал ждать. Наконец явился портье – старый тюремщик с серым, щетинистым лицом – и, подвергнув конверт длительному и критическому осмотру, согласился за щедрое вознаграждение отнести его мистеру Гластону в номер. Смайли остался у стола ждать ответа.

Сам Смайли принадлежал к типу тех одиноких людей, что являются в мир словно сразу уже восемнадцатилетними и вполне умудренными. И по профессии своей, и по натуре он тяготел к безвестности. Темные закоулки шпионажа населены не дерзкими и красочными авантюристами из романов. У того, кто подобно Смайли годами жил и работал среди врагов его страны, – у того на устах одна лишь молитва: «Пусть меня никогда, никогда не замечают». Стать неотличимым от среды – вот его главнейшее стремление; ему с каждым днем все милее уличные толпы, что проходят и не взглянув на него. Он льнет к толпе, ибо в безымянном слиянии с толпой его спасение. Страх заставляет его радоваться унижениям – он обнять готов снующих покупателей, в спешке сталкивающих его с тротуара. Он расцеловать готов чиновников, полицейских, автобусных кондукторов за жесткое их безразличие.

Но этот страх, это подобострастие, эта зависимость развили в Смайли восприимчивость к людским оттенкам – женски быструю способность проникать в характеры и побуждения. Он знал людей, как охотник и лисица знают лес. Ведь шпион обязан охотиться в то самое время, когда и на него идет охота. Толпа – его лес. Смайли способен был копить в памяти людские жесты и слова, запечатлевать перекрестную игру взглядов и движений – как регистрирует память охотника смятый папоротник и сломанный сучок, как замечает лисица признаки опасности.

И поэтому, терпеливо ожидая у стола, припоминая вес события, вжатые в сорок восемь минувших часов, он был способен упорядочить и беспристрастно рассмотреть их. В чем причина такого отношения Д'Арси к Филдингу, точно их поневоле связала, сделала сообщниками какая-то постыдная тайна? Глядя поверх запущенного сада отеля, Смайли за свинцовой крышей Аббатства различал знакомые крепостные зубцы карнских корпусов, преграждающие доступ новому миру, ограждающие безопасность старого. Мысленно он видел перед собой подворье, выходящих из Аббатства мальчиков в черном, видел эти групповые праздные позы, от которых веет Англией XVIII столетия. И видел другую школу – городскую среднюю, пестренькое зданьице сбоку управления полиции, напоминающее сторожку на пустом кладбище, – школу, столь же далекую от атмосферы Карна, сколь далеки ее кирпич и песчаник от шафранных зубцов главного корпуса.

Да, подумал он, дальний, длинный путь проделал Стэнли Роуд от Брэнксомской классической школы. И если это он убил, тогда – уверен Смайли – объяснение мотивов и даже способа убийства следует искать на этом трудном пути в Карн.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Гластон. – И со стороны мисс Бримли. Хорошие люди у них в журнале. Всегда отличались добротой. – Он сказал это так, словно говорил о добротности, о качестве, беспримесном и хорошо ему знакомом.

– Прочтите прежде эти письма, мистер Гластон. Боюсь, что второе письмо поразит вас. Но я уверен, что не вправе был бы утаить его от вас.

Они сидели в диванной, и гигантские кактусы возвышались по бокам, как часовые. Смайли подал Гластону оба письма. Старик принял их твердой рукой и стал читать, держа на удалении от глаз, откинув назад крепкий затылок, прищурив веки, сжав губы в линию, жестко загнутую вниз по углам. Наконец он сказал:

– Вы служили с мисс Бримли во время войны, не так ли?

– Да, я работал с Джоном Лэндсбери.

– Понятно. И поэтому она к вам обратилась?

– Да.

– Вы баптист?

– Нет.

Гластон помолчал, положив письма на стол перед собой, сложив руки на коленях.

– Стэнли был баптистом, когда они поженились. Потом переменил веру. Вам это известно?

– Да.

– У нас на Севере так не поступают. Веру свою мы отстаивали и отстояли. Это как право голоса примерно.

– Я понимаю.

Спина старика была по-солдатски прямая. Вид у него был не скорбный, а строгий. Совершенно неожиданно он перевел глаза на Смайли и вгляделся длинным и пристальным взглядом.

– Вы учитель? – спросил он, и Смайли подумал, что в свое время Сэмюель Гластон явно был делец не промах.