Текст книги "Туман войны (СИ)"

Автор книги: Диана Курамшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4

22 июня 1812 года

Наконец управляющий имением и старосты деревень прибыли в город. Последние хоть и были подневольными людьми, но страх перед войной был одинаков для всех.

Перед отъездом Екатерина Петровна, по наущению Павла оставила письмо для управляющего, подтверждающее моё право распоряжаться от её имени в непредвиденных обстоятельствах. Это стало для нас настоящим подспорьем.

Встретила я всех в обеденной зале, переставив стол из центра к стене. На него выставили самовар с чаем и «канапешками», ещё одной выдумкой моего всюду успевающего жениха. Постоянно удивляюсь его неуёмной энергии.

Мы как-то обсуждали этот вопрос, и «провидец» объяснил, что жизнь в будущем приобрела быстрый темп. Даже 1871 был для него чересчур «размеренным». Хотя провёл он его в принудительной тишине, воспитывая в себе сдержанность, но сейчас, в преддверии войны его не раз прорывало на кипучее движение и постоянное творчество. Посему он часто, по его словам, «отрывался» порой вводя в ступор нашу кухарку, не имея возможности делать подобное в кругу своей семьи. У нас же его выходки считали просто эксцентричными, оттого и не задавали лишних вопросов.

По его словам, тут он «отдыхал душой».

Я предложила прибывшим перекусить, но все единодушно отказались. На предложение «присаживаться» вообще возникла сумятица. Разговор предстоял долгий, и заставлять почтенных по возрасту людей всё это время стоять мне было как-то неудобно.

Управляющий – Борис Семёнович Градский, уже немного привыкший к моим «причудам», довольно быстро навёл порядок, чем приятно удивил нас с Павлом. Ещё год назад, когда я начала лечить деревенских, велела установить у сеней лавки, где могли присесть ожидающие очереди. Таким образом, подобное моё желание не вызвало в нём аналогичной оторопи.

Когда все расселись, Борис Семёнович представил нас с женихом. Поведал о том, что в связи с войной и отсутствием Екатерины Петровны, я могу распоряжаться в имении и принадлежащих семье деревнях.

Некоторые из старост были со мной знакомы, другие же смотрели весьма подозрительно, хотя все единодушно молчали.

Я с удовольствием отдала «пальму первенства» Павлу. Думаю, так будет намного легче. «Провидец» честно поведал о военной ситуации, ничего не приукрашивая, но и не сгущая краски.

– Так как жеж это, – не выдержал знакомый мне мужчина, кажется Фрол. Сын его часто мучился горлом, потому нередко был посетителем «лекарских» сеней. – Если они и сюды придуть, что-ж нам-то делать?

– Поэтому мы и вызвали вас, любезный, чтобы всё объяснить.

Старосты стали переглядываться, не решаясь более перебивать Павла.

– Последнее время было дождливо, не знаю будите ли вы на Казанку[18]18
  Казанская летняя – приходится на 8 (21) июля. Название происходит от церковного почитания в этот день явления Казанской иконы Божией Матери в 1579 году. В этот день встарь делался первый «зажин» ржи. День летней Казанской почитался большим праздником. В ряде мест до начала жатвы крестьяне ходили в поле смотреть, поспело ли зерно и пора ли приступать к жатве. Перед жатвой совершался также крестный ход на ниву, которую священник окроплял святой водой и благословлял.


[Закрыть] жатву зачинать, но то вы и сами решить можете, не мне вам советовать. Но мыслю я, что уже в первую седмицу июля враг подойдёт к городу.

Тут мужики стали возмущенно перешёптываться. Дождавшись тишины, жених продолжил.

– Неприятелю отвлекаться на мелочи сейчас без надобности. Он к нашим дорогам непривычен, потому будет держаться столбовой, и взяв город, наверняка направится к Смоленску.

– Неужто хенералы позволят-то? Ведь вона како-войско-то имеем. Как же так?

«Провидец» тяжело вдохнул:

– Возглавляет неприятеля прославленный полководец, что выиграл почти все сражения, что вёл. Лоб в лоб сходится с ним нам не с руки. Много крови попусту прольём. Тут хитрость нужна… заманить его подальше от границ, где у них еда и оружие припасено, да голодом ослабив уже и бить.

– Дык это сколько ж тогда его водить придётся… да и тута он может еду найтить…

– Вот поэтому, – поучительно поднял палец Павел Матвеевич, – вам и надобно, собрав урожай схоронить его, да и самим затаиться. Наверняка же, у каждого в хозяйском лесу охотничья ухоронка есть? – спросил он, обведя взглядом присутствующих. Все кроме управляющего потупились.

– Вот тут сидящая барышня, от имени вашей хозяйки, тот ваш грех прощает, – заявил господин Рубановский, с улыбкой посмотрев на меня. – Потому… ваша наиправёйшая задача – не дать французским фуражистам даже возможности заполучить припасы. Если вдруг… подойдёт отряд, а хлеб ещё не до конца убран, вам придётся оставшееся поджечь!

Старосты потрясённо уставились на Павла в каком-то ужасающем трепете. Борис Семёнович же смотрел как ворон, наклонив голову на бок. За всё время он не проронил более ни слова.

– Всё что сможете собрать в этом году, остаётся вам. Хозяйка не будет требовать никаких повинностей, потому, чем больше вы сможете собрать… – тут он многозначительно замолчал, поиграв бровями.

Управляющий тоже о чём-то задумался.

– Надеюсь вам всё понятно? Соберите какой сможете урожай, что не успеете к приходу неприятеля – сожгите. Особенно сено. Уводите всю живность, что имеете, да и сами с семьями укройтесь в лесу со всей осторожностью. В деревнях же пусть какие-нибудь старики останутся, передать что могут если понадобится.

Мужики задумчиво закивали, осознавая всю сложность грядущего.

– На одном зерне не проживёшь, а огороды, может статься, вообще вам недоступны станут. Потому я передам в свои деревни и те могут меняться на овощи, да и вообще, в чём нужду иметь будете. Потому и предложил старикам каким в деревне быть. Или же приглядывать кому, есть ли гости к вам.

Это предложение старостам понравилось.

– Теперь о ваших делах, господин Градский. Нужно будет вывезти из имения, на сохранение, самое ценное. Через пару дней прибудет от меня поверенный… недалеко от нашей усадьбы построен охотничий дом в лесу. При нём сарай большой, от дождей надёжный. Там всё и укроете.

– А из своего поместья там же вещи прятать будете? – неожиданно спросил управляющий.

Павел Матвеевич как-то ехидно улыбнулся, пристально на него посмотрел и ответил:

– Нет. Для этого другой склад есть.

Борис Семёнович потупился, но ответил:

– Просто думаю, охрану бы тогда туда приставить надобно.

– Не волнуйтесь, охрана там уже есть. И не беспокойтесь, мой человек опишет всё что было взято и всё что осталось в усадьбе. Ничего ни не потеряется… всё будет в сохранности.

Управляющий как-то обижено посмотрел на Павла, как будто тот незаслуженно подозревал его в чём-то нелицеприятном.

– А как жеж барышня, – вдруг обернулся в мою сторону Фрол, – где она останется?

– Госпожа баронесса – лекарь, потому поедет к нашим войскам, помогать и спасать жизни тех, кто за нас живота своего не жалеет.

Мужики потрясённо уставились на меня. Некоторые даже перекрестились, прошептав молитву. Я же старалась мило улыбаться ошеломлённым старостам.

И хотя мы много раз ранее обсуждали с женихом эту встречу и то, что надлежало рассказать прибывшим, было чувство, что я что-то упустила и люди всё равно могут пострадать.

Павел Матвеевич подошёл ко мне, поцеловал руку и произнёс:

– Не волнуйтесь, я не оставлю свою невесту, а потому всегда буду рядом.

Старосты опять начали перешёптываться, а мне уже надо было ехать в госпиталь. Посему и дала указания Степаниде всё-таки накормить приехавших, ведь им сегодня ещё возвращаться обратно.

Одна часть подготовленного нами с Павлом плана начнёт воплощаться. Мне же предстоит заняться его следующим пунктом.

Сегодня из-за жары я воспользовалась коляской, сопровождаемая Ольгой и подопечными. На козлах восседал неизменный Егор, который иногда перебрасывался короткими фразами со следующими рядом верхом татарами.

Прибыв на место, отправилась в появившийся у меня после отъезда врачей кабинет. Там, переложив документы со стола в ящичек осталась ждать.

Наконец дверь открылась, внутрь просунулась голова Егора.

– Привёл, барышня. Можно пустить?

Получив мой утвердительный кивок, он исчез, а в комнату вошёл старший унтер инвалидной команды. И хотя официально руководили ими офицеры, но «охотник» разузнал для меня, что к этому немолодому мужчине прислушивается даже фельдфебель[19]19
  Фельдфебель – чин введён в ходе реформ Петра I в 1722 году, одновременно с введением в действие Табели о рангах. До 1826 года чин был высшим для унтер-офицеров и относился к XIII классу, однако обер-офицерами не считались. Затем стал считаться ниже подпрапорщика. В каждой роте XIX века полагалось по одному фельдфебелю; соответственное звание в кавалерии – вахмистр. Вплоть до своей ликвидации этот чин был неразрывен с одноимённой должностью (ротного, батальонного или полкового фельдфебеля, то есть старшины), оно присваивалось унтер-офицерам только при вступлении в эту должность, если же в дальнейшем фельдфебелю присваивалось более высокое звание, то на погонах подпрапорщика или зауряд-прапорщика он продолжал носить и фельдфебельские лычки.


[Закрыть].

Жизнь не пощадила старого вояку. Лицо испещряли многочисленные шрамы. Он немного неестественно поджимал руку, что говорило о застарелой ране.

– Проходите Гаврила Федосеевич, садитесь. Хотела бы с вами поговорить.

Естественно, я знала его имя, как и ещё многих служащих при госпитале инвалидов.

– Утро доброе барышня. Чем могу помочь?

– Видите-ли в чём дело… – я встала и немного нервно прошлась по комнате, – вы, как унтер-офицер наверняка лучше меня понимаете какие события вскорости могут произойти тут…

– Если… – тут я подняла руку, останавливая его.

– Обождите, я выскажусь точнее… Дело не в моём страхе… Вернее… – остановившись, вернулась за стол и продолжила, – я хочу вывезти оставшихся раненых, тех, кого уже возможно, в Смоленск. Боюсь скоро французы захватят город.

– Но…

– Знаю, губернатор заявил о том, что этого не допустят и к нам направлена подмога… просто… – я посмотрела в грустные глаза мужчины, – у меня предчувствие, что они не успеют. И если ходячие ещё смогут уйти… эти останутся-то. И на милосердие врага я не рассчитываю.

– Ну, если подмога к городу придёт, то и мы как бы не нужны будем, мешаться только. А ежели нет… помочь тоже не сможем. Слишком мало нас… стопчут вмиг, так что, как только господин Скоблевский прикажет, мы начнём…

– Он не прикажет, – перебила я унтера, – слишком держится за новообретённую должность, слишком полагается на городские власти… – посмотрела в его глаза и вдохнула, – не осознаёт, чем это может обернуться.

Гаврила Федосеевич задумчиво начал пожёвывать свой ус.

– А почему барышня не обратились к…, – тут он осёкся, заметив мой насмешливый взгляд. – Значится выкрасть болезных хотите?

Уверенно кивнула. Мужчина долго что-то рассматривал на моём лице.

– Эдуард Платонович не должен не о чём догадаться?

– Естественно. Кроме того, хотелось бы взять хотя бы часть инвалидной команды. В пути за ранеными нужен уход.

– А что с аптекарским магазином думаете?

– До банального воровства не опустимся, – улыбнулась устало. – Мой жених, Павел Матвеевич Рубановский, вы кажется его видели, – унтер кивнул, – закупил всё необходимое для этого предприятия.

– Господин Скоблевский кажется по вторникам ездит тут к одной мамзели… – немного подумав начал было рассказывать мужчина, но замер.

– Продолжайте Гаврила Федосеевич, я роды принимаю, да и разных «мамзелек» лечу, а вы тут боитесь меня подобным оскорбить. – усмехнувшись подбодрила его.

– Ну так вот. После этого, значится в среду он довольно поздно приезжает. Почти к полудню.

– Думаете вечером вторника погрузиться и сразу выехать?

– А то ж… правда на завтра уже не успеем… подводы нужны… да и я с ребятами поговорить должен, отобрать, кто поедет.

– Пять телег мне уже обещали. Ещё пара из имения придёт. Может Павел Матвеевич что раздобыть сможет, – ответила задумавшись.

Сидевший напротив меня мужчина тоже что-то перебирал в памяти, тихо шевелил губами, а иногда задумавшись упирался отсутствующим взглядом в потолок.

– Значится так, барышня, мыслю к следующему вторнику, через седмицу сможем вывезти болезных. Подберу поотчаяннее, всё-таки супротив начальству идти, могут посчитать дезертирством…

– Не волнуйтесь, Гаврила Федосеевич, всю ответственность я беру на себя. Уезжая, оставлю пакеты на имена начальника госпиталя и губернатора. Напишу, что приказала своей властью, а вы люди подневольные. Хотя граф Толстой поначалу будет в ярости… потом… он меня поймёт и простит.

– Ох жеж, барышня. Мы то уже старые, столько раз с костлявой встречались, да разминулись. Вы б свою шейку не подставляли…

– Понимаете, Гаврила Федосеевич, я честно сначала со всеми поговорила, пыталась убедить, упрашивать… но не слышат они меня. – я устало прикрыла глаза и вздохнула. – Хотелось всё сделать правильно, но не оставили выбора. Я себе просто потом не прощу, если не попытаюсь. Вывозить раненых, когда неприятель будет стоять под стенами города бессмысленно. Быстро ехать нельзя – растрясёт, медленно – далеко не уедем. А время просто катастрофически утекает.

– Думаете скоро придёт француз?

– Если верить моим предчувствиям… – я показательно задумалась, – думаю недели через две.

Мужчина с пониманием кивнул.

– Я хотела бы, чтобы вы встретились с моим женихом и обсудили все необходимые вопросы. Он в курсе всего и имеет ответы на вопросы, которые наверняка у вас появятся.

На том и распрощались.

Вторая часть плана, как ни удивительно тоже вполне удалась. Хотя, мы имели обоснованные сомнения, согласится ли инвалидная команда нам помогать.

Понадеявшись, что всё нами задуманное удастся, я отправилась проверять больных. Стоило всё перепроверить и составить список тех, кого сможем вывести. Некоторых трогать вообще не стоило, перевозка их только гарантированно убьёт, а так оставался крошечный, но шанс.

Глава 5

7 июля 1812 года

Вот уже неделю в пути. Из-за удушающей жары, которая наваливается днём, двигаемся мы только в утренние или вечерние часы. Егор обещает, что скоро ночи будут достаточно лунными, так что сможем продвигаться и в это время.

До сих пор поражаюсь, но наш «побег» прошёл на удивление удачно.

Днём, во вторник, 30 июня, получив записку от татар, что Эдуард Платонович отбыл к своей «мамзели» пораньше, я не удивилась. С момента получения новости о вторжении к нам более не поступали раненые. Это было вполне понятно. Если такие и возникают, то их или оставляют на «милость» врага, либо же увозят с собой. Никто сейчас отдельно вывозить раненых в нашу сторону, считай на путь следования неприятеля, не будет. Но новый начальник госпиталя имел своё, самое правильное мнение. Потому поступающих городских, после лечения или операции отправлял в больницу. Заставляя персонал сохранять в чистоте помещения для приёма раненых.

Моё мнение его совершенно не интересовало. Сделанную попытку ещё раз достучаться, он грубо прервал и больше я подобных не предпринимала.

После обеда ничего срочного уже не было, и господин Скоблевский отбыл, оставив адрес, где его можно найти при необходимости.

Через пару часов подворье Бернардинского монастыря, где и располагался госпиталь заполнилось телегами. Первыми въехали те, что прислали из имения, затем прибыли общинные, их возницы сразу ушли, сделав вид, что их здесь и не было. Следом подъехал Павел с ещё пятью.

Не знаю, как это удалось Гавриле Федосеевичу, но присутствовали только те из инвалидной команды, что собирались отбыть с нами. Встретив моего жениха, унтер сразу отошёл с ним о чём-то переговариваясь. Я же занималась организацией погрузки раненых.

Своих татар я не видела. Наверняка те рассыпались вокруг, дабы никто посторонний не приблизился. Они же и предупредят о возможных проблемах.

Много повозок это и хорошо, и плохо. Потому как лошадь надо ещё и кормить, а значит на чём-то везти не только наши вещи и пропитание, но и корм для них. Павел обещал, что ночные стоянки к нашему прибытию будут уже подготовлены, а в течении дня надлежало выкручиваться самим.

По этой причине больных усаживали по восемь человек на телегу. Двое из инвалидной команды садились как возницы, и тут же потихонечку выезжали. Благо уже вечерело, а монастырь находился на окраине, из-за чего мы не привлекали излишнего внимания.

В итоге набралось восемь телег. На две последние получилось разместить только по шесть человек. В госпитале осталось лишь несколько лежачих. Забирать их я всё-таки побоялась. Жару и тряску они просто не перенесут.

Ненужные повозки, по указанию Павла тут же уехали. Мы же направились к выезду из города, где нас уже поджидали. К каравану присоединилась ещё одна телега, крытая непромокаемой тканью. В ней находились необходимые лекарства и немного еды. В каждую подводу с ранеными тоже положили по небольшому мешку с провизией, дабы те могли перекусить в дороге и ещё один с овсом.

Для женщин определили бричку, в которой сейчас находились Ольга с моими подопечными и Марфа, одна из старых учениц. Как помню, у неё сложные отношения с мачехой, посему она и решилась отправится с нами. Две же другие предпочли остаться в городе. Задняя часть транспорта была занята несколькими сундуками. Естественно, Егор никому не позволил занять место на этих козлах.

Замыкал процессию огромный дормез. Ему надлежало служить спальней для нас, а также, благодаря нескольким усовершенствованиям, он легко превращался в операционную. Опять же, к его крыше ремнями были привязаны сундуки. Рядом сновала Степанида, наотрез отказавшаяся уезжать в имение, ведь ранее я отправила туда всех из городского дома. Сейчас она что-то упорно проверяла и пересчитывала.

Я же решила пока передвигаться на Ветре. Кроме того, это давало мне возможность подъезжать к телегам, проверяя пациентов.

В кабинете госпиталя Эдуарда Платоновича дожидалось моё письмо. Ещё один конверт утром должны были доставить Акиму Петровичу. В нём я брала на себя всю вину за это самоуправство.

Пересчитав всё и всех мы тронулись в путь.

Первую ночь и день, Павел Матвеевич, со своим отрядом из дюжины всадников сопровождал нас, как и обещал. Потом, по смоленской дороге, нам надлежало следовать самостоятельно.

Уже за городом наш караван нагнали татары. Восемь всадников рассредоточились вокруг. Позади нас с Павлом пристроился Ахмед. По словам жениха, ещё несколько недель назад они вывезли свои семьи. «Провидец» предложил тем «отдых» где-то под Курском. Помню, он приобрёл там землю.

Двигались мы до ночи. На устроенном привале всех накормили, правда в сухомятку и разместили на отдых. Вдвоём с Марфой осмотрели раненых, к счастью, никаких проблем не обнаружили. Телеги двигались очень медленно, лошади шли тихим шагом, не причиняя вреда пациентам.

Как только на небе забрезжил рассвет, обоз вновь двинулся в путь. Женщины досыпали в дормезе. Нам с Ольгой достались сиденья, превращённые в полноценные кровати, остальные же разместились на полу. Так я поняла, чем была забита часть багажа.

Ближе к полудню свернули с дороги в лес, дабы уставшие от постоянной тряски раненые, могли отдохнуть в тени. Степанида расторопно занялась приготовлением каши, ибо «не гоже барышне» … дальше я уже не слушала, оставив её на пару с Ольгой заведовать кухней.

– Ma chère (* Моя милая), здесь я вынужден буду вас покинуть, – тихо сообщил Павел после того, как все утолили голод. – Мне необходимо вернуться. Ты же знаешь, моё счастье, сколько ещё дел, – я грустно кивнула. – Как и договаривались, проводник станет выводить вас к ночным стоянкам, где будет всё подготовлено.

Прощание вышло каким-то тоскливым. Отпускать жениха от себя совершенно не хотелось. Я настолько привыкла к его ненавязчивой заботе. Он понимал мои стремления и поддерживал их. «Провидец» долго держал мою руку у губ шепча всякие глупости. Странно, но Ольга нам не препятствовала. Она с помощницами обходила раненых, расспрашивая тех о состоянии.

Рискнули уйти только двадцать два солдата из инвалидной команды. Учитывая количество больных, которым надо было помочь справится с естественной нуждой на привале, девушкам приходилось заниматься не только проверкой ран, но и кормлением.

Татары взяли на себя охрану, приняв так же частичное руководство над инвалидной командой. Чуть позже обнаружила, что, уезжая жених вооружил всех пистолетами. Егор не расставался с любимым штуцером, пристроив тот под рукой.

Мой кольт был пристёгнут к голенищу удобных сапожек. Отправившись в путь, я переоделась в любимую юбку-брюки, благо нашили мне их порядочное количество. Лёгкая блуза давала возможность не умереть от жары, вечером же набрасывала скромный камзол.

Когда небо потемнело и двигаться стало проблематично, мы действительно вышли к небольшой поляне, на которой татары стали выстраивать наши телеги в круг.

Посреди уже горел костер, а рядом несколько человек готовили, распространяя вокруг одуряющий аромат гуляша. И хотя мы не успели сильно проголодаться, тряска тому не способствовала, желудки призывно проурчали.

Сначала всех по очереди опять отводили в сторону, «оправиться». Кто же мог немного передвигаться, делали это сами. Егор с парой помощников из ожидающих нас тут людей занялись лошадьми, и только татары, как и всегда, охраняли нас.

Дорога вымотала, и посему после ужина лагерь постепенно погрузился в дрёму. Ахмед расставил караульных из солдат, а его люди, в основном, почему-то улеглись под телегами. Женщины опять были «утрамбованы» в дормез, спать вне его нам не позволили, а Егор так и пристроился у ступенек, положив оружие на колени. Степанида выдала ему одеяло, которое тот использовал вместо тюфяка.

Утром нас ждала немного жидковатая каша и крепко заваренный чай. Встретившая нас вечером группа уже отсутствовала, оставив нас заниматься сборами. Под зычные указания Ахмеда мы спешно позавтракали и снова выехали в путь.

Так повторялось изо дня в день. С рассветом мы выдвигались, останавливаясь только переждать пекло и перекусить. Потом двигались до ночи, обязательно добираясь до небольшого подготовленного лагеря, где нас ждала горячая еда. Павел действительно позаботился облегчить нашу дорогу.

Если мы проезжали неподалёку от зажиточной деревни, Гаврила Федосеевич с парой солдат, во время дневного отдыха отправлялся туда. Закупал что мог: свежий хлеб, молоко, яйца. Так удавалось разбавить рацион на дневном привале. Особо он заботился о том, чтобы овса у лошадей было в достатке. Потерять даже одну из них было непозволительно. Ко мне унтер за деньгами не обращался, хотя их у меня с собой имелось в достатке. Выходит, Павел и тут постарался всё предусмотреть.

На четвёртый вечер, прибыв к лагерю, поинтересовалась у заведовавшего тут мужика его именем.

– Никодимом кличут-с, барышня.

– А по батюшке?

– Иванович, – смутился тот от моего вопроса.

– Никодим Иванович, как я понимаю, вы находите для нас места для ночёвки?

– Так точно-с.

– Думаю вы хорошо знаете местность. А есть ли что в округе для дневного привала, чтобы не только тень была для отдыха, но и хороший ручей рядом? Раненых нужно обмыть, слишком жарко!

– Всё исполним, барышня.

Уже на следующий же день, нас на дороге встретил уже виденной мною у стоянщиков парнишка и провёл немного вглубь перелеска. Для днёвки поляна явно не подходила, обычно мы занимали намного больше места. Да и тени почти не было. Но для купания – самое то.

Чуть выше по течению Степанида, при помощи солдат соорудила из палок и натянутых между ними простыней небольшой «загон» и для нас. Естественно, пока мы переодевались в дормезе, подъехавшем впритык к импровизированной купальне, парочка татар, раздевшись до исподнего, проверила дно на «женской» стороне. Получилось, что они и помылись первыми, заодно натянув одну простынь даже в реке. Тем самым полностью скрыв женскую половину от посторонних глаз.

Степанида, скрепя сердце выдала мужчинам кусочки мыла из запасов. Она уже хотела и подопечных девушек оделить такими же, но я потребовала отдать душистое, что было подготовлено для меня.

Взрослые мужчины, в реке резвились как дети. Мне даже пришлось просить Егора, сидевшего почти впритык к простыням, передать Гавриле Федосеевичу мою просьбу прекратить безобразие. От резких движений могли открыться раны. Я рассчитывала, что инвалиды просто обмоют раненых. Но те, разморенные жарой, с удовольствием бултыхались в реке. Боюсь представить сколько всякой заразы они могли занести.

После такой неожиданной помывки, нам с помощницами пришлось менять повязки и вновь наносить мази на раны. Только четверо пациентов были обмыты как положено: у троих были сломаны руки и укутаны в гипс, у четвёртого в гипсе была нога. Инвалиды, давно приученные, что такие повязки мочить нельзя, благоразумно не допустили тех до речки, устроив им обливания из вёдер.

Я лишь порадовалась такой заботе, пусть даже мешок гипса имелся на дне аптекарской телеги, которая сегодня немного опустошилась благодаря импровизированную купанию.

Может мне и мнилось, но пациенты казались теперь бодрее и в путь выдвинулись раньше намеченного. Но на вечернем привале я мстительно заставила всех выпить настой из коры ивы. Не хватало мне ещё тут всякого!

Сегодня с утра я была довольно нервной. Если всё правильно помню, сейчас Даву захватывает город, куда вернулся Павел. Надеюсь, ему удастся изменить хоть что-то.

Ольга, заметив моё состояние, потребовала, чтобы я перебралась в бричку, для чего услала Степаниду на козлы. Взяв меня за руку, она продолжила урок французского для «девочек Соломона», вовлекая меня в озвучивание различных сценок. Это немного отвлекло.

Ещё с понедельника нам стали попадаться казачьи разъезды. Они то обгоняли нас, то неслись навстречу. Несколько раз с ними беседовал Ахмед. Как поняла, никаких новостей пока не было.

Вечером к нашему бивуаку вышли уже встреченные накануне казаки. Оказывается, узнав, что мы госпитальный обоз, они привезли несколько раненых, привязав к лошадям. Из-за такой транспортировки те были без сознания. Плюс ко всему сказывалась хоть и малая, но постоянная кровопотеря.

В этот раз я только руководила, дав возможность подопечным набираться опыта. Тут были только колотые и резанные раны. Очень скоро им это всё понадобится.

Командир казачьего отряда, переговорив с Ахмедом подошёл ко мне.

– Вечер добрый, доктор.

– И вам добрый вечер, милейший. – разуверять его в моём звании не стала, не думаю, что для него есть разница в именовании лекаря, врача и доктора.

– Благодарствую вас за помощь.

– Ну что вы, помогать российскому воинству наша первейшая обязанность.

– Узнать хотел бы, что с моими казачками делать будем.

– Одного, так точно стоит оставить с нами, а двое других… с утра решим. Если напрягаться сильно не будут, дабы не кровило, то могут с вами отправляться.

– Вы как я слышал, вы на Смоленск путь держите? Я тут поглядел… татар то ваших маловато для охраны будет. Говорят, француз-то близко уже. На дорогах не спокойно. Нам по пути. Можем всподмогнуть вам, тут недалече.

Меня мучала мысль, что одной из причин столь неожиданного рвения бравых казаков, был умопомрачительный аромат горячей еды, которую раздавали всем в нашем лагере.