Текст книги "Туман войны (СИ)"

Автор книги: Диана Курамшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 24

31 октября 1812 года

Мы всё ещё стояли под Ляхово. Павел, узнав, что сам нечаянно привёл в лагерь пленных, больных тифом, а именно эта болезнь называлась тогда «военной чумой», запретил мне к ним приближаться. Да и вся группа, которая контактировала с ними, временно изолировалась от остальных.

Пробыв несколько дней на карантине, весь «женский госпиталь» увели подальше. Больных же оставили на попечение врачей, выделенных на это дело самим Виллие. Нас в скором порядке доставили к армии.

Удивительно, как стремительно могут сдружиться мужчины, которым не нужно делить одну и ту же женщину. Денис Васильевич полностью очаровал Марию, так что Ольге приходилось постоянно сопровождать её в те моменты, когда подполковник навещал нас. Слава Господу, ему нужно было воевать, и много времени уделять ей он не мог. Потому встречи их были кратковременны. Иначе, мне пришлось бы приложить все усилия, дабы отправить «тётушку» обратно к матери в Тверь.

– Любовное поветрие как-то видимо особенно разгулялось в нашей группе, – заметил жених в один день, посматривая на Марию, что шла с Ольгой в сопровождении гусара.

– Почему же?

– Ты заметила, как Гаврила Федосеевич посматривает на Ольгу?

– Но…

– Он знает, что подобный мезальянс[97]97
  Мезалья́нс (фр. mésalliance) – неравный брак между людьми различного социального положения или разных сословий, отличающимися по имущественному положению.


[Закрыть] невозможен, потому и держит всё в себе.

– То-то он так волновался, когда она болела… – припомнила я.

– Как думаешь, если подсобим получить ему личное дворянство, у него будет шанс на взаимность?

– Не знаю, это слишком личное… считаю, что унтер-офицер достоин всяческой нашей благодарности, за ту помощь, которую он оказывал всё это время. Вне зависимости от того, как к его чувствам отнесётся Ольга.

Совместные вылазки Павла с Давыдовым были довольно успешными. Особенно интересной для них была охота на курьеров, которые постоянно разъезжали между растянувшейся армией. Благодаря этому, к примеру, узнали, что Наполеон собирался устроить засаду преследующим его частям русских между Славковым и Дорогобужем. Но Бонапарт почему-то отказался от этого плана, потому как прибывшие туда объединенные группы партизан и казаков Платова[98]98
  Матвей Иванович Платов (1753–1818) – атаман Донского казачьего войска (с 1801), генерал от кавалерии (1809), который принимал участие во всех войнах Российской империи конца XVIII – начала XIX века. Во время Отечественной войны 1812 года командовал сначала всеми казачьими полками на границе, а потом, прикрывал отступление армии. После Смоленского сражения Платов командовал арьергардом объединённых русских армий. 17 (29) августа за «нераспорядительность» заменён Коновницыным и выслан из действующей армии. Этого добился Барклай-де-Толли. В последствии призывал казаков к вступлению в ополчение, и уже в Тарутине казачий контингент достиг 22 тысяч человек. После сражения при Малоярославце Платову было поручено организовать преследование отступавшей Великой армии. Участвовал в сражении под Вязьмой, а затем организовал преследование корпуса Богарне.


[Закрыть] никого не застали.

В любом случае, основная часть российской армии просто шла параллельным французу курсом. Светлейший не собирался устраивать никаких сражений подобных Бородино, не смотря на бедственное положение вражеской армии. Главнокомандующий вообще не видел смысла более проливать кровь русских солдат, учитывая, что неприятель и так покидает страну. Что естественно приводило к явному недовольству в штабе и язвительным высказываниям англичанина, которого так и не удалось спровадить оттуда.

Мороз крепчал. По словам Павла сейчас должно быть уже ниже десяти градусов. Благо, вовремя завезённая тёплая одежда в нашей армии была у всех. Зима настала хоть и рано, но ожидаемо.

Из-за отсутствия сражений у меня попросту не осталось работы. Заботы о случающихся раненых у партизан, взяла на себя мужская часть медицинского сообщества.

Я же откровенно скучала. Посему всё-таки упросила жениха брать меня с собой на выезды, клятвенно обещая не приближаться к месту возможного боя. Лишь выполнять медицинские действия, дабы группа не заразилась чем-либо при контакте с противником.

Одним из поставленных мною условий – плотно закрытые у всех рты и носы материей, при подъездах к покинутым бивуакам неприятеля. Дабы все вероятные «миазмы»[99]99
  Миа́зм или миа́зма (от др. – греч. μίασμα «загрязнение, скверна») – устаревший медицинский термин, которым вплоть до конца XIX века обозначались обитающие в окружающей среде «заразительные начала», о природе которых ничего не было известно. Признаком миазма считалось наличие запаха. До открытия болезнетворных микроорганизмов большинство врачей полагало, что причинами заразных болезней могут быть продукты гниения, содержащиеся в почве, воде (особенно болотной), отходах жизнедеятельности и т. п. Считалось, что, испаряясь из очагов своего образования, миазмы проникают в воздух и таким образом попадают в организм человека, вызывая в нём болезнь. К так называемым миазматическим болезням относили брюшной тиф, холеру, малярию. Начиная с XIX века предпринимались попытки уточнить это понятие (появились, например, «живые» и «неживые» миазмы; признавалось, что распространителем миазмов может быть больной человек), но с открытием микроорганизмов стало ясно, что этот термин безнадежно устарел. Теория миазмов стала одним из обоснований строительства канализационных систем и ликвидации дурно пахнущих выгребных ям (которые считались источников миазмов) в Великобритании и Франции в середине XIX века. Сопутствующее уменьшение заболеваемости на какое-то время привели к укреплению этой теории.


[Закрыть] не могли привезти к плачевным ситуациям в дальнейшем.

В поездки со мной отправлялась Марфа, так как в присутствие Ольги сейчас больше нуждалась Мария. Хотя «тётушка» и вела себя достаточно разумно… но дополнительный пригляд не помешает.

На стоянке у разорённой деревушки нам открылось довольно печальное зрелище. Уходя, французы оставили не только изуродованные пушки, которые просто больше не могли везти и возы с каким-то ранее награбленным барахлом. Вокруг многих погасших костров лежали тела замёрзших людей. Партизаны насчитали таких около трёхсот. Но в одном месте, куда нас с Марфой не допустили, мужчины ругались довольно сильно.

Как я потом узнала, они нашли место расстрела русских пленных. Все в отряде гадали, для чего отступающая армия тащила их за собой. Если раньше они шли отдельно и их можно было отбить, то теперь пленных понемногу рассредоточивали по всей длине вражеского обоза.

Костры тоже представляли из себя странное зрелище. Отступающие даже не утруждали себя дровами. Из стен разрушенных изб или сараев вытаскивалось цельное бревно и поджигалось с одной стороны. Глаза многих окоченевших были сильно повреждены от дыма. Видимо, люди спасаясь от холода слишком близко находились к огню.

В одной из сохранившихся изб также обнаружились мёртвые. Несколько офицеров растопив печь, угорели. В большинстве домов топили по-чёрному[100]100
  Прообразом современной русской печи был курной очаг, а избы, которые отапливались такими печами, назывались курными. Курные печи делались без дымохода и весь дым поступал в избу, отчего он наполнял комнату, и потолок со временем становился черным от копоти, отсюда и пошло название «топить по-чёрному», то есть без дымохода. В русской курной печи дым выходил наружу через специальное волоконное оконце на крыше и по пути отдавал все тепло дому. Такие печи требовали меньшего количества дров, чтобы нагреть избу. Кроме того, дым помогал дезинфицировать воздух, что в те времена было вопросом жизни и смерти, так как не было антибиотиков. Но они выполняли ещё одну роль – копчение продуктов, да вот так наши предки убивали двух зайцев сразу, и дом обогрели и продукты заготовили.


[Закрыть]. Это-то их и погубило.

Погоня за «золотым обозом» вовсе продвигалась и вовсе медленно. Так глядишь и совсем «растворится» среди отступающих войск. Людям Бенкендорфа удалось найти лишь несколько телег не далеко от Дорогобужа. И то, потому что охранники замёрзли, и группа Александра Христофоровича нечаянно на них наткнулась.

Припомнив случай закапывания трофеев в лесу, Павел отправил татар на разведку. Они должны были отслеживать уклоняющиеся от общего следования небольшие группы подвод. И это принесло результат.

Прибывший гонец спрыгнул с лошади прямо на скаку и подбежав к жениху стал что-то ему нашёптывать. На лице «провидца» расцветала довольная улыбка.

В течении нескольких минут отряд был собран и на рысях отправился в путь. Не доезжая до деревеньки Соловьёво свернули к небольшому озеру.

Тихо спешились в лесу и, медленно приблизились. Озеро уже достаточно промёрзло по краям, чтобы без проблем одну из телег французы оттащили немного вглубь.

Мы увидели, что человек тридцать охранников наблюдало, как двое аккуратно стаскивая с подводы ящик. Стараясь не порушить лёд, они очень медленно, подносили тот к проруби и сбрасывали.

Недалеко от нас приподнялась небольшая горка снега. Осыпавшись, она явила нам Гаврилу Федосеевича, поверх светлого тулупа которого был одет какой-то халат, сшитый из отбеленного полотна. С накинутым капюшоном, унтер был почти не различим на снегу.

– Пока только третий ящик сбросили, – тихо отчитался он Павлу.

Большая часть группы зарядив ружья и спрятавшись за деревьями брала на прицел французов. А несколько человек нашей с Марфой охраны, вернулись с нами к коням.

Перестрелка длилась не долго. Когда чуть позже мы вернулись к основной группе, то не обнаружили ни одного пленного. Странно. Неужели так отчаянно дрались?

Зато в нашей группе было несколько легкораненых. Дистанция была небольшая и оппоненты тоже видно неплохо умели стрелять. Двое из французов даже как-то умудрились приблизиться и сразиться холодным оружием.

За четырьмя успевшими утонуть ящиками решили не лезть. Последний ушёл под воду вместе с обоими грузчиками. Заслышав выстрелы, те сделали неверное движение и лёд провалился. Солдаты, так и не выпустив тяжёлый ящик из рук, пошли с ним ко дну. В такой холодной воде те просто не выживут.

– Да… не знакомы они с крещенскими купаниями, – проговорил со значением один из мужчин.

– Будем доставать, Павел Матвеевич? – спросил раскрасневшийся на морозе молодец, который в тот, первый раз, был выбран мною в доноры.

– Нет Иван. Мне доктор не позволит вас застудить, – заявил он, кивнув на меня. – Заберём что осталось. Пусть государство остальное потом само достаёт.

Телегу стали постепенно вытягивать на берег. Было совсем непонятно, как французские лошади, совершенно отощав от голода, вообще смогли тянуть эту подводу. Пришлось впрягать своих, а этих доходяг хотели пристрелить, но Гаврила Федосеевич заступился, обещав выходить. Кроме запряжённых, было ещё несколько коней, принадлежавших убитым. Всех их немного покормив, повели в поводу.

К Бенкендорфу отправили нарочного с хорошей новостью. А к «провидцу» немного погодя подъехал унтер-офицер.

– Павел Матвеевич, я покопался в седельных сумках… тут документы и письма. Посмотрите, может что полезное, – с этими словами протянул ему связку бумаг.

Пробежавшись взглядом по документам, жених улыбнулся.

– Молодец, Гаврила Федосеевич. Очень важные бумаги.

Этим вечером, возвращаясь к армии, со мною случился небольшой казус. Из заснеженного леса на дорогу потихоньку начал наползать туман. Я натянула поводья останавливая Ветра. Просто не могла себя заставить приблизиться к стелящейся по земле пелене.

– Хочешь, поедешь со мной? – остановившийся рядом Павел взял меня за руку. Он один осознавал мои чувства к туману.

– Нет, mon cher, сейчас приду к себя.

Проезжающие мимо члены группы молча оборачивались на нас. Только татары, притормозившие в пару шагах, спокойно ждали.

– Ты что-нибудь слышишь? – негромко спросила жениха, прислушиваясь к тихому эху «Анна!» раздающемуся из леса.

– Да, шум едущих машин.

Провидец уже ни раз рассказывал мне о безлошадных каретах, двигающихся с неимоверной скоростью. Даже быстрее поезда.

– А что слышишь ты? – еле слышно произнёс он.

– Как кто-то меня зовёт.

– Виктор Иванович? – встрепенулся «провидец».

– Нет, не папа́, голос совершенно не знаком.

Через какое-то время, успокоившись, мы шагом двинулись вперёд. Держась за руки.

В нашем лагере первый, кого я встретила, оказался Непоседа. Ветер уже спокойно реагировал на его прыжки с разбегу прямо на круп. Вначале же часто резко шарахался. Усатый, положив лапы на плечо, уткнулся в ухо и стал тарахтеть иногда подмявкивая, явно на что-то жалуясь.

– Не слушайте его, барышня, – заявил появившийся с боку Ефимка, – сытый он! Вместе со мной ест. Только таскает еду куда-то, скотина этакая!

– И много уносит? – поинтересовался Павел.

– Ночью шмат сала уволок. И ведь не ест его.

– А почему думаешь, что «хвостатый» виноват, раз сала не ел никогда?

– Да у него весь бок в нём изгваздан, явно тащил куда-то!

– Хм… а ты помнишь малец, как он тебя в Могилёве кормил?

Все резко задумались. Непоседа кого-то кормит втихаря. Но кого?

– Друг мой, – жених взял кота и посмотрел ему в глаза, – отведи нас к тому, кому еду таскаешь. Не обижу.

Усатый немного повисел в руках у «провидца» смешно подрыгав хвостом, потом стал изворачиваться, и его отпустили. Подумав минуту, кот деловито поспешил к лесу.

Чтобы не спугнуть, все спешились и, образовав большой полукруг, тихо ступая направились за ним. Углубившись немного в чащу, полосатый юркнул под еловую ветвь. Снежные шапки на лапах дерева даже не шелохнулись. Вылезать же из-под ветвей, никто явно не собирался.

– Ефимка, – обратился к сопровождающему нас мальчонке Павел, – аккуратно посмотри, что там.

На всякий случай он поднял пистолет.

– Павел Матвеевич, – прокричал откуда-то снизу Ефимка, – тут парнишка, раненый.

Несколько человек пришли на помощь и с трудом вытащили почти окоченевшее тело. На вид найдёнышу было лет четырнадцать. Худенький, одетый во французский мундир и овчинный кожух[101]101
  Кожу́х – кафтан, подбитый мехом, традиционная славянская одежда, сшитая из овечьих и телячьих шкур.


[Закрыть] он прижимал к себе руку, явно поломанную. Мальчик трясся от страха, а в глазах плескался ужас.

– Calmez-vous, nous ne vous ferons pas de mal, (Успокойся, мы не причиним тебе вреда) – заговорила я как можно ласковей.

Услышав голос и переведя взгляд на меня, парнишка, наконец, перестал вырываться.

– Кто они, мадмуазель? – прохрипел он по-французски. Лопнувшие от холода губы плохо слушались.

– Не волнуйся, я врач, а это мои люди. Твою руку нужно осмотреть. Но сначала мы тебя отмоем и накормим.

– Я не голоден, мадмуазель, этот умный зверь иногда приносил мне еды.

– Знаю, – улыбнулась в ответ, погладив Непоседу, уже забравшегося мне на руки. – Хорошо, что он привёл нас сюда, а то бы ты мог замёрзнуть.

Павел не разрешил мне приближаться к мальчику, боясь наличия у него тифа. Но слава Господу, поверхностный осмотр показал, что он был всего лишь немного обморожен. Из плохого… наличествовал перелом руки и… вши.

Инвалиды помогли вымыть его, предварительно полностью обрив. Естественно, одежду пришлось сжечь, а тулуп долго вымораживали и выкуривали.

Перелом уже частично сросся, потому необходимо было его заново ломать. Хорошо, что у меня оставалось немного эфира. Не знаю, как бы мальчик пережил операцию без него.

Как славно, что мы его нашли. В руке застряло несколько осколков, вокруг которых уже образовывался гной. Даже удивительно, что у него не было жара.

Пришедший в себя мальчик долго рассказывал об ужасах, творившихся сейчас в стане врага. Голод, холод, людям обещали полные склады еды в Смоленске, так что они рвались туда из последних сил. Лошадей почти уже не осталось. Только личная гвардия Наполеона сохранила порядок и железную дисциплину.

– Как же ты оказался один в лесу? – спросила его Ольга.

– Я там спрятался от солдат своей роты. Последние дни не было вообще никакой пищи, и они собирались меня съесть.

Глава 25

18 ноября 1812 года

Погода лютовала. И хотя нам тоже сильно доставалось, поддерживала вера в то, что сильнее от этого страдал всё-таки француз. Некоторое время назад немного потеплело, и подтаявший снег превратился в непролазную грязь. Потом опять резко похолодало, сковав льдом уже образовавшееся месиво, что стало причиной ухудшения снабжения. Конечно, с ужасом творившемся у врага, не сравнится. Впрочем, и наши войска стали рачительнее относиться к еде.

Доходило до курьёзов. Французские солдаты, побросав оружие, выходили вечерами на огни наших костров, сдаваясь в плен и умоляя дать еды. Объяснялось всё просто…

Неприятель, добравшийся наконец до Смоленска, принялся громить склады. Нет, если бы сохранялась дисциплина, которой славилась в своё время Grande Armée (*Великая Армия), то возможно всё сложилось бы по-другому. И при урезанном рационе пропитания всем хватило бы недели на две. Но вступившая первой в город личная гвардия Наполеона, забрала довольствие в двойном размере, не задумываясь о том, что остальным может просто банально не хватить. Озлобленные завистью другие части, в диком рвении врывались на склады и растаскивали оставшееся. Никакие угрозы начальства не помогли. Вечером, человеку с хлебом было опасно ходить по улицам города. Устроенные показательные расстрелы нисколько не изменили ситуацию. Трудно испугать смертью тех, кто ежедневно рисковал умереть от голода, холода и усталости.

Только суровому маршалу Даву удавалось сохранить в подчинении своих солдат. Остальные же почти утратили контроль над бойцами.

Отогреться в городе отступающие войска также не смогли. В разрушенных домах это было сделать проблематично. Люди на улицах жгли кареты и телеги, пытаясь получить хоть какое-то тепло. Всё больше народу просто замерзало на улице.

Количество предпочитающих сдаться увеличилось, когда стало известно, что даже во Франции сомневаются в возвращении своего императора. Пришли известия о заговоре генерала Молэ. Фантастическая история в духе графа Монте-Кристо подорвала и так сильно упавшее всеобщее мнение о Наполеоне.

Клод-Франсуа Молэ – известный революционный генерал, ярый республиканец, в своё время открыто выступал против создания империи. И потерял из-за этого всё. В 1808 году был даже арестован и помещён в лечебницу для душевнобольных. Здесь и начинается невероятное. В той же самой больнице содержался некий аббат Лафон, протестовавший против заключения под домашний арест папы Пия VII[102]102
  15 июля 1801 года Пий VII подписал с Наполеоном конкордат, который в XIX и даже в XX веке служил образцом для других договоров, заключённых апостольской столицей со многими странами Европы и Латинской Америки. Основные условия конкордата между Францией и папой включали:
  * Провозглашение «католицизма религией большинства французов», однако католицизм не считался официальной религией и сохранялась религиозная свобода, в частности, протестантов.
  * Папа имел право смещать епископов, однако возводило их в сан французское правительство.
  * Государство оплачивает церковные затраты, а духовенство даёт клятву верности государству.
  * Церковь отказалась от всех претензий на церковные земли, отнятые у неё после 1790 года.
  В 1804 году папа приехал в Париж на ритуал коронации Наполеона. Однако не папа, а лично сам император короновал себя и свою супругу Жозефину. В 1805 году Пий VII вопреки воле Наполеона вернулся в Рим. С этого времени возросло напряжение между папой и императором, который считал, что папское государство является его леном и он может распоряжаться церковным имуществом по своему усмотрению. В 1808 году французские войска вновь заняли Рим. В 1809 году император присоединил папское государство к Франции, а Рим объявил свободным городом. Папа осудил «грабителей наследства святого Петра», не называя, однако, имени императора. 5 июля 1809 года французские военные власти вывезли папу в Савону, а затем – в Фонтенбло под Парижем. На Пия VII оказывали давление с целью заставить его отказаться от папского государства, и вскоре он подчинился императорской власти. Королём Рима стал сын Наполеона и его второй жены Марии-Луизы Австрийской. После поражения в России Наполеон решил смягчить свои требования и заключить новый конкордат с Пием VII. В январе 1814 года Наполеон приказал вывезти папу в Савону, однако его заключение длилось всего несколько недель – Наполеон отрёкся от престола 11 апреля того же года. Как только Пий вернулся в Рим, он сразу же восстановил инквизицию и Индекс запрещённых книг.


[Закрыть], за что и был «упрятан». Впоследствии историки предполагали, что аббат был связан с роялистским подпольем. Иначе, каким образом к ним примкнули остальные сообщники? Как удалось с теми связаться? А им виртуозно подделали документы, достали оружие и мундиры.

Итак, в ночь с 24 на 25 октября Лафон и Молэ без труда выбрались из лечебницы, соединившись со своими соратниками. Но по дороге к месту встречи, аббат весьма «удачно» подвернул ногу, а потому не смог принять участия в реализации задуманного. Резонно подозревая, что «свои» никак подобного не поймут, он, скорее всего, решил уйти в тень. Но Клод-Франсуа, не теряясь «произвёл» одного из сообщников, бакалавра права Александра Бутро в комиссары полиции, а другого, Жана Рато – гвардейского капрала, в свои адъютанты. Втроём они направились в казармы Национальной гвардии[103]103
  Национальная гвардия – род милиции (ополчения). Создана в 1789 году для наведения и охраны внутреннего порядка и спокойствия на улицах Парижа во время революции.


[Закрыть] и предъявили бумаги командиру, полковнику Сулье, о том, что император Наполеон погиб в России, и по такому случаю чрезвычайное заседание Сената провозгласило республику, назначив временное правительство.

«Участниками кабинета» назывались многие авторитетные люди. Сам Молэ фигурировал в документах под именем «генерала Лямотта» и «назначался» военным комендантом Парижа. Сулье же «производили» в бригадные генералы. Шокированный «генерал» дал «Лямотту» гвардейцев, и тот с их помощью освободил ещё несколько человек, на поддержку которых весьма рассчитывал. Все – республиканцы, весьма радикальных взглядов, которые тут же, на месте, получили «высокие посты». Хотя, так и осталось неизвестным, были ли освобождённые узники в курсе намерений Молэ, или же оказались ошарашены сюрпризом.

Из тюрьмы часть заговорщиков отправилась арестовывать архиканцлера де Камбасера и министра полиции Савари. А чуть позже взяли под арест начальника особого отдела министерства полиции по раскрытию заговоров – Демаре.

Другие же занялись верхушкой администрации. Настоящий комендант Парижа, генерал Юлен бездоказательно в смерть императора не поверил, и сдавать власть не собирался. В своё время он учувствовал ещё во взятии Бастилии, и потому был закалённым во всяких политических осложнениях бойцом. Тогда «Лямотт» просто выстрелил коменданту в голову. Молэ нужны были лишь настоящие печати. Поставив их на необходимые документы, он отправился в казармы регулярных войск и передал «приказы» взять под охрану Сенат, казначейство, городские заставы. Сам же поспешил в здание комендатуры, как новый начальник. Так за несколько часов ему удалось захватить власть в Париже.

Заместителю коменданта, полковнику Дусэ, тоже собирались предложить должность бригадного генерала. Но… тут фортуна отвернулась от Молэ. В кабинете Дусэ находился штабной полковник де Ляборт, предыдущим утром сам видевший письма императора, пришедшие с эстафетой, помеченные позже 7 октября – даты, которая указывалась как смерть Бонапарта. Кроме того, офицер признал в генерале «Лямотте» известного республиканца, что должен был быть «отрезан от общества». С помощью вызванных полицейских Молэ связали и поместили под стражу.

Дусэ тут же издал свои приказы – всем войскам вернуться в казармы. Заговорщики потихоньку арестовывались. В итоге, задержали более двадцати человек. Стремительно организованный военно-полевой суд приговорил их всех к расстрелу. Но императору ещё долго боялись сообщать о произошедшем.

Узнав об этой истории, в российской армии бурно обсуждалось, как могло подобное случиться во Франции, где Бонапарт ввёл «закон и порядок»? Как сбежавший из скорбного дома человек, мог за ночь захватить власть? Ведь никто из поверивших чиновников не задумался о том, что «по закону», в случае смерти Наполеона корона переходила его сыну, под регентством Марии-Луизы. Никто даже не мог себе представить, что испытывал при этом сам Бонапарт. Явно, что более задерживаться он не планировал. В любой момент столь тяжело создаваемая им империя могла развалиться.

Но не все новости, рассказываемые добровольными пленными, были столь анекдотичны. Один из них сообщил, что основные войска направятся к переправе, а оставшейся в Могилёве армии приказано сжечь город и догонять их на марше.

В штабе недолго раздумывали над данной информацией. В итоге, светлейший приказал отряду подполковника Давыдова и калужскому ополчению генерала Шепелова подойти к городу с северной и южной сторон, а отряду Гудовича, после переправы через Днепр двинуться к Белыничам. Непосредственно освобождением Могилёва поручили руководить генералу Адаму Петровичу Ожаровскому. Павел со своей группой тоже решил учувствовать в этой кампании. Как я не уговаривала, меня оставили при Виллие.

Вечером двенадцатого ноября операция с успехом завершилась. Военные магазины с большими запасами продовольствия и фуража оказались в руках русской армии. Для охраны было решено оставить только ополчение Шепелова, остальные же вернулись в лагерь.

В штабе русской армии всё чаще бушевали бури. Всем становилось понятно – Кутузов старается выпроводить Наполеона из России, без лишних боёв. И хотя Беннигсен уже не мог портить кровь главнокомандующему, Вильсон всё ещё присутствовал. Ежедневные язвительные письма англичанина, отправляемые им Александру Павловичу, были полны ненависти и обвинений светлейшего в измене, с требованиями незамедлительно начать следствие. Всё это приводило к тому, что государь писал Кутузову в довольно нелицеприятной форме: тот лишает российского императора титула «освободителя, разгромившего Наполеона».

Меня постоянно вызывали к светлейшему после прочтения им этих писем. Приходилось бороться с поднимающимся давлением. Но даже подобное не могло поколебать решений Кутузова.

Но не только у Александра главнокомандующий не находил поддержки. Многие те, кто искренне его любил, просто не понимали логики его решений. Особенно после сражений у Красного.

Русские войска к Смоленску не подходили, а сразу от Ельни направились к небольшому городку юго-западнее, наперерез отступающим к Березине французам.

Наполеон постоянно маневрировал, вроде наступая, но в основном, не двигаясь с места. Он ждал маршала Нея, который последним покидал Смоленск. Все были уверены, имей светлейший хоть небольшое желание, Бонапарт был бы разбит. Его вполне можно было взять в «мешок». Однако Кутузов не отдавал подобных распоряжений.

Потоптавшись пару дней у Красного и придя к мысли о смерти маршала Нея, Наполеон ушёл к Орше.

– О нет, милые барышни, – заявил нам по возвращении Давыдов, уже по привычке присоединяясь к жениху, – справедливости ради нужно назвать это не сражением, а трехдневным поиском голодных, полуодетых французов. Подобными трофеями могли гордиться ничтожные отряды, вроде моего, но не главная армия. Целые толпы врагов при одном появлении небольших наших групп на большой дороге поспешно бросали оружие.

– Наполеон пытается спасти остатки своей армии, – поддержал разговор Павел, – это своего рода отбор: погибли в бою или сдались в плен наименее боеспособные, которые просто не могли уже поспеть за уходящими частями.

Но Ней всё-таки выжил. Как нам рассказали, он пытался с боем вырваться из окружения, хотя русские соединения постоянно отбрасывали его обратно к лесу. На предложение сдаться тот ответил: «Вы, сударь, когда-нибудь слыхали, чтобы императорские маршалы сдавались в плен?»

Подкрепляя слова делом, он решил идти сквозь заснеженный лес, без дорог, бросив артиллерию. За лесом был Днепр, который маршал надеялся перейти. И перешёл… потеряв при этом более двух тысяч человек из бывших с ним трех тысяч. А на берегу ещё оставались тяжёлые телеги с больными и раненными, женщинами и детьми, которые следовали за отступающей армией от Москвы. В отчаянии некоторые возы тоже попытались переправиться, но лёд под ними подломился, и вода поглотила несчастных.

Этих оставленных на произвол судьбы и привёл к нам Давыдов. Думаю, мужчин он бы бросил, но заплаканные отрешённые женщины с маленькими детьми на руках… Они так и появились в лагере. Двигающиеся как куклы, молча падающие от усталости под сильным снегом. Если бы не казаки, они бы так и остались умирать в сугробах, обессилев. Те, кто ещё могли, вели лошадей, тянущих телеги, на которых лежали раненые и дети.

Все они – жёны и любовницы солдат и офицеров отступающей армии. Привезённые на телегах раненые потому и выжили, что за ними ухаживали любящие руки. Все прибывшие были с семьями.

Перво-наперво для них сварили жидкую похлёбку. Из-за постоянного голода у всех были проблемы с желудком и кишечником. Затем баня и поголовное бритьё волос. Ни вшей, ни тифа нам в лагере было не нужно.

Я отдельно осмотрела детей. Им было отведено более тёплое место. Инвалиды даже обещали соорудить хорошие сани для удобства.

– Мадмуазель Луиза, – обратился ко мне Виллие, – нам было поручено организовать госпиталь в Могилёве. Это же ваш город, если мне не изменяет память?

– Да, Ваше превосходительство. Я служила там под руководством господина Сушинского.

– Так вот, барышня, раз город освободили, вы отправляетесь туда.

– Но…

– Это единственный ближайший уцелевший город. Сейчас в него будут свозиться все раненые.

– Кого вы хотите поставить начальником?

– Так вас и назначим!

– В смысле меня? Но…

– Все необходимые документы по назначению получите перед отъездом. Вы показали себя преотлично во время кампании. А сколько нового я сам открыл для себя! Вы, барышня, как время найдёте, напишите обо всех ваших новшествах и приезжайте в столицу. Докторскую степень получите наверняка.

– Яков Васильевич, а будут ли мужчины мне подчиняться в госпитале?

– Дело в том, баронесса, что врачей для вас у меня нет.

– Но как же?..

– У вас вон помощницы какие, да и монахини помогут.

– Ваше превосходительство, – вступил в разговор Павел, – а можно ли пленных привлечь? Я слышал, что среди них есть несколько лекарей. Считаю, теплая постель и хорошая еда намного притягательнее, чем вшивый холодный барак для пленных.

– Хм… довольно дельная мысль. Поспрашивайте, Павел Матвеевич. Но… берите только кого из немцев. Остальным я не доверяю.

– Хорошо, Яков Васильевич. Лично проверю.

Мария, кажется, нашла себе дело по душе. Когда не было рядом её гусара, она всё время проводила с детьми. Ну, хотя бы этот груз ушёл с моих плеч.

– Баронесса, – обратился ко мне заглянувший к нам Давыдов, – я слышал вам лекарей надобно?

– Откуда… да, – вздохнула я, поражаясь болтливости «тётушки».

– Так у меня для вас подарок. Недавно в Белыничах я овладел французским магазином и госпиталем. Там аж пятнадцать докторов. Доставить?

– Вы меня весьма обяжите, Денис Васильевич. Благодарствую. Но господин Виллие разрешил брать только немцев. Мог бы Павел Матвеевич сначала с ними познакомиться и отобрать нужных?

Кажется, проблема кадров для будущей больницы постепенно решалась. Что весьма радовало.

– S'il vous plaît ne coupez pas! (*Пожалуйста, не отрезайте!) – ныла бледная лысая женщина, повиснув на моей руке.

Когда перед отъездом в Могилёв я самолично проверила раненых пленных, признанных не заразными тифом, то обнаружила, что рана на ноге одного из них уже начала гнить. Пришлось срочно организовывать операцию. Несколько врачей, отобранных Павлом из «подарка», предложили просто ампутировать. Услышав это, жена пациента бросилась к моим ногам, умоляя не отрезать ногу у супруга. Ну да, калеке будет куда сложнее обеспечивать семью.

– D'accord Madame. Je vais essayer de sauver sa jambe. (*Хорошо, мадам. Я постараюсь её спасти.)

Естественно, в этот день мы так никуда и не поехали. Операция продлилась более трёх часов, и выезжать под вечер никто не стал. Да и Павел был насторожен. Рядом с нашим оставшимся в одиночестве лагерем заметили поляков.