Текст книги "Рубин Рафаэля"
Автор книги: Диана Хэгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Мы скоро увидимся? – спросила она.
– Кажется, нет.
Она внимательно на него посмотрела и улыбнулась.
– Вы влюблены?
– Боюсь, все не так романтично, как может показаться. Работа – это единственная дама моего сердца, – улыбнулся он. – И сейчас она требует так много внимания, что у меня просто не остается времени на развлечения.
– Но вы же забыли об этом сегодня!
– Да, и дорого заплачу за свою забывчивость завтра, когда мне нужно будет оказаться сразу в нескольких местах одновременно.
Она громко и неприятно рассмеялась, и он обратил внимание на широкую щель между ее передними зубами. Странно, но раньше он ее не замечал. Обычно его цепкий взгляд художника не пропускал таких мелочей.
– Если передумаете, синьор Рафаэль, я не стану поднимать для вас цену, как бы ни росла ваша слава. С вами всегда приятно иметь дело, особенно в постели!
Он открыл дверь и с ухмылкой обернулся к ней на прощание.
– Я запомню, – сказал он. Разумеется, он не собирался прибегать к ее услугам. Почему-то он ясно понимал, что теперь долго не захочет ни этой женщины, ни этого места.
Он вернулся домой на рассвете, когда солнце только показалось над горизонтом, озарив небо всполохами робкого розового света. Здания по Виа деи Коронари в этом освещении приобрели романтический вид. Джулио уже не спал. Погруженный в глубокую задумчивость, он сидел на кухне возле закопченного очага, в котором на черном крюке висел горячий чайник. Перед ним на столе стоял нетронутый простой завтрак. Из окон, выходивших на улицу, доносились птичьи голоса и цокот копыт первых лошадей. Рафаэль похлопал Джулио по плечу и рухнул на стул, стоявший напротив молодого человека.
– Слишком рано, Елены еще нет. Но она скоро будет.
– Мне не спалось, поэтому я сам приготовил себе поесть. Надеюсь, вы не против?
– Мой дом – твой дом, дорогой. Ты можешь делать здесь все, что пожелаешь.
Джулио улыбнулся и откусил кусочек хлеба. Они замолчали.
– Значит, вы закончили вчера наброски с этой девушки?
– Да, и крайне доволен тем, что получилось. Но мне бы очень пригодилось твое мнение о том, как разместить остальные фигуры.
– Как обошлась с вами удача нынешней ночью? Эта красотка, дочь пекаря, была к вам так же благосклонна, как и днем?
Рафаэль легко шлепнул Джулио по затылку и улыбнулся. Он очень устал, и ему отчаянно хотелось вымыться.
– Ты прекрасно знаешь, что я весь вечер пил и гулял с Джованни и Джанфранческо. Попробуй как-нибудь, тебе тоже понравится.
Джулио опустил взгляд в свою кружку с домашним вином.
– Такая жизнь не для меня.
– Мужчина есть мужчина, Джулио. Может, если ты попробуешь…
– Я уже пробовал.
Они отвернулись друг от друга. Невысказанные мысли, казалось, растворились в густом розовом свете, струившемся сквозь три кухонных окна. Рафаэль всегда считал, что мужчина должен желать женщину, иначе он не мужчина. Если юноша не стремится обладать женщиной, неизбежно возникает мысль о мужеложстве. Рафаэлю не приходило в голову, что плотский голод может не возникать по другим причинам.
С легким скрипом отворилась тяжелая кухонная дверь, и на порог шагнула молодая женщина с плетеной корзиной, полной хлеба, сыра и рыбы. Вместе с ней в дом ворвался целый букет различных запахов.
– Здравствуйте, синьор Санти, – медленно произнесла она, опуская корзину и снимая плащ.
Елене ди Франческо-Гвацци было почти двадцать, но маленькое пухлое тело, светло-серые глаза и веснушки на переносице делали ее гораздо моложе. Прямые светлые волосы были убраны под простую шапочку, а на лице то и дело вспыхивала стеснительная, робкая улыбка. Когда она повернулась к Джулио, чтобы поздороваться, тот вежливо встал из-за стола.
– Елена, это мой помощник, очень талантливый и блестящий молодой человек по имени Джулио Романо. Придет день, и его искусство превзойдет мое. Какое-то время он поживет у меня. Обращайся с ним так же, как со мной.
Она кивнула и снова улыбнулась.
– Рада познакомиться с вами, синьор Романо. Я с радостью буду исполнять ваши просьбы.
– Я ничем вас не обеспокою, – нервно ответил юноша. – Я сам прекрасно о себе позабочусь.
– Я прихожу сюда каждое утро не из-за беспокойства. Благодаря синьору Рафаэлю моя семья живет в достатке, несмотря на крайние обстоятельства. И я почту за честь позаботиться не только о нем, но и о его помощнике.
Рафаэль подумал, что у Елены доброе и заботливое сердце, ему было приятно убедиться по выражению лица Джулио, что тот согласился принять заботу девушки. Рафаэль восхищался ее способностью успокаивать и ободрять любого человека, охваченного смущением, даже такого, как неопытный Джулио, который совершенно не знал, как себя вести с женщинами. Хорошо, что она здесь и поможет юноше освоиться. Это даже пойдет на пользу его работе в мастерской.
– Елена, – обратился к ней Рафаэль, нарушая молчаливый обмен взглядами, – мне ужасно хочется помыться. Ты не нагреешь мне воды? И позови Людовико, он наверху. Мне понадобится чистая одежда.
– Сию минуту, синьор. – Она повернулась и подхватила огромный медный котел. Потом, будто вспомнив что-то, обернулась: – Я рада, что вы поживете здесь, синьор Романо. Синьору будет веселее в приятной компании. Здесь уже давно никто не появлялся.
Рафаэль был потрясен. Он понимал, что заслужил этот скрытый упрек. Он задержался на одно мгновение, чтобы бросить на нее выразительный взгляд, потом быстро вышел из кухни.
8
Наступила суббота, и Рафаэль не находил себе места. Уделив слишком много времени выбору наряда, в котором вновь предстанет перед Маргаритой, он опоздал на обед. Простота могла ее насторожить, вычурность – оттолкнуть. Он снова чувствовал себя неуверенным юнцом и едва владел собой, еще не переступив порог обеденной залы, которую украшала его роскошная фреска «Триумф Галатеи», соседствовавшая с огромным «Полифемом» работы Себастьяно.
Рафаэль остановился на неброской тунике из серой парчи, красной шелковой рубахе и красных же штанах. Он легко смешался с толпой приглашенных и проследовал за слугой на свое место. Во главе стола, уставленного серебряной посудой, на большом резном троне, драпированном пурпуром, восседал папа Лев. Рядом с ним сидели его кузен, кардинал Джулио деи Медичи, и его брат, герцог Джулиано. Вокруг них порхали, трепеща, как листья на ветру, испанские прелаты. Рафаэль вежливо поговорил с фавориткой герцога, возле которой его усадили, но мысли мастера ни на секунду не оставляли мастерской и Маргариты Луги.
Девушка из простой семьи, она оставалась безразличной к его роскошной жизни, искусству и не считала позирование для него честью, как другие натурщицы, даже сама Мария Биббиена, которую он однажды писал, а только работой. Она согласилась лишь для того, чтобы заработать денег на пекарню отца.
Неужели его зацепило именно это ее равнодушие?
Впрочем, убеждал он себя, даже если бы она возбуждала в нем земную, чувственную, плотскую тягу, близость между ними исключалась. Даже того немногого, что Рафаэль знал о Маргарите, хватило, чтобы понять: она не ляжет с ним в постель. Более того, он сам обещан другой женщине.
Будто подслушав его мысли о другой женщине, Мария Биббиена повернула к нему голову, изящно посаженную на тонкий стебель аристократической шеи, и робко улыбнулась. Потом встала и направилась к нему под руку со своим могущественным дядей, кардиналом Биббиеной, облаченным в красную мантию и пилеолус. Мария показалась Рафаэлю еще тоньше, чем в их прошлую встречу. Юное лицо еще больше осунулось и постарело от болезней и беспокойства. Она была слишком хрупкой, и круглые совиные глаза ее приобрели еще более неуверенное выражение.
Вопреки своему желанию два года назад он написал с Марии одну из своих Мадонн. Но с тех пор все ее просьбы снова оказать ей эту честь и провести с ней еще немного времени оставались без ответа. Взглянув на нее, угадав надежду в ее глазах, Рафаэль почувствовал, как подпрыгнуло, а потом оборвалось его сердце. Так было всегда.
Она подплыла к нему, одетая в нежно-голубое платье из расшитой жемчугом парчи, с длинными белыми раструбами рукавов. Он вежливо встал, поцеловал ее в щеку и обнял. Потом отвесил поклон кардиналу. Несмотря на то что шевелюра прелата была темнее, чем у его племянницы, между ними существовало определенное фамильное сходство: те же неспокойные совиные глаза, тот же длинный крючковатый нос, те же впалые щеки.
– Ваше преосвященство, как всегда, прекрасно выглядит, – солгал Рафаэль.
– А ты выглядишь как никогда успешным. Расскажи-ка нам, чем и где все это время занимался, – потребовал кардинал.
Все то время, которое ты провел вдали от моей племянницы, звучало между слов.
– Я получаю все больше и больше заказов, ваше преосвященство, и даже с помощью всех моих искусных помощников с трудом успеваю заниматься ими всеми. Надеюсь, вы уже слышали, что меня избрали главным архитектором собора Святого Петра и комиссаром древностей?
– Да, я об этом слышал. Но все в жизни, Рафаэлло мио, требует усердного труда и упорства. Все, не только работа. Умный человек не позволит одному встать на пути всего остального.
Мария смотрела прямо на Рафаэля. Вместо гнева или обиды на его равнодушие ее лицо светилось надеждой, и это только раздосадовало художника. Бедная девушка явно обожала его, в то время как сам он чувствовал к ней только жалость и нежность.
– Советы вашего преосвященства всегда дают мне богатую пищу для размышлений.
– Вот и подумай, хорошенько подумай, мальчик мой. – Кардинал опустил взгляд. – Особенно о том, что имеет отношение к дому Биббиена.
Рафаэль вежливо поклонился. С этим могущественным человеком, к словам которого прислушивался Папа и который властен был лишить художника почти всех его заказов, следовало вести себя крайне осторожно.
– Благодарю за мудрый совет, ваше преосвященство. Биббиена сухо улыбнулся.
– Вот и хорошо. А теперь погуляй со своей суженой, перед тем как сесть за стол с остальными гостями. Спроси у нее, как она поживает.
Это был уже приказ, а не просьба, и Рафаэль повел Марию в длинную залу со сводчатым потолком, который ему предстояло расписать. Сквозь раскрытые окна дул легкий ветерок с берегов Тибра.
Мария взяла его под руку своей сухонькой ручкой, и, даже не глядя на нее, он чувствовал, что она улыбается. Рафаэль никак не мог придумать способа расторгнуть помолвку, не лишившись работы или даже самой жизни. Никто не смел перейти дорогу кардиналу Биббиене.
– Я скучала без вас, – мягко произнесла она с нежностью в голосе.
– Вы должны уже понимать, что мое время мне не принадлежит.
– Да, я понимаю. И пока мне не приходится уступать ваше время другой женщине, я готова ждать столько, сколько потребуется.
Они остановились возле окна с расписным проемом и каменной скамьей. Рафаэль жестом предложил Марии сесть и лишь потом опустился рядом и взял ее руки в свои.
– Так не должно быть. Вы замечательная женщина и достойны мужчины, который бы жил только ради вас.
Она провела пальцем по его скуле и улыбнулась.
– Довольно и того, что я живу ради вас, любовь моя.
– Но разве это возможно? – выпалил он.
– Когда мы наконец поженимся, все жертвы будут оправданы.
Он почувствовал, как в нем поднимается волна раздражения.
– Но я не готов к женитьбе и не знаю, когда буду к ней готов! Я не раз говорил вам, что искусство ревниво. Оно всегда требовало и будет требовать впредь меня всего, без остатка!
Племянница кардинала накрыла его руку своими холодными пальцами, сплошь унизанными перстнями. Большей близости их отношения еще не позволяли, а Рафаэлю этот жест лишь напомнил, как неприятно тонко и хрупко ее тело.
– Пусть искусство будет вашей единственной страстью. Главное, чтобы я оставалась единственной вашей избранницей и женой. Мой дядюшка и Его Святейшество рассчитывают на это.
Ему нужно было выпить вина. Нет, вина всего мира было бы недостаточно, чтобы…
Рафаэль поднялся и устало посмотрел на девушку. Она же продолжала спокойно сидеть, лаская его взглядом бесцветных глаз. Подол тяжелого платья расплескался у ног Марии, как лужа на весеннем лугу.
– Вы так и ответили на мой вопрос. Тот, который я задала вам в этом самом месте, когда мы последний раз были здесь вдвоем.
Она тогда спросила, когда он снова будет писать ее в образе Мадонны. Рафаэль вздохнул, предвидя неизбежное объяснение, и помог Марии встать. На какой-то миг он почувствовал сострадание к этой молодой женщине, готовой бросить всю свою жизнь к ногам мужчины, который никогда не сможет ее полюбить.
– Я уже говорил вам, что с трудом справляюсь с огромным количеством заказов. Простите, но сейчас я не смогу принять ваше щедрое предложение.
Она застыла.
– Его Святейшество сказал моему дяде, что вы нашли время написать еще одну Мадонну, и без моего участия.
Так вот в чем дело!
Рафаэль медленно повел ее назад, в сторону обеденной залы, где гости уже начали рассаживаться по местам.
– Это очень давний заказ, Мария, который я заканчиваю с чувством огромного облегчения.
– И вы нашли новую натурщицу, лучше меня?
– Не лучше, – быстро поправил он. – Просто более подходящую для задуманного мной.
Когда они наконец сели за стол, Рафаэль почувствовал огромное облегчение. Ему даже не хотелось гадать о том, какие мысли посетили бы Марию Биббиену, если бы она узнала, что жених собирается пораньше уйти с этого ужина, чтобы встретиться с той самой натурщицей. Тем более о том, что бы сделал ее дядя, проведай он об этом.
– Скажите хотя бы, что будете еще меня писать, – прошептала она на прощание, схватив его запястье с удивительной силой.
Не заставляй меня лгать тебе, пронеслось у него в голове. Не унижай себя обманом.
– Разумеется, вы окажете мне честь, позируя для меня. Я непременно воспользуюсь вашим предложением, когда получу заказ, для которого потребуется образ, наделенный вашей тонкой красотой.
Он не смог сказать ей правду, потому что не был жесток. Рафаэль лишь уповал на время, которое изгонит из души Марии все надежды на совместное будущее. И лишит кардинала последних капель терпения.
Да, похоже, ему оставалось лишь только уповать.
В этот миг в залу вступил Содома, закутанный в бархат дивного винного цвета с серебряным шитьем и наряженный в полосатые чулки. Он явился в высоком проеме арки, покрытом росписью, рассчитав свой эффектный выход так, чтобы на него обратили внимание. Содома обладал особенным очарованием, которым не уставал восхищаться Рафаэль. Оно заставляло всех мириться с сомнительной славой Бацци, вполне способной положить конец его карьере.
Содома написал восхитительные фрески для мужского монастыря Монте Оливетто Маджиоре. Рафаэль специально ездил туда, чтобы на них посмотреть. Тонкие, изящные «Святой Себастьян» и «Восшествие на Голгофу» потрясли Рафаэля и косвенным образом положили начало дружбе между двумя великими художниками. Но одного лишь таланта было мало в городе сплетников и интриганов, поэтому Бацци поднаторел в искусстве отвлекать внимание любопытствующих от своих амурных похождений. Как раз в этом доме, на стене хозяйской спальни, красовалась великолепная фреска работы этого замечательного художника.
– О, Рафаэлло! – воскликнул Бацци хрипловатым баритоном. Его пухлые, почти женские губы странным образом контрастировали с аккуратно подстриженными каштановыми усами. На шляпе покачивались огромные перья. – Ты само воплощение цветущего здоровья и успеха!
– Как и ты, мой друг! – улыбнулся Рафаэль, и они обнялись.
– Да, если слухи о твоей новой Мадонне верны, ты снова меня обскачешь.
– Брось, я сам едва за тобой поспеваю, – засмеялся в ответ Рафаэль.
– Ты мне льстишь!
– А ты преувеличиваешь мой успех в сравнении со своим собственным!
– Нет, Рафаэль, ни о каком сравнении даже речи идти не может! Особенно в глазах нашего благодетеля, Его Святейшества.
– Времена меняются, – заметил Рафаэль, вспомнив о взлете Микеланджело в пору правления Юлия II и лишении его всех привилегий с приходом Льва X.
– Да, как, судя по всему, меняются и твои натурщицы для Мадонн.
Он сел на пустой стул рядом с Рафаэлем и наполнил бокал одним почти неуловимым плавным движением.
– Я слышал, ты нашел новую Деву.
Рафаэль, как истинный придворный, лишь улыбнулся и кивнул.
– Значит, это правда.
– Я скажу только то, что рядом с ней померкнут все мои остальные Мадонны.
– Ты что, влюбился в нее? – Бацци был настолько изумлен, что со стороны могло показаться, будто сама эта мысль кажется ему отвратительной.
– Не говори глупостей, – отмахнулся Рафаэль, усмехнувшись для большей правдоподобности. – Она всего лишь девушка.
– Да, которая всего лишь изменила твое представление о Мадонне! – хитро добавил Бацци.
Рафаэль испытал облегчение, когда кардинал деи Росси, с глазами оленя и длинной прямой челкой, обратился к нему через стол и своим вопросом спас его от цепкой догадливости Содомы. Но было уже поздно. При всей своей доброте, удивительном таланте и обаянии Содома слыл самым большим сплетником в Риме.
9
Когда Рафаэль вернулся в мастерскую, Маргарита уже его ждала. Был субботний вечер, и все художники ушли. Девушка стояла перед закрытой дверью. Маргарита могла толкнуть ее и войти, потому что дверь редко запирали, но она решила этого не делать. Она просто спокойно стояла перед входом и ждала. Ее волосы, разделенные на пробор, были убраны с лица, и никаких украшений. Большие темные глаза сразу приковывали внимание, затмевая все остальное в ее облике. Рафаэль даже не сразу понял, что она снова пришла с мужем сестры, Донато. Маргарита же заметила, как по лицу художника пробежала тень – уж не разочарования ли? – когда он открыл перед ней двери и жестом пригласил войти.
Маргарита первой переступила порог, и, когда ее зеленая юбка из сукна прошуршала мимо, Рафаэль почувствовал запах ромашки, исходящий от свежевымытых волос. Маргарита подивилась оглушающей тишине, которая царила в темной мастерской. Не было слышно привычного гула голосов, и огромная комната без позирующих натурщиков и суетящихся подмастерий выглядела неестественно пустой. Рафаэль молча принял ее плащ и серую шерстяную накидку Донато и положил их на деревянный стул. Потом он зажег множество ламп и свечей и наконец-то смог хорошенько разглядеть гостью.
– Я очень рад, что вы пришли.
– Разве я вам этого не обещала?
Рафаэль склонил голову и помедлил с ответом.
– Люди часто дают обещания, синьорина Лути, и далеко не все из них исполняются.
– Я всегда держу свое слово, синьор Санти.
Он улыбнулся.
– Ну что ж. Тогда моя жизнь скрасится приятным разнообразием.
– Я рада, что во мне вы находите приятной не только мою внешность.
– О, синьорина, я нахожу вас исключительно приятной во всех отношениях. Можете в этом не сомневаться. – И он одарил ее такой светлой улыбкой, что на несколько кратких мгновений, пока она не спохватилась и не напомнила себе, что находится здесь только для работы, ей показалось, будто ее тянет к нему. Нет, между ними ничего нет и быть не может.
– Начнем? – спросил он, снимая дорогую расшитую накидку и подходя к камину, чтобы разжечь огонь.
Донато молча сел на соседний стул, а Маргарита наблюдала за тем, как Рафаэль надел черный, запачканный красками халат, потер руки и глубоко вздохнул. Его улыбка гасла, и она видела, как в нем мужчина уступает место художнику. Перед ней был яркий, необычный человек, и она чувствовала, как ее влечет к нему. Это было страшно и удивительно одновременно.
Рафаэль посадил Маргариту на стул перед огнем, и желто-красные блики осветили их лица. Он поворачивал ее лицо из стороны в сторону, потом просто приподнял подбородок вверх. Маргарита прижала руки к бокам, чтобы он не догадался, как ей неловко. Само пребывание в этом месте было для нее непривычным, а то внимание, с которым он изучал ее лицо и тело, и вовсе заставляло нервничать. Она изо всех сил старалась держаться спокойно и уверенно и не выказать своих эмоций, но, наблюдая за тем, как он двигается за мольбертом, замирает и вспыхивает, оживляя образ на бумаге, она все яснее ощущала чувственность происходящего.
Явно довольный результатом своей работы, Рафаэль наконец повернулся к своему столу и разложил на нем предыдущие наброски. Он рассматривал эскизы, выбирая верное положение для ее тела и поворот головы. Время шло, и Маргарите все труднее было сохранять неподвижность. Она не привыкла подолгу сидеть на одном месте, и, несмотря на выражение глаз художника, ей совершенно не нравилось позировать.
Он сказал ей, что пока представляет лишь несколько отличительных особенностей, которые сделают ее Мадонну уникальной. Первое: она будет стоять. Второе: она предстанет босой, и ее взгляд будет устремлен прямо на зрителя, излучая доброту и достоинство, которые он узрел в тот памятный день на холме Джаниколо. Эта Мадонна станет самой человечной из всех, что выходили из-под его кисти.
После долгой неловкой немой паузы, когда Маргарита тщилась сохранять неизменными выражение лица и наклон головы, Рафаэль снова повернулся к ней и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Маргарита запаниковала, увидев, каким желанием светятся его глаза. Ей, скромной девушке из квартала ремесленников, все еще было очень странно чувствовать такое напряженное, пристальное внимание к своему лицу и телу, и она отчаянно старалась побороть свой страх перед этим ощущением.
Он отставил стул в сторону и попросил ее подняться, опустив руки и чуть наклонившись вперед, будто она парит в воздухе. Затем он сделал нечто в равной степени удивившее их обоих. Она угадала его удивление только по тому, что он первым отвел взгляд, когда их глаза на мгновение встретились. Не говоря ни слова, Рафаэль встал на колени и снял с нее черные матерчатые туфли, аккуратно поставив их возле стула. Маргарита обрадовалась тому, что пришла сюда с Донато, потому что прикосновения рук Рафаэля к ее обнаженной коже, медленные и нежные, почти ласкающие, оказались пугающе чувственными. Постепенно она стала находить какую-то странную, особенную прелесть в непонятности всего происходящего. Все было для нее таким чужим и таким опасным!
– Синьор Перацци, прошу, угощайтесь вином, – вдруг нервно произнес Рафаэль, нарушая напряженную тишину. Маргарите казалось, что ей нечем дышать. – Позади вас на полке стоит серебряный кувшин.
– Я налью бокал и для вас?
– Спасибо, но я воздержусь. Не могу пить, когда работаю, – пояснил Рафаэль. Объявив, что теперь понял, как должна выглядеть Мадонна, он стал делать новый набросок.
Маргарита почувствовала, что он снова смотрит на нее с уверенностью, и ей опять стало страшно. Все в этом месте и в том, что с ней происходило, было ей незнакомо и непонятно. Она была настолько напугана, что молча подчинялась тому, что от нее требовал этот человек.
– Чуть приподнимите руки и разверните ладони вверх, – произнес Рафаэль. В его голосе уже почти не угадывалось прежней нервозности. – Да-да… вот так. Идеально.
Рафаэль проработал как одержимый почти час. Вдохновение накрыло его такой мощной волной, что он не ощущал ничего, кроме желания рисовать, рисовать Маргариту. Его глаза метались от мольберта к девушке, рука двигалась в бешеном ритме.
– Посмотрите на меня, да, вот так. Чуть приподнимите подбородок. Идеально.
Боже Святый… Она была просто восхитительна. Мерцающий свет, лившийся сквозь полузакрытые ставни позади нее, окружал ее голову ореолом, похожим на нимб. Бархатные зеленые занавеси, которые висели по бокам от нее, стали органичным обрамлением. Рафаэль работал, стараясь побороть растущее притяжение к застывшей пред ним женщине, но это удавалось ему все хуже и хуже с каждой минутой. Занавеси, да… легкое покрывало, струящееся с ее головы… Образы врывались и его сознание быстрее, чем он успевал их осмыслить.
– Посмотрите на меня, снова! Еще немного!
Это было невыносимо. Когда она смотрела на него, казалось, ее взгляд проникал прямо в сердце. Рафаэль чувствовал, как дрожит кусочек угля в его прежде уверенных пальцах. Да что же это такое? За свою жизнь он нарисовал не одну тысячу лиц, несметное количество обнаженных грудей и бедер, роскошных женских тел, но никогда, даже чувствуя влечение к натурщице, он не терял способности сосредоточиться.
Рафаэль отер лицо рукой, тяжело переступил с ноги на ногу и продолжил работу. Закончив с лицом, он стал прорисовывать складки платья, подчеркивавшего талию и ноги. Стоял ноябрь, но ему внезапно показалось, что в мастерской невыносимо душно, и на лбу выступил пот. Дальше он стал рисовать ее ноги, маленькие, идеальной формы. Самым сложным было решить, как им надлежит выглядеть на картине. Мадонна должна парить на облаке, поэтому негоже, чтобы создавалось впечатление, будто ноги попирают земную твердь. Ему приходилось все время напоминать себе, что перед ним лишь человеческое воплощение Девы, но при всем том она, без сомнения, была Мадонной. Глядя на совершенной формы ступни и пальчики, он вдруг неожиданно вспомнил совсем другие образы и другое состояние. Темная комната, глухой шум снизу… и женские ноги, обвившие его спину… и жгучее желание.…
Он отбросил уголь в сторону. От удара тот сломался на две части, напугав Маргариту.
– На сегодня достаточно. Можете отдохнуть, синьорина.
– Можно мне посмотреть? – неуверенно спросила она.
Судя по всему, она ожидала чего-то плохого или, во всяком случае, запретного. Он сдержал улыбку.
– Синьор Перацци, прошу вас. Сейчас я бы выпил вина, если вы будете так любезны и нальете мне бокал.
Донато с удивлением посмотрел на художника. Он сидел и рассматривал маленькую книгу в черном кожаном переплете, которую нашел на полке.
– Неужели вы правда читаете такие вещи?
Со своего места Рафаэль увидел, что Донато держит в руках трактат Витрувия об архитектуре.
– Как оказалось, мне без этого не обойтись. Он помогает мне быть точным в выполнении заказов, – ответил Рафаэль, с удивлением поняв, что почти извиняется. Придворному, даже больше, чем художнику, приходилось проявлять осведомленность в философии, архитектуре и вопросах религии, но говорить об этом Донато было ни к чему.
– Я читаю эту книгу уже битый час и не могу понять ни слова.
– Да, тут требуется терпение, согласен, – легко улыбнулся Рафаэль. – Говорят, что латынь Витрувия настолько сложна, что итальянцы думают, будто он писал на греческом, а греки – что на латыни. Правда, рисунки там просто замечательные.
– Да, замечательные, – согласился Донато, перелистывая страницы.
– Хотите взять ее почитать?
Лицо Донато тут же приняло сконфуженное выражение.
– Боюсь, синьор Санти, я смогу лишь посмотреть картинки.
– Тогда, может, я как-нибудь вам оттуда почитаю.
– Может быть.
Пока Донато наливал вино, Рафаэль наблюдал за тем, как Маргарита медленно подходит к столу и начинает рассматривать окончательный набросок Мадонны. Он очень редко позволял натурщику смотреть на свою работу, особенно если она еще не закончена. Девушка рассматривала набросок, на котором была изображена она сама. Рядом с Мадонной виднелась обозначенная несколькими штрихами безликая фигура святой Варвары. Слева проступал силуэт благоговейно преклонившего колени мужа в тяжелой мантии, папы Сикста II, жившего в третьем веке.
Художник следил за тем, как она коснулась пальцами губ и тихо произнесла:
– Прекрасно.
– Это только начало, – ответил он, подойдя и встав рядом с ней. Пока он пил вино, глоток за глотком, Маргарита перебирала ранние наброски для той же самой картины, лежавшие на столе.
– Я часто беру детали с предыдущих набросков и использую их для картины. В одном хорошо удается схватить жест, в другом передать взгляд.
Донато поднес Маргарите бокал с вином, и теперь все трое смотрели на лежащие перед ними рисунки, на которых была она.
– Вот это получилось отменно, – показал Донато на последний, где было видно только лицо Маргариты, чуть склоненная голова и прямой взгляд. – Она здесь как живая.
– Это первый рисунок, сделанный во время вашего прошлого посещения.
– Первый или нет, но глаза…
– Да, глаза просто великолепны.
– И они точно такие, как у нашей Маргариты!
– Благодарю! – вежливо поклонился Рафаэль. Он не станет говорить им, что со времени прошлой встречи не раз и не два смотрел на этот рисунок, особенно на глаза. Нет, он никогда в этом не признается. Даже себе.
– Боюсь, уже становится поздно, – нехотя произнес он, вспомнив, что ему еще предстоит посмотреть эскизы Джулио для очередной ватиканской станцы и встретиться с Джанфранческо и Джованни, чтобы провести очередной вечер за карточным столом или в постели с проституткой.
– Значит, со мной вы закончили? – спросила Маргарита, поставив бокал с вином. Рафаэль заметил, что она не выпила ни капли.
Обычно на этой стадии работы натурщики были ему больше не нужны. Он делал наброски с лиц и иногда назначал новую встречу, чтобы подобрать краски для глаз и кожи. Но сама мысль о том, чтобы расстаться с ней, вдруг показалась Рафаэлю невыносимой. Он слишком много усилий приложил для того, чтобы привести ее сюда. За те деньги, которые обещаны ее семье, он мог делать столько рисунков с натуры, сколько было нужно для изображения Мадонны.
Во всяком случае, так он себе объяснял свои побуждения.
– На сегодня, да, закончили. Теперь я могу начать писать красками. – Он старался говорить так, чтобы казалось, что он размышляет вслух. – Правда, мне нужно будет, чтобы вы пришли сюда еще несколько раз, дабы я мог подобрать цвета и уточнить выражение лица.
– Хорошо, – согласился Донато, даже не спросив мнения Маргариты. – Мы поможем вам исполнить то, что вы желаете сделать.
Только почему-то мои желания теперь имеют очень мало общего с рисованием, подумал Рафаэль.
– Когда мы сможем увидеть картину? – спросила Маргарита.
– Мне нужно будет какое-то время, потом нам придется встретиться еще несколько раз, и только тогда она может быть вам представлена. Как видите, мне приходится заниматься не только этой картиной.
Рафаэль внимательно следил за выражением ее глаз.
– Вы пишете другую Мадонну?
– О нет, – он улыбнулся ей, не кривя душой. – Совсем другое. Это будет весьма своеобразный портрет. Я бы хотел вам кое-что показать. Не желаете ли пройти со мной?
Глаза Донато перескакивали с Маргариты на Рафаэли. Маргарита тоже посмотрела на зятя.
– Донато тоже может пойти?
– Разумеется.
Он больше ничего им не объяснял, но как только они приблизились к воротам Ватиканского дворца, Маргарита почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Сам великий Рафаэль вел их туда, где сосредоточивалась вся власть Рима. И они шли туда по приглашению, а не непрошеными гостями. С восторгом она подумала, что ей очень повезло: сначала удалось посмотреть на виллу Киджи изнутри, а теперь они в Ватикане! Они с Донато обменялись восторженными взглядами, когда стражники в полосатых одеждах почтительно склонились перед их провожатым. Он спокойно провел их сквозь Порта Виридария, названные так в честь садов, скрывавшихся за дворцом.[4] Сначала они пробрались через толпу людей, цепляющихся за высокие ворота, потом вступили в сами врата.
