Текст книги "Рубин Рафаэля"
Автор книги: Диана Хэгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Они не пошли ни к высоким строениям папского дворца, ни к огромному перестраиваемому собору Святого Петра. Рафаэль свернул на маленькую грязную тропинку, бежавшую между аккуратно подстриженных кустов мимо античных ваз и статуй. Тропинка шла вдоль древней стены, соединявшей дворец с замком Сант-Анджело. Маргарита с трудом сдерживала желание спросить, куда они идут, потому что мастер, похоже, сделал из их похода что-то вроде игры и наслаждался ею. Она с радостью шагала рядом с Рафаэлем, любуясь розовыми кустами, дубами, кипарисами и римскими статуями. Они приближались к папскому зверинцу, в клетках которого жили гепард, лев и попугаи. Маргарита и Донато даже не пытались скрыть своего изумления. Вдруг перед ними оказался огромный, невероятный зверь, о котором они не слышали никогда в жизни!
– Матерь Божья! – воскликнула Маргарита, всплеснув руками и закрыв ими лицо.
– Господи! Что это? – спросил Донато, настороженно глядя на серого гиганта, который стоял в загоне, устланном соломой.
– Это подарок Его Святейшеству от короля Португалии. Этого зверя называют слоном. А нашего слона зовут Ханно. Вот чей портрет я пишу!
– Ханно? – переспросила Маргарита дрожащим голосом, глядя, как Рафаэль медленно протягивает руку над невысоким ограждением и гладит длинный серый хобот животного. Хобот поднялся вверх, что показалось ей жестом одобрения.
– Вот уж странное создание! – засмеялся Донато, делая небольшой шаг назад, чтобы оказаться рядом с Маргаритой. Рафаэль взял немного сена из стоявшей рядом лохани и предложил его Ханно. – И какого он нрава?
– На самом деле очень спокойного. Ему и в голову не придет причинить вам вред умышленно. Только вот Ханно пугается толпы, когда Его Святейшество решает вывести животное на публичное обозрение. Честно сказать, я только в такие минуты и видел его беспокойным.
– Да уж, тут забеспокоишься, – осторожно заметил Донато.
Рафаэль обменялся взглядом с Маргаритой.
– По-моему, ему здесь очень одиноко, – тихо произнес он. – Бедняга живет так далеко от родного дома, от семьи…
– От семьи? – рассмеялся Донато. – Огромный зверь… и родня?
– А что в этом удивительного? У всего живого есть родня или родственные души, существа, к которым они привязываются, с которыми создают семьи. Я слышал, что слоны очень дружелюбны и у них действительно есть семьи. А Ханно этого всего лишили.
Маргарита посмотрела на Рафаэля, потом снова на слона. Сделав глубокий вдох, она подошла к Рафаэлю и медленно протянула руку к слону.
– Какой шершавый! – засмеялась она, коснувшись толстой грубой кожи. Внезапно Ханно отозвался на прикосновение Маргариты – согнул передние ноги, стал на колени и склонил голову, будто приветствуя ее.
– Боже! – нервно засмеялась она.
– Вы ему понравились, – улыбнулся Рафаэль.
– Почему вы так решили?
– Я почти каждый день захожу сюда, чтобы навестить его, и ни разу не видел, чтобы Ханно кланялся кому-либо, кроме Его Святейшества.
– Даже вам?
– Даже мне.
Маргарита тоже встала на колени и снова протянула руку поверх хобота.
– Как грустно! Его увезли из родных краев в неволю, где на него глазеют, смеются и показывают пальцем.
Ханно легко обвил хоботом ее руку, и Маргарите показалось, что он ее тоже ласкает, и она тихо рассмеялась.
– Надо же! Он меня понимает! Что за чудесный зверь!
Рафаэль широко улыбался, и ей показалось, что в его улыбке сквозит что-то похожее на гордость.
– Я знал, что вы подружитесь.
– Да, кажется, я действительно нравлюсь Ханно. В общем, мне так показалось. – И она гладила грубую кожу слона, пока та не перестала казаться ей чужеродной. – Донато, попробуй! – Улыбнулась она зятю. – Он на самом деле не страшный. Даже ласковый!
– О нет! Благодарю. Я предоставлю эту радость вам, безрассудным душам!
– Я бы хотела прийти сюда как-нибудь еще, чтобы его проведать, – произнесла Маргарита с теплой улыбкой, не отводя взгляда от коленопреклоненного животного.
– Буду рад сопроводить вас, – ответил Рафаэль.
Некоторое время спустя они покинули зверинец и направились вверх по склону холма сквозь буйные кущи, которые дарили покой и уединение, хотя и находились в самом сердце суетного города. Ветви над головой осеняли их тенистым лиственным покровом.
Донато отстал, а потом и вовсе присел на одну из каменных скамеек, будто бы устав от ходьбы. Маргарита и Рафаэль не заметили этого. Художник объяснял, над какими заказами работает, как собирает предметы древнего искусства на раскопках Домус Ауреа.
– Да, это великолепное здание было придумано и построено под руководством императора Нерона, а потом разрушено и схоронено от людских глаз его завистливым преемником, Траяном, если я ничего не путаю.
Рафаэль посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.
– Вот как… Я потрясен.
– Тем, что простушка из Трастевере что-то знает об императорских дворцах?
– Тем, что вы интересуетесь историей.
Она подняла голову к изумрудной листве.
– Когда мы были маленькими, мама рассказывала нам с сестрой о величии этого города. Эти истории заменяли нам сказки на ночь. Мне кажется, она хотела, чтобы мы научились мечтать о чем-то значительном и поверили в то, что мечты сбываются. Вот как мы узнали о Нероне и его возлюбленной Поппее.
– О, эта история нашумела в свое время! – засмеялся Рафаэль. – Император и его прекрасная возлюбленная.
– Которая позже стала его женой.
– Правда, – согласился он.
– Мама говорила, что Поппея была родом из простой семьи и любила музыку и живопись. Когда она нам об этом рассказывала, у нее были такие счастливые глаза! Поппея сама научилась тому, чего не умела, и смогла стать императрицей. Наверное, поэтому я больше всего любила именно эту историю. – Она замолчала, ее лицо вдруг погрустнело, потом тень грусти исчезла, сменившись смущенной улыбкой. – Мне ее очень не хватает.
– И мне не хватает моей матери, – признался Рафаэль.
– Она умерла?
– Когда я был еще ребенком. А вскоре после этого умер и мой отец.
– Простите.
– От такой утраты тяжело оправиться, и я решил, что лучше будет оставить все как есть. Я дорожу своими воспоминаниями, но делиться радостью от них я не привык.
– И мне все время говорят, что я должна оставить воспоминания о мертвых мертвым и жить дальше с живыми.
– Если бы все было так просто, – покачал головой Рафаэль. – Те, кто ушел, все равно остаются частью нашего прошлого, настоящего и будущего. Без них мы никогда бы не стали теми, кто мы есть.
Маргарита внимательно на него посмотрела.
– Да.
– Но у вас есть хорошие, счастливые воспоминания. Истории, которые дарят вам улыбку, мысли, в которых вы находите утешение.
– Да, это так.
– Например, эта история о Нероне и его второй жене, на?
Она снова смущенно улыбнулась и заметно расслабилась.
– Мама рассказывала нам обо всех императрицах, представляете? И еще о Цезаре и Клеопатре. Мне это так нравилось! Это давало такую богатую почву для фантазий, особенно девочке, которая… – Она остановилась, потом продолжила: – Отец говорил, что она забивала нам головы чепухой и что на самом деле ничего подобного в жизни не бывает.
– А что он говорит о нашей с вами встрече?
– Встреча с вами, синьор Санти, мечта любой девушки. Вы-то об этом точно знаете! Но все сказки кончаются, закончится и эта.
– Как грустно. Неужели он ни разу не слышал сказки со счастливым концом?
Его глаза так пристально смотрели на нее, что девушке пришлось отвернуться. Она была уверена, что он хочет ее поцеловать, и напугалась. Но гораздо больше ужаса принесло осознание того, что она всем своим существом жаждет этого поцелуя.
Чтобы как-то выйти из неловкого положения, они пошли дальше. Рафаэль сменил тему разговора и стал рассказывать о своей новой миссии главного архитектора собора Святого Петра. Маргарита слушала его очень внимательно, кивая в знак понимания того, что он говорил.
– Мне все это видится иначе, чем в свое время представлялось Браманте. Он считал, что базилику надо строить в форме греческого креста и венчать куполом. Ему хотелось возвести здание, которое затмило бы Пантеон. А мне кажется, что собор должен иметь форму латинского креста, да и конструкция, которую предложил Браманте, не выдержит такого тяжелого свода. Так что над всем этим еще надо хорошенько подумать и все просчитать. Для меня, простого художника, это довольно сложная задача.
Она внимательно на него посмотрела.
– Да, и довольно большая честь для простого мальчика из Урбино.
– Давно мне не напоминали о том, что когда-то моя жизнь была простой.
– Но вы же обязаны тем, каким стали, своей юности, да? Вы плоть от плоти тех людей, которые определили ее, не так ли? И сколь бы высоко жизнь вас не вознесла, вы не сможете отказаться от прошлого?
– Ну что ж, я рад, что вы так считаете.
Они снова остановились. Рафаэль повернулся к Маргарите, и она, чувствуя на себе его взгляд, тоже повернулась к нему Прохладный осенний ветер шевелил темные пряди, выбившиеся из-под ее шапочки. Донато нигде не было видно, казалось, он исчез.
– Какая вам разница, что я думаю?
Они стояли в мерцающем свете предзакатного солнца, алый диск которого быстро клонился к горизонту. Рафаэль протянул руку и коснулся ее щеки. Все замерло.
– Признайтесь, красавица Маргарита, неужели вы до сих пор не знаете ответа на свой вопрос? – Он так нежно произнес ее имя, что оно прозвучало почти как молитва. Рафаэль приблизился к ней еще на один шаг. Сердце Маргариты забилось так быстро, что у нее закружилась голова. – Разве вы не видите, что я вами очарован?
– А я вас боюсь.
Вместо того чтобы обидеться, он легко улыбнулся.
– Господи, вам меньше всего стоит меня бояться!
– Ну уж нет, синьор Санти. Именно вас я и должна бояться больше всех остальных.
Он был так близко, что Маргарита чувствовала его дыхание на своей коже. От него пахло чем-то мужественным. Его рука по-прежнему была на ее скуле. Потом Рафаэль медленно приблизил губы к ее губам и поцеловал ее.
Она целовалась раньше с Антонио, но это было совершенно иначе. Сейчас она почему-то подумала о том, что происходит между Легацией и Донато в уединении их спальни. Внутри нее ожили какие-то неизвестные и сильные чувства. Эти темные глаза… сильные красивые руки… такие нежные губы… Ощущение стало болезненным. Сердце бешено колотилось в груди.
Маргарита не сразу смогла совладать со своими желаниями, но, когда ей это удалось, она сделала это резко и решительно.
– Нет! – заявила она, распрямив плечи и отступая от него на шаг. – Так вы меня не получите!
В ответ он лишь озорно улыбнулся.
– Как именно, синьорина?
– Так, как получили всех остальных! Я не стану вашим амурным приключением!
– Значит, вы считаете, что зарождающееся между нами чувство – это простое приключение?
– Между нами ничего не зарождается!
– Тогда вы очень мало смыслите в жизни. – Он позволил себе нетерпеливый жест – первое проявление чувств всегда такого сдержанного, изысканно вежливого человека в присутствии Маргариты.
– Вы говорите прямо как мой отец.
– Тогда ваш отец – мудрый человек. Прислушайтесь к его словам, вам это пойдет на пользу.
– А вам будет на пользу, синьор Санти, избавиться от иллюзии, что все на свете падут к вашим ногам, соблазненные вашим талантом или обаянием.
Тут неожиданно появился Донато, и напряжение немного рассеялось.
– Уже поздно. Нам пора.
– Хорошо. Идите, – согласился Рафаэль, зная, что ему вряд ли удастся переубедить в чем-либо эту девушку. Правда, именно это ее качество и пленяло его в первую очередь.
– Что с тобой, дорогая?
Донато впервые нарушил молчание, с тех пор как они вернулись на Виа Санта-Доротеа и устроились на теплой кухне, освещаемой неровным светом ламп. Пекарня уже закрылась, и плотно затворенные ставни отгородили обитателей дома от пугающего и опасного мира снаружи. Изо всех комнат родного дома Маргарита больше всего любила кухню. Там, среди запахов хлеба, муки и деревянной утвари, она чувствовала себя в безопасности. Когда Донато задал свой вопрос, она держала на руках Маттео и тихо покачивала его, баюкая.
– Все в порядке. А что? – слишком быстро ответила она.
– Он так смотрел на тебя, когда вы разговаривали в зверинце…
Маргарита отвела взгляд на закрытое окно, думая о том, что за стеной на длинной веревке, наверное, все еще висит белье и где-то рядом играют два других сына Летиции. Она не могла сказать домашним, что Рафаэль ее поцеловал, а тем более о том, что ей это очень-очень понравилось. Даже сейчас при одном только воспоминании об этом поцелуе ее тело изнывало от желания снова почувствовать его прикосновение.
– Какое это имеет значение, Донато? Конечно, синьор Рафаэль красив, влиятелен, умен и остер на язык, а изяществом нарядов и манер подобен настоящему принцу. Он – великий Рафаэль, а я – всего лишь мимолетное увлечение.
– Почему ты так решила?
Маргарита сильно сжала руки.
– Ты ведь не хуже меня знаешь, что мы разного поля ягоды! Он никогда не сможет серьезно относиться к женщине, которая ниже его по положению. Самое большее, что меня может ждать, это несколько дней развлечений. А я никогда не соглашусь быть чьей-либо любовницей! Я сразу говорила!
– Откуда ты знаешь свое будущее?
– Этому нас учит история. Женщины делятся на тех, кого берут в жены, и тех, кого делают любовницами, Донато! Мужчина, преломляющий хлеб с Его Святейшеством, никогда не возьмет в жены женщину, которая этот хлеб печет!
– Ты также думала, что он не может всерьез рассматривать тебя как натурщицу, – осторожно напомнил он, снимая пальцем со свечи каплю воска, которая норовила упасть на стол.
– Но это совершенно разные вещи!
– А разве не меняется жизнь, и люди, и отношения?
– Меняются, но не настолько!
– Вспомни, какие у него были сегодня глаза, сестренка! Попробуй увидеть его моими глазами и только потом отвечай на этот вопрос, – еще тише сказал Донато. – Я уверен, что он влюбился в тебя.
Франческо и Летиция подслушивали у закрытой двери. Она должна была об этом догадаться! Когда они ворвались на кухню с шумом и криками, она устало подняла глаза к потолку.
– Правда? – с недоверием спрашивал отец. ~ Неужели Господь устроил вашу встречу, чтобы соединить навечно?
– Папа, ты говоришь глупости.
– Брось! Разве он не может влюбиться так сильно, чтобы предложить тебе стать его женой?
– Ты прекрасно знаешь, что такого просто не может быть, и я буду тебе очень благодарна, если ты больше не станешь подслушивать чужие разговоры!
– Маргарита! – негодующе воскликнула Летиция, прижав руки к груди. – Немедленно проси у отца прощения!
– Я ничем его не обижала.
– Мы должны его уважать!
Маргарита полностью признавала правоту сестры. Франческо Луги был добрым и заботливым отцом, и дочери всегда знали, что отец, несмотря на некоторую грубоватость, желает им добра.
– Прости меня, папа. Из-за всех этих событий я почти лишилась разума.
– Скажи, это правда, что великий Рафаэлло проникся к тебе симпатией?
– Истинная правда, – уверенно ответил Донато. – Я видел своими глазами. Он увлекся ею так, как только может увлечься мужчина.
– Какая удача для семьи! – мечтательно улыбнулась Летиция.
– И погибель для меня!
– Боже, и не надоела тебе эта старая песня? – пробурчала старшая сестра. – Что ты распустила нюни, когда счастье само идет в руки? Как ты можешь подвести нас так близко к замечательным переменам и по-прежнему делать вид, будто ничего не происходит, а если и происходит, то уж точно ничего хорошего?
– Мы – твоя семья, – осторожно заметил Франческо. – Разве мы не имеем право на часть того, что свершилось в твоей жизни?
– Да? А на что имею право я? Вы выставили меня как лампу на прилавок в базарный день, лишь бы заработать пару золотых!
– Ну в самом деле, Маргарита! Речь идет всего лишь о твоем теле, а не о твоей душе! Если только ты сама не решишь иначе, – отозвалась Летиция. – И не надо мне говорить, что мысль о том, чтобы переспать с самим Рафаэлем, так уж тебя пугает! В конце концов, он не женат и в один прекрасный день может сделать тебе предложение! Бог свидетель, я бы решилась без тени сомнения, если бы он только посмотрел в мою сторону!
– Летиция! – не сдержал изумленного возгласа Донато. На его лице тут же отразилась обида.
– Ой, я не то хотела сказать. Мне бы и не выпала такая возможность. У меня больше нет того невинного взгляда, который так привлекает богатых синьоров.
Видя, что выражение обиды не уходит с лица мужа, Летиция обняла его и что-то зашептала ему на ухо. Они медленно пошли вверх по лестнице. Франческо сел на стул, который до него занимал Донато, и мягко положил свою руку на руку дочери. Тишину нарушал только стрекот сверчков и крики играющих в саду детей.
– Ты действительно не хочешь, чтобы у тебя было что-нибудь с этим художником?
– Я не хочу стать всеобщим посмешищем. Не хочу ломать себе жизнь.
– Мне показалось, что он очень ценит тебя, дочка.
– Мне тоже так показалось, – сказала она, пожав плечами.
– Тогда не бойся, прошу тебя.
– А что будет после того, как я лягу с ним в постель?
– Ну, есть мудрые женщины, которые учатся играм сильных мира сего и становятся известными куртизанками.
– Папа, известные куртизанки не рождаются в семьях пекаря. Особенно в Трастевере.
– Разве не говорят, что все когда-то случается в первый раз? Ты ведь можешь стать знаменитой! Ты станешь первой, и тебя запомнят!
– Да, а ты тогда станешь богатым.
Он поджал губы и пожал плечами.
– А разве это плохо? Девочка моя, как же ты похожа на свою мать! У тебя есть ее способность покорять сердца мужчин. Похищать их навеки. Каким бы он ни был художником, Рафаэль всего лишь мужчина, как и все мы. И я уверен, он сможет полюбить тебя так, как ты того заслуживаешь. – Он ее крепко обнял, и Маргарите стало спокойнее. – Только не давай никому, особенно мне, заставлять тебя делать то, к чему у тебя не лежит душа.
– Когда он смотрит на меня, это сделать не проще, чем развеять тучи над городом, – тихо созналась она.
10
В следующую пятницу Маргарита с неохотой согласилась прогуляться с Антонио на холм Джаниколо, как только он закончит работу на конюшне. Антонио уверял, что соскучился и хочет ее видеть. Она не понимала, чему обязана таким вниманием, поскольку жених не давал о себе знать вот уже несколько месяцев. Но в этот день Папа собирался устроить шествие из Ватиканского дворца к замку Сант-Анджело в честь своего гостя, немецкого посла, и все горожане предвкушали интересное зрелище.
Маргарита была уже не так наивна, чтобы обманываться на счет верности. Антонио. Говорить с ним об этом она все же не стала, но и прекратила заверять его в своей любви. Она действительно его не любила, а на прогулку согласилась потому, что общество Антонио было ей приятно теперь, когда все в жизни стремительно менялось, подталкивая ее к Рафаэлю. Теперь все ее мысли, все фантазии были о нем. Яркие, непреодолимые, волшебные. Все в нем было ей интересно и заставляло думать о нем… представлять их вместе.
Будучи взрослой девушкой, она хорошо знала, куда могут завести такие желания. И, оставаясь наедине с собой, чувствовала, как ее переполняют новые ощущения и стремление к неизбежному.
Антонио с довольной улыбкой держал ее за руку, возомнив себя собственником восходящей звезды, которая по счастливому стечению обстоятельств хранила ему верность, была наивна и многие годы полностью зависела от него. Маргарита это знала и теперь, получив новое тому подтверждение, была вынуждена вернуться из фантазий в реальность.
Не успели они перейти мостовую, как он остановился, притянул ее к себе и поцеловал.
– Сегодня произойдет что-то важное! – заявил он. – Я чувствую!
– Как ты уверен в себе! – улыбнулась Маргарита. Его поцелуй, как и связанные с ним воспоминания, совсем недолго занимали ее внимание и вскоре уступили место развернувшейся перед ними сцене.
– Если хочешь чего-то добиться в жизни, надо быть уверенным в себе!
Когда они подошли к углу Борго Санто-Спирито, где уже толпился народ, звуки, доносившиеся издалека, подсказали им, что шествие началось. Слышалось пение труб, звон меди, крики и смех зевак, высыпавших на мостовую. Маргарита прикрыла от солнца глаза и увидела Папу в парадном облачении. Он восседал на огромном кресле, прикрепленном к спине Ханно. На шее слона сидел темнокожий босоногий мальчик, явно чужеземного вида. На нем была белая туника и тюрбан, а в руках – длинный хлыст. При виде хлыста у Маргариты, догадавшейся о его назначении, замерло сердце.
Когда приблизившаяся процессия прорисовалась отчетливей в золотистом солнечном свете, она заметила, что голова Ханно опущена, хобот безвольно свисает и передвигается исполин медленными тяжелыми шагами, будто во сне. И так мало жизни было в огромном, сильном животном, вырванном из привычного окружения, что Маргарита снова почувствовала, как у нее сжалось сердце.
Она приложила пальцы к губам и услышала, как громко смеется Антонио.
– Вы только посмотрите! Вот уж самый нелепый зверь в мире!
– А по-моему, он замечательный! – бросилась она на защиту Ханно.
Как обычно, на пути следования процессии была построена триумфальная арка. Нарядная знать верхом на своих лучших лошадях следовала за слоном Папы. Придворные, кардиналы, епископы гордо выставляли напоказ свои регалии. Чем ближе подходила процессия, тем сильнее слышался звон литавр и рев труб. Маргарита следила за Ханно. Внезапно грянул пушечный выстрел, напугавший не только толпу, но и слона. Животное пришло в возбуждение и стало дергать головой и хоботом. Маргарита невольно двинулась сквозь толпу навстречу бедному Ханно.
– Боже! Что ты делаешь? – закричал Антонио и в панике сжал ее запястье. Она лишь сбросила его руку.
– Он испугался!
– Это опасная тварь! Осторожно!
– Ты для меня опаснее, чем он!
Маргарита вышла на дорогу и приблизилась к слону. Как раз в это время мальчик в тюрбане принялся охаживать Ханно плетью, чтобы тот перестал дергаться. Девушка протянула руку к хоботу. Она что-то нежно приговаривала, но рев толпы перекрывал ее слова.
– Бедняжка Ханно, не бойся! Эти глупые люди только смотрят на тебя, тише, не бойся!
Когда Ханно повернул к ней склоненную голову, все взгляды устремились на Маргариту. Знать и простолюдины глядели на нее во все глаза, не понимая, какую власть может иметь эта безродная дочь Трастевере над диковинным исполином, принадлежащим Его Святейшеству. Не так ли будет, думала она, ощущая на себе тяжесть всеобщего внимания, любопытные взгляды, слыша шепот, восторги, если судьба поставит ее рядом с Рафаэлем? Странная дрожь удовольствия охватила ее. Сознание своего могущества И проблеск гордости. Гордость! Ничего подобного ей не доводилось испытывать раньше.
– Назад! Ты пугаешь слона! – закричал мальчик в тюрбане, коверкая слова. Глаза его метали молнии, а папская охрана уже стремительно приближалась к Маргарите.
– Я только хотела его успокоить!
– Хватайте ее! – крикнул кто-то из толпы.
Стражники схватили девушку за руки и потащили за собой.
– Вы не понимаете!
– Пойдешь с нами!
Еще одна пара рук сомкнулась на ее запястье.
– Ханно испугался! Я только хотела…
– Она не желала причинить слону никакого вреда. Если угодно Его Святейшеству, я поручусь за эту девушку! Это натурщица Рафаэля, – раздался голос за ее спиной. Он явно принадлежал молодому человеку, но звучал так властно и уверенно, что стражники ослабили хватку.
С изумлением она обернулась и узрела молодого художника, которого видела в мастерской Рафаэля. Это он приходил в пекарню по поручению учителя. Сразу же вспомнилось и его имя – Джулио Романо.
На нем был камзол с высоким узорным воротником и бархатный берет. В этом наряде он выглядел гораздо старше и значительнее, чем в рабочем халате, вооруженный кистью или куском угля. Он имел на удивление внушительный вид, когда оттеснял Маргариту от стражников с каменными лицами. Один из стражей воззрился на Папу, ожидая указаний, послышался чей-то шепот, и вдруг ее отпустили! Но не раньше, чем Папа Римский окинул своевольную девицу внимательным, оценивающим взглядом. Все это время понтифик наблюдал за развернувшейся возле слона сценой, но, поскольку сидел он высоко, Маргарита не разобрала, каким было выражение его лица – одобрительным или нет.
Процессия двинулась дальше, и Ханно вскоре скрылся из виду. Маргарита продолжала стоять возле потерявшего дар речи Антонио.
– Я вам очень благодарна, – тихо сказала она молодому художнику.
– Не стоит. Учитель пожелал бы, чтобы я за вас поручился, а я рад ему услужить.
– Как и добрая половина Рима, если верить слухам. Особенно красотки! – отличился Антонио, но ни Джулио, ни Маргарита не обратили на него внимания.
– Честное слово, я не собиралась делать ничего плохого! – Неожиданно заныли запястья, она все еще не могла справиться с потрясением из-за обрушившейся на нее силы. – Мне просто было очень его жалко. Он выглядел таким несчастным.
– Да, боюсь, и на моих рисунках запечатлен не гордый властелин природы, а именно жалкое, несчастное существо, которое вы описали.
– Так что, великий Рафаэль послал тебя рисовать зверя? – расхохотался Антонио.
– Учитель пожелал использовать изображение Ханно во фреске, посвященной битве Сципиона. – Юный художник смерил Антонио прищуренным взглядом. – Я уже рисовал нищих, юродивых и слепых. Мир, знаете ли, полон всяческих уродств. – Потом он снова повернулся к Маргарите: – Я должен был сделать несколько набросков слона в процессии. Этот зверь очень дорог Его Святейшеству, и Папа пожелал, чтобы его образ был увековечен на множестве картин.
– Ханно очень славный и добрый. Жаль, что этого никто не видит, – грустно сказала Маргарита.
– Я так и знал! – взорвался Антонио. – Так ты видела его раньше!
– Успокойся! – остудила его пыл Маргарита и протянула руку Джулио: – Что бы вы ни говорили, я хочу поблагодарить вас еще раз, синьор Романе Даже не знаю, где бы я могла оказаться, если бы вы не вмешались.
Он кивнул и улыбнулся. Впервые Джулио показался Маргарите почти мальчишкой.
– Может, как-нибудь, если учитель не будет возражать, вы позволите мне воспользоваться теми набросками, которые он делал с вас, для моих собственных картин? В Риме сложно найти женщин для позирования. Особенно таких удивительных красавиц.
Теперь настала очередь Маргариты улыбнуться. Как бы ни прозвучала его похвала, она поняла, что именно он хотел ей сказать. Просьба Джулио показалась ей очень лестной.
– Вы расскажете синьору Санти о том, что произошло?
– Должен буду рассказать, синьорина, иначе приближенные Его Святейшества сделают это вместо меня, все переиначив.
– Что, новости в ваших кругах распространяются быстро?
– Ох, вы даже не представляете себе, как быстро! – рассмеялся он.
Когда они расстались, Антонио повел Маргариту прочь от редеющей толпы. Неожиданно она заметила на его лице неприятную улыбку.
– Только не говори мне после всего, что я видел, будто великий и прекрасный Рафаэль не дал тебе денег за твои услуги!
– Я не сказала бы тебе, даже если бы и дал.
– Мы же почти одна семья, – с возмущением напомнил он, потом схватил ее за руку и так сильно сжал, что ей стало больно. Впервые в жизни Маргарита испугалась его. И в первый раз почувствовала, что он ей неприятен.
Она сжалась и выдернула свою руку, наградив его гневным взглядом.
– Не смей ко мне больше так прикасаться!
– Прости! Но раньше ты мне все рассказывала!
– Да, только так было раньше. А сейчас все изменилось, для всех нас.
Так на Борго Санто-Спирито столкнулись два совершенно разных мира, и впервые она осознала свое новое и странное место – между ними.
11
Следующие несколько дней все внимание Рафаэля занимали заказы, которых становилось все больше и больше. Он должен был расписывать часовню Киджи в церкви Санта-Мария дель Пополо, закончить портрет своего друга Кастильоне и отправить его морем. К этому добавился заказ, сделанный Папой лично: он пожелал получить парадный портрет своего доброго друга кардинала Биббиены, который в свою очередь ожидал завершения росписи ванной комнаты. По окончании двухлетних трудов была завершена отделка ватиканских станц, но вместо передышки Рафаэля ожидала работа над обеденной залой Ватиканского дворца, которую Папа пожелал украсить фресками на столь грандиозные сюжеты, как пожар в Борго, битва при Остии и коронация Карла Великого.
Как учитель, он был ответственен за все фрески, картины и наброски, которые делали его ученики. Рафаэль каждый день выполнял сотни эскизов, встречался с учениками, чтобы обсудить композицию каждой картины, вплоть до позы каждого персонажа и выражения его лица. Потом он просил каждого из учеников выполнить наброски, чтобы позже посмотреть и исправить их. Уйдя в работу с головой, Рафаэль утешал себя мыслью о том, что гениальность проявляется в самой идее, а не в ее исполнении. Только Мадонна для церкви Сан-Систо стала для него настоящим наваждением.
Он постоянно видел ее, парящую на облаке, босоногую, в простой одежде, божественную и земную, такую, какой была сама Маргарита. Он хотел, чтобы Мадонна имела человеческое лицо, была женщиной из плоти и крови, которая могла бы любить, смеяться и плакать. И не оставила бы равнодушным смотрящего на нее. Каждый раз, когда он представлял сокровенный образ, в нем поднималась волна жаркого чувства. Сердце лихорадочно билось, и Рафаэль, зажмурив глаза, гнал видение прочь.
– Звали, учитель? – спросил Джулио, заглядывая в маленькую уютную гостиную, выходившую окнами на суетливую Виа деи Коронари.
У них выдался сложный день, который они провели за работой над полноразмерными эскизами для новой серии фресок виллы Киджи, и оба очень устали. Последние лучи солнца пробивались сквозь ставни и неровными штрихами очерчивали их лица.
– Посиди со мной, Джулио.
Молодой человек взял табурет, который ставили под ноги, и подвинул его к креслу Рафаэля. Ни у одного из них не было сил на то, чтобы смыть с себя пятна подсохшей цветной штукатурки, которой они перепачкались, заканчивая в Ватикане новую фреску с двумя летящими ангелами.
– В последнее время у нас очень много работы, – со вздохом произнес Рафаэль.
– Да, правда, – отозвался Джулио. Он тоже был вымотан до предела.
– Когда ты впервые появился в моей мастерской, четыре года назад, ты был очень многообещающим молодым человеком.
– Ну, я тогда был молод, – хитро отозвался Джулио. – И полон рвения.
– Мне было четырнадцать, когда я поступил в ученики. А в твоем случае все надежды, которые ты подавал, все обещания сбылись. Теперь ты прекрасный художник и не нуждаешься в наставнике.
– Но вы гораздо опытнее меня, учитель.
– Господь раздает свои дары в нужное время и по своему усмотрению. Он сам решает, когда художнику надлежит созреть для самостоятельной работы.
– Ваша похвала для меня так много значит, что, боюсь, не выдержит сердце. Я действительно работаю со всем усердием, но все же…
