Текст книги "Рубин Рафаэля"
Автор книги: Диана Хэгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Будто почувствовав ее приближение, угадав ее среди прочих, Рафаэль очнулся и открыл глаза. Он протянул к ней руку, и она присела на кровать рядом с ним. Когда пальцы их переплелись, Маргарита с ужасом поняла, что он горит в лихорадке.
– Когда мы расстались утром, ты был только немного уставшим. Чем это ты таким занимался, что у тебя поднялся жар? – спросила она, пытаясь разыграть легкое пренебрежение и заставить его улыбнуться. Но тень улыбки на его лице тут же сменилась гримасой боли.
– На самом деле мне уже давно нехорошо, – признался он. – Несколько недель.
– И ты ничего мне не говорил? – попеняла она беспомощно.
– А теперь я боюсь, что не смогу сдержать данного тебе обещания, – произнес он через силу. Его голос был таким низким и хриплым, что она с трудом его узнала. Когда она поняла, о каком обещании он говорит, из ее глаз брызнули слезы. – Похоже, я не выкарабкаюсь, любимая.
Маргарита всплеснула руками и отпрянула.
– Не говори так! Я не желаю тебя слушать!
Рафаэль взял ее за руку и с большим трудом ее сжал.
– Моя Маргарита… мой драгоценный камень, сокровище, прошу тебя… ты должна меня выслушать. – Он тяжело перевел дыхание и замолчал. Затем сомкнул веки и снова открыл глаза. – Мы должны обговорить наши планы… для твоей безопасности… Давай обсудим их.
– Не буду!
– Дорогая, почему ты не хочешь меня выслушать?
Она покачала головой и обхватила себя руками.
– Потому что, если мы не будем о них говорить и не будет никаких планов… – Слезы потоками катились по ее щекам. – Тогда ты не сможешь меня оставить!
– Маргарита, – тихо позвал он и усадил ее рядом с собой, вложив последние силы в это движение. – Я умру. Я уже наблюдал эту болезнь и лихорадку у многих людей, которые мне позировали! Я могу притворяться, но ложь все равно ничего не изменит.
– Глупости! Ты не умрешь! Ты молод и силен, и тебе еще так много надо сделать! – заговорила она с нервной решимостью. Слезы текли не останавливаясь, а папские лекари ждали, когда она закончит разговор, в другом конце комнаты. Они негодующе размахивали руками и обменивались тихими насмешливыми репликами. – Собор Святого Петра еще не закончен! А также портрет Папы, его кузена и племянника… А еще твое «Преображение»!
Он снова с трудом сделал вдох и задержал его.
– Я закончил эту работу два дня назад, – прошептал он. – А теперь я кашляю кровью.
– Нет! – горько вскричала она. – Там, где тебе видится смерть, я вижу только болезнь! Слабость! Я стану за тобой ухаживать, буду рядом каждую минуту, и со временем…
– Прошу тебя, смирись с правдой! Позволь мне позаботиться о тебе, ради твоей же безопасности! Только мысль о том, что с тобой будет все в порядке, принесет мне покой! – с трудом произнес он и закашлялся. – Я не боюсь умирать, любовь моя. Я радуюсь новой жизни, которую я обрету с…
– Твое место рядом со мной!
– Да. И с тобой я прожил лучшую часть моей жизни… Лучшую.
Маргарита наклонилась, чтобы обнять его, и почувствовала, как быстро он слабеет. Он стал безвольным, будто уже сейчас постепенно от нее уходил. Она вытерла слезы тыльной стороной руки и оглянулась на лекарей, которые перемывали ей кости, не желая подойти и объяснить, что происходит с Рафаэлем.
– Мы должны пожениться! Тогда они послушают меня, и я буду знать, как тебе помочь!
Глаза Рафаэля выражали безмерную усталость, его клонило в сон. Маргарита понимала, что он должен много спать, чтобы побороть жар и ту болезнь, которая пыталась лишить его жизни.
– Поверь, что больше всего на свете я хотел… – е о голос звучал уже тише шепота, глаза закрывались, – …жениться на тебе.
– Я верю, – прошептала она, склонилась над ним так низко, что ощущал а его дыхание на щеке. Он дышал, значит, был еще жив… Значит, еще оставалась надежда…
Она попросила Елену, которая ожидала неподалеку вместе с Донато, подойти поближе.
– Я должна ненадолго уйти, – тихо сказала с на. – Ты можешь остаться с ним, пока меня не будет?
– Конечно, синьора, – ответила Елена, чьи глаза были полны слез.
– Не оставляй его наедине с этими хищниками. Даже на мгновение! Что бы они тебе ни говорили.
– Хорошо, синьора Луги. Я останусь с ним до вашего возвращения.
Потом Маргарита оглянулась на Донато:
– Пойдешь со мной в Трастевере?
– Я пойду куда захочешь, ты об этом знаешь.
Увидев, что Рафаэль уснул, Маргарита тихо поднялась с постели и пошла через всю спальню туда, где лекари понтифика тихими голосами обсуждали состояние Рафаэля.
– Прошу вас, – начала она. – Я знаю, что вы обо мне думаете, но не могли бы вы хотя бы сказать, что можно для него сделать?
Какое-то время никто не говорил ни слова, потом один из них, плотный, одышливый, в изрядных летах, повернулся и бросил на нее сердитый взгляд:
– Мы ничего не скажем вам, синьора. Подумайте лучше, что вы можете сделать для себя, потому что ему не выжить.
Не так давно все, кто входил в этот дом, наперегонки старались ей угодить, скрывая свое осуждение того, что Рафаэль прожигает жизнь, тратя ее на такую женщину, как Маргарита. Так было, когда они хотели снискать расположение мастера, но это время прошло. И дерзкий ответ лекарей служил тому подтверждением.
– Не надо думать обо мне! – крикнула она в негодовании. – Мне все равно. Но, умоляю, помогите ему!
– Помогли бы, если бы это было в наших силах, но, увы, слишком поздно. Лихорадка уже не уйдет.
– Нет! – Она побледнела.
– Мы говорим правду, – вступил в беседу другой лекарь. – Его Святейшество благоволит Рафаэлю, и если бы кто-то из нас мог ему помочь, то только ради этого мы бы давно уже сделали все возможное.
Она прижала руки ко рту.
– Но должно же что-то ему помочь?! Господи, ну что угодно!
– Синьорина Луги, вы не являетесь его женой. Как уже было сказано, вы не имеете никакого права участвовать в этом разговоре, – заявил третий лекарь, седеющий мужчина с заметным животиком. – А теперь будьте любезны, избавьте нас от своего общества.
– Вы ошибаетесь! Я найду священника, и он нас обвенчает! Я стану его женой, а вы пожалеете, что так со мной обращались!
– Жалкая женщина! – Первый лекарь покачал головой. – Разве ты не знаешь, что в Рима не найдется ни одного священника или уважаемого горожанина, который остался бы равнодушным к тому, что ты сотворила с великим художником! Ты, мерзкая развратница, растлила самое его существо, а теперь и довела его до смерти так же верно, как если бы вонзила ему нож в спину!
Она вздрогнула, когда эти слова эхом отразились от стен комнаты, как будто злобный шепот мог убить ее и уже начал свое смертоносное дело. Прижав руки к ушам, Маргарита бросилась прочь от обвиняющих взглядов и ядовитых слов.
– Синьорина, смиритесь! – звучал ей вслед язвительный голос. – Жизнь Рафаэля подошла к концу. Займитесь собственным спасением!
– Как ты не понимаешь, я должен на ней женится! – заявил Рафаэль дрожащим голосом наклонившемуся над ним Джулио. – Она так долго и верно этого ждала, что я обязан это сделать. Я должен сделать ее своей женой на тот случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Если эта болезнь…
– Вы не можете так рисковать, учитель! Только подумайте! Кардинал Биббиена все еще полон обиды за свою неотомщенную племянницу и кольцо. А он остается самым старшим духовным лицом на время oтсутствия Папы! – тихо убеждал его Джулио, приблизившись к изголовью. – Если вы удостоите Маргариту чести, которой была лишена его племянница, и не выздоровеете, то оставите ее беззащитной! Он превратит остаток ее жизни в ад! Я сам слышал, как об этом шептались! Рафаэль поморщился.
– Но она рождена, чтобы стать моей женой!
– Разве она не получила вашего сердца?
– Это не одно и то же для нее! Без освященного Церковью брака она навеки и для всех останется шлюхой! Моей любовницей! Маргарита не заслуживает такой судьбы!
– Не позволяйте чувствам лишать вас рассудка, умоляю! Кардинал – мстительный старик, который за всю свою жизнь любил только одного человека – свою племянницу! Он еще может пощадить синьорину Луга, но вдову Санти – никогда!
– Тогда найди мне кого-нибудь, прошу тебя, Джулио, мой самый доверенный, близкий друг! Найди того, кто тайно повенчает нас, пока не станет слишком поздно! Она должна знать, что я покинул эту землю, исполнив свое обещание! Пусть это будет моей самой последней просьбой!
Рафаэль снова смежил веки и провалился в короткий беспокойный сон, а Джулио покинул ложе учителя и отправился в его мастерскую, устроенную рядом со спальней. Он слышал, как за тяжелой бархатной завесой лучшие врачеватели понтифика пытались спасти жизнь молодого и талантливого художника с помощью разнообразных снадобий и кровопускания. Теперь он стоял перед портретом Маргариты и смотрел на него сквозь пелену слез, слушая тихие серьезные переговоры лекарей. Он знал, что глядит на свадебный портрет.
В ее образе заключалось столько радости, столько надежд. Он вписал новую строку в историю живописи, открывал новую главу в их жизнях. Каждый мазок был тому свидетельством. Как художник Джулио понимал страсть, двигавшую Рафаэлем. Как человек он понимал, что значила эта картина и эта женщина для Рафаэля. Именно так он хотел бы навеки запечатлеть Елену.
Джулио смахнул слезу, завороженный спокойной улыбкой Маргариты. Она была почти не одета, и рубиновое кольцо украшало палец, указывающий на сердце. Символ… Джулио показалось, что он вторгается в чужую жизнь, просто глядя на картину.
Потом он повернулся к большой кожаной папке с набросками и эскизами. Они были даже более ценны, чем картины Рафаэля, потому что эти последние часто представляли собой результат совместных усилий всей мастерской. Однако образы и композиция всегда определялись Рафаэлем. Если их увидит мир, Маргарите будет угрожать большая опасность. И в знак уважения к тому, кто никогда не подводил и не предавал его, Джулио Романо решил сделать для Маргариты то, чего не смог сделать сам Рафаэль. Он защитит ее.
– Боже Святый! Что ты делаешь? – всхлипнула Елена. Он не оглянулся и продолжил свою работу.
– По-моему, ты не должна была уходить от постели учителя.
– Я вышла только на минуточку, потому что услышала, что здесь кто-то есть. И ты мне так и не ответил.
– Я уничтожаю все, что может причинить Маргарите вред.
– Но его работы… Они же бесценны!
– Это наброски личного свойства. Учитель пожелал бы, чтобы Маргариту уберегли от публичного позора. Пусть даже такой ценой.
Елена подошла к нему и внимательно на него посмотрела. Только тогда он вздохнул, и они коротко обнялись. Испытания сближали их, но ни он, ни она в этот миг не испытывали ни утешения, ни страсти. Они чувствовали только невыразимую боль.
– Неужели нет никакой надежды?
Джулио тяжело вздохнул, не в состоянии выдержать ее взгляд.
– Никакой. Доктора говорят, что ему осталось несколько дней.
– Господи! Пресвятая Мария! – заплакала она. – Что же станет со всеми нами, когда он уйдет?
40
– Сын мой, прошу тебя, отрекись от нее! – вещал Биббиена замогильным голосом. Его низкие звуки, будто волшебное заклинание, вторглись в лихорадочное полузабытье. Рафаэль заставил себя открыть глаза. Но это был не сон.
– Отрекись от того, что ты делал все эти годы, сын мой, чтобы я мог наконец отпустить тебе грехи.
Елена отошла от кровати, подчиняясь приказанию кардинала, но не покинула комнаты, ожидая возвращения Маргариты и Донато. Как шакал, подстерегший жертву в минуту слабости, Биббиена появился в тот самый миг, когда Рафаэль остался один, совсем беспомощный.
Глаза Рафаэля медленно открылись, чтобы узреть сухое лицо человека, холодный пронзительный взгляд которого горел радостным предвкушением. Почтенный слуга Божий нашел в себе силы явиться сюда, где, как шептались в Риме, открыто совершался грех.
– Никогда, – прохрипел художник. – Лучше я сгорю в геенне огненной, чем предам ее…
– И будешь гореть вечно, если не послушаешься!
Биббиена опустился на край кровати, где всего пару часов назад сидела Маргарита. Он подождал, потом собрался с духом и снова завел увещевания:
– Я любил тебя, Рафаэль, как сына. И ты на самом деле чуть не стал мне сыном, пока… – Он снова замолчал, устремив взгляд на небеса, будто бы произнося молитву – Теперь это, конечно, все уже в прошлом. Но pазве ты, дорогой сын мой, не желаешь очиститься душой передо мной?
– Я не стал бы этого делать… – с усилием выдвинул Рафаэль, слабый румянец напряжения стал проступать сквозь призрачную бледность его кожи, – …даже если бы вы были последним священником на земле!
– Для тебя я вполне могу им оказаться! – прорычал Биббиена, потом быстро оглянулся на дверь, в которую поклялись не входить все священнослужители Рима, за исключением его самого.
Соперница Марии Биббиены пользовалась дурной славой и была презираема во всем Риме, что приносило неизъяснимое холодное удовлетворение кардиналу. Он сделал все, что от него зависело, чтобы эти двое расстались. Только не думал, что причиной их расставания станет смерть.
– Разве ты не знаешь, что ни один уважаемый муж Божий не переступит этого порога? И даже Его Святейшество не сможет вас повенчать, потому что задерживается во Флоренции. Вы никогда не поженитесь!
– Он обещал.
Глаза Биббиены сузились.
– Да? Но это он сказал так, для твоего спокойствия. Как ты, когда делал предложение Марии.
Рафаэль неожиданно схватил Биббиену за руку. Его хватка оказалась на удивление сильной.
– Тогда вы повенчаете нас, ваше преосвященство! Если вам не наплевать на мою бессмертную душу, то будьте истинным пастырем и благословите нашу любовь ради прошлой дружбы! Ну же, сделайте это для меня!
Биббиена удивленно выгнул брови.
– Если я правильно понял, ты не доверял эту почетную обязанность никому, кроме Его Святейшества!
– Мы оба знаем, что я не доживу до его возвращения из Флоренции. Прошу, дайте мне упокоиться с миром, сделав ее моей женой… Я должен знать, что она будет в безопасности.
– Боюсь, я не могу исполнить этой просьбы, – спокойно ответил кардинал. – Ты нездоров, мечешься в лихорадке, а потому не сумеешь надлежащим образом подготовиться к столь важному шагу. Как только ты выздоровеешь…
– Я не выздоровею! – простонал Рафаэль. – Вы знаете об этом не хуже меня!
– Я, конечно же, буду молиться как за твое здоровье, так и за спасение твоей бессмертной души, сын мой.
– Простите меня за то, что я не любил вашу племянницу, как вам этого хотелось, – произнес Рафаэль с искренностью и прямотой, которая раньше нравилась им обоим. Но было уже слишком поздно для всего. И для воспоминаний о прошлом тоже.
– Ну что ж, мы все допускаем ошибки, которые нам дорого обходятся, – изрек кардинал. – И ты, очевидно, не исключение. Одна из твоих ошибок теперь останется с тобой навеки.
Маргарита покрыла голову и вместе с Донато шагнула в сумрачную прохладу церкви Санта-Доротеа, где не была уже больше года. Вместе с густыми ароматами ладана и воска на нее нахлынули теплые, радостные воспоминания из другой жизни. Она снова обрела ощущение безопасности, покой и уверенность. Ничего подобного она не ощущала уже долгое время. Осенив себя крестным знамением, она подошла к алтарю, где зажигал длинные белые свечи старый добрый священник падре Джакомо.
Старик нежно обнял ее. Он никогда не заговаривал с ней о том, какую греховную жизнь она вела.
– Правду ли говорят, дитя мое, что великий художник при смерти? – спросил он.
Маргарита застыла. Одна мысль об этом была ей невыносима.
– Да, он болен, но обязательно поправится, падре. Я должна в это верить.
– Тогда, значит, ты пришла сюда за молитвой и утешением?
– Нет, чтобы напомнить вам об обещании, которое вы нам дали несколько лет назад. Прошу вас, нет, умоляю, придите на Виа Алессандрина и повенчайте нас, не предавая это огласке!
Теперь настала очередь падре застыть от изумления. Он коснулся поблекшего серебряного распятия, висевшего у него на груди, и покачал головой.
– Это невозможно, дитя мое.
– Но почему? Я знаю вас еще с детства, падре! Вы обедали в моем доме, праздновали с нами нашу радость! Вы делили со мной мое горе, когда я хоронила мать, и мое счастье, когда я встретила Рафаэля! – Она настаивала так, будто от его согласия зависела ее собственная жизнь.
– Неужели в Риме некому больше провести этот обряд?
Она опустила глаза, потом снова посмотрела на старика и коснулась его руки.
– Нет. Поэтому я пришла сюда, чтобы умолять вас. Мы хотим венчаться тайно. Мы должны это сделать, чтобы лекари прислушались к моему мнению! Они не могут найти лекарства от лихорадки, поэтому настаивают на том, чтобы все время пускать ему кровь, а он и так уже ослаб! Ему нужно другое лечение, я чувствую, но эти люди даже не хотят со мной разговаривать! А теперь, когда они считают, что конец уже близок, никто из священников не станет нас венчать, чтобы я не смогла ему помочь, а они, не дай Бог, не замарали свое доброе имя!
– Ты считаешь, что мое доброе имя менее ценно, чем их?
Она замялась, поняв, что оскорбила его.
– Я лишь надеялась, что наша почти семейная связь покажется вам достойной того, чтобы рискнуть ради нее. И вы сами обещали Рафаэлю!
– Это был знак учтивости, и время было другое.
– Тогда назовите цену. Я заплачу, сколько вы попросите!
– Маргарита! – Он сдерживался и говорил с ней так, будто она была маленьким ребенком, испытывавшим его терпение. – Кардинал Биббиена стоит надо мной. Он управляет всеми делами Церкви. Если я ослушаюсь его, он уничтожит меня или вышлет за границу. Ты должна понимать, что никакие деньги тогда мне не помогут.
– Но вы не просто слуга Церкви, а в первую очередь – ученик Господа, тот, кто должен различать добро и зло в Его глазах!
Старый пастырь положил руку ей на плечо и повел ее к выходу. Донато мрачно брел за ними с опущенной головой, не произнося ни слова. Распятие на груди падре Джакомо покачивалось с каждым шагом.
– Да, я ученик Божий. И к этому званию стремлюсь приблизиться каждый день своей жизни. Но я всего лишь слабый человек.
– Вы наша последняя надежда.
– Прости, Маргарита. Но я не так силен, чтобы сразиться с ними всеми и дать тебе то, чего ты желаешь. Одно я могу тебе предложить, ибо это в моих силах. Я могу предоставить тебе убежище, место, где ты сможешь спрятаться, когда понадобится. Монастырь Сант-Аполлония. Эта обитель известна тем, что принимает молодых женщин, которые в сложное время…
Она все поняла. Монастырь находился напротив мастерской Рафаэля. Горькая ирония этого предложения была ей невыносима.
– Ни слова больше! Я не буду прятаться!
– Что же ты тогда думаешь делать?
– Он не умрет! – заявила она. Любая иная мысль казалась ей предательством.
Падре Джакомо попытался взять ее за руку.
– Но что, если он все-таки умрет, дитя мое? Ты не хочешь подумать о том, что с тобой будет дальше? Не забывай, хотя бы о монастыре Сант-Аполлония, когда не найдешь другого прибежища. Прошу тебя, помни об этом!
Она уходила в гневе.
– У меня нет будущего без Рафаэля! Какая разница, что станет со мной, если он умрет?
Эти слова занозой засели в ее сердце. Если Рафаэль умрет, ее жизнь действительно будет окончена. Ее самой тоже не будет. Она просто не сможет жить даль tue без него.
Старый священник, должно быть, угадал это в ее глазах, потому что протянул руку и сильно сжал ее плечо. То, что он сказал, было полно нежности и заботы:
– Считай, что вы уже состоите в браке, дорогая. Ибо глубока ваша любовь друг к другу. Считай, что Господь уже видит в тебе жену Рафаэля и что освящению вашего союза перед лицом Всевышнего помешали только страсти человеческие.
– Значит, вы не станете нас венчать? – спросила она еще раз. Слезы бежали по ее щекам горячими потоками. – Прошу вас, ради стольких лет нашей дружбы!
– Я бы очень хотел преодолеть свои страхи, дорогая. И прошу у тебя прощения за то, что я слабый человек и недостаточно хороший священник.
Она знала, что падре не хотел ее обидеть, и все же его отказ нанес ей глубокую рану. От нее все отвернулись. Она не признавала монастырей, и теперь ей придется за это поплатиться. Но это уже не имело значения, потому что не было цены выше, чем смерть Рафаэля.
Маргарита неслышно вошла в маленькую мастерскую рядом со своей спальней. Ее сердце истекало кровью от мысли о том, что она не сможет ему помочь. Проходя возле двери, она заметила Джулио и Елену, которые стояли обнявшись.
– Что нам делать? – тихо спрашивала Елена.
Джулио что-то сказал ей в ответ, но Маргарита не расслышала. Потом они снова замолчали.
Чувства Джулио и Елены не удивили и не расстроили ее. Но при виде порванных и горящих рисунков она ринулась вперед, сжав руки в кулаки.
– Немедленно прекратите! – кричала она. – Я запрещаю вам говорить о Рафаэле Санти так, будто он уже для нас потерян! Джулио, ты же его самый близкий друг! Ты должен верить в то, что Рафаэль поправится и, когда это произойдет, ему понадобится вся наша любовь и поддержка, на которую мы будем способны! Как ты можешь…
– Простите, синьора. – Джулио склонился перед ней в поклоне. – Но потому, что учитель бесконечно дорог мне, я должен сейчас проявить все свое уважение к нему. Я должен защитить его любой ценой, особенно теперь, когда он не в состоянии сделать этого сам.
– Ты защищаешь его, уничтожая его работы?
– Нет, так я защищаю вас. – Он коснулся ее плеча тем же соболезнующим жестом, как недавно падре Джакомо. – Большая часть этих рисунков – личные и интимные зарисовки, сделанные с вас, синьора. Той женщины, которую весь Рим винит в его болезни. Они не будут к вам так терпимы, как при нем.
Она закрыла лицо руками. Боль была так сильна, что казалось, сердце вот-вот разорвется.
– Я люблю его больше жизни, – тихо, с неизъяснимой болью произнесла она. – Неужели они не понимают, что он тоже любит меня?
– Им нет дела до того, кто кого любит. Рафаэль всегда об этом знал. Людям нужны только его работы, его талант. Для них он не человек, а художник.
– Пусть Господь простит их, потому что я им этого никогда не прошу!
– Я прошу вас от его имени, возвращайтесь к своей семье. Поговорите с ними, попытайтесь защитить себя, – попросила Елена. – Если синьор Рафаэль выживет, то с вами ничего не случится и вы сможете к нему вернуться.
Маргарита опустила голову. Сердце болело так сильно, что она не могла дышать.
– Я не могу вернуться, Елена. Никто из нас не может вернуться назад. – Она была им больше не нужна. Они ясно дали ей это понять.
Маргарита смотрела на Елену и Джулио, на лицах которых, как в зеркале, отражалась ее собственная боль. В памяти всплыл давний разговор с сестрой. Тогда она поняла, что уже не сможет вернуться домой, в пекарню, в жизнь, которую когда-то вела.
«Да, сейчас они тебя уважают, но попомни мои слова, сестрица: случись что-нибудь с твоим драгоценным художником, ты станешь посмешищем! – неистовствовала Летиция, встретившись с Маргаритой сразу после ее возвращения из заточения. – И никто: ни отец, ни я – не сможем позволить тебе пятнать честь семьи! Пекарня просто погибнет, а с ней и мы!»
Маргарита задрожала, вспомнив слова сестры После всего, что она сделала для них за последние годы, ей не приходится рассчитывать даже на простое участие.
Эта часть ее жизни закончена, как и многие другие.
Она повернулась и медленно пошла к двери, вспоминая лицо маленького Маттео. Ее сердце еще сильнее сжалось. Такой милый, невинный ребенок. Он стал для нее сыном, которого никогда не будет у них с Рафэлем. Боже, как же она скучала по этому мальчику! Когда они виделись в последний раз, он плакал. Неужели что-то подсказывало ему уже тогда, что они видятся в последний раз?
Полуобернувшись через плечо, Маргарита сказала:
– Смотри же, сожги все рисунки, Джулио.
Потом она вышла и в последний раз закрыла за собой дверь маленькой мастерской. На мгновение все стихло.
41
Страстная пятница, 6 апреля 1520 года
Прошло четыре дня. Состояние Рафаэля все ухудшалось. Он время от времени приходил в себя, но только для того, чтобы снова уснуть и не двигаться несколько часов кряду. Маргарита сидела рядом, держа его за руку и вытирая пот с его лба влажной тряпицей. Она отказалась уйти, даже когда один из суровых лекарей стал обсуждать с другим неминуемость кончины Рафаэля, будто ее не было рядом.
Каждый час в дом наведывался посыльный от Папы, чтобы тут же сесть на лошадь и опрометью нестись во Флоренцию с новостями о состоянии Рафаэля. Она слышала, как тихо переговариваются лекари, обращаясь к своим помощникам, ожидающим распоряжений возле дверей. Они прекрасно понимали, что Маргарита слышит каждое их слово, но все равно постоянно повторяли, что он безнадежен. «Все дело в пресыщении плотскими утехами», – изрек один эскулап. Ему уже доводилось наблюдать симптомы подобной болезни. Другой считал, что художника неминуемо прикончит лихорадка, жестокие приступы которой не оставляли больному шансов выжить.
Однако ни один из врачевателей не мог с уверенностью сказать, что именно постоянно подталкивало Рафаэля к смерти.
Они толковали о священниках, которые никогда не ступят на порог этого дома, чтобы соборовать любимого художника Папы, если тот не отречется от грешного союза со шлюхой. Если эта женщина оставит его, твердили они, то это будет истолковано к пользе Рафаэля, как и его отречение. Но ежели она останется, никто из служителей Церкви не подойдет к постели умирающего. Даже если он любимый художник понтифика.
Жестокие слова ранили ее, но боль от тех ран была несравнима с иной мукой – наблюдать за неподвижным лицом Рафаэля. Ему не становилось лучше. Шли дни, а он все реже приходил в сознание, почти никого не узнавал. Чаще всего он звал отца и говорил об Урбино и работе, в которой помогал еще мальчиком. Господь избавил его от боли, вернув ему воспоминания детства, и за это она была благодарна Всевышнему. Но с Рафаэлем угасало и ее сердце.
Минуло еще три дня. Теперь возле постели Рафаэля постоянно дежурили его ученики, папские стражники и даже сам Агостино Киджи. Состояние больного не менялось. Не зная другого средства, лекари продолжали пускать ему кровь, надеясь хотя бы уменьшить количество яда, медленно убивающего молодого и крепкого мужчину, но тем самым только лишали Рафаэля последних сил. Маргарита видела это, но не могла их остановить. По крайней мере, пока он звал ее, они не смели оттеснить ее от смертного одра.
Еще два таких дня довели Маргариту до полного изнеможения. Джулио убедил ее отдохнуть пару часов в тихой комнате за стеной. Неспособная даже пошевелиться, она неохотно дала согласие и перед рассветом забылась глухим неподвижным сном. Выполняя обещание, Джулио занял ее место возле кровати Рафаэля и сидел, наблюдая за медленным движением солнца.
– Какой сегодня день, Джулио?
Услышав голос того, кто так долго безмолвствовал, Джулио решил, что уснул. Но то был не сон. Рафаэль смотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Страстная пятница, учитель.
Слабая улыбка тронула губы мастера.
– Надо же, какая ирония. Я умру в день своего рождения. Я ведь родился тоже в Страстную пятницу.
– Вы не умрете сегодня. – Голос Джулио дрогнул. Он потянулся к холодной руке Рафаэля, из глаз его полились слезы. – Вы будете жить в Доме Господнем.
– Да, – вздохнул он и надолго смежил веки, так что Джулио подумал, будто учитель умер.
Он выглядел таким старым и усталым. Его лицо истаяло под влиянием таинственного недуга, а может, и постоянных кровопусканий, к которым прибегали лекари в отчаянной надежде спасти его жизнь. Процедура эта лишь ускоряла наступление неизбежной развязки. Теперь он лежал очень тихо. Густая темная борода уродовала его некогда приятные черты, глаза глубоко запали в глазницы.
– Позаботься о ней, друг. Прошу тебя всем своим сердцем. Защити ее, – жарко зашептал Рафаэль. – Ты единственный, кого я могу об этом попросить… единственный, кому я доверяю.
Джулио наклонился к нему, стараясь подавить новый прилив скорби.
– Учитель, вы должны отдохнуть.
Он схватил руку Джулио с удивительной для умирающего силой.
– Она не будет в безопасности, если ты не найдешь способ ее защитить! – пытался выговорить он.
– Не беспокойтесь. Даю слово чести, я буду защищать Маргариту ценой собственной жизни.
– Клянись! Поклянись!
– Клянусь!
– Мне все равно неспокойно… Я не успокоюсь, пока не узнаю, что с ней станется… – Он с трудом сделал свистящий вдох. – Ее семейка откажется от нее, как только меня не станет, потому что теперь она сможет принести им только беды да насмешки соседей.
– Может, выдать ее замуж? За того, кто станет ей защитой?
– Ты прекрасно знаешь, что ни один влиятельный человек не примет ее сейчас, – грустно произнес Рафаэль. Если он не мог быть с ней рядом, он должен хотя бы найти ей защитника.
– Есть еще один выход. Во всяком случае, на время. Он не прост, но наверняка даст ей желанную защиту.
– Скажи, что это, – тихо попросил Рафаэль. – Скажи, пока не поздно… я должен знать…
Рафаэль лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Он спал, и ему снились сны. Он чувствовал, как его тело постепенно остывает. Сознание занимали мысли, которые должны были стать его последней связью с этим миром. Он об этом знал. Как много не успел… Так много не узнал… дети… картины. Как и всякий умирающий глупец, он жалел о своих ошибках. Может, если бы он прожил жизнь иначе, то это… Нет, его ждал именно такой конец.
Отогнав сожаление, он увидел ее лицо. Светлое, нежное и такое любимое. Он подумал о том, что с ней будет дальше и куда ее приведет жизнь, но больше всего на свете ему хотелось пойти вместе с ней. Может быть, там, между жизнью и смертью, найдется место для них двоих. Рафаэль знал, что он будет жить, пока бьется ее сердце, пока живы его картины, которые они сотворили вместе, и те образы, на которые вдохновила его она одна. Маргарита Луги была его связью с вечностью.
Она проспала чуть больше часа, но, проснувшись и увидев застывшее лицо Джулио и залитые слезами глаза Елены, поняла, что будет корить себя за решение покинуть Рафаэля всю оставшуюся жизнь.
Влетев в спальню, она увидела, что свечи только что были погашены и в воздухе все еще висят тонкие струйки едкого дыма. Сквозь полуоткрытые ставни в комнату пробивался первый утренний свет. Больше всего ее напугал вид пустой постели.
Взгляд Маргариты метался, перебегая с постели на чужие лица, чадящие свечи, и вдруг все поплыло перед ее глазами. Если никто ничего не скажет, пронеслось у нее в голове, значит, это неправда. Но, видя, как Джулио крепко держит Елену, она поняла, что произошло немыслимое. Тело не слушалось ее, зато мысли бешено мчались по кругу. Он не мог уйти… Он должен был поправиться, и вместе они бы справились с этим, как справлялись со всем остальным, что посылала им жестокая судьба.
Джулио отошел от кровати, и Маргарита двинулась к нему.
