Текст книги "Чужеземец. Запах серы"
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
– Но ты не мертв. Я проверяла. – Немного поколебавшись, я спросила: – А хочешь?
Он медленно улыбнулся, прикрыв глаза.
– Нет, Сасснек. Не хочу. – Его лицо было исхудавшим и изможденным, но умиротворенным, складки вокруг рта разгладились, синие глаза смотрели ясно. – Но я чертовски близок к этому. Думаю, единственная причина, по которой я еще не умираю – это голод. Как по-твоему, если бы я умирал, то голода бы не испытывал, правда? Это же расточительство. – Один глаз полностью закрылся, второй, полуоткрытый, насмешливо уставился мне в лицо.
– Встать можешь?
Он подумал.
– Если бы от этого зависела моя жизнь, я бы, наверное, смог приподнять голову. Но встать? Нет.
Я со вздохом выползла из-под него, поставила на место кровать и попыталась перевести Джейми в вертикальное положение. Он удержался на ногах всего несколько секунд, потом его глаза закатились, и он рухнул поперек кровати. Я лихорадочно стала нащупывать пульс у него на шее. Он бился медленно, но сильно, сразу под треугольным шрамом на горле. Простое измождение. Несколько недель тюремного заключения, морального и физического стресса, голода, ранений, болезни и жара – даже это энергичное тело исчерпало свои ресурсы.
– Сердце льва, – покачала я головой, – и голова быка. Очень плохо, что у тебя вдобавок нет шкуры носорога. – И прикоснулась к свежему, кровоточащему рубцу на плече.
Он приоткрыл один глаз.
– А что такое носорог?
– Мне казалось, ты был без сознания?
– Был. И есть. Голова кружится, как волчок.
Я натянула на него одеяло.
– Что тебе сейчас нужно, так это еда и отдых.
– Что тебе сейчас нужно, – заявил Джейми, – это одежда. – И, снова закрыв глаз, тут же уснул.
Глава 40
Отпущение грехов
Не помню, как я добралась до постели, но должно быть, я это сделала, потому что проснулась именно в ней. У окна с книгой в руках сидел Ансельм. Я резко села.
– Джейми? – прокаркала я.
– Спит, – ответил он, откладывая книгу, и посмотрел на свечу-часы на столе. – Как и вы. Последние тридцать шесть часов вы провели с ангелами, mа belle. – Ансельм налил что-то из фаянсового кувшина в чашку и поднес ее к моим губам. Когда-то я отнеслась бы к вину в постели, с нечищеными зубами, как к окончательному разложению. Но сейчас, в монастыре, в обществе одетого в сутану францисканца, этот поступок казался не таким уж и дегенеративным. Вино приятно оросило рот, словно заросший мхом.
Я опустила ноги с кровати и села, покачиваясь. Ансельм подхватил меня под руку и помог опуститься на подушку. Неожиданно у него оказалось четыре глаза. Носов и ушей тоже было больше, чем это необходимо.
– У меня немного кружится голова, – сказала я, закрывая глаза. Потом открыла один. Немного лучше. Во всяком случае, теперь передо мной стоял один Ансельм, только немного размытый по краям.
Он озабоченно склонился надо мной.
– Позвать брата Эмброуза или брата Полидора, мадам? К сожалению, я не особенно искушен в медицине.
– Нет, ничего не нужно. Я просто слишком резко села. – Я сделала еще одну попытку, уже медленнее. На этот раз комната и ее содержимое остались в относительном покое, а я почувствовала, что на мне множество синяков и ссадин, которых я не заметила сначала из-за головокружения. Я попыталась прочистить горло и поняла, что оно болит. Я поморщилась.
– В самом деле, mа chere, мне кажется, что… – Ансельм уже направился к двери, готовый привести помощь. Он выглядел очень встревоженным. Я потянулась было за зеркалом на ночном столике, но передумала. К этому я еще не готова, поэтому вместо зеркала взяла кувшин с вином
Ансельм медленно вернулся в комнату и остановился, глядя на меня. Убедившись, что падать я не собираюсь, он снова сел.
Я медленно прихлебывала вино, пытаясь прогнать последствия опиумного дурмана. В голове понемногу светлело. Значит, мы все-таки живы. Оба.
Сны были хаотичными, полными насилия и крови. Мне снова и снова снилось, что Джейми мертв или умирает. А где-то в тумане возникал образ мальчика на снегу, его удивленное круглое лицо наплывало на покрытое синяками и ссадинами лицо Джейми.
Иногда на лице Фрэнка появлялись трогательные пушистые усы. Я отчетливо помнила, как убивала всех троих. И чувствовала себя так, словно всю ночь провела, нанося раны и устраивая побоище. У меня болела каждая мышца, и я ощущала тупое отчаяние.
Ансельм все еще сидел рядом, сложив руки на коленях и внимательно глядя на меня.
– Вы можете кое-что сделать для меня, отец, – произнесла я.
Он тут же вскочил, готовый помочь, и потянулся за кувшином.
– Разумеется! Еще вина?
Я печально улыбнулась.
– Да, но позже. А прямо сейчас я хочу, чтобы вы выслушали мою исповедь.
Он удивился, но быстро закутался в профессиональное самообладание, как в сутану.
– Ну разумеется, chere madame, если вы этого хотите. Но право же, не лучше ли пригласить брата Жерарда? Он хорошо известный исповедник, в то время как я… – Он пожал плечами типично французским жестом. – Я, конечно, могу выслушивать исповеди, но по правде говоря, редко это делаю – я же просто ученый.
– Я хочу, чтобы вы, – твердо произнесла я. – И прямо сейчас.
Он покорно вздохнул и пошел за епитрахилью. Приладив ее на шее так, чтобы пурпурный шелк ровно и гладко лежал на его облачении, Ансельм сел на табурет, благословил меня и замер.
И я рассказала ему. Все. Кто я, откуда. О Фрэнке и Джейми. О юном английском драгуне с бледным прыщавым лицом, умиравшем на снегу.
Выражение его лица не изменилось, только круглые карие глаза становились все круглее. Когда я замолчала, он раза два моргнул, открыл рот, закрыл его и потряс головой, словно прочищая мозги.
– Нет, – терпеливо сказала я, снова откашлявшись – я хрипло квакала, как лягушка-бык. – У вас не слуховые галлюцинации. И вы ничего не вообразили. Теперь понимаете, почему мне хотелось, чтобы вы выслушали меня, соблюдая тайну исповеди?
Он несколько рассеянно кивнул.
– Да. Конечно же, понимаю. Если бы… но – да. Разумеется, вы не хотели бы, чтобы я рассказал об этом другим. Кроме того, поскольку вы рассказывали это на исповеди, то рассчитываете, что я должен вам поверить. Но… – Ансельм почесал голову и посмотрел на меня. По его лицу расплылась широкая улыбка. – Но до чего это чудесно! – негромко воскликнул он. – Как поразительно и как прекрасно!
– Прекрасно – это не совсем то слово, которое бы я выбрала, – сухо заметила я. – Но что поразительно – это верно. – Кашлянула и потянулась за вином.
– Но это же… чудо, – сказал он словно бы самому себе.
– Если вы так настаиваете, – вздохнула я. – Но мне бы хотелось знать – что мне-то делать? Виновна ли я в убийстве? Или прелюбодеянии? Не то чтобы тут можно что-нибудь изменить, но я бы хотела знать. И, поскольку я здесь, как я должна себя вести? Могу ли я… в смысле, должна ли я воспользоваться своими знаниями, чтобы… кое-что изменить? Я даже не знаю, возможно ли это. Но если возможно, есть ли у меня право?
Он качнулся назад и задумался. Медленно поднял оба указательных пальца, свел их кончики вместе и долго смотрел на них. Наконец покачал головой и улыбнулся.
– Не знаю, chere madame. Вы поймите, эта не та ситуация, с которой готов столкнуться исповедник. Мне придется подумать. И молиться. Да, несомненно, молиться. Сегодня ночью я обдумаю вашу ситуацию во время Неустанного Поклонения. А завтра, возможно, смогу дать вам совет.
И ласково показал мне, что следует преклонить колена.
– А пока, мое дитя, я отпущу вам грехи. Каковы бы они ни были, верьте, что они будут прощены.
Он поднял, благословляя, руку, положив другую мне на голову.
– Те absolve, in nomine Patri, et Filii…
И помог мне подняться.
– Спасибо, святой отец, – сказала я. Неверующая, я выбрала исповедь только для того, чтобы заставить его отнестись ко мне серьезно, и удивилась, почувствовав значительное облегчение своего бремени. Возможно, дело в том, что я наконец-то смогла поведать другому всю правду.
Ансельм помахал рукой.
– Увидимся завтра, chere madame. А пока отдохните как следует, если сможете.
Он направился к двери, аккуратно сворачивая епитрахиль.
Уже в дверях он остановился, обернулся и улыбнулся мне. В глазах вспыхнуло детское возбуждение.
– И, может быть, завтра… возможно, вы сумеете рассказать мне… на что это похоже?
Я улыбнулась в ответ.
– Да, святой отец. Расскажу.
Он ушел, а я заковыляла по коридору, чтобы проведать Джейми. Мне доводилось видеть трупы в лучшем состоянии, но грудь его поднималась и опадала равномерно, а зловещий зеленый оттенок кожи исчез.
– Я бужу его каждые несколько часов, чтобы он проглотил несколько ложек супу, – тихо сказал возникший рядом брат Роджер. Он перевел взгляд с пациента на меня и заметно отшатнулся в сторону. Вероятно, следовало сначала причесаться. – Э-э… может, вы тоже… не откажетесь?
– Нет, спасибо. Я думаю… я думаю, стоит поспать еще немного.
Меня больше не давило чувство вины и уныния, но по моим конечностям расползалась дремотная, удовлетворенная тяжесть. Уж не знаю, была причиной тому исповедь или вино, но, к своему удивлению, я обнаружила, что стремлюсь назад в постель, к забытью.
Я наклонилась и прикоснулась к Джейми. Он был теплым, но без намеков на жар. Я нежно погладила взъерошенные рыжие вихры. Уголок его рта шевельнулся и вернулся на место. Но поднимался он вверх. В этом я была уверена.
Небо было холодным и влажным, оно заполняло горизонт серой пустотой, сливавшейся с серыми туманами холмов и угрюмой коркой снега, выпавшего неделю назад, и монастырь казался укутанным в кокон грязного хлопка. Даже внутри него зимнее безмолвие давило на обитателей. Речитатив во время Литургии часов в церкви был приглушенным, толстые каменные стены, казалось, поглощали все звуки и сдерживали суету повседневных хлопот.
Джейми проспал почти двое суток, просыпаясь только для того, чтобы сделать несколько глотков супа или вина. Проснувшись окончательно, он начал приходить в норму обычным манером здорового молодого человека, неожиданно лишившегося сил и независимости, которые всегда принимал, как должное.
Другими словами, он примерно сутки наслаждался тем, что с ним все нянчились, а потом начал упрямиться, сделался беспокойным, вспыльчивым, раздражительным, трудным в общении, капризным, и пребывал в исключительно плохом настроении.
Раны на плечах болели. Раны на ногах чесались. Ему надоело лежать на животе. В комнате слишком жарко. Рука болит. От дыма глаза так щиплет, что он не может читать. Его тошнит от супа, целебных напитков и молока. Он хочет мяса.
Я узнавала симптомы быстро возвращающегося здоровья и радовалась им, но была готова смириться только с некоторыми из них. Я открывала окно, меняла ему простыни, прикладывала к спине мазь из календулы и намазывала ноги соком алоэ. Потом позвала послушника и попросила принести суп.
– Я не буду есть эти помои! Мне нужна нормальная еда! – он раздраженно оттолкнул поднос, и суп расплескался по салфетке, прикрывавшей миску.
Я скрестила руки и уставилась на него. Властные синие глаза уставились в мои. Он стал худым, как рельса, скулы торчали под обтянувшей их кожей. Хотя Джейми быстро выздоравливал, расстроенный желудок еще долго не придет в норму. Он не всегда удерживал даже суп и молоко.
– Получишь другую еду, когда я позволю, – сообщила я, – и не раньше.
– Хочу сейчас! Ты что думаешь, можешь распоряжаться тем, что мне есть?
– Да, чертовски точно! На случай, если ты забыл, доктор здесь – я.
Он опустил ноги, определенно собираясь встать. Я уперлась рукой ему в грудь и толкнула его обратно.
– Твое дело – оставаться в этой самой постели и делать то, что тебе велят, хотя бы раз в жизни, – рявкнула я. – Ты еще не готов встать и еще не готов для другой еды. Брат Роджер говорит, что сегодня утром тебя опять вырвало!
– Пусть брат Роджер занимается своими делами, и ты тоже, – процедил он сквозь зубы, пытаясь встать, протянул руку и схватился за край стола С заметным усилием Джейми поднялся на ноги и теперь, покачиваясь, стоял.
– Ложись в постель! Ты сейчас упадешь! – Он сильно побледнел, и даже небольшое усилие, нужное для того, чтобы удержаться на ногах, заставило его облиться холодным потом.
– Нет, – ответил он. – Если упаду, это мое личное дело.
На этот раз я действительно разозлилась.
– Ах вот как! А кто, по-твоему, спас твою несчастную жизнь? Ты все сделал сам, так, что ли? – Я схватила его за запястье, чтобы заставить лечь, но он выдернул руку.
– А я тебя не просил! Я сказал тебе, чтобы ты уезжала, нет? И не понимаю, зачем было так трудиться и спасать мою жизнь, если теперь ты собираешься уморить меня голодом – разве что тебе нравится за этим наблюдать!
Это было уже чересчур.
– Свинья неблагодарная!
– Мегера!
Я выпрямилась в полный рост и угрожающе ткнула пальцем в сторону кровати. С властностью, выработанной за годы работы медсестрой, я произнесла:
– Ложись в постель сию же секунду, ты, упрямый, настырный, дурацкий…
– Шотландец, – лаконично закончил Джейми, сделал шаг к двери и упал бы, не попадись ему под ноги табурет. Джейми тяжело плюхнулся на него и сел, покачиваясь. Глаза его из-за головокружения затуманились. Я сжала кулак и погрозила ему.
– Прекрасно! – сказала я. – Чертовски хорошо! Я закажу тебе хлеба и мяса, а после того, как тебя вырвет и все это окажется на полу, можешь встать на четвереньки и вычистить все самостоятельно! Я этого делать не буду, а если сделает брат Роджер, я с него живьем шкуру сдеру!
Я вихрем вылетела в холл и с грохотом захлопнула за собой дверь, как раз вовремя, потому что в следующую секунду об нее ударился фаянсовый таз для умывания. Я обернулась и увидела заинтересованную аудиторию, понятное дело, привлеченную грохотом. Брат Роджер и Муртаг стояли рядышком, рассматривая мое пылающее лицо и тяжело вздымавшуюся грудь. Роджер выглядел обескураженным, а по морщинистому лицу Муртага, прислушивающегося к потоку гаэльских непристойностей, расплывалась широченная улыбка.
– Стало быть, ему лучше, – заключил он довольным тоном. Я прислонилась к стене и почувствовала, что и по моему лицу медленно расплывается такая же улыбка.
– Да, точно, – ответила я. – Ему лучше.
По дороге в главное здание после целого утра, проведенного в садике с травами, я встретила Ансельма, выходящего из библиотеки. Он меня заметил, лицо его оживилось, и он торопливо догнал меня во дворе. Мы медленно гуляли и разговаривали.
– Ваша проблема очень интересна, – сказал он, отломил веточку с куста, внимательно осмотрел почки, бросил ветку и посмотрел на небо, где солнце едва проглядывало из-за облаков.
– Уже теплее, но до весны еще далеко, – заметил Ансельм. – Но карпы сегодня должны быть активнее. Давайте пройдем к рыбным прудам.
Я воображала себе рыбные пруды изящными декоративными сооружениями. Ничего подобного – они оказались не чем иным, как обычными котлованами, выложенными по краям камнями и расположенными очень удобно, рядом с кухней.
В них было полно карпов, и они давали достаточно рыбы для пятниц и постных дней, когда из-за плохой погоды нельзя было ловить в океане более привычную пикшу, сельдь и камбалу.
Ансельм оказался прав – карпы вели себя очень активно, жирные тушки скользили в воде, обгоняя друг друга, в чешуе отражались облака
Энергичные движения рыб то и дело создавали небольшие волны, шлепавшие о каменистые берега их темницы.
Наши тени упали на воду, и все карпы повернулись к нам, как стрелки компаса, всегда стремящиеся на север.
– Когда они видят людей, то ждут, что их будут кормить, – объяснил Ансельм. – Стыдно их разочаровывать. Минутку, chere madame.
Он быстро пошел в кухню и вскоре вернулся с двумя буханками зачерствевшего хлеба. Мы стояли на краю пруда, отламывали кусочки хлеба и бросали их в бесчисленные голодные рты.
– Понимаете, у вашей любопытной ситуации есть две стороны, – говорил Ансельм, ломая хлеб. Он искоса кинул на меня взгляд, и улыбка вновь осветила его лицо. Он изумленно покачал головой. – Знаете, мне до сих пор трудно поверить. Такое чудо! Право же, Господь проявил доброту, показав мне такое!
– Что ж, это прекрасно, – суховато ответила я. – Не знаю только, был ли он так же любезен по отношению ко мне.
– В самом деле? О да, я понимаю. – Ансельм присел на корточки и начал крошить хлеб пальцами. – Действительно, – сказал он, – ситуация причинила вам довольно много личных неудобств…
– Можно выразиться и так, – пробормотала я.
– Но ведь это можно рассматривать и как знак расположения Господа, – продолжал Ансельм, не обращая внимания на то, что я его прервала. Ясные карие глаза с любопытством смотрели на меня.
– Я молился о наставлении, стоя на коленях перед Святыми Дарами, – говорил он, – и когда сидел в тишине часовни, увидел вас, как потерпевшего кораблекрушение путешественника. И мне показалось, что это хорошая параллель к вашей теперешней ситуации, верно? Представьте себе эту душу, мадам, неожиданно оказавшуюся на странной земле, лишенную друзей и семьи, не имеющую возможности воспользоваться тем, чем может обеспечить его эта земля. Такое происшествие – это действительно катастрофа, и все же это может открыть доступ к новым возможностям и благословениям. А вдруг новая земля окажется богатой? Можно завести новых друзей и начать новую жизнь.
– Да, но… – начала я.
– Так вот, – властно произнес он, подняв вверх палец и призывая меня к молчанию, – так вот, если вас лишили прежней жизни, возможно, Господь счел правильным благословить вас другой, которая может оказаться богаче и насыщеннее.
– О, она достаточно насыщена, – согласилась я, – однако…
– Дальше, с точки зрения канонического закона, – нахмурился он, – нет никаких сложностей относительно ваших браков. Оба брака законны и освящены церковью. И, строго говоря, ваш брак здесь с юным шевалье предшествует вашему браку с монсеньером Рэндаллом.
– Да, строго говоря, – согласилась я, твердо вознамерившись закончить хотя бы одно предложение. – Но не в моем времени. Что-то мне не верится, что канонические законы принимались с учетом подобных непредвиденных обстоятельств.
Ансельм засмеялся.
– Более чем верно, mа chere, более чем верно. Вот что я пытался сказать: если рассматривать все со строго законной точки зрения, вы не совершили ни греха, ни преступления в том, что касается этих двух мужчин. Это те две стороны вашей ситуации, о которых я уже упоминал: то, что вы уже совершили, и то, что вы еще совершите. – Он взял меня за руку и потянул вниз, чтобы я села рядом и наши глаза оказались на одном уровне.
– Ведь именно об этом вы спрашивали меня во время исповеди, верно? Что я сделала? И что мне делать?
– Да, об этом. Значит, вы говорите, что я не сделала ничего дурного? Но я…
Он так же сильно любит прерывать, как Дугал Маккензи, подумала я.
– Нет, – решительно ответил он. – Случается, что человек поступает по совести и в строгом соответствии с законом Божьим и все равно сталкивается с трудностями и трагедиями. Это тягостная истина; ведь мы до сих пор не знаем, почему le bon Dieu позволяет существовать злу. Но у нас есть Его слово о том, что это правильно. «Я создал добро», говорит он в Библии, «и Я создал зло». Соответственно даже добрые люди иногда (а мне кажется, особенно добрые люди), – задумчиво добавил он, – могут сталкиваться в своей жизни с большими трудностями и путаницей. К примеру, возьмите того юношу, которого вам пришлось убить. Нет, – вскинул он руку, чтобы не дать мне прервать его, – не совершайте ошибку. Вы были вынуждены его убить, учитывая ваше сложное положение. Даже Святая Мать Церковь, которая учит, что жизнь свята, признает необходимость защищать себя и свою семью. А поскольку я видел, в каком состоянии прибыл к нам ваш муж, – он кинул взгляд на гостевое крыло, – то и не сомневаюсь, что вы были вынуждены выбрать путь насилия. Поэтому вам не в чем себя упрекать. Вы, конечно же, чувствуете сострадание и сожалеете о содеянном, потому что вы, мадам, человек высоких чувств и сопереживаний. – Он ласково потрепал мою руку.
– Иногда наши самые лучшие поступки ведут к наиболее заслуживающим сожаления вещам. И все же вы не могли поступить иначе. Мы не знаем, каков был план Господа для этого молодого человека – возможно, юноша должен был присоединиться к Нему на небесах именно в это время. Но вы – не Господь, и есть пределы тому, чего вы можете от себя ожидать.
Я вздрогнула, потому что подул холодный ветер, и поплотнее закуталась в шаль. Ансельм заметил это и показал на пруд.
– Вода теплая, мадам. Может, вы хотите опустить в нее ноги?
– Теплая? – Я недоверчиво уставилась на воду и только теперь заметила, что на ее поверхности нет льдин, которых хватает на купели для святой воды перед церковью, что в пруду плавают небольшие зеленые растения и они же растут из трещин в камнях, окаймляющих пруд.
Ансельм снял свои кожаные сандалии. Несмотря на его благородное лицо и изысканную речь, руки и ступни у него были широкие и сильные, как у нормандского крестьянина.
Он поднял сутану до колен и опустил ноги в пруд. Карпы рванулись в разные стороны, но тут же вернулись и с любопытством начали тыкаться носом в незнакомые предметы.
– Они не кусаются? – спросила я, с подозрением рассматривая мириады прожорливых ртов.
– Нет, плоть они не кусают, – заверил он меня. – У них нет зубов.
Я тоже скинула сандалии и осторожно погрузила ноги в воду. К моему изумлению, она действительно была теплой. Не горячей, но создавала восхитительный контраст с сырым, прохладным воздухом.
– О, какая прелесть! – Я с удовольствием пошевелила пальцами, что вызвало значительный испуг среди карпов.
– Возле аббатства есть несколько минеральных источников, – объяснил Ансельм. – Они бьют из земли, горячие и пузырящиеся, и в их водах есть великая целительная сила. – Он показал на дальний конец пруда, и я увидела расщелину в камне, наполовину скрытую плавающими водными растениями. – Немного горячей минеральной воды из ближайшего источника отвели сюда. Это дает возможность повару обеспечивать монахов живой рыбой круглый год. А вот обычная зимняя погода для карпов не подходит.
Мы еще немного поболтали ногами в воде в приятной тишине. Тяжелые тушки рыб мелькали мимо, иногда довольно чувствительно ударяясь о наши ноги.
Снова выглянуло солнце, заливая нас слабым, но ощутимым теплом. Ансельм закрыл глаза, позволяя солнечным лучам омывать свое лицо. Не открывая их, он заговорил опять.
– Ваш первый муж – его зовут Фрэнк? Думаю, его тоже следует предать в руки Господа, как одну из тех достойных сожаления вещей, с которыми вы ничего не можете сделать.
– Вот тут как раз могу, – заупрямилась я. – Я могла бы вернуться – возможно.
Ансельм открыл один глаз и скептически посмотрел на меня.
– Да, возможно, – согласился он. – А возможно, и нет. И не следует упрекать себя за то, что вы не решились рисковать своей жизнью.
– Дело было не в риске, – ответила я, ткнув пальцем ноги в крупного карпа. – Дело было… ну, немного я боялась, но в основном… не могла я оставить Джейми. – Я беспомощно пожала плечами. – Я… просто не смогла.
Ансельм улыбнулся и открыл второй глаз.
– Хорошее супружества – один из наиболее драгоценный даров Господа, – заметил он. – Если у вас хватило здравого смысла распознать и принять этот дар, вас не в чем упрекнуть. И подумайте… – Он склонил голову набок, как воробей. – Вы покинули дом почти год назад. Ваш первый муж уже начал примиряться со своей утратой. Как бы сильно он ни любил вас… Все люди знают, что такое утрата, и у всех есть свои способы преодолеть горе. Возможно, он уже начал строить новую жизнь. Хорошо ли было бы, если бы вы покинули человека, который так сильно нуждался в вас и которого вы любили, с которым связаны узами священного супружества, вернулись и разрушили ту новую жизнь? А в особенности если вы собирались вернуться только из чувства долга, чувствуя, что ваше сердце отдано другому? Нет. – Он решительно помотал головой. – Ни один мужчина не может служить двум господам, не может и женщина. Если бы единственным законным браком был тот, а этот, – тут он мотнул головой в сторону гостевого крыла, – просто незаконной связью, ваш долг лежал бы в другом месте. Но вас связал Господь, и мне кажется, вам следует почитать свой долг по отношению к шевалье.
– Так, теперь вторая сторона – что вы должны делать. Это может потребовать обсуждения.
Он вынул ноги из воды и вытер их полой сутаны.
– Давайте перенесем наше совещание в монастырские кухни. Там мы, возможно, сумеем убедить брата Евлогия предложить нам что-нибудь согревающее…
Заметив еще один кусочек хлеба на земле, я бросила его карпам и наклонилась, чтобы обуться.
– Не могу передать, какое это облегчение – поговорить с кем-нибудь на эту тему, – призналась я. – И я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что вы мне действительно поверили.
Ансельм пожал плечами и галантно предложил мне руку, чтобы я могла опереться на нее, натягивая грубые ремешки сандалий на ноги.
– Ma chere, я служу человеку, который умножил количество хлебов и рыб, – улыбнулся он, кивая на пруд, где все еще кружили маленькие водоворотики, устроенные дравшимися за еду карпами, – который исцелял больных и воскрешал мертвых. Должен ли я удивляться тому, что Владыка вечности провел молодую женщину сквозь кольцо камней, дабы она исполнила Его волю?
Ну, подумала я, это все же лучше, чем быть осужденной, как вавилонская блудница.
Кухни аббатства были теплыми и походили на пещеры со своими сводчатыми потолками, почерневшими от многовековой копоти. Брат Евлогий, с руками, до локтей испачканными тестом, приветливо кивнул Ансельму и по-французски попросил одного из монахов обслужить нас. Мы отыскали спокойное местечко и сели, взяв два кубка эля и тарелку с теплой выпечкой. Я подвинула тарелку к Ансельму – от мыслей у меня совершенно пропал аппетит.
– Позвольте, я попробую спросить по-другому, – начала я, тщательно подбирая слова. – Если мне известно, что каким-то людям должен быть причинен вред, должна ли я попытаться предотвратить его?
Ансельм потерся носом о рукав – в кухонном тепле у него начинался насморк.
– В принципе да, – согласился он. – Но это будет зависеть от множества других вещей – не рискуете ли вы при этом сами и каковы другие ваши обязательства? Кроме того, насколько велика вероятность успеха?
– Ни малейшего представления не имею. Ни о чем из того, что вы упомянули. За исключением обязательств, разумеется – я имею в виду Джейми. Но он – один из тех, кому может быть причинен вред.
Ансельм отломил кусок исходящей паром булки и протянул мне. Я не обратила на это никакого внимания, уставившись в кубок с элем.
– Те двое, кого я убила, – произнесла я. – Каждый из них мог бы иметь детей, не убей я их. Они могли бы… – я беспомощно качнула кубок, – кто знает, что они могли бы совершить? Я могла повлиять на будущее… да нет, я действительно повлияла на будущее! И не знаю, как именно, и это меня очень сильно пугает.
– Гм, – задумчиво промычал Ансельм и сделал жест проходившему мимо монаху. Тот подошел к нам с новой порцией выпечки и элем и молча наполнил кубки. – Вы отняли жизнь, но ведь вы и сохраняли жизни. Сколько больных, которых вы исцелили, умерли бы без вашего вмешательства? Это тоже влияет на будущее. Что, если человек, которого вы спасли, совершит величайшее злодеяние? Будет это вашей виной? Должны ли вы были в этом случае дать ему умереть? Разумеется, нет. – Чтобы подчеркнуть свои слова, он пристукнул оловянной кружкой по столу. – Вы говорите, что боитесь предпринимать какие-либо действия из опасения повлиять на будущее. Это нелогично, мадам. Действия любого человека влияют на будущее. Если бы вы оставались в своем времени, ваши действия все равно влияли бы на то, что должно случиться дальше, точно так же, как и сейчас. У вас все равно имеются обязательства, которые имелись бы и там – которые имеются у любого человека в любое время. Единственное отличие в том, что вы более точно можете понять, какой эффект окажут ваши действия – но опять же, можете и не понять. – Он покачал головой, глядя куда-то вдаль. – Пути Господни неисповедимы, и нет сомнений, что на это есть важная причина. Вы правы, mа chere, законы церкви создавались без учета ситуаций, похожих на вашу, и потому у вас нет других наставников, кроме вашей совести и руки Божьей. Я не могу сказать вам, что вы должны делать, а чего – не должны.
– У вас есть свобода выбора, но она есть у всех в этом мире. И история, считаю я, это накопление поступков. Некоторые индивидуумы выбраны Господом, чтобы влиять на судьбы остальных. Возможно, вы – одна из них. Возможно, нет. Я не знаю, зачем вы здесь. Вы тоже не знаете. Скорее всего, мы никогда об этом и не узнаем. – Он комично закатил глаза к потолку. – Иногда я даже не знаю, зачем я сам здесь!
Я засмеялась, и он улыбнулся в ответ, а потом с напряженным видом перегнулся ко мне через грубые доски стола.
– Ваше знание о будущем – это инструмент, данный вам. Так потерпевший кораблекрушение может найти нож или рыболовную леску. И нет ничего аморального в том, чтобы воспользоваться этим, до тех пор, пока вы будете делать это в соответствии с законами Божьими, стараясь изо всех сил. – Он помолчал, глубоко вдохнул, а потом шумно выдохнул и улыбнулся. – И это, mа chere madame, все, что я могу вам сказать. Не больше, чем могу сказать любой встревоженной душе, пришедшей ко мне за советом: доверьтесь Господу и молитесь, чтобы Он наставил вас. – Ансельм подвинул ко мне блюдо с выпечкой. – Но, что бы вы ни делали, вам потребуются для этого силы. Поэтому примите последний совет: когда сомневаетесь – ешьте.
Вечером я зашла в комнату Джейми. Он спал, положив голову на руки. На подносе добродетельно стояла пустая миска из-под супа, а рядом – нетронутая тарелка с хлебом и мясом. Я перевела взгляд с невинного спящего лица на тарелку и обратно, потрогала хлеб. На нем остался отпечаток пальца. Свежий. Я решила не будить его и пошла на поиски брата Роджера. Тот был в кладовой.
– Он ел хлеб и мясо? – требовательно спросила я без вступления.
Брат Роджер улыбнулся.
– Да.
– Удержал?
– Нет.
Я прищурилась.
– Надеюсь, вы не убирали за ним?
Он развеселился, круглые щеки порозовели.
– Разве б я осмелился? Нет, он принял меры предосторожности и поставил наготове таз для умывания.
– Чертов хитрющий шотландец! – захохотала я против воли, вернулась к нему в комнату и поцеловала его в лоб. Он пошевелился, но не проснулся. Вспомнив совет отца Ансельма, я забрала тарелку со свежим хлебом и мясом в свою комнату, чтобы поужинать.
Решив, что следует дать Джейми время прийти в себя после несварения желудка и восстановить уязвленное самолюбие, на следующее утро я осталась в комнате, читая трактаты о травах, которые дал мне брат Эмброуз. После завтрака я пошла проверить своего непокорного пациента, но в комнате вместо Джейми обнаружила Муртага. Он сидел на табурете со смущенным лицом, прислонившись головой к стене.
