Текст книги "Развод по-французски"
Автор книги: Диана Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Может быть, просто искали спрятанные драгоценности, – робко заметила я, чувствуя свою незавидную роль в этом происшествии.
Столик, супница, блюдо – вот почти все. Правда, потом мы обнаружили пропажу прелестного рисунка Клода, который висел в дамской комнате. Папки с бумагами миссис Пейс, помеченные 1940-1952 годами, были вытащены из ящика и валялись на столе. Кладя их обратно, я обратила внимание, что нет папки за 1950 год.
– А что было в пятидесятом? – спросила я миссис Пейс, поскольку мы с ней еще не дошли до этого года.
– Так, пустяки. Всякие партийные дела. Меня тогда назначили казначеем компартии. Боже, как мне жаль моего фаянса, слышишь, Роберт? Ужасно переживаю.
Смешно сказать, но я тоже переживала, как будто ограбили и нас. Я тоже возмущалась непрошеным вторжением «гостей». Оно было частью накатившегося на меня потока потерь, который образовался из неясных источников жизни.
Мне сразу припомнилось, что в бумаги миссис Пейс хотел заглянуть Клив Рандольф. Впрочем, какая связь между ограблением и Рандольфом?
Теряясь в догадках, я помчалась домой приготовиться к поездке в «Евро-Дисней». Когда я надевала на Женни пальто, раздался телефонный звонок. Это был торговец антиквариатом с Блошиного рынка. Да, супница у него. Возможно, не та самая, за которой я охотилась, но очень похожая. Может быть, я назначу день, когда приду ее посмотреть? Я сказала, что скоро позвоню и приеду.
35
Не известно, кто определил курс нашей жизни, но он исключил все вероятные пути и оставил один – тот, которым мы идем.
Пруст. «В поисках утраченного времени»
Здесь я должна приостановить свой рассказ, чтобы найти верную дорогу посреди событий нескольких последующих дней. Эти события изменят нашу жизнь и нас самих. Я, разумеется, знаю, что каждое явление влияет на другие, идущие за ним, так что можно говорить о последовательности происходящих событий. Но «катастрофы сами ставят вещи на свои места», говорил Гюго. Жаль, что мы не прислушались к классику. Тогда нам, может быть, удалось бы избежать катастрофы.
Итак, мы собирались в «Евро-Диснейленд». Марджив и я брали Женни, а Сюзанна – Поля-Луи и Мари-Одиль, детей Шарлотты. Рокси тоже хотела ехать, но в последнюю минуту сказала, что ей нездоровится.
Мы с Марджив были воплощением внимания и заботы. «Может быть, пришло время?»
Нет, слабым голосом отвечала Рокси, на схватки не похоже, но все равно ей трудно вышагивать километры по парку, да еще в такую погоду. Уже в поезде мы с Марджив перекинулись несколькими словами и решили, что Рокси просто захотелось побыть одной, без нас и без Женни.
Я не одобряла поездки. Не могу представить себе, зачем европейцы ходят в «Евро-Дисней», не говоря уж об американцах, у которых есть свой собственный увеселительный парк в Калифорнии, если вдруг им захочется его посмотреть. Но мы не горели желанием. Конечно, Честер и Марджив возили нас туда, когда мы были детьми, и нам все безумно там нравилось.
Добираться до «Евро Диснея» надо поездом, около сорока минут на восток от Парижа. Поскольку Женни не вырастала на мультяшках о мышонке Микки и утенке Дональде, она не знала, какие чудеса ожидают ее там. Она все-таки французский ребенок, а не американский. В детском садике она и подцепила всякие словечки и восклицания вроде «о-ля-ля!», так как Рокси говорила с ней только по-английски. Она знала, что сегодня они едут на экскурсию, и радовалась, что с ними будет другая бабушка и ее двоюродные братик и сестренка.
– Как красиво! – вежливо произнесла Сюзанна, когда мы подошли к розовеньким домикам, выстроенным к приближающемуся Рождеству вдоль дорожек парка с цветущими рододендронами.
По углам окошек был искусно распылен снежок. С чувством стыда и раздражения я ожидала увидеть ряд картонных игрушечных замков, воплощающих американскую мечту о былом величии Старого Света. Каково же было мое удивление, когда передо мной выросло красивое, похожее на свадебный пирог здание с викторианскими арками и радужным стеклом в окнах. В нем было что-то знакомое, американское. Мое намерение возмутиться и извиниться за то, что моя страна выставила такую безвкусицу, улетучилось.
– Смотри, похоже на «Дель Коронадо», отель в Сан-Диего, правда? – сказала Марджив. – Эта гостиница построена по типу одного из наших калифорнийских отелей, – обратилась она к Сюзанне.
– Да, очень похоже на Калифорнию, – отвечала та. – Правда, я видела только Санта-Барбару. А эта гостиница действительно прелестна, только готовят здесь, говорят, неважно.
Теперь я стараюсь припомнить, что мы делали целый час до того, как произошло это странное событие. Нам было хорошо и весело в этой идеализированной Америке. Мне было приятно очутиться снова дома, в Америке, очищенной от всего современного, где видна ее первоначальная суть: домики с переливчатыми стеклами в окнах и разукрашенными, точно пряники, крылечками, безобидные, похожие на детишек, крольчата и мышата, веселые карлики, сказки со счастливым концом, Санта-Клаусы и мужественные ковбои, конские привязи, пыхтящие паровозики. Казалось бы, давно пора забыть примитивное прошлое, но ты против воли поддаешься очарованию мира, где не было жевательных резинок и оружия массового поражения.
Мы сели в игрушечный поезд, который повез нас на Запад, в Сьерра-Неваду, мимо озера, похожего на Тахо. Для нас тут не было ничего экзотического, но Сюзанна то и дело негромко восклицала: «Как красиво!», а Женни заливалась от души, увидев полуголых девиц в дансинг-холле и мужиков-злодеев. Потом мы зашли во Дворец Спящей красавицы – la Belle au Bois Dormant, объяснила Сюзанна детям. Мы сфотографировали друг друга и потом поплыли к пиратам.
Во время этого дурацкого плавания лодка качалась, как мой французский мир, и я прижималась к Женни, визжащей от страха при виде страшных рож головорезов и почти настоящих крокодилов.
Я понимала, что моя любовь к Эдгару была как эта забавная прогулка по игрушечной Америке, была не в самом деле, а понарошку. Но есть и разница – когда мы выйдем из «Евро-Диснея», то останемся такими, какими были до него. А я никогда не буду прежней после месяцев, проведенных с Эдгаром в придуманном Париже. Я непоправимо изменилась, хотя не знала в чем. Я вспоминала, чуть не плача, наш последний разговор, потом, собрав силы, хваталась за лучики последней надежды, что наши свидания будут продолжаться. Его слова, что ему надо ехать, были сказаны сразу же после того, как я объявила, что нас «засекли», и между ними нет никакой связи. Он просто уезжал в Загреб, и все. Потом меня снова потянуло ко дну. Эдгар давно собирался сказать, что все кончено, а то, что про нас в это время узнали, – это чистое совпадение. Но как они узнали? По злосчастной сумочке? А сколько стоит «Урсула»? Тот тип с Блошиного рынка – он собирается продать мне супницу миссис Пейс? У меня голова кружилась от качки утлой лодчонки посреди бурного океана и от перепутавшихся мыслей.
Мы стоим среди карибских флибустьеров и смотрим на далекие корабли в голубой дали, и вдруг к нам подходит один из пиратов. Глубоко посаженные свирепые глаза, ухмыляющийся рот, как акулья пасть – брр! Я вздрогнула от неожиданности, когда он дотронулся до меня рукой. Вообще-то участникам диснеевских представлений не положено заговаривать с посетителями, но он заговорил, и это было как в фильме ужасов, когда начинают двигаться глаза портрета.
– А-а, младшая сестренка! Счастливый случай.
Кто это – одноногий Джон Сильвер? Веселый Роджер? Через секунду я узнала черты мужа Магды Тельман, юриста. Он улыбнулся Сюзанне и Марджив.
– Это моя мама и... – Я запнулась, вспомнив его пьяную необузданность. Сейчас он был вежлив и спокоен, но я подумала: стоит ли говорить, кто Сюзанна, кто Женни и другие дети? Собственно, это была не мысль, а что-то мимолетное и опасливое.
Странно, что он здесь, одетый в просторную белую рубашку навыпуск, похожую на пиратскую блузу. Во всяком случае, он имел отношение к парку.
– Я так рад видеть ее, – почти весело обратился он к Сюзанне и Марджив. – Хочу, чтобы она помогла мне в одном деле. А пока ее не будет, дамы, я покажу вам кое-что интересное.
Дамы были смущены и смотрели на меня, чтобы я подтвердила, что знаю этого мужчину.
– Все в порядке, – начала я. – Мы вот собираемся в Страну будущего или как она там называется.
– Пожалуйста, – сказал он, крепко схватив меня за руку, и отвел в сторону. – Мне нужно, чтобы вы подкатили сюда мою машину. – Поверьте, у меня веская причина, но сейчас нет времени объяснять. Я скажу, где она стоит. Вы окажете мне большую услугу.
Я так привыкла быть на побегушках, что у меня чуть не сорвалось с языка «ладно!», но я почему-то заколебалась и ответила: «Извините, не могу». Он еще крепче сжал мою руку. Я видела, что он нервничает. На лбу у него выступил пот, хотя было довольно холодно, а он был без пальто. Свободной рукой он пошарил в кармане брюк и вытащил бумажник. Потом отпустил меня, достал оттуда свою фотокарточку, вставленную в пластиковую рамку с какой-то надписью, и сунул ее мне в руку.
– Когда подкатите машину, можете пригласить своих знакомых на хороший обед в гостинице «Диснейленд» за мой счет. И вообще с этой штукой где угодно вход бесплатный.
Я молчала, он снова схватил меня за руку.
– Значит, так... Белый «опель», взят напрокат, стоит у западной ограды. Номер я не помню. Если там несколько таких, придется попробовать ключом. Садитесь на парковый поезд тут же, в Стране фантазии... Впрочем, нет, дойти быстрее. Прямо вдоль путей. Вот ключи.
– Да, но... – начала я.
– Пожалуйста! – Что-то в его тоне заставило меня подчиниться. Может быть, даже угроза. И еще – как крепко он сжимал мне руку и смотрел на Женни. Американцы за границей охотнее помогают друг другу, чем дома. Почему бы не помочь и мне? Но с сожалением признаюсь, что окончательно убедил меня бесплатный пропуск на аттракционы.
– Поезжайте по служебной аллее до того места, где я увижу вас из Дворца Спящей красавицы. Мы будем там. У вас это отнимет минут пятнадцать, не больше, а для меня это великое дело. За ваших не беспокойтесь. Я проведу их по всему дворцу.
– Изабелла, ты куда? – воскликнула Марджив.
– Вернусь через несколько минут. Познакомьтесь с мистером Тельманом, – сказала я и пошла по периметру парка туда, куда сказал он. Мне было не по себе.
Я шла уже больше пятнадцати минут – сквозь сосновую рощу и заросли шалфея. Мне казалось, как будто я в Калифорнии, на ногах у меня семимильные сапоги и одним шагом я перемахиваю огромное расстояние. Пейзаж каждую минуту менялся. Вот пустыня, усеянная кактусами, и стадо коров-лонгхорнов. Лощина со старым заржавленным джипом внизу. Поднявшись на возвышение, я увидела побеленный сарай из секвойи. Похоже, я у озера Тахо. И наконец, за маленькой деревенской железнодорожной станцией сквозь чащу горного кустарника я различила автостоянку. Я шла минут двадцать, не меньше. Свернула на дорожку – нет, не туда, пошла по другой, проходившей под путями миниатюрной железной дороги, и очутилась среди грузовичков, электрокаров, небольших цистерн со смазкой и огромных уборочных машин. В стороне у ограды одиноко стоял белый «опель». Он был не заперт. У меня было такое ощущение, будто я угоняю чужой автомобиль. Да и как можно себя чувствовать в такой ситуации? С другой стороны, что может случиться среди бела дня в «Евро-Диснее», где тысячи и тысячи посетителей? Объездчики в ковбойских шляпах смотрели, как я сажусь и завожу машину. Все они были французы, в парке и работали в основном французы, но в стетсоновских шляпах и ковбойских сапогах они были похожи на американцев. Я едва успела подъехать к служебной аллее, как у выезда появился «плимут» с надписью «шериф» на дверце и из него выскочили французские полицейские с пистолетами в руках.
Подняв руки, я вылезла из машины. Кто из американских кинозрителей не знает, что надо делать именно так? У нас тоже были зрители. Сверху, с эстакады, на нас смотрели десятки пассажиров поезда. Они, наверное, подумали, что мы участники живой картины из американской жизни.
Жандармы поставили «опель» на прежнее место, а меня заставили сесть к ним в машину. Стали задавать вопросы. Что я здесь делаю? Чей это «опель»? Где человек, который взял его напрокат? В каких мы с ним отношениях? Теперь я говорила по-французски лучше, чем тогда, когда Рокси резала вены. Во всяком случае, я сумела выдавить из себя несколько слов. Они выслушали, что я говорила о Тельмане, о том, как я познакомилась с ним, о том, что он сейчас с моей матерью и маленькой племянницей, что там еще невысокая француженка-блондинка с ее другой внучкой и внуком.
Выслушать-то они выслушали, но вот поверили ли они мне? Так или иначе, меня не отпустили.
36
Причудливая связь событий! Как это все произошло? Почему вышло так, а не иначе?
Бомарше. «Женитьба Фигаро»
Трудно, как в плохо смонтированном фильме, проследить цепочку дальнейших событий – так быстро и нелогично они разворачивались, так плохо я разбирала отрывистые фразы, которыми перебрасывались французские полицейские. И все-таки по их озабоченным взглядам и по той поспешности, с какой они выскакивали из машин, вытаскивали пистолеты, переговаривались по рации, я поняла, что случилось что-то очень серьезное. Мы двигались по служебной аллее, по которой Тельман просил пригнать свой «опель». За нами шли еще два полицейских автомобиля, а пара машин затаилась в глубине декоративного ландшафта. Мы подъезжали к Стране фантазии, где у входа нас встречали искусно подстриженные деревья. Над ними, точно сахарные головки, высились розоватые и голубые башенки замка. На большинстве посетителей были желтые накидки с изображением Микки-Мауса, купленные в сувенирных лавках из-за приближающегося дождя. Сверху уже упало несколько капель. Я не увидела ни Марджив, ни Женни, ни самого Тельмана.
– Думаю, они в башне, – сказала я жандармам. – Они шли туда, когда я уходила.
– При нем есть пистолет?
– Пистолет? Я не видела никакого пистолета, – ответила я. – Je n'ai pas vu[164]... пистолет. – Как по-французски «пистолет»?
Я искренне надеялась, что у Тельмана нет пистолета. Я знала, как он несдержан, но только сейчас, задним числом, подумала, что он не в своем уме. Его железная хватка, пот на лбу... А теперь у него в руках Женни. Как я могла послушаться его и уйти, бросив бедную девочку? И Сюзанна с Марджив тоже у этого психа. Жандармы сидели мрачные.
Постепенно я начала понимать кое-что из разговоров. Он – американец, он хотел убить свою жену, но ему это не удалось. Она уползла к соседям и рассказала им, что муж сошел с ума и у него пистолет. Вероятно, она умрет, скорее всего так и будет. То есть он – форменный убийца. Жандармы смотрели, как я реагирую на их разговор. Ты что, его подружка или вы в сговоре? Американец, помешался на пистолете. Стрелял в жену, но она жива. Пока жива. «Ты его petite amie[165]?»
– Покричишь ему, своему парню, – сказали мне, но из машины не выпустили. Мне показалось, что я вижу горящие злобой глаза Тельмана в одном из окошек башни, но это мог быть и другой пират.
Полиция окружила башню и оттеснила народ в желтых накидках, говоря, что «Пираты» закрываются и можно посмотреть «Полет Питера Пэна».
Один из полицейских снова стал задавать мне вопросы. Говорил он по-английски, но с сильным акцентом.
– Он американец? И говорит по-английски? А по-французски? Те дамы говорят по-французски?
И я снова объясняла, кто они такие, но кто такой Тельман, разве объяснишь? Бывший муж любовницы бывшего мужа моей сестры? Неужели он действительно хотел убить Магду? Это моя мать, говорила я, и свекровь моей сестры, моя трехлетняя племянница и еще двое детей. Как они там, не очень напуганы? Может быть, они вовсе не там? Господи, только бы он ничего им не сделал! Даже если он стрелял в Магду, зачем ему причинять вред детям?
Потом мне показалось, что я слышу плач Женни. Я гнала от себя дурные мысли, старалась ни о чем не думать, но надо было решать, что делать. Вдобавок ужасно хотелось писать. Видно, от страха. От страха и оттого, как медленно и томительно тянется время. Казалось, будто мы сидим уже несколько часов. Должно же что-нибудь случиться, но ничего не случалось.
– Можно я поговорю с мамой? – спросила я.
– Allez-y[166], – сказал жандарм, выталкивая меня из машины. – Стой там, ближе не подходи. Мегафон я дам.
Они стали возиться с большим мегафоном на длинном проводе, потом поднесли его ко мне. Я откашлялась, и кашель эхом отозвался между башенками Дворца Спящей красавицы.
– Марджив! – позвала я, и мой голос прогремел у меня в ушах. Никто не отвечал. Может, ее и нет там?
– Encore[167], – сказал кто-то.
Я позвала ее снова, и снова никто не ответил. Меня опять посадили в машину.
И вот я снова сижу в полицейском «рено» у начала служебной аллеи. Рядом со мной молодой жандарм. Я вся напряжена от назойливых вопросов. Что они – ждут, не понадоблюсь ли я им? Думают, что я тоже замешана? Почему мне не разрешают подойти поближе, где стоят полицейские в касках и бронежилетах? Сами по себе они не производят страшного впечатления. Французских полицейских часто снаряжают так даже при небольших беспорядках на бульваре Сен-Жермен. Теперь, конечно, другое дело. Вся обстановка говорит о чрезвычайном происшествии, о серьезном преступлении. Потом начинают приезжать люди в гражданском – похоже, американцы. Они без оружия, без охраны. Кто-то из них кричит в крохотное сказочное окошко с поперечной перекладиной посередине: «Эй, Дуг! Все в порядке, парень! Выходи на переговоры!» Отчетливо слышу плач, может быть, это Женни.
Желтые накидки возвращались с Летающей лодки и вставали полукругом за полицейским оцеплением. Привели собак, немецких овчарок. Толпа почтительно расступилась, пропуская животных и их проводников. Собаки тоже смотрели на башню.
– Эй, Дуг! Бросай это дело, выходи! Стрелять не будут!
– Выпусти ребенка, Дуг! К чему тебе лишние неприятности? И женщин выпускай!
– У нас тут молодая женщина, Дуг! – Это обо мне?
Полицейские переговаривались с приехавшими американцами. Я посмотрела на часы. Одиннадцать утра.
Двенадцать... Час дня... В половине второго, вконец измучившись, я сказала сидящему рядом молодому жандарму, что мне нужно в туалет. Он вышел из машины и вскоре вернулся с женщиной-полицейским. Из этого я заключила, что меня взяли под арест и одну никуда не отпустят. Не напугают, я ни в чем не виновата, кроме того, у меня есть высокопоставленные друзья и покровители – разве не так? Странная вещь: арест придает тебе чувство собственной значимости. От Дуга Тельмана по-прежнему не было ни единого знака. И все так же топтались полицейские и толпа вокруг. По правде говоря, я не очень волновалась за Марджив и остальных. Невероятно, чтобы он нанес им вред, слишком похоже на придуманную драму под стать месту игры. Когда у человека болит сердце, он не замечает, что происходит вокруг.
Молодая женщина не знала, где поблизости туалет. Мы пошли к невысокому строению в конце служебной аллеи.
– Ты говоришь по-английски? – спросила я.
– Очень плохо, – ответила она.
– Что они думают – мои на самом деле в опасности? Я имею в виду мать и маленькую Женни. Зачем ему их трогать? Он их даже не видел до сегодняшнего дня. – Я сказала это и тут же подумала, что он может мстить Сюзанне, матери своего смертельного врага. Моя спутница пожала плечами.
Наконец мы нашли туалет. Когда женщина рядом, в соседней кабинке, служебные строгости с нее как рукой снимаются.
– Commet tu t'appelles, toi?[168] – спросила я. Это были первые слова, которые Ив сказал мне, и фраза, как гвоздь, засела у меня в голове. Конечно, таким тоном не обратишься к министру, но к женщине примерно твоего возраста? Моя спутница немного удивилась, потом улыбнулась.
– Je m'appelle Huguette, moi, – сказала она. – Toi?[169]
Мы вернулись к месту действия, прошли сквозь толпу зевак в желтых накидках. «Заложника захватили», – сказала какая-то американка.
– Moi, je suis Jsabel[170].
Она подвела меня к машине.
– Можно я постою здесь? – Она отрицательно мотнула головой. На площадку прикатили какую-то машину, похожую на механического партнера в теннисе.
Прошел еще час. Полицейские – они точно знают, что он там? Во всяком случае, они не спускали глаз с Château de la Belle au Bois Dormant. Мы сидели и ждали, ждали... Ничего не происходило. Когда меня отпустят? Чтобы убить время, я рассказала Южетте о Блошином рынке, о фотографии супницы и о краже в квартире миссис Пейс. К моему удивлению, она что-то записала.
Потом к нам подошел пожилой полицейский и с ним американец в фирменной евро-диснеевской одежде.
– Мадемуазель, вы можете нам что-нибудь рассказать? – спросил американец.
Первый раз у меня спросили, что я знаю. Я стала рассказывать по-английски, а служащий-американец переводил французам. Я сказала, что мистер Тельман попросил меня пригнать его машину, и когда я ее пригнала, полиция меня остановила. Остальное они знали.
– Он там, – сказал служащий. – Его видели. Но не известно, есть ли там кто-нибудь еще. Он не выдвигает никаких требований. Вообще не отвечает.
– Там моя мать и еще одна женщина. И с ними трое детей.
– Надо думать, очутились в положении заложников.
– Я что, под арестом? – спросила я.
– На данный момент – нет. Нам нужно выяснить вашу роль в происшествии, – сказал пожилой жандарм на безукоризненном английском.
– Нет у меня никакой роли, – возмутилась я. – Неужели не видно?
– Mais non. Американцев вообще не поймешь из-за их улыбок, – сказала мне Южетта. – Они маскируются улыбками. И не называют своей фамилии. Только и говорят: «Зови меня Мэрилин». Это нечестно.
По мне же, наоборот, трудно понять французов и всю устроенную ими заваруху. Тем не менее я была по-настоящему встревожена.
Я сидела в замкнутой неподвижной коробке полицейского автомобиля, гадала, что будет дальше, и вспомнила, как однажды Эдгар сказал: «Американцы вечно воображают, что все обернется к лучшему». Это верно или нет?
«Я часто спрашиваю себя, откуда у вас это? Ни протестантизм, ни история вообще не дают к этому повода». Французы зациклились на протестантизме. Считают, будто именно протестантизм формирует мировоззрение, тогда как мне он абсолютно безразличен. Кто из нас прав?
«Ваши отцы-основатели убедительно говорили о надежде на будущее и готовности создавать условия общественного развития, которые дадут наилучшие результаты. Но потом надежда постепенно выродилась в чистую веру. У вас это, кажется, называется силой позитивного мышления, – говорил Эдгар. – Французы, естественно, не заблуждаются насчет благополучного исхода дел».
Какой исход будет у сегодняшней ситуации? Неужели этот маньяк-юрист решится что-нибудь сделать Марджив, Сюзанне и троим маленьким детям? Будучи американкой, я, наперекор Эдгару, думала: да, решится. Перед глазами поплыли кадры вечерней телехроники о взятии заложников, о стрельбе из проезжающих автомобилей и квартирных грабежах. И все кончалось тем, что бандитов полиция либо расстреливала, либо взрывала в их собственных машинах. При этом часто страдали и заложники. Нет, это французов не трогают происшествия.
От долгого сидения у меня сводило ноги. Я была совершенно измучена. Мне казалось, что полицейские действуют слишком медленно, почти безразлично. Можно было подумать, что сейчас они разобьют лагерь под стенами башни и улягутся отдыхать.
Нескончаемо тянулись минуты и часы. В конце концов мои мысли оторвались от беспорядочного настоящего и устремились в ясное и понятное будущее. Я еду в Боснию или по крайней мере в Загреб, еду с Эдгаром или в составе группы, сопровождающей гуманитарную помощь. Почему бы и нет? Я умею водить грузовик. Я могу быть помощником Эдгара, секретарем делегации, репортером, могу снять документальный фильм. Пока я занята полезным делом, улягутся неприятности и все станет на свои привычные места. Ясность перспективы успокаивала.
Картины воображаемого будущего были такие же четкие, как и прошлое, выплывающее из памяти: я, оторванная от своих и от того, что было моей страной, на ничейной земле, захваченная вихрем событий, и мои приключения начинаются сейчас и здесь, в «Евро-Диснее». Я буду спать с «врачами без границ» или посланниками боснийских мусульман. Буду вести дневник или писать под чью-нибудь диктовку. Буду помогать бедным женщинам в платках, надвинутых на глаза. Буду искать, куда пристроить брошенных или оставшихся без родителей детей. У человека должно быть мужество и ответственность, Эдгар прав. Надеюсь, у меня хватит и того и другого.
Прошло еще сорок пять томительных, тягучих минут. Вдруг из окна что-то вылетело и шлепнулось у ног полицейского инспектора. Проводники осторожно подвели собак, те обнюхали предмет.
– Это сумочка моей матери! – крикнула я Южетте, сидящей рядом со мной. Она быстро вылезла из машины и пошла сказать остальным. Полицейские потрошили сумочку, с ухмылкой вытаскивая оттуда надушенные платочки и пакетики с салфетками.
Наконец им попалась записка, написанная рукой Марджив: «Мы выходим, не стреляйте». Новость прошла по цепочке стражей порядка и достигла толпы туристов за полицейским кордоном. Там начали выкрикивать, что дети выходят. Женщины, которых он держал, должны были обеспечить ему свободный выход – но куда? Полицейские обменялись довольными взглядами. Хоть одна опасность миновала, дети целы и невредимы, начался диалог с похитителем, это уже хороший знак.
Выброшенная сумочка заставила меня со всей очевидностью осознать, в какую беду попала Марджив. Я представила, как Тельман вырывает из ее дрожащих пальцев записку или она сама отдает клочок бумаги, чтобы он положил его в сумочку. Но Марджив всегда отличалась завидным самообладанием, она не из тех, что распускают нюни. Сюзанна тоже не подведет. Обе будут заняты детьми. Во мне росла уверенность, что все кончится благополучно.
– Трудно предположить, что он сделает, – сказал пожилой жандарм представителям парка. – Он должен выйти сам. Надо убедить его, что мы его не тронем. Но пусть сначала выпустит женщин.
– Он, наверное, захочет уехать в Алжир или Ирак.
– Пусть дети выходят! Мы готовы! – протрубил голос в мегафоне.
Через некоторое время отворилась скособоченная дверь у основания башни Спящей красавицы и оттуда появился серьезный Поль-Луи, ведя за руки Мари-Одиль и Женни. Полицейские тем не менее держали дверь на прицеле. Поль-Луи заморгал, увидев полицейских и толпу, потом выпрямился. Молодец мальчишка! Мари-Одиль и Женни, казалось, были почти не обеспокоены тем, что происходит. Их быстро окружили полицейские и служители, и я потеряла их из виду.
– Можно я поговорю с племянницей? – спросила я свою охранницу Южетту. – Я ее тетя. Она обрадуется, увидев близкого человека.
– Хорошо, пошли, – согласилась она и открыла дверцу машины, как кавалер даме.
Женни сразу же подбежала ко мне и залопотала на своем по-детски непонятном французском.
– Что она говорит? – спрашивали полицейские. Я сказала, что не понимаю ее.
– Мальчишка говорит, что они не обедали, – вставила Южетта.
Я тоже, мелькнуло у меня в голове. Я взялась покормить их.
– Да-да, уведите их отсюда, – сказал американец, очевидно выступавший от имени соотечественников – служителей парка. Время от времени они выкрикивали: «Эй, Дуг!», но Дуг не отзывался.
И вот я с детьми в ресторане, уплетаем миккибургеры, запивая их шоколадным коктейлем. Через некоторое время без предупреждения из башни выходят Марджив и Сюзанна. Несмотря на часы, проведенные в плену, обе пытаются сохранять спокойствие. Они подтвердили, что я не соучастница похитителя, что Тельман просто убедил меня пригнать его автомобиль. Заступает на дежурство новая смена полицейских, а прежние завалились в ресторан, где сидим мы с Южеттой и дети, и тоже заказывают миккибургеры.
– Он так и не сказал, почему держит нас, – словоохотливо объясняла Марджив полицейским. – Мы решили, что он совершил какое-то преступление. Он все хотел, чтобы Сюзанна подсказала, куда ему скрыться. Нет, он нас и пальцем не тронул. Правда, у него был пистолет, и мы ничего не могли сделать. – Она оживилась, рассказывая о своем приключении.
Марджив и Сюзанна пришли в ужас узнав, что Тельман сделал с Магдой. Я пристально вглядывалась в Сюзанну, стараясь угадать, что она чувствует в глубине души, но читала на ее лице удивление, и только.
Мне очень хотелось посмотреть, чем кончится разыгравшаяся драма, и в то же время было ясно, что кто-то должен отвезти детей домой. К счастью, если можно так сказать, Сюзанна и Марджив, ощутив прилив энергии после перенесенного тяжелого испытания, решили сами ехать в Париж с детьми. До чего же мимолетна земная слава! Только что обе были главными действующими лицами захватывающей дух драмы, и на тебе – ни служебного лимузина до Парижа, ни полицейского эскорта, ничего. Только поездка на экскурсионном поезде в сопровождении человека в форме и остановленное им такси у главного входа, которое довезет бывших звезд-заложников до железнодорожной станции. Жизнь капризна, она то возносит вас на вершину, то равнодушно поворачивается спиной, как поворачивается через пятнадцать минут спящий в знаменитом хэппенинге Энди Уорхола. Я проводила их до таксомотора и вернулась вместе с полицейским к месту происшествия. Мне хотелось дождаться развязки. В парке зажигались огни, уже заиграли оркестры, повсюду разливалось праздничное настроение. Люди шли в рестораны выпить и закусить.
Когда мы с полицейским добрались до Дворца Спящей красавицы, оказалось, что Тельман сдался. Он сидел на земле возле самой башни, окруженный полицейскими и служителями парка. Он сидел согнувшись и казался ниже ростом, из-за отросшей щетины его лицо приобрело землистый оттенок, рубашка спереди была влажная – он плакал. Он даже не посмотрел на меня. Кто-то накинул ему куртку на плечи. Между полицейскими и диснеевцами разгорелся спор, потом последние отошли с сердитыми восклицаниями. Тельмана усадили в «рено», где так долго просидела я, и машина уехала. Полиция потеряла ко мне всякий интерес. Я постояла еще немного и под грохот оркестров пошла пешком к выходу, увертываясь от мужиков в львиных шкурах. К этому времени Сюзанна в Париже уже узнает о смерти младшего сына. Я пока ничего не знала.
37
Мы уехали из дома в половине девятого утра. Рокси, предвкушая спокойный день, не спеша одевалась. Убедившись, что схваток не предвидится, и радуясь возможности побыть одной, она решила полакомиться горячим шоколадом в «Погребке надежды». Она надела пальто и сошла вниз. Еще на лестнице она услышала голоса на первом этаже. Коридор в подъезде был забит жандармами. Женщина в форме, странным образом похожая на нянечку в больничной палате, успокаивала рыдающую мадам Флориан. Дверь в подсобку под лестницей была открыта – к ней придвинули мусорную урну. Рокси заглянула внутрь и увидела две неподвижно торчащие ноги.
