Текст книги "Семь цитаделей (СИ)"

Автор книги: Диана Удовиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Глава 5

…Старый, полуразвалившийся дом, покосившиеся стены которого вот-вот рухнут. Из распахнутых по случаю теплой погоды грязных окон, на которых мотаются невыразительные тряпки, когда-то бывшие тюлем, вырывается вдохновенный мат и шум пьяной ссоры. Маленький дворик захламлен мусором, легкий ветер перекатывает по земле пустые пластиковые бутылки и с шуршанием носит пакеты из-под дешевых чипсов. Из-за шаткого гнилого забора деликатно, будто понимая, что находится в совершенно неприличном месте, погавкивает крупный, но очень худой черный пес. Просто не верилось, что эти трущобы находятся в Сочи, не так Макс представлял себе это место.

– Не гавкай, я не никого трону, – сказал он собаке, входя в висящую на одной петле калитку.

– Да чего уж там, толку-то лаять. Все равно не услышат… – тоскливо протянул пес и, усевшись, принялся яростно чесать за ухом.

Хозяева на появление Макса во дворе никак не отреагировали, на полуразрушенном крыльце никто не появился. Он присел возле пса и погладил костлявую спину:

– Ты чего худой-то такой?

– Так не кормят! – уныло отвечал тот. – Как напьются, так и забудут про меня. А напиваются каждый день, почитай. Эх, жизнь собачья! Кабы с цепи кто спустил!

– А что ты тогда сделаешь? – поинтересовался Макс.

– Я бы в порт ушел. Меня сосед хотел забрать туда, проходную охранять. Там собакам кормежка полагается, они в порту знаешь какие жирные! А эти меня не отдали. Ни себе, ни людям, ни собакам опять же.

Пес тяжело вздохнул.

– А ты чего сюда? Вроде, на них не похож. Заблудился, что ли?

– Я мальчика ищу. Ему двенадцать лет. Живет здесь такой?

– О-хо-хо, – пробормотал пес, – Живет. Только разве это жизнь? Мать с ним не лучше, чем со мной, обращается. Наведет пьяни полный дом, а Ромке деваться некуда. Бьют его, обижают. Поменьше был – ко мне в будку прятался. Залезет, прижмется, да так и уснет под боком. А утром, когда мать спит с похмелья, в дом идет. Поест, что найдет, и на улицу.

– А сейчас? – спросил Макс, потрясенный услышанным.

– А сейчас подрос, научился пьяни отпор давать. Бедовый он, Ромка, дикий. Его уже и мать боится. Ты его здесь подожди, он к вечеру появится. Он меня и подкармливает. А те не кормят, нет.

Макс посмотрел в печальные собачьи глаза и принял решение.

– Тебя как зовут?

– Бобик, как же еще? Дворовые мы…

– Беги в порт, Бобик.

Макс отыскал на ошейнике, охватывающем тощую шею, пряжку, и, немного повозившись, расстегнул ее.

– Вот уж спасибо так спасибо!

Пес встряхнулся, благодарно повилял свалявшимся хвостом и ринулся за калитку. Макс же, отыскав во дворе деревянный ящик, присел около забора и приготовился к длительному ожиданию. В последнее время он столько перемещался из грани в грань, а также по городам своего мира, что совсем потерял чувство времени. Вот и сейчас не мог сообразить, хотя бы примерно, который час. Судя по удлинившимся теням и по усиливающимся выкрикам из окна избушки, наступал вечер. Некоторое время ничего не происходило. Обитатели дома не обращали на Макса никакого внимания. Только один раз на крыльцо вышел неопределенного возраста мужик в пузырящихся на коленях тренировочных штанах и мятом пиджаке явно с чужого плеча, посмотрел на гостя мутными, налитыми кровью глазами и невнятно спросил:

– Самогонку будешь?

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Макс.

Мужик икнул, еще с минуту бессмысленно таращился на него, затем перекрестился и резюмировал:

– Примерещится же такое… – и скрылся в доме.

Больше Макса никто не тревожил, и он не сводил глаз с улицы за забором, боясь пропустить появление Ромки. Наконец, покосившаяся калитка заскрипела, пропуская во двор черноволосого мальчишку, в котором Макс тут же узнал сына Эдика. Парень был точной копией отца: то же порочно-прекрасное лицо падшего ангела, те же смоляные кудри, изящная завершенность движений, горделивая осанка. Удивительно было наблюдать какую-то благородную уверенность в каждом жесте ребенка, которого никто и никогда не воспитывал. И в то же время в мальчике чувствовался зверь, дикарь, настороженный и агрессивный, каждую секунду своей жизни ожидающий подвоха. Больше всего Ромка напоминал молодого волка – красивого, сильного и смертельно опасного. "Жаль, что он не видел своего сына", – вдруг подумал Макс об Эдике, – "Это же его точная копия!" Только в Эдике чувствовалась томная изнеженность, привычка к комфорту, спокойная уверенность человека, которого в детстве любили и баловали, а сын его привык полагаться только на себя, не верил никому, кроме, пожалуй, дворового пса, в будке которого он прятался, пока не вырос.

Заметив Макса, поднявшегося со своего ящика, Ромка медленно подошел поближе и остановился в паре шагов.

– Привет, Ром, – сказал Макс, который давно уже понял, что обсуждать Ромкино предполагаемое путешествие во Вторую грань придется исключительно с самим парнем.

– Ты кто? – хрипловато осведомился тот.

– Я – Макс. У меня к тебе дело есть.

Мальчишка внимательно, исподлобья, осмотрел Макса, постепенно опуская взгляд с ухоженных, достающих до плеч, волос, на модную яркую одежду. Особенно долго Ромка разглядывал злополучный пестрый пояс с платиновым брелоком, в который снова превратился меч. Выражение лица, сначала спокойное, лишь слегка настороженное, вдруг превратилось в злобное и угрожающее.

– Ты из этих, что ли? – с отвращением выплюнул он. – Так передай своим, проституткой не буду!

Макс увидел перед собой острое лезвие опасной бритвы, которым мальчишка принялся демонстративно размахивать чуть ли не около его лица. Сначала он не мог понять, при чем тут проститутки, затем сообразил: красивый парень из неблагополучной семьи, живущий в богатом курортном городе, не понаслышке знакомый с изнанкой жизни Сочи, наверняка не раз становился объектом приставаний извращенцев. И, скорее всего, уже получал предложения от сутенеров, которые были бы рады продавать смазливого паренька богатым туристам. Действуя скорее интуитивно, Макс медленно поднял руки.

– Нет, Рома, ты меня неправильно понял. Я не из этих, у меня девушка есть. Аня. Просто мне надо с тобой поговорить, помощь твоя нужна, понимаешь?

Он говорил, не очень задумываясь о смысле сказанного, стараясь, чтобы его голос звучал мягко и ласково. Главное, чтобы парень перестал нервничать, а то ведь и порезать может.

– Дурью не торгую, – отрезал Ромка, слегка успокаиваясь.

Макс мысленно порадовался за него: очевидно, парень еще не пропащий, не опустился на самое дно жизни. Он борется, не поддается жизненным обстоятельствам, не ломается. Такому чуть помоги, подтолкни его в правильную сторону, дай ощутить под ногами кусочек твердой почвы – и он сам дальше выкарабкается, потому что боец.

– Я тоже дурью не торгую, и не покупаю, – сказал он Ромке. – У меня другое дело, только разговор будет долгим. Сможешь?

– А-а-а, явился, скотина! – раздался визгливый пьяный голос.

На крыльце стояла странного вида женщина. Возраст ее определить было невозможно, с одинаковым успехом ей могло быть и тридцать, и шестьдесят. По обеим сторонам одутловатого от постоянного пьянства лица свисали невыразительные сальные серые космы, под левым глазом наливался багрянцем свежий синяк. Несмотря на теплую погоду, на ней был грязный байковый халат, поверх которого красовалась оранжевая безрукавка вроде тех, какие носят дорожные строители. Когда женщина снова заговорила, стало видно, что во рту у нее не хватает нескольких передних зубов.

– Пришел, сыночек дорогой! – ораторствовала она сейчас, не глядя на сына, а обращаясь, скорее, к Максу. Видимо, ей, как и многим пьющим людям, хотелось как-то оправдаться перед собой за свой образ жизни, и теперь она пыталась пожаловаться хоть на что-нибудь, дабы и окружающим, и ей самой стало очевидно: пьет она не просто так, а с горя. Для этого ей были необходимы зрители, а еще лучше, сочувствующие, и теперь она призывала гостя в свидетели своей несчастной жизни. – Вот, видали, какой уродился? Ни помочь мамке, ни пожалеть! С утра проснусь – нет его. Где сынок? Убежал! Наркоман чертов!

Женщина некоторое время покачалась на крыльце, собирая расползающиеся неверные мысли, затем продолжила:

– Не учится, не работает! Матери грубит! У всех дети как дети, а мне за что такой достался?

Голос ее стал срываться на визг, по щекам покатились пьяные слезы:

– Другие-то уроки делают, стараются, в институты поступают, людьми становятся! А этот? У-у-у, выродок проклятый! Весь в папашу своего! Когда, я тебя спрашиваю, за ум возьмешься? Когда в школу ходить начнешь? Опять твоя училка приходила сегодня! – тут ее лицо выразило задумчивое сомнение. – Или вчера? Да какая разница? Приходила, говорю, училка! Сказала…

Женщина замолчала, очевидно, не в силах вспомнить, что же такое сообщила ей загадочная "училка". В этот момент ее непокорная мысль сделала неожиданный поворот, и она закончила свой монолог совершенно гениальной фразой:

– А вот рожу себе ребеночка, второго, президент мне двести пятьдесят тыщ выплатит! И на хрен ты мне нужен будешь, байстрюк недоделанный!

Макс во время этого страстного словоизвержения наблюдал преимущественно не за женщиной, а за Ромкой. Его поразил взгляд, которым мальчик смотрел на мать: покорный, горький и какой-то смиренный. В нем жалость и презрение смешивались с обреченностью, страдание – с тайной надеждой на то, что мать когда-нибудь станет человеком. Ему так хотелось, чтобы мама пришла в себя, чтобы приготовила завтрак, разбудила поцелуем, отправила в школу. Чтобы пришла на собрание, разговаривала со строгой учительницей, а потом дома проверяла домашнее задание. И чтобы пошла с ним за покупками, долго выбирала, какие джинсы больше подойдут ее ненаглядному мальчику, а потом чтобы они вместе возвращались домой, довольные, веселые, и она бы гордилась своим красивым сыном, а он гордился бы мамой – молодой, веселой, самой лучшей! Он так хотел ею гордиться! Но мама стояла на гнилом крыльце, пьяная, дурно пахнущая, в грязной одежде, и несла что-то о внутренней политике президента, и обижалась на Ромку за то, что он не идеален, и обзывала его грязными словами, и проклинала.

Макс поймал себя на мысли: интересно, а она в самом деле верит в то, что говорит? Пусть где-то в этом пьяном бреду, в уголке своего сознания, угасающего и воспаленного – действительно верит, что ее сын родился плохим? Что он злой и жестокий от рождения, а остальные – где-то там, у счастливых матерей, которым повезло гораздо больше – родились благополучными, добрыми, послушными? Вот так вот все просто! И как же часто взрослые, вполне трезвые и благополучные женщины говорят: "Не повезло мне с ребенком, вот у других…" И еще говорят: "За что меня так бог наказал?" Да уж, бог знал, за что наказывать! За недостаточно внимательное отношение к малышу, к его таким маленьким, детским, но таким важным для него радостям и горестям, за: "отойди, не крутись под ногами, я занята!" За ложь, которую ребенок обязательно запомнит, и уже не будет доверять матери, за жестокость, грубость, за элементарную лень, из-за которой родители так часто прощают чаду несделанные уроки, не желая вникать, объяснять, помогать… "Какой мерой мерите, такой и вам будет отмерено", – подумал Макс, отгоняя от себя некстати пришедшее желание пофилософствовать.

Между тем, на крыльце появился новый участник действа: из вонючей избушки вывалился на свет мужичок, которого Макс уже видел.

– Че, Лен, опять твой придурок не слушается? Ты, пацан, мамку уважать должен! Ты уроки сделал?

От такого неожиданного пассажа Макс слегка обалдел и, не удержавшись, фыркнул, но тут же замолчал, поймав Ромкин взгляд. В нем светилась такая абсолютная ненависть, такое совершенное желание уничтожить, что Макс поежился. Он легонько похлопал парнишку по плечу:

– Может, уйдем отсюда куда-нибудь? Здесь поговорить не дадут.

– Да, пойдем, – сплюнув сквозь зубы, ответил Ромка и первым вышел за калитку.

Молча они прошли через целый квартал, состоящий из стареньких деревянных домов, большинство из которых все же имело более ухоженный вид, чем лачуга Ромкиной матери. Но все равно, это были очень старые избушки. Макс подумал, что скоро их снесут и построят на их месте какую-нибудь фешенебельную гостиницу, или спорткомплекс. В преддверии Олимпиады в Сочи земля здесь подорожала неимоверно. Интересно, куда денутся люди? Им предоставят квартиры? Или выгонят в неизвестность?

– Нам туда, – сказал Ромка, указывая на пыльную дорогу, которая вела куда-то вниз.

Примерно через полчаса пути перед ними раскинулось море, покрытое красноватыми бликами заходящего солнца. Берег был усеян отдыхающими, и Макс подумал было, что место это к серьезному разговору не располагает. Но Ромка уверенно шел вдоль берега, нигде не останавливаясь, и наконец привел его к месту, где ровная прибрежная полоса превращалась в отвесную скалу. Здесь никто из отдыхающих расположиться не смог бы при всем желании, и поблизости людей тоже не было, потому что огромная тень от скалы загораживала от туристов вожделенное солнце. Ромка разулся, и, держа старые потрепанные кроссовки в руке, вошел в воду.

– Пошли, – приказал он Максу.

Тот тоже снял кеды, завернул джинсы, и пошел босиком по мелкой теплой водичке, лениво плещущейся о шершавую поверхность утеса. Примерно через пять метров скала оборвалась, образуя десяток небольших острых, как зубы великана, утесов, между которыми и двинулся мальчишка, бросив Максу:

– Осторожно смотри, скользко!

Цепляясь за скальные выступы, чувствуя, как ноги съезжают по склизким от тины и водорослей камням, Макс упорно пробирался вслед за Ромкой.

– Теперь наверх, – скомандовал тот.

На одном из утесов имелись выступы, похожие на ступени, по которым и полезли парни.

– Ух ты, красота! – воскликнул Макс, оказавшись на скале с плоской, будто срезанной, верхушкой, которая пряталась за острыми утесами.

Присев на нагретый за день камень, он залюбовался открывающимся видом вечернего моря. Здесь, на этом скрытом от всех глаз камне, у него появилось странное чувство, что они одни во всем мире. Будто бы не простирался вокруг пляж с тысячами разморенных на солнце туристов, будто не скользили по морю катера, лодки, катамараны, не парили в небе парашюты, на которых сосисками болтались отдыхающие. Здесь чувствовалась защищенность, это место явно было для мальчишки убежищем.

Макс поймал на себе изучающий взгляд Ромки, который, видимо, не понимал, чего хочет от него этот нарядный молодой парень. Не зная, как начать разговор, он замялся, но выручил сам Ромка, спросив:

– А где Бобик? Ты его не видел?

– Я его с цепи спустил, – осторожно ответил Макс.

– Зачем?

– Он в порт хотел пойти, охранять проходную.

– А, хорошо, а то я уж думал, сожрали они его, – проговорил мальчишка, потом, вдруг осознав странность Максова ответа, спросил:

– Откуда ты знаешь, чего он хотел?

– Он сам мне сказал, – ответил Макс, решив, что такое признание может стать хорошим началом разговора. Или хорошим концом.

– А ты точно не торчок? – подозрительно прищурился Ромка.

– Да точно, могу вены показать, на! – закатав рукава, Макс продемонстрировал идеально чистую кожу локтевых сгибов.

– И трезвый вроде… – продолжал размышлять Ромка.

Макс дыхнул на него, чтобы у парня не осталось никаких сомнений, а также заверил его, что клей он не нюхает, бензин тоже, траву не курит, и вообще, находится в здравом уме и исключительно трезвой памяти. Мальчишка некоторое время помолчал, внимательно разглядывая свои босые ноги, потом нерешительно произнес:

– Я с ним тоже разговаривал. С Бобиком.

"Слава богу!" – обрадовался Макс. Парень совершенно точно унаследовал способности своего отца. Теперь объяснить ему происходящее будет гораздо легче.

– А я думал, с ума схожу, – признался Ромка. – Если б знал, что это все на самом деле, сам бы Бобика отпустил. А почему я могу с ним разговаривать? Я кто? Инопланетянин, да?

– Видишь ли, Рома, ты – наследник волшебного рода… – начал Макс.

К тому времени, как он вкратце изложил парню предысторию Второй грани, пояснил, кто такие Носители, рассказал, зачем нужна его помощь, солнце уже село, и вокруг сгустилась бархатная темнота южной ночи. Море загадочно переливалось в сиянии ярких звезд, но Максу показалось, что глаза Ромки горят еще ярче. Мальчишка сразу поверил его словам, и теперь попытался выяснить самое важное для него:

– Ты знал моего отца? Какой он был?

Макс на секунду запнулся, вспомнив предательство, на которое пошел Эдик, затем решил: хватит с Ромки мамаши-алкоголички! И ответил, стараясь, чтобы его слова звучали как можно увереннее, весомее и убедительнее:

– Он был сильный. Храбрый, честный, и погиб, защищая своих друзей. А ты очень на него похож, Рома.

– Да, мамка говорила. Ну, когда еще не пила. Да и сейчас чуть что все время орет: весь в папашу!

– Она давно… такая? – спросил Макс, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал не обидно.

– Сначала понемножку пила, потом работу бросила, за квартиру платить перестала, нас из нее выселили. Мне лет восемь было. Мы жили недалеко отсюда, в пятиэтажке. Ну, а последние четыре года пьет, не переставая. Алкаши со всей округи к ней шастают.

– А что случилось? – Макс не мог понять, какие обстоятельства могут заставить женщину так опуститься.

– Отца она очень любила… Сначала все ждала, что он вернется, верила. А он взял, да и в другой район переехал. Она его совсем видеть перестала. А потом в первый раз пьяная пришла. Я это хорошо запомнил, мне тогда пять лет было. Пришла такая веселая, села за стол, и говорит: "Не судьба! Не будет ничего!" – и заплакала. С тех пор и началось… Жалко мне ее, а как помочь – не знаю. Она ведь красивая была, и добрая. Знаешь, сколько ей лет? Двадцать восемь всего!

– Сколько? – не поверил Макс.

– Да! Она в шестнадцать лет меня родила.

И, видимо, окончательно проникнувшись к Максу доверием, Ромка загадочно спросил:

– Хочешь, что-то покажу?

– Давай! – ответил Макс, обрадованный тем, что неприятный разговор окончен.

Парень ловко, как ящерица, скользнул куда-то вниз, по шершавому камню, и вскоре вернулся, держа в руках уже знакомый Максу перстень с желтым топазом. Тот самый, что когда-то украшал палец Эдика, и который он потом отдал Черной королеве, чуть не погубив этим поступком всех Носителей. Перстень, который Макс с трудом отбил у королевы, и который потом забрал Белый бессмертный, со словами: "Род не должен прерваться".

– Это мне дядька какой-то дал, сказал, что это вещь моего отца, и чтобы я его берег.

– Да, это ваш родовой артефакт, – подтвердил Макс.

– А мы когда туда пойдем, во Вторую грань?

"Уж лучше пусть пойдет со мной, туда, где у него будут друзья. Ничего, что опасно, ничего, что магия, демоны, Мрак… Страшнее того мира, в котором живет он, просто не бывает". Только вот как найти портал? Мальчишка отца никогда не видел, следовательно, тот не мог показать ему. Вслух Макс произнес:

– Надо найти такое место, понимаешь, специальное, откуда можно туда переправиться.

– А как мы его будем искать?

– Вот это, брат, вопрос… – пробормотал Макс.

– Это место, его отец знал, да?

– Да. Ты вспомни, Рома, может быть, тебе мама что-нибудь про отца рассказывала. Ну, про места, в которых он любил бывать, например? Это очень важно.

Ромка погрузился в размышления, потом робко сказал:

– Она про одно только место говорила. Они тут всегда встречались, а иногда, если она хотела отца разыскать, то шла прямо сюда.

– Ты о чем? – подскочил Макс, не решаясь поверить в удачу.

– Да вот про эту скалу. Отец на ней любил сидеть.

Действительно, скала была идеальным порталом – защищенная от чужих глаз, и в то же время приметная. А еще здесь была очень подходящая энергетика – Макс не смог бы объяснить, но на скале он чувствовал, что находится один на один со всем огромным миром, и как будто сливается с ним.

– Хорошо, давай попробуем, – сказал он. – Но только теперь это твой портал, и ты должен его активировать.

– Это как?

– Постарайся ни о чем постороннем не думать, прислушаться к себе, а потом захоти оказаться в другом мире.

Ромка зажмурился и некоторое время стоял в напряженной позе, потом выдохнул:

– Не получается…

– Не торопись, – наставлял его Макс, – расслабься, успокойся, почувствуй, что способен пройти сквозь пространство и время.

Задача оказалась для парня очень сложной. Похоже, он ничего не знал о состоянии покоя, и расслабиться у него не получалось. Максу пришлось в срочном порядке провести нечто вроде тренинга, и какое-то время Ромка учился правильно дышать, затем перешел к упражнениям на отрешение от реальности, выслушал лекцию о погружении в собственное сознание… В какой-то момент он ошеломленно прошептал:

– Я понял, вот оно…

Действительно, скала покрылась туманной дымкой, затем пришло ощущение ряби в глазах, и наконец мир вокруг исчез, постепенно превращаясь во что-то другое.

– Приехали! – Макс потряс изумленного Ромку, который, зажмурившись, стоял рядом с ним на широком проспекте в центре Старограда.

Небо над столицей было темным. Макс, из-за своих постоянных перемещений запутавшийся в часовых поясах, представления не имел, который сейчас час, и вообще, как можно посчитать разницу между сочинским временем Первой грани и староградским – Второй. Перед ними возвышался знакомый особняк князя Пшесинского, в котором Макс и его друзья были однажды на балу. Собственно, там они и встретили Эдика. Окна дома Пшесинского были ярко освещены, оттуда доносилась громкая музыка. Видимо, князь и сегодня давал бал.

– Ой, а что это с тобой? – отмер Ромка, с любопытством разглядывая Макса.

– То же, что и с тобой, – рассмеялся тот. – При пересечении граней люди изменяются. И вещи тоже.

Лицо парнишки стало еще красивее, теперь оно излучало какое-то неземное обаяние. Его дешевенький спортивный костюм превратился в невыразительное серое одеяние, в каком здесь ходили ремесленники, а стоптанные кроссовки теперь стали не менее поношенными сапогами. "Надо будет его приодеть", – мельком подумал Макс. Но сейчас перед ним стояла более серьезная проблема: Ромку надо было доставить в дом его отца, а Макс не знал, где это находится. Ничтоже сумняшеся, он взял парня за руку и направился к дому Пшесинского.

Лакей, вышедший на звон медного колокола, висящего на двери, Макса, видимо, узнал, потому что, почтительно проговорив:

– Сюда пожалуйте, – пропустил их в дом.

Пройдя в сопровождении мажордома через роскошный вестибюль, Макс не успел ступить на порог бальной залы, как очутился в крепких объятиях князя Павла.

– Матка боска! Пан Макс, как я рад! – восклицал эмоциональный лониец, – Ты надолго к нам?

– Еще сам не знаю, – неопределенно отвечал Макс.

– Понимаю, понимаю, секрет! Все-то у тебя секреты да тайны, как у покойного Штефана. Помнишь его? Знатный был кавалер!

– Да, помню. Граф Пржевецкий был прекрасным человеком.

– Ну, царствие ему небесное! Умер он, как истинный лониец – в бою, – перекрестился князь Пшесинский и тут же заторопил, – пойдем, пан Макс, в буфетной столы с закусками накрыты. Выпьем по чарке, вспомним былое, поговорим…

И Макс, не планировавший задерживаться надолго, был просто утянут неугомонным князем к столу. Вслед за ними шел Ромка, пораженный великолепием княжеского жилища, так что рот у мальчишки не закрывался от изумления. Посмотреть действительно было на что: Пшесинские по праву считались одной из богатейших семей Лонии, и их дом в Славии вполне соответствовал стилю их жизни. Бальная зала вмещала огромное количество народу. Когда Макс и Ромка в сопровождении графа проходили мимо, там заиграла медленная музыка, и изысканные кавалеры закружили в танце прекрасных дам. Звуки музыки, жизнерадостный смех, аромат духов, сверкание бриллиантов – все это приводило бедного Ромку в состояние ступора. Мальчишка явно стеснялся своей неловкости, старенького костюма, он старался сжаться и стать как можно незаметнее, но не тут-то было.

– Ах, какое прелестное дитя! – к мальчику со всех сторон оборачивались женщины и девушки, стараясь обратить на себя его внимание.

– Посмотрите, ма тант, какой купидончик!

– Князь, представьте же мне вашего протеже!

– Чего это они? – испуганно прошептал Ромка, вцепившись в рукав Макса.

Макс, напрочь забывший, что парень унаследовал дар своего отца, значит, стал неотразимым для женщин, тихонько фыркнул и ответил:

– Все нормально, Рома, не тушуйся. Я потом тебе объясню.

Наконец, они оказались в буфетной. По сияющему паркету бесшумно скользили молчаливые лакеи, разнося напитки, столы ломились от изысканных закусок. Вокруг стояли одни мужчины, с удовольствием употреблявшие кто водку, которой здесь было сортов десять, кто вино, выбор которого был еще богаче. Видимо, дамам полагалось дождаться ужина, или довольствоваться десертами – Макс не знал, отметил только, что в буфетной женщин нет. Он не успел испытать облегчения по этому поводу, как взгляды всех кавалеров обратились на несчастного Ромку. В глазах присутствующих явственно читалось искренне отвращение и враждебность.

– Господа, сегодня у нас особый гость! – воскликнул князь Пшесинский, – Позвольте представить: пан Макс из рода Зеленых!

Со всех сторон раздались приветственные возгласы, мужчины подняли свои бокалы и рюмки, провозглашая тосты в честь Макса. Тот, решив, что ему нужна трезвая голова, выбрал самое легкое вино и поднял свой бокал, показывая, что пьет за здоровье всех присутствующих. Потом к нему потянулись с приветствиями кавалеры, многие из которых принимали участие в осаде Лиллигейта, и пришлось выпить с каждым из них. Все эти люди находились тогда в отряде графа Пржевецкого, и каждый из них пошел в бой добровольно, следуя лишь зову сердца и своим представлениям о чести лонийского дворянина. Макс был безмерно благодарен им, и сердечно отвечал на все их тосты и вопросы. На некоторое время о Ромке все забыли, и тот принялся увлеченно набивать рот копченым окороком, красной и черной икрой, солеными рыжиками, и прочими вкусностями, запивая все это игристым вином. Но продолжалось такая идиллия недолго, князь Павел, обратив на мальчишку взор, полный несвойственного ему аристократического ледяного пренебрежения, официальным тоном вопросил:

– Позвольте узнать, пан Макс, кто этот юноша? Если слуга, то давайте отправим его на кухню. Там его накормят. Вы уж простите великодушно, но, при всем моем уважении к вам, ему здесь не место.

"О, черт! Есть же еще и обратная сторона родового дара Желтых!" – подумал Макс. Как он мог забыть о том, что неотразимо привлекательный для женщин Эдик вызывал у мужчин столь же жгучую, неосознанную ненависть! Вполне естественно, что такие же чувства люди сейчас испытывают и к его наследнику. Макс счел за благо прояснить ситуацию и обратился к князю:

– Простите меня, пан Павел, я совсем забыл вам представить моего спутника. Это пан Роман, сын пана Эдуарда, который погиб в Лиллигейте, в той же битве, что и ваш кузен, граф Штефан.

– Вот как! – сквозь зубы процедил князь, удивленно приподнимая брови.

Макс очень надеялся, что хорошее воспитание и гостеприимство, бывшее у каждого лонийца в крови, не позволят князю выставить вон ни в чем не повинного ребенка. Действительно, князь Павел быстро взял себя в руки.

– Добро пожаловать, пан Роман, – предельно вежливо произнес он.

Ромка, с усилием проглатывая то, чем успел набить рот, кивнул, не понимая, почему вдруг стал вызывать в людях такую бурю эмоций.

– А что, пан Макс, танцевать сегодня будешь? – спросил князь Павел, видимо, сочтя, что долг радушного хозяина по отношению к Ромке он уже выполнил.

– Нет, князь, в другой раз, – ответил Макс. – Вообще-то, я к вам за помощью.

– Все, что в моих силах, – воскликнул тот.

– Ничего серьезного, просто наследник пана Эдуарда должен вступить в свои права, а я, признаться, не имею понятия о том, где находится его дом.

– Какие, право, пустяки! – воскликнул князь, – Пошлю с вами своего слугу, он покажет. Это совсем недалеко. Вы верхом?

– Нет, я только прибыл, и скоро ухожу обратно. Пока обхожусь без коня.

Несмотря на попытки Макса отказаться, князь настоял на том, чтобы отправить их в карете. Последовало бурное прощание, затянувшееся еще на час, поскольку никто не хотел отпускать героя Лиллигейтской битвы, не выпив с ним. Наконец, Макс, слегка пошатываясь от выпитого и съеденного, вместе с Ромкой уселся в карету, дверцы которой украшал родовой герб князей Пшесинских: волк на червленом поле.

Карета, запряженная четверкой вороных, быстро летела по ночному Старограду, Ромка с любопытством смотрел в окошко, а Макс, откинувшись назад, предавался процессу пищеварения. Вскоре карета остановилась перед высоким домом, не уступавшим по величине и роскоши отделки дому князя Пшесинского. Лакей соскочил с запяток и распахнул перед Максом дверцу:

– Прибыли, панове, вот он, дом пана Эдуарда.

– Это дом моего отца? – с благоговейным трепетом прошептал Ромка.

– По-видимому, да, – ответил Макс, и сам удивленный великолепием здания.

Ни один из Носителей не был нищим во Второй грани: у Миланы, Виктории, Ани и самого Макса с мамой были очень хорошие, просторные дома. Жилище Сергея Ивановича было, пожалуй, даже получше. А самым богатым Макс считал род Гольдштейнов, которые держали здесь торговлю тканями. Но у Эдика дома ему побывать не пришлось, и теперь Макс изумлено обозревал особняк, более похожий на дворец.

– Мы туда пойдем прямо сейчас? – робко поинтересовался Ромка.

– Конечно!

Макс отпустил карету и, пройдя в незапертые ворота, взошел на высокое крыльцо и постучал висящим около двери деревянным молотком по укрепленной здесь же медной пластине. Спустя минуту дверь отворилась, и на пороге воздвиглась монументальная дама лет тридцати, укутанная в необъятный халат. В волосах дамы торчали папильотки. Она осуждающе посмотрела на поздних визитеров и басом спросила:

– Что вам угодно?

При этом в ее голосе звучало сдержанное неудовольствие, сомнение в благонадежности гостей и скрытое предупреждение о том, что в случае чего дама сумеет за себя постоять. Ромка, прятавшийся за спиной Макса, при звуках этого голоса сник, видимо, не надеясь, что их пропустят в дом. Макс же смело кинулся в атаку:

– Это родовой дом Желтых?

– Да, – настороженно протянула женщина, – Но хозяина нет, он погиб четыре года назад…

Теперь в голосе прорезалась глубокая печаль о безвременно ушедшем и, конечно же, обожаемом хозяине.

– В таком случае, позвольте представить: наследник рода Желтых – Роман Эдуардович!

Макс торжественно вытянул из-за спины смущенного мальчишку и поставил его перед очами онемевшей от неожиданности женщины. Сначала ее взгляд выразил полное недоверие, затем, спустя минуту, которую она посвятила разглядыванию паренька, выражение глаз изменилось. Макс понял, что дар начал действовать. Ромка задрал голову, заглянул в лицо великанши и робко улыбнулся.