Текст книги "Ревность"
Автор книги: Диана Чемберлен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Диана Чемберлен
Ревность
1
Шон не встретила ни одной машины с тех пор, как свернула с автострады. Ничего удивительного. Нет еще шести утра, а дорога Блу-Снейк часто бывает пустынной даже днем. И все же было что-то жутковатое в этом безмолвном передвижении между темно-золотистыми холмами, уже немного выгоревшими на солнце, хотя стоял еще только июнь.
Первые солнечные лучи пробивались из-за поросшей колючим кустарником кромки Слонового хребта. В любой другой день она бы остановилась, чтобы полюбоваться восходом. Она помедлила бы, пристально разглядывая окрестные холмы, в надежде обнаружить какого-нибудь койота, хотя ее усилия бывали вознаграждены не так уж часто. Но сегодня ей некогда. Возможно, она уже опоздала. Этот страх не давал ей заснуть большую часть ночи и наполнял краткие мгновения сна кошмарами. Сны о Хэзер. Ей не стоило думать об этом сейчас, не следовало позволять мыслям о дочери заполнять еще и часы бодрствования, когда она способна контролировать себя.
Солнце окрасило в малиновый цвет капот ее джипа, когда Шон подъехала к железным воротам, на которых висела маленькая табличка: «Питомник Каньон Сан-Диего». Табличка не давала представления о том, что происходило за двойным рядом ограждений, тянувшихся вдоль дороги Блу-Снейк. Ее простота призвана была охладить любопытство праздных соглядатаев, хотя редкий турист отъезжал так далеко от города. Шон свернула на подъездную дорогу и нащупала в сумочке пропуск. Она опустила его в автомат и услышала знакомое потрескивание, сопровождавшее считывание кода и возврат пропуска. Ворота открылись, и она поехала по дороге, на протяжении мили вившейся между холмов, минуя владения зебр и антилоп, мимо вольеров с гривастыми волками, которые, как ей показалось, недоумевали, почему это сегодня она не остановилась потрепать их носы из-за ограды. Она почувствовала, как стали липкими ее ладони, сжимавшие руль. Шон призналась себе: ей бы хотелось, чтобы Ивен ждал ее в павильоне когтистых обезьян – игрунок, но она не удивилась, обнаружив, что стоянка автомобилей пуста.
Со стоянки просматривался склон холма, на котором расположился павильон – Пентагон, как они его называли, – оригинальное пятиконечное оштукатуренное здание, заселенное пятью различными семействами обезьянок; снаружи было видно, что происходит внутри. Форма здания была оптимальна с точки зрения пожарной безопасности. Для Шон и Ивена это самое главное.
Шон взяла портативный магнитофон, лежавший рядом с ней на сиденье, и пошла по тропинке к Пентагону. Утро было прохладным. Ей следовало бы надеть что-нибудь, кроме шорт и блузки, но она никогда не умела как следует позаботиться об одежде.
Шон услышала крики игрунок прежде, чем достигла подножия холма. Казалось неправдоподобным, что такие маленькие существа могли нарушить тишину утра своими голосами. Все вокруг было спокойно; только из клетки с экзотическими птицами, расположенной в четверти мили отсюда, раздавались приглушенные крики.
Теперь она могла видеть Тику, клочок шерсти медно-золотистого цвета, распластавшийся на камне в клетке номер один, и она уже понимала, что ветеринар ошибся, когда сказал, что она протянет еще неделю. Тика умирала. Ее самец и их дети взобрались на проволочную сетку, приветствуя Шон своими долгими душераздирающими криками, но Тика едва подняла голову с плоского камня.
Шон опустилась на колени, почти вплотную приблизив к Тике свое лицо. Дыхание Тики было замедленным и неровным. Ее глаза почти не открывались, и она мяукала, как кошка. Флэш сидел рядом с ней на камне, нежно поглаживая ее медную гриву и глядя на Шон. В его глазах читался вопрос: «Почему ты не сделаешь что-нибудь?»
Шон встала и посмотрела на других игрунок в клетке номер один. Люси, дочь-подросток Флэша и Тики, прыгала с ветки на ветку, пока ее брат-близнец Ланс чистился в домике-гнезде. Близнецы второго помета, детеныши недельного возраста, сгрудились на покрытом опилками полу возле камня, на котором сидели их родители. Животные были прекрасны. Она вспомнила, как впервые увидела игрунку из подвида медных эльфов. Четыре года назад, в один из тех напряженных дней, когда в питомник поступила новая партия экзотических животных, Ивен повел ее к карантинному зданию, наполненному голосами птиц и приматов, нервничавших в незнакомой обстановке. Шон почувствовала возбуждение в пальцах Ивена, сжимавших ее руку. Он поставил ее перед маленькой проволочной клеткой и показал на животное, которое не превышало по размеру кисть указывавшей на него руки Ивена. Оно напоминало грызуна необычайной расцветки, и Шон показалось странным, что Ивен показывает ей крысу, тогда как они работали исключительно с приматами. Но тут животное повернулось. Вместо заостренного крысиного рыльца, оно было наделено тонкими человеческими чертами, особенно хороши были глаза, умнейшие из всех, какие ей приходилось видеть у животных. Лицо эльфа было белым, руки золотистыми, а спина отливала медью. Шон присела на корточки, чтобы разглядеть животное вблизи.
– Оно взрослое? – спросила она. Ивен кивнул.
– Да. Самка.
Они назвали обезьянку Анни, открывая этим именем длинный алфавитный список медных эльфов. Ее доставили из Месеты, одного из двух труднодоступных районов бассейна Амазонки, где медные эльфы еще водились. Эльфы являлись недавно открытым подвидом, очень ранимым и обреченным на вымирание, несмотря на то, что они могли размножаться в неволе.
Эту задачу взяли на себя Шон и Ивен, и никто не мог оспорить их успехов, хотя погибло больше детенышей чем им бы того хотелось, – десять из тридцати двух. Тика могла бы войти в число первых жертв, если бы Шон не спасла ее от Анни, которая, казалось, обезумела, родив тройню. Шон выкормила Тику с рук, что было нелегким делом. Она оставалась с Тикой часами, позволяя ей взбираться на себя, цепляясь за одежду, и осторожно кормила ее каплями молочной смеси с кончика шприца. Неудивительно, что она почувствовала такую пустоту теперь, видя, как Тика умирает. Наподобие той, какую она ощутила три года назад, когда умерла Хэзер. Дэвид был тогда рядом, верный муж и отец, и молча держал ее за руку. Он никогда не говорил о Хэзер. Он вообще никогда не говорил ни о чем важном.
Она поступила правильно, решившись развестись с Дэвидом. Теперь оставалось только выработать тактику поведения, начиная с вопроса о том, как сказать ему об этом. Скорее всего, он воспримет это так, как воспринимал все в этой жизни – спокойно, со стоицизмом и терпимостью, которые когда-то так привлекали ее, но теперь оставляли равнодушной.
Если по справедливости, дом должен был остаться за ним. Развод был полностью на ее, а не на его совести. Он мог и дальше идти тем же путем, не замечая пустоты. Но мальчикам дом нужен больше, чем Дэвиду, а мальчики, конечно, останутся с ней.
Шон обернула ремешок магнитофона вокруг запястья и зашла в Пентагон за складным стулом. Когда Шон вернулась в клетку номер один, Ивен уже стоял перед клеткой. На нем были обычные джинсы и сандалии. Его волосы, влажные после душа, были коротко острижены спереди, но покрывали воротник голубой блузы сзади. У него, так же как у нее, были почти черные волосы и голубые глаза. Коротко остриженная бородка выглядела ухоженной. Она была такой, какая ему нравилась, именно так подстригала ее Шон. Она подумала, не Робин ли подстригла его сегодня утром.
Ивен стоял опустив руки, с выражением уныния на лице.
– Она совсем плоха, – тихо сказал он. Шон кивнула, протянула ему стул и пошла обратно взять другой для себя.
– Ты давно здесь? – спросил он, когда она устроилась рядом с ним.
– Минут двадцать или около того. Я не могла спать.
– Что-нибудь интересное? – Он дотронулся до магнитофона, лежавшего на ее коленях.
– Я не записывала, – призналась она с виноватым видом.
– Ты настоящий исследователь. – Его тон был легким, но она уловила за ним скрытый упрек. Он хотел бы, чтобы она была такой же дотошной, как и он сам. Программа разведения животных была важна для нее, но Шон не была ею одержима.
Он поднес магнитофон к губам и мягко произнес:
– Шесть часов тридцать пять минут. Флэш и Тика сидят на плоском камне в квадрате Б; Флэш чистит Тику; дети приближаются, и Флэш отталкивает их. – Он нажал на кнопку «Пауза». – Похоже, что нам придется выкармливать с рук тех двоих… Боже, я надеюсь, что они самки. – Они еще не могли определить пол малышей.
Ивен снова заговорил в магнитофон:
– Люси и Ланс сидят на ветках в квадрате А. Ланс вылизывает спину Люси… О! Ты только посмотри. – Он указал на Люси, которая терлась грудкой о ветки безлиственного дерева, стоявшего в клетке, метя их своим запахом.
– Она каким-то образом узнала, что Тика умирает и что она становится следующей производительницей потомства, – заметила Шон.
Ивен записывал:
– Шесть тридцать восемь. Люси в квадрате А метит своим запахом окружающие предметы.
Ивен встал и подошел к клетке, оказавшись лицом к лицу с Люси. Это был первый признак, по которому Шон могла судить, насколько он выведен из равновесия. Он никогда не общался с игрунками, ведя наблюдение. Шон не знала, было ли это профессиональное беспокойство по поводу потери одного из животных или оно вызвано тем, что этим животным была Тика. Раньше ей не приходилось угадывать его чувства. Он все ей рассказывал. Но с некоторых пор такие разговоры прекратились. Они не говорили о чувствах, избегая таящихся в этих разговорах опасностей.
В течение длительного времени они были вполне откровенны друг с другом. Лучшие друзья и, целый год после смерти Хэзер, любовники. В Ивене было то, чего ей недоставало в Дэвиде. Ей хотелось бы, чтобы устоявшиеся взаимоотношения длились вечно, но когда появилась Робин, все изменилось. Шон это поняла. Она заключила с Ивеном что-то вроде пакта: отныне их отношения будут носить чисто деловой характер. Она думала, что со временем ей станет легче, что влечение, которое она испытывала к нему, постепенно сойдет на нет, но этого не происходило. Шон ловила себя на том, что постоянно хочет, чтобы он дотронулся до нее, поговорил с ней о своих переживаниях, о чем-нибудь более близком сердцу, чем витамины для эльфов. Но он пресекал эти попытки как эмоционально, так и физически. Он говорил с ней только о работе и закрыл ей доступ к своим чувствам. Реальный Ивен был для нее потерян. Это походило на общение с тенью.
Люси вскарабкалась на сетку напротив Ивена и заверещала.
– Чего тебе, малышка? – спросил он. Люси просунула свою тонкую лапку сквозь сетку и потянулась к нему длинными пальцами. Ивен дотронулся до ее ладони и позволил ей обхватить кончик своего пальца, но успел отдернуть палец прежде, чем она поднесла его ко рту с маленькими, острыми, как бритва, клыками.
Он снова сел.
– Проклятье! – воскликнул он. – Это сущее наказание – потерять трехгодовалую самку.
– Она всегда была моей любимицей. Он кивнул.
– Ты выкормила ее.
Речь шла о чем-то большем, и Ивен знал это. Дело было во времени. Тика родилась сразу после смерти Хэзер. Ивен находился тогда в Южной Америке, и Шон ничего не оставалось, как только самой выходить малышку – или позволить ей умереть. Получилось так, что это и для нее оказался лучший выход: забыть о себе, заботясь о Тике.
Ивен поднял магнитофон и начал говорить, но тут же повернулся, заслышав шаги на тропинке за своей спиной.
– Это, должно быть, Сэм. – Шон повернулась, чтобы посмотреть на седовласого смотрителя, который вез тележку с едой по тропинке, спускавшейся от кухни.
– Лососи на завтрак! – закричал он.
Шон подошла к краю тропинки и приложила палец к губам, чтобы он так не шумел.
– Тика умирает, – сказала она.
– Нет! – Он перевел взгляд на Пентагон и снова посмотрел на Шон. – Мне казалось, что ветеринар сказал…
Шон покачала головой.
– Минувшей ночью ей стало хуже.
Сэм потер рукой подбородок, серебряные бакенбарды шуршали под его пальцами, как наждачная бумага.
– А вчера она была веселой. Я еще подумал, что она хочет показать детям, что все в порядке. – Он опустил руки и посмотрел на Пентагон. – Жаль. Ведь вы не можете себе позволить потерять самку, не так ли? Пожалуй, я оставлю тележку здесь, чтобы не мешать вашим наблюдениям.
Шон кивнула, посмотрев на пять подносов с обезьяньей едой и на яркие фрукты. Она отвернулась от небольшой миски со скользкими розовыми мышатами – деликатесом для эльфов. Обычно такие вещи ее не волновали, но сегодня у нее что-то неладное с желудком.
– Мне правда жаль Тику, дорогая. – Сэм протянул руку, чтобы крепко обнять ее, и ей показалось, что от его флотской синей формы разит лососями и дохлыми мышами. Она мягко высвободилась из его объятий, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Ивен выключил магнитофон, когда она вернулась на свое место.
– Лососи? – спросил он. – Что же ты их не принесла? Я сегодня еще не завтракал.
– Ивен, пожалуйста, только не сегодня.
Он наклонился вперед, потирая глаза ладонями.
– Мне тоже не спалось, – сказал он. – У нас и так не хватает самок. Когда Тика умрет, положение станет безвыходным.
Она представила себе, как прошлой ночью он, должно быть, тихонько соскользнул с постели, стараясь не разбудить Робин, и до утра просидел за составлением графика кормления. Шон вообразила его склонившимся над племенной книгой в тот самый миг, когда проснулась, вся в поту и слезах, и Дэвид отвернулся от нее в темноте.
– Я звонил в Перу вчера вечером, после того как мы получили заключение ветеринара, – сказал Ивен. Это было признание в том, что он позвонил, не посоветовавшись с ней. – Я сказал им, что у нас не хватает самок для размножения без родственного спаривания. Они ответили, что мы можем взять двух самок и пару детородного возраста в районе Даку, если отловим их сами.
Шон прислушалась к звучанию его слов, к тому, как осторожно он их отмеривает. Она отметила, что он смотрел на нее, пока она наблюдала за Тикой. Ивен не знал, как – с энтузиазмом или с тревогой – отнесется она к его словам; похоже, она сама этого не знала.
Шон глубоко вздохнула.
– Ты хочешь сказать, что мы оба едем в Перу ловить…
– С Робин и Дэвидом, – добавил он слишком быстро. – Робин говорит, что сейчас самое подходящее время, пока Мелиссе девять месяцев. Она говорит, что в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех месяцев расставание было бы для нее чрезвычайно болезненным, но теперь оно даже полезно.
Шон взяла у него магнитофон и почувствовала, как ее пальцы внезапно похолодели.
– Семь часов две минуты. Дети отошли от Тики и Флэша и приблизились к Лансу в квадрате А. – Она выключила магнитофон и посмотрела на Ивена. – Чудесно, что смерть Тики так точно совпадает с потребностью Мелиссы в развитии.
Ивен даже присвистнул.
– Что ты предлагаешь? – спросил он.
Она потупилась, пристыженно глядя на магнитофон. Она всегда старалась говорить о Робин и Мелиссе с уважением, даже с почтением.
– Сейчас для меня не лучшее время, чтобы ехать.
– Я знаю, что ты хочешь поехать.
Хотела ли она? Если бы она могла просто проснуться в лесу под дождем; не помня о телефонном звонке в Икитосе, который прервал ее поездку еще до того, как ее нога успела ступить на землю джунглей.
– Я все же твой начальник, – сказал Ивен, улыбаясь. – Я могу тебе просто приказать. – При обычных обстоятельствах мысль о том, что Ивен ее начальник, могла бы только рассмешить Шон. Он пришел в питомник за три года до ее появления там, и поначалу она многому у него научилась. Но после семи лет совместной работы о его превосходстве напоминали только титул и лишняя тысяча долларов в год. Сейчас она была раздражена неуместностью начальственного давления.
– Близнецы пойдут в сентябре в среднюю школу, – тихо сказала она.
– Ну и что? – Ивен поднял левую бровь, верный признак того, что он раздражен.
– А то, что для них это большое испытание, и я хочу помочь им его выдержать. – Так оно и есть. Ее сыновья немного тревожатся. Они на пару лет моложе своих одноклассников, потому что пошли в школу рано и, перескочив через класс, сэкономили еще как минимум год. Иногда они все еще играли в солдатиков. Иногда и того хуже, – начинали дурными голосами распевать песни в стиле кантри с новой пластинки или уносили телефон в другую комнату, чтобы никто не смог подслушать их разговоры с друзьями. Они отдалялись от нее.
– Шон, речь идет всего лишь о паре недель. Мы можем отправиться в конце июля. Мальчики проживут без тебя в течение этого времени.
Может быть, но проживет ли она без них?
– Может, они поедут с нами? – предложила она.
– Это все же не пикник. Она вздохнула.
– У них уже есть кое-какие планы на лето. – Мальчики собирались провести лето на пляже, чтобы вдоволь насмотреться на девочек в поре полового созревания. Самое последнее место, в котором им хотелось бы оказаться, – так это джунгли, под присмотром обоих родителей и без музыки.
– Дэвид говорил мне, что у него накопилось много отпускного времени, – сказал Ивен.
Если они поедут в Перу, ей придется отложить разговор с Дэвидом о разводе. Как сможет она прожить в тесном соседстве с ним две долгие, жаркие недели, если главное, чего она хочет, – это избавиться от него? Она не могла объяснить это Ивену. Она вообще не могла говорить с Ивеном о разводе. Это было бы нарушением заключенного между ними пакта.
Шон почти прислонилась лицом к сетке.
– Кажется, она не дышит, – сказала она.
Тика лежала неподвижно, и Флэш смотрел на нее в замешательстве. Один из детенышей искал ее сосок и вдруг, почувствовав что-то, отпрянул от безответного тела матери.
– Давай лучше покормим детей с рук, – предложила она.
Люси нагло приблизилась к своему отцу. Она села на камень и принялась чистить Флэша, сосредоточенно наблюдая своими умными глазками за тем, как ее длинные пальцы расчесывают его гриву.
– Ты только посмотри на эту маленькую потаскушку, – возмутился Ивен. – Надо ее отсадить, пока Флэш не сориентировался.
Флэш сидел, безвольно опустив свои золотистые лапы, пока Люси щебетала над ним. Он был похож на очень старого человека, не знающего, как ему жить дальше.
Ивен встал и засунул руки в карманы джинсов.
– Я понимаю, почему ты так нервничаешь насчет Перу, Шон, – сказал он теперь уже мягким голосом, – тем самым, каким он говорил ей о любви. – Не знаю, как бы я поступил на твоем месте. Но мне кажется, что ты чересчур суеверна.
Она промолчала. Это трудно было отрицать. Ивен продолжал.
– Если бы мне случилось побывать в каком-нибудь месте, скажем, в магазине, и меня настигло бы там ужасное известие… Разумеется, мне нелегко было бы решиться снова пойти в этот магазин.
Она улыбнулась, покоробленная этой неловкой аналогией.
– Сможем ли мы на этот раз не заезжать в Икитос? Допустима ли такая степень потворства моей суеверной натуре?
– Скорее всего, мы это устроим. Значит ли это, что ты едешь?
Она покачала головой.
– Это значит, что я подумаю.
2
Когда Шон возвращалась из питомника домой, она заметила над собой в сером небе самолет Дэвида. Она включила радио.
– …на междуштатном пятнадцатом движение нормальное, – проговорил Дэвид. Голос звучал на фоне приглушенного рокота мотора. Она представила себе, как он сидит перед контрольными приборами самолета в громоздком шлеме на мягких каштановых волосах, изогнув шею, чтобы видеть движение транспорта. Но только изгиб его шеи свидетельствует о напряжении. Во всех других отношениях его телу так же уютно и комфортно, как если бы он лежал в гамаке во дворе собственного дома.
– Сегодня видимость лучше внизу, чем здесь, наверху, – продолжал Дэвид.
Много лет назад, когда Хэзер была еще жива, Шон начертила красной краской на куске простыни слова Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ и прикрепила это признание на крыше «бронко», который она тогда водила. Если Дэвид замечал ее машину, он говорил «Я тоже люблю тебя, Шон» прямо в середине радиопередачи. Он мог себе это позволить. Он был любим как в нанимавшей его радиостанции, так и теми, кто сидел за рулем.
Шон сняла надпись с крыши, когда один водитель грузовика указал на нее непристойным жестом из своей кабины. Она любила рисковать, но это был не тот вид риска, на который стоило идти.
Самолет Дэвида повернул направо. Он возвращался в аэропорт, и она знала, что Дэвид будет дома не позже чем через час. Были времена, когда она сгорала от нетерпения увидеть его вечером, но теперь от этих чувств ничего не осталось; ей не хотелось спешить домой, чтобы встретить его у дверей, обнять за плечи, рассказать, как прошел день. Она не позволяла себе вспоминать, как яростно любила его когда-то.
– Тика умерла сегодня утром, – объявила она за обеденным столом как бы между прочим.
Дэвид кивнул.
– Я знаю. Ивен сказал мне, когда звонил, чтобы договориться о партии в теннис на субботу.
Она могла представить себе этот телефонный звонок, его истинная цель не имела отношения к теннису.
Игру совсем не нужно было организовывать: Дэвид и Ивен играли друг с другом в теннис почти каждую субботу на протяжении последних семи лет. Нет, Ивен позвонил Дэвиду для того, чтобы сказать ему о поездке в Перу. Теперь они достанут ее, не на работе, так дома.
– Я что-то не понял, – сказал Джейми, облизывая вилку. – Тика умерла, потому что родила двойню?
Шон улыбнулась своему сыну, родившемуся тринадцать лет назад ровно на минуту позже своего брата.
– Нет, конечно, нет. У игрунок почти всегда родятся двойняшки, ты сам это знаешь. У Тики была раковая опухоль, но мы узнали об этом, когда было уже слишком поздно.
– Ивен считает, что они с мамой должны поехать на Амазонку этим летом, чтобы поймать несколько медных эльфов. – Дэвид не сводил глаз с Шон, пока говорил это мальчикам. – Если они поедут, мы с Робин, возможно, поедем вместе с ними.
– Я еще не согласилась на эту поездку, Дэвид, – ответила она. – Зачем будоражить мальчиков, когда ничего еще толком не известно?
– Мне кажется, это грандиозная идея. – Он добавил риса в тарелку. – Мы годами не брали отпуск.
– Кто останется с нами, если вы уедете? – спросил Кейт, повернувшись к ней, и она снова отметила, как изменились его черты. Детский румянец на щеках стал красновато-коричневым, нос – длиннее и тоньше. Если она уедет на две недели, то может не узнать его по возвращении. Только карие бархатные глаза с густыми ресницами остались неизменными. Глаза Дэвида.
– Вы двое, возможно, останетесь с тетей Линн, – ответил Дэвид. Очевидно, он обдумал это заранее.
– Отлично! – сказал Кейт. – Поездим на старом велосипеде Матта.
– Ты сломал его, когда мы были там в последний раз, – напомнил ему Джейми.
– Когда я сел на него, он уже был сломан.
– Ешь свой салат, – Шон придвинула тарелку с салатом поближе к Джейми и увидела, как она отразилась в ясной голубизне его глаз. Он был совсем не похож на брата. У него ее черные волосы, только без нежеланной седины, и ее голубые глаза. И ее нежная душа, такая хрупкая, что он нуждался в бронированном панцире, чтобы защитить ее. К сожалению, все, что можно было разглядеть в Джейми в эти последние дни, так это панцирь. Она импульсивно потянулась, чтобы потрепать его по щеке, но он отдернул голову.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– У тебя ресница на щеке, – солгала Шон, чувствуя себя преданной. Она опустила руку на колени. Она хотела бы удержать ту степень близости с сыновьями, какая установилась у них, когда они были поменьше, но те времена прошли. Она не могла теперь даже дотронуться до них, не встретив отпора.
Кейт проглотил последний кусок кабачка-цукини. – Куда вы едете, что нам отвечать людям? – спросил он.
– Пока не решено окончательно, что мы вообще куда-то едем, дорогой, – ответила она.
– И все-таки, куда?
– Бассейн Амазонки. Джунгли. Тропический дождливый лес. На любой вкус.
У Джейми округлились глаза.
– Мы скажем, что вы в Париже. Шон засмеялась.
– Почему?
– Потому что это несуразно. Чьи еще родители проводят отпуск в джунглях?
– Мама, все ребята считают тебя чудачкой, – сказал Кейт. – Мне уже надоело слушать, как они говорят: твоя мама живет в зоопарке.
– Это не зоопарк, это питомник, – поправила его Шон.
– Вам бы следовало гордиться своей мамой, – сказал Дэвид. – Многие ли мамы ваших друзей имеют степень доктора наук?
Шон встала, чтобы убрать со стола, жестом показывая Дэвиду, чтобы он продолжал сидеть. В этом разговоре не было ничего нового; в чем она могла положиться на Дэвида, так это в хорошей защите. В этом отношении ей будет его недоставать. На что это будет похоже, когда в доме будут жить только сыновья и она? Перенесут ли дети еще одну тяжелую травму? Не будут ли винить себя в этом разводе? Она должна быть уверена в том, что они поймут, что ни в чем не виноваты.
Шон отнесла посуду на кухню и включила радио. Дэвид любил слушать оперную музыку за обедом, и не только за обедом, но при любой активной деятельности. Но сопрано с некоторых пор стало действовать ей на нервы. Она соскребла с тарелок остатки еды, а Фигаро и Кармен, два огромных черных Лабрадора, терпеливо следили за ней, свесив розовые мясистые языки, в ожидании объедков. Из окна над раковиной ей видны были цветущие во дворе джакаранды. Шесть деревьев, посаженных по форме правильного эллипса. Она и Дэвид купили этот дом в испанском стиле ради этих деревьев, из-за овальных цветов лаванды и кружева зелени. Не часто встречается здесь настоящий зеленый цвет; все, что произрастает в этих широтах, окрашено в золотистый, коричневый или, в лучшем случае, в приглушенный или агрессивный зеленые цвета. Через неделю или две цветы опадут. Ее охватила печаль, слишком острая, чтобы ее могло вызвать только увядание цветов.
Шон выключила воду и поставила миску с рисом и морковью перед собаками, которые смотрели на нее с разочарованным видом, пока не начали есть. Они привыкли к такой пище: в основном овощные объедки. Шон никогда не готовила ни мяса, ни птицы, ни рыбы. Детям иногда перепадал от Дэвида какой-нибудь гамбургер, но единственное мясо, которое она терпела у себя на кухне, – это консервы для собак.
– Она ненормальная, – скулил Джейми из соседней комнаты. – Почему она не может быть такой, как другие мамы?
Шон достала из холодильника миску с нарезанными фруктами и выключила радио, чтобы услышать разговор.
– Нормальная мама не позволит держать в комнате змей. – В голосе Дэвида прозвучала усмешка.
– Удавы ей нужнее, чем нам, – сказал Кейт. – Она играет с ними больше, чем мы.
Это была неправда. Ей случалось забывать о змеях. Правда, она любила передвигаться с одной из них по комнатам, когда занималась уборкой. Ей нравилась мощь змеи, чувственное сворачивание и разворачивание тяжелого тела, охватывающего ее грудь и спину.
– А хорьки – это целиком ее идея, – сказал Джейми. – Кому нужны хорьки? Они идиоты. И воняют.
– Ничего они не воняют, – возразил Дэвид. – Мама их дезодорировала, и вы это прекрасно знаете.
Шон нарезала спелый персик и добавила его к Другим фруктам.
– Никакая другая мама не позволит муравьям ползать по кухне, – сказал Джейми.
Шон придирчиво осмотрела кухню. Прошли уже многие недели с тех пор, как в доме нет ни Одного муравья. Она не могла заставить себя применять против них химикаты. Кроме того, у муравьев свой цикл. Оставьте их в покое, и они в конце концов исчезнут сами.
– Вдобавок ко всему она стрижется короче, чем мы, – сказал Кейт.
Шон нахмурилась и провела рукой по своим свежеостриженным, неоспоримо коротким волосам.
– Эй! – крикнула она. – Довольно.
– У меня тоже короткая стрижка, а мои затрещины покрепче, чем у вас обоих, вместе взятых, – сказал Дэвид, когда она принесла миску с фруктами и поставила ее на обеденный стол.
Шон села.
– Знаете что, мальчики, у меня сегодня не самый легкий день.
– Извини, мама, – сказал Кейт.
– В том, что Тика умерла, нет ни капельки твоей вины, – сказал Джейми. Он встал так, чтобы иметь возможность зачерпнуть полную ложку фруктов из миски, пальцами помогая себе переправить их в свою пустую тарелку.
– Я это знаю. Но мне все равно не по себе.
– Ты ведешь себя так, как будто это была не обезьяна, а человек. – Джейми снова плюхнулся на свое место.
– Она была дорога мне.
– Но ведь это совсем не то, что смерть Хэзер. – Голос Джейми звучал напряженно. – Ты ведь не испытываешь сейчас того чувства, правда? – Мальчикам было десять лет, когда умерла Хэзер, Это потрясло их. Четырехлетние дети не должны умирать.
– Нет, конечно, нет. Но любая смерть того, – не важно, человек это или животное, – кого любишь, заставляет вспоминать другие смерти.
Дэвид молча встал и направился в кухню, его тарелка с фруктами осталась почти нетронутой. Он не хотел участвовать в этом разговоре.
«Ублюдок, – подумала Шон. – Ты покидаешь меня теперь, когда я больше всего в тебе нуждаюсь».
– И когда мы переезжаем? – спросил Кейт у Джейми, развивая тему, поднятую Дэвидом. Некоторые темы могли обсуждаться в этом доме бесконечно.
– Думаю, общение с тетушкой Линн не принесет нашим парням ничего, кроме пользы, – произнес Дэвид со своей половины просторной супружеской постели. – Побыв с ней пару недель, они сами поймут, что совсем неплохо провели время.
Шон вздохнула.
– Я бы и рада поехать, но…
– Никаких «но». Последний раз мы отдыхали по-настоящему четыре года назад. – Дэвид осторожно дотронулся до ее плеча. – Ты так давно не чувствовала себя счастливой.
Она прикусила губу, чтобы сдержать гнев.
– Это не оттого, что я давно не брала отпуск, – сказала она. – И потом, Дэвид, это будет отпуск только для тебя. Я-то еду работать.
– Но ты любишь такую работу. И время сейчас удачное. Луиза буквально умоляет меня передохнуть. К тому же, эта книга меня доконала. – На этой неделе он каждый вечер запирался в туалете – своей «читальне». Иногда оттуда доносился его сочный голос, надиктовывавший что-то на магнитофон. Дэвид начал заниматься звучащими книгами для слепых сразу после женитьбы. Он вкладывал в это дело всю свою душу. Раньше это восхищало ее, но теперь казалось способом уйти от жизни.
– Ты сумел добиться четкого звучания и простоты интонации, – сказала она.
Он приподнялся, опершись на локоть, чтобы видеть ее.
– Когда я впервые встретил тебя, ты уже мечтала о Южной Америке. Что сталось с твоей мечтой о шатре? С твоим сном?
Да, эти сны. Она мечтала о джунглях еще до того, как увидела их на картинках. Ей десять лет. Они с отцом-ветеринаром сидят на диване дома в Аннендале, у нее на коленях журнал «Национальная география». Отец показывает ей обезьян-ревунов, ягуаров и рогатых лягушек. Но фотография, которая по-настоящему заворожила ее, изображала шатер-свод, образованный верхушками деревьев в сотне футов над землей. Было в нем что-то успокаивающее. Надежное.
В ту ночь ей приснилось, что она летает под самым шатром, размахивая руками, как птица крыльями. Она пролетела многие мили под кружевом ветвей. Ей до сих пор это снилось, почти каждый месяц. Если подумать о причинах возникновения этих снов, окажется, что они сопровождают сильные переживания в ее жизни. Сны омолаживали ее. Дэвид говорил даже, что всегда может определить, когда Шон видела свой сон, – в таком легком состоянии духа она после этого пребывала.
