Текст книги "Тьма на рассвете. Возникновение криминального государства в России"

Автор книги: Дэвид Саттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Через какое-то время после убийства Ларина Осипова изменила свое отношение к пропаже денег. Хотя раньше она и другие вкладчики обращались к правительству со слабой надеждой, что власти попытаются помочь им спасти хоть часть их сбережений, теперь она поняла, что те, кто обманул ее, сами были частью правительства. Теперь у нее не было надежды, поскольку те, кто ее обманул, могли не бояться правоохранительных органов.

6. Рабочие

Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит и род приходит, а земля пребывает во веки

Екклезиаст. 1:3–4.

Рязань, февраль 1998 года

Лидер независимого профсоюза Людмила Тихонова сказала директору текстильной фабрики «Голубая Ока» Виктору Бурякову: «У одной из наших женщин обнаружили лейкемию. Ей нужны средства на еду и лекарства. Прошу вас, выдайте ей причитающиеся деньги».

На улице при свете сумерек тающий снег превращался в серую слякоть. Автобусы и грузовики устало ехали в холодной темноте, а пешеходы, недавно закончившие работу, толпились на тротуарах, где фабричные работницы продавали в палатках сшитые на фабрике рубашки.

– Я ничего не могу сделать, – ответил Буряков. – У многих тяжелое положение. Мы не можем всем помочь.

– Но ведь это не обычная простуда, а тяжелое заболевание. Если бы у вашей матери или сестры такое обнаружили, как бы вы поступили?

– Как только у нас появятся деньги, мы окажем ей помощь.

Людмила встала, чтобы уйти. Она не верила Бурякову, но была потрясена его цинизмом. В ту минуту она поняла, как мало значили рабочие в глазах директора фабрики. Он не хотел заплатить смертельно больной женщине причитающиеся ей деньги, хотя это могло спасти ей жизнь.

На фабрике «Голубая Ока», которая размещалась в трехэтажном кирпичном здании на оживленной улице неподалеку от Рязанского кремля, работало 500 человек. Там шили мужские рубашки, простыни, военные мундиры и средства маскировки. В основном здесь работали молодые одинокие женщины, многие из которых выросли сиротами. Заработки на фабрике были низкими, но платили их регулярно. Однако в 1996 году Министерство обороны, самый крупный заказчик фабрики, сократил свои заказы, и работницам перестали выплачивать зарплату.

Вначале дирекция уверяла, что задержка временная, но не уточняла, когда же работницы получат зарплату. В то же время было предложено платить зарплату рубашками. Некоторые работницы согласились на это предложение, и теперь пять дней в неделю они шили рубашки, а остальное время пытались их продать. Другие отказались от такой зарплаты и настаивали на том, чтобы им заплатили причитавшиеся им деньги. Прошло уже три года, но они продолжали ждать.

На протяжении весны, лета и осени женщины как-то существовали благодаря помощи своих родственников из деревни, которые делились с ними продуктами, выращенной на своих участках. Но когда пришла холодная зима, работницы стали болеть. Они худели и слабели, нередко у них случались обмороки и носовые кровотечения. Врачи, приезжавшие на фабрику по вызовам из службы «скорой помощи», говорили, что работницы страдают от истощения и недоедания.

Наконец в феврале 1997 года, не получая заработную плату 11 месяцев, работницы решили устроить забастовку. В последний день месяца был организован независимый профсоюз, и Тихонову выбрали председателем. Затем женщины разошлись по своим цехам, но работать отказались.

Такое поведение обычно покорных работниц произвело впечатление на руководство. Боссы подходили к работницам и пытались убедить их прекратить забастовку. «Потерпите немного, приступайте к работе», – говорили они. «Мы уже достаточно терпели», – отвечали женщины. Забастовка длилась два месяца, несмотря на неоднократные угрозы со стороны руководства. В конце мая директора фабрики Людмилу Андрееву сменил Буряков. Вскоре после его прихода, 31 мая, работницы прекратили бастовать, в ответ на это Буряков выплатил каждой из них от 50 до 100 рублей. Благодаря этому многие смогли впервые за много месяцев купить себе продукты.

В оставшиеся месяцы 1997 года работницам выплачивали зарплату, достаточную для того, чтобы хоть как-то заставить их работать. Помимо других заказов, однажды фабрика получила заказ из одной американской тюрьмы, и женщины начали шить фланелевые пижамы для американских заключенных. К изумлению работниц, пижамы были из высококачественного материала и шились с пуговицами, карманами и декоративными элементами.

В феврале 1998 года частичные выплаты зарплаты прекратились. Буряков объяснял это тем, отсутствием денег, но работницы восприняли его заявление с недоверием.

На самом деле руководство фабрики даже не скрывало свою коррумпированность. Работницам было известно, что директора совершают дорогие поездки за границу за счет фабрики и ее площадь сдается магазинам, а получаемый доход не отражается ни в каких документах. На их глазах исчезало оборудование, в том числе импортные швейные машины, а также принадлежавшие фабрике легковые автомобили и грузовики; квартиры в построенных фабрикой домах и предназначенные для работниц, продавались на сторону, также без всяких записей о том, что сталось с деньгами.

В этих условиях работницы снова устроили забастовку. Все было так же, как и в прошлый раз: женщины шли к своим машинам, но отказывались работать на них.

Забастовка взбесила Бурякова, но женщины, несмотря на словесные оскорбления, не уступали.

Именно в такой обстановке Тихонова подошла к Бурякову с просьбой о помощи швее, больной лейкемией, и получила отказ.

Отказ директора выплатить задолженность по зарплате даже больной лейкемией потряс женщин и укрепил их решимость. Но последующие события сломили их волю к сопротивлению.

В марте один из грузчиков, отчаявшись прокормить свою семью, повесился у себя дома, оставив жену-инвалида и двоих детей. Вскоре после этого у электрика Виктора Пурикова нашли рак легких. Людмила умоляла Бурякова выплатить Пурикову задолженность по зарплате, чтобы он мог купить лекарства, но Буряков отказался. Вскоре у Пурикова открылась язва, и он умер.

Обе смерти вселили страх в рабочих. Многие из них решили, что если они не вернутся к работе, они не смогут рассчитывать на помощь начальства. В конце апреля забастовка была прекращена. С глубоким смирением рабочие вновь приступили к работе, надеясь, что раз фабрика снова начала выпускать рубашки, им будут платить достаточно для того, чтобы они могли выжить.

Положение швей на текстильной фабрике «Голубая Ока» стало обычным для положения рабочих в России. Реформаторами было обещано, что благодаря приватизации, которая к 1996 году сосредоточила 80 % российских промышленных предприятий в частных руках, рабочие станут совладельцами своих фабрик и заводов, но вместо этого рабочие подверглись неслыханной в Советском Союзе эксплуатации.

В результате ликвидации государственной собственности российские фабрики и заводы вышли из-под контроля правительства, и после того, как на них распались комитеты коммунистической партии, директора, будучи последними представителями советского режима, сосредоточили в своих руках полный административный контроль. Формально последней инстанцией считались акционеры, но в действительности они были не в состоянии диктовать свою волю директору. Поскольку именно директор распоряжался наймом и увольнением рабочей силы и продвижением по служебной лестнице, а также контролировал всю информацию, он играл главную роль на собраниях акционеров, даже если ему принадлежала лишь небольшая доля акций. Именно он решал, какая информация будет доступна для акционеров, а поскольку фамилии акционеров были написаны на избирательных бюллетенях, голосование против директора грозило переводом на менее квалифицированную работу или увольнением.

Характер деятельности директоров предприятий, занявших свои посты еще в советское время, быстро изменился[78]78
  В Советский период директор был связующим звеном между партией и рабочим классом. Он работал под сильным давлением, в его работу постоянно вмешивались вышестоящие чиновники, которые ругали и унижали его при каждом промахе. В то же время сам он быстро подавлял любые выступления со стороны рабочих. Это было нетрудно, потому что рабочие не имели политических и юридических прав и поэтому не могли рассчитывать на помощь в случае применения силы.
  Результатом такой системы сосредоточения власти, было то, что директора привыкли относиться к рабочим, как к сырью, которое можно использовать для выполнения плановых задач. Они часто бранили рабочих, почти всегда обращались к ним на «ты», заставляли их при необходимости работать долгие часы и унижали их достоинство, если они вызывали проблемы.


[Закрыть]. Те из них, которые раньше стремились к выполнению планов и часто мало разбирались в других вопросах, начали расхищать имущество своих заводов и фабрик.

Один из способов грабежа заключался в невыплате необходимых платежей, в том числе заработной платы, и вкладывании денег на депозитные счета под проценты. Директор обычно устанавливал тесные личные взаимоотношения с местным банком, делая его зависимым от завода, а следовательно, и от самого себя. Доходы завода затем клались в этот банк на депозитный счет с высокими процентами, при этом директор и должностные лица банка делили между собой прибыль.

Другим способом расхищения имущества заводов было создание дочерних компаний, которые играли роль посредников, запрашивая непомерно высокие цены за незначительные услуги. Благодаря их доступу в магазины и на оптовые склады и приобретению контроля над транспортом и охраной директора крали оборудование, сырье и продукцию, которая после приватизации стала исчезать в больших количествах с российских заводов и фабрик. В первые годы реформ огромные очереди грузовиков выстраивались перед российскими пограничными пунктами, так как на грузовых машинах вывозились в иностранные порты материалы, украденные с предприятий их управляющими[79]79
  Другим способом разграбления имущества завода была сдача в аренду всего, что только возможно, причем в договоре указывалась лишь небольшая часть арендной платы, а остальное выплачивалось наличными директору. Директора также начали организовывать бартерные сделки между заводами, используя бесплатный труд рабочих для разгрузки железнодорожных вагонов друг для друга. Другой метод заключался в хранении товаров на складах предприятий. Товары со складов продавались в кредит по ценам, превышающим цены на складах соседних предприятий. Как только рабочим переставали платить, у них не было выхода и приходилось покупать товары на этих складах. Качество товаров там было хуже, чем в других местах, а цены на 10–15 % выше. При данных обстоятельствах российские производители товаров могли не волноваться, что их низкокачественная, непригодная для употребления продукция будет распределена среди голодных рабочих, которые не получают зарплату и которым ничего не остается, как принять эту продукцию.


[Закрыть].

Видя ненасытность директоров и понимая собственную уязвимость из-за краха промышленного производства, рабочие оказывались беспомощными и пассивными, что отражалось в их письмах в российские газеты. «Я работаю на машинном заводе, где нам не платят зарплату, – писала женщина из Липецка в письме в газету „Липецкие известия“. – На моем иждивении находится больной сын. Моя заработная плата нищенская, и даже ее я не получаю. Не так давно нам заплатили за февраль. Я просила заплатить за март, но моя просьба так и лежит на столе у главного бухгалтера. Я устала ходить и попрошайничать, словно ни на что не имею право».

На это газета в колонке «семейный адвокат» ответила ей: «Вы можете сменить рабочее место, но едва ли вы найдете завод с вакансиями… Вы могли бы обратиться в трудовой комитет и в суд. Но поможет ли это вам получить деньги? Лучший совет, который я могу вам дать: попросите о встрече с директором, и, может быть, в виде исключения он согласится удовлетворить вашу просьбу».

Этот случай, приведенный в бюллетене телеграфного агентства «ИРА-СОК», был напечатан с кратким комментарием редактора бюллетеня: «Было бы лучше не ходить к директору, а отнестись к нему с подобострастием. Тогда вы произведете на него впечатление своей беззащитностью. В нашей стране любят покорных и послушных»[80]80
  Провинциальная хроника: Специальный выпуск // Информационное рабочее агентство – Союз Общественных корреспондентов (ИРА-СОК). 1996. Октябрь. – С. 2.


[Закрыть]. Действительно, именно беззащитность российских рабочих при росте слоя директоров криминализированных заводов и фабрик и бессилии официальных профсоюзов вызвали у рабочих первые протесты. Они были безжалостно подавлены, но их тщетность показала истинное положение рабочих постсоветский период.

Ярославль, 26 декабря 1995 года

«Если вы голодаете, то имеете право не выходить на работу. Если они обвиняют нас в нарушении закона, мы вправе спросить: а кто их обвинит в нарушении Конституции, где утверждается, что они обязаны платить за работу?»

Речь произносил Владимир Дорофеев, глава независимого профсоюза «Единство», обращаясь к тысяче рабочих Ярославского завода тепло-оборудования, которые собрались в пасмурный день во дворе завода. Руководство предупредило рабочих, что каждый, кто примет участие в демонстрации, будет уволен. Протестующих снимали на видеокамеру из окон верхних этажей завода. Однако демонстрантов это не испугало. Они с одобрением встретили слова Дорофеева и держали в руках лозунги со словами: «Только рабы работают бесплатно».

После окончания митинга рабочие вернулись в свои цеха. В некоторых цехах они разделились: одни хотели приступить к работе, другие отказывались. Но в инжекторном цеху, цехах точных деталей и корпусных деталей рабочие отключили электричество, что привело к остановке работы всего завода.

Проблемы на Ярославском заводе теплооборудования начались после распада Советского Союза. Сразу после этого заказы и поставки резко упали, в результате чего производство сократилось более чем наполовину. В то же время инфляция съела все сбережения рабочих, вызвав массовую деморализацию. У некоторых эти сбережения доходили до 15 000 рублей, чего хватило бы на покупку трехкомнатной квартиры. Но по прошествии нескольких месяцев на эту сумму можно было приобрести лишь пару ботинок.

Учитывая ухудшение условий жизни, местные власти стали давать рабочим небольшие участки земли, находившиеся в собственности государства и колхозов. У рабочих было мало опыта в сельском хозяйстве, но после того как задержки с выплатой зарплаты превысили месяц и стали регулярными, многие рабочие начали выращивать на своих огородах овощи.

Летом 1992 года в окрестностях Ярославля многие рабочие строили сараи или небольшие домики на крошечных наделах и копали колодцы. Каждый выходной за город отправлялись электрички, набитые людьми, везущими стройматериалы и инструмент. Когда началась уборка урожая, поезда были настолько переполнены, что людям приходилось висеть на подножках и ехать, держась за поручни вагонов.

У Дорофеева также был участок, и все выходные он проводил там, выращивая картофель и овощи.

Скоро задержки в выплате зарплаты достигли двух месяцев, и завод начал выдавать рабочим часть их жалованья в виде продуктов в заводском буфете. Продукты были ужасного качества, но рабочие разбирали их и приносили домой детям, часто сами оставаясь голодными.

После того, как завод был приватизирован, условия еще более ухудшились. Часть продукции, а также запасы запчастей, исчезли. Металлорежущие станки были вывезены из цехов и проданы на стороне. Материалы пропадали со строительного участка будущего спортивного комплекса и использовались для возведения трех– четырехэтажных дач для руководства завода.

К середине 1994 года недоедание и неустойчивое финансовое положение привели к глубокому социальному кризису. Семьи распадались, так как мужчины не могли содержать своих детей. Больные рабочие, за которыми некому было ухаживать, преждевременно умирали. Стало известно о первых случаях самоубийств. Однажды какая-то женщина остановила на заводе Дорофеева и сказала ему: «Знаете, чем мне приходится кормить своих дочерей? Комбикормом. Я беру корм для коров, смешиваю его с ячменной крупой, варю и этим всех кормлю». Дорофеев вспомнил, что в последний раз люди были вынуждены питаться кормом для животных во время блокады Ленинграда.

В такой ситуации директор завода Лев Соколов организовывал дочерние компании для продажи продукции завода параллельно с отделом сбыта. Скоро их число достигло 15; ими управляли друзья Соколова.

Одна из таких компаний – Интра-центр – предлагала скупить акции рабочих завода по 10 000 рублей каждую. В ответ на это предложение Дорофеев решил подсчитать реальную стоимость акций, учитывая стоимость заводских зданий, сырья и оборудования и поделив это на общее количество акций. У него получилось, что реальная стоимость одной акции составила 1 500 000 рублей. На этом основании он старался убедить рабочих не продавать свои акции, но многие, отчаявшись получить дополнительные деньги, все же продали их.

Вскоре Интра-центр владел уже 25 % акций завода. Спустя некоторое время Соколов продал Интра-центру заводской гараж по номинальной цене. Завод также закрыл свою ремонтную мастерскую и семь месяцев спустя перевез оборудование в Интра-центр. Таким образом, правление Интра-центра, состоящее из группы подозрительных предпринимателей, связанных с Соколовым, вступили во владение заводом.

В течение нескольких месяцев, по мере углубления кризиса, рабочие не предпринимали никаких действий в связи с невыплатой зарплаты, так как боялись потерять работу. Но в июне 1995 года Дорофеев и слесарь Николай Доросюк стали ходить из цеха в цех, набирая рабочих в новый профсоюз для борьбы с задержкой выплаты зарплаты. «Прежде чем гнать рабов на работу, их кормили, – говорил Дорофеев. – Но здесь нас даже не считают рабами». 4 июня около сотни рабочих устроили митинг в заводском конференц-зале, на котором было объявлено о рождении независимого профсоюза. Профсоюз потребовал ликвидации задолженностей заработной платы и проведение расследования в дочерних компаниях, организованных Соколовым. В нескольких цехах прошли предупредительные забастовки. Более тысячи рабочих, демонстрируя свою силу, собрались во дворе завода на первое собрание независимого профсоюза. Демонстранты несли лозунги и плакаты со словами «Кто накормит наших детей?», «Боссам место в тюрьме, а не на Канарских островах».

Вскоре после начала протестов Соколов подал в отставку, объясняя это ухудшением здоровья. После его ухода задержка в выплате зарплат достигла почти трех месяцев.

В июле на пост директора был избран Александр Пирожков, заместитель Соколова. В сентябре Соколов улетел на Кипр по путевке, оплаченной за счет завода, а через несколько дней утонул, купаясь в Средиземном море.

Известие о смерти Соколова взбудоражило завод. И рабочие, и руководство были убеждены, что кто-то помог ему утонуть. Соколов был в курсе финансовых махинаций на заводе, и его знания представляли опасность для его бывших коллег, особенно в то время, когда рабочие требовали ликвидации задолженностей по зарплате. В то же время нанять убийцу на Кипре, где так много русских, не представляло сложности.

Соколову устроили грандиозные похороны с лимузином, милицейским эскортом и поставили ему на могиле мраморную плиту с огромным портретом, изготовленным за счет завода.

Новый директор пообещал выплатить все задолженности, но вместо этого задержки в выплате зарплаты еще больше возросли. 22 июля рабочие нескольких цехов устроили забастовку без разрешения профсоюза, и Пирожков остановил работу завода. Две недели спустя локаут был прекращен, но Пирожков не предпринимал шагов к выплате зарплаты. В ответ на это забастовал весь завод. Наконец, Пирожков согласился ликвидировать половину трехмесячной задолженности по заработной плате, и рабочие вернулись на рабочие места, но вскоре после этого завод снова прекратил выплату зарплаты.

Холодную зиму рабочим удалось пережить, устраиваясь на дополнительную работу и перезанимая деньги друг у друга. Многие вступали в фашистские политические группировки. 16 ноября 1995 года газета «Северный край» сообщила, что в результате безработицы, неуверенности в будущем, нищеты и потери денег в пирамидальных схемах и банках в Ярославской области началась эпидемия психических расстройств. «По последним данным, каждый пятый [житель области] страдает расстройством психики», – писала газета.

Всю осень рабочие трудились, не получая зарплату. В декабре, после массовой демонстрации под руководством Дорофеева, они устроили забастовку и прекратили работу. Забастовка длилась две недели, и в конце концов Пирожков пообещал выплатить задолженности по зарплате. Однако он снова не сдержал обещание, и задолженности продолжали расти. К маю 1996 года рабочим задолжали зарплату за шесть месяцев, и многие, подавленные чувством беспомощности, прекратили бороться за свою зарплату.

Однако Дорофеев был намерен продолжать борьбу. С помощью нескольких менеджеров, которые тайно симпатизировали рабочим, он начал собирать информацию о коррупции, царящей на заводе.

Будучи лидером независимого профсоюза, Дорофеев имел право проверять финансовые документы завода и вскоре сделал несколько открытий. Одно из них состояло в том, что хотя завод не выплачивал зарплату рабочим, Пирожков с декабря 1995 по июнь 1996 года получил 45,5 млн рублей. Дорофеев также обнаружил, что завод заплатил 391 % по кредитам на 3,5 млрд рублей, полученным от Кредпромбанка, хотя самые высокие процентные ставки по подобным кредитам за указанный период составляли от 200 до 240 %. В то же время завод платил налоги не непосредственно правительству, а через Кредпромбанк таким образом, что в банке оседали проценты с этих сумм. В течение по крайней мере полутора лет платежи шли с опозданием на две недели. Дорофеев отнес эту информацию прокурору, и милиция арестовала руководство отделения Кредпромбанка в Ленинском районе.

К июню отставание в выплате зарплат достигло восьми месяцев, и рабочие могли существовать лишь за счет картошки и овощей, выращенных на дачных участках. Каждый понедельник они приходили на завод уставшими после тяжелой работы в выходные.

Дорофеев начал бороться с апатией среди рабочих. Используя собранную им информацию, он ежедневно выступал на митингах в различных цехах завода, рассказывая о том, как начальство грабило заводские ресурсы, пока рабочие напрасно ожидали зарплаты. Вновь вспыхнуло негодование рабочих, и 26 июня они снова объявили забастовку.

После начала забастовки Пирожков пообещал Дорофееву, что рабочим заплатят, если они приступят к работе. «Наши рабочие теряют сознание от голода, – ответил Дорофеев. – Если рабочий упадет в обморок во время работы на станке, от него ничего не останется. Это равносильно прохождению сквозь мясорубку. Вы этого добиваетесь? Наш принцип простой – сначала зарплата, потом работа». Забастовка продолжалась весь август. Но Дорофееву вскоре стало ясно, что его успехи по объединению рабочих угрожают его собственной безопасности. Ему стали звонить среди ночи. Иногда он слышал лишь тяжелое дыхание, а иногда его спрашивали: «Вы заказывали женщину?»

26 августа сотни рабочих строем прошли к главному зданию правительства области и потребовали, чтобы завод был объявлен банкротом; такое заявление могло привести к назначению нового руководства. Вскоре после демонстрации пятеро мужчин подошли к дому, где жил Дорофеев, и начали задавать его соседям вопросы о нем. Наконец они поднялись в квартиру Дорофеева, дома была его жена Нина. Они сказали ей, что они «друзья с Кавказа» – это выражение обычно означает принадлежность к преступной организации – и им нужен Дорофеев для «делового разговора». Их визит поверг Нину в состояние паники. Дорофеев обратился за помощью к главе областного управления ФСБ, и на какое-то время визиты прекратились. Но вскоре после этого сын Дорофеева был ранен во время спора, затем арестован на больничной койке, обвинен в попытке убийства на том основании, что у него был найден сувенирный нож, и позже приговорен к пяти годам тюрьмы.

Тем временем завод усиливал финансовое давление на рабочих. В сентябре рабочие вернулись на работу и получили зарплату за сентябрь и октябрь. Однако в ноябре все платежи были прекращены, и к весне 1997 года задолженности по зарплате достигли девяти месяцев. Дорофеев вновь пытался сплотить рабочих для коллективных действий, но их воля была сломлена. Руководство начало открыто увольнять рабочих или сокращать их жалованье (которое все равно не платили). Наконец сам Дорофеев устал от постоянной борьбы за права тысяч рабочих, которые ничего не хотели, кроме того, чтобы им заплатили их зарплату.

Однажды вечером незадолго до Первого мая 1997 года Дорофеев сидел дома и смотрел телевизор и вдруг услышал в соседней комнате звук бьющихся бутылок. Он вскочил и обнаружил свою жену лежащей поперек кровати в неестественной позе. «Скорая помощь», отвезла ее в больницу, где врачи промыли ей желудок и спасли жизнь. Она приняла чрезмерную дозу снотворного. Владимир нашел предсмертную записку, которая была полна бессильной злобы всех рабочих завода теплооборудования: «Будь проклят Пирожков!»

Череповец – 23 декабря 1997 года

– Если вы считаете себя скотами, то можете работать, – заявила Людмила Иванова, лидер независимого профсоюза сталелитейного завода «Северсталь», обращаясь к группе машинистов подъемного крана и рабочих металлорежущих станков в конвертерном цеху. – Но если здесь нет скота, тогда нам придется устроить забастовку. Мужчины тесно обступили Людмилу.

– Она права, – сказал один из рабочих. – Нужно заставить их уважать нас. Это настоящее безобразие. Зарплата нищенская, но и ее не платят.

Внезапно цех заполнился охранниками в черных беретах с автоматами в руках. Их сопровождал начальник цеха.

– Мы увольняем всех вас, – сказал он. – Если вам тут не нравится, убирайтесь.

Однако рабочие стояли на своем.

Они спрятали ключи от гигантских подъемных кранов, которые использовались для транспортировки листов стали в цеху, и вся работа была прекращена. Начальник приказал какой-то женщине найти Людмилу, но пять рабочих схватили газовый резак и направили его на охранников.

– Нет! – закричала Людмила. – Не нужно крови!

Людмила и Анатолий Космач, еще один лидер независимого профсоюза согласились следовать за охранниками.

– Держитесь, ребята! – кричала Людмила, когда ее уводили. Она была убеждена, что теперь рабочие примкнут к забастовке.

На заводе «Северсталь» работает 50 000 рабочих, и это один из двух крупнейших заводов в России. В 1992 году, незадолго до приватизации завода, его генеральный директор Юрий Липухин назначил финансовым директором Алексея Мордашова, сына своего близкого друга. После того, как завод был приватизирован, Мордашов организовал дочернюю компанию под названием «Северсталь-Инвест», 24 % которой принадлежало заводу, а 76 % ему лично. Начальный капитал «Северсталь-Инвест» равнялся 100 000 рублей (50 долл. в 1993 году). Дочерняя компания вскоре начала играть главную роль в жизни завода. Хотя у завода был официальный отдел сбыта, тем, кто хотел купить сталь у «Северстали», говорили, что все покупки делаются через «Северсталь-Инвест», которая брала себе 20 % доходов. В результате фирма, на которой работало пять человек, вскоре стала богатой организацией и одним из двух крупнейших налогоплательщиков Вологодской области.

Приватизация сталелитейного завода также привела к созданию независимого профсоюза, число членов которого за шесть месяцев выросло до двух тысяч человек. Численность независимого профсоюза была небольшой по сравнению с 38-тысячным официальным профсоюзом, который занимался распределением льготных путевок в дома отдыха и квартир, но так как его члены работали на главных участках завода, новый профсоюз приобрел потенциально важное значение.

В 1993 и 1994 годах мировые запросы на нефть были высоки, и рабочие «Северстали» жили хорошо; в отличие от рабочих других российских заводов, им платили высокую заработную плату вовремя. Однако в 1995 году там начались задержки с выплатами заработной платы. Поскольку сталелитейный завод был высокорентабельным предприятием, рабочие сначала предполагали, что задержки временные, но когда зарплату не платили два месяца, это вызвало серьезные затруднения. Рабочие одалживали деньги друг у друга и откладывали важные покупки, экономя на еде и одежде.

В это время сомнительная компания под названием «Партнер», о которой впоследствии стало известно, что это филиал «Северстали-Инвест», открыла офисы в административном здании завода и стала предлагать скупить акции рабочих на заводе. Рабочие, будучи не в состоянии справиться с финансовым давлением, начали продавать свои акции.

В сентябре 1995 года независимый профсоюз устроил пикетирование для выражения протеста против задержки выплаты заработной платы, и задержки на время прекратились.

Тем временем руководство завода было вовлечено в крупномасштабную аферу. Грабя склады и списывая высококачественный металл как негодный, они отправляли его в фиктивные организации. Иногда исчезали целые поезда из сорока вагонов.

Случаи хищений, о которых сообщали сочувствующие рабочим представители руководства в анонимных листовках, наводнивших завод, привели рабочих в ярость, и количество членов в независимом профсоюзе возросло почти до трех тысяч человек.

В апреле 1996 года проводились выборы нового директора. Липухин предложил выбрать Мордашова. «Северсталь-Инвест» приобрела тысячи акций завода через «Партнера», поэтому Мордашов владел большим пакетом акций и был выбран большинством голосов. Липухин, бывший рабочий, относился к рабочим с уважением, а Мордашов, всегда работавший в администрации, относился к ним с презрением, считая их «скотом». Всюду за ним следовала вооруженная охрана. Когда рабочие жаловались, что руководство нанимает новых администраторов, в то время как они не получают зарплату, Мордашов отвечал: «Зачем я буду платить вам, чтобы переносить грязь с места на место? Я лучше заплачу менеджерам, которые продают нашу продукцию»[81]81
  Высказывания Мордашова вызывали чувство горечи у рабочих. Работа на заводе была опасной; в месяц случались по крайней мере два серьезных несчастных случая, один из них – со смертельным исходом. В здании была плохая вентиляция, а фильтры не менялись в течение пяти лет. У рабочих сталелитейных цехов угольная и коксовая пыль скрипела на зубах, а жара и шум старили их преждевременно; они выходили на пенсию в 55 лет, но мало кто жил достаточно долго. В то же время было хорошо известно, что Мордашов приобрел свое право собственности над заводом благодаря финансовым махинациям.


[Закрыть].

Тем временем финансовая империя Мордашова продолжала расширяться. Он скупил акции некоторых крупных заводов и стал во главе Металлургического коммерческого банка (Меткомбанк), из которого «Северсталь» брал кредиты по непомерным процентным ставкам. Он также приобрел газеты и телевизионные станции вскоре осуществлял решительный контроль над Череповецкой городской думой и законодательным собранием Вологодской области.

Видя, как ухудшается положение на заводе, Людмила, работавшая корреспондентом в газете «Голос Череповца», писала сочувственные статьи о рабочих. Лидер независимого профсоюза Владимир Маракасов пригласил ее редактировать их газету. Вскоре ей предложили стать заместителем председателя независимого профсоюза. В декабре 1996 года Маракасов вышел в отставку, и его сменила Елена Виноградова, работавшая в заводском Доме культуры. Таким образом, две женщины стали лидерами независимого профсоюза.

Когда невыплата зарплаты стала постоянной, руководство завода начало оказывать давление на членов независимого профсоюза, предупредив их, что они будут уволены за малейшее нарушение. Несмотря на это, независимому профсоюзу удалось выстоять, и в январе 1997 года он устроил демонстрацию из нескольких тысяч рабочих перед зданием администрации завода в знак протеста против невыплаты заработной платы.

После демонстрации руководство начало платить зарплату, а затем, как и в прошлом, возникли новые задержки. С июня по август рабочим ничего не заплатили.

Атмосфера на заводе накалялась. Рабочие не могли понять, почему им не платят зарплату, если завод получает прибыль. Рабочие хотели созвать митинг членов независимого профсоюза от всех цехов. 27 ноября рабочие наконец устроили митинг и поставили начальству срок до 20 декабря удовлетворить их требование на коллективный подряд, выплаты всей задержанной заработной платы и перестать притеснять независимый профсоюз. Последний направил Мордашову письмо с изложением плана предотвращения несчастных случаев на заводе во время забастовки. Но Мордашов отказался обсуждать эту проблему.

К середине января задержка выплаты заработной платы составила 53 дня, и стало ясно, что забастовка неизбежна. Людмила и Елена разработали план постепенного закрытия заводских цехов, и были назначены активисты для воодушевления их товарищей.