Текст книги "Тьма на рассвете. Возникновение криминального государства в России"

Автор книги: Дэвид Саттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

19 декабря Мордашов уволил с завода лидеров независимого профсоюза. Охране был дан список из 25 человек, которых не разрешено было пускать на территорию завода; усиленно выслеживали активистов. Но, несмотря на запрет, 20 декабря Людмила проникла на завод через отверстие в стене и пошла в железнодорожный цех, убеждая рабочих поддержать забастовку.

Вечером 21 декабря Виноградова вышла из дома с паспортом своей подруги, который она предъявила охране, стоявшей у двери ее квартиры с целью задержать ее. Охрана разрешила ей пройти, и она уехала на поезде в Москву искать поддержки у организаций, борющихся за права человека.

Позже в тот же вечер Людмила въехала на грузовике на завод, переодевшись, и сказала, что ей нужно принять душ, потому что у них дома испортился водопровод. Она спряталась на заводе до утра, затем вместе с Сергеем Рыбковым, другим лидером профсоюза, начала ходить из цеха в цех, убеждая рабочих начать забастовку. В цеху, где производили грузовые вагоны для внутризаводских перевозок, 300 человек прекратили работу. Некоторые рабочие в формовочном цеху также присоединились к забастовке. К вечеру 8 главных цехов завода остановились.

Несмотря на широкий размах забастовки, вести о ней распространились медленно, так как местная пресса находилась в руках Мордашова. Когда группа с Вологодского телевидения попыталась заснять забастовку, заводская охрана арестовала телеоператоров и уничтожила видеозапись. Лишь публикация в государственной прессе выступления Елены в Музее Сахарова в Москве частично приоткрыла завесу над информационной блокадой Череповца.

Ночь 22 декабря Людмила провела в квартире подруги. На следующее утро она вошла на завод в рабочей одежде и пошла в конвертерный цех. Ее появление вызвало инцидент, в котором рабочие чуть не применили газовый резак против охранников завода. Людмилу продержали под арестом до вечера.

Уйдя с завода, Людмила обратилась за помощью к череповецкому прокурору Тамаре Гусняк. Та предупредила Мордашова, что, преследуя лидеров профсоюза, он нарушает закон. Однако предупреждение Гусняк осталось без внимания, после забастовки прокурору стали угрожать расправой с ее детьми, и она была вынуждена уйти в отставку.

Другие активисты также продолжали появляться на заводе, проникая в основном через дыры в ограде. Так они прятались от охраны и встречались с рабочими в цехах. Как только охранники обнаруживали активистов, они хватали их, били, бросали в машины, везли за город и оставляли там на диком холоде.

Когда руководители профсоюза приходили ко входу на завод, предлагая руководству начать переговоры, им заявляли: «С вами никто не намерен разговаривать».

На пятый день забастовки к протестующим присоединились другие цеха. В цеху холодной прокатки стали рабочие остановили краны и отказались разгружать продукцию. Они также отказались вынимать стальные листы, которые мокли для очистки в цистернах с серной кислотой, что создавало опасность взрыва. Людмила и Карпов подъехали к заводскому входу и потребовали, чтобы им разрешили поговорить с рабочими. Когда охранники отказали, Карпов сказал им, что профсоюз не несет ответственности в случае аварии. Наконец охранники разрешили им позвонить в цех и сказать рабочим, чтобы они возобновили работу кранов.

Поскольку была парализована большая часть завода, руководство быстро начало выдавать рабочим зарплату. На пятый день забастовки рабочим заплатили за октябрь и часть ноября, и недоплата сократилась с 53 дней до 8.

Деньги сделали свое дело: хотя рабочие продолжали присоединяться к бастующим, многие вернулись к работе.

Судьба забастовки теперь зависела от железнодорожного цеха, который не присоединился к забастовке, но сочувствовал ей. Этот цех отвечал за железную дорогу, соединявшую все заводские цеха; прекращение работы этого цеха парализовало бы работу всего завода.

26 декабря Людмила вместе с семью другими лидерами профсоюза снова проникла на завод и вошла в железнодорожный цех, где их ожидали около 100 рабочих. «Мы просим вас присоединиться к забастовке, – попросили активисты. – Мордашов удовлетворил только одно из наших требований». Но после их ухода Мордашов устроил собрание рабочих цеха и пообещал поднять заработки на 25 %. Он также пообещал премию в размере 1000 рублей каждому рабочему, который не будет участвовать в забастовке.

27 декабря рабочие железнодорожного цеха встретились в половине седьмого утра. Людмила, Карпов и Рыбков убеждали их присоединиться к забастовке. Председатель официального цехового профсоюза Игорь Качальников сказал рабочим, что сделать это равносильно самоубийству. Рабочие цеха были возмущены тем, что им годами не выплачивается зарплата, но один за другим активисты высказывали мнение, что забастовка обречена. У Людмилы, которая почти не спала на этой неделе, не было сил спорить с ними. Через сорок минут они вернулись к своей работе.

После такого решения рабочих железнодорожного цеха забастовка была прекращена. Постепенно рабочие других цехов возвращались на свои рабочие места, и 3 января было принято решение прекратить забастовку.

После подавления забастовки рабочие сталелитейного завода «Северсталь» больше не пытались защитить свои права. Вскоре после того, как бастующие вернулись к работе, руководство «Северстали» объявило о намерении прекратить производство и закрыть огромный мартеновский цех с его 12 печами. Это известие не побудило рабочих снова рисковать, участвуя в дальнейшей борьбе. По прошествии недели снова стали увеличиваться задержки в выплате зарплаты.

При обсуждении ситуации, сложившейся на заводе, в телевизионной программе Владимира Познера говорилось, что завод в 1997 году получил прибыль 1,5 триллиона рублей, но лишь 8 % из этой суммы пошли на выплату заработной платы. Однако Мордашов в нескольких интервью сваливал вину за невыплату заработной платы на алкоголизм среди рабочих.

После одного из таких интервью группа пикетчиков собралась у входа в административное здание завода для выражения протеста. Демонстранты несли плакаты со словами: «Мы требуем, чтобы вы извинились за свои слова!» Рабочие редко видели Мордашова, но по этому случаю он вышел для разговора с пикетчиками: «Я не собираюсь извиняться, потому что я прав, – заявил он. – Рабочие действительно пьют».

Нефтеюганск, 26 июня 1998 года, 8.45

Машины запрудили улицу Рабочих Нефтяников, и туманное утро обещало сибирякам еще один жаркий день. Анатолий Ширяев, лидер независимого профсоюза, вошел в приемную мэра Нефтеюганска Владимира Петухова. Внезапно какой-то охранник вбежал в приемную, расталкивая группу просителей, которые сгрудились, тщательно изучая свои документы.

– В переулке кого-то убили! – закричал он.

В ту же минуту еще два охранника вбежали в комнату.

– Что случилось? – спросил Ширяев.

– Два вооруженных бандита только что стреляли в мэра.

Ширяев вышел на улицу и присоединился к толпе, собравшейся на площади. Рядом со зданием мэрии помещался центральный офис «Юганск Нефтегаза», региональной нефтяной компании, которая в настоящее время принадлежала энергетическому промышленному комплексу «Юкос». Всего за четыре дня до этого Петухов положил конец голодной забастовке против политики «Юкоса».

Толпа вскоре выросла до 5000 человек. Наконец незадолго до полудня прибыл первый заместитель мэра Виктор Ткачев и объявил, что Петухов умер. У народа на площади было только одно объяснение смерти мэра: они обвиняли в его убийстве «Юкос».

«Юкос», созданный в 1993 году российским правительством, представлял собой вертикально интегрированную компанию. В нее входили две нефтебуровые компании – «Юганск Нефтегаз» и «Самара Нефтегаз», три нефтеперерабатывающих завода и 12 компаний по продаже нефтепродуктов.

8 декабря 1995 года на аукционе, проводимом в рамках программы «Ссуда за акции», контрольный пакет акций «Юкоса» приобрел Михаил Ходорковский, 36-летний председатель банка «Менатеп» и один из самых богатых людей в мире, личное состояние которого оценивалось в 2,4 миллиарда долларов. «Менатеп» организовал аукцион и был представлен на нем двумя допущенными покупателями. Пакет предложений от третьей фирмы, действующей от лица консорциума Альфа-банка, Инкомбанка и «Российского кредита», был отклонен «за отсутствием правильно заполненных банковских документов».

При отсутствии конкуренции Ходорковский приобрел контрольный пакет акций «Юкоса» – второй по величине нефтяной компании России, в ведении которой находилось примерно 2 % разведанных мировых запасов нефти, – за 159 млн долл., на 9 млн долл. выше стартовой цены[82]82
  Банки, организующие аукционы в рамках кампании «Ссуды за акции», неизменно оказывались победителями на таких аукционах. Покупка «Юкоса» сочеталась с историей Ходорковского, который использовал правительственные связи для накопления состояния. В 1987 году, занимая высокий пост в московской комсомольской организации, Ходорковский на деньги партии организовал торговый кооператив. В следующем году он учредил банк «Менатеп». С 1990 по 1993 год Ходорковский занимал в российском правительстве пост экономического советника Гайдара и заместителя министра топливной и энергетической промышленности. В этот период группа «Менатеп» продолжала расти. В 1992 году из «Менатепа» брались деньги для финансирования множества федеральных программ, в том числе снабжения воинских частей продовольствием, на ликвидацию последствий Чернобыльской аварии, а позже на восстановление Чечни, в ходе которого, согласно данным Счетной палаты РФ, 4,4 млрд долл., посланные в Чечню, исчезли. В 1992 году, когда цена на нефть в России была в 300 раз ниже цен на мировом рынке, «Менатеп» получил разрешение экспортировать нефть. В 1993 году он был уполномочен распоряжаться федеральным бюджетом и использовал его фонды для предоставления краткосрочных межбанковских кредитов, получая огромную прибыль на государственные деньги. (Bivens М., Bernstein J. The Russia You Never Met // Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Demokratization. 1998. № 6. – p. 613–647).


[Закрыть].

В 1995 году Петухов возглавил компанию «Дебит», учрежденную отделом буровых скважин и капитального ремонта «Юганск Нефтегаза». Эта компания стала кредитором «Юкоса», который задолжал огромную сумму «Дебиту» за законченную работу. «Дебит» подал иск против «Юкоса», который в ответ на это обвинил Петухова в финансовых махинациях, в том числе в краже половины прибыли «Дебита». У Петухова появились проблемы с налоговой полицией. Чтобы избавиться от этих проблем и заставить «Юкос» заплатить ему, Петухов решил баллотироваться на пост мэра Нефтеюганска.

Петухов начал проведение открытой кампании против «Юкоса». Находясь на посту мэра, Петухов разрешил «Юкосу» заплатить местные налоги по неликвидным долговым обязательствам, многие из которых были выпущены сомнительными компаниями, и обвинил «Юкос» в эксплуатации региона. Кроме того, рабочие-нефтяники испытывали враждебность к Ходорковскому, открыто выражая сомнение в том, что столь молодой человек мог накопить столь огромное состояние честным путем.

Во время избирательной кампании группа сотрудников Петухова направила ему письмо, обвиняя его в финансовых махинациях, но было ясно, что за этим письмом стоит «Юкос», и из-за резко отрицательного отношения в городе к промышленному конгломерату это лишь способствовало популярности Петухова. Неожиданно как для Петухова, так и для «Юкоса» первый был избран мэром.

Результаты выборов усилили противоречия между «Юкосом» и рабочими Нефтеюганска. Новый мэр потребовал, чтобы «Юкос» заплатил налоги реальными деньгами, а не векселями или собственностью. Но «Юкос» предложил выплатить налоги простыми векселями и передал городу аэропорт, требующий огромных эксплуатационных расходов, сельскохозяйственные установки и асфальтовый завод.

В 1998 году цены на нефть упали с 20 до 9 долларов за баррель, и «Юкос», который должен был выплачивать денежные суммы и иностранные кредиты, заплатил местные налоги только за первую половину 1998 года; эта сумма составляла лишь 63 % от заплаченной им суммы за аналогичный период в 1997 году. В результате город лишился средств для выплаты зарплат милиционерам, учителям и врачам[83]83
  В конце 1997 года Ходорковский приобрел Восточно-Сибирскую нефтяную компанию, что позволило ему объединить нефтеперерабатывающие заводы и предприятия обслуживания в соседних областях страны. По мере падения цен на нефть «Юкосу» приходилось ликвидировать долги и выплачивать иностранные кредиты, полученные для покупки Восточно-Сибирской нефтяной компании. В этих обстоятельствах легче всего было не платить местные налоги, поскольку к городам и районам не применялись штрафные санкции федерального правительства, которое за невыплату налогов могло лишить права экспортировать нефть.


[Закрыть].

В то же самое время начались задержки выплаты зарплаты рабочим-нефтяникам, которым теперь приходилось ждать своей зарплаты по два месяца.

Нефтеюганск всегда отличался полной занятостью и хорошим ассортиментом товаров в магазинах. Теперь впервые на улицах появились нищие. Жители Нефтеюганска были настоящими заложниками, поскольку предприятия нефтяной промышленности были единственным местом для работы.

В апреле 1998 года «Юкос» объявил об уменьшении зарплаты на 60–70 % и о программе реструктуризации[84]84
  Рабочим говорили, что им либо придется согласиться на жалованье, уменьшенное на 30–40 %, либо начнутся массовые увольнения. «Юганск нефтегаз» перестал платить премии, которые раньше выплачивались регулярно. Оператор нефтяной скважины раньше получал основную зарплату, коэффициент за работу на Севере и 70 % от общего количества в качестве премии. При новой политике оплаты многие рабочие стали зарабатывать от одной трети до 40 % от прежней величины выплат.


[Закрыть]. Из 38 000 рабочих, работавших в системе «Юганск Нефтегаз», 26 000 работали в 51 организации, обслуживавшей нефтяные скважины. Теперь эти организации были объявлены независимыми и должны были осуществлять денежные операции с «Юганск Нефтегазом», который пользовался преимуществом своей монополии на установку цен.

Рабочие-нефтяники, которые всегда свободно обращались с деньгами, теперь были лишены средств, и резкое изменение их положения привело к взрыву ненависти.

Юлия Коршакевич, помощница Петухова, приехавшая в город в 1967 году, объясняла причины этой ненависти: «Город представлял собой остров, окруженный болотами на сотни километров. Зимой здесь мороз и темнота. Летом трудно было дышать из-за болотного газа, но отсюда тянулась тропинка к первой буровой установке. Мы построили первую скважину, первое жилое здание, и все в сложнейших условиях. А теперь, когда все сделано, Ходорковский покупает все это за бесценок и выгоняет людей на улицу. Люди имеют право хорошо жить. Они потеряли здоровье в этом загазованном болоте».

Петухов начал настраивать население против «Юкоса». По его предложению Ширяев, рабочий дочернего предприятия «Юганск-Фракмастер», организовал независимый профсоюз, и 27 мая, в день встречи акционеров «Юганск Нефтегаза», профсоюз устроил массовую демонстрацию перед центральным офисом «Юганск Нефтегаза».

Толпа была в отчаянии. Тысячи людей не получили зарплату или оплаченного отпуска и не могли вывезти детей на лето из города. Они также испытывали скрытый страх. Некоторые из рабочих-нефтяников не участвовали в демонстрации, боясь, что их сфотографируют, а потом уволят. Демонстранты несли плакаты со словами: «„Юкос“ – кровосос!», «„Юкос“, убирайся со святой Руси!», «Голодный учитель – это позор для страны!»

Обращаясь с речью к толпе, Петухов назвал «Юкос» преступной организацией, которая жиреет за счет продаж нефти, производимой жителями Нефтеюганска.

2 июня в другой демонстрации более 25 000 человек, четверть населения города, заполнили центральную площадь и потребовали немедленной выплаты задолженностей по зарплатам. Главным оратором был Петухов. «Никто не должен помыкать нами, – говорил он, – ни „Юкос“, ни Центр».

После речи Петухова демонстранты окружили здание «Юганск Нефтегаза», захватили Сергея Муравленко, занимавшего высокий пост в «Юкосе», и затащили его в здание. Демонстрации продолжалась до тех пор, пока «Юкос» не согласился частично ликвидировать свою задолженность городу. С точки зрения толпы, Петухов принудил к уступке «чудовище „Юкоса“».

Вскоре в Нефтеюганск прибыл заместитель председателя «Роспром-юкоса» Владимир Дубов и встретился с местными налоговыми властями. Они объявили, что долг «Юкоса» и «Юганск Нефтегаза» городу составляет около 80 млн рублей, а долг города «Юкосу» – почти 228 миллионов рублей. Петухов устроил голодную забастовку, которая закончилась через 8 дней созданием комиссии для проверки результатов ревизии. В глазах рабочих-нефтяников это была вторая победа Петухова над «Юкосом».

Но через три дня, на пустыре по пути на работу, Петухов был убит. Когда известие об убийстве распространилась по городу, на площади собралась толпа в 30 000 человек. У входа в здание мэрии висели плакаты: «„Юкос-Менатеп“ – убийцы!», «Эта кровь на ваших руках!» Ораторы из толпы выкрикивали: «Мы знаем, кто убил нашего мэра. Это было сделано по приказу Ходорковского». Толпа требовала, чтобы депутаты городской думы, образовавшие оппозицию Петухову, подали в отставку. Начали распространять петицию с требованием «положить конец мародерству в России». Авторы петиции выступали за отставку Ельцина, Государственной думы и лишение «Юкоса» лицензии на право распоряжаться минеральными ресурсами Западной Сибири.

Когда стемнело, площадь осветилась тысячами свечей, и из динамиков послышалась похоронная музыка. В то же время демонстранты остановили движение на мосту через Обь, подожгли входные двери в квартиры трех депутатов, которые конфликтовали с Петуховым и подозревались в сотрудничестве с «Юкосом». Сразу же после этого девять из двенадцати депутатов городской думы бежали.

Милиция не разделяла убеждения толпы, что в убийстве Петухова виновен «Юкос». Они больше верили в возможность того, что Петухов был убит за свои действия по закрытию городского рынка, которым заправляли чеченские бандиты. Но в Нефтеюганске была настолько велика ненависть к «Юкосу», что другие объяснения убийства Петухова не принимались во внимание.

30 июня на похороны Петухова собралось 70 000 человек. В фойе местного Дома культуры, где было выставлено для прощания тело Петухова, многие плакали, не скрывая своих слез. Из дома культуры, прежде чем отправиться на кладбище, похоронный кортеж подъехал к зданию мэрии и церкви святого Пантелеймона. Весь путь был усыпан цветами.

Люди всех возрастов и национальностей оплакивали убитого мэра, и общие переживания объединили их. Однако вскоре после этого «Юкос» ускорил обещанную реструктуризацию. Рабочие-нефтяники продолжали обвинять «Юкос» в убийстве Петухова, но по мере того, как над нефтяными месторождениями нависла угроза безработицы, их желание бороться с промышленным конгломератом улетучилось. Также усиливались нехорошие предчувствия по поводу того, что станет с регионом, когда каспийская нефть пойдет по нефтепроводу. Во многом, оплакивая Петухова, Нефтеюганск, похоже, оплакивал себя.

– Знаете, когда я хоронил отца и мать, я не плакал, – вспоминал Виктор Пушкаренко, депутат городской думы. – Но тут, когда Петухова опускали в землю, я не мог удержаться от слез.

7. Деятельность правоохранительных органов

Моя милиция меня бережет.

Владимир Маяковский

Легкий ветер кружил в воздухе целлофановые обертки и пакеты перед станцией метро «Кузнецкий мост». Перед стеклянными дверьми у входа в метро какой-то мужчина не переставая бил ногами по лицу лежавшего на земле человека. Жертва избиения с залитым кровью лицом стонала и вздрагивала каждый раз, когда ей наносили удар. Вместе с Йонасом Бернштейном, аналитическим обозревателем Фонда Джеймстауна «Монитор», мы вошли в метро и обратились в комнату милиции, где милиционер, сидя за столом, просматривал какие-то бумаги.

– Там человека бьют у входа, – сказал я. – Ему нужна помощь. Милиционер и виду не показал, что слышит мои слова.

– Его бьют по лицу! – продолжал я.

Милиционер продолжал перелистывать бумаги.

Согласно закону, милиция обязана регистрировать все заявления о случаях преступлений, даже в словесной форме. Милиционеры, несущие службу на станциях метро, не имеют права покидать свои посты, поскольку метро считается зоной повышенной опасности, но при любом нападении они обязаны сообщить о нем в ближайшее отделение милиции, которое должно немедленно отреагировать. Однако этот милиционер не предпринимал никаких действий.

Я снова попытался привлечь его внимание, но вмешался Йонас:

– Вы сделали все, что могли, а теперь лучше уходите отсюда, иначе эти бандиты возьмутся за вас.

После этого мы ушли, оставив милиционеру решать судьбу избиваемого у входа в метро человека.

Инцидент на станции метро «Кузнецкий мост» был не единственным для нас случаем бездействия милиции. Милиция часто не обращает внимания на людей, находящихся в опасности, и многие граждане заплатили за ее равнодушие своей жизнью.

Существует несколько причин, почему милиция часто не предпринимает серьезных усилий по защите простых людей. Во-первых, в функции российской милиции теперь, как и раньше, входит защита политических властей от народа. Она вовсе не намерена охранять отдельных людей. В этом отношении положение мало чем отличается оттого, что было в XIX столетии, когда маркиз де Кустин отмечал, что полиция в России хватает невинных, но и пальцем не пошевелит, чтобы поспешить на помощь.

Как и в прошлом, поведение российской милиции расценивается по системе, в которой во внимание принимается лишь малое число преступлений и большое количество «раскрытых преступлений». В соответствии с этой системой милиция старается не принимать жалобы от граждан, пострадавших от труднораскрываемых преступлений. При ограблении квартиры милиция старается убедить жертву не заявлять о случившемся, «мы все равно не найдем воров». Милиция также избегает заниматься поисками пропавших людей или опознанием трупов жертв преступлений, потому что в обоих случаях, возможно, вырастет число нераскрытых преступлений.

Наиболее важная причина, по которой милиция в посткоммунистической России не желает защищать простых людей, видимо, заключается в том, что она считает это непродуктивным использованием своего времени. После распада Советского Союза многие из лучших работников правоохранительных органов ушли из разведывательных служб, Министерства внутренних дел и Генеральной прокуратуры и стали работать в частных сыскных агентствах, получая во много раз большую зарплату. А многие из тех, кто покинул свои должности, не смогли подыскать себе другую работу. Они видели, как правительственные чиновники повсеместно используют свои посты для получения нелегальных доходов и, следуя их примеру, начали пользоваться любой представившейся возможностью, чтобы требовать взятки[85]85
  Некоторые эксперты, которые связывают рост количества преступлений среди милиции с тем, что после падения советского режима новое правительство ликвидировало отдел КГБ, который контролировал милицию. Если раньше КГБ следил за соблюдением законности, то после снятия с КГБ ответственности за милицию все дела там пошли на самотек. (Романов С. Мошенничество в России: как уберечься от аферистов. М.: Эксмо, 1998. – С. 455.


[Закрыть].

Таким образом, милиция стала похожа на еще одну преступную группировку, и стремление делать деньги не оставляло ей ни времени, ни сил, чтобы охранять законы[86]86
  В обзоре, проведенном социологическим центром «Статус» в 1996 г., 43 % москвичей сказали, что если бы они были дома одни, то не открыли бы дверь милиционеру, а 37 % добавили, что они одинаково боятся бандитов и милиции (Скосирев В. Кто же в России будет защищать граждан, а не государство? // Известия. 1997. 5 апреля).


[Закрыть].

Наиболее распространенные формы коррупции милиции хорошо известны.

Многие милиционеры вымогают деньги у уличных торговцев. Тысячи людей продают сигареты, газеты, цветы и мелкие дешевые товары на улицах Москвы и других городов России, и все они должны откупаться от милиции.

Обычные приемы милиционера выглядят так: он спрашивает у продавца, есть ли у него лицензия на право торговли. Если продавец показывает ему лицензию, милиционер заявляет ему, что он продает вещи в недозволенном месте, даже если рядом торгуют десятки других людей.

Формально незаконная торговля наказывается конфискацией предмета продажи и штрафом, но милиция обычно готова пойти на уступки. «В два часа менты забрали у нас товар – мы продавали кожаные куртки, – рассказывал уличный торговец. – Мы подошли к милицейской машине. Милиционеры сообщили, что наказание нам вынесет суд. Мы просидели в камере четыре часа, а потом начали торговаться с ними. Сторговались на 500 рублях»[87]87
  Милиция также вымогает деньги у продавцов, которые торгуют на городских рынках, имея официальное разрешение. Продавцу могут запретить продавать свои товары из-за того, что у него грязные руки, или из-за того, что он зимой пользуется электрическим обогревателем, который потребляет слишком много энергии, или же потому, что он торгует в «недозволенном месте». В любом случае вопрос можно уладить с помощью взятки. Если рынок находится под контролем банды, члены этой банды откупаются от милиции. В этом случае милиция оказывает давление на банду.


[Закрыть].

Другой вид коррупции – вымогание взяток у водителей машин. В Москве каждый работник ГАИ обязан оштрафовать девять водителей и трех пешеходов в день[88]88
  Гликин М. Милиция и беспредел. М.: Центрполиграф, 2000. – С. 120.


[Закрыть]. Выполнив норму, он взимает штрафы, не делясь с государством. Милиционер останавливает машину, лучше всего дорогую иномарку, и объясняет водителю, что тот нарушил правила дорожного движения. Водитель, может быть, и не нарушал никаких правил. Но поскольку у него мало шансов доказать свою невиновность работнику ГАИ и требуемая им сумма всегда меньше штрафа, который полагается за его предполагаемое нарушение, инцидент почти всегда заканчивается уплатой взятки.

Во время одной плановой проверки, проведенной Министерством внутренних дел для исследования коррупции среди сотрудников ГАИ, грузовик с партией ликера проехал из Владикавказа в Ростов-на-Дону, миновав по пути 24 поста ГАИ. Двадцать два поста согласились на взятку в обмен на отказ от осмотра груза[89]89
  Романов С. Мошенничество в России: как уберечься от аферистов. М.: Эксмо, 1998. – С. 480–481.


[Закрыть].

В июне 1995 года чеченским террористам под конвоем закрытых машин удалось проехать 22 поста ГАИ безо всякой проверки, подкупив работников ГАИ, и совершить вооруженное нападение на южный российский город Буденновск[90]90
  Шамиль Басаев потратил 9000 долл. на взятки российской ГАИ, чтобы она не проверяла грузовики боевиков. В результате чеченским боевикам удалось достичь Буденовска, захватить несколько сотен заложников и заточить их в городской больнице. После того как российские спецслужбы предприняли две неудачные попытки штурмовать больницу, было достигнуто соглашение с Басаевым о немедленном прекращении огня, в результате чего начались мирные переговоры и был разрешен безопасный проезд и проход отрядов Басаева в Чечню. Пока велись мирные переговоры, чеченские боевики получили важную передышку на несколько месяцев, прежде чем снова начались крупномасштабные боевые действия. В этот период они проникли во многие районы Чечни, в сущности захватывая их без борьбы. (Lieven A. Chechnya: Tombstone of Russian Power. New Haven: Yale Univ. Press, 1998).


[Закрыть].

Коррупция органов правопорядка, задевающая интересы обычных граждан, состоит в вытряхивании их карманов во время регулярных проверок документов.

Согласно закону, милиция может проверить документы у человека, если есть основание подозревать его в совершении преступления или в подготовке к нему. Существует список причин, по которым человека могут остановить, например, если он одет не по сезону, если у него поранены руки или кровь на одежде. Однако на практике милиция останавливает того, кого хочет. Достаточно посмотреть милиционеру в глаза и ускорить или, напротив, замедлить шаг. Особенно часто милиция останавливает «лиц кавказской национальности», а также новоприбывших в столицу. Вот почему опасно спрашивать у милиционера дорогу.

После того, как человека остановили, если у него нет с собой паспорта или он приезжий и у него нет регистрации, его могут задержать. Милиция также задерживает людей в пьяном виде или при мочеиспускании на улице.

Всех задержанных в подобных случаях отводят в камеры предварительного заключения в местных отделениях милиции, которые называют «обезьянниками» и из которых легче выбраться, заплатив взятку[91]91
  По некоторым оценкам, две трети российского населения испытали это на себе.


[Закрыть].

Однажды вечером, когда гражданин В. гулял по центру Москвы, к нему подошла приятная молодая женщина и спросила, не знает ли он, где находится магазин иностранной литературы. В. знал такой магазин, но не знал точного адреса. Он завязал разговор с этой женщиной, который продолжался достаточно долго. Наконец женщина ушла, и В. направился в метро.

В этот момент его остановили два милиционера и потребовали предъявить документы. В. показал им удостоверение члена Союза журналистов, но один из них потребовал паспорт. В., знавший о своих правах, настаивал на том, что предъявит паспорт только в отделении милиции. Его отвели на пост милиции рядом со станцией метро. Там он показал свой паспорт, и милиционер списал с него данные на лист бумаги.

– О чем вы говорили с этой девушкой? – спросил милиционер.

– Это мое дело.

– Итак, вы не собираетесь признаваться?

– Мне не в чем признаваться.

Милиционер красноречиво потер пальцы.

– Вы хотели изнасиловать ее, не так ли?

– Послушайте, я показал вам свой паспорт. Что вам еще нужно?

– Мы хотим разузнать об этой женщине. У нее красивое тело. Почему бы вам не поделиться с нами номером ее телефона?

В. молчал.

– Хорошо, – сказал милиционер. – Я задержу вас по подозрению в совершении преступления.

– Какого преступления?

– У нас тут несколько убийств, связанных с наркотиками, а также несколько преступлений на сексуальной почве. Посмотрим, что больше подойдет, и тогда вас отсюда отправят под конвоем в тюрьму.

В. пытался понять происходящее. Ему казалось, что все это какой-то страшный сон.

Милиционер отвел В. из поста милиции в метро в местное отделение милиции к дежурному милиционеру, у которого было усталое, но дружелюбное выражение лица. Он спросил у В., не находился ли он в пьяном виде и не мочился ли на стену в метро. На оба вопроса В. ответил отрицательно.

После этого В. посадили в «обезьянник», набитый задержанными на улице. Многие из его товарищей по заключению были задержаны, потому что у них не было с собой паспорта или они мочились в общественных местах. В каждом случае милиционеры спрашивали, какая сумма денег у нарушителя при себе и затем накладывали штраф сообразно этой сумме. Никаких расписок не выдавали, да никто их и не просил. Милиционер, производивший задержание, повел В. в комнату на третьем этаже, где устроил допрос. Во время допроса милиционеры вели откровенные разговоры по телефону за соседним столом о взятках с родственниками задержанных людей.

Допрос продолжался долго. Милиционер, арестовавший В., в открытую не просил взятку, но когда вопросы у него иссякли и он стал внимательно следить за каждым движением В., тому стало ясно, к чему он клонит.

Наконец, милиционер заявил, что В. обвиняется в совершении преступления.

– Вы похожи на насильника, которого мы разыскиваем, и у нас полно свидетелей.

– Вы не боитесь? – спросил В.

– Чего?

– Вы заходите слишком далеко. Насколько мне известно, обвинение должен выносить прокурор.

– Это ерунда, – заявил милиционер. – Законы устарели, и прокурор никому не нужен.

У В. взяли отпечатки пальцев и посадили в камеру, сказав, что он проведет там ночь.

На следующий день в 11 утра явился производивший задержание милиционер и снова пытался запугать В., что ему предъявят обвинение, пытаясь выманить у него взятку. Однако В. продолжал упорствовать. В конце концов ему вернули паспорт и отпустили.

Сначала В. почувствовал облегчение, оказавшись на свободе, но через некоторое время поклялся наказать милиционеров, унизивших его. Однако друзья и родственники отговаривали его, считая, что он только себе сделает хуже. В итоге В. последовал их совету.[92]92
  Широков В. Я боюсь: милицейские приключения интеллигента // Новое русское слово, 1998. 30 января. (Перепечатано из «Криминальной хроники».)


[Закрыть] Екатерина Карачева, корреспондент «Криминальной хроники», также побывала в камере предварительного заключения.

Карачева искала улицу Карбышева и подошла к милиционеру спросить дорогу. Вместо того чтобы помочь ей, он потребовал ее документы. Она показала ему свое удостоверение, где было написано, что она является корреспондентом «Криминальной хроники».

– И много времени потратили вы на изготовление этой штуки? – спросил он и, не дождавшись ответа, потребовал у нее паспорт. Карачева ответила, что у нее нет с собой паспорта.

– Так я и думал, – сказал он. – Садитесь в машину. Мы едем в отделение милиции.

– Можно мне взглянуть на ваши документы?

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Вам нужно было спросить об этом, когда я попросил у вас ваши документы.

– Но я хочу знать, кто меня задерживает.

– Вы узнаете в отделении милиции, и вообще, закройте рот. Карачеву отвезли в отделение милиции района Хорошево-Мневники и посадили в камеру предварительного заключения вместе с семью другими задержанными. Ее не подвергли обыску, поэтому милиционеры не нашли тетрадь и ручку, которые у нее были с собой, и после ухода милиции она начала делать заметки. Один из заключенных спросил, что она делает.

– Собираю материал для статьи, – ответила она.

– Если хотите, – сказал он, – я расскажу вам, как наша доблестная милиция останавливает людей и сажает их в «обезьянник».

– А почему только вы? – спросили остальные.

Один из задержанных рассказал Кате, что работает розничным торговцем. Часто, когда он усаживается отдохнуть на скамейке, к нему подходят милиционеры и просят документы. Следующий их вопрос: «А что в сумке?» Затем они проверяет сумку с его товарами. «Вы торгуете в недозволенном месте».

После этого у торговца есть два варианта. Он может либо заплатить «штраф», сумма которого определяется на месте, либо утверждать, что он не нарушает закон, и отказаться платить. В последнем случае его задержат, отведут в отделение и посадят в «обезьянник», где милиционеры забудут о нем до конца дня. Проще заплатить «штраф».

Другой задержанный рассказал, как он с двумя друзьями пил пиво у метро, но внезапно их арестовали милиционеры, отвели в отделение милиции и посадили в камеру предварительного заключения вместе с алкоголиками. Милиционеры подождали четыре часа, а затем освободили их в два часа ночи, взяв у каждого деньги. Выйдя из отделения милиции, они вновь пошли в метро, где их встретил другой патруль и вновь задержал. Их отвели в то же самое отделение милиции и снова посадили в «обезьянник». Тут их узнал милиционер, который работал в прошлую смену. «Что вы здесь делаете?» – спросил он. Они объяснили ему то, что с ними произошло, и он освободил их, не взяв штрафа, со словами: «Убирайтесь отсюда! Чтобы я больше вас не видел!»

Было около четырех утра, поэтому им ничего не оставалось, как ждать открытия метро. Они пошли в круглосуточный магазин, купили пива и стали болтать с продавщицами. Охрана тут же вызвала милицию, и их снова арестовали и отвели в отделение милиции. На этот раз их не посадили в камеру предварительного заключения. Мужчины попросили милиционеров дать им дисконтную карту «как постоянным посетителям». Дежурный пообещал им, что если он еще раз увидит их, то преподаст им урок хорошего поведения дубинкой, и отпустил их.