Текст книги "Откровения людоеда"

Автор книги: Дэвид Мэдсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Ill

Постижение трудного пути

Я начал свое обучение искусству богов в Отеле Фуллера в Траубридже под надзором влиятельного Эгберта Свейна. Это был человек огромных размеров: Эгберт действительно был чрезвычайно жирным. Он также обладал чересчур экстравагантной индивидуальностью. Когда я первый раз увидел его – совершенно лысого, с выпученными глазами, толстыми губами, со слегка смуглым лицом, прогромыхавшего через кухню и непомерно яростно вопившего (его голос резонировал непристойностями), словно злодей из opera buffa [34]34
  Комическая опера (итал.).


[Закрыть]– я был ошеломлен; но, вы понимаете, это был не страх и не трепет, а непреодолимое ощущение нелепости. Эгберт Свейн был на самом деле совершенно нелепым – исключительным его gravitas, [35]35
  Интерес (лат.).


[Закрыть]единственным, что его притягивало, было кулинарное творчество – и он управлял своим личным королевством со всей потворствующей своим желаниям театральной нелепостью маниакального деспота, ведь кухня настоящего мастера чужда демократии. Его преданность своему искусству, несмотря ни на что, была совершенной и абсолютной, и наблюдать за тем, как он работает, означало преклонение пред алтарем его гения. Он бы не потерпел фальши, равнодушия, и он не мог допустить, чтобы вокруг него были те, которых он считал недостойными его высокого звания. Мы были, с его точки зрения, помощниками, которые служили в храме, в котором он был верховным первосвящёнником.

– Разве среди вас, негодников, нет тех, чья голова не набита поросячьим дерьмом вместо мозгов? – мог прореветь он (это точно его слова, уверяю вас).

Утварь летала по воздуху, словно удары молнии из длани разгневанного Зевса.

– Живи или умри со мной, парень! – кричал он лично на меня. – Живи или умри на моей стороне, и по моей прихоти. Полностью откажись от своей свободы воли ради меня, и я дам тебе божественное умение. Ты понимаешь меня?

– Да, мистер Свейн.

– Ты можешь звать меня Мастером.

– Спасибо, Мастер.

– Я научу тебя всему, чему надо научиться. Я проведу тебя от невежества к пониманию, из тьмы к свету. Взамен я попрошу твое тело и душу. Ты желаешь этого, ты, безрукий молодой подхалим?

Я энергично кивнул головой.

– Да, Мастер, – сказал я. – Я желаю.

И он похлопал меня по правой щеке.

В процессе обучения стало очевидно, что мое тело интересует его гораздо больше, чем моя душа, ибо однажды вечером, когда я собирался уйти с кухни и проделать свой одинокий путь наверх по черной лестнице в комнату, которая была отведена мне наверху в мансарде отеля, я обнаружил, что Эгберт преградил двери – гигантская покрытая потом гора жира, недвусмысленная улыбка расплылась складками по его багровому лицу.

– Как ты думаешь, куда ты идешь? – сказал он.

– В постель, Мастер.

– Могу я спросить, с кем?

– Ни с кем вообще, Мастер.

– Неправильно. Ты идешь в кровать со мной.

– Что?

– Давай, парень! Сделай это, если ты хочешь преуспетьна этом месте. Уловил?

– Думаю, что да.

И пока мы карабкались по окутанной паром и клубами пыли лестнице, он пощипывал мою правую ягодицу большим и указательным пальцем.

Обслуживать Мастера Эгберта было не так уж ужасно, как я мог бы себе представить; на самом деле, у него были вполне обычные требования. Он был невероятно волосат; но больше всего меня впечатлило его огромное брюхо – бескрайний ландшафт, который заволакивали кучевые облака завивающихся закопченных волос, безмерная складчатость, перекрещивающаяся несметным числом маленьких изгибов и стрелок, в которых его телесная влага собиралась, словно жирные лужи после дождевого душа.

– О, радости бесстрастного вожделения.

Я углубился кончиком языка в солоноватые тени его груди, и он промычал в полном восторге:

– Сожри же меня!

Затем он приказал мне выполнить общепринятую последовательность сексуальных действий над ним, описанием которых я не буду докучать вам. Когда перед рассветом он кончил, стащив свои безразмерные запятнанные штаны, словно мешок с избытком кожи, я отправился к раковине и прополоскал свой рот «Свежестью мяты».

С этого времени Господин Эгберт начал демонстрировать заметную личную заинтересованность в развитии моей карьеры; иногда небольшие обещания о продвижении, сопровождающиеся поцелуем в губы, тайно произносились в темном углу холодильного склада:

– Я поставлю тебя на хлеб на следующей неделе, дорогой мой.

– Благодарю вас, Мастер.

– А сегодня ночью тебе выпадет честь отсосать у меня до потери сознания.

– Благодарю вас, Мастер.

Холодильный склад был (и это неизбежно, я полагаю) храмом, в котором я возносил свои собственные частные молитвы этим подвешенным тушам – притягательным и милым, сырым и обильно сочащимся; иногда я стоял пять или десять минут кряду, совершенно без движения, мое лицо прижималось к гладкой испещренной мраморными прожилками плоти, мои ноздри ласкал аромат сгустившейся крови, вызывая восторженное иступленное dulia. [36]36
  Благоговение, почитание (итал.).


[Закрыть]И я созерцал иллюзии, которые отражались на сетчатом трафарете моего восторженного воображения. Мой пенис дрожал. По этим причинам я находился в состоянии сильного переживания, и приступала горькая радость страстного желания обучаться искусству и науке самовыражения через плоть. Медленно и похотливо проводя кончиком своего языка по жилистой плоскости мясного бочка цвета темного вина, я жаждал сладости этого контакта между творцом и изначальной субстанцией, который только тот, кто сгорает на пламени гения, может на самом деле знать или постигать.

Между тем, я вынужден был довольствоваться хлебом.

Мелочи жизни

В качестве хлебопека я был всего лишь помощником дьякона в жреческой иерархии Мастера Эгберта, и тот день, когда я мог бы стоять, пройдя полное посвящение, перед алтарем плоти, чтобы работать над своими собственными чудесами превращения субстанций, казался столь же далеким, как всегда; пусть даже так, все равно то, что меня обучали, было великим делом, и это нельзя было назвать неблагодарным занятием без возмещения – аромат свежевыпеченного хлеба совершенно неповторим и чрезвычайно приятен, взять хотя бы это. Мне было позволено использовать только свежие дрожжи. Поглядывая на засохшее разнообразие, Мастер Эгберт однажды закричал:

– Я не допущу эту засохшую верблюжью сперму на своей кухне!

Флавио Фалвио, главный пекарь, учил меня, как распознать тот самый момент в процессе замешивания, когда структура теста становится мягкой и эластичной – это необходимое условие для создания отличного хлеба; то, что это происходило достаточно внезапно, продолжало оставаться для меня неожиданностью довольно долгое время (в итоге большая часть теста была потрачена зря), но сеньор Фалвио был бесконечно терпелив.

– Ты будешь научиться. Coraggio, amico mio, [37]37
  Смелее, мой друг (итал.).


[Закрыть]такие мастерство нет – ну, ну…

Синьор Фалвио страдал от своеобразной неспособности заканчивать свои предложения.

– Полученное за ночь? – предположил я.

– Именна, именна! Я научить тебя, ты увидеть. Piano piano, si impara. [38]38
  Медленно, постепенно ты выучишься (итал.).


[Закрыть]

И на самом деле, шаг за шагом, я учился.

Меня сильно поразило невероятное разнообразие сортов хлеба, которые я создавал на старой потертой стальной заготовке (единственный сорт, который бы ел мой отец): хлеб pecorino, [39]39
  Овечий (сыр) (итал.).


[Закрыть]с травами, оливками и стручковым перцем, входящими в средиземноморские хлеба, состоящие из однородных кусочков, чего уж говорить об их сочных родственниках – хлебах с орехами, кишмишем, медом и сливками, хлебах с нугой или шоколадными крошками, хлебах со сладким рисом. Потом там были молочные рулеты, булочки, булки с изюмом, пряные сдобы и миндальные stollens; [40]40
  Мягкий дрожжевой хлеб с изюмом, лимоном и мускатным орехом.


[Закрыть]также там были солодовые банановые пачки, огромный ассортимент ржаного хлеба, кольца из манго, панасганский хлеб, севильский хлеб, кентуккийские сахарные хлопья, хлеб из Толедо, пита и (мои любимые) венские плетенки с инжиром и цикорием.

Каждое из этих восхитительных творений требовало к себе персональной особенной заботы и внимания, и я обнаружил, что мне было необходимо настроиться на нужный лад, прежде чем начать работать – чтобы взять на себя, так сказать, мировоззрениетой культуры, которая должным образом подходила тому сорту хлеба, который я хотел испечь. Разве это звучит de trop? [41]41
  Чересчур (фр.).


[Закрыть]Уверяю вас, что нет. Было бы совершенно неуместно, скажем, начать печь баварский ржаной хлеб в состоянии, faute de тіeux, [42]42
  За неимением лучшего (фр.).


[Закрыть]которое можно было бы назвать «средиземноморским настроением», так как основная субстанция под вашими пальцами будет чувствовать чужеродное колебание и соответственно реагировать. Люди, которые живут в холодной северной крепости, не могут успешно испечь хлеб, пока их сознание танцует с образами лазурного моря или жаркого южного солнца. Я мог бы вам сказать, что, немного послушав Моцарта прошлой ночью, я гарантированно получил отличные результаты, готовя венские плетенки с инжиром и цикорием.

Никому не стоит удивляться этому; в конце концов, здесь мы говорим о страстном осмосе между знатоком своего дела и его материалом, который требует абсолютной преданности каждой детали – неважно, насколько она пустячная – в процессе творческого акта. Это достаточно простой вопрос значимости результата. Андрей Рублев говорил, что молился и постился три дня, прежде чем начать работу над своей иконой Троицы, которую, более того, он рисовал на открытом воздухе для того, чтобы достичь нужной степени полупрозрачности Д’Аннунцио, прежде чем усесться за бумагу с ручкой, облачался в поношенный шелковый пеньюар и разбрасывал по своей комнате лепестки роз; какая разница между гениальным религиозным творчеством, замечательной поэзией и великолепным хлебом? Конечно же, совершенно никакой; только фигляр оценит гений мастера хлебопечения ниже, чем мастера поэзии, так как гениальность нельзя классифицировать.

Болезненное и унизительное осознание своей собственной неопытности скоро рассеяла ересь (к которой я, признаться, был склонен в начале) о том, что все посвящения, предшествующие великому gnosis [43]43
  Познание (греч.).


[Закрыть]превращения плоти, менее значимы; я должен был научиться тому, что любое таинство кухни вознаграждается своим собственным неповторимым изяществом, и, как и любого новичка, высокомерие заставило меня совершить множество ошибок.

Например, вопрос о том, сколько времени требуется, чтобы тесто должным образом поднялось, в самом начале был для меня серьезной проблемой; снова и снова я поддавался искушению поднять намоченную ткань, закрывавшую огромные глазированные шарики, и украдкой посмотреть, не осознавая, что в результате перепада температуры возникает помеха для того процесса, который я так нетерпеливо жаждал увидеть завершенным.

– Не стараться так сильно, саrо атісо. [44]44
  Дорогой друг (итал.).


[Закрыть]Пусть это будет. Все быть хорошо сам по себе. Не мешать. Я думать тебе надо быть… да…

– Более терпеливым?

–  Precise [45]45
  Именно (итал.).


[Закрыть]

Время приготовления, конечно же, зависит от температуры в комнате; в теплом месте, например, обычно требуется около часа, но положите тесто в холодильник, и можете целый день ждать результатов. К тому же, всегда нужно вернуться к комнатной температуре, прежде чем приступить к выпечке.

Булочка

1 ¹/ ₂унции (40 грамм) свежих дрожжей

5 столовых ложек (75 миллилитров) молока

5 столовых ложек (75 миллилитров) воды

8 унций (225 грамм) отборной муки

1 ¹/2 фунта (750 грамм) непросеянной муки

1/2 унции (40 грамм) верескового меда

8 яиц, разбитых

¹/ ₂чайной ложки (2.5 миллилитров) соли

14 унций (400 грамм) топленого масла

Сначала смешайте дрожжи с молоком и водой, затем размешайте в отборной муке до получения теста. Положите в глиняную тарелку, закройте влажной тканью и оставьте при комнатной температуре на 30 минут для брожения. Добавьте непросеянную муку, мед, яйца и соль, и месите до тех пор, пока тесто не станет мягким. Затем налейте топленое масло. Продолжайте месить тесто до тех пор, пока оно не станет явно светлым. Снова положите его в миску, накройте и оставьте подниматься. Все будет готово, когда тесто увеличится приблизительно вдвое и станет упругим на ощупь. Легонько помешайте его и разделите на четыре части. Положите в слегка смазанные маслом формы для выпечки, накройте и оставьте отстояться в теплое место. Затем положите в духовой шкаф, предварительно разогретый до температуры 220º по Цельсию/425º по Фаренгейту (отметка на шкале – 7), на 30 минут.

Поцелуй – это просто поцелуй

В тот день, когда я вытащил первую успешную партию булочек из духовки, я получил поцелуй в обе щеки в европейском стиле от Синьора Фалвио.

– Ты помнишь, что я говорить? Теперь ты понимать, как я прав? Ты думать… о, да…

– Да, я помню, Синьор Фалвио. Вы говорили, что научите меня, и сделали это.

Затеплившись смешной деланной ревностью, Мастер Эгберт тоже поцеловал меня – в губы – и хорошенько сдавил мою промежность своей ладонью.

– Знать чего, – прошептал в мое ухо Синьор Фалвио, когда Мастер, покачиваясь, ушел, – если бы el Maestro [46]46
  Господин, мастер (итал.).


[Закрыть]не был бы el Maestro vero [47]47
  Настоящим мастером (итал.).


[Закрыть]я бы сказать, что он типа finocchio. [48]48
  Дорогой друг (итал.).


[Закрыть]Понимать, о чем я? Приглядывай за своей bei culo, amico mio. [49]49
  Очаровательной задницей, дорогой друг (итал.).


[Закрыть]Следить за своей задница.

Увы, было немного поздновато для такого наивного напутствия, как это.

В кровати тем же вечером, прервав маленькую песенку после полового акта, которую он напевал сам себе, я спросил Мастера Эгберта:

– Вы меня любите?

Он немного нарочито поправил небольшую черную шапочку, которую иногда одевал, и которая теперь покоилась на его голове подобно короне.

– Конечно же, нет, – ответил он, от неожиданности даже перестав дышать на мгновение. – Почему я должен любитьтебя, мой обожаемый мальчик? Это просто и исключительно вопрос похоти. Я страстно желаю интимной связи со всяким, кто имеет отличное тело, которого нет у меня; то есть – твой притягательный взгляд Диониса, твои бесконечно цветущие влажные вишневые губы, безупречная кожа, манящая мускулистость, твой спелый юный член. Я хочу тебя всего, но я не люблю тебя.

– Отлично.

– Что?

– Теперь мне гораздо легче попросить, – сказал я.

– Попросить о чем?

– Об услуге.

– Ох! О какой именно услуге?

– Я хочу пойти дальше, перейти к соусам.

– Ты так быстро устал от венских плетенок с инжиром и цикорием?

– Не совсем, Мастер. Я просто хочу пойти дальше.

– Синьор Фалвио был прав, – сказал он, и я заметил легкую дрожь в его голосе.

– Синьор Фалвио?

– Он самый. Он говорил мне, что тебе не достает терпения.

– Он всегда так говорит, – возразил я, – это ничего не значит.

– Возможно, и не значит. Посмотрим.

– Значит, вы согласны?

Мастер Эгберт издал тяжелый вздох, и огромная необъятность его объемов задрожала, словно покрытая трещинами земля после небольшого землетрясения.

– Разве я сказал, что согласен? – проворчал он.

Я спустился вниз между его ног.

– А что если я сделаю это? – сказал я.

– Ах – о нет, не останавливайся…

Я взял его руку и положил между своих ног, и тотчас папино бледное, по-родственному выглядящее лицо возникло непрошеным гостем перед моим мысленным взором.

– Или это? – сказал я, нагнувшись вперед, чтобы поцеловать изящное мягкое место.

– Ох, ох, ох! Я тебе когда-нибудь говорил, что страдал от сужения крайней плоти, когда был молодым?

– Я не уверен, что вы когда-нибудь вообще былимолодым, – сказал я. – Мне кажется, вы сразу родились таким, какой вы сейчас: жирный, волосатый кит средних лет, полный всякой болтовни.

– Ах ты, голубоглазый ублюдок.

– А если я сделаю вот что?

Я усердно сосал.

– Да, да, пожалуйста! Ох, изумительно! Да, я поставлю тебя на соусы… Ох…

И на следующий день он сделал это.

Зеркало, зеркало па стене

Теперь я должен раскрыть кое-что важное о себе самом: я был физически привлекателен для других.О, это не так очевидно, чтобы казаться ужасно значимым, но вы должны помнить, что я до сих пор не рассматривал себя в этом свете; я был слишком занят своими мечтами о профессиональном продвижении, чересчур заботился о великой и необычайной одержимостивсей своей жизни, чтобы оставалось время и энергия для остальных видов самопознания. Даже мои постоянные встречи и сексуальные игры с Мастером Эгбертом никогда не приводили меня к размышлению о какой-нибудь возможности, о воплощении которой могли бы мечтать другие люди. Короче, у меня не было причин для того, чтобы встать голым перед зеркалом и осознать (используя описание самого Мастера Эгберта), что мой «притягательный взгляд, как у Диониса, бесконечно цветущие влажные вишневые губы, безупречная кожа, манящая мускулистость, спелый юный член» создают восхитительный соблазн. Jeunesse dore [50]50
  Золотая молодежь.


[Закрыть]Здесь нечему удивляться, в самом деле – физически отвратительный, каким он был, Мастер полагаю, был счастлив взять все, что мог. Тем не менее, с тех пор, как меня перевели с хлеба на соусы – явный результат привлекательности, которая совершенно превышала ограниченные возможности Мастера Эгберта, чтобы удовлетворить его плотские потребности, – широкий простор для деятельности открылся для меня, и я решительно собирался воспользоваться любым преимуществом этого блистательного обещания.

Однажды поздно вечером я всталобнаженным перед зеркалом и увидел, каким на самом деле былкрасивым; конечно же, я должен был поблагодарить за это свою очаровательную мать. Клевета, которую мой отец нагромоздил над ее святой памятью, исчезла в моем сознании, когда я начал осознавать возможности, недавно открывшиеся для меня, и боль, которая до сих пор появляется каждый раз вместе с воспоминаниями о ее прелестном лице и ласковом голосе, неожиданно стала пеоном [51]51
  Стихотворный размер, гимн.


[Закрыть]торжествующей признательности. Даже после своей смерти она продолжала даровать свою благосклонность. Если покровительство, за которое я мог быть благодарен, чтобы двигаться вперед и укреплять мой профессионализм, должно получаться в обмен на сексуальность, то так тому и быть. Эта перспектива, в любом случае, не казалась мне совсем уж неприятной. Возможно, наконец, я найду себя, воспользовавшись даже этим одним наставлением своего отца: никогда не забывать о том, что у меня есть яйца; хорошо, у меня, несомненно, есть довольно соблазнительные яйца, и я намереваюсь найти им хорошее применение.

Краткая история отеля Фуллера

Отель Фуллера был величайшим заведением в Траубридже. Тем из вас, кто может, вероятно, представить, что Траубридж – не такой уж большой город, позвольте рассказать о том, что в 1897-м году Граф Бриджфордский дал роскошный обед в Банкетном Зале Принца Уэльского (ныне танцевальный зал) для двух сотен титулованных или печально известных чем-то другим персон, во время которого мисс Мод Эллин танцевала на графском столе, одетая в готтентотский костюм. Не связано происхождение отеля Фуллера и с тоской по прошлому великолепию, поскольку и через несколько лет после моего ухода Общество Выдающихся Британцев поддерживало его Основные Ежегодные Встречи (с последующим ужином с шампанским) в Павлиньих Костюмах, и хотя на самом деле Мод Эллин не танцевала на столе одетой в костюм готтентота, Сэр Освальд Фуке провозгласил одну из великолепнейших и самых проникновенных критических оценок разновидности философии защитников потребителей, которая позже стала известна как «тэтчеризм»; могут оставаться небольшие сомнения в том, что отель был успешным во многом благодаря отлично выбранному Bollinger Special Cuvee [52]52
  Сорт шампанского.


[Закрыть]и обслуживанию Жоржа-Клода Марэ, нашего Maitre d’Hotel. [53]53
  Хозяин отеля (фр.).


[Закрыть]

Отель Фуллера был сооружен в начале девятнадцатого века для того, чтобы удовлетворить притязания главы семьи старого рода торговцев шерстью, который рассматривал его (если называть вещи своими именами) как загородный дом; тем не менее, меньше чем через пять лет после смерти Сэра Фредерика Фуллера («Головешки Фредди») он был отреставрирован и обновлен как отель весьма состоятельным французским предпринимателем. Мсье Шарль Клазак назначил Maotre [54]54
  Мастер, мэтр.


[Закрыть]Шавас-Лакло на кухне отеля Фуллера, таким образом, обеспечив отель репутацией непревзойденного среди лучших гостиниц страны; Framboises Marie Lloyd [55]55
  Название блюда из малины.


[Закрыть]было произведением именно Жана Шавас-Лакло, как вам хорошо известно.

В 1924-м году в отеле Фуллера произошло чрезвычайно отвратительное убийство – психованный юрист по фамилии Хоке до смерти искромсал топором свою любовницу, пока она спала, и был позже повешен за содеянное; как это ни странно (человеческая природа – вот что это было, как я предполагаю), это не возымело никаких негативных последствий для клиентов, и скорее наоборот повысило и усилило приток клиентов, и на протяжении многих лет после убийства среди профессионалов считалось очень модным приводить любовниц в отель Фуллера, чтобы насладиться выходными с йезаконной пассией. Сенсационный и шокирующий отчет Элвина Элтона о преступлении, озаглавленный «Топор над Эксминстером», положил конец этому буму, отлично разъяснив, что отель Фуллера использовался адвокатами, банкирами и клерками именно для этой цели; в самом деле, автор, казалось, подразумевал, что они делали это с полного потворства прислуги, которая представляла собой весьма развращенную камарилью,чьей исключительной целью было испортить мораль среднего класса. Неминуемо настали более тихие времена, и отель, в конечном счете, приобрел Лоуренс Деннинг-Смит – предположительно, в качестве подарка для своей совести, так как Лоуренс Деннинг-Смит был основателем сети ресторанов быстрого питания «Ошеломляющие сосиски». Я больше не буду о нем распространяться.

Отель Фуллера был совершенно забыт до тех пор, пока Эгбсрт Свейн не вытащил его из затруднительного положения, умело убедив (в одном случае – вполне буквально, я полагаю) экспертов Мишлена, и поднял его на блистающие высоты кулинарного мастерства последовательностью ошеломительных гастрономических предложений, которые не только твердо базировались на классической традиции, но также предвкушали грядущую адаптацию и нововведения, демонстрируя все мастерство и вдохновение, которым может обладать только истинный мастер; слегка опьяненный Эгон Ронэй однажды дерзнул заявить:

– Сегодня вечером я ужинал в доме Лорда.

Господин Эгберт обладал достаточной смелостью, чтобы найти свой собственный личный стиль, поверить в него, и – fortiter et recte [56]56
  Сила духа и добродетель (лат.).


[Закрыть]– быть верным ему; мода в еде, в любом случае, печально известна своей изменчивостью, и когда появилась nouvelle cuisine, [57]57
  Кухня новой волны (фр.).


[Закрыть]он закричал:

– Больше чёртова шутовства! Половина сиськи хомяка и две горошины, плавающие на поверхности малинового кровоизлияния – за тридцать фунтов? Силы небесные, они всех нас за идиотов держат?

Он видел то, что видели многие другие, но у него хватило мужества сказать об этом. Он также знал, презирая все украшательства и внешние атрибуты haute cuisine, [58]58
  Высокой кухни (фр.).


[Закрыть]презирая декадентский настрой нового поколения извращений, будто люди хотят чего-то большего в первоклассной еде, прекрасно приготовленной, ненавязчиво поданной в приятном окружении за приемлемую стоимость. А это именно то, что он им давал. «Путеводитель по Хорошему Питанию» упоминает стиль Эгберта Свейна как via media [59]59
  Средний путь (итал.).


[Закрыть]это описание не вызывает недовольство Мастера, так как является предельно точным; Эгберт всегда избегал крайностей, но был рад взять лучшее от разных культур и традиций, совместив их, чтобы создать нечто удивительное и новое. Он ухитрялся соблюсти гармонию между трепетом новизны и налетом традиций. Я полагаю, он был настоящим эклектиком.

Позвольте мне показать вам два типичных примера его стиля:

МЕНЮ ДНЯ ЕЖЕГОДНОГО ОБЕДА ОБЩЕСТВА ЕПИСКОПА БЕРЮТИ

Jambon Persille [60]60
  Ветчина, приправленная петрушкой (фр.)


[Закрыть]

Pissaladiere [61]61
  Ветчина, приправленная петрушкой (фр.)-


[Закрыть]

Rosettes d’Agneau Parmentier [62]62
  Острый капустный салат.


[Закрыть]

Молодой картофель в мундире

Millefeuillй de Chocolat Arlequin [63]63
  Пирожное «Наполеон» из шоколада «Арлекин» (фр.)


[Закрыть]

Comtesse de Saillon-Felee, Vin de Table Blanc [64]64
  «Графиня Сэлон-Феле», белое столовое вино (фр.).


[Закрыть]

Hautes Cötes de Beaune, Danton Freref [65]65
  Блюдо из ребрышек (фр.).


[Закрыть]

Billecarte-Selvaux NV

Огюст Пратт, президент Общества Епископа Беркли, заметил:

– Поглощая пищу, подобную этой, действительно можно поверить высказыванию одного древнего парня: esse estpercipi. [66]66
  Существовать – значит воспринимать (лат.).


[Закрыть]Вы бы так не сказали?

МЕНЮ ДЛЯ ЧАСТНОГО ОБЕДА СЭРА РЕДЖИНАЛЬДА И ЛЕДИ Д'АРТИНГГОН

Salade de Poivrons Rouges aux Anchois [67]67
  Салат с красным перцем и анчоусами (фр.).


[Закрыть]

Жаркое из перепелов с беконом и сладким уксусом

Paupiettes de boeuf [68]68
  Фаршированный рулет (фр.).


[Закрыть]

Тушеные корни сельдерея

Молодой картофель в меде, завернутый в чабрец

Лимонный пирог ä la Crime Chantilly [69]69
  Сливочный крем (фр)


[Закрыть]

Mäcon-Villages Blanc, Danton Frires [70]70
  Сорт белого вина (фр.).


[Закрыть]

Rioja Criana, Caste Palacio у Palmaios Muscatel de Valencia [71]71
  Сорт мускатного вина (фр.)


[Закрыть]

Хотя французская jambon Вауеппе [72]72
  Сорт ветчины (фр.)


[Закрыть]была импортирована, господин Эгберт получил свои окорока от преданной, невоздержанной пожилой вдовы по имени миссис Пайке-мейн, которая специализировалась в разведении отменного множества свиней, таких как глостерские старые пятнистые и ландрейс. Два вида ветчины от нее, копченая и некопченая, обладали уникальным тонким вкусом; трудно сказать, была ли причиной тому ее несдержанность. Миссис Пайкемейн пропитывала свою ветчину не меньше десяти дней в концентрированном растворе хлористого натрия, затем подвешивала ее сушиться; после этого ветчину медленно кипятили, либо коптили над дымом от дубовых и буковых бревен, в результате чего получался полупрозрачный золотистый отблеск. Профессиональные отношения господина Эгбсртас пожилой миссис Пайкемейн длились до самой се смерти в возрасте девяноста одного года; впоследствии он продолжил деловые отношения с ее дородным внуком с взъерошенными волосами, с которым у него также начался страстный роман.

– Он сумасшедший, – сказал мне однажды Мастер, – но я обожаю его не меньше остальных, потому что у него член, как у носорога. Ты знаешь, что он сказал мне после того, как мы сделали это в первый раз? Он посмотрел на меня этими глазами цвета жидкого шоколада и промолвил: «Ну, в любом случае, это лучше, чем пялить свиней».

– Он явно неисправимый романтик.

Господин Эгберт заказывал пармскую ветчину у «Каза Каста-Минерва», маленького семейного предприятия, чьим агентом в Лондоне был Грациано Вилетти, и ветчина, по моему мнению, была лучшей: шелковистая на ощупь, глубокого розового цвета, умеренно соленая, жирная, чудесно благоухающая, с чистейшим оттенком двора итальянской фермы, плюс ангельский поцелуй травяной влажности – о, да! – она была лучшей! Конечно же, жир придает пармской ветчине неповторимый, совершенно роскошный вкус, и господин Эгберт почти всегда рыдал, когда на кухню возвращались тарелки, наполненные кусочками жира, отделенными от мяса и отвергнутыми. Ветчина сама по себе делается из огромных, взрослых свиней, и она консервируется и сушится на воздухе до двух лет, что дает ей знаменитую нежную спелость. Поданная полупрозрачно тонкой, лучшая пармская ветчина не нуждается в каком бы то ни было дополнении, и, конечно же, никаких приправ, хотя я однажды видел, как тучный гость с красным лицом вылил на свой кусок ветчины томатный кетчуп (я не сказал Мастеру Эгберту, свидетелем чего я стал, боясь, что вызову приступ истерики); жир вместе с мясом – розовая бахрома с кремовым белым! – создают вкус, – не говоря уже о предвкушении, – рая. У того, кто пробует пармскую ветчину впервые, ощущения могут быть воистину эротическими.