Текст книги "Откровения людоеда"

Автор книги: Дэвид Мэдсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Воссоединение

Le Piat d’Argent, Швейцария

Я пишу эти строчки в маленьком кабинете моего частного жилища над рестораном. Насколько же чище здесь воздух! Вид из моего окна – это обширная зеленая долина, окруженная на расстоянии снежными горными пиками – затем, там тянется пенистая тонкая нить, на которой горизонт целует металлически голубые небеса, более снежные горные пики и так далее. Это больше похоже на жизнь на верхушке охлажденного пирога. Отсюда я также могу видеть огромное озеро. Как же я скучаю по тройственному благоуханию моего дорогого Рима – кофе, чеснок и опьяняющий аромат сексуального аппетита! Здесь я чувствую только тающий снег и тающий сыр. Говоря на языке синэстезии, Швейцария к тому же менее интересна, так как выражает себя во внутреннем взоре и слухе моего сознания как несколько сине-серых параллельных линий, сопровождаемых скучной диатонической триадой на приглушенных мысах. Все же, мне не следует быть неучтивым.

Итак, занавес открывается на последнем акте:

Они там были, близнецы, они ждали меня на станции Термини. Я уже не думал, что увижу их снова; к тому же я был не в настроении для трогательного воссоединения. Бросить меня во время ареста, и теперь разыскать меня снова после освобождения – это и была та верная служба, которую они обещали? Я не могу испытывать ничего, кроме глубокого разочарования в этой паре с того самого момента, когда стало ясно, что их молчание продлится также долго, как и мое тюремное заключение. О, я должен воздержаться от неизбежного, я продолжал надеяться, что так или иначе, каким-нибудь образом они свяжутся со мной, не подвергая себя риску – но нет. Они были корыстными, вот и все. А какие еще объяснения могут быть?

Жак бросился обнимать меня, но я грубо оттолкнул его от себя.

– Маэстро? – сказал он, смутившись и слегка отойдя назад.

– Я думаю, что чем меньше мы сделаем друг другу – тем лучше, – сказал я.

– Что? Я не понимаю…

– Я тоже, – резко оборвал его я.

С лицом, похожим на маску ужаса, Жанна спросила:

– Вы злитесь на нас?

Я мотнул головой.

– Нет, – ответил я, – злость – не совсем верное слово.

– Но…

– Я возмущен, полон отвращения, горечи, чувствую себя преданным – любое из этих понятий будет более точным. Выбери сама. Злюсь? Нет, я не злюсь, Жанна. Это нечто большее, чем злость.

Я поднял свой чемодан.

– В любом случае, что вы оба делаете здесь? Вы действительно думали, что я встречу вас с распростертыми объятиями?

– Конечно, мы едем с вами.В Швейцарию.

– Откуда вы, черт подери, знаете, что я еду в Швейцарию?

Затем я откинул голову назад и громко захохотал, и я увидел, как один или два человека с любопытством посмотрели на меня; безумцы и пьяницы – не говоря уже о сутенерах, проститутках, карманниках, бомжах и просто отчаявшихся – все они были на станции Термини, но я был слишком хорошо одет для того, чтобы быть одним из них. Я подумал, могли ли они узнать меня из воскресных выпусков газет – особенно нелестная фотография была в Venerdi,сопровождаемая незабываемым заголовком: «Повар и неудачник».В этом случае ничего не потерялось при переводе.

– Конечно, вы не едете со мной, – сказал я.

– Но почемунет? Куда нам еще идти?

– Можете идти куда хотите, Жанна. Это уже не мое дело.

– Мы нужны вам, – настаивала она, – для вашей работы, для вашего искусства…

Что-то щелкнуло во мне в тот момент, и я повернулся вокруг, встав лицом к лицу с ней.

– Да! – завопил я. – Да, вы были мне нужны, но вы покинули меня!

– Покинули вас?

– Іде вы, черт подери, были, когда я томился в этой дерьмовой норе, в этой тюрьме? Нигде! Ушли, пропали, исчезли, свалили, чтобы спасти свои драгоценные шкуры. Я мог сгнить заживо благодаря вашей заботе. А теперь, когда кошмар закончился, теперь вы пришли обратно, с улыбками и объятиями, ожидая, что я буду вне себя от радости? Ну, честно говоря, я невне себя от радости. Мне очень больно.

Жанна разглядывала меня долго и задумчиво, ее ясные серые глаза пытались найти мой взгляд. В конце концов, я опустил глаза, не в силах больше выносить этот пронизывающий и как-то странно невинный испытующий взгляд. Она спокойно сказала:

– Вы действительно думаете, что мы с братом бросили вас?

– А что я еще могуподумать, Жанна?

– Разве мы не заключили соглашение? Мы пообещали служить вам в обмен на подходящее вознаграждение…

– Вы думаете, что мы предложили вам услуги из-за денег – но – все работают за деньги, Маэстро. Что тут еще добавить?

Я выпрямился в полный рост.

– В этом и заключается путь гения, – сказал я высокомерно. – Гении истощают себя ради любви ксвоему искусству. А вы ничего не хотите знать об этом.

– Может быть, и нет. Но я скажу вам, что мы выполняли свою часть соглашения. Даже если бы мы были склонныразорвать его, это было бы невозможно.

– Почему?

Жанна сказала:

– Подумайте: мы знаем, в чем заключается ваша работа, чего требует ваше искусство. Мы были соучастниками. Мы снабжали вас сырьем.

Это было правдой. Они снабжали.

Жак продолжал:

– Даже при этих условиях мы с сестрой не собирались нарушать соглашение. Мы оставались преданными. Мы следовали соглашению не за страх, а за совесть.

– Тогда почему вы не связались со мной? Письмо, записка, слово – что угодно, чтобы дать мне понять, что вы все еще со мной…

– У нас были другие дела.

– Да? Это какие же?

Жак уставился на меня. Затем он произнес:

– Например, организация вашего освобождения.

–  Что?

Я почувствовал, как мой чемодан выскользнул и упал на землю.

– Вы хотите сказать, что Эгберт Свейн вовсе не при смерти? – закричал я.

Мы сидели за немытым столом в одном из кафе на Термини; поезд, идущий в аэропорт Леонардо Да Винчи должен был отправиться через станции двенадцать минут.

– Нет, вовсе нет. Он здоров так же, как вы или я. Разве он похожна человека при смерти?

– Вообще-то нет, конечно. Но я никак не пойму – он сказал мне, что был у первоклассного специалиста. Мозес такой-то.

– Доктор Моисивич-Страусс с Харлей-Стрит, – сказала Жанна.

– Точно – что? – вы знаете этого человека?

– Он был одним из наших клиентов – в те дни, когда Жан-Клод Фаллон был хозяином II Bistro.Наверное, правильнее было бы сказать – клиентом Жака.

– Вы сделали фото?

– Конечно. Несколько, в различных позах – одна из них экстраординарна до неприличия. Доктор Моисивич-Страусс был крайне энергичным человеком.

– Фотографии были сделаны по его просьбе, – сказал Жак. – Вы знаете, как работала наша система.

– Слишком хорошо знаю.

– Но на этот раз – на этот раз мы решили, что обязаны использовать их против него. Это никогда не случалось прежде. Он был очень зол! Но —уф! – что он мог поделать?

– А Эгберт Свейн?

– Он хорошо знал нас. Он знал Жака оченьхорошо.

– О, не рассказывайте мне…

– Да. Разве могло быть иначе?

Теперь я был совершенно ошеломлен.

Я пробормотал:

– Но… я имею в виду… он никогда мне не говорил… он дал мне очень отчетливое ощущение… когда впервые предложил мне поехать в Рим, и я сказал ему, что иы оба работали в II Bistro,и я должен посоветоваться – ублюдок! – и теперь вы говорите мне, что он уже встречалсяс вами, уже знал вас?

– Разве вы не догадывались, мсье? – спросил Жак.

– Догадывался? Конечно, нет! Я никогда даже не думал – не воображал – это просто никогда не приходило мне на ум. Ведь вы же были различными мирами, чужими планетами со своими собственными обособленными орбитами.

– Орбитами, которые часто пересекались.

Это неожиданно ударило меня, словно кулаком в лицо:

– Получается – вы имеете в виду – что онтоже был клиентом?

– Да. Он пришел однажды после полуночи, но вас не было. Жак открыл ему дверь. Это тотчас же началось. Мастер Эгберт не мог противостоять чарам Жака.

Я медленно кивнул.

– Да, – сказал я, – я легко могу представить это. О, Боже, каким я был дураком!

– Нет, не дураком. Эгберт Свейн очень настаивал, чтобы вы не узнали о его визитах к Жаку.

– Абсолютно уверен, что так и было.

– Он сказал, что вам это не понравится.

– И он был прав, – сказал я.

Жанна продолжала:

– Почти сразу после того, как вас арестовали, мы с братом отправились в отель Фуллера, чтобы найти Мастера Эгберта. Мы сказали ему, что его сеансы с Жаком теперь могут быть возобновлены в полной безопасности, так как вы в тюрьме. Понимаете, он всегда немного нервничал – у него никогда не было уверенности в том, что вы не узнаете о его тайне…

– Свинья!

– Так что Жак начал навещать его два раза в неделю в отеле Фуллера – встречаться в II Bistroбыло совершенно невозможно, как вы понимаете.

– О, прекрасно понимаю.

Жак сказал:

– Во время одного из этих визитов я заметил, что он не очень хорошо выглядит. Я проявил беспокойство и попытался – неудачно, как вы понимаете – скрыть это. Затем, неожиданно, он тоже заинтересовался. Во время следующего визита я сказал, что он немного похудел – о, это был триумф коварства!

– Как?

– Подумайте, Маэстро: Мастер Эгберт знает, что если он теряетвес, это происходит не по его вине – фу! – подобная вещь невообразима, и, следовательно, свидетельствует о возможной болезни. С другой стороны, он был польщен!Вы видите его дилемму? Он не хочет признаться самому себе в том, что может быть болен, но его необъятное тщеславие отказывается отрицать мои настойчивые указания на то, что он похудел.

– Жак, ты умный парень!

– Я не сомневался, что его тщеславие восторжествует, и так и получилось. Мне не составило никакого труда убедить его посетить доктора. Но не любогодоктора, вы же понимаете – нет, специалиста.Я сказал ему, что только за ключениелучшего специалиста поможет…

– Заключение доктора Моисивич-Страусса, черт его подери!

– Именно так. Я сопроводил его на Харлей-Стрит, и доктор Моисивич-Страусс сказал Мастеру Эгберту именно то, что и должен был сказать…

– Что у него болезнь Лангфорда– Бекхаузена, и осталось всего два месяца.

– Да.

– А болезнь Лангфорда-Бекхаузена не существует?

– Нет.

– Все лучше и лучше!

– Он вышел из комнаты, рыдая – всхлипывая, весь в слезах. Мне потребовалось достаточно много времени, чтобы успокоить его. Мы вместе выпили, и он стал очень сентиментальным, очень – я не могу – яне знаю, как это будет по-английски…

– «Сентиментальный» подойдет, – сказал я. – Он всегда был склонен к этому.

– Он также стал очень сексуальным, но ничего не мог сделать, поскольку был слишком пьян. Он начал рассказывать о своей жизни – обо всех плохих вещах, которые он сделал – о, я не могу вам передать, как это было скучно! Полнейшая скука. Но когда я предпринял первую попытку посеять в его сознание мысль о том, что есть возможность все исправить…

– Ту же фразу он сказал и мне, двуличный ублюдок, – сказал я.

– Поначалу он не был уверен – он слишком себя любил, чтобы согласиться – но я продолжал напоминать ему об этом, особенно когда он был пьян, и постепенно эта мысль овладевала его сердцем. В конце концов, он убедился в том, что это егоидея – о, разве Жак не поразился великодушию Эгберта? Разве Жак не считал его действительно замечательным человеком? Разве Жак не знал, что даже святые не сделали столько, сколько он собирался сделать?

– Да, это похоже на Мастера Эгберта.

– Разве это не истинная честьдля Жака, чтобы он вошел в него еще один раз – и не мог бы он тереться немного сильнее, немного быстрее?

– Еще больше на него похоже.

Жак кивнул.

– И вот что получилось. Великое самопожертвование Мастера Эгберта Свейна.

– Обман не может тянуться вечно, знаешь ли.

– Увы, нет.

– Через пару месяцев он начнет удивляться, почему он до сих пор такой толстый. Он будет удивляться, почему болезнь Лангфорда-Бекхаузена еще не свела его в могилу. Это не может продолжаться больше года, Жак – я ручаюсь, что он попросит провести второе обследование задолго до этого. И из второго обследования станет ясно, что никакого заболевания Лангфорда-Бекхаузена не существует.

– Но, – сказала Жанна, – что он может сделать? Rien [193]193
  Ничего (фр.).


[Закрыть]Он скажет, что его обвинили по его же желанию, и что он хочет отказаться от своих признаний – но чем все это закончится? Итальянские власти уже выставили себя дураками один раз, запомните – они никогда не рискнут допустить это во второй раз. Еще одно освобождение, еще один арест, еще одно тюремное заключение, еще один публичный скандал? О нет, это невообразимо. И если они переведут его в психиатрическую больницу для сумасшедших преступников, никто в любом случае не выслушает и слова, которое он скажет. Они просто будут говорить, что это бред сумасшедшего. Так или иначе, Мастер Зиберт Свейн заключен до конца своей жизни.

Я встал из-за стола и начал смеяться. Я смеялся так сильно, что даже обмочился.

* * *

Здесь, в Le Piat d’Argent,я продолжаю свою работу. О, если бы моя обожаемая королева Хайгейта могла бы увидеть меня сейчас! Мы с близнецами воскресили Клуб по Четвергам, и осмотрительные представители знати Женевы – на самом деле, всей Швейцарии, – обивают мой порог. Их достаточно много, должен сказать, но мы остаемся претенциозными, и признаем это – мы можем себе это позволить. Мое небольшое заведение скоро получит свою третью звезду, я уверен в этом; только накануне вечером у меня в гостях был влиятельный автор гастрономической колонки Стерджес М. Уайдцблад – едкий старый педераст, покинувший родину, который пишет для «New Century»– он в благодарности падал ниц к моим ногам. Он отобедал роскошной нежной плотью элегантного гомосексуалиста, которого подцепил Жак, замаринованного мной в самых изысканных соках плотского желания. Неудивительно, что старый Уайлдблад едва не испытал оргазм, лишь отправив в рот первую вилку.

Плоть! Яокружил себя ею, я купаюсь в ней, как в роскоши, я придаю ей форму, леплю ее, рассекаю, видоизменяю и поклоняюсь ей! Я никогда не перестану развивать свое алхимическое искусство – оттачивая и усовершенствуя свои техники, непрестанно открывая новые методы и средства, становясь более совершенным и уверенным в своих возможностях. О, разве какой-нибудь людоед на свете может быть счастливее, чем Орландо Крисп?

Сегодня вечером я должен приготовить особенное блюдо для очень необычного клиента – некоего государственного министра, широко известного благодаря своим добрачным похождениям. Недавно он был выбран Президентом Клуба по Четвергам остальными членами. Это выдающаяся честь. Чтобы привнести искру в это дело, я создал для него Aiguilettes de Cantons au l’Esprit de Femme

Aiguilettes de Cantons au l’Esprit de Femme

Для двух персон

2 утиные грудки

1 фунт (450 грамм) несоленого масла

3 столовые ложки коньяка

3 столовые ложки портвейна

Сок 1 свежего очищенного апельсина

Тертый мускатный орех

³/ ^₄ части утиного или куриного бульона из костей

1 фунт черных вишен, очищенных от косточек

Соль и перец по вкусу

Купите довольно большую утку и разрежьте грудку на две части ножом для приготовления филе, вставив в каждую часть половину грудной косточки. Или попросите вашего мясника сделать это за вас.

Заручитесь помощью любящей ассистентки. Разденьте ее донага и положите на спину на удобную кровать, подложите ей под голову мягкую подушку. Раздвиньте ее ноги. Осторожно засуньте утиные грудки в ее влагалище и оставьте их мариноваться на три или четыре часа. Ваша ассистентка может спать, если захочет; я рекомендую включить умиротворяющую музыку вроде «Gymnopedles I, II, III» Сатье.

Ничто не должно удивлять в таком необычном способе маринования; женщины в средние века часто вставляли рыбу в свои влагалища, прежде чем зажарить ее для своих мужей – это делалось как для того, чтобы гарантировать супружескую верность, так и для пробуждения желания. Покаянные практики этого периода предусматривают довольно необычное наказание за этот довольно необычный проступок: семь дней на хлебе и воде. На самом деле, я прочитал об этом в «Практиках покаяния средневековой Церкви» Кэнона Пайкстаффа. Книга вдохновила меня добавить свой собственный обстоятельный штрих к этой хорошо известной французской классике, которая предписывает кислые вишни Монморенси. На самом деле, любые темные разновидности подойдут.

Грудки, созданные для моей версии этого блюда, были помещены в даму, хорошо известную в определенных кругах благодаря расточительному распространению сексуальных ароматов, и моя дорогая

Жанна мариновала их самостоятельно. Я предписываю мясо утки, как отличную замену.

После того, как маринование выполнено, достаньте утиные грудки, немного посолите их, и немедленно зажарьте на глубокой сковородке на среднем огне, перевернув один раз. В идеале, плоть должна быть наполовину прожаренной, розоватой. Слейте масло, налейте коньяк и подожгите его. Когда пламя погаснет, приправьте грудки мускатным орехом, солью и перцем. Снимите со сковородки и сохраните теплыми.

Теперь добавьте портвейн на сковородку, удаляя соки. Положите в апельсиновый сок и убавьте пламя наполовину. В чистой кастрюле разогрейте бульон, затем налейте в жидкость из сковороды для жарки, как следует помешивая. Добавьте вишни и помешивайте их в кастрюле, не доводя до кипения. Добавьте утиные грудки в соус и прожарьте их. Достаньте, осушите и порежьте на полоски. Разложите их на теплой тарелке и полейте половину соусом, сохранив остатки для соусницы.

Такова в общих чертах необычная история моей жизни. Я удовлетворен – нет никаких причин, чтобы быть неудовлетворенным, во всяком случае, теперь. Естественно, вамрешать, является ли это повествование историей человека или монстра, но я не предлагаю никаких объяснений, никаких смягчающих обстоятельств, никаких размышлений, чтобы помочь вам в вашей оценке, в отличие от тех, кто сам предлагает свои откровения. Да будет вам известно, истинный гений никогда не прибегает к самообороне.

Если вы когда-нибудь будете проездом в Женеве, я приглашаю вас попробовать гастрономические деликатесы моего ресторана – спросите любого, и он скажет вам, как его найти. Но будьте осторожны: если ны собираетесь пообедать chez [194]194
  У (фр.)


[Закрыть]Орландо Криспа, вам лучше быть настоящим людоедом.

Мастер Орландо Крисп Le Piat d’Argent Женева, Швейцария