Текст книги "Когда корпорации правят миром"

Автор книги: Дэвид Кортен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Адам Смит так же остро понимал проблему власти и классов, как и динамику конкуренции на рынках. Однако неоклассические и неомарксистские экономисты растащили на части его целостное восприятие политической экономии; причем одни взяли те части его анализа, которые были выгодны владельцам собственности, а другие взяли те, что были благоприятны поставщикам труда. Таким образом, неоклассические экономисты выхолостили из учения Смита его соображения относительно разрушительной роли власти и классов, а неомарксисты – положительные функции рынка. И те и другие проводили социальные эксперименты, воплощавшие лишь частичное видение общества с разрушительными последствиями огромного размаха.

ЭКОНОМИКА И ДЕМАГОГИЯ

Вечером 1 декабря 1994 года сессия Сената США незадолго до ее перевыборов проголосовала за ГАТТ с перевесом 76 против 24. Широкая коалиция сенаторов-республиканцев и демократов поддержала эти меры перед лицом растущей оппозиции со стороны тех американцев, которые знакомы с соглашением и той угрозой, которую оно представляет для рабочих мест, окружающей среды и демократии. Единая и недвусмысленная поддержка соглашения президентом Биллом Клинтоном и вице-президентом Альбертом Горомеще больше увеличила разрыв между ними и значительной частью их избирателей среди рабочих и экологов.

Си-спэн – кабельный телеканал, передающий новости, – сразу после голосования организовал телефонную конференцию. В телестудию был приглашен Даг Харбрехт, редактор раздела торговли журнала «Бизнес уик». Когда множество телезрителей один за другим звонили и выражали свое возмущение политиками, которые про голосование за соглашение в интересах большого бизнеса при полном пренебрежении волей народа, Харбрехт прокомментировал, что их позиция, благоприятствующая ГАТТ, безукоризненна с экономической точки зрения, но ошибочна с политической. Как и многие из его коллег, Харбрехт не проводил различия между хорошей экономикой и политически уместной идеологией свободного рынка. Глобальная экономическая интеграция, осуществляемая посредством ГАТТ, содействует условиям, которые противоречат самим основам рыночной экономики и заменяют ее на экономическую систему, которая запрограммирована на саморазрушение с чудовищными последствиями для человечества. Поэтому едва ли его можно считать хорошим экономическим решением.

Можно выразить удивление по поводу того, как могут экономические реалисты выступать за экономическую интеграцию, если она способствует условиям, противоречащим успешному осуществлению функций рынка. В большой степени ответ заключается в их хорошо известной способности отгораживаться от реальности с помощью предположений. Эта их способность была увековечена в апокрифическом анекдоте о трех ученых – физике, химике и экономисте, – оказавшихся на необитаемом острове. Они извлекли из обломков своего корабля банку консервированных бобов, но, к сожалению, не нашли ничего, чем можно было бы ее открыть. Они не сомневались, что при таком высоком умственном потенциале, как у них, они без всякого труда справятся с этой простой задачей. Физик указывает на близлежащее дерево и предлагает залезть на него, чтобы сбросить банку под определенным углом на скалу, находящуюся невдалеке от пальмы, чтобы она открылась от удара. Химик замечает, что при ударе бобы разлетятся во все стороны, и предлагает прибегнуть к соленой воде, которая создаст химическую реакцию окисления, и ржавчина выест крышку. Тогда экономист говорит: «Вы оба слишком усложняете эту простую задачу. Прежде всего, давайте предположим наличие консервоот-крывателя». Как тот экономист в анекдоте, когда реальный мир расходится с условиями, необходимыми для поддержки предпочитаемого ими политического выбора, экономические рационалисты проявляют склонность решать это противоречие, предполагая условия, которые поддерживают их рекомендации.

Возьмем, к примеру, тот очевидный факт, что человеческая экономика существует в рамках естественной природной среды и зависит от нее. Еще в 1798 году Томас Роберт Мальтус высказал предположение, что природные ограничения могут сделать рост населения проблемой для будущего человечества. Неоклассические экономисты отделались от этого неудобства, приняв модель анализа, которая предполагает, что экономика состоит из изолированных, полностью самодостаточных круговых потоков обмена ценностями (трудом, капиталом и товарами) между фирмам и и семьями без учета окружающей среды. Иными словами, их модель предполагает, что окружающей среды как бы не существует. Затем, вопреки логике, они используют эту модельдля доказательства того, что окружающая среда не имеет большого значения для функционирования экономики. На тех, кто ставит под сомнение возможность безграничного роста на ограниченной планете, навешивают едкий ярлык «неомальтузианца». Вера в возможность безграничного роста есть самая суть идеологической доктрины корпоративного либертарианства, потому что принятие реальности физических границ означает признание необходимости ограничения алчности истяжательства во имя экономической справедливости и разумной достаточности. Рост должен уступить место перераспределению богатств и природных ресурсов как главной цели экономической политики. Склонность экономических рационалистов к выбору своих предположений, так чтобы они подходили к желаемым выводам, проявляется особенно ярко в компьютерных моделях, которые они используют для демонстрации экономических выгод от устранения торговых барьеров. Во время общественных дебатов на тему Североамериканского соглашения о свободе торговли (НАФТА) сторонники этого соглашения активно ссылались на результаты многих компьютерных моделей, известных как модели общего равновесия, в качестве доказательства, что НАФТА создаст большое число новых рабочих мест для каждой из стран-участниц этого соглашения – Канады, Соединенных Штатов и Мексики. Экономист Джеймс Санфорд проанализировал модели, использованные для получения таких выводов, и составил перечень предположений, лежащих в их основе. Он пришел к выводу, что в каждой из моделей использовались предположения, взятые из классической торговой теории, которые находились в вопиющем противоречии с экономической реальностью стран-участниц НАФТА. Для иллюстрации этих противоречий он написал некий гипотетический диалог между работницей автомобильного предприятия на Среднем Западе Соединенных Штатов и одним из экономистов, поддерживающих соглашение НАФТА. Работница говорила составителю модели о своих опасениях:

Если соглашение НАФТА будет утверждено, компания «Форд» конечно же, переведет завод по производству автомашин марки «Торос» в Мексику, где она сможет нанять рабочих за одну десятую часть моей зарплаты и где нет независимых профсоюзов, а затем экспортировать машины в Соединенные Штаты. При существующем упадке рынка труда в этой части страны я не вижу каких-либо перспектив найти работу за такую же зарплату.

Экономист, составивший модели, страшно удивленный, уверяет ее, что он является экспертом по вопросам торговли и что ее опасения совершенно беспочвенны:

Вам не о чем беспокоиться. Я составил компьютерную модель, которая показывает, что на самом деле вы получите преимущества от этого торгового соглашения, потому что НАФТА создаст новые рабочие места в Америке. Вот как работает модель. В ней я предполагаю, что капитал не меняет своего местоположения. Следовательно, фирма «Форд» не может перевести свой завод в Мексику. Она также и не захочет это сделать, потому что я предполагаю, что оплата труда за производство одной детали одинакова в обеих странах и в моей модели американцы отдают явное предпочтение товарам, произведенным в Америке, даже если они более дорогие.

Моя модель также предполагает наличие полной занятости и оговаривает, что любой импорт в США из Мексики должен быть сбалансирован американским экспортом, так что новые производства товаров на экспорт обязательно будут открыты здесь, чтобы заменить любые производства, которые могут быть замещены мексиканским импортом. Поскольку на заводе «Форда» вы получаете зарплату выше средней, то очевидно, что вы обладаете ценной рабочей квалификацией. При полном трудоустройсва ее вы, безусловно, вскоре найдете другую работу на одном из этих новых экспортных производств, возможно даже более высоко оплачиваемую, чем ваша нынешняя. Поэтому НАФТА будет для вас чрезвычайно полезно.

Легко можно себе представить, что рабочий, столкнувшийся с таким объяснением, может заключить, что создатель экономической модели только что прилетел с какой-нибудь далекой планеты и очень плохо знаком с земной жизнью. Хотя эта дискуссия вымышленная, однако предположения, высказывание экономистом (выделенные курсивом), вовсе не вымысел. Каждое из них встроено в одну или несколько экономических моделей, которые использовали торговые эксперты для доказательства того, что Соединенные Штаты в результате принятия НАФТА получат выгоды в создании рабочих мест. Сравнивая модели и их результаты, Санфорд обнаружил прямую связь между нереалистичными предположениями и благоприятными прогнозами по количеству рабочих мест – чем менее реалистичны предположения, тем более оптимистичны прогнозы. Более реалистичные модели предсказывали либо отрицательные, либо незначительные последствия, по крайней мере для одного из партнеров.

Те, кто использует эти модели для проталкивания своих интересов, нигде не упоминают о предположениях, заложенных в их основу. Искажения получаются настолько грубые и постоянные, что невольно закрадывается сомнение: а не преднамеренный ли это обман общественности? Например, во время обсуждений по вопросам НАФТА газета «Нью-Йорк тайме», неприкрытый сторонник свободной торговли, пошла на необычный шаг и поместила на первой странице букварь экономики торговли. В этом букваре приводилось объяснение теории относительного преимущества для обоснования поддержки редакцией законодательства по НАФТА. Однако нигде ни слова не было сказано о предположениях, положенных в основу этой теории, не говоря уже о том, насколько эти предположения далеки от реальности. Письма с указаниями этих упущений, посланные в редакцию «Нью-Йорк тайме» мной и другими, не были опубликованы.

Те, кто допускает подобное искажение, поддерживают как благоприятную для общего блага ту политику, которая глубоко укореняет экономические правила, дающие преимущества самым алчным из нас и невыгоды всем остальным.

МОРАЛЬНОЕ ОПРАВДАНИЕ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ

Моральные философы рыночного либерализма увековечивают подобные искажения, пренебрегая разницей между правами денег и правами человека. В самом деле, они уравнивают свободы и права граждан со свободой рынка и правами частной собственности. Свобода рынка – это свобода денег, и когда действуют права собственности, а не права личности,то права есть лишь у тех, у кого есть эта собственность. Более того, утверждая, что единственным обязательством личности является соблюдение контрактов и уважение прав собственности окружающих, «моральная» философия рыночного либерализма. Успешно освобождает тех, у кого есть собственность, от обязательств перед теми, у кого ее нет. Она оставляет без внимания то, что в реальном мире контракты между слабыми и влиятельными редко бывают равными и что сам институт контракта, как и институт собственности, поддерживает и даже усиливает неравенство в обществе неравенства. Она узаконивает и усиливает системы, которые порождают бедность, утверждая при этом, что бедность есть следствие праздности и врожденных дефектов характера бедняков.

Основной предпосылкой демократии является то, что у каждого человека есть одинаковые права перед законом и равный голос в делах политики:один человек – один голос. Мы можем справедливо смотреть на рынок как на демократического арбитра прав и предпочтений – как утверждают рыночные либералы – лишь при условии, если права собственности распределены равномерно. И хотя рынок может эффективно размещать средства и при отсутствии полного равенства, однако когда 358 миллиардеров владеют богатством в 760 млрд. долл. – т.е. имеют столько же, сколько 2,5 млрд. самых бедных людей мира, – то нельзя предположить, что рынок будет функционировать справедливо или эффективно, а сама законность института рынка; может быть поставлена под сомнение  .

Такие издания, как «Форчун», «Бизнес уик», «Форбс», «Уолл-стрит джорнал» и «Экономист» – все как один ярые сторонники корпоративного либертарианства, – редко хвалят экономику за ее прогресс в устранении бедности, которая вынуждает более миллиарда людей прозябать в абсолютной нищете, или за шаги в направлении большего равенства, или не хвалят вообще. Вместо этого они регулярно оценивают состояние экономики по количеству миллионеров и миллиардеров, которое она создает, а компетентность менеджеров – по тому; холодному равнодушию, с которым они выставляют за ворота тысячи работников; успех частных лиц – потому, сколько миллионов долларов в год они добавили к своему состоянию, а успех компаний – по глобальному распространению их власти и их способности доминировать на глобальных рынках.

Возьмем, к примеру, статью, иллюстрация к которой вынесена на обложку журнала «Форбс» за 5 июля 1993 года, трубящую необычайных достижениях свободного рынка, под заголовком «Познакомьтесь с самыми последними миллиардерами»:

По мере того как растет разочарование в социализме и других формах государственной экономики, частная, яичная инициатива начинает высвобождаться в поисках своей судьбы. Богатство, естественно, не заставляет себя долго ждать. Двумя самым крупными открытиями для свободного рынка в нынешнем десятилетии стали Латинская Америка и Дальний Восток. И неудивительно, что наибольшее скопление миллиордеров в нашем списке появилось из закваски этих двух регионов. Одиннадцать новых мексиканских миллиардеров за два года и семь этнических китайцев.

Становясь на несколько более популистскую точку зрения, журнал «Бизнес уик» опубликовал специальное сообщение, озаглавленное «По миллионеру в минуту», в выпуске от 29 ноября 1993 года. В него входит этот бравурный отчет о том, чего достиг свободный рынок в Азии:

Богатство. Для большинства азиатов лишь одно поколение назад это означало переселение в США или продажу природных ресурсов в Японию. Но теперь Восточная Азия создает свое собственное богатство со скоростью и в масштабах, которые, возможно, не имеют прецедента в человеческой истории. Ожидается, что к 1996 году количество азиатских мультимиллионеров, – не японцев, удвоится до 800 000... Восточная Азия превзойдет Японию по покупательной способности в течение одного десятилетия. И при сбережениях, возрастающих на 550 млрд. долл. в год, она уже становится самым крупным в мире источником ликвидного капитала. «В Азии, – говорит Оларн Чайправат, генеральный директор «Сиамского коммерческого банка», – деньги валяются под ногами»... Новые рынки есть для всего: от машин «Мерседес-бенц» до сотовых телефонов фирмы «Моторола» и совместных фондов «Фиделити»... Чтобы найти в истории нечто подобное, вам нужно вернуться на сто лет назад в историю США, к тем дням, когда еще не появились сильные профсоюзы, сторожевые псы ценных бумаг, и антитрестовские законы.

Подобные истории не просто прославляют погоню за наживой, они извращенно возводят их на уровень религиозной миссии. Несмотря на то что кучка азиатов сколотила огромные состояния, а небольшое число азиатов поднялось до уровня сверхпотребителей, страдания 675 млн. азиатов, которые живут в условиях абсолютной нищеты, по-прежнему продолжаются. В специальном выпуске за 1994 год, озаглавленном «Капитализм XXI века», журнал «Бизнес уик» подтвердил, что рыночная экономика есть классовый предмет и что корпоративные либертарианцы не оставляют сомнений, интересы какого класса они представляют.

Смертельная агония коммунизма, безусловно, дала рождение новой эре, оставляя большинству стран лишь один выбор – вступить... в рыночную экономику... Почти 150 лет спустя после опубликования Коммунистического манифеста и более чем полвека спустя после появления тоталитаризма буржуазия победила.

Самопровозглашенная «объективность, свободная от оценок» экономического рационализма, легко смыкается с элитарной моральной философией рыночного либерализма. Редко где это было более откровенно выражено, чем в широко разрекламированной памятке для персонала, написанной Лоуренсом Саммерсом в бытность его главным экономистом Всемирного банка. Саммерс доказывает, что для богатых стран наиболее эффективно захоранивать свои токсичные отходы в бедных странах, потому что у бедняков продолжительность жизни и возможность получения доходов меньше, чем у богатых. В последующем комментарии к памятке Саммерса журнал «Экономист» убеждает, что моральная обязанность богатых стран экспортировать свои загрязнения в бедные страны, потому что это дает беднякам экономические возможности, которых они в противном случае были бы лишены.

Используя еще один самооправдательный поворот моральной логики экономические рационалисты обычно утверждают, что богатые страны лучше всего помогают бедным странам, увеличивая потребление у себя на родине, с тем чтобы увеличить спрос на экспортные товары из бедных стран, стимулируя таким образом их экономический рост и вытаскивая их из бедности  . Отрицая или оставляя без внимания существование экологических пределов, они утверждают, что нет морального или практического основания для уменьшения потребления среди богатых, для того чтобы облегчить страдания бедных. Наоборот, они говорят, что моральным долгом богатых является потреблять больше, чтобы создавать больший рост и обеспечивать больше возможностей для бедных. – удобное оправдание для налоговых льгот инвесторам и для колонизации еще больших объемов мировых ресурсов с целью поддержки неуемного потребления тех, кто может себе это позволить. Едва ли следует удивляться, что экономический рационализм и рыночный либерализм очень импонируют людям состоятельным.

Если бы экономические рационалисты и рыночные либералы были серьезно привержены рыночным принципам и правам человека, то они бы требовали проводить политику, направленную на достижение условий, в которых рынки действуют демократическим образом в интересах общества. Они призывали бы к принятию мер по прекращению субсидий и льгот для крупных корпораций, содействовали бы более равномерному распределению правособственности, интернализации социальных и природоохранных издержек, прикреплению капитала к конкретному месту, гарантии прав рабочих на справедливое распределение плодов их труда и ограничению возможности получения чрезмерных доходов, существенно превышающих вклад в производство.

Корпоративное либертарианство вовсе не ставит задачей создание рыночных условий, при которых произойдет оптимизация общественных интересов. Оно вообще не заботится об этих интересах. Оно защищает и укореняет право экономически могущественных делать все то, что наилучшим образом служит их непосредственным интересам, без всякой ответственности перед, обществом за последствия. Оно отводит власть институтам, которые слепы к проблемам равенства и экологического равновесия.

Миллионы вдумчивых, умных людей, которые с полным основанием проявляют недоверие к большому правительству, верят в честный, упорный труд имеют глубокие религиозные ценности и верны семье и обществу, подвергаются обману при помощи ложной информации и искаженной интеллектуальной и моральной логики, постоянно повторяемых через средства массовой информации, находящихся под контролем корпораций. Их обманным путем» вынудили принять ту политику, которая идет вразрез как с их собственными ценностями, так и с их собственными интересами. Те, кто работает внутри наших крупных корпоративных, академических, политических, правительственных и других институтов, находят, что системы культуры и вознаграждения настолько тесно связаны с корпоративной либертарианской идеологией, что они не осмеливаются возражать против нее из страха потерять работу и разрушить свою карьеру. Мы должны вырваться из пут иллюзий и искажений, которые держат нас в саморазрушительном культурном трансе, и наладить работу по воссозданию нашей экономической системы, поставив ее на службу человеку и живой земле.