Текст книги "Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956"

Автор книги: Дэвид Холловэй (Холловей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

Новиков еще не рассматривал атомную бомбу как важный фактор, который мог бы привести к изменению международных отношений, также он не считал ее доминирующим элементом в балансе сил. Скорее всего, он видел в ней, как и многие комментаторы, политический инструмент, который Соединенные Штаты используют, чтобы склонить Советский Союз к уступкам^{859}. Сталин говорил то же самое 17 сентября 1946 г. в одном из своих самых важных заявлений по поводу атомной бомбы. Не существует опасности «новой войны», сказал он. Он не думает, что Англия и Соединенные Штаты пытаются создать «капиталистическое окружение» Советского Союза, и он сомневается, что они смогут сделать это, даже если они этого хотят^{860}. «Атомные бомбы предназначены для устрашения слабонервных, но они не могут решать судьбы войны, так как для этого совершенно недостаточно атомных бомб, – сказал он, отвечая на вопрос Александра Верта. – Конечно, монопольное владение секретом создания атомной бомбы представляет собой угрозу, но против этого существуют по крайней мере две причины не поддаваться страху: а) монопольное владение атомной бомбой не может продолжаться долго; б) применение атомной бомбы будет запрещено»^{861}.

Так как перспективы на запрещение применения бомбы не были надежными, Сталин указывал, что Советский Союз намерен вскоре покончить с американской атомной монополией. Его слова о слабых нервах должны были означать, что у Советского Союза нервы не слабые и что его не запугать.

Глава девятая.
Атомная промышленность

I

Для создания бомбы нужно иметь атомную промышленность. Это невероятно трудная задача для страны, так сильно пострадавшей в войне. Но Сталин хотел иметь бомбу как можно скорее и был готов не постоять за ценой. Создание атомной бомбы оказалось задачей, к решению которой сталинская командная экономика подходила наилучшим образом. Этот проект напоминал крупнейшие строительные проекты 1930-х гг. – город стали Магнитогорск или Днепрострой, знаменитую плотину на Днепре. Это было героическое предприятие, на которое нужно было мобилизовать ресурсы всей страны, включая лучших ученых и руководителей производства, а также заключенных ГУЛАГа. Проект стал своеобразной комбинацией лучшего и худшего в советском обществе – полных энтузиазма ученых и инженеров, получивших образование при советской власти, и заключенных, живших в нечеловеческих условиях лагерей.

Нет достоверных данных о стоимости проекта или о числе вовлеченных в него людей. Некоторое представление о масштабах дает, однако, доклад Центрального разведывательного управления (1950 г.), в котором число занятых в проекте оценивается в пределах от 330 до 460 тыс. человек. Большинство из них – от 255 до 361 тыс. – работало в горнодобывающей промышленности в Советском Союзе (80–255 тыс. чел.) и в Восточной Европе (175–241 тыс. чел.). 50–60 тыс. человек были заняты в строительстве, 20–30 тыс. – на производстве, и 5–8 тыс. занимались исследованиями^{862}. По оценке ЦРУ, в проект было занято около 10 тыс. специалистов – инженеров, геологов, ученых-исследователей и лаборантов^{863}. Хотя эти оценки носят приблизительный характер, они вполне правдоподобны. Многие из этих людей, особенно шахтеры и строительные рабочие, были заключенными.

Анатолий Александров, который стал директором Института физических проблем вместо Капицы и был близок к Курчатову, писал, что в проекте было два типа руководителей. Одни, такие как Ванников, Завенягин и Первухин, имели большой организаторский опыт и были способны быстро вникнуть в технические вопросы. Были и другие: «те, кто ничего в деле не понимал, но все время пытался проявлять власть, раз уже она им дана. Многие из них понимали проблему на уровне: взорвется – не взорвется? И, думается, так же понимал ее Берия, хотя, конечно, к нему стекалась вся информация»^{864}. Наиболее важные решения поступали к Берии и Сталину и в Специальный комитет для окончательного утверждения, но повседневной работой над проектом руководили Ванников и Курчатов.

Берия, как уже было отмечено, сомневался в советских ученых, но ему приходилось опираться на Курчатова. Возможно, что он надеялся использовать немецких ученых в качестве параллельной команды, которая соперничала бы с Курчатовым и его коллегами. Однако это оказалось невозможным, за исключением весьма ограниченных участков работы, так как советские ученые уже продвинулись дальше немецких в понимании того, что надо делать. С другой стороны, образцом, с которого можно было брать пример, был «проект Манхэттен». Он оказал сильное влияние на советский проект не только потому, что привел к успеху, но и потому, что в политической обстановке того времени советские ученые должны были представить очень веские доказательства, если бы захотели действовать иначе.

Был сделан русский перевод книги «Атомная энергия для военных целей», выпущенной американским правительством 12 августа 1945 г. Этот доклад, написанный принстонским физиком Генри Д. Смитом, являлся развернутым отчетом о «проекте Манхэттен», хотя и не включал секретной информации о конструкции бомбы – имплозия, например, не упоминалась. Русский перевод начал печататься в середине ноября и вышел в начале 1946 г. тиражом 30 тысяч экземпляров^{865}.[205]205
  В Соединенных Штатах с 12 августа было сделано 1000 копий доклада. Дополнения и изъятия осуществлялись для более широкого его распространения. Советское издание содержит версию оригинала, без изъятий.


[Закрыть] Отчет Смита получил широкое распространение среди ученых и инженеров, участвовавших в советском проекте. Он давал им общую картину того, что было проделано в Соединенных Штатах. Наряду с разведывательными данными отчет оказал большое влияние на выбор технических решений в советском проекте.

Берия не вмешивался в научные или технические решения. Его роль состояла в обеспечении проекта ресурсами – людьми, материалами, необходимой информацией – и в давлении на тех, кто руководил проектом, чтобы получить бомбу как можно скорее. Он посещал институты и заводы, источая угрозы и дух опасности. Все понимали, что его угрозы не пустой звук – доказательством их были миллионы жертв репрессий. Но Берия хотел, чтобы проект завершился успехом, и, кажется, понимал, что арест его руководителей только замедлит исполнение. Во время войны он не проводил массовых арестов в тех отраслях промышленности, за которые отвечал^{866}. Так обстояло дело и с атомным проектом. Он был достаточно умен, чтобы понимать, что должен сочетать репрессивную власть, бывшую в его распоряжении, со способностью к компетентному руководству.

II

Первая проблема состояла в том, чтобы найти уран. Ее решение уже нельзя было откладывать. Она к тому же усугублялась тем, что Соединенными Штатами и Англией в июне 1944 г. с целью контроля над мировыми запасами урана и тория был учрежден Объединенный трест развития. Возглавляемый Гровзом, трест имел две цели: обеспечивать «проект Манхэттен» необходимым количеством урана и препятствовать другим странам – в особенности Советскому Союзу – в приобретении урана для своих проектов^{867}. Гровз писал Стимсону в ноябре 1944 г., что «было бы нежелательно, чтобы любое другое правительство имело какие-либо запасы материалов, и заведомо опасным было бы позволить любому другому правительству иметь более одной тысячи тонн окиси урана»^{868}.

В течение 1945 г. Объединенный трест развития подписал соглашения с Бельгией, Бразилией и Нидерландами, препятствующие тому, чтобы запасы урана и тория, которые контролировались этими государствами, _ попали в руки других стран^{869}. 3 декабря 1945 г. Гровз информировал Роберта Паттерсона, преемника Стимсона на посту министра обороны, что страны, входящие в трест, сейчас контролируют 97% мировой добычи урана и 65% мировых поставок тория^{870}. (Торий важен, поскольку торий-232 при поглощении нейтронов превращается в торий-233, который, в свою очередь, превращается в уран-233, и он относится к делящимся материалам.) Большие залежи низкокачественного урана, писал Гровз, найдены в Южной Африке, являющейся частью Британской империи, и в Швеции, которая хотя и не подписала соглашение о запасах, обещала не экспортировать уран^{871}. Единственными странами, обладающими ресурсами и индустриальной мощью, способной поколебать доминирующую роль Соединенных Штатов и Англии в ближайшем будущем, являются Советский Союз и, возможно, Швеция. Но «русские ресурсы сырья намного меньше, чем у группы стран, входящих в трест, – писал он, – и, по всей вероятности, их можно использовать, если только не считаться с издержками производства»^{872}. Гровз не думал, что Советский Союз сможет получить достаточное количество урана для своего проекта из шахт Яхимова в Чехословакии, и был намерен препятствовать получению урана из других источников. Советская разведка была, вероятно, хорошо информирована о действиях Гровза через Дональда Маклина, который работал в британском посольстве в Вашингтоне с мая 1944 г. до лета 1948 г.[206]206
  Маклин стал секретарем Объединенного Комитета по согласованию политики в феврале 1947 г., но до этого он выполнял работу, связанную с бомбой. Меркуловская памятная записка для Берии от 28 февраля 1945 г. содержит информацию о залежах урана в мире. См.: У истоков советского атомного проекта: Роль разведки// Вопросы истории естествознания и техники. 1992. № 3. С. 122.


[Закрыть]

Оценка Гровза поставок урана в Советский Союз оказалась ошибочной, но в августе 1945 г. советское руководство имело реальные причины для беспокойства, так как еще не было известно, будет ли получен уран, в котором оно нуждалось. Несмотря на правительственное постановление о производстве 100 тонн металлического урана в 1943 г., к августу 1945 г. был получен только один килограмм. Потребность в уране стала теперь неотложной. Металлический уран был нужен для реактора – производителя плутония, уран требовался в различных формах и для разделения изотопов. Уран, конфискованный в Германии и Чехословакии в конце войны, был кстати, но не мог полностью удовлетворить запросы. Советское правительство еще не знало, сколько его могла бы поставить Восточная Европа. Еще меньше оно знало о собственных резервах. Доклад Дмитрия Щербакова, написанный в 1943 г., не дал результата^{873}. Советские геологи не изучили в должной мере имеющиеся залежи, более того, они не имели определенного представления, где на советской территории могли быть такие залежи^{874}. Добыча урана в промышленных масштабах еще не была организована^{875}.

Теперь требовались срочные меры. В сентябре 1945 г. в Среднюю Азию отправилась комиссия для разведки урановых залежей и организации там добычи урана^{876}. Комиссию возглавлял П.Я. Антропов, один из заместителей Ванникова в Первом главном управлении. Перед войной Антропов был директором Восточносибирского геологического треста наркомата тяжелой промышленности, затем руководителем Главного управления свинцово-цинковой промышленности того же наркомата и первым заместителем наркома цветной металлургии^{877}.[207]207
  Во время войны он был заместителем одного из членов Государственного Комитета Обороны, возможно, Берии.


[Закрыть] Комиссия Антропова, в которую входил Щербаков, вела опрос местных геологов в Средней Азии и изучала геологические материалы. Кроме старого рудника в Тюя-Муюне, залежи урана были открыты перед войной в Табошарах, Уйгур-сае (Атбаши), Майли-сае и других местах^{878}. Однако было нелегко определить объем этих залежей. В Табошарах, например, геологи считали, что уран сконцентрирован в двух рудных пластах на глубине не более 100 метров и, следовательно, дальнейшая разработка рудника не имела смысла. Другие полагали, что урановая руда залегает и на больших глубинах и горные разработки должны быть расширены. Единственным способом решить этот спор была бы закладка новых штолен, что требовало инвестиций^{879}.[208]208
  Вернадский ссылается на «Табашар» в своем дневнике (см. с. 69), но я использовал здесь более распространенное название «Табошары».


[Закрыть]

Антропов и Щербаков, перед которыми стояла задача найти уран в кратчайшие сроки, решили осуществить разведочную проходку в Табошарах самым энергичным способом. Это оказалось правильным решением. В других местах Антропов использовал тот же подход, утверждая, что дальнейшая разведка приведет к открытию новых запасов весьма высококачественной руды. Он также организовал широкую разведку в районах, прилегающих к уже открытым залежам. Это привело к обнаружению новых значительных запасов^{880}.[209]209
  Первая урановая руда, очевидно, была получена летом 1946 г., но в ограниченном количестве. См.: Кузнецова Р. Пока атомная бомба не взорвалась.


[Закрыть] После того как комиссия Антропова проделала предварительную работу, в помощь Комбинату № 6, переданному теперь Первому главному управлению, были созданы постоянно действующие организации. Для оказания помощи Комбинату в разведке и поисковых работах, в подготовке геологических карт региона и документации подземных выработок, а также для изучения распределения и генезиса рудных залежей и состава самих руд были учреждены геологическая база и поисковая группа^{881}.[210]210
  Информация о подчиненности Комбината № 6 Первому главному управлению исходит из: CIA. National Intelligence Survey. P. 73–10. 22


[Закрыть]

Сконцентрировав внимание прежде всего на Средней Азии, Антропов следовал рекомендациям доклада Щербакова 1943 г. Но следующий шаг. рекомендованный Щербаковым, – поиски урана на остальной территории страны – оказался более трудным. «Ради объективности следует сказать, – писал Антропов позднее, – что все мы плохо себе представляем, где и как искать урановые руды»^{882}. Предложенные точки зрения очень отличались друг от друга. Один ведущий минералог утверждал, что уран нужно искать в центральных областях страны. Капица, который принимал участие в этих первых дискуссиях, полагал, что прежде всего поиск урана следует начать на севере^{883}.[211]211
  Этим минералогом был академик С.С. Смирнов.


[Закрыть]

При недостаточной ясности направления поиска Антропов решил, что было бы ошибочно ограничиться поисками урана в пределах одной геологической формации. Поэтому он принял предложенную Щербаковым тактику «широкого фронта» и решил вести поиски на больших площадях, имеющих различную геологическую структуру. В конце 1947 г. Министерство геологии организовало специальные территориальные экспедиции в различные части страны, а все остальные геологические организации были ориентированы на поиск урана наряду с проведением собственных работ^{884}. Как только обнаруживались признаки урана, Антропов начинал горные разработки на месте. К концу 1948 г. были заложены рудники вблизи Желтых Вод в районе Кривого Рога на Украине, в Силламяэ в Эстонии, Сланцах (Ленинградская область), вблизи Пятигорска на Кавказе, а также на востоке Сибири в золотопромышленной области на Колыме^{885}. Рудники были заложены и на Урале, а в 1948–1950 гг. на содержание урана там изучались реки и озера^{886}. К 1948 г. в Советском Союзе разрабатывался также монацит, из которого можно было извлекать торий с последующей переработкой последнего в делящийся изотоп уран-233. Монацит добывался на Алтае, Урале, в Сибири, на Кольском полуострове и на Кавказе^{887}.

Условия добычи в Средней Азии были крайне трудными: «найденный уран залегал в горных районах, куда не было практически никаких подъездов и дорог»^{888}. Руда перевозилась на обогатительную фабрику Комбината № 6 в Чкаловске, вблизи Ленинабада, на самом западе Ферганской долины^{889}. Руда обрабатывалась смесью азотной и серной кислот, продуктом переработки была очень чистая соль урана, которая затем перевозилась на урановый завод в Электростали, около Москвы, для переработки в металл^{890}. В конце 1940-х гг. в Желтых Водах на Украине была построена другая обогатительная фабрика, использующая тот же процесс; возможно, строились и другие фабрики^{891}.[212]212
  В 1950-е гг. для получения уранового концентрата применялся процесс абсорбции. 32


[Закрыть]

Однако именно Восточная Европа обеспечивала большую часть урана в эти первые годы. Когда Советский Союз завладел урановыми шахтами в Яхимове, ему досталась и руда, добытая ранее, но оставшаяся на месте^{892}.[213]213
  Согласно Константину Сорокину, новое соглашение с Чехословакией было подписано 23 ноября 1945 г. См.: Das Manhattan-Projekt des Ostens// Satansfaust: Das Nuklcarc Erbe der Sowjetunion/ Ed. S. Fisher, O. Nas-sauer. Berlin: Aufbau Verlag, 1992. P. 42.


[Закрыть] Вскоре после этого были расширенным фронтом начаты горные работы для разведки новых залежей, они дали результаты уже к концу десятилетия^{893}. Вскоре советская зона оккупации Германии стала самым важным источником урана: Южная и Юго-западная Саксония имели богатые залежи, которые были обнаружены еще в 1943 г. Однако организация добычи требовала времени: нужно было приспособить оборудование имевшихся там серебряных и кобальтовых рудников и наметить план горных работ на этих рудниках; следовало также обеспечить транспорт, машинное оборудование и спецодежду. В июне 1946 г. разработка урана началась в Рудных горах, затем в горном массиве Гарц, в районе Плауэна, Эльсница и Бергена, а также в окрестностях Герлица и Циттау. Вначале не предпринималось никаких попыток использовать серебряные, кобальтовые, висмутовые, никелевые и другие руды, разработка которых велась наряду с ураном; они просто шли в отвалы, так как предпочтение отдавалось урану. Для получения с помощью механических и химических средств рудного концентрата, отправлявшегося затем в Советский Союз, были построены фабрики^{894}. Урановые рудники закладывались также в Болгарии и Польше. Эксплуатация урановых залежей вблизи Бухово в Болгарии началась в конце 1945 г., после чего разработки распространились и на другие участки; в Польше разработка урановых залежей началась в 1947 г. в Нижней Силезии. Но эти залежи давали значительно меньше урана, чем в Германии и Чехословакии^{895}. Советский Союз начал также добычу в китайской провинции Синьцзян, которую он тогда контролировал^{896}.

Данные о добыче советского урана, даже в первые послевоенные годы, не опубликованы. То, что известно, получено из тогдашних оценок, сделанных ЦРУ и отдельными аналитиками. Согласно оценке ЦРУ 1950 г., советские и восточноевропейские рудники давали 70–110 тонн окиси урана в 1946 и 1947 гг. Только в 1948 г. произошло значительное увеличение добычи^{897}. Для последующих лет оценки ЦРУ отсутствуют, но в 1950 г. ЦРУ пришло к выводу, что если «Советы и… считали свои запасы урана катастрофически малыми», то к середине 1948 г. «запасы урановой руды перестали находиться у критической черты и оказались достаточными для тогдашних запросов»^{898}.[214]214
  Подобные же значения исходят из частных оценок: согласно Шимкину, Восточная Европа снабдила Советский Союз 10 тоннами окиси в 1945 г. и 150 тоннами в 1950 г. (Shimkin D. В. Minerals… P. 147). В другом источнике предполагается, что в 1946 г. Германия послала в Советский Союз 135 тони урановой руды (предположительно концентрата), 580 тонн в 1947 г. и 900–920 тонн в 1948 г. (Grishin N. The Saxony Uranium… P. 139).


[Закрыть] Это была, должно быть, завышенная оценка, так как увеличение добычи урана все еще считалась задачей первостепенной важности[215]215
  Один ученый, работавший в 1952 г. над созданием методов по извлечению урана из породы с малым его содержанием, писал: «Проблема получения необходимого количества урана в нашей стране в то время стояла весьма остро» (см.: Коликов B. М. На кафедре физики изотопов// Академик Б.П. Константинов/ Под ред. О.И. Сумбаева. Л.: Наука, 1985. С. 74.


[Закрыть].

По оценкам ЦРУ, в 1950 г. 45% советского урана было получено из Восточной Германии, 33% – из Советского Союза, 15% – из Чехословакии, 4% – из Болгарии и 3% – из Польши^{899}. Эти цифры должны быть приняты с известной осторожностью, а оценки по Советскому Союзу, вероятно, менее надежны, чем по Восточной Германии и Чехословакии, – последние были более доступны для разведывательных операций. Тем не менее важность восточноевропейского урана была в 1953 г. подтверждена Авраамием Завенягиным, который отметил, что «значительная часть» урана для советского проекта была получена за рубежом, и призвал к срочным мерам по расширению сырьевой базы внутри Советского Союза^{900}. Несмотря на скудость данных, вырисовывается общая картина: Советский Союз должен был принять вполне определенные и дорогостоящие меры для получения урана, требуемого ядерным проектом. Он предпринял огромные усилия для увеличения собственных ресурсов, но в первые послевоенные годы был вынужден опираться главным образом на восточноевропейские поставки, и только с 1948 г. проблема урановых запасов стала несколько ослабевать.

III

Задача получения металлического урана была поставлена перед Николаусом Рилем, который отвечал за очистку урана в компании «Ауэр» в Берлине во время войны. Риль, родившийся в Санкт-Петербурге и бегло говоривший по-русски, учился у Лизы Мейтнер; он был «хорошим ученым и весьма достойным человеком (одним из числа порядочных)», по мнению Пауля Розбауда^{901}. Его привезли в Москву в июне 1945 г., и Берия поручил ему задачу очистки урана^{902}. Завенягин выбрал Электросталь, город, расположенный в 70 км к востоку от Москвы, как место для строительства завода по производству металлического урана. Город получил свое название по огромному сталелитейному заводу, который был построен немцами в 1930-е гг. Там был завод боеприпасов, где и должен был разместиться урановый завод, а также мастерские, электростанция, большая автобаза, рабочие. Риль был обрадован таким выбором, так как считал, что работать будет тем легче, чем ближе к Москве^{903}. С урановой обогатительной фабрики в Ораниенбурге, расположенном севернее Берлина, были демонтированы и вывезены в Электросталь все оборудование и станки, пережившие американские бомбардировки.

Вначале было решено (предположительно, Техническим советом) получать металлический уран по методам и Риля, и Ершовой, которая получила 1 кг металлического урана в Институте редких и драгоценных металлов в декабре 1944 г.^{904} Метод Риля был признан более быстрым и простым^{905}. Тем не менее производство металлического урана в промышленных масштабах оказалось трудной задачей. Производственный процесс включал несколько этапов: очистку, восстановление и плавление – и первая печь, в которой происходил завершающий этап производства урана, вступила в строй. В одну из ночей в конце 1945 г. Риль и его группа плавили порошок металлического урана, который был привезен из Германии, в только что установленной печи в Электростали. Они делали это отчасти для проверки печи, отчасти для демонстрации советским властям, что немцы не являются саботажниками или «волынщиками»^{906}. К концу 1945 г. урановый завод был частично готов, но строительство явно не укладывалось в сроки, установленные правительством^{907}. Атмосфера становилась напряженной и неприятной, и в начале нового года на завод прибыл Завенягин для ускорения дел. Используя полный набор непристойных и угрожающих выражений, которыми так богат русский язык, он наставлял руководителей предприятия самым оскорбительным образом^{908}. Обстановка нормализовалась после того, как группе Риля удалось получить несколько тонн двуокиси урана достаточной чистоты для экспериментов, которые хотел провести Курчатов^{909}.

Хотя завод теперь начал работать, метод очистки урана все еще оставался узким местом. Риль решил извлекать примеси из окиси урана методом фракционной кристаллизации. Им он пользовался в Германии, но этот процесс был слишком медленным. Когда он получил копию доклада Смита (русское издание вышло в начале 1946 г.), то прочел его за одну ночь и узнал, что американцы использовали метод извлечения примесей с помощью эфира, который был известен Рилю, но применялся только в лабораторных опытах при очистке редких земель. «То, что сделали американцы, сможем сделать и мы», – решили Риль и его коллеги и применили эфирный метод в промышленном масштабе^{910}. Метод работал безотказно в течение нескольких лет и в конце концов выход достиг почти тонны урана в день^{911}.

Теперь, однако, уже металлургическая стадия процесса тормозила работу. Вначале Риль для восстановления использовал метод отжига, как это делалось на заводе «Дегусса» во Франкфурте, но он давал некачественный порошок урана со значительными примесями кальция[216]216
  Один из тех, кто участвовал в процессе, так охарактеризовал его: «химический концентрат урана – получение чистых соединений урана – получение двуокиси урана – приготовление смеси двуокиси урана и чистого кальция – восстановление плавлением в атмосфере аргона или гелия – промывка порошка урана в слабом растворе кислоты – промывка водой или спиртом – сушка порошка – плавка порошка в слитки». См.: Галкин Н. Знакомьтесь – уран// Техника – молодежи. 1975. № 9. С. 15.


[Закрыть]. Один из советских специалистов спросил Риля, почему он не использует тетрафторид урана вместо окиси урана, так как фторид кальция, в отличие от окиси кальция, плавится, и в итоге получается металл, а не порошок. В своих мемуарах Риль приводит этот случай в доказательство того, что Советский Союз черпал информацию из разведывательных источников, но на самом деле в докладе Смита указывается, что американцы использовали тетрафторид, так что вопрос, заданный Рилю, был явно основан на информации из доклада Смита^{912}. Риль подхватил идею, и процедура фторирования была успешно применена одним из его немецких коллег, д-ром Г. Виртсом, и главным инженером завода Ю.Н. Головановым^{913}. К сентябрю-октябрю 1946 г. завод в Электростали давал для Лаборатории № 2 около трех тонн металлического урана в неделю^{914}.[217]217
  К 1950 г., согласно Рилю, завод в Электростали производил почти тонну металлического урана в день; и, как он пишет, этот завод не был единственным.


[Закрыть]