Текст книги "Последнее Евангелие"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– А помнишь, как мы устроили в школьном подвале гробницу Тутанхамона и таскали туда самодельные артефакты? Я был Говардом Картером[12]12
  Говард Картер (1873–1939) – знаменитый английский археолог, египтолог, совершивший открытие гробницы Тутанхамона.


[Закрыть], а ты – лордом Карнарвоном[13]13
  Лорд Карнарвон (1866–1923) – археолог-любитель и коллекционер древностей, сопровождал Говарда Картера в экспедиции в Египет.


[Закрыть].

– Нет, наоборот! Ты был Карнарвоном, я – Картером.

Улыбнувшись, Джек посмотрел на темный разлом в стене.

– Ну что ж, пора! – скомандовал он с волнением в голосе.

Глава 9

Джек заглянул в боковой пролом в конце тоннеля, пытаясь собрать все прояснившиеся фрагменты в единую картину. Фонарь на шлеме осветил стены. Все вокруг напоминало старую горную выработку. Вероятно, Вебер постарался! Вдруг Джек увидел то, что тотчас же напомнило ему, где он находился на самом деле – в руинах древнеримского государства. Вначале только смутные очертания. Пыльные серые тени. Темнота. Затем взгляду открылся стол, похоже, каменный, и полки на дальней стене. Но что-то там не так… Джек не сразу догадался. В комнате не было затвердевшей грязи, предметы стояли так, как их оставили много-много лет назад.

– Она прекрасно сохранилась! – восторженно прошептал Джек.

Морис приподнял вытяжной вентилятор, индикатор стал красным.

– Пожалуйста, ничего не трогайте! Эта комната – настоящее чудо, – проговорил он шепотом. – Я понял это еще вчера, когда мельком заглянул внутрь, перед тем как позвонить вам. В Геркулануме есть и другие комнаты, нетронутые пирокластическим потоком. Непонятно, как комнаты не коснулся и «эффект печи». Странно, но это так! Должно быть, разгадка в расположении дома. По сравнению с остальными городскими зданиями он находится на возвышении. Вилла будто бы свысока взирает на крыши Геркуланума. Потоки горячего воздуха наполнили все коридоры, задели человека у входа, но до этой комнаты не добрались. Я всегда знал, что нечто подобное в Геркулануме возможно!

– Морис, я вижу свитки! – воскликнул Джек, его голос дрожал от волнения. – Свернутые в трубочки. Точно, свитки. Под полками в кувшинах.

– Я их еще вчера заметил, – прошептал Морис. – И сразу же решил звать вас. Теперь понятно, к чему такая срочность? Вполне возможно, это оно и есть.

– Представляешь, что там написано?.. – хрипло спросил Джек.

Внезапно вытяжной вентилятор замолк. Морис в сердцах выругался по-немецки.

– Только не сейчас! Господи, пожалуйста, только не сейчас! – Он словно в молитве склонился над вентилятором. – Прости мне все грехи мои, прости за все, что я плохого говорил или думал о Неаполе. Еще пять минут. Пожалуйста!

– В прошлый раз так же было, – прошептала Мария. – В Эрколано неисправная энергосистема. А охранники опять не удосужились включить запасной генератор, поэтому вчера пришлось уйти раньше, чем планировалось. Инспекция ведь электродрелями расширяет проем около статуи Анубиса. Думаю, охрана тогда начнет поживее соображать. Остается только ждать.

Всматриваясь в темный угол, где лежали свитки, Джек с трудом сдерживался. Ну не может он ждать ни секунды! Потом, закрыв глаза, глубоко вздохнул, развернулся и пошел следом за остальными к началу тоннеля. Не пройдя и полпути, Костас вдруг резко наклонился и подобрал что-то с земли.

– Смотрите! – Стряхнув пыль, он протянул друзьям металлический диск около дюйма в диаметре, темно-зеленого цвета, весь покрытый пятнами. – Похож на медальон.

– Это не медальон, – прошептал Морис, внимательно рассматривая находку. – Бронзовый сестерций. Самая крупная по номиналу монета I века. Вроде четвертака.

– К тому же самая большая по размеру. Идеальный вариант для нанесения портретов, – добавил Джек, наклоняясь ближе. – Что-нибудь видно?

– Нерон! – воскликнул Костас. – Я могу прочитать. Император Нерон! – Он передал монету Джеку.

Тот еще внимательнее осмотрел ее со всех сторон в свете фонаря на шлеме.

– Ты прав насчет имени, но ошибся с императором, – пробормотал Джек. – На обратной стороне монеты написано NERO CLAUDIUS DRUSUS GERMANICUS. Это полное имя Друза, брата императора Тиберия. Нерон – фамилия. Друз был одним из выдающихся военачальников, достойный человек, народный герой. Путеводная звезда начала империи во времена больших надежд и полной неопределенности. Почти как в Америке шестидесятых. Харизматичные фигуры – похоже, примета таких периодов. Его отравление, а затем убийство сына Германика, так же как и смерть Кеннеди, сказались на целой династии.

– Но все это произошло задолго до того периода, который волнует нас, – недовольно пробормотал Морис. – Друза убили в 10 году до Рождества Христова, во время правления Августов, почти за девяносто лет до извержения Везувия!

Джек кивнул и снова принялся рассматривать монету. Римская триумфальная арка, увенчанная статуей Друза на лошади среди трофеев…

– Ну конечно! – воскликнул Джек, подбрасывая монету. – Это не монета Друза. Она просто выпущена в его честь, а принадлежала тому, кто пережил безумное правление дяди Тиберия и его племянника Калигулы. Сестерций выпустили через пятьдесят лет после смерти Друза, во время правления младшего брата Германика, второго сына Друза. Здесь написано – TI CLAUDIUS CAESAR AUG PM TR P. Что означает – Тиберий Клавдий Цезарь Август Великий понтифик. Власть трибуна. Император Клавдий.

– Бедный Клавдий, – прошептала Мария. – Клавдий Калека.

– Это прозвище, – объяснил Джек. – Шекспир, например, прозвал английского короля Ричарда Третьего Горбуном. Но Клавдий вошел в историю не только благодаря необычайному прозвищу. Он многое сделал.

– Его правление длилось с сорок первого по пятьдесят четвертый год нашей эры, – добавил Морис, печально глядя на безмолвный вентилятор. – Умер в Риме за четверть века до извержения Везувия. Возможно, жена Агриппина отравила его.

– Не везло ему с женами, – вставил Джек. – Единственной настоящей любовью по жизни стала проститутка Кальпурния. Вскоре после смерти Клавдия и ее убили. – Джек замолчал, как зачарованный рассматривая сестерций. – Моя любимая римская монета. Очень редкая. Портрет прекрасен! Только взгляните на лицо! На его выражение. Разве этот мужчина – калека? Он красив, но ни намека на идеализацию и восхваление. Заметны характерные для императорской династии черты – лоб, уши. В памяти тут же возникают известные портреты Юлия Цезаря и Августа. Клавдий, вероятно, видел изображения родственников и гордился сходством, не зацикливаясь на собственном уродстве. На его лице печать ума, целеустремленность, а вовсе не боль и печаль. Лицо его омрачено разочарованием. И глаза старика, хотя в ту пору он был молодым мужчиной…

– Похоже, он страдал от церебрального паралича и мышечной пластичности. Никакой надежды на исцеление, никакого лекарства, только вино в непомерных количествах…

– И опиум? – внезапно вмешался Костас. – Морфий!

Морис, повернувшись, окатил его взглядом, полным сожаления.

– Мы говорим о I веке нашей эры, а не о современном Неаполе!

– Я серьезно. Разве Джек еще не рассказал о нашей сенсационной находке?

– Об этом позже, – ответил Джек, многозначительно посмотрев на Костаса.

В этот момент загудел вытяжной вентилятор.

– Кстати, о современном Неаполе, – оживился Морис. – Похоже, кто-то подкупил оператора энергосистемы, и нам наконец-то дали электричество! Или охранники очнулись? Не знаю, кого благодарить, в любом случае – за работу! Так ведь у вас говорят?

Все заулыбались. Абсурдно звучал этот призыв на английском с резким немецким акцентом.

Морис, поправив очки, взглянул на Костаса, но уже не с сожалением, а скорее насмешливо.

– Эй, мы же в одной команде! – Костас с невозмутимым видом встретился взглядом с Морисом, затем посмотрел на Джека, потом снова на Мориса и усмехнулся: – Вас понял.

Джек, прижавшись спиной к неровной стене тоннеля, пропустил Мориса вперед и сказал:

– Думаю, пора нашему эксперту по рукописям взять руководство на себя.

– Я готов, – ответил Морис, не сводя глаз с Костаса. Тот одобрительно поднял большой палец. Морис снова поправил очки. – С этого момента дотрагиваемся до всего только с моего разрешения. Свитки наверняка хорошо сохранились, но они очень хрупкие. Даже в самых сухих египетских гробницах папирусы, не пропитанные смолой, рассыпаются в прах при малейшем прикосновении. – Морис, не отрываясь, смотрел на Костаса. – Помните тело у входа, которое исчезло в клубах дыма? После всего, что пришлось сделать, чтобы получить разрешение у властей, я не хочу стать одним из тех исследователей, которые уничтожили больше, чем открыли. Так, индикатор стал красным. Пошли!

Джек нагнулся, пробираясь через груду камней, которая, видимо, образовалась во время землетрясения, повредившего стену. Она загораживала нижнюю часть расщелины, ведущей в комнату. Несколько минут спустя Джек оказался внутри. Выше тоннеля, прорытого в XVIII веке! Получается, он ступил сюда первым со времен Римской империи! Крайне необычное ощущение. Школьником Джек любил одни забраться в древние термы в центральной части Геркуланума, всего в шаге от того места, где он сейчас, и представлять себя одним из жителей города, оказавшегося две тысячи лет назад свидетелем извержения вулкана. Зажмурившись, Джек снял респиратор и сделал глубокий вдох. Воздух оказался тяжелым, но пыли почти не было. Впервые Джек смог хорошо осмотреть комнату, поворачивая голову с фонарем на шлеме в разные стороны, а потом методично возвращаясь ко всему, что увидел.

– Мы можем сейчас выключить вентилятор, Морис? – прошептал он. – Боюсь, что нас услышат – охранники и люди из Археологической инспекции.

– Уже сделано. – Морис щелкнул выключателем, и неожиданно повисла зловещая тишина. Слава Богу, вскоре ее нарушили отдаленные голоса внизу тоннеля и рев электродрелей. – Отлично! Этот шум заглушит наш разговор.

Морис зашел внутрь вслед за Джеком, за ним Мария и Костас.

– Какая простота кругом! – воскликнул Костас, выглядывая из-за спины Джека. – Ничего лишнего!

– Римский стиль, – объяснил Джек. – Пол и стены обычно делали цветными и богато украшали орнаментами, а вот мебели по современным стандартам было мало.

– Здесь нет даже мозаики ли фрески на стенах, – заметила Мария. – Вся комната из камня. На первый взгляд вроде бы мрамор.

Джек еще раз огляделся вокруг, стараясь не упустить ни малейшей детали и трезво оценить обстановку. Справа – на южной стороне – в стене прорублено два выхода, но оба они заблокированы твердым вулканическим материалом. Вероятно, ведут на балкон, с которого открывается вид на Геркуланум. Потрясающее зрелище, должно быть! Слева возвышается Везувий, справа – Неаполитанский залив. Вдалеке виднеется побережье, Мисен и Кумы.

Джек немного подвинулся, и свет фонаря упал на большой мраморный стол – три метра в длину и метр в ширину. Рядом два каменных стула, обращенных спинками к балкону. На столе два глиняных кувшина, три чашки и небольшой сосуд, напоминающий чернильницу. У ножки стола – невысокая винная амфора. Джек еще раз внимательно осмотрел поверхность стола. Чернильница?! От волнения сердце забилось сильнее. Прищурившись, Джек разглядел пыльные предметы, которые вполне могли оказаться бумагой… папирусом! Так, только спокойствие! Сейчас нельзя терять твердости духа. На пару мгновений Джек отстранился от происходящего, а затем повернул фонарь налево и увидел полки, заполненные свитками, еще вчера. Невероятно! Несколько свитков лежало на полу. Вебер в XVIII веке точно не находил ни одного такого. Джек повернулся налево. Рядом со входом в ветхой корзине или сумке тоже оказались свитки, но не такие, как на полу. Папирус скручен вокруг деревянных палочек, каждая из которых имела характерные гладкие флероны на концах и ярлыки. Сомнений быть не может! Это не просто кипы чистого папируса, а законченные книги!

Джек снова нацелил луч фонаря на левую стену комнаты между корзиной и полками, которую видел раньше, но недооценил. Только теперь он понял, что там, и присвистнул от восторга. Два портретных бюста возвышались на полке в тени и, казалось, смотрели прямо на стол. Джек осторожно подошел поближе. Кто же жил здесь? Кто сидел за этим столом две тысячи лет назад? Джек остановился перед бюстами. Они были выполнены в реальных размерах. На мгновение показалось, что это призраки. Словно обитатели виллы, погибшие в тот роковой день, вышли из стены и уставились на Джека безжизненными глазами. Никакой мистики! Надо успокоиться. Типичные портретные бюсты императоров. Только необычайно правдоподобные, будто сделанные с восковых масок умерших. Красивые лица с правильными чертами, слегка оттопыренные уши… Однозначно члены императорской семьи. Джек наклонился к небольшим пьедесталам под каждым бюстом.

T. CLAVDIVS DRVSVS NERO

T. NERO DRVSVS SEMPRONIVS GERMANICVS

– Друз и Германик, – прошептал он.

– Эти два парня… Да еще портрет на монете, – сказал Костас. – Это что, отец и брат Клавдия?!

– Неверояное совпадение! – воскликнула Мария.

Мысли путались. Джек поднес монету, которую до сих пор сжимал в руке, к бюстам. Потрясающее сходство! Неужели это все же возможно?

– Что-то есть в этом сестерции… – пробормотал он.

– Одна монета вряд ли имеет значение, – заявила Мария. – По-моему, наша вилла – своеобразная художественная галерея или музей. Многие итальянцы – владельцы вилл коллекционировал и в эпоху Ренессанса старинные медальоны и монеты. Нельзя ли предположить, что и римляне делали то же самое?

– Можно, – ответил Джек и печально посмотрел вокруг. – Но мне все-таки кажется, что мы находимся в комнате пожилого человека, в жизни которого осталось место только самому главному, самому ценному… Здесь все пропитано не просто римским минимализмом, а настоящим аскетизмом! Книга, письменный стол, два бюста для преклонения, вино… Ни украшений, ни мозаики, ни одного признака гедонизма, с которым обычно ассоциируется жизнь в Неаполитанском заливе. Комната принадлежала человеку, готовому к следующей ступени – к жизни после смерти, где нет прошлого, а лишь сумерки жизни.

– Странное местечко в такой богатой вилле, – сказал Костас. – Эта комната – словно монашеская келья.

Морис, присев на корточки, принялся рассматривать одну из бумаг на полу.

– Папирус очень хорошо сохранился, – заметил он, аккуратно приподнимая его двумя пальцами. – Гибкий. Я могу прочитать по-гречески, что здесь написано.

– Эх… увы, по-гречески! – разочарованно воскликнул Джек.

– А что не так? – спросил Костас.

– Ничего… Совсем ничего. Просто так хотелось найти что-нибудь на латыни.

– Боюсь тебя разочаровать, Джек, – произнес Морис, убирая очки. – Пустое дело.

– Филодем?

– Похоже на то.

– А я-то думал, греческих философов всегда уважали! – удивился Костас.

– Далеко не всех, – заверил его Джек. – Многие образованные римляне, такие как Клавдий и Плиний Старший, полагали, что большинство греческих философов в Неаполе – обманщики и шарлатаны, нахлебники в домах богачей. Их сочинения буквально наводнили город. Возьми какую-нибудь книгу с полки в то время, и это наверняка оказался бы Филодем, а не один из великих мыслителей, почитаемых сегодня. Вспомните сами – сохранившиеся и расшифрованные в Средние века классические работы представляют собой вершину античных достижений, всего лишь малую часть в общем объеме. Отсюда заблуждение, что все древние философы обладали выдающимися умами. А чем современная наука лучше? На одного специалиста – десяток бездарностей! Все вокруг вдруг стали профессорами. Не повезло нам, что старина Кальпурний Пизон покровительствовал чудаковатому Филодему! Но что поделаешь.

– Молю Бога, чтобы здесь нашлось еще что-нибудь, кроме сочинений Филодема, – расстроенно пробормотал Морис. – А то получается, я обманул вас, зря отвлек от изучения останков корабля.

– Да что ты! Я бы ни за что не упустил возможность оказаться здесь, – страстно заверил его Джек. – Филодем – не Филодем. Какая, по большому счету, разница! А с кораблем все равно придется подождать неделю или две, пока не привезут основное оборудование.

– Очень жаль, – сказала Мария, опускаясь на корточки. – Всего лишь второсортный философ. А ведь кто-то пытался спасти его работы, когда началось извержение! – Мария обвела взглядом разбросанный на полу папирус.

– Может, и не пытался, – сказал Костас. – Вдруг, наоборот, решил избавиться от этого хлама, выбросить все?

– Или искал что-нибудь, как ты сначала подумал, – добавил Джек, оглянувшись на жутковатый скелет, его рука будто тянулась к бумагам в комнате. – Что-то есть особенное в этом месте… На кабинет греческого философа не похоже. По крайней мере точно не 79 года. Слишком много римского… Я почти уверен, это жилая комната, тайное убежище. Место, где можно жить по своим правилам, в своем мире, не беспокоясь, что скажут или подумают другие. К тому же вряд ли грек решил бы выбрать бюсты римских императоров как единственное украшение и любоваться ими, сидя за столом!

Морис снова включил вытяжной вентилятор. Индикатор загорелся красным светом.

– Пусть поработает еще пару минут, – объяснил Морис. – Думаю, мы сможем поговорить и при шуме. А здесь нас не услышат.

Вернувшись к входу, все столпились вокруг Джека с монетой. Он снова взглянул на статую, потом на монету, истертую с обеих сторон.

– Возможно, она была словно напоминание для старого солдата, пожилого человека, жившего здесь в 79 году, – прошептал Джек. – По-видимому, он служил императору Клавдию при вторжении в Британскую империю, а может быть, даже императору Германику за шестьдесят лет до извержения Везувия. Старый вояка почитал своего военачальника, а также его брата и отца. – Взволнованный, он замолчал. – И все-таки монета необычная…

– Почему? – спросил Костас. – Не спорю, находка отличная. Но я согласен с Марией – это всего лишь один сестерций!

– Видишь ли, хранение монет было рискованным делом, – сказал Джек. – В римский период люди особо не привязывались к старым символам власти, исключение составляло лишь коллекционирование. Опасались, что у них увидят атрибуты предыдущего императора. В то время монеты были чрезвычайно важным инструментом политической пропаганды, способом для нового императора представить себя, отстоять власть. На оборотной стороне монеты можно было увидеть памятные образы, прославляющие заслуги императора и его семьи.

– Иудейский триумф императора Веспасиана, – сказал Костас. – Монета из серии Judaea Capta.[14]14
  Серия памятных монет, выпущенных в обращение в Римской империи Титом Веспасианом в честь захвата Иудеи и в честь разрушения иудейского храма в Иерусалиме в 70 г.


[Закрыть] Менора…

Джек ухмыльнулся:

– Отличный пример! Как же мы могли забыть! Эти монеты выпустили в обращение почти два года спустя после извержения Везувия. Еще один известный пример – издание монет императором Клавдием, изображения на которых прославляли покорение Британии войсками Клавдия в 43 году.

– Но эта монета прославляет отца Клавдия. – Костас взял сестерций у Джека и посветил фонарем, чтобы лучше разглядеть. – Кажется, что император совершенно бескорыстно, не преследуя какой-либо цели, выпустил эти монеты. Как трогательно! Мне начинает нравиться этот парень!

– Все не совсем так, – прервал его Джек. – Эта монета относится примерно к первому году правления императора Клавдия, то есть она была выпущена еще до того, как он мог чем-то похвастаться. Обращение к могущественному предку – эффективный способ подкрепить свои притязания на трон, напомнить людям о добродетелях родителя. В 41 году, когда Клавдия провозгласили императором, Рим только начал оправляться от четырехлетнего безумия императора Калигулы, который приходился Клавдию племянником. Единственное, чего тогда хотелось народу – так это возвращения к старому режиму. Самоуважение, честность, целостность семьи – все, что так ценилось во времена предков, было по душе римлянам. Во всяком случае, в теории – точно.

– В Италии, – прошептал Костас, – семья – традиционно самое главное.

– Клавдий стал императором не по собственной воле. Убедить его возглавлять империю стоило огромных усилий. Такого упрямца в истории страны еще не было, – продолжал Джек. – В зрелые годы, по воспоминаниям современников, его часто видели плетущимся позади охранника! Клавдий больше был похож на ученого или историка. Он чтил память отца и всю жизнь мечтал присоединиться к армии, подобно брату Германику, перед которым преклонялся. Когда Клавдий стал императором, у него появился шанс осуществить свою мечту. К тому же вступление на престол каждого нового императора, даже Калигулы и преемника Клавдия Нерона, всегда сопровождалось шумными празднованиями и благочестивыми заявлениями о возвращении к истокам, о конце распутства и коррупции и напоминаниями о добрых делах предков.

– Клавдий оправдал ожидания народа? – спросил Костас.

– Он мог бы, если бы им не управляли жены, – ответил Морис.

– Завоевание Британской империи стало триумфом, – продолжал Джек. – Казалось, Клавдий обрекал лично себя на безвестность. Он выехал из вод Ла-Манша на боевом слоне, только чтобы посмотреть на трупы побежденных британцев. Довольно глупо, согласитесь. Вместо того чтобы возглавить войска и повести легионы в бой. Однако не все так просто. Клавдий оказался превосходным стратегом. Мечтатель, всю жизнь посвятивший изучению империи и завоеваний, пожертвовал личным успехом и поэтому достиг триумфа. Мир сегодня выглядел бы иначе, если бы Клавдий не завоевал Британию. Запомните, для легионов солдат не было ничего безумнее приказа императора Калигулы несколькими годами ранее выстроиться на французской стороне пролива Ла-Манш и атаковать морского бога Нептуна. С Клавдием Калекой, пока он не лишился рассудка, было намного проще. Клавдий выбирал искусных командиров, военачальников, подобно Веспасиану, командиров более мелких подразделений, таких как Плиний Старший. Все они были горячо преданы императору. А легионеры чтили память отца Клавдия и его брата. – Замолчав, Джек снова посмотрел на бюст. – Как и жилец этой комнаты.

– Однако их преданность не спасла императора. Клавдия отравили, – заметил Морис.

– Не спасла, – прошептал Джек. – Хотя для римского императора, жившего в I веке, – довольно предсказуемый конец.

– Думаете, его отравили опиумом? – спросил Морис. В этот момент загорелся зеленый индикатор. Морис дотянулся до вентилятора и отключил его. – Извините, придется немного подождать.

Джек снова протиснулся в старинную комнату и, подойдя к дальнему краю стола, посмотрел на предметы, лежавшие на поверхности. Нет, он не мог ошибиться! Стол покрыт серым веществом, пылью и обвалившейся штукатуркой, однако сомнений нет. На каменной поверхности лежали листы папируса. Чистые листы! Скрепленный свиток, готовый для письма. Чернильница, металлическое перо – все на том же месте, где было в спешке оставлено в тот день, когда Геркуланум стал адом на земле. Джек внимательно осмотрел стол, потом портретные бюсты. Друз и Германик… Римляне, жившие в 79 году от Рождества Христова и до сих пор напоминавшие о тех славных днях. Преждевременная смерть обоих героев означала, что память о них будет жить в веках. Джек вспомнил то, о чем недавно думал. Древние римляне почитали предков и хранили их изображения. А это, по всей видимости, комната, в которой человек собрал самые ценные фамильные вещи, в том числе портреты предков.

Неужели такое возможно? Джек испугался собственных мыслей.

«Портреты отца и брата!»

Все кусочки головоломки вдруг собрались воедино. Джек почувствовал неистовый прилив волнения. Так, что-то еще… Что-то еще зародилось в голове после разговора с Костасом о Плинии Старшем днем раньше! Джек потянулся к сумке, сердце бешено колотилось, достал небольшую красную книгу и положил ее на стол под луч фонаря. Потом надел пылезащитный респиратор, осторожно поднял древний свиток папируса, легонько встряхнул и направил на него луч света.

– Да будь я проклят! – Джек усмехнулся.

– Что это? – спросил Костас.

Джек направил на стол луч света так, чтобы все могли увидеть свиток.

– Взгляните, внизу второй слой папируса, более грубый, чем верхний. Это означает, что поверхность самого лучшего качества, а низ свитка укреплен менее ценным папирусом. Если я не ошибаюсь, ширина такого папируса – ровно один римский фут.

– И что?

Положив свиток на стол, Джек взял в руки книгу – современную копию «Естественной истории».

– Послушайте, что Плиний говорит о папирусе. Книга 13, Глава 79. «Император Клавдий несколько улучшил качество. Папирус во времена Августа был столь тонким, что не выдерживал давление пера. Вдобавок все написанное просвечивало, а если писали на обратной стороне, расплывались чернила. Более того, чрезмерная прозрачность бумаги смотрелась уродливо. Поэтому нижний слой свитков стали изготавливать из папируса среднего качества, а поперечные верхние части из высшего. Клавдий также увеличил ширину листа до фута».

Морис склонился над столом и принялся пристально изучать лист папируса сквозь очки.

– По-моему, чернила самого лучшего качества на тот момент, – взволнованно сказал он наконец. – Галльские чернила, по всей вероятности. Изготовленные из чернильного орешка. Я в этом немного разбираюсь, вы в курсе. Изучал разнообразные виды чернил, когда мы нашли документы из папируса, в которые заворачивали египетские мумии. Плиний и об этом писал.

– Хочу высказать довольно необычное предположение. – Джек осторожно положил листок на стол и пристально посмотрел на друзей. – Возможно… Подчеркиваю, возможно, мы сейчас стоим в кабинете человека, которого, по идее, здесь не должно было быть, который, как говорит история, умер за четверть века до извержения Везувия.

– Человек, который когда-то правил империей, – тихо добавила Мария.

Морис, медленно кивая, прошептал:

– Тиберий Клавдий Друз Германик Цезарь.

Джек подставил монету под свет.

– Не император Клавдий, не бог Клавдий, а Клавдий-ученый. Клавдий, который зачем-то сфальсифицировал собственное отравление. Исчезнув из Рима, он спрятался на этой вилле и жил до извержения Везувия в 79 году, и только тогда, как и Плиний Старший, канул в Лету.

Повисла гробовая тишина. Костас хитро посмотрел на Джека и сказал:

– Ты собираешься переписать очередной маленький кусочек истории?

– Не такой уж маленький! – Мария склонилась над нижней полкой в углу комнаты. – Джек, здесь еще. Целая груда книг!

Джек обошел стол. Все буквально раскрыли рты от удивления. Прямо перед ними под полками, которые они увидели с самого начала, были еще две полки с десятками цилиндрических сосудов высотой восемнадцать дюймов каждый.

– Закрыты крышками и запломбированы известковым раствором, – с недовольством заметил Морис. – Сделаны из камня. На первый взгляд – из египетского мрамора. Очень похожи на канопы – древнеримские кувшины, использованные не по назначению. Сэкономили ребята!

– А вот этот открыт! – Мария посветила фонариком на горлышко кувшина, стоявшего на нижней полке справа.

В выдолбленной в стене полости шириной примерно один фут виднелись узкие цилиндрические очертания. Одного предмета, казалось, не хватало.

– Эврика! – воскликнул Морис. Голос его от захлестнувших эмоций звучал напряженно.

– Что там? – спросил Костас.

– Свитки папируса! – ответил Морис. – Туго скрученные свитки папируса.

– Джек, они нисколько не пострадали… – прошептала Мария. – Это чудо!

Она потянулась было за папирусом, но вдруг отдернула руку, будто боялась разрушить чары, словно хотела оттянуть момент, который круто изменит историю.

– Как думаете, что в них написано? – спросил Костас.

– Там должны быть sillyboi – ярлыки с описанием, о чем книга, – уверенно сказал Джек. – На свитках ведь нет корешка. Так что книги можно опознать только по приклеенным кусочкам папируса, которые обычно свешивались с полок. Но здесь их не видно.

– Секундочку. – Мария взглянула еще раз на запломбированный цилиндр рядом с открытым. – Тут что-то выгравировано на латинском. Carthaginia Historiae.

– История Карфагена, – прошептал Джек. – «История Карфагена», написана Клавдием и считавшаяся утерянной. О ней упоминается в разных источниках, но, к сожалению, ни строчки самой «Истории» не сохранилось. Точнее, все думали, что не сохранилось. Вероятно, существовал только один экземпляр, слишком противоречивый, чтобы его можно было опубликовать. Единственное беспристрастное описание великого противника Рима. Кто же, кроме самого Клавдия, мог хранить его в личной библиотеке? В кувшинах должны быть и работы Плиния.

– Джек, подожди. – Морис подошел к корзине со свитками у двери и показал на длинную полоску папируса, привязанную к декоративной ручке. – Historiae Naturalis, G. Julius Plinius Secundus Боже мой! Похоже, перед нами полное собрание «Естественной истории» Плиния!

– Наконец-то нашлась латинская библиотека! – воскликнул Костас.

Никаких сомнений! Джек взглянул на свитки и вспомнил, что почувствовал, когда увидел бюсты в комнате. Здесь все по-другому. Ощущалось присутствие постороннего, словно в личное пространство Клавдия вторгся кто-то чужой. И этот чужой человек будто бы до сих пор был здесь.

– Что-то не дает мне покоя… Здесь был кто-то.

– О чем ты, Джек?

– Так, надо подумать. По всей видимости, мы обнаружили полное собрание «Естественной истории» Плиния, только что из-под пера переписчика. Как она оказалась у Клавдия? – рассуждал Джек.

Костас резко повернулся к скелету у двери.

– Может, он послал евнуха купить книги? – предложил он.

– Давайте поразмыслим, – сказал Джек. – Допустим, мы правы, Клавдий тайно жил здесь до самого извержения вулкана в 79 году. Это гипотеза. Доподлинно известно другое. Плиний Старший служил на Мисенском мысе в Неаполитанском заливе в нескольких милях отсюда и, будучи военачальником римского флота, погиб при извержении вулкана.

– То есть ты считаешь, они могли здесь встретиться? – спросил Костас.

Джек открыл «Естественную историю» на содержании.

– Это-то и интересно! – воскликнул он. – Плиний Старший несколько раз упоминает Клавдия в книге, всегда осторожно и всегда превознося его достижения. Несомненно, он был в долгу перед императором за стремительный карьерный рост еще в молодости. Но, по-моему, отрывки из «Естественной истории» чересчур хвалебны для императора, погибшего четверть века назад. Вот послушайте, например. Плиний рассказывает о том, что Клавдий вырыл канал, чтобы осушить Фусцинское озеро рядом с Римом. Для этого понадобилось тридцать тысяч человек и одиннадцать лет работы. Грандиозный проект, «который невозможно описать словами!» Последняя фраза сама по себе довольно странная. Для Плиния Старшего не существовало ничего, что он не мог бы описать! И вот еще что. Ему следовало упоминать о Клавдии, добавляя слово Divus – божественный. Этот титул был присвоен Клавдию через несколько лет после смерти, приравняв к богам. Вместо этого Плиний называет его Клавдием Цезарем. Слишком дерзко, не находите? Будто Клавдий жив. Вот вам и подсказки.

– Тогда все встает на свои места, – пробормотал чуть слышно Морис.