Текст книги "Последнее Евангелие"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– И все же такие, как Эверет, считали римскую традицию поклонения Богу более приемлемой, – заявил Джек.

– Согласен. – Морган слегка кивнул. – По письмам понятно, что до самой смерти он относил себя к последователям Пелагия. Многие из его теологических взглядов католические пуристы назвали бы ересью. Но римская литургия, ритуалы церковной службы и прежде всего музыка приносили ему глубокое духовное удовлетворение.

– Ничего себе! Вчера в Лондоне Джереми рассуждал о том, что сэру Кристоферу Рену не хватал красоты древних ритуалов, – тихо добавил Костас. – И, будучи православным греком, я его прекрасно понимаю!

– Для Эверета это тоже имело огромное значение, но его истинная вера осталась непоколебима.

– К тому же современные силы инквизиции было далеки от калифорнийской долины, – добавил Джек.

– Видимо, он все же действовал по плану. Эверет приехал сюда, чтобы сберечь то, что должен был охранять. Он перебрался в страну, дарящую религиозную свободу, – прибежище для всех христианских сект. – Тем не менее ему приходилось осторожничать, нужно было время и место, чтобы раскрыть тайну, найти преемника.

– Значит, Эверет приехал сюда в 1912 году, – задумчиво произнес Костас.

Морган, кивнув, добавил:

– Он приплыл в Нью-Йорк, получил американское гражданство и отправился на Запад. После рассказа Джереми я понимаю, какой силой воли должен был обладать этот человек, чтобы сохранить уникальное сокровище, причем не из личных соображений, а ради всего человечества, ради будущих поколений. Убедившись, что дети получат образование, он решился на величайшую жертву, ан какую только способен отец, – уехал, понимая, что вряд ли когда-нибудь снова увидит своих отпрысков.

– Надеюсь, жертвы оказались не напрасны, – сказал Костас.

– Это нам и предстоит выяснить! – воскликнул Джек, а потом обратился к Моргану: – Что еще вы можете рассказать о жизни Эверета, что могло бы помочь нам в поиске?

Подумав, Морган ответил:

– Август 1914 года. Европа разрывается от терзаний. Великобритания мобилизуется. Начало Первой мировой войны.

– Он воевал?! – удивился Костас.

– За глупостью и ужасами войны многие забыли, что вначале люди верили, что это справедливая война, война со злом. Эверет полагал, что обязан пойти на фронт. Уинстон Черчилль писал о таких людях, как Эверет. – Морган немного откинулся назад, чтобы прочитать подпись под портретом в рамке на стене, на котором был изображен молодой человек в военной форме: «Придя по собственной воле, без национального призыва или обязательства, незнакомец из-за океана готов сражаться и умереть в рядах нашей армии. Он вправе отдать должное нашей благородной цели, имеющей исключительную ценность. Он понимает, что стараний отдельных стран недостаточно, большее значение приобретает международное сотрудничество, которое сейчас должно быть реализовано только военным путем». – Морган выдержал паузу. – На портрете друг Черчилля – лейтенант Харви Баттерс, американец. Служил в полевой артиллерии. Погиб в 1916 году на реке Сомма. Жан-Поль Гетти восхищался такими людьми – американцами, добровольцами сражавшимися с немецким империализмом до того, как Соединенные Штаты вступили в войну.

– Значит, Эверет вернулся в Европу, – подытожил Костас.

– Вначале он отправился в Канаду и уже там записался в британскую армию. В начале 1916 года служил офицером Королевского дублинского фузилерного полка на Западном фронте. В июне того же года Эверет был ранен во время жестокого сражения в Лооса. В госпитале случайно обнаружились его уникальные математические способности. Эверета перевели в Британское управление военной разведки – изначально МИ-1. Он работал в министерстве в Лондоне, затем был перенаправлен в морскую разведку при Военно-морском министерстве Великобритании, в сверхсекретный комплекс, Комната N 40. Криптографический отдел.

– Серьезно? – Джек разволновался не на шутку. – Эверет был дешифровщиком?

– Как раз не хватало таких специалистов, как он, – продолжал Морган. – Управление военной разведки вовремя завербовало его. Возможно, благодаря Эверету была одержала победа над Германией…

– В смысле? – не выдержал Джек.

– Слышали о телеграмме Циммермана?

– Конечно! – воскликнул Джереми. – Ее Америка использовала для обоснования объявления войны Германии и вступила в Первую мировую войну.

– Зашифрованная телеграмма, отправленная в январе 1917 года Артуром Циммерманом, министром иностранных дел, немецкому послу в Мексике, – сказал Морган. – В ней излагался подробный план Германии начать тотальную подводную войну против американских судов и помочь Мексике отвоевать южные штаты Америки. Сегодня этот план кажется абсурдным. Но тогда он вызвал серьезные опасения. Великобритания перехватила телеграмму, расшифровала, а затем передала ее американскому послу в Лондоне. Антигерманские настроения в США и так усугубились недавними случаями обнаружения немецких подлодок, в результате погибло несколько американцев. Спустя месяц после расшифровки телеграммы президент Вудро Вильсон обратился в конгресс с просьбой объявить Германии войну.

– Попробую догадаться, – скзал Костас. – Телеграмма была расшифрована криптографическим отделом Военно-морского министерства Комната N 40?

– Совершенно точно. У специалистов Комнаты N 40 оказалась книга предыдущей версии шифра, изъятая у немецкого офицера связи на Среднем Востоке. Тем не менее расшифровка телеграммы потребовала гениальных усилий!

– Эверет принимал в этом участие?

– Его фамилия нигде не фигурировала. После войны Великобритания сделала все возможное, чтобы информация о ее дешифровщиках не просочилась за пределы министерства. Некоторые специалисты Комнаты N 40 продолжили работу во время Второй мировой воны в Блечли-парке. Их имена никогда не станут известны широкой общественности.

Костас присвистнул:

– Ух ты! Похоже, Эверет сыграл определенную роль в истории! Способствовал вступлению Америки в Первую мировую войну.

– Не торопитесь с выводами. Дослушайте до конца.

– Продолжайте, прошу вас, – сказал Джек.

– Многие документы все еще хранятся под грифом секретности. Но мне стало известно, что Эверет работал с двумя специалистами, имена которых после войны были раскрыты. Их объявили национальными героями. Его преподобие Уильям Монтгомери и Найджел де Грей. Из двух нам больше интересен Монтгомери, служитель пресвитерианской церкви, гражданское лицо, завербованное Британским управление военной разведки. Он прославился благодаря ордену Святого Августина и переводу богословских книг с немецкого. Одна из самых известных его работ – «Поиски исторического Иисуса» Альберта Швейцера.

Джек почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.

– Что вы сказали?!

– Альберт Швейцер. «Поиски исторического Иисуса».

Исторический Иисус! Джек чуть не подскочил от радости. Мысли проносились в голове с бешеной скоростью. Успокоившись немного, он заговорил:

– Итак, что же получается? У нас есть два человека. Оба гениальные дешифровщики. Эверет и Монтгомери. Оба одержимы изучением жизни Христа. Обращенный католик и священник пресвитерианской церкви. К тому же Эверет – хранитель уникального древнего документа. Вполне возможно, что ужасы войны, ранение, из-за которого он оказался на грани жизни и смерти, солдатская предубежденность, что теперь ему недолго осталось, вынудили Эверета поделиться своей тайной. Он боялся, что унесет ее в могилу и никто никогда не сможет отыскать, где хранится манускрипт.

– Он рассказал Монтгомери! – воскликнул Костас.

– Вместе они разработали шифр… – прошептал Джереми.

– Чистая догадка! Но если это произошло, то наверняка здесь, – сказал Морган.

Джек удивленно взглянул на него:

– Здесь? В Калифорнии?

– В Санта-Пауле. Ведь там Эверет прожил остаток дней. В скромном монастыре среди холмов Эверет наконец нашел то, что искал, приехав в Америку. Спокойствие, уединение, мир и людей, с которыми мог говорить о чем угодно. Там он жил согласно своим религиозным убеждениям. Там нашел подходящее время и место, чтобы передать тайну…

– Прямо как император Клавдий две тысячи лет до него, – пробормотал Джереми. – И, как и в случае с Клавдием, история разрушила все планы. Первая мировая война началась так же неожиданно, как извержение Везувия.

– Возможно ли, чтобы Эверет и Монтгомери встречались здесь во время войны? – спросил Костас.

– Да, в мае 1917 года, – ответил Морган. – Телеграмму Циммермана опубликовали в печати, Америка официально вступила в войну. Очевидно, Эверета и Монтгомери пригласили в США, чтобы помочь в организации американского криптографического центра. Операция осуществлялась в условиях повышенной секретности. Естественно, у меня нет неопровержимых доказательств. Но теоретически у них была возможность и время съездить в Калифорнию.

– Монастырь до сих пор существует? – спросил Джек.

Морган медленно поднял взгляд на него и кивнул. А потом, отодвинув стул, встал и подошел к окну. Голос его охрип от переполнявших душу эмоций.

– Всю свою профессиональную жизнь я буквально дышал этим местом. Я присутствовал при открытии музея. Сама атмосфера здесь придает мне сил и желание работать. Древнеримская вилла на калифорнийских холмах! Она преследует меня и днем, и ночью. Комната, в которой мы находимся, – плод воображения. Вилла Гетти построена на основе того, что в XVIII веке увидел Вебер в коридорах, вырытых в вулканической породе на месте Виллы папирусов. Участок, где теоретически должна находиться эта комната, еще не исследован. Ваши открытия в Геркулануме… Прошлое будто бы нагоняет упущенное! Мы рискуем потерять то, что создали. Как бы мне хотелось, чтобы эта комната оказалась библиотекой или кабинетом ученого! Но может случиться, ее вообще никогда не было! – Морган, тяжело вздохнув, подошел к столу, взял связку ключей и резко сел на стул. – Я отвезу вас в монастырь. Обещаю. Но перед тем, как ехать, вы должны рассказать мне, что знаете об этой истории. Я хочу увидеть, что там, в конце тоннеля. Я хочу услышать о Клавдии!

Глава 21

Через три часа Джек шел по лесистому горному кряжу над долиной рядом с городком Санта-Паула в двадцати милях северо-восточнее калифорнийской виллы Гетти. Стоял чудесный полдень. Небо ласкало взгляд пронзительной лазурью. Свежий ветерок, шелестя листьями, принес с побережья Тихого океана запах моря. Джек очутился в роще вековых ореховых деревьев, среди которых затесались несколько тополей и чахлый низкорослый дубок. Деревья посадили не четкими рядами, а вдоль терасс, спускающихся по склону холма. Каждому дереву было отведено определенное пространство для дальнейшего роста, что не нарушало естественной красоты ландшафта. Кору деревьев изрезали глубокие морщины. Некоторые стволы срослись у земли. Ветки отбрасывали ни дорожки замысловатые тени, манящие Джека все дальше и дальше в рощу. Он словно попал в волшебное священное место, отрезанное от внешнего мира, но сохранившее солнечный свет и насыщенные краски Калифорнии.

Морган спустился по тропинке, оставив джип на дороге. Джереми с Костасом показались следом.

– Лачуга Эверета была раньше примерно на том месте, где вы стоите, Джек. И могила его неподалеку. Правда, сейчас сложно понять, где конкретно, – сказал Морган. – Но можно сказать, что Эверет здесь повсюду. Он посадил эти деревья. И придумал ландшафт. Погодите восхищаться, сейчас такое увидите!

Морган двинулся дальше по тропинке, пробиваясь сквозь узкий коридор веток ореховых деревьев. Джек задержался на минуту, однако вскоре догнал Костаса с Джереми. Пройдя мимо бурлящего ручья, они неожиданно оказались перед входом в длинное низкое здание. Оно тянулось вдоль терассы с одной стороны, устремляясь в долину. Стены из продолговатых тонких кирпичей были воздвигнуты на неровных тесаных камнях, послуживших фундаментом. Посередине стены положили горизонтальный ряд кирпичей более темного цвета. Получалось что-то вроде фасада. Покатая крыша была устлана крупной плоской черепицей, закрепленной сверху такой же, только полукруглой. Так делали на побережье Средиземного моря. Джек отступил на шаг назад, оценивая сооружение в целом. Странно… Что же оно напоминает? Вертится в голове, но никак не вспомнить.

– Добро пожаловать в монастырь Святой Марии Магдалины, – проговорил Морган.

– Вы здесь часто бываете? – спросил Костас.

– Мне разрешили приходить в монастырь только в прошлом году. Так что каждый раз для меня становится маленьким открытием. Изначально здесь нашли приют иезуиты. Так что здание построено в типичной испанской манере: необожженный кирпич и побеленная штукатурка. В начале XX века монастырь целиком переделали. Перед вашими глазами архитектурная жемчужина Калифорнии, автор неизвестен. – Морган встретился взглядом с Джеком. – По-моему, вы догадались, что стало прообразом!

– Похоже, Гетти был не единственным, кто любил делать копии древнеримских вилл, – ответил Джек.

– Когда Эверет впервые пришел сюда в 1912 году, старое жилище миссионеров обвалилось, находиться там стало опасно, – сказал Морган. – Не считая военных лет, строительство монастыря было основным занятием Эверета в течение тридцати лет. По всей видимости, он один воздвигал его вручную, пока позволяло здоровье.

– Получается, он до смерти оставался преданным профессии архитектора, – вставил Костас.

– Более того, – продолжал Морган, – здесь он мог реализовать свою мечту – создать то, что не вписывалось в английскую архитектуру Эдвардианской эпохи. В конце XIX века, когда Эверет учился в колледже, люди только начали осознавать истинную красоту загородных вилл римской Британии, на месте которых впервые стали проводить серьезные археологические раскопки.

– На секунду я задумался, но потом сомнения пропали. Конечно, догадался, – заявил Джек. – Одно из моих любимых римских мест – Чедвортская вилла в графстве Глостершир! Даже природа вокруг похожа. Невероятно! Хотя здесь, по-моему, воздух немного влажнее.

– Угадали! – восхищенно воскликнул Морган. – А с ландшафтом пришлось помучиться. Величайшие итальянские дома были отрезаны от окружающей природы, ориентированы внутрь. Вспомните виллу Гетти, Виллу папирусов. Из окон мог бы открываться прекрасный вид на здешние красоты, но взгляд упирается в перистильный дворик. Вместо окон во внешний мир – фрески с фантастическими садами и пейзажами, подчеркнуто нереальными, мифическими. Все здания символизируют победу над природой.

– Или поражение, – добавил Джек.

– Или отречение от нее, – предположил Костас. – Согласитесь, намного приятнее нарисовать дремлющий Везувий на стене – своеобразное дионисийское исступление, чем, выглянув в окно, увидеть реальность и расстроиться, что ты не в силах контролировать ее.

– В римской Британии к этому относились иначе, – продолжал Морган. – Бритты и кельты поклонялись богам на лесных прогалинах. У них даже не было храмов. В их жизни царила полная гармония с природой. Да и сами люди оставались ее частичкой. Природу не нужно было покорять или брать под контроль. Когда кельты благородного происхождения решили построить виллы в римском стиле, они отчасти изменили его. Их дома вписались в окружающий пейзаж. Эверет хотел создать нечто подобное здесь. Вместо перистильного двора он построил единый длинный коридор, тянущийся к долине на юге, – спальни монахинь. Напоминает западное крыло в Чедворте. Обратите внимание, как идеально коридор подходит к изгибам и природным цветам ландшафта, стоял его частью. Таким представлял себе Эверет гармоничное сочетание природы и архитектуры.

– Похоже, он растягивал удовольствие от работы, – сказал Джек. – Гетти, для сравнения, мог привлечь к строительству виллы лучших архитекторов со всего мира. А Эверет делал все сам. И тем не менее закончил основное строительство за несколько лет до того, как открылась вилла Гетти.

– Вилла Гетти – дар миру. Она открыта всем и каждому. Эверет же, создавая это место, думал о своей тайне, о секрете, об уединении, – добавил Морган. – Структура монастыря не позволяет постороннему беспрепятственно проникнуть во внешний двор или увидеть монахинь. Для нас сделали исключение, позволив пройти сюда.

– А мы сможет заглянуть во внешний двор? – спросил Джек.

– За этим я вас и привел, – признался Морган.

А затем прошел вместе с археологами через патио, устланное неровными каменными плитами, к простому дверному проему, состоящему из вертикальных блоков и поперечной балки из местного желто-коричневого песчаника, который Джек приметил еще на террасе. Дверь, обшитая резными деревянными досками из ореха, была слегка приоткрыта внутрь. Морган толкнул ее и отошел назад, показывая на пол:

– Вначале посмотрите на порог.

Под ногами раскинулся мозаичный черно-белый пол из неровных кубиков, тессер разного размера, отполированных до идеальной гладкости. Мозаика наполовину выходила наружу, вторая половина находилась внутри дома. Из черных кубиков были выложены буквы. Джек видел подобные пороги раньше. Например, черно-белую мозаику в дверном проеме одного из домов в Помпеях с латинским выражением: «Cave canem – Осторожно, злая собака!» Но здесь надпись выглядела иначе и на первый взгляд не имела никакого смысла. Буквы составляли квадрат. В каждой строчке отдельное слово.

ROTAS

OPERA

TENET

AREPO

SATOR

Джек некоторое время, не отрываясь, смотрел на квадрат и наконец воскликнул:

– Дошло! Это по-латыни. «Арепо, сеятель, держит колеса осторожно».

– Шифровка? – спросил Костас.

– Не совсем, – прошептал Джереми, быстро вытащив из кармана блокнот с ручкой. Он начеркал несколько слов, вырвал листок и передал его Костасу. – Это магический квадрат, головоломка. Стоит переставить буквы, и вот что получается.

Костас показал листок Джеку и Моргану.

– Умно! – воскликнул Костас, присвистнув.

– Да, однако идея принадлежит не Эверету, – сказал Джек. – Эту древнеримскую загадку обнаружили на глиняном черепке в Великобритании.

– Это становится традицией! – заявил Костас. – После того как мы увидели надписи на амфорах среди останков корабля святого Павла у берегов Сицилии, я стал с большим уважением относиться к глиняным горшкам! – Костас, сделав широкий шаг, заглянул внутрь дома. – Ой, да и здесь все знакомые лица! По-моему, прямо передо мной монограмма Христа!

– Две, если быть точным, – поправил его Морган. – Одна на полу, а вторая на стене.

Комната поражала аскетической простотой, соответствующей внешнему виду виллы. Отштукатуренные стены выкрашены в римской манере. Окон не было. Вместо них под самым потолком располагалось несколько отверстий, вырезанных таких образом, чтобы лучи света попадали четко в середину пола и на противоположную входной двери стену: на два главных украшения комнаты. Цветная мозаика диаметром примерно восемь футов занимала почти все пространство по ширине пола. Каждый кубик был размером не больше полдюйма. Палетка цветов ограниченна – максимум шесть оттенков. А сама мозаика выполнена в выразительной линейной манере с яркими образами и легкими тенями. Одноцентровые круги стремились от краев к середине. Абстрактные орнаменты из завитков, свитков, алагрек разделены полосами белого цвета. В самом центре изображение, которое Костас заметил с порога, – монограмма Христа внутри медальона диаметром два фута. Буквы «хи» и «ро» перекрещивались за головой человека, словно ореол.

– Потрясающе! – взволнованно прошептал Джек. – Эта мозаика идентична мозаике, обнаруженной в графстве Дорсет. В городке Хинтон!

– На британской вилле? – спросил Костас.

Джек рассеянно кивнул и присел на корточки, полностью поглощенный увиденным.

– Мозаику обнаружили лишь в шестидесятых годах XX века! Вероятно, Эверет видел рисунок в виде медальона, созданный римским мозаистом, где-то раньше. Посмотрите, он даже использовал те же самые материалы! – прошептал Джек. – Кирпич для красного цвета, известняк – для белого песчаник – для желтого, а сланец – для серого. У Эверета была возможность обратиться к другим цветам. Сколько вокруг синих, зеленых красителей, кварца! Какое буйство цвета в мозаиках виллы Гетти! Но Эверет почему-то, строго придерживался цветовой гаммы британской мозаики.

– Я правильно понимаю, это ведь Иисус Христос изображен? – спросил вдруг Костас.

– Хороший вопрос, – ответил Морган.

Джек выпрямился.

– Не думаю, что дискуссия приведет к конкретному результату, – проговорил он, – Вполне типичный портрет для IV века. Чисто выбритый мужчина с квадратным лицом, длинными волосами, облаченный в подобие римской тоги. Никто точно не знал, как выглядел Иисус. Возможно, здесь изображен первый римский император-христианин, Константин I Великий, или один из его преемников. На самом деле императоры не особо бы расстроились, узнав, что их портреты приняли за портрет Иисуса!

– В том-то и беда, – проговорил Морган.

– Что вы имеете в виду?

– Некоторые из первых британских христиан стремились отделиться от римской церкви, говоря о себе как о части другой традиции, основанной на язычестве предков. Задайтесь вопросом: хотел ли владелец виллы в городке Хинтон, чтобы изображение Иисуса на его мозаике так сильно напоминало лик императора на монетах в кошельке? Да и образованные британцы из высшего общества в конце римской эпохи в Британии прекрасно представляли, как выглядят жители Иудеи. Абсурдно полагать, что Иисус мог быть гладко выбрит, таким обычно изображали ангелов. Он был рыбаком и плотником с обожженного солнцем побережья Галилейского моря! Приглядитесь еще разок к мозаике. Длинные волосы, миндалевидные глаза, накидка, очень похожая на тогу. Отбросьте предрассудки. Посмотрите на портрет будто бы в первый раз. Ну как? Какие ассоциации теперь?

– Это женщина! – воскликнул Костас.

– Верно, – подтвердил Морган. – Для первых британских христиан, а затем и для приверженцев пелагианства, к которым относился Эверет, спутница Иисуса Мария была значимой фигурой в истории. Я не имею в виду андрогенные образы, встречающиеся в римском искусстве позднего периода. Но для пелагиантов Иисус Христос воплощал в себе и мужское, и женское начало. Последователи Пелагия считали, что образ Христа в римской традиции сведен к декоративной функции в иконографии и к пропаганде могущества и богоподобия императоров. Пелагианты же воспринимали Иисуса как реального мужчину и Марию как живую женщину. И к тому же не забывайте, где мы находимся. По-моему, вполне подходящая мозаика для монастыря Святой Марии Магдалины.

– Я потрясен, – только и смог вымолвить Джек.

– А настенную роспись узнаете?

Джек перевел взгляд с мозаики на стену. Еще одна монограмма Христа, нарисованная черным на голубом фоне. Справа и слева от монограммы – греческие буквы «альфа» и «омега». Символ и буквы окружены темно-синим венком. Среди усиков винограда, обвивающих цветы и листья, Джек разглядел еще несколько греческих букв, вписанных мелким шрифтом в общий рисунок. Чуть ниже венка был изображен небольшой крест с декоративными флеронами в армянском стиле. А под ним – два латинских слова – Domine Lumius.

– «Господь, мы придем», – перевел Джек. – Если не считать эту надпись и армянский крест, то перед нами копия еще одной известной мозаики, обнаруженной на Луллингстоунской вилле в Кенте, – ответил Джек. – По всей видимости, Эверет обожал римские виллы, построенные в Британии!

– Еще как! – подтвердил Морган. – Не только мозаика приковывает внимание, но и то, как гармонично вписано искусство в окружающую природу. Эверет хотел показать искусство в изначальном контексте, так же как и Гетти. Но если Гетти черпал вдохновение в Геркулануме, то Эверет – в археологических раскопках XIX века на территории Англии. А именно в римско-британской культуре и древнем христианстве, которым увлекся еще в молодые годы. Он догадался, что первые британские христиане поклонялись Богу в частных домах, на виллах, возможно, такие же ритуалы совершались в Геркулануме. Эверет назвал эту комнату scholarium – учебным залом. Не церковью, не молельней, а именно учебным залом. Здесь люди могли собираться и читать Евангелие. Но в комнате не было кафедры проповедника, вообще никакого специального места для священника.

– Может быть, в этом зале он собирался однажды раскрыть свою тайну, – предположил Костас.

Джереми, все время задумчиво молчавший, вдруг тихо сказал:

– По-моему, это доказывает нелепость многовекового конфликта между разными вероисповеданиями: между римской церковью и пелагианством, между католиками и протестантами. Здесь, в католическом монастыре на калифорнийских холмах, Эверет нашел место, где мог открыто говорить о своих религиозных убеждениях, приблизиться к Иисусу и его учению, как никогда и нигде раньше.

Джек обвел зал взглядом и медленно кивнул. За долгие годы работы он научился доверять собственному чутью при восприятии искусства и никогда не заставлял себя увидеть красоту, а просто чувствовал. Эта комната казалась знакомой, будто бы имела какое-то отношение к его прошлому. Гармония с природой, выбор цветовой гаммы, использование света и теней отражали особенную связь с миром, который, в свою очередь, был родственен миру Джека, миру, окружавшему его далеких предков. И дело не только в этом. Отрешившись от великолепных памятников христианства, от собора Святого Петра в Риме, от собора Святого Павла в Лондоне, сосредоточившись только на этой комнате, Джек почувствовал, что здесь представлены два совершенно разных взгляда на истину и на красоту. Он вновь поднял взгляд к лицу, изображенному на мозаике, и подумал об Иисусе как о мужчине и о Марии как о женщине. Христианская традиция превратила их в образы высокого искусства – великолепные, но столь далекие и недосягаемые… А с другой стороны, перед ними противоположное представление о красоте. Возможно, отчасти грубоватые, неидеализированные образы, но в их близости к реальным мужчинам и женщинам сокрыта сила. Да уж, посещение монастыря не прошло зря! Джек сумел развести два этих подхода и более-менее составить представление о том, что могло быть в документе, поиски которого становились все более увлекательными и запутанными.

Джек тяжело вздохнул и, будто очнулся от наваждения, окинул взглядом мозаику и роспись.

– Ну же! – прошептал он.

– Ты что-то сказал? – переспросил Костас.

– Она должна быть здесь, – ответил Джек. – Если Эверет оставил подсказку, она наверняка отражена в мозаике и в настенной росписи.

Джереми, подойдя вплотную к стене, уставился на венок, окружавший монограмму Христа.

– Это точная копия? Вы уверены?

– Эверет немного изменил роспись, – ответил Морган. – Перистые листья отличаются от оригинала. Эверет сделал их листьями орехового дерева, а в качестве цветов выбрал свои любимые орхидеи. К тому же на оригинальной росписи нет греческих букв. Я сотни раз пытался сложить их в христианский акростих, но ничего не вышло. По-моему, они не более чем просто декоративный элемент.

– Не в духе Эверета, – задумчиво произнес Джереми.

– Согласен. Но я перепробовал все возможные варианты!

Джереми отошел немного назад и окинул комнату взглядом.

– А какова хронология создания интерьера? – спросил он потом. – В смысле, можно ли точно определить, когда Эверет выложил мозаику и сделал роспись на стене?

– Мне удалось через посредника пообщаться с настоятельницей монастыря, – ответил Морган. – Когда Эверет оказался при смерти, она была той самой молодой монахиней, которая ухаживала за ним в последние месяцы жизни. Очевидно, Эверет завершил строительство этой части монастыря до Первой мировой войны, за два первых года пребывания в Америке. Видимо, он работал с большим рвением, словно пытаясь оправдать свое решение оставить семью и карьеру.

– А когда он приступил к отделке?

– Вскоре Эверет завершил мозаики, в том числе и магический квадрат при входе. А росписью занялся только после окончания войны. Настоятельница вспомнила, что старые монахини говорили, будто Эверет вернулся совершенно другим человеком – замкнутым и встревоженным, словно что-то постоянно не давало ему покоя. Он был ослаблен физически. Что-то случилось с легкими. Эверет практически заперся в этой комнате на несколько месяцев, вскоре тяжело заболел и умер. Монахини не представляли, что ему пришлось пережить. Откуда им было знать! Калифорния находилась в тысячах милях от газовых атак. Но присмотритесь к его варианту монограммы Христа. Резкая, чернильно-черная, неровная. Будто обожженная огнем при взрыве. Напоминает мне черно-белые фотографии городов Западного фронта: Ипр, Пашендейль, Лоос. Как раз там получил ранение Эверет. Разруха… Лишь вдалеке возвышаются одинокие фрагменты сметенных зданий. Словно мрачная Голгофа с пустыми крестами, искореженными, почерневшими от огня.

Джереми вновь приблизился к настенной росписи и медленно провел пальцем по венку.

– Всего двадцать пять букв. Все они греческие, – прошептал он. – Выстроены в непонятном порядке или беспорядочно. Невозможно прочитать ни одного слова. Ни по часовой стрелке, ни против. Как ни крути!

– Да, я пробовал и так и сяк, – добавил Морган. – Единственное, что можно прочесть, – слова внизу под армянским крестом: Domine Lumius. Но по-моему, это вряд ли нам поможет!

– Эверет был гениальным математиком, – рассуждал Джереми. – Обожал головоломки, кроссворды. Магический квадрат у входа – лишнее тому доказательство. Итак, Эверет уходит на войну, затем возвращается и создает роспись на стене, добавляя к точной копии римского оригинала греческие буквы. Зачем? Что с ним случилось на войне? – Джереми, прижав ладонь к стене, нервно постукивал пальцами, не сводя глаз с венка. И вдруг резко повернулся к Моргану: – Напомните, пожалуйста, что вы сказали о 1917 годе. Эверет вернулся сюда. Куда конкретно? В монастырь?

– После вступления Америки в войну, после расшифровки телеграммы Циммермана Эверет вместе с Уильямом Монтгомери приехал в Калифорнию, именно сюда.

– Значит, криптографы… – проговорил Костас, прищурившись, – дешифровщики…

– Ну конечно! Я все понял! – перебил его Джереми, кинувшись к сумке, которую оставил у двери. Вскоре он вернулся с потрепанным блокнотом в руках. – Джек, помнишь, я просматривал его в самолете? Прямо как чувствовал, что пригодится! – Джереми раскрыл блокнот, быстро пролистнул несколько страниц, пока не нашел нужную. – Еще в школе я полностью переписал шифр Циммермана. Во время войны Эверет получил ранение, был контужен. Но кроме этого произошло еще одно важное событие – он стал профессиональным дешифровщиком! Итак, Эверет возвращается в монастырь в разгар войны и решает оставить подсказку так же, как в свое время Клавдий. Эверет одержим цифрами, кодами, шифрами. А чем в то время занята его голова? Естественно, только что разгаданным шифром Циммермана! Эверет раскрывает секрет Монтгомери. По-моему, это единственная причина, зачем ему приглашать коллегу-криптографа сюда посреди войны, когда их время было на вес золота. Возможно, в этой самой комнате они вместе придумали шифр. По-видимому, здесь же Эверет прятал древний документ, пока вел строительство до войны. Мне кажется, вместе с Монтгомери он определился с новым тайником. – Джереми, помолчав, взглянул на Моргана: Вы совершенно правы. Буквы не складываются ни в один известный нам древний акростих. Но я не думаю, что они выполняют лишь декоративную функцию. Это шифр времен Первой мировой войны!