Текст книги "Сипстрасси"
Автор книги: Дэвид Геммел
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 89 страниц)
9
Раздражение Шэнноу росло вместе с болью в ногах. Как большинство конников, он терпеть не мог пешего хождения, а сапоги по колено с толстыми тяжелыми каблуками превращали его путь в кошмар. К концу первого дня правая ступня была вся в пузырях и кровоточила. К концу третьего дня ему казалось, что оба сапога набиты осколками стекла.
Он шел на северо‑запад, направляясь к горам, где надеялся найти Бетика и Арчера. Его мучил голод, а горстки ягод и съедобных корешков, которые ему удавалось собрать, только больше его раздразнивали. Хотя он перекладывал седельные сумки с плеча на плечо, ремень натер кожу на шее до крови.
С каждым часом его настроение становилось все угрюмее, однако он продолжал упрямо идти вперед. Порой он замечал пасущиеся на зеленых холмах табуны диких лошадей, но даже не смотрел в их сторону. Без веревки попытка поймать какую‑нибудь была заранее обречена на неудачу.
Поверхность открытой и безлюдной равнины была вся в морщинах и складках, точно небрежно брошенное одеяло. Перед ним внезапно открывались овражки, чаще с почти отвесными склонами, так что он должен был брести в обход – порой мили и мили – прежде, чем ему удавалось перебраться на другую сторону.
На третий день за час до сумерек Шэнноу наткнулся на следы подкованных лошадей. Он огляделся по сторонам, а потом опустился на одно колено, чтобы осмотреть следы поближе и получше. Края впадинок растрескались, кое‑где осыпались, а их дно было испещрено бороздками, оставленными жуками. Лошади проходили здесь несколько дней назад, решил он. И продолжал рассматривать все отпечатки, пока окончательно не убедился, что лошадей было семь. Это его немного успокоило. Он страшился, что их окажется шесть – что зелоты вновь его преследуют.
Он продолжал идти, а потом устроился на ночлег, укрывшись от ветра в сухой лощине. Спал он беспокойно и отправился дальше, едва рассвело. К полудню он добрался до предгорий и в поисках прохода был вынужден направиться на северо‑восток.
Вскоре ему пришлось опять повернуть в сторону равнин, и тут его нагнали три всадника – молодые люди в домотканой одежде и без пистолетов, насколько он мог судить.
– Лошадь потеряли? – спросил первый, дюжий парень со светло‑рыжими волосами.
– Да. А далеко до вашего селения?
– Пешком? Часа два будет.
– Чужаков там встречают добром?
– Иногда.
– А как называется этот край?
– Замок‑на‑Руднике. Увидишь, когда дойдешь. А это что, пистолет?
– Да, – ответил Шэнноу, уже заметив, как они впились глазами в его оружие.
– Припрячьте получше. Риддер запретил пистолеты в Замке‑на‑Руднике, кроме тех, которые держит для своих стражников.
– Спасибо за предупреждение. Он здешний вожак?
– Да. Он владелец рудника и первым поселился на развалинах. Неплохой человек, да только так давно всем заправляет, что вообразил себя королем или бароном – как они там назывались в стародавние дни?
– Постараюсь держаться от него подальше.
– Тогда вам очень повезет. Монеты у вас есть?
– Немножко, – ответил Шэнноу осторожно.
– Отлично. Тоже напоказ их не выставляйте, но три серебряные держите наготове для осмотра.
– Осмотра?
– Риддер ввел закон против чужаков. Всякий, у кого меньше трех монет, считается бродягой и подлежит привлечению к обязательному труду, то есть десяти дням работы на руднике. Но на круг выходит больше шести месяцев – то одно нарушение добавят, то другое.
– Думаю, я понял, – сказал Шэнноу. – Вы всегда так щедры на советы чужакам?
– По большей части. Звать меня Баркетт, и у меня к северу отсюда маленькое хозяйство, мясной скот развожу. Если ищете работу, вы мне подойдете.
– Благодарю вас, но нет.
– Удачи вам.
– И вам, мистер Баркетт.
– Видать, вы с юга. А у нас тут говорят «менхир Баркетт».
– Запомню.
Шэнноу проводил их взглядом и немного расслабился. Положив сумку на камень, он снял кобуры и припрятал их под Библией. Затем достал мешочек с обменными монетами, накинул ремешок на шею и повернул так, что мешочек оказался между лопатками. Он снова посмотрел туда, где скрылись Баркетт и два его спутника, еще кое‑что переложил и пошел дальше, засунув руки глубоко в карманы.
Стук копыт заставил его снова обернуться. Баркетт возвращался. Один.
Шэнноу остановился. Баркетт подъехал к нему с улыбкой.
– Раз пистолеты ты спрятал, остается еще кое‑что, – сказал он, поднимая руку с черным однозарядным пистолетиком. – Я избавлю тебя от разменной монеты.
– Вы считаете это разумным? – спросил Шэнноу.
– Разумным? В Замке‑на‑Руднике их же у тебя все равно отберут. А ты скоренько заработаешь столько же в риддеровском руднике – ну, через годик… или три.
– Я предпочел бы, чтобы вы передумали, – сказал Шэнноу. – Я предпочел бы, чтобы вы спрятали пистолет и уехали. Я не думаю, что вы плохой человек. Просто немного жадный. И вы заслуживаете того, чтобы остаться жить.
– Неужели? – Баркетт ухмыльнулся. – И почему бы это?
– Потому что вы, и это очевидно, хотите только ограбить меня, не то разделались бы со мной без лишних слов.
– Верно. Так что давай деньги и покончим с этим.
– А ваши друзья знают о вашем намерении?
– Я вернулся не для того, чтобы разводить с тобой тары‑бары, – ответил Баркетт, взводя курок своего кремневого пистолета. – Ну‑ка, дай мне седельную сумку.
– Послушайте, приятель, это последнее предупреждение. У меня в кармане пистолет, и он наведен на вас. Бросьте эти глупости!
– И ты думаешь я поверю?
– Нет, не думаю, – с сожалением ответил Шэнноу, спуская курок.
Баркетт опрокинулся на бок и тяжело ударился о землю. Его пистолет выстрелил, и пуля отлетела рикошетом, угодив в камень. Шэнноу подошел, надеясь, что рана окажется не смертельной, но Баркетт лежал мертвый с пулей в сердце.
– Будь ты проклят! – буркнул Шэнноу. – Я дал тебе больше возможностей отступить, чем ты заслуживал! Почему ты не воспользовался ни одной?
К нему скакали два товарища Баркетта, оба с пистолетами в руках. Шэнноу достал из кармана адский пистолет и взвел затвор.
– Один лежит мертвый! – крикнул он. – Хотите лечь рядом?
Они натянули поводья, поглядели на распростертый труп, спрятали пистолеты и подъехали поближе.
– Он безмозглый дурак, – сказал ехавший впереди молодой человек с тонким загорелым лицом. – Мы тут ни при чем.
– Положите его на его лошадь и отвезите к нему домой.
– А вы разве не возьмете его лошадь?
– Куплю в вашем селении.
– Держитесь от него подальше. Почти все, что он вам говорил, – правда, но только не о трех монетах. Теперь, сколько бы при вас ни было денег, не имеет значения. Они заберут все, как пошлину, и заставят вас работать в руднике. Так уж завел Риддер.
– Сколько у него стражников?
– Двадцать.
– Ну так я последую вашему совету. А лошадь куплю. Сколько такая стоит в вашем краю?
– Лошадь не моя.
– Тогда передайте деньги его семье.
– Это не так просто сделать. Забирайте лошадь и уезжайте, – сказал молодой человек, багровея.
И Шэнноу понял. Он кивнул, перекинул седельные сумки через спину лошади и сел в седло. Вернись этот всадник с деньгами, из этого следовало бы, что они говорили с убийцей их друга и не отомстили, и их заклеймят, как трусов.
– Я не хотел его убивать, – сказал Шэнноу.
– Что сделано, то сделано. У него есть близкие, и они начнут охоту на вас.
– Будет лучше для них, если они меня не найдут.
– Не сомневаюсь.
Шэнноу коснулся каблуками боков лошади, а когда она шагнула вперед, оглянулся и крикнул:
– Скажите им, чтобы искали Йона Шэнноу!
– Иерусалимца?
Он кивнул и пустил лошадь рысью. У него за спиной парни спешились, подняли своего покойного друга и положили тело на круп одного из коней.
Шэнноу не оглянулся. Случившееся, как многое в его жизни, завершилось и было забыто. Баркетту был предоставлен шанс на жизнь, и он его отверг. Шэнноу не сожалел об этом.
Лишь одно сожаление жгло и жгло его…
Ребенок, который оказался не в том месте не в ту минуту, и соприкоснулся с орбитой смерти, обращающейся вокруг Взыскующего Иерусалима.
Шэнноу ехал около часа, и его новый конь как будто совсем не притомился. Это был гнедой жеребец, ладони на две выше мерина, и выглядел крепким и выносливым. Его, несомненно, кормили зерном и холили. Шэнноу боролся с соблазном пустить его во весь опор, чтобы узнать предел его быстроты, но во враждебном краю это было бы неразумно.
Уже приближалась ночь, когда Шэнноу въехал в Замок‑на‑Руднике. Ошибиться возможности не было, так как селение простиралось у подножия горы под сенью крепости с шестью зубчатыми башнями. Она была огромной – такого большого сооружения Шэнноу еще не доводилось видеть; ниже домики и лачужки рудничного поселка казались в сравнении такими же крохотными, как жуки рядом со слоном. Здания посолиднее украшали главную улицу, которая вела к сводчатым воротам замка, а слева за ручьем виднелся завод.
Во многих окнах светились огоньки, и в мягком лунном свете селение выглядело мирным и приветливым. Однако Шэнноу редко доверял внешним признакам и остановил коня, обдумывая, как поступить. Парень посоветовал ему держаться подальше от Замка‑на‑Руднике, и днем он последовал бы этому совету. Но ему нужно было запастись провизией, и с высокого склона он разглядел лавку, приютившуюся под боком дома собраний, а может быть, трактира.
Шэнноу проверил пистолеты. Адский был заряжен полностью, так же, как и его собственный капсюльный пистолет с перламутровой рукояткой. Приняв решение, он спустился в поселок и привязал коня позади трактира. На улицах почти никого не было, а немногие прохожие словно не замечали высокого чужака в длинной куртке. Держась среди теней, он подошел к двери лавки, но она оказалась запертой. Напротив он увидел харчевню. Из десяти столиков было занято лишь пять. Он быстро пересек улицу и вошел. Восемь ужинающих поглядели на Него и снова сосредоточились на еде. Шэнноу сел за столик лицом к двери, и пожилая женщина в клетчатом переднике принесла ему кувшин охлажденной воды и глиняную кружку.
– У нас есть мясо со сладким картофелем, – сказала она.
Он поглядел в ее тусклые карие глаза и уловил тень страха.
– Лучше не придумать! – ответил он. – А мясо какое?
Она взглянула на него с удивлением:
– Крольчатина и голуби.
– Так, значит, мясо с картофелем. А где я могу найти хозяина лавки?
– Бейкер почти все вечера проводит в трактире. Там женщина поет.
– Как его узнать?
Она тревожно оглянулась на другие столики и наклонилась поближе к нему.
– Вы не из стражников Риддера?
– Нет. Я приезжий.
– Мясо я вам подам, только вы поскорее уезжайте. У Риддера нехватка рабочих рук с тех пор, как волчецов начала косить легочная болезнь.
– Как мне узнать Бейкера?
Она вздохнула.
– Ну, он высокий такой, усатый, а бороду бреет. И усы у него свисают ниже подбородка. Волосы седые, расчесаны на прямой пробор. Не ошибетесь. Так я сейчас вам подам.
Еда, возможно, была не столь уж хороша, как утверждал изголодавшийся желудок Шэнноу, но в любом случае ел он с наслаждением. Он собрал на корку свежего хлеба остатки соуса, и тут седая женщина села рядом с ним.
– Похоже, ужин вам очень требовался.
– Да, очень. И такой прекрасный! Сколько с меня?
– Ничего – если вы сейчас же уедете.
– Вы очень добры, но я завернул сюда за припасами, и уеду, когда поговорю с Бейкером.
Она пожала плечами и улыбнулась. Годы и годы назад, подумал Шэнноу, она была на редкость хороша собой, но теперь растолстела и выглядела бесконечно усталой.
– Вы что – смерти ищете?
– Не думаю.
Все посетители уже ушли, и Шэнноу остался в харчевне один. Женщина заперла дверь, убрала со столов, а когда из кухни, снимая замызганный фартук вышел худой мужчина, она поблагодарила его и дала ему две серебряные монеты.
– Спокойной ночи, Флора, – сказал он и кивнул Шэнноу. Женщина выпустила его, потом прошла по зале, гася лампы, после чего вернулась к Шэнноу.
– Бейкер уйдет из трактира около полуночи, – сказала она. – Если хотите, посидите тут, подождите.
– Я вам очень благодарен. Но почему вы хотите помочь мне?
– Может, я стареть начала, – сказала Флора, – да только меня воротит от Риддера и его обычаев. Когда‑то он был хорошим человеком, но очерствел из‑за стольких смертей.
– Он убийца?
– Да нет, хотя и убивает. То есть рудник убивает. Риддер добывает серебро для обменных монет. В шестидесяти милях отсюда есть большая река, она в море впадает. И он отправляет на кораблях свое серебро в разные селения в обмен на зерно, железо, соль и оружие – ну, словом, все, что ему ни потребуется. Да только рудник пожирает людей. Прежде Риддер платил рудокопам, но они кто умер, а кто убрался отсюда. Тогда он начал ловить волчецов и отправлять в рудник. Но они под землей долго не живут: заболевают и умирают.
– А что это за волчецы?
– Вы их никогда не видели? Значит, приехали издалека. Они малорослые, сплошь в шерсти, лица вытянуты от ушей, а уши остренькие. Говорят, когда‑то они были совсем, как мы, но я не верю.
– Они живут племенем?
– Племен‑то этих десятки, если не сотни наберется. А внутри племени они разбиваются на небольшие семьи. Вообще‑то от них вреда никакого. Едят кроликов, голубей, индеек, ну и всяких зверушек, каких могут добыть луком или рогаткой. Риддер говорит, что работники они прекрасные, да вот, не жильцы. Понимаете, они послушные и делают все, что им скажут. Но как началась легочная болезнь, Риддер только и думает, где найти рабочие руки. Теперь всякий приезжий попадает в рудник. Он даже посылает стражников рыскать по окрестностям. Иногда в замок въезжают фургоны с целыми семьями, приговоренными к штольням и туннелям. Прежде человек мог отработать два‑три месяца и вернуться домой, но теперь мы таких что‑то не видим.
– Почему ему позволяют так поступать? – спросил Шэнноу. – Селение ведь большое, жителей должно быть не меньше трехсот‑четырехсот.
– Вы, гляжу, плохо людей знаете, а? – сказала Флора. – Тут ведь все благосостояние от Риддера. Мы, кто живет у замка, можем не бояться ни разбойников, ни налетчиков. Живем себе тихо и приятно. У нас есть школа и церковь. Мы хорошо живем.
– Церковь?
– Мы тут люди богобоязненные, – сказала она. – Уж пастырь об этом заботится!
– И как же ваш пастырь смотрит на то, что творит Риддер?
Она усмехнулась.
– Так пастырь‑то – сам Риддер.
– Вы правы, госпожа. Я плохо знаю людей.
– Риддер через каждое второе слово изрекает что‑нибудь из Библии. А чаще всего вот этот стих: «Слуги, повинуйтесь господам своим!»
– Оно и понятно, – отозвался Шэнноу, устремив взгляд на дверь трактира, которая отворилась, пропуская высокого седого человека.
– Это Бейкер? – спросил он.
– Да.
Шэнноу вынул из кармана блестящую обменную монету и положил на стол.
– Примите мою благодарность, госпожа.
– Это слишком много, – возразила она.
– Трудящийся достоин награды за труды свои, – ответил он ей словами Писания.
Флора отперла дверь, он быстро перешел улицу и нагнал лавочника, который немножко нетвердо стоял на ногах.
– Добрый вечер, менхир Бейкер.
Тот обернулся и посмотрел на Шэнноу водянисто‑голубыми глазами.
– Добрый вечер! – Он заморгал и протер глаза. – Я вас знаю?
– Нет, я просто покупатель. Не будете ли вы столь любезны и не откроете ли свою лавку?
– В такой‑то час? Нет, сударь. Возвращайтесь, когда солнышко взойдет.
– Боюсь, меня это не устроит, но я вам хорошо заплачу за беспокойство.
– Надо быть, вам охотничье снаряжение требуется, – сказал Бейкер, выуживая из кармана ключ от лавки.
– Да.
– А я‑то думал, Риддер нынче ублаготворен.
– Это почему же?
– Да той парочкой, которую Риггс приволок. Вот уж не думал, что вам понадобится ночью рыскать.
Лавочник распахнул дверь, и Шэнноу вошел следом за ним.
– Ну, выбирайте, что вам требуется. Я запишу на счет Риддера.
– Не нужно. У меня есть монеты.
Бейкер как будто удивился, но промолчал, и Шэнноу набрал соли, овсяной крупы, сахара, чая из душистых трав. Взял и мешок зерна. Еще он купил две новые рубашки и несколько фунтов вяленого мяса.
– А вы, надо бы, приятель Риггса, – сказал Бейкер, кивая на адский пистолет за поясом Шэнноу.
– У него есть такой?
– Забрал у человека, которого они схватили сегодня. Не у черного, а у другого, с бородой в три пряди.
Руфь смотрела из окна кабинета на студентов, проводивших большую перемену на широких газонах внизу. В Убежище их было тридцать пять – молодых, жаждущих учиться, мечтающих изменить мир. Обычно, глядя на этих юных миссионеров, Руфь испытывала прилив бодрости, чувствовала, как укрепляется ее вера. Но не в этот день.
Зло людей, подобных Аваддону, она могла терпеть, так как им в Убежище противостояла любовь. Однако истинную опасность для нового мира представляли люди, подобные Йону Шэнноу и Даниилу Кейду – темные герои, понимающие оружие зла и обращающие это оружие против тех, кто им пользовался, не отдавая себе отчета, что лишь обновляют насилие, которое стремятся уничтожить.
«Ты надменна, Руфь, – сказала она себе, отворачиваясь от окна. – Камни Сипстрасси были как бы притча о Человеке – дар Небес, способный исцелять, поддерживать, питать. Но людям этого оказывалось мало, в их руках дар этот превращался в орудие смерти и отчаяния».
Руфь почувствовала, что утрачивает гармонию духа, а потому глубоко вздохнула и безмолвно помолилась, призывая покой Убежища в глубины своей души. Широкое окно исчезло: она затворила кабинет от любого вторжения. Ее окружали стены, обшитые сосновыми панелями. Резное дубовое кресло замерцало и превратилось в кровать. Возник камин с пылающими поленьями. Руфь лежала и смотрела на огонь.
Она ощутила присутствие другого сознания. Мгновенно включила защитное экранирование, села и осторожно запустила мысленный зонд.
– Могу я войти? – уловила она голос. Источник звука излучал силу, но она не ощутила в ней зла и ослабила экранирование.
В комнате возникла фигура. Высокий бородач с волосами, заплетенными в косы. Его лоб охватывал серебряный обруч с золотистым камнем в середине.
– Вы Пендаррик? – спросила она.
– Да, госпожа моя.
– Владыка Кровь‑Камней?
– Да, как ни грустно. – Рядом с ним возник диван. Набитые пухом подушки были обшиты бахромой. Он растянулся на боку, подпирая голову локтем.
– Зачем вы здесь?
– Чтобы искупить и возместить, Руфь.
– Вы не можете уничтожить зло, которое породили.
– Знаю. Вы ведь не единственный источник мудрости в мире. Вы все еще смертная, госпожа моя. Я был ошеломлен силой Камней, и у меня есть доводы против безоговорочного моего осуждения. В конце восторжествовала моя собственная сила, и я спас многие тысячи моих людей. Аваддон не столь силен.
– Что значат ваши слова?
– Сипстрасси его поглотили. От человека, за которого вы выходили замуж, не осталось ничего. Он не был отец зла, которое порождает, чем в свое время был я. Он утратил равновесие, как и вы.
– Я обрела гармонию, – ответила Руфь.
– Нет, вы ошибаетесь. Уничтожая желания собственной личности, вы проиграли. Гармония – это равновесие, она в понимании зла, носителями которого являемся мы все, парализуя его добром, которого жаждем. Гармония обретается, когда у нас достает мужества признать свое несовершенство. Все, чего вы достигли тут, искусственно. Да, Святое Убежище приятно и безмятежно. Но даже вы, покидая его ради мира, замечаете, как растут ваши сомнения. И тогда вы летите назад, точно ночная бабочка на всеосвещающее пламя свечи. Истина останется, даже когда Святилище исчезнет.
– И вы постигли истину?
– Я постиг истинную гармонию. Нельзя искоренить зло, ибо как без него мы сможем определить добро? А если нет алчности, похоти, злых желаний, чего достигает человек, став хорошим? Тогда ведь не остается вершин для покорения.
– Так что же вы советуете мне делать?
– Изберите лебединый путь, Руфь.
– Сейчас не время.
– Вы уверены?
– Я нужна. Все еще есть Аваддон.
– И волки среди теней, – сказал Пендаррик. – Если я вам понадоблюсь, я буду с вами.
– Погодите! Почему вы явились Йону Шэнноу?
– Он ролинд. И только он может уничтожить волка, которого вы страшитесь.
Пендаррик исчез, а Руфь продолжала сидеть, вновь уставившись в огонь. Впервые за много лет она испытывала неуверенность и от растерянности попыталась найти Каритаса, призвать к себе. Его энергия истощалась, возникший образ был неустойчивым и неясным.
– Мне больно, Руфь, но скоро меня уже не будет здесь, чтобы помочь тебе. Узы, связывающие меня с этим краем, слабеют ежечасно.
– Что с Донной Тейбард?
– Ее сила слишком велика для нее и возрастает с ужасающей быстротой. Аваддон намерен принести ее в жертву в Вальпурнахт, и тогда ее сила впитается в Кровь‑Камень. Ты должна положить этому конец, Руфь.
– Не могу.
– У тебя хватит мощи, чтобы уничтожить всю нацию исчадий Ада.
– Я знаю свою мощь, – сердито перебила Руфь. – Неужели ты полагаешь, что я об этом не думала? Неужели ты веришь, что я не испытала искушения применить ее, когда увидела, как исчадия скачут к твоему поселку? Я не могу помочь Донне так, как хочешь ты.
– Не стану спорить с тобой, Руфь, – сказал он, протягивая призрачную руку, которую она взяла в свои. – У меня нет времени. Я люблю тебя и знаю: что бы ты ни сделала, это будет наилучшим с твоей точки зрения. Ты – необычайная, редкостная женщина, и без тебя я, вероятно, все еще оставался бы исчадием. Но ты спасла меня.
– Нет, Каритас, ты был настолько силен, что нашел меня сам. Нужно было великое мужество, чтобы увидеть себя таким, каким ты был, и победить в борьбе с собой.
На мгновение образ Каритаса полыхнул пламенем и тут же исчез. Руфь поискала. Но не осталось ничего.
На нее навалилось неизбывное одиночество, и впервые за столетие с лишним она заплакала.
Кон Гриффин с трудом сдерживался. Начальник исчадий Зедеки приехал в поселок один и пожелал говорить с вожаками общины. Поэтому Гриффин собрал Джейкоба Маддена (все еще слабого от полученных ран), Джимми Берка, Этана Пикока и Аарона Фелпса выслушать требования Зедеки.
То, что Гриффин услышал, заставило его дрожать от бешенства.
– Мы не будем вас тревожить, если вы предоставите нам заложницу. Мы отвезем ее в нашу столицу и представим нашему царю. Нам нужна Донна Тейбард.
– Или? – спросил Гриффин.
– Со мной на этот раз тысяча воинов. Мне приказано уничтожить вас, если вы не выполните этого условия.
– Зачем вам нужна моя жена?
– С ней ничего плохого не случится.
– Она беременна и не может ехать.
– Нам это известно, и для нее приготовлена удобная повозка. Поверьте, мистер Гриффин, мы никак не хотим повредить ребенку.
– Я не пойду на это! – отрезал Гриффин.
– Выбор за вами. Даю вам срок до завтрашнего полдня.
С этими словами Зедеки удалился, и Гриффин испытал прилив отчаяния, когда вернулся к столу и увидел, как его друзья избегают его взгляда.
– Ну? – спросил он.
– Они не оставили нам большого выбора, Кон, – сказал Берк.
– Неужели ты хочешь сказать, что вы согласны?
– Погоди, Грифф, – вмешался Мадден, – и подумай хорошенько. Войны с ними нам не выдержать, хотя до сих пор благодаря тебе мы неплохо себя показали. Но у нас у всех семьи… и он же сказал, что с ней не случится ничего плохого.
– Ты веришь этому, Джейкоб? Да посмотри мне в глаза, дьявол тебя возьми! Ты веришь этому?
– Не знаю, – признался Мадден.
– Она одна из нас, – сказал Пикок. – Мы не можем отдать ее им. Это не по‑христиански.
– А по‑христиански начать войну, которая уничтожит нас всех? – спросил Аарон Фелпс. По его толстым щекам струился пот.
– Утро вечера мудренее, – сказал Мадден. – Срок ведь нам дали до полудня.
Все согласились и ушли, оставив Гриффина сидеть у холодной печки, глядя в потолок. Едва дверь затворилась за выходящими, как из спальни вышел Эрик и бросился к Гриффину.
– Ты ведь не дашь им забрать мою маму, Кон, правда?
Гриффин посмотрел на мальчика, и внезапно по его лицу покатились слезы. Эрик крепко обнял его за шею.
Следующий день занялся ясный и погожий, однако на западе громоздились черные тучи, суля грозу. Комитет снова собрался, и Гриффин настоял на голосовании с участием всех членов общины. Зедеки въехал в поселок на повозке и ждал результатов голосования.
Переселенцы вереницей проходили мимо деревянного ящика – в голосовании участвовали даже дети. К полудню на холме у конца долины показалось войско исчадий. Черные всадники сидели на своих темных конях в жутком безмолвии.
Мадден и Пикок, которым был поручен подсчет голосов, ушли с ящиком в хижину книжника. Десять минут спустя, Мадден позвал туда Берка. Затем тот прошел через толпу, и люди разошлись по домам.
Гриффин стиснул зубы.
Зедеки посмотрел на свое войско и улыбнулся. Что за нелепость! Он видел, что Гриффин знает, каким будет результат – как знал и он сам. Но то, как обычные люди пыжатся сохранить свою гордость, всегда его очень забавляло.
Из хижины появился Мадден и прошел мимо Гриффина, который приподнялся, но снова сел, подчинившись знаку Маддена, который направился к повозке.
– Отправляйтесь‑ка восвояси, – сказал он. – Мы ее не выдадим.
– Или вы все помешались? – спросил Зедеки, указывая взмахом руки на вооруженных всадников. – Вы думаете, что сможете противостоять им?
– Есть только один способ выяснить это, – ответил Мадден.
Из всех дверей поселка выбегали мужчины и женщины с оружием и занимали позиции за бревенчатыми укрытиями.
Зедеки сглотнул.
– Вы приговариваете свое селение к смерти!
– Нет, – возразил Мадден. – Палач – ты. Я тебе не доверяю, Зедеки. Навидался я таких. Твое слово не стоит муравьиного плевка. Вам нужна Донна, так подъезжайте забрать ее!
– Мы так и сделаем, – ответил Зедеки, – а вы умрете прежде, чем успеете пожалеть о своем решении.
Мадден смотрел, как Зедеки разворачивает повозку и поигрывал с мыслью, не убить ли его. Однако он просто стоял и смотрел, как повозка, погромыхивая, катит вверх по склону. Достал пистолет и взвел курок. Тут к нему подошел Гриффин.
– Спасибо, Джейкоб.
– Не благодари меня. Я голосовал за то, чтобы выдать ее им.
– Все равно спасибо.
Когда повозка перевалила за гребень, исчадия повернули коней и скрылись. Более часа переселенцы ждали нападения, но его не последовало. В конце концов Мадден и Гриффин оседлали лошадей и въехали на холм. Исчадий нигде не было видно.
– Что происходит, Кон?
– Не знаю. Во всяком случае, они не испугались, можешь не сомневаться.
– Тогда почему?
– Наверное, из‑за Донны. Она им очень нужна, но, думается, живая.
– А причина?
– Не знаю. Я могу и ошибаться, но другого объяснения нет. Я уверен, что выдай мы ее, они перебили бы нас всех. Но они боятся, как бы чего‑нибудь не случилось с Донной.
– Так что нам делать?
– У нас ведь нет выбора, Джейкоб. Будем ждать.
Донна наблюдала за этим из словно бы безопасного убежища в небесах духа. Ее тело лежало в коме, но дух вольно парил между сгущающимися тучами и зеленой долиной. Она увидела, как переселенцы постановили сражаться за нее, и одновременно обрадовалась и погрустнела, так как тоже разглядела предательство в сердце Зедеки.
Так или эдак, поселок был обречен.
Не в силах признать жестокую правду, Донна унеслась туда, где вокруг нее забушевали цветные вихри, а звезды стали величиной с фонари. Там не было времени, не было ощущения убегающих секунд, часов, дней. Наконец она замерла, воспаряя над синим морем, где чайки кружили над коралловыми островами и ныряли в бирюзовую воду. Тут царили мир и красота.
На нее снизошел покой, ее объяла безмятежность, словно заря развеяла ночь кошмаров.
Рядом с ней появилась женщина, и Донна почувствовала, что от нее веет тихим спокойствием. Она была пожилой, с седыми волосами.
– Я Руфь, – сказала она.
– Они убьют моего сына, – сказала Донна. Моего мальчика!
У нее не было слез, но Руфь восприняла ее муку.
– Я скорблю, Донна, для этого нет слов.
– Почему они так поступают?
– Они лелеют мечту, которая влекла людей с начала времен. Завоевания, победы, беспощадная сила, власть – это самое страшное орудие зла.
– Я вернусь домой, – сказала Донна. – Я хочу быть с моим сыном.
– Ты нужна им для принесения в жертву, – сказала Руфь. – Им нужно извлечь силу из твоей смерти. Ты нужна им, чтобы накормить их зло.
– Они меня не получат.
– Ты уверена?
– Моя сила созрела, Руфь. Аваддон не может овладеть мной. Я унесу мою силу и мою душу далеко от него, а моему телу дам умереть, как пустой оболочке.
– Это потребует огромного мужества.
– Нет, – ответила Донна. – Ведь тогда я буду с моим сыном и моим мужем.
Донна начала долгий путь домой. На этот раз она не была охвачена паникой, и цветные вихри разложились на события – на калейдоскопическую историю мира, тронутого безумием. Цезари, князья, ханы и цари, императоры, короли, герцоги и таны – все, одержимые единственной целью. Она видела колесницы и копья, луки и пушки, танки и самолеты и вспышки над городами, подобные колоссальным факелам. Все это было бессмысленно и невыразимо ничтожно.
Когда она спустилась в долину, было уже темно. Мадден и Берк несли дозор, с мрачным мужеством ожидая нападения, в неминуемости которого не сомневались. Она проплыла над постелью Эрика. Лицо его было безмятежным, сон целительным.
Рядом с ней возник Каритас.
– Как ты, Донна? – голос его был странно холоден, и она вздрогнула.
– Я не могу вынести мысли, что увижу, как они умирают.
– Им вовсе не надо умирать, – сказал он. – Мы можем их спасти.
– Как?
– Доверься мне. Тебе следует вернуться в свое тело, и тогда мы покинем долину. Если тебя тут не будет, жителям селения ничто не будет угрожать, а я укрою тебя в безопасном месте.
– Мой сын останется жив? Это правда?
– Пойдем со мной, Донна.
Она колебалась.
– Я должна сказать Кону.
– Нет. Ни с кем не говори. Когда все минует, ты сможешь вернуться. Доверься мне.
Донна полетела к своему телу и увидела, что Кон Гриффин спит в кресле рядом с кроватью. У него был такой измученный вид! Она устроилась внутри себя и сосредоточилась на том, чтобы подняться с постели, но вновь оказалась влагой внутри губки.
– Вообрази свое тело тонким листом меди, – посоветовал Каритас. – Поверь, что оно из металла.
Ей стало легче, она приподнялась, но вновь упала.
– Сосредоточься, Донна, – настаивал Каритас. – Их жизни зависят от тебя.
Она встала и молча оделась.
– В темное платье, – сказал Каритас. – Нельзя, чтобы нас заметили дозорные.
Теперь он больше не был ей виден, но его голос звучал в ее мозгу холодным шепотом.
Она выскользнула из двери в ночные тени. Мадден и Берк оглядывали окружающие холмы, и она незаметно скрылась в темноте. Переходя от кустов к валунам, пробираясь по укрытым деревьями лощинам, она медленно поднималась по склону и остановилась на вершине холма.
– Вон там, – сказал Каритас, – у того кольца камней ты найдешь то, что тебе поможет. Иди же!
Она пошла к камням. Там в лунных лучах поблескивали пять серебряных браслетов.
– Два надень на лодыжки, два – на запястья, а пятый – на лоб. Поторопись!