Текст книги "Смерть на Невском проспекте"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Пауэрскорта и двух его спутников провел к дверям царского кабинета придворный чин в золотых аксельбантах и шляпе с плюмажем. Они проследовали через ряд приемных, затем – через парадную гостиную императрицы, потом по длинному коридору, ведущему в личные покои. Коридор уткнулся в комнату, где адъютант государя, указав, что Михаилу и Джонни следует остаться здесь, пустился обсуждать с Шапоровым сравнительные достоинства столичных ресторанов. Пауэрскорт же не мог не думать о заледенелом Невском проспекте, где нашли мертвое тело его соотечественника. У дверей в кабинет царя стоял экзотически наряженный эфиоп. Он распахнул створки, чин в аксельбантах откашлялся и на отличном английском провозгласил:

– Ваше императорское Величество! Лорд Фрэнсис Пауэрскорт из Министерства иностранных дел Великобритании!

14

Первым, что бросилось Пауэрскорту в глаза в Николае Втором, самодержце всея Руси, было то, что для настоящего самодержца тому недоставало росту. В нем было, прикинул англичанин, пожалуй, не более пяти футов семи дюймов. А ведь отец-то был по виду могучий медведь, гнул в дугу кочерги и показывал прочие силовые фокусы, которые так нравятся детям. Вторым было удивительное сходство царя с его кузеном Джорджем, принцем Уэльским, сыном английского короля Эдуарда и королевы Александры. Та же аккуратно подстриженная бородка, той же формы голова, та же прическа, седеющие виски. Лицо у царя было утомленное, с беспокойной морщиной, перерезающей лоб, что неудивительно, когда правишь огромной империей, а империя эта в состоянии хаоса, и к тому же сын и наследник болен гемофилией и, может, в этот самый момент истекает кровью в своей кровати.

Царь был в крестьянской косоворотке, коричневых брюках-галифе и мягких сафьяновых сапожках. Стоя перед письменным столом, он указал Пауэрскорту на кресло. Кабинет оказался невелик, в одно окно, и меблирован простыми кожаными стульями, диваном, покрытым персидским ковром, книжными полками по стенам, столом, заваленным картами, и низким книжным шкафом, плотно заставленным семейными фотографиями и безделушками.

– Добро пожаловать в Царское Село, лорд Пауэрскорт, – с прекрасным оксфордским произношением произнес царь. – Чем я могу быть полезен вам и вашему правительству?

– Я не на государственной службе, Ваше Величество. Я – частное лицо, детектив, которого британский Форин-офис подрядил расследовать обстоятельства гибели мистера Мартина. Мистер Мартин, Ваше Величество, состоял в штате Форин-офиса. Он имел честь видеться с вами здесь в конце прошлого года. Потом его убили.

– Мне сообщили эту печальную новость, лорд Пауэрскорт. Так вы говорите, детектив? И какими же делами вы занимаетесь?

Пауэрскорту показалось, что царь произнес это с оттенком неодобрения. Может, он думает, что детективы прочесывают архивы его министерств, охотясь за уликами служебных злоупотреблений, или, хуже того, выискивает свидетельства промахов его армии, или, еще отвратительнее, рыскают по дворцовым коридорам, чтобы потом растрезвонить имперским подданным, что их будущий властитель, царевич Алексей, истекает кровью, не достигнув и года?

– Я не единственный представитель этой профессии, Ваше Величество. В настоящий момент нас в Лондоне несколько. Я действую только тогда, когда меня об этом просят. Как правило, просят расследовать убийства.

Царь, кажется, облегченно вздохнул, услышав, что Пауэрскорт работает по поручению Лондона, а не Москвы или Петербурга.

– Так вы думаете, мистера Мартина убили, лорд Пауэрскорт?

– Совершенно в этом уверен, Ваше Величество.

– И вы полагаете, я знаю, кто это сделал?

– Нет, так я не думаю, Ваше Величество, – сказал Пауэрскорт, спрашивая себя, может ли так быть, что царь знает, но не скажет, – но нахожу, что было бы крайне полезно знать, о чем именно Ваше Величество беседовали с мистером Мартином.

– Боюсь, в этом отношении я вам помочь не смогу. Вопрос был сугубо конфиденциальный.

До того конфиденциальный, что человека убили, с горечью подумал Пауэрскорт. Наверно, «конфиденциальный» в Царском Селе значит «смертельный»!

– Я вполне отдаю себе в этом отчет, Ваше Величество, – сказал он вслух, косясь на фотографию трех очень счастливых девочек, солнечным днем прильнувших к отцу на палубе яхты, – но должен поставить вас в известность – по возвращении в Лондон я собираюсь доложить моему правительству относительно вашей беседы с мистером Мартином.

– А почему это должно меня интересовать? – несколько резковато парировал Николай.

– Потому, Ваше Величество, что я расскажу о своей версии того, что произошло между вами и мистером Мартином. А сейчас мне бы хотелось, чтобы ее услышали вы. Даю вам слово, что, если вы сочтете возможным в каком-либо отношении ее, эту мою версию, поправить, ни одна живая душа не узнает, откуда у меня эти сведения. Прошу вас, Ваше Величество, – внезапно оставив серьезность, широко улыбнулся Пауэрскорт, – давайте же совершим это маленькое путешествие! Ненадолго, минут на десять, оставьте государственные заботы. Вступайте в ряды детективов!

Царь закурил папиросу и улыбнулся в ответ.

– Что ж, в таком случае я перевоплощусь в вашего Шерлока Холмса. Или Шерлока Романова? Хорошо, я приму к сведению то, что вы скажете. Приступайте!

Пауэрскорт глубоко вздохнул. Настал его час. От Маркем-сквер до Царского Села, через британское посольство, док Керенкова, имение его супруги, глаза Наташи Бобринской и пыточные подвалы садиста Хватова – путь в царский кабинет был непростой и неблизкий.

– В самом начале, когда я только еще приступил к расследованию смерти мистера Мартина, – начал он, стараясь по возможности быть честным в разговоре с царем, – я думал, что его послало сюда, с тем или иным предложением, правительство Великобритании. Речь могла идти о заключении нового договора, скажем, союза с Францией против Германии. Я полагал, что убить Мартина могли потому, что кому-то не нравилась эта идея или то, как вы, Ваше Величество, на нее отозвались. Все это не выходило за пределы возможного.

– Но вы, похоже, потом передумали. Почему же?

– Пришлось хорошо поломать голову, Ваше Величество, чтобы понять, какие движущие силы стояли за этой встречей, кто кому написал, кто кого пригласил и так далее. Со временем я решил, что события, наиболее вероятно, развивались следующим образом. Первое. Сначала Ваше Величество послали письмо английскому королю, полагаю, с просьбой, которую не следовало обсуждать ни с кем, кроме премьер-министра. Просьба эта имела форму вопроса, и вопрос касался дел скорее семейных, чем государственных. Этим объясняется то, что разговор шел между монархами напрямую, без посредничества министров. И завесой тайны – или строжайшей конфиденциальности, как вам угодно было выразиться, – объясняется то, что посыльный должен был прибыть напрямую из Лондона, без всяческого участия в деле здешнего посольства.

– Хотел спросить вас, как вы пришли к этому выводу, но, пожалуй, приберегу свои расспросы под конец вашего рассуждения, лорд Пауэрскорт. – Шерлок Романов потушил папиросу и немедленно закурил другую. Пауэрскорт заметил, что у царя пожелтелые от табака кончики пальцев.

– Второе. Мистер Мартин прибывает сюда с ответом из Лондона. О том, каков был ответ, я могу только догадываться. И могу лишь предполагать, почему до сих пор не предпринято никаких действий.

– И каков был ответ, лорд Пауэрскорт? – Царь сидел в густом облаке табачного дыма, из которого время от времени появлялась его рука, чтобы стряхнуть пепел.

– Полагаю, Ваше Величество, что вопрос, посланный вами или вашими агентами в Лондон, состоял примерно в следующем. Сочтет ли возможным королевская семья и, шире, британское правительство, принять царскую семью, то есть вашу супругу и детей, на то время, пока в России продолжаются беспорядки? А также, – после неловкой паузы продолжил Пауэрскорт, – имеются ли в Лондоне врачи, имеющие опыт лечения гемофилии.

– Господи милосердный! – выдохнул Николай.

– Ответ же, привезенный мистером Мартином, – теперь Пауэрскорт вещал, как заведенный, – гласил: да, в том случае, если царская семья согласна тихо-мирно жить в провинции, не рассчитывая на резиденцию в Лондоне, церемониальные балы и государственные банкеты. Самым подходящим для этого местом представляется королевское поместье Сандринхем-Хаус в графстве Норфолк.

В глазах царя отразилась боль, а в вопросе, который он теперь задал, прозвучало отчаяние:

– В этой вашей теории не все сходится. Вы понимаете, о чем я?

– Не уверен, что это изъян, Ваше Величество. Полагаю, вы имеете в виду то, что ваша супруга и дети по-прежнему находятся в Царском Селе, а не в Норфолке. Однако я никак не считаю, что сей факт сводит на нет мою теорию в целом. Британский сторожевой корабль уже которую неделю ходит вдоль береговой линии Финского залива. Люди заметили, это вызывает разговоры. На мой взгляд, существует несколько факторов, способных вклиниться в ситуацию. Во-первых, Ее Величество может не разделять идею переезда в Англию. Возможно, императрица предпочитает в час нужды остаться рядом с супругом и помогать ему в его трудной миссии – управлять Россией. Во-вторых, советники Вашего Величества, если им этот план известен, возможно, считают, что отправка царской семьи, включая наследника, из страны не принесет никакой пользы. Враждебные элементы в обществе, и не только бомбисты, могут увидеть в этом трусость, свидетельство того, что царь не доверяет собственной исполнительной власти. И наконец, Ваше Величество, – тут Пауэрскорт подумал, что пора бы ему остановиться, – если дело с обеспечением безопасности в самом деле до того плохо, что в настоящий момент вы не можете позволить себе присутствовать на похоронах близкого родственника, разорванного бомбой у самой Кремлевской стены, столь же безрассудно было бы позволить компании в шесть человек со всей свитой отправиться отсюда на железнодорожный вокзал или на английский фрегат.

Николай Второй положил нога на ногу и погасил окурок.

– Вам будет интересно услышать, лорд Пауэрскорт, что почти все вами сказанное в той или иной степени соответствует действительности. Поздравляю. Однако у меня есть два вопроса. Как вы узнали, что мы думали отослать детей в Англию? И как вы узнали про моего сына?

Пауэрскорт собрался с мыслями. Он знал, что, если укажет на исчезновение игрушек или яиц Фаберже, Наташе не поздоровится. Точно так же он не мог сослаться на ее свидетельство в вопросе о гемофилии. Он решил пойти ва-банк, начав не с первого вопроса, а со второго.

– У меня есть приятель, Ваше Величество, он политик, тесно связанный с королевской семьей. Простите, имени назвать не могу. Я попросил его навести в близких к королевской семье кругах справки, не было ли сделано приготовлений к приезду членов царской семьи. Он навел такие справки и получил положительный ответ. Кроме того, он сказал мне, что были сделаны запросы в медицинской среде Лондона на предмет наличия специалистов, имеющих опыт врачевания некой болезни. Названа болезнь не была, но, судя по описанию, речь шла о гемофилии. К несчастью, эта болезнь слишком хорошо знакома лондонским докторам – благодаря королеве Виктории. – Пока что вроде бы хорошо, подумал Пауэрскорт, следя за выражением царского лица. – Когда я стал размышлять, что именно английская корона могла бы предложить семье русского царя с точки зрения размещения, я решил, что Лондон для этого подойдет вряд ли. Слишком публично, слишком много любопытствующих глаз, особенно газетных писак. Виндзорский замок? Он достаточно велик, конечно, но там мрачновато и трудно найти уединение. Резиденция Сандринхем-Хаус – идеальный выбор. И когда по моей просьбе мой сотрудник съездил в Норфолк, чтобы взглянуть, не заметно ли там каких приготовлений к приему высокопоставленных зарубежных гостей, ответ также был положительным. Национальность не упоминалась, но помимо взрослых самого высокого ранга, там в самом деле ждали прибытия нескольких детей. – Пауэрскорт слабо улыбнулся, словно извиняясь, что знает так много и так глубоко проник в обстоятельства приватной жизни царя.

– Понятно, – пробормотал Николай и повторил: – Понятно. – Похоже было на то, что он тянет время. Пауэрскорт вспомнил слова де Шассирона, говорившего, что у царя много шарма, но умом он не блещет. – Очень интересно, лорд Пауэрскорт, очень интересно, только теперь будьте любезны просветить меня, каким образом все это связано с покойным мистером Мартином.

Пауэрскорт взмолился про себя, чтобы Николай не посмотрел на часы. Взгляд царя на часы, предупредил его посол – и это было единственным толковым советом, который удалось выудить у его милости, – означает, что аудиенция близится к концу.

– Позвольте, я объясню, Ваше Величество. – Только не вздумай говорить с ним покровительственно, одернул себя Пауэрскорт, не то он поймет, что я о нем думаю. – Предположим, у вас есть два друга. Вы знаете, что они встречались, чтобы о чем-то поговорить. Почти сразу после этого одного из них убивают. Всякий, кто пытается раскрыть это убийство, захочет узнать, о чем они говорили. Это может иметь непосредственное отношение к тому, из-за чего произошло убийство. То же самое относится и к мистеру Мартину.

– И как, у вас уже есть список подозреваемых? – спросил Николай, очевидно вернувшись к роли Шерлока Романова.

– Да, Ваше Величество, но простите меня, если я не назову имен. Я бы не хотел, чтобы эти люди остались у вас в памяти как убийцы. Это было бы нечестно по отношению к вам и несправедливо по отношению к ним.

– И вы полагаете, лорд Пауэрскорт, что разговор, который сейчас у нас состоялся, поможет вам отыскать убийцу?

Пауэрскорт, отметив, что царь уже отнес их разговор к прошедшему времени, не сказал, что убийца, по его мнению, должен проявить себя в ближайшие три-четыре часа после этой аудиенции.

– Да, Ваше Величество, и я чрезвычайно благодарен вам за то, что вы уделили мне время и так терпеливо выслушали мои теории.

– Желаю вам успеха в ваших расследованиях, лорд Пауэрскорт. Возможно, мы еще встретимся.

– Надеюсь, Ваше Величество, от души надеюсь на это.

Аудиенция завершилась. Придворный чин в аксельбантах проводил Пауэрскорта и его спутников до кареты. Они раскланялись. Пауэрскорт ожидал, что не слишком близко от дворца, возможно за воротами парка, экипаж остановят и их с Михаилом попросят выйти вон. Это была та игра, в которую он ввязался, когда послал телеграмму в посольство, сообщая, что в течение недели разрешит тайну убийства Мартина. Что бы ни случилось с Мартином, случилось оно сразу после аудиенции у царя. Его убили где-то между Петербургом и Царским Селом.

Погоню они услышали прежде, чем увидели, – до них донесся топот конских копыт по утоптанному снегу. Затем перед ними оказалось шесть всадников, все в замысловато-нарядной армейской форме – Пауэрскорт не смог определить, какому роду войск она принадлежит, – все с ружьями за спиной, а главарь с пистолетом в левой руке. Пауэрскорт сразу вспомнил, как много лет назад старый армейский инструктор по стрельбе поучал его, что к выстрелам с левой руки следует относиться с большим вниманием – зачастую они точнее, чем с правой.

– Эй, ты! – крикнул главарь кучеру. – Следуй за нами!

Юный солдатик из нападавших уселся рядом на козлы и ткнул возничего дулом в бок.

– Как ты думаешь, Фрэнсис, что сейчас будет? – прошептал Джонни Фитцджеральд.

– Думаю, они заберут меня, чтобы допросить, Джонни. Если возьмут меня одного, то, возможно, они от Хватова. Тому переводчик не нужен. Если же прихватят и Михаила, значит, это не Хватов, а кто-то еще. В общем, как бы там ни было, боюсь, длительное пребывание в компании этих джентльменов не слишком хорошо скажется на моих перспективах уйти в отставку.

Карета выехала из парка и следовала теперь по главной улице городка. В конце ее они повернули налево и въехали за ограду вокруг какого-то заброшенного на вид здания. Тускло светилось окно на первом этаже. У крыльца с облезлыми колоннами остановились. Военные коротко посовещались, после чего Пауэрскорту и Михаилу приказали выйти из кареты. Их грубо втолкнули в дом. Четверо армейских остались сторожить оставшихся, скалясь на англичан и дымя вонючими папиросами.

Пауэрскорт с Шапоровым оказались в когда-то красивой комнате с высокими потолками и арочными окнами. Всей меблировки там было что пара полурастерзанных кресел посередине да, напротив окна, у стены, – колченогий стол и два простых стула. В углу комнаты валялись в беспорядке несколько крепких палок и два кнута. Пауэрскорт, понятное дело, насторожился. У окна стоял офицер лет сорока пяти, очень бледный, седоватый, с тусклыми карими глазами и ужасным шрамом через всю нижнюю половину лица. Всякий другой, подумал Пауэрскорт, отрастил бы бороду, чтобы скрыть увечье. Этот же – нет. Он носит свой шрам как орден, как знак отличия.

– Капитан Андрей Иванович Шатилов, императорская гвардия, отделение дворцовой охраны, – командным голосом провозгласил он.

– Лорд Фрэнсис Пауэрскорт, приписан к министерству иностранных дел Его Величества Эдуарда Седьмого, – ответствовал Пауэрскорт. – Михаил Александрович Шапоров придан мне переводчиком. Соблаговолите объяснить, по какой причине нас так беспардонно взяли в плен. Я буду вынужден доложить об этом происшествии моему послу.

А сам про себя подумал, что, похоже, зря распинается. Похоже, мир традиционной дипломатии с ее нормами, нотами и протоколами враждебен самому духу Санкт-Петербурга. Петр Великий пытался силой цивилизовать нацию, когда выстраивал свою столицу в этом негостеприимном месте, но вот прошло два столетия, и видно, что затея не удалась. Да и русские генералы, вспомнил он, всегда легко расходовали жизни своих солдат. Их так много, всегда найдется кем пополнить живую силу, когда полегли первые ряды.

– Это не ваше дело, интересоваться, почему местные власти сочли нужным временно подвергнуть вас заключению, Паверскот, или как вас там! – зычно ответил Шатилов.

Пауэрскорт промолчал. Двое громил устроились в креслах посередине комнаты, один – поигрывая длинной веревкой в руках.

– У меня к вам очень простая просьба, – продолжил Шатилов, исхитрившись наполнить ядом даже такую вполне невинную фразу. – Перескажите мне свой разговор с государем!

Пауэрскорт помолчал немного, а потом очень быстро сказал Шапорову:

– Этого не переводите. Я хочу довести его до белого каления, – и продолжил уже помедленнее: – Моя беседа с Его Величеством была строго конфиденциальна. Я не вправе оповещать вас о ней в той же мере, в какой не стал бы распространяться о своих разговорах с Его Величеством королем в Лондоне. С какой стати вы вообще решили, что можете задавать мне такие вопросы?

Шатилов налился краской, что с большим удовлетворением отметил Пауэрскорт, и принялся барабанить пальцами по столу.

– Те, кто отвечает за сохранность жизни императорской семьи, имеют право знать о содержании разговоров Его Величества. Всех! Без исключения! Во имя его собственной безопасности! Итак, извольте ответить на мой вопрос! О чем вы беседовали с Его Величеством?

Пауэрскорт подумал, что случилось бы, если б стало известно о намерении императора отправить своих чад за границу. Это было бы равносильно подписанию воззвания, в котором он признавался бы, что события вышли из-под его контроля, что он утратил веру в способность своего режима защитить его детей. Император сам объявил бы, что он – голый. Миф о самодержавии, выстроенный за три столетия правления Романовых, испарился бы, как туман солнечным летним утром. В результате, вероятно, монархия рухнет, и царю придется присоединиться к своему семейству в Англии, вклеивать фотографии в английские альбомы, смотреть, как плещутся у английских берегов английские волны. Альтернатива, конечно, может быть еще хуже: дети, взорванные бомбой террориста или убитые в своих постельках. Что ж, подумал Пауэрскорт, рассеянно уставясь взглядом на шрам капитана, для Николая II – это жизненно важно наверняка. А для Эдуарда VII? Присутствие царской семьи в Англии с большой долей вероятности приведет к союзу России и Великобритании. Столкнувшись с противостоянием мощных сил Франции, России и Великобритании, даже кайзер трижды подумает, прежде чем затеять войну, особенно если учесть, что другие англоговорящие страны, в первую очередь Соединенные Американские Штаты, ввяжутся в битву на стороне союзников. Да, это вопрос жизненного значения и для Лондона, и для Санкт-Петербурга.

– А я бы хотел, чтобы вы, капитан Шатилов, рассказали мне о другом разговоре. О том, который состоялся у вас – и кто знает, может, в этой самой комнате? – с моим предшественником по фамилии Мартин. Он виделся с царем вечером в среду, а позже, вечером того же дня или ранним утром следующего, был найден мертвым на Невском проспекте. Что скажете, капитан? Сталкивались ли вы с мистером Мартином? Сиживал ли он в этой самой комнате с вами и вашими громилами?

Парочка в креслах переглянулась и обменялась короткими репликами.

– Впервые слышу об этом Мартине, – сказал Шатилов. – Не испытывайте моего терпения. Рассказывайте, что там у вас было! – И со значением поглядел в угол, где валялись кнуты.

Теперь настал черед Шапорова говорить очень быстро, и, прежде чем перевести слова капитана, он вставил:

– Это было сказано не для нас, но один их этих, в креслах, сказал: «Смотри, чтобы то же не случилось с тобой!»

Интересно, сколько еще времени понадобится Джонни и шотландцу, чтобы прийти им на выручку. Пауэрскорт не сомневался, что те приступили к выработке плана спасения сразу, как только их с Шапоровым ввели в дом. Он и сам с сомнением поглядывал на кнуты, валявшиеся в углу. Что бы ни случилось, а обмануть доверие царя недопустимо. Он ничего не скажет. Больно, наверно, будет…

– Так что, вы убили Мартина? Здесь, в этой комнате? – произнес он со всей враждебностью, на какую был способен.

– Отстаньте от меня с вашим Мартином! – закричал Шатилов. – Отвечайте на вопрос!

– Вы убили Мартина? – Если Пауэрскорт добивался того, чтобы русский капитан разозлился, то его можно было поздравить с успехом.

– Довольно про Мартина! В последний раз спрашиваю: о чем вы говорили с Его Величеством?

Пауэрскорт был уверен, что насчет Мартина капитан лжет.

– Вы убили Мартина? – В третий раз прокричал он, и Шапоров, переводя, также повысил голос.

– Ну все! – Шатилов побагровел. – С меня довольно! Владимир! Борис! Вяжите их!

– Во всю силу? – спросил один из гвардейцев.

– Пока нет, сначала свяжите, – ответил Шатилов, пройдя в угол и подняв с полу кнут.

– Простите меня, Михаил! – пробормотал англичанин.

– Ничего-ничего, все обойдется! – неунывающе ответил Шапоров.

Тем временем их прочно привязали к стульям. Пауэрскорт обнаружил, что не в силах шевельнуть рукой. Если там есть где-то соответствующий бог, хмыкнул он про себя, пусть он сюда поторопится и поскорей выберется из своей машины [15]15
  Намек на выражение «бог из машины» (deus ex machina), которым в античном театре обозначалось чудесное спасение героев.


[Закрыть]. Шатилов метался туда-сюда, размахивая левой рукой, в которой держал кнут. Пауэрскорт подумал, что в пыточном арсенале русских скудновато с ассортиментом. Что это, в самом деле, все кнуты да кнуты!

– Видите это, лорд Пауэрскорт? – Шатилов сунул ему в лицо кожаный хвост кнута. – Еще немного, и эта штука располосует вам спину. Несколько хороших ударов, и останутся одни кости. Одумайтесь, расскажите, о чем шла речь, и тогда вам ничто не грозит.

– Именно так вы и поступили с Мартином? Пороли его кнутом, пока он не умер?

– Разрежьте ему сюртук! – закричал Шатилов своим подручным. Пауэрскорт почувствовал, что его раздевают.

– Рубашку пока, так и быть, оставьте… Ну, сволочь, отведай! – рявкнул Шатилов. Кнут просвистел в воздухе и впился в спину англичанина. – О чем говорили с царем? – снова услышал он. – Даю вам десять секунд, чтобы ответить. Потом снова ударю. На этот раз уже без рубашки. Десять, девять, восемь, семь…

На счет «шесть» раздался страшный грохот, и в комнату ворвались Джонни Фитцджеральд и сержант-шотландец, оба с револьверами в руках. Они ринулись прямо на безоружных гвардейцев – те оставили ружья стоять за стульями у стены. Однако именно Рикки Краббе оказался истинным открытием этой спасательной операции. Позже Пауэрскорт говорил, что в заброшенном доме на окраинах Царского Села он явился, как воплощение прекрасного юноши Давида (основным Голиафом, понятное дело, считался Шатилов). Он захватил с собой несколько приличного размера булыжников. Первый из них сразу после вторжения он с замечательной точностью влепил прямо в и без того изуродованную физиономию капитана Шатилова. Обливаясь кровью, тот рухнул на пол, но сознания не потерял и принялся шарить руками, выясняя, что там осталось от носа.

– Классный бросок, Рикки! – сказал Пауэрскорт, когда Джонни высвободил его из пут. – Вы не представляете, друзья мои, как я рад вас видеть! А теперь давайте их свяжем. После этого мне хотелось бы немножко потолковать с капитаном.

Сержант-шотландец оказался большим мастаком по связыванию узников так, чтобы им ни за что не освободиться. Шатилов, когда его прикантовывали к стулу, сплевывал кровь, попадая себе на мундир. Пауэрскорт вынул пистолет из кармана капитана и подтащил поближе к нему пару стульев.

– Постарайтесь облечь мои слова в такую форму, чтобы он подумал: я совершенно серьезен, когда говорю, что собираюсь его убить, ладно, Михаил?

– Уж я постараюсь, – отозвался переводчик.

– Итак, капитан, давайте я объясню вам правила, которые действуют теперь, когда здесь командуем мы, – Пауэрскорт кровожадно, как он надеялся, засмеялся. Капитану, похоже, говорить было затруднительно. – Все, что от вас требуется, это рассказать нам, что произошло с мистером Мартином. Затем все прекратится. Возможно, включая и вас. Я еще не решил, как мы с вами поступим. Но вы должны понимать, что у нас есть несколько способов заставить вас говорить и что нас тут для этого вполне достаточно. Вот сержант, например, – и Пауэрскорт показал на здоровенного шотландца, – мечтает увидеть, что ваш кнут проделывает с голой спиной. Запороть насмерть – это один вариант. Рикки, наш меткий стрелок, не прочь посмотреть, каково приходится жертве, если швырять в нее камни с разного расстояния. Забить камнями – другой вариант. Это будет библейская казнь, капитан. А Джонни Фитцджеральд, он предпочитает вон те палки, что у вас тут в углу комнаты. Забить палками – третий. А я, вы не поверите, капитан, отдаю предпочтение огнестрельному оружию. Я тут огляделся, сколько в этой комнате патронов вот для этого пистолета, и пока что насчитал пятьдесят четыре штуки. Любопытно посмотреть, сколько ран способно выдержать человеческое тело, прежде чем его хозяин отдаст концы.

В ответ послышались хрип и бульканье. Меткий бросок Рикки уж точно оставил свой след.

– Итак, – продолжил Пауэрскорт, рассеянно уставив дуло пистолета прямо в израненную физиономию капитана, – давайте приступим. Отчего бы нам не начать с того момента, как Мартина привели сюда – примерно этак без четверти десять вечера? Отчего бы, а майор?

Капитан снова забулькал. Пауэрскорт опустил пистолет дулом вниз и выстрелил, попав в точку дюймов в шести от левой ступни Шатилова. Грохот был оглушающий. Солдаты дернулись в своих путах так, словно считали себя на очереди.

– Надеюсь, это поможет вам сосредоточиться. – Шапоров изо всех сил изображал свирепость, переводя жестокого, беспощадного, жаждущего крови Пауэрскорта.

Опять бульканье. На этот раз Пауэрскорт поместил свое дуло прямо в окровавленный рот капитана. Он чувствовал, как дребезжат о пистолет зубы.

– Не обязательно использовать все пятьдесят четыре пули, капитан. Я могу убить вас прямо сейчас, примерно так, как, подозреваю, вы убили мистера Мартина. Теперь моя очередь считать до десяти. И лучше бы вам заговорить до того, как я досчитаю, потому что тогда у вас больше не будет рта, капитан. Но чтобы умереть, этого будет недостаточно, потому что я постараюсь не задеть то, что у вас сходит за мозг. Раз, два, три…

Связанный Шатилов забился вместе со стулом, пытаясь потрясти головой.

– Четыре, пять, шесть…

Глаза капитана чуть не вылезли из орбит.

– Я думаю, он пытается попросить вас убрать пистолет, сэр, – сказал Михаил.

Пауэрскорт пристально вгляделся в Шатилова.

– Семь, – сказал он и вытащил пистолет изо рта капитана. – Восемь.

– Это была случайность! – путаясь языком в зубах, словно пьяный, невнятно начал Шатилов, и Пауэрскорт от души обрадовался, что не пришлось досчитать до десяти. Он и сам не знал, что бы тогда сделал.

– Случайность не случайность! Меня не интересует, что вы там думаете, капитан. Уверен, фарисеи, дай им шанс, тоже описали бы смерть Христа как случайность. Просто скажите мне, как и когда что произошло.

Капитан посмотрел на Пауэрскорта умоляющими глазами. Пожалуйста, не убивайте меня, казалось, говорили они. Пауэрскорт пока держался, не поддавался жалости. Его задача близилась к своему разрешению.

– Этого Мартина, – произнес Шатилов, – привезли сюда после его встречи с царем. Он отказался рассказать мне, о чем они говорили. Он сказал, это дело дипломатов, а не полицейских, которым не хватает ума, чтобы служить в охранке. – Этот комплимент уму его служащих наверняка польстил бы Хватову. Однако Пауэрскорт усомнился, что сие высказывание уместно в этой комнате в устах насмерть перепуганного капитана.

– И что же вы сделали, когда мистер Мартин отказался передать вам суть своего разговора с царем? – Говоря это, Пауэрскорт поигрывал пистолетом, нарочито наставляя его на причинные части Шатилова.

– Ну, мы… мы думали… – заговорил тот, следя глазами за пистолетом, – мы решили принять меры, чтобы заставить его заговорить.

Пауэрскорт коротко прошелся к другому концу стола и обратно, держа пистолет так, чтобы Шатилов оставался под прицелом.

– Какие меры? – зловещим голосом сказал он, наклонившись к самому лицу капитана.

Наступило молчание. Пауэрскорт подумал, не начать ли считать снова.

– Мы стали его бить, – прошептал капитан.

– Чем?

– Кнутом…

– Каким? Обычным или русским кнутом?

– Русским, – как ребенок, жалко всхлипнул Шатилов. Но Пауэрскорт еще не закончил.

– Говоря «мы», капитан, вы имеете в виду себя, ваших подручных или всех вместе сразу? И учтите: если попытаетесь лгать, останетесь без единого зуба!

– Это был я, – буркнул Шатилов, безуспешно пытаясь раскачаться вместе со стулом.

– И как далеко это дошло? – спросил Пауэрскорт, которого вдруг охватила волна жалости к Родерику Мартину, владельцу Тайбенхэм-Грэндж, любовнику Тамары Керенковой, восходящей звезде британской дипломатии, который погиб, угас здесь под кнутом русского садиста. Ему вдруг вспомнилось, как кто-то давно уже говорил, что после определенного числа ударов кнутом, то ли пятидесяти, то ли восьмидесяти, неизбежно наступает смерть. И такая смерть приходит как облегчение.