Текст книги "Что я думаю о женщинах"

Автор книги: Дэвид Боукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Гордон с Воаном тут же подняли руки. Без особой охоты к ним присоединился Малькольм. А Чарльз мрачно покачал головой.

Воан покровительственно улыбнулся. Покровительственные улыбки были его коньком.

– Итак, большинством голосов решение принято. Вперед, Гай, расскажи ей все как есть! Мол, мечтаешь стянуть с нее трусы.

– Они оба уже будут без трусов, – напомнил Чарльз. Я собирался поспорить, но Малькольм пожаловался на растущее чувство одиночества.

– Создается впечатление, что сегодня я никому не интересен, – всхлипнул он.

Устало закатив глаза, Воан предложил сыграть в «шире круг», чтобы коротышка снова начал нам верить.

Итак, мы все встали в круг, Малькольм – в центре. Зажмурившись, он внезапно потерял равновесие и стал падать. Я поймал его и толкнул к другому члену клуба. Таким образом, всякий раз, когда Малькольм валился с ног, его кто-то поддерживал.

Несколько минут подобных киданий, и коротышка открыл глаза. Судя по виду, ему очень полегчало.

– Спасибо! – поблагодарил он. – Теперь чувствую, что меня ценят.

Мы сделали перерыв на кофе. Воан достал блокнот и ручку и попросил каждого выписать чек. Он забронировал домик в Девоне, где членам нашего клуба в июле предстояло провести выходные. Мы уже два года строили планы и потеряли надежду, что они когда-нибудь воплотятся в реальность. Но Воан по собственной инициативе сделал заказ, и ни у кого не было сил сопротивляться. Цель путешествия – провести сорок восемь часов в разговорах и исследовании своего «я».

– Поездка будет очень кстати, правда, Гай? – радовался Воан, выписывая мне квитанцию. – Получишь целый уик-энд, чтобы справиться со своими проблемами. К этому времени должен родиться твой ребенок, верно? Я кивнул.

– Так я и думал! – усмехнулся он, потирая руки. – Поделишься с нами первыми впечатлениями от отцовства. По-моему, лучшего шанса сплотиться для группы не придумаешь!

Гордон, которому надо было забрать сына из скаутского лагеря, уехал рано, захватив с собой Воана.

Чарльз выпил кофе, а затем, оседлав велосипед, купленный в попытке заняться хоть каким-то спортом, укатил восвояси, сжимая в зубах сигарету. В ожидании автобуса Малькольм задержался минут на пятнадцать, выпил еще чашку кофе и чуть не расплакался с горя – я временно вытеснил его с позиции первого горемыки клуба. От обычной истерики коротышка удержался только потому, что знал: будут другие встречи, а значит, и другие шансы порыдать. Моя беда скоро забудется, а Малькольму от себя никуда не уйти, его трагедия будет длиться всю жизнь. Наш друг особым тщеславием не отличался, зато будущих бед и несчастий ждал с большим нетерпением.

Когда он наконец убрался, я раскрыл все окна, чтобы выветрить его специфический аромат: смесь запаха отварной брюссельской капусты и нестираных носков. Затем проверил автоответчик: поступило два звонка. Перемотав пленку, я услышал писклявый женский голос: «Гай, это я. В смысле Джозефина. Что-то ты совсем пропал… Надеюсь, не потерял мой телефон? Давай, до скорого».

По спине пробежали мурашки, а потом я вспомнил: для лондонцев «До скорого» может обозначать что угодно: от «До завтра» до «Ну, лет через пятьдесят увидимся». После паузы тот же детский голосок пропищал: «Ой, чуть не забыла! Я же не давала тебе телефон. Он… он… какой же? О черт! Извини, перезвоню, когда вспомню…»

С улицы послышался смех.

Выглянув в окно, я увидел Натали, выбирающуюся из зеленовато-голубого «порше». Никогда бы не подумал, что свояченице нравятся такие вульгарные машины! С водительского сиденья поднялся какой-то бородач в очках и протянул футляр со скрипкой. Этот тип немного похож на Роба Митчелла, который ведет новости на местном канале.

Они обменялись парой любезностей, бородач сел в свою вульгарную тачку и укатил восвояси.

Прежде чем Натали вошла в дом, я вырвал кассету из автоответчика и сунул в карман. Вполне возможно, Джозефина перезвонит и продиктует свой номер, который, как ни странно, уже записан в моем блокноте как «Ремонт компьютеров».

– Что-то ты рано, – сказал я Натали и, поцеловав в щеку, взял футляр со скрипкой.

– Все так легко получилось! Со второй попытки записали…

Скинув сандалии, она упала на диван и подняла ноги на стену. Они у нее длинные, красивые, с ярко-алыми ногтями. Цветастое платье для беременных задралось до талии, выставив напоказ белые трусики и стройные ляжки. Неожиданный приступ сексуально окрашенной ревности тут же накрыл меня с головой.

– Кто тебя привез? – спросил я, присев на подлокотник дивана. Хотелось, чтобы вопрос прозвучал как можно естественнее, но в нем ясно слышались упрек и претензия.

Девушка усмехнулась, обнажив белоснежные, безукоризненно ровные зубы.

– Ты не узнал?

– Похож на хлыща, что читает новости…..

– Это и есть тот хлыщ! Роб Митчелл, он во время сессии присутствовал.

– Зачем?

– «Смотрители», то есть группа, с которой я играла, только что подписала контракт с его студией звукозаписи.

Роб Митчелл вел информационную программу «Око севера» на местном телевидении и мечтал, чтобы его считали творческой личностью, артистом, а не просто телегеничным типом, рассказывающим, что «на северо-западе снова подняли плату за проезд на общественном транспорте». Вот он и открыл в Манчестере клуб «Веранда» и собственную студию под названием «Конвейерная лента». Митчелл возомнил себя новым Энди Уорхолом, только гораздо сексапильнее – человеком, настолько опередившим свою эпоху, что без машины времени его гений и оценить нельзя. Хотя менее просвещенным и искушенным одетый в неизменные льняные брюки и гавайскую рубаху Митчелл больше напоминал модного, развлекающегося на испанском курорте парикмахера.

– Он действительно такой хлыщ, каким кажется? Будто шагая, Натали задвигала ступнями вверх-вниз по стене.

– Нет, на самом деле нет. Вообще-то Роб милый. Ему очень понравилось, как я играю. Говорит, что хочет стать моим покровителем.

– Другими словами, мечтает затащить тебя в койку.

– Нет, вряд ли, – покачала головой девушка. – Роб женат, к тому же ты приглядывался ко мне в последние несколько месяцев?

Похоже, Натали считает, что беременность сделала ее менее сексапильной. Боже, да я бы душу заложил за возможность пообщаться с ней поближе!

– И чем занимается покровитель?

– Ну… – задумчиво протянула свояченица, – обычно предоставляет талантливым людям одежду, кров и средства к существованию.

– Удивительно, разве не то же самое обеспеченные мужчины предоставляют своим любовницам?

Натали улыбнулась, расслабленно, неспешно, так только она может.

– Не волнуйся, Гай, я в состоянии о себе позаботиться.

За две недели до того, как Натали должна была родить, я съездил в гости к папе с мамой. Кто-то из их друзей решил отдать моей свояченице кроватку и оставил ее в отцовском гараже. Родители решили, что вручить подарок Натали – моя забота, но, едва переступив порог их дома, я понял: они не повезли кроватку на Шепли-драйв только потому, что хотели поговорить со мной без свидетелей.

– Гай, так что с этим ребенком? – взволнованно спросила мама, когда мы втроем мирно пили чай на кухне.

– А что с ним должно быть? – с тяжелым сердцем отозвался я, опасаясь, что мой старший братец не смог удержать язык за зубами.

– Просто мы о нем ничего не знаем, – пояснил папа. – Кто его отец? У Натали есть молодой человек? За ней кто-нибудь ухаживает?

Для мамы с папой бойфренды и их подружки навсегда остались «девушками» и «молодыми людьми», а все, чем занимались представители этих категорий до свадьбы: объятия, поцелуи, бешеный секс, – «ухаживанием».

– Нет, у нее нет бойфренда. Родители мрачно переглянулись.

– Как же она одна управится с ребеночком?

– Она вовсе не одна. Я буду помогать. С недавних пор все, что я зарабатываю, мы делим на двоих.

Услышав такое, мама вздрогнула. Хотя, может, виной всему сквозняк?

– Сынок, а что люди подумают? Вы с Натали живете в одном доме…

– Люди? Какие люди? – криво усмехнулся я. – Имеешь в виду вас с папой?

– Нет! – рявкнул отец. – Ничего подобного мама в виду не имеет. Просто представь: вы живете вместе, а у Натали скоро родится ребенок… Выглядит очень подозрительно!

– Значит, ты так считаешь?

– Да, считаю! – запальчиво кивнул папа.

– А будь жива Джипа, это тоже бы выглядело подозрительно?

Папа скривился, словно проглотив что-то кислое: он до сих пор страшно переживал из-за смерти невестки.

– Нет, конечно, нет! Тогда все было бы совершенно иначе.

– А что иначе-то? Я жил бы с женой и ее беременной сестрой, но мои отношения с Натали были бы точно такими же, как сейчас.

Повисла тяжелая пауза, и первой нарушила ее мама:

– Мы не хотим спорить, мы просто спрашиваем.

– А я просто объясняю,!

Протянув мне печенье, мама стала смотреть, как я его ем.

– Кто будет присутствовать при родах?

– Я, конечно.

Родители подскочили как ошпаренные.

– А вот это глупость несусветная! – заявил папа. – Присутствовать при родах вправе только отец!

– Но ведь ты не присутствовал! – ударил ниже пояса я.

– В то время это не разрешалось, – обиженно ответил папа. – Я видел только, как рождались хомячки Бена.

– Может, Натали захочет, чтобы с ней была я? предложила мама.

Я чуть было не рассмеялся.

Для большего эффекта мама развела руки и положила их на стол ладонями вверх. Этот жест она скопировала из старых фильмов с Элом Джонсоном.

– А почему бы и нет? Я ведь в свое время через все это проходила… Ужасно, если Натали окажется одна, без матери и мужа, в огромной страшной больничнице!

(Не спрашивайте, почему у моей мамы больные лежат в «больничнице», а яйца несет «куричница»!)

– Ну, мам, с чего вдруг она окажется одна? – возразил я. – Рядом обязательно будет доктор и несколько медсестер.

– Ты знаешь, мама имела в виду совсем не это! – поджал губы папа.

– Мама, огромное спасибо за предложение, – как можно вкрадчивее поблагодарил я, – но Натали желает, чтобы присутствовал я. Конечно, она предпочла бы Джину, однако ее с нами нет. У бедняжки больше никого не осталось, и я обязательно о ней позабочусь.

На роды у Натали имелся следующий план: малыш должен появиться на свет с минимальной суетой и минимальным количеством лекарств. Мне надлежало проследить, чтобы эти скромные цели воплотились в жизнь. Я должен был смотреть, чтобы медицинский персонал не делал уколы ни ей, ни ребенку и не мешал принять положение, которое она выберет для родов. Если бы медсестра или акушерка без веских причин попытались помешать плану, я должен был дать нарушительнице в глаз.

Ребенок родился в больнице Степпинг-хилл, той самой, где умерла Роуз. Акушерка, бодрая, оптимистически настроенная индианка по имени Мелвис, против плана Натали не возражала – и слава богу, потому что давать ей в глаз было не самой безопасной из затей. Рост Мелвис – метр девяносто пять, грудь – две ядерные боеголовки, руки – окорока.

Роды начались пятнадцатого мая, в четыре утра, и продолжались двенадцать часов пятнадцать минут. Пока Натали кричала, кряхтела и обливалась потом, допотопная стереоустановка проигрывала ее любимые концерты Баха. Иоганн Себастьян тоже входил в план роженицы. Мелвис считала меня бойфрендом Натали, и ни я, ни сама девушка возражать не стали.

Все двенадцать часов Мелвис шутила, стараясь поднять настроение роженице. Мужчин она считала никчемными клоунами, и, будто подтверждая ее правоту, я чуть не пропустил появление ребенка. Когда показалась головка, я гулял по больничной стоянке, дышал вечерним воздухом и жевал шоколадное печенье: так скучал по Джине, что незаметно съел целую пачку.

– Вот они, мужчины: в самый важный момент бегут набивать себе живот! – сказала Мелвис, когда с измазанным шоколадом ртом я вернулся в родильную палату.

Рассмеявшись, акушерка потащила меня взглянуть на чудо, происходившее между ногами Натали. Я раскрыл рот от изумления: передо мной открывался лучший из всех возможных видов на влагалище свояченицы. Увы, в тот момент из него торчала головка ребенка.

Тайна последняя

Мальчик!

Он родился с хохолком темных волос и пенисом, из которого брызгала вода. Я думал, что кроха особых чувств у меня не вызовет, ну, в лучшем случае симпатию, а он прочно занял все мои мысли. Похож и па Натали, и на меня, хотя больше все-таки на маму. Яички для младенца довольно большие. Совсем как у папочки!

Когда малыш рос в чреве Натали, я относился к нему с самодовольным удовлетворением, считая чем-то вроде контракта, который мы с его матерью подписали кровью, обязавшись до конца жизни принимать участие в судьбах друг друга.

Однако, увидев его крошечные пальчики с аккуратными розовыми ноготками, сморщенное, красное, истошно орущее лицо, я испытал невиданное доселе чувство.

Чистую, лишенную похоти любовь.

Натали повсюду носила сына с собой, усталая и одновременно пьяная какой-то неутолимой любовью. Она собиралась назвать его Джоном, пока я не напомнил, что так называют своих сутенеров проститутки. Я предложил имя Джин в честь тети Джины, но новоиспеченная мать заявила, это похоже на джин с тоником. В конце концов договорились на Эрике в честь дяди Эрика, который подарил Натали новую скрипку. Когда малыш подрастет, такое имя любой девчонке понравится!

Я купил видеокамеру и, как возомнивший себя кинорежиссером работяга, стал снимать своего отпрыска. Обалдев от любви, я снимал, как Натали кормит Эрика, Эрика крупным планом, сморщенного, как черносливина. А потом Натали сняла нас обоих спящими.

У Эрика был талант: лежа на спине, он писал фонтанчиком метровой высоты. За первую неделю жизни он дважды описал мне лицо, когда я пытался сменить ему пеленку. Натали он никогда не пачкал, только меня. Интересно, кроха это понимал?

Глядя, как Натали кормит его в гостиной дома номер тринадцать на Шепли-драйв, я растворялся во всепоглощающей любви к счастливой матери и жадному обжоре у нее на груди. Целая череда поздравляющих прошла через наш дом полюбоваться на очередного потребителя природных ресурсов планеты. Когда, глядя в несфокусированные глаза Эрика, мои родители начали приписывать ему несуществующие достоинства, я радовался, что он больше похож на мать, чем на отца.

Единственными, кто не пожелал войти, были розовые подруги Натали. Сладкая троица приехала в белом фургоне с надписью «Дай-Кири». За рулем сидела сама Дай а на Кири – высокая тощая ирландка с надменным, по-лошадиному вытянутым лицом. К моему ужасу, на ней были футбольные шорты, пузырящиеся над бледными жилистыми ногами. С ней явились две подруги с мужскими стрижками и толстыми задницами.

Увидев их, Натали радостно замахала и вынесла ребенка. Целый час женщины стояли на подъездной аллее, передавая Эрика из рук в руки и слащаво сюсюкая. Забежав в дом, свояченица сварила кофе и вынесла подругам на подносе. Начался дождь, и следующие тридцать минут гостьи прощались, затем сели в фургон и укатили прочь.

– Что же ты их войти не пригласила? – спросил я, когда Натали вернулась в дом. – Дождь все-таки.

Молодая мать прошла на кухню и стала вытирать полотенцем влажнее личико Эрика.

– Из-за тебя, – просто ответила она.

– Я бы не возражал.

– Знаю, возражали бы девочки. Они сепаратистки, Гай, и с мужчинами не общаются.

– До сих пор не понимаю, почему им нельзя было войти. Дом-то половой принадлежности не имеет.

Будто желая успокоить меня, Натали протянула мне Эрика.

– Но здесь живешь ты, и ты мужчина.

В душе кипело негодование: новорожденного держали под дождем, потому что у девиц, видите ли, принципы!

– Ну и что? Я ведь не поливаю стены спермой, правда? И не ношу футболки с надписью «Отсоси!». Кстати, а почему они против Эрика не возражали? Он ведь тоже мужчина? Или эти «Дай-Кири» обнимали его, потому что он никого не изнасиловал?

Холодно на меня посмотрев, Натали схватила ребенка и бросилась вон из кухни. Головка Эрика лежала у нее на плече.

– Гай, – обернувшись ко мне, прошипела она, – потрудись, чтобы я больше никогда не слышала подобной ерунды.

Я сделал Эрика своим наперсником и в отсутствие Натали вел с ним долгие беседы. Малыш умел слушать и, когда не плакал, казался внимательным, невозмутимым и мудрым. Хотя признаюсь, в том, что он написал мне в глаз, особой мудрости нет. Но, клянусь Богом, сын меня понимал. Иногда в его взгляде я видел Джину, которая любила меня даже из погребальной урны. Любила и не осуждала. Хотя, возможно, мы видим только то, что хотим.

– Дела не ахти, приятель, – признался я Эрику. Два дня прошло с тех пор, как ужасные лесбиянки попытались утопить его под дождем. Натали, как обычно, вечером играла на скрипке, на этот раз выбрав особенно скрипучий концерт Вивальди. А я купал сына в голубой ванночке.

– Похоть прошла, я нервничаю, как в тринадцать лет перед первым свиданием. Эрик, ты с таким чувством еще не знаком… Ничего, пройдет время, познакомишься.

Мальчик загулил. Я пытался вымыть ему голову: надо же, она похожа на маленький теплый кокос!

– Когда я рядом с ней, ноги дрожат. С тобой такое когда-нибудь бывает?

Эрик потупился.

– Когда кого-то любишь, сначала трудно заставить себя признаться, однако со временем наступает состояние, когда сложнее, наоборот, не сказать. Сейчас я как раз на этой стадии. Эрик, мне нужен твой совет. Хочу признаться, но не знаю, как она отреагирует. А ты что думаешь?

Малыш не ответил.

– Парень, в мыслях настоящая каша, – посетовал я, промывая ему голову. – Как она себя поведет, когда узнает правду?

Взглянув на пенис Эрика, я увидел, что он стоит по стойке «смирно». Точная копия полового органа его папы, только поменьше! Выходит, наградой за мою откровенность будет дикий, безудержный секс.

Как видите, я создал новый способ прорицания – членомантию, или в случае Эрика карликовую членомантию. А то, что жизненно важное решение я принял на основании непроизвольного движения пениса новорожденного мальчика, наглядно демонстрирует, в каком состоянии я находился в те беспокойные недели.

Уложив ребенка в дареную кроватку, мы с Натали сели смотреть телевизор. Она заранее отметила в программе документальную ленту о том, как в загрязненных водах Тихого океана зарождается популяция умственно отсталых дельфинов. Или, как говорилось в фильме, «дельфинов с особыми потребностями». Журналисты решили показать: в то время как нормальные дельфины без проблем обучаются прыжкам через кольцо, отсталые подплывают к нему, пожимают плавниками и уплывают. Ничего не поделаешь, отсталость.

Приготовив себе сандвич с сыром и луком, я подсел к Натали на диван. Она тут же легла, положив голову мне на колени. В начале фильма целая команда совершенно нормальных дельфинов резвилась под водой в компании аквалангистов. Видели бы вы, как те дельфины прыгают через кольца, – так же, как и я, со скуки бы умерли. Лук на сандвиче оказался недожаренным, и глаза начали слезиться.

Услышав, как я всхлипываю, Натали села на колени и заглянула в глаза.

– Эй! – с тревогой позвала она. – Гай!

Я рыдал из-за едкой луковицы, а Натали решила, что из-за «особых потребностей» дельфинов. Свояченица обняла меня за плечи.

– Ну не плачь! – мягко попросила она.

– Не могу.

– Впрочем, ты прав, нет ничего плохого в том, чтобы показывать свои чувства.

– Я тебя люблю! – признался я.

– Я тоже, – спокойно кивнула она.

– Нет, я на самом деле тебя люблю. Как Тристан и Изольда… Ромео и Джульетта.

Потянувшись к пульту, Натали выключила телевизор, и в гостиной воцарилась темнота. Я видел только ее лицо, неожиданно ставшее очень серьезным.

– Правда? – спросила она.

– Да. Я люблю тебя, Натали, и ничего не могу поделать.

Девушка кивнула, будто мое признание не стало для нее неожиданностью.

– Я тоже тебя люблю.

Сладостное тепло растеклось по моим чреслам. Глаза Натали стали влажными, и я увидел в их темно-карей глубине приглашение к незабываемому сексу.

– Что? Ты действительно меня любишь?

– Да, действительно. – Тонкие пальчики коснулись моей щеки. Их танец напоминал прикосновение Христа или одного из ангелов.

Я попытался ее поцеловать, но Натали, взяв меня за руку, удержала.

– Подожди… – попросила она. – Хочу кое-что у тебя спросить.

– Да, конечно, что?

– Кто такая Джозефина?

Я почувствовал себя школьником, которому сняли штаны перед всем классом.

– Просто знакомая…

Увы, мое замешательство не осталось без внимания свояченицы.

– Кто она, Гай?

– А что? – с вызовом спросил я. – С кем ты разговаривала?

– С самой Джозефиной, – пояснила Натали. – Она звонила пару дней назад, когда ты гулял с Эриком, оставила свой номер и сообщение.

– Какое сообщение?

– Говорит, ее фото в свежем номере «Красных щечек». Гай, что еще за «Красные щечки»?

Я почувствовал, что краснею.

– Не знаю, наверное, журнал для тех, кто страдает от общественной несправедливости.

– Нет, – покачала головой Натали, – его покупают развращенные мужчины, чтобы мастурбировать. В нем полно фотографий, на которых порют одетых в школьную форму моделей. Этот журнал унижает и женщин, и мужчин, которые его читают.

– Так же, как и «Женское начало», – подсказал я.

– Не пытайся сменить тему!

– Ладно, – покаянно опустил глаза я, – прости.

– Джозефина как-то связана с дракой на похоронах, верно?

– Да, обещаю когда-нибудь тебе все об этом рассказать.

– Нет, Гай, – схватив мою руку, Натали сильно ее сжала, – так не пойдет. Если мы хотим быть вместе, я должна знать, что происходит. Мне нужна правда!

По спине побежали мурашки.

– Обещай, что не возненавидишь меня! Натали снова сжала мою руку.

– Милый, ну как я могу тебя возненавидеть?

Земля ушла из-под ног. Натали еще никогда не называла меня милым! Это проклятое слово и дало сил покаяться в грехах. Я рассказал все: от сексуальных проблем, которые были у нас с Джиной, и двух беспутных ночей с Джо до самой сокровенной из моих тайн – чувстве, которое давным-давно испытываю к ней, холодной, сильной, неприступной Натали.

Девушка выслушала меня, ни разу не перебив. Лицо бесстрастное – сказать, как на нее подействовали мои излияния, невозможно.

– Во время секса с Джозефиной ты пользовался презервативом? – только и спросила она.

– Конечно, черт побери! Я же не идиот!

Натали фыркнула, будто сомневаясь в истинности моих слов.

– А когда Джина была жива, мастурбировал, думая обо мне?

– Да, – нервно ответил я, – постоянно. Свояченица тяжело вздохнула.

– Брось, Натали, ты не можешь обвинять меня в том, что я дрочил!

– Нет, могу и обвиняю, еще как обвиняю!

– А пять минут назад утверждала, что любишь!

– Ну, это было до того, как я узнала, что ты дрочила!

– Да ладно! Будто сама никогда чем-то подобным не занималась!

– Не твое дело! – Ноздри Натали гневно затрепетали. Я постарался, чтобы мой смех прозвучал как можно беззаботнее. Но получилось совсем небеззаботно и вообще на смех не похоже.

– Да, понимаю, поводов для веселья предостаточно! – негодовала девушка. – Ты получил премию памяти Эллен Куэрк, а сам все это время предавал женщин. Мою сестру предал дважды: переспав сначала со мной, потом с Джозефиной.

– С тобой я спал только в мечтах.

– Какая разница! – парировала Натали. – Самый страшный разврат – семейный.

– Что это значит, черт побери?

– Между прочим, это самое знаменитое высказывание Эллен Куэрк, выгравировано у основания гребаной статуэтки, которую ты используешь как пресс-папье.

Натали вскочила на ноги, и я не на шутку перепугался.

– Ты же обещала, что не будешь меня ненавидеть! Она обернулась и посмотрела на меня. Сверху вниз…

Она возвышалась надо мной, словно титан, черпающий силу в добродетели и нравственности.

– Никакой ненависти я к тебе не испытываю. Скорее отчаяние, черное отчаяние. Ты подвел всех и в первую очередь самого себя.

– Нат, пожалуйста! – взмолился я. – Присядь! Не надо так со мной!

– Несколько дней назад, – медленно проговорила она, – когда ты в пух и прах разносил моих подруг, тогда это и был настоящий Гай Локарт? Эксклюзивный материал: Гай Локарт, каким вы его никогда не видели!.. Небось считаешь, что женщины – идиотки?

– Нет, нет, что ты!

Я взял Натали за руку, но она вырвалась. Из детской послышался плач.

– Вот видишь, что ты наделала! Эрика разбудила.

– Не твое дело!

– Натали, – заюлил я, – это несправедливо! Несправедливо наказывать человека за честность, неужели не читала. «Тесс из рода Д’Эрбервиллей»?

– Заткнись! – рявкнула она. – Ты обманщик, Гай!

– Да, – выдавив улыбку признался я, – но твой обманщик…

Рука потянулась к тонкому девичьему запястью, однако Натали снова меня оттолкнула, на этот раз зло и агрессивно.

– Не прикасайся! – прошипела она. – Держись от меня подальше, мерзкий шовинист!