Текст книги "Что я думаю о женщинах"

Автор книги: Дэвид Боукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Тайна седьмая

Я очень скучаю по жене.

Наверное, это на тайну не похоже, но мне хотелось с вами поделиться.

Тайна восьмая

Бен и Натали ждали меня на станции. Когда поезд подъехал к платформе, я высунулся из окна. Свояченица тут же меня увидела и показала Бену.

Мы обнялись. На Нат широкое темное пальто, которое я раньше не видел. Спереди оно стояло колоколом – таким огромным был живот. Бен возмутился, что поезд пришел на шесть минут позднее, и мы начали в три голоса поносить «Бритиш рейл», словно больше нечего было обсуждать. Натали с Беном держались за руки, и меня это шокировало, ведь они терпеть друг друга не могут. Лица у обоих серые, а судя по взглядам, которые они на меня бросали, я выглядел еще хуже.

Мы сели в побитый, с третьих рук купленный «мерседес» Бена: брат за рулем, Натали и я сзади.

– Ее привезут завтра, – сказал я.

– Да, парень, мы знаем. – Голос Бена звучал сдавленно. – Я все улажу.

Чувствовалось, что брат со свояченицей думают, как поделикатнее заговорить о похоронах, и я решил спросить сам:

– С похоронным бюро не связывались?

– Еще во вторник, – сказала Натали. Так, а сегодня уже четверг.

– И место на кладбище заказано?

Повисла неловкая пауза. Свояченица сжала мои руки.

– Ну, мы можем постараться… Если ты, конечно, хочешь, Гай. Но вообще-то на кладбище сейчас больше не хоронят.

– Свободных мест не осталось, – серьезно добавил Бен.

– На кладбище не осталось свободных мест? – насмешливо повторил я, вгоняя его в краску.

– Ладно-ладно, ты понял, о чем я, – оскорбился брат.

– Бен прав, – вмешалась Нат. – Мест для захоронения почти нет.

– Это экологически как там его… – не договорил Бен.

– Неприемлемо? – предположил я.

– Угу, – кивнул он. – Именно. Пришлось согласиться. Сил спорить не было.

– Слушай, парень, мы тут думали, где ты будешь жить? – тщательно подбирая слова, поинтересовался брат.

Зачем он спрашивает? По-моему, очевидно: мое место рядом с Натали!

Однако, не дав мне ответить, свояченица взяла инициативу в свои руки:

– Двери моего дома для тебя всегда открыты. Просто мы не знали, захочешь ли ты… – Натали осеклась на середине фразы.

Я набрал в грудь побольше воздуха, но на этот раз меня опередил Бен:

– Или пока поживи у нас. Хотя могу предложить только диван, черт побери, мы будем тебе рады. Правда рады… Ругань к языку так и липнет, черт побери!

– Спасибо, Бен! Но зачем теснить вас, если у Натали дом пустует!

Оба с радостью согласились, похоже, именно такого ответа и ждали. По дороге на Шепли-драйв мы заехали к родителям. Папа с мамой выглядели такими старыми и уставшими… Вообще-то не только выглядели… вы понимаете, о чем я.

Все держались довольно сдержанно. Боже, даже перед лицом смерти мы остаемся англичанами до мозга костей! Папа встал, чтобы меня обнять, и в его глазах мелькнули слезы. Он тут же их спрятал, чтобы его не считали слабаком.

В тот вечер я вернулся в дом на Шепли-драйв и переночевал в комнате, которую когда-то делил с Джиной. Кровать, простыни и даже сама темнота дышали ее присутствием. При мысли о том, как страшно и одиноко было Джине в больнице, пока я развлекался с Джо, стало жутко, и из груди вырвались хриплые рыдания.

За окном скорбно выл ледяной ветер, и я молился, чтобы Джина вернулась ко мне в постель погреться. Увы, моя жена ушла навсегда, и я всю ночь дрожал от холода.

В воскресенье вечером я пошел в гости к Бену и Рейчел. Невестка сильно за меня переживала: боялась, я сделаю что-то страшное, не понимая, что самое страшное уже сделано. Не спуская с меня больших, полных тревоги глаз, кормила домашними лепешками и говорила об элементарно простых вещах. Бен по-прежнему напоминал молодого Берта Рейнолдса, но в тот день это был Берт Рейнолдс с разбитым сердцем.

А потом я разрыдался перед всей семьей, рассказывая, как ездил на опознание. Рейчел поспешно увела детей в другую комнату, чтобы я мог побыть наедине с братом. Бен расхаживал по гостиной, пиная ни в чем не повинную мебель.

– Проклятие! – чертыхался он. – Мать твою!

Успокоившись, я дождался, пока брат придет в себя, и рассказал ему о Террористе и Джо. Если честно, немного опасаясь его реакции, потому что однажды он сказал, что никогда не простит, если я огорчу Джину.

Брат слушал не перебивая – так велико было его изумление. В детстве Бен ненавидел Ланкастера за фирменный горный велосипед и джинсовый костюм от «Ливайз».

– Я убил Джину, – вырвалось у меня из глубины сердца.

– Нет. – Брат покачал головой, будто пытаясь отрешиться от критики и неблаговидных слов в мой адрес. – Ничего подобного.

– Еще как убил! Я предал ее, а потом, в ночь, перед тем как она умерла, предал ее снова. Думаю, Джина знала, Бен. Так же, как и в первый раз, интуитивно догадалась, поэтому и умерла.

– Ерунда! – рявкнул брат. – Она умерла от обезболивающих! У нее была аллергия, именно так сказал гре-баный коронер!

– Спасибо, Бен… и все-таки я виноват!

– Нет, Гай, – он обнял меня за плечи, – ты не виноват, хотя и вел себя как идиот.

– Почему так считаешь?

– Потому что виноват чертов Террорист!

В день похорон пошел снег. Удивительно: на дворе апрель… Джина любила снег, значит, это добрый знак… Добрый знак? Мою жену сейчас кремируют, а я все добрые знаки ищу!

На похоронной машине ехали вшестером: Нат (на восьмом месяце) и я, Рейчел и Бен, мама с папой. Мать Рейчел осталась с детьми. Вслед за украшенным цветами катафалком мы проследовали в церковь Норбери, потому что подростком Джина была членом Клуба молодых христиан. Интересно, говорила она товарищам по клубу, что верит в Иисуса, а в Бога – нет?

По-моему, в Бога не верил даже сам викарий. Он пытался сказать: Господь призвал к себе Джину, потому что Она была такой хорошей женщиной, но прозвучало так, будто он думал: «Знаю, это ерунда, и вы тоже знаете, но нельзя же просто стоять и молчать».

– Некоторые считают, что нет ни небес, ни загробной жизни: мол, мы умираем, и все! Ерунда! – отвечаю я. – Викарий выдержал эффектную паузу, словно ожидая, что все присутствующие тоже закричат: «Ерунда!» Но мы молчали, только Бен громко всхлипывал. Брат всю неделю прятал слезы и сдерживаться больше не мог. Он сидел слева от меня, свояченица – справа.

В конце службы в церкви зазвучала «Ночи с тобой» – любимая песня Джины в исполнении Клиффа Ричарда. Услышав ее, все разрыдались, кроме викария и Натали, которая, расправив плечи, сидела и смотрела прямо перед собой, будто не желала ни с кем делить свое горе.

Бен продолжал вытирать рукавом слезы, и я чисто машинально достал из кармана носовой платок. Только это был не платок. Викарий даже на секунду перестал раскачиваться в такт Клиффу Ричарду, когда увидел, что мой брат утирается бледно-голубыми шелковыми трусиками.

После похорон я не собирался устраивать никакого приема, уверенный, что потерявшие близкого вовсе не обязаны кормить гостей. Должно быть наоборот: те, кто удосужился явиться на похороны, должны кормить несчастного.

Однако Натали поступила по-своему, заказав еду у подруга по колледжу, которая занималась поставкой здоровых продуктов. Компания называлась «Дай-Кири» и обычно обслуживала только женщин, но из уважения к Натали и ее беде хозяйка согласилась сделать исключение, при условии, что не придется общаться с обладателями пенисов.

Когда мы, мокрые от снега, вернулись, «Дай-Кири» уже уехала, а кухонный стол Натали ломился от «здоровой» выпечки и «органического» вина.

Питья начал, едва вернувшись с кладбища, и не «органическое» вино, а принесенное Беном пиво. Опьянение казалось единственным способом справиться с бесконечной вереницей знакомых, которые подходили спросить, как я себя чувствую. Что я должен был ответить? Что во время службы чуть не разрыдался, а когда гроб исчез в печи, так и воспрянул духом?

Больше всего хотелось, чтобы меня оставили в покое. Но окружающие, похоже, считали, что мне нужно общение. От мужского клуба на церемонии присутствовали Чарльз и Воан. Гордон не смог прийти, потому что был занят в суде, а Малькольма похороны вообще угнетали. Чарльз почему-то решил, что в такой момент мне просто необходима смешная история.

Вот что он мне рассказал: во время учебы в колледже Чарльз и студент, с которым он делил комнату, устраивали сральные соревнования. Жили они на третьем этаже и по ночам высовывали задницы в окно и срали. Целью состязания было поразить живую мишень: тот, кто попадал в случайного прохожего, объявлялся победителем.

Молодые люди упражнялись месяцами, чаще всего попадая в машины, иногда на асфальт, но на прохожих – никогда. И вот однажды приятели позвали в гости подружек, и девочки решили сходить за вином. В их отсутствие Чарльз с приятелем спонтанно провели очередное соревнование: сели на подоконник, выставив голые задницы на прохладный ночной воздух, и стали ждать, когда кто-нибудь пройдет под окном. Наконец, услышав внизу шаги, Чарльз начал тужиться.

В этот момент дверь открылась: девочки принесли вино. В панике Чарльз соскочил с подоконника. Отлепившись от задницы, длинная какашка покатилась по ковру прямо к ногам его девушки.

Больше студенты своих подруг не видели.

Когда Чарльз закончил рассказывать, они с Воаном оглушительно захохотали, а я даже не улыбнулся. История мне смешной не показалась, да и сейчас не кажется.

Извинившись, я вышел под апрельский снег и, дрожа от холода, брел по подъездной аллее, когда к дому подъехал новенький блестящий «даймлер». Из открывшегося окна показалось круглое, раскрасневшееся от быстрой езды лицо.

– Привет, парень!

Я не мог поверить своим глазам: неужели Террорист? Поставив машину, Ланкастер подошел ко мне. На нем был темный в тонкую полоску костюм, явно очень дорогой, хотя изысканному шику никак не соответствовали грязные резиновые боты.

Сжав меня в медвежьих объятиях, приятель сказал:

– Прости, я опоздал. Хотел к службе успеть, но машина не заводилась.

– Поверить не могу, что ты приехал! Джон, я в шоке. Вообще-то это была насмешка, но Ланкастер воспринял ее как комплимент.

– А что? Мы ведь друзья, так? – Он похлопал меня по плечу. – Мама увидела рекламу в «Манчестер ивнинг ньюс».

– По-моему, «реклама» не совсем подходящее слово, правда? – усмехнулся я.

– Нуда, в разделе «Некрологи»… – засуетился он. – Прости, парень! Я так расстроен, клянусь!

Как же злиться на такого дурака? Но я должен!

– Слушай, разве можно быть таким бестактным?! Неправильно истолковав мои слова, он глянул на резиновые сапоги.

– Извини, случайно брюки замочил.

На холоде его стоять не оставишь, и я повел гостя в дом. В холле Натали разговаривала с Ариадной, которая приехала из Лондона, чтобы выразить мне соболезнование. Лицо у начальницы бессмысленное, глаза остекленевшие, как всегда, когда попадается умный, эрудированный собеседник. Представив Террориста обеим женщинам, я стал ждать, когда он отколет что-нибудь непристойное в адрес беременности Натали или жилистой шеи Ариадны. Но Джон лишь вежливо улыбался и пожимал руки.

Бен о чем-то беседовал в гостиной с папой, и от греха подальше я решил отвести Террориста на кухню. Есть он не хотел, так что я напоил его «органическим» вином. Он спросил, что случилось с Джиной, и я рассказал, целомудренно умолчав о встрече с Джозефиной. Ланкастер всегда был болтуном, поэтому я внутренне сжался, ожидая бестактных вопросов о Джо и ее знаменитых минетах. Но Террорист вел себя тихо, непристойностей себе не позволял, а кроме них, ему и сказать было нечего, поэтому он помалкивал, что меня вполне устраивало.

А потом в кухню ворвался Бен и, указывая на Ланкастера, заорал:

– Кто впустил этого ублюдка?

Глаза у брата красные: похоже, успел как следует накачаться. Террорист захихикал, пытаясь обратить все в шутку, однако Бен не шутил. Истошно вопя: «Мерзкий ублюдок, мне все о тебе известно!», он наступал на Ланкастера.

– Заткнись, Бен! – вмешался я. – Ради Бога, это же похороны!

Брат не слушал. Он размахнулся и, никого не стесняясь, ударил Террориста по лицу.

Ланкастер видел, что его собираются бить, но даже не попытался увернуться. Просто стоял, сбитый столку и огорченный, и растирал большое красное пятно от удара.

Затем Бен схватил Террориста за лацканы пиджака и швырнул на кухонный стол. Теряя равновесие, Джон вцепился в моего брата, и они упали на стол, раздавив несколько кексов и пропитанный растительными сливками бисквит. Стол перевернулся, увлекая Бена с Террористом на пол. Они покатились по кухне, угощая друг друга грязной руганью и тяжелыми ударами, словно два неизвестно как попавших на похороны драчуна. Хотя почему «словно» – они и были драчунами.

На шум прибежала мама и начала лупить Бена большой деревянной ложкой по заднице. Мама всегда считала старшего сына негодником и, наконец получив доказательство его негодности, завелась не на шутку. Папа попытался ее остановить, поскользнулся на красиво нарезанных фруктах, и через секунду они с мамой тоже оказались на полу. Объединенными усилиями Чарльз с Воаном попытались растащить дерущихся, тоже поскользнулись, упали на линолеум. Сцена просто отвратительная, Джина описалась бы от смеха.

Как только Бен поднялся, Рейчел оттащила его в сторону, продемонстрировав невероятную для такого религиозного человека силу.

– В чем дело?! – в ответ на настойчивые вопросы жены вопил брат. – Этот жирный ублюдок прекрасно знает, в чем дело!

Драка потрясла Террориста. Натали вытерла у него со лба и ушей растительные сливки, а я, чтобы немного утешить, угостил холодным пивом.

– В чем дело? – допрашивала нас Нат. – Просто так ведь в драку не лезут!

Ланкастер был в полном замешательстве.

В детстве я как-то насос от велика у него украл, – изумленно покачал головой он. – Других вариантов у меня просто нет.

* * *

Вечером мы с Натали наконец остались одни и, прижавшись друг к другу на уютном диване, пили горячий шоколад. Похороны отняли немало сил, но наконец закончились, и пришла пора готовиться ко сну.

– Гай, что случилось с Беном? – неожиданно спросила свояченица.

– Не знаю. Думаю, просто расстроился.

– Твой брат страдает приступами немотивированной агрессии? – спросила Натали, помешивая шоколад.

– Да нет, с ним все в порядке, – возразил я. – Он никогда не бьет женщин и детей.

– Ясно… Значит, по-твоему, волноваться не стоит.

– Бен не хулиган. Он бьет только тех, кто больше и сильнее него.

– Таких найти нетрудно, правда? – Мы с Нат чуть ли не одновременно вздохнули. – Так из-за чего он полез в драку на этот раз?

– Наверное, просто устал и расстроился.

– Мне показалось, это как-то связано с Джиной.

– Да, пожалуй, – тут же нашелся я. – Мы все из-за нее расстроены.

– Я не об этом.

– А о чем?

– Не знаю. Скажи мне, Гай.

– Как я могу догадаться, что ты имеешь в виду, Нат, если понятия не имею, о чем речь?

Несколько секунд девушка молчала, а когда заговорила снова, в голосе звенел лед:

– Бен ведь не из-за дурацкого насоса расстроился?

Почему-то мне стало страшно.

– С чего ты решила, что это из-за Джины? Они с Террористом знакомы не были, даже ни разу не встречались.

Натали посмотрела на меня совсем как ребенок, еще не узнавший цену лицемерия.

Допив шоколад, я поднялся с дивана: направление, которое принимал разговор, мне совершенно не нравилось.

– В самом деле, Натали, – твердо сказал я, – уверен, здесь ничего серьезного. Бен просто расстроился.

Исследуя мое лицо, карие глаза становились все огромнее и темнее. Нерешительно кивнув, свояченица глотнула шоколад и к этой теме больше не возвращалась. Я поцеловал ее на ночь, но она не ответила. Натали знала, что я ей соврал.

Тайна девятая

В следующем месяце я со всеобщего позволения удалился от мира. Возил Натали на последние занятия в школу для беременных, а так вообще почти из дома не выходил. Ариадна Мэрриат-Ли предоставила трехмесячный оплачиваемый отпуск. Я был только писателем-фрилансером, так что старая ведьма отнеслась ко мне по-человечески.

О драке Террориста с Беном Нат больше не заговаривала. Странное умиротворение овладело ею в первые после похорон недели. В том, что она любила Джину и тяжело переживала ее кончину, не было никаких сомнений. Просто со дня смерти сестры девушка ни единой слезы не проронила…

Мне она казалась образцом добродетели, а к моей утрате относилась с жалостью и благоговением. Впрочем, как и все остальные. Люди соболезновали мне прежде всего потому, что Джина была молодой и красивой. Будь она старой, или молодой, но толстой, или старой толстой пропойцей, как Роуз, мое горе не казалось бы таким безутешным. Именно молодость и красота придавали кончине моей жены особую трагичность, причем так считали не только соседи и дальние родственники, но и мы с Натали, хотя по идее должны были любить и ценить Джину в любом возрасте и любой комплекции.

В углу моей спальни девушка устроила что-то вроде «Храма Джины»: ракушки, свечи, фимиам, книги, ленты, куклы и цветы. В середине – наша свадебная фотография в окружении маленьких снимков Роуз и ее дочек в детском возрасте. Была даже фотография Джининого идола – Клиффа Ричарда. Когда все было готово, Натали пригласила меня.

Панихида по Джине получилась гораздо более трогательной, чем в церкви: мы попрощались с той, кого искренне любили. Девушка зажгла свечи, а потом достала скрипку и без нот сыграла «Взлетающего жаворонка» Воана Уильямса. Так легко и красиво – словами не передать, звуки будто сами поднимались к небу. А потом музыка резко оборвалась, и Натали часто и тяжело задышала.

Через секунду перепуганное лицо расплылось в улыбке. Будущая мать, опустив скрипку, схватилась за огромный, выпирающий из широкого платья живот.

– Малыш пинается! – объявила она.

Натали предложила потрогать, а потом сама положила мою ладонь на нужное место. Живот был тугим как барабан, внутри что-то пульсировало.

– Черт, надеюсь, он не станет футболистом! – выпалил я. – Ненавижу футбол.

– А кто сказал, что это мальчик? – вскинулась свояченица, а потом без всяких предупреждений разрыдалась.

Положив скрипку со смычком на кровать, я прижал Нат к себе. Она буквально выла от горя, а наш ребенок пинался и переворачивался у нее в животе.

Малькольм страшно ревновал.

К первому за восемь месяцев заседанию клуба новостей у меня было хоть отбавляй. Я переспал с моделью из порножурнала, потерял жену, свояченица вот-вот родит мне ребенка… А у Малькольма все по-старому:

– Прошедшие месяцы были для меня очень трудными: я расхожусь с подругой, и разрыв получается тяжелым и мучительным. Совершенно искренне считаю, что наш клуб спас мне жизнь. Я нисколько не преувеличиваю! Спасибо вам огромное! Спасибо за любовь и поддержку.

На этот раз в ответ его никто не поблагодарил.

– Скажи, Мал, ты все с той же подругой расходишься, что в прошлом и позапрошлом году, или с новой?

Коротышка побелел как полотно, хотя обычно был розово-коричневым. В тот воскресный день Натали уехала на студию звукозаписи в Дисбери, решив немного подзаработать.

– Ты о чем? – спросил Малькольм.

– Как можно целых два года расставаться с одной и той же женщиной? – хищно улыбнулся Чарльз. – Наверное, вы уже расстались? Не лучше ли прошедшее время употребить?

– Точно, – кивнул Гордон. – Я думал, твоя девушка уже живет с кем-то другим!

– Они почти не общаются, – рявкнул Малькольм. – Просто женаты.

– Тогда как же ты до сих пор с ней расходишься, педрила идиотский? – засмеялся Чарльз.

Малькольм закусил верхнюю губу.

– Похоже, процесс непрерывный! – заржал Чарльз.

– Нет, нет, тут Малькольм прав, – бросился защищать товарища Воан. – Кто-нибудь из вас читал книгу «Любите и будьте любимы»? Нет? Ее написал удивительный человек по имени Сэмми Кумкват.

Мы разом поскучнели: если у Сэмми Кумквата и есть что-то удивительное, так это удивительное имя.

– Сэмми родился одноногим и сбежал из дома, когда ему исполнилось шесть… – как ни в чем не бывало продолжал Воан.

– Разве не точнее сказать «ускакал из дома»? – перебил Чарльз.

– Заткнись и слушай, может, что-нибудь полезное узнаешь! Так вот, он убежал из дома в цирк и стал акробатом. А в тринадцать лет Сэмми ослеп: с каната упал.

– Как же он слепой ходил по канату? – удивился Чарльз.

– До падения Сэмми мог видеть, – процедил сквозь зубы Воан. – Именно из-за него он и ослеп.

– Минуточку, – проговорил я. – У Сэмми же была только одна нога. Как же он ходил по канату?

– Вот! – Воан многозначительно поднял указательный палец. – Тут и проявляется одно из удивительных качеств Кумквата: ох ходил по канату на руках!

– Что же тут удивительного? – с презрением фыркнул Чарльз. – Делал бы это как следует – не упал бы.

– Ну, Чарльз, ты-то точно по канату ни на руках, ни на ногах ходить не можешь!

– Нет, – признал тот, – сразу упаду!

Гордон вздохнул: любовь Воана к бесконечным лирическим отступлениям начинала действовать на нервы.

– Слушай, если в твоей истории есть какой-то смысл, переходи-ка сразу к нему!

– Ла-адно, – с явной обидой протянул Воан. – Одной из основных тем «Люби и будь любим» является то, что у отношений нет начала и конца. Даже если твой любимый человек умер или вы с ним не виделись двадцать лет, можно сказать, что роман продолжается.

– Ерунда! – фыркнул Чарльз.

– И еще кое-что, – неожиданно добавил Воан. – Чарльз, по-моему, никому не нравится, что ты называешь Малькольма «идиотским педрилой».

– Мне нравится, – сказал Чарльз.

– И мне, – поддакнул Гордон, и они с Чарльзом заржали.

– Все понятно, – горестно вздохнул коротышка, – снова начинается игра «достань Малькольма». Смех усилился.

– Нет! – голосом праведника воскликнул я. – Воан прав: если мы скатимся до мелких оскорблений, клуб можно вообще закрыть.

Малькольм поблагодарил, не подозревая, что мое вмешательство вызвано эгоистичными интересами. Если издевательства не прекратятся, Малькольм расплачется, если расплачется, придется окружить его стеной любви, а я уже говорил, что у коротышки проблемы с гигиеной.

Чарльз достал сигарету и замер, будто не зная, закурить ее или воткнуть Воану в задницу.

– В этом доме не курят, – напомнил я.

– Ладно-ладно, извини, – заторопился Чарльз и сунул сигарету обратно в пачку.

– По-моему, Малькольм хочет что-то сказать, – объявил Воан.

Коротышка кивнул.

– Хочу сказать, что очень напуган. Да, кажется, «напуган» – самое подходящее слово. Вы все настроены против меня. Все, кроме Воана и Гая.

Чарльз и Гордон изо всех сил старались не смеяться.

– Кто-нибудь желает высказаться?

– Да, – поднял руку Гордон. – Я желаю!

Гостиную накрыла мертвая тишина. Мы любили этого парня и завидовали его большому члену, хотя, по сути, он был и оставался ленивым ублюдком. Чаще всего у него не хватало сил даже задницу почесать, не то что беседу завести! Поэтому члены клуба, затаив дыхание, ждали, что он скажет. (Ну, «ждали, затаив дыхание», наверное, сказано слишком сильно; «испытывали некоторое любопытство» – лучше так выразиться.)

– Малькольм, боюсь, я был с тобой недостаточно терпелив, – заявил Гордон.

– Спасибо за добрые слова, – совершенно неблагодарным тоном отозвался коротышка.

– А вот ты, Воан, и ты, Чарльз, очень меня разочаровали. У Гая произошла трагедия, самая настоящая трагедия!

Все собравшиеся понуро опустили головы, признавая ужасную правду сказанного.

– Его жизнь летит под откос, а как ведем себя мы? Также, как всегда! Малькольм хнычет. Извини, Мал, но это правда: ты действительно хнычешь. Воан бахвалится жуткими книгами, которые он читал, а Чарльз отмачивает ужасные шутки.

– Мои шутки вовсе не ужасные, – начал спорить Чарльз. – Пять минут назад ты сам над ними угорал.

– Да, – печально молвил Гордон, – и это не делает мне чести.

– Давайте не будем ходить вокруг да около, – предложил Воан. – Думаешь, нам следует поговорить о Гае?

– Именно, – кивнул Гордон, – ему нужна наша поддержка.

– Та-ак, – глядя на Чарльза, протянул Воан.

– Что «та-ак»? – невинно захлопал глазами Чарльз.

– Ничего. Просто жду, когда ты отмочишь очередную грубость, – пояснил Воан.

– Засранец вонючий! – улыбаясь, выдал Чарльз. – Как, достаточно грубо? А если серьезно, то я согласен с Boaном: нужно помочь Гаю.

– Получается, мы все согласны, – просиял Воан. – Ну, Гай, выкладывай, что у тебя на душе.

Нерешительно, то и дело запинаясь, я рассказал, что считаю себя убийцей Джины. Я, я погубил ее своим предательством. Я мерзкая, отвратительная личность.

Меня подняли на смех, но, когда я признался, что люблю Натали и мечтаю заняться с ней любовью, хохот тут же поутих. Похоже, моя мерзость и отвратительность уже не кажутся такими нелепыми, как минуту назад. Никто не знал, что сказать. Никто, кроме Воана.

– Итак, ты считаешь себя виновным в смерти жены, но до сих пор мечтаешь об интимной близости с ее сестрой? – неожиданно резко спросил он.

– Да, – признал я, – хотя близости хочу только потому, что ее люблю.

– А ты уверен? Гай, что сейчас тобой руководит – сердце или пенис? Извини, по тебе не заметно, что ты измучен раскаяниями.

– Осуждение! – пискнул Малькольм. – Воан осудил члена клуба, это против наших правил!

– Нет, Воан прав, – покачал головой я. – Я раз сто все передумал и неизменно прихожу к тому же заключению: я эгоистичный ублюдок.

– Не слишком ли сильно сказано? – возразил Воан. – Просто на твоем месте я бы сначала думал, потом делал, а не наоборот.

– Воан, ты такой начитанный, – неожиданно вмешался Чарльз. – Книга под названием «Плюешь на меня за правду» случайно не попадалась?

– Э-э, нет… – промямлил застигнутый врасплох Воан – То есть да… Сам не читал, но много о ней слышал.

– Удивительно, – нахмурился Чарльз, – потому что такая книга не существует.

Все – естественно, за исключением незадачливого книголюба – покатились от хохота.

– Да, да, очень смешно! – не выдержал напряжения Воан.

– Я ее л рилу мат в честь Гая и ему подобных, – продолжал Чарльз. – Сначала мучают своей правдой других, а потом сами мучаются, потому что их начинают презирать. А продолжение будет называться «Ханжа с бородой» и посвящаться тебе, Воан.

Книголюб, нужно отдать ему должное, нашел силы извиниться.

– Ладно… признаю. Гай и все остальные, прошу прощения. Похоже, мне непросто смириться с тем, что он сказал.

– Но ведь это твоя проблема, а не его, – заметил Малькольм.

– Да, – признал Воан, – моя, и мне придется ее решить. Гай, не выйти ли мне на время из комнаты?

– Угу, – кивнул я, – убирайся!

– Что? – не на шутку расстроился книголюб. – Ты правда меня выгоняешь?

– Нет, конечно, нет.

Внезапно у Малькольма появилась идея.

– Давайте возьмемся за руки!

Все согласились. К сожалению, я сидел между Гордоном и Малькольмом, а рука коротышки на ощупь напоминает селедку, которую поджарили на масле и оставили остывать.

Гордон, сегодня превзошедший самого себя, заговорил снова:

– Значит, Гай, ты живешь с женщиной, которая вот-вот родит твоего ребенка, любишь ее, но признаться не можешь?

– Да, примерно так, – согласился я.

– А почему бы не признаться?

– Потому что это все разрушит.

– Что «все»?

– Просто я вполне доволен существующим положением вещей. По крайней мере сейчас.

– Твоя свояченица весьма сексапильная метелка, – заметил Чарльз и, услышав неодобрительный вздох Малькольма, поправился: – Прошу прощения, весьма сексапильная женщина.

– Подумай, Гай, – по-прежнему обращаясь ко мне, сказал Гордон. – Жить рядом с любимым человеком и не иметь возможности признаться? По-моему, это настоящее мучение. Слушай, ты, случайно, не мазохист?

– Нет, – категорично ответил я.

– Думаю, стоит сказать ей правду, – посоветовал Малькольм.

– Я тоже.

Я был поражен: ничего подобного даже в голову не приходило.

– Что? Признаться ей в любви?

– Расскажи ей то же самое, что и нам. Почему бы и нет?

– Натали после этого видеть меня не захочет.

– Точно же ты не знаешь!

– Нет, но и рисковать не хочу.

Воан наморщил лоб, будто моя проблема причиняла ему физическую боль.

– Ты очень много врал, Гай, однако счастья тебе ложь не принесла. Согласен с такой оценкой?

– Ну, не могу сказать, что не согласен, – осторожно ответил я.

– А вот я могу, – заявил Чарльз. – Все эти разговоры о честности – ерунда. Мужчины и женщины тратят на них слишком много времени.

– Гай тут ни при чем, – вмешался Малькольм. – Чарльз так специально говорит, чтобы меня обидеть.

– Нет, – покачал головой «обидчик», – я правда считаю, что разговоры с женщинами мужчин огорчают.

– Что тогда прикажешь делать? – спросил коротышка.

– Прятаться.

Мы все рассмеялись, а Чарльз притворился, что никакой шутки не было.

– Серьезно! Когда видишь сексапильную штучку, лучше залечь в засаду и ждать подходящего момента. Таким образом можно сэкономить огромное количество нервной энергии.

Малькольм, как обычно, принял все за чистую монету.

– Во-первых, слова вроде «сексапильная штучка» недостойны человека с твоим интеллектом. А что еще важнее, если бы все рассуждали, как ты, человечество бы просто вымерло.

– Правильно! – кивнул наш клубный остряк. – Это же здорово!

– Чарльз! – возмутился Малькольм.

– Малькольм! – эхом отозвался Чарльз.

– Так или иначе, мы не предлагаем Гаю тратить на разговоры с Натали слишком много времени. Просто нужно быть откровенным с самого начала. Выльется это во что-то более серьезное или нет – неизвестно. Следует помнить: пока их отношения чисто платонические. Если воспользоваться таблоидной терминологией, они «хорошие друзья», первое свидание у которых еще впереди. Полагаю, даже Чарльз не стал бы прятаться и молчать на первом свидании.

– Нет, боже мой, нет!

– Наверное, Гай, тебе следует выяснить отношения с Натали, – посоветовал Гордон. – Скажи ей то, что считаешь нужным, – естественно, стараясь не причинить боль.

– Правильно, – кивнул Воан, – и не стоит пренебрегать советами книги «Люблю тебя, как ты меня», которая учит нас честности.

– Боже, только снова не заводи! – взмолился Чарльз. Гордон поднял мою руку, словно я только что выиграл боксерский поединок.

– Вряд ли ты сильно рискуешь, Гай. Эта девушка наверняка уже тобой увлечена.

– Готов поклясться па Библии? – высвободив руку, спросил я.

– Парень, это же очевидно! Принимает перед тобой душ, расхаживает в чем мать родила…

– Ну, это ничего не значит. Женщины любят обнажаться.

– Моя жена не любит, – вставил Гордон и, немного подумав, добавил: – Слава богу!

– Фи! – прошипел Малькольм. – Ты такой шовинист!

Гордон захохотал.

– Ну… Совершенно очевидно: Натали ждет не дождется разговора по душам. Иначе зачем ей демонстрировать свои прелести? Смелее, Гай, будь мужчиной, признайся девушке в любви. Уверен, она тут же сорвет с тебя одежду.

– Согласен! – с жаром согласился Воан. – По-моему, время терять незачем, раздеться лучше заранее.

– Воан! – ахнул Малькольм.

– Да ладно тебе! Ну, кто из вас считает, что Гаю нужно излить душу?