Текст книги "Что я думаю о женщинах"

Автор книги: Дэвид Боукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

а) звоню жене и докладываю о происходящем;

б) наблюдаю со стороны;

в) быстро раздеваюсь и присоединяюсь к парочке.

3) С одобрения Террориста Джозефина пытается заняться со мной любовью. В ответ я:

а) заявляю: не стал бы раздеваться, если бы знал, что у нее на уме;

б) звоню Клиффу Ричарду и докладываю о происходящем;

в) от души кувыркаюсь с Джо, за секунду до оргазма представляю себе Джинино лицо, а потом, осознав, что натворил, тут же погружаюсь в апатию.

Тайна шестая

Джина знала.

Не потому, что ей приснилось, что я по-обезьяньи ухмыляюсь, пока паромщик направляет мою лодку в Ворота Предателей. Не потому, что почувствовала запах дешевых духов или тонкий бестелесный голос прошептал ей на ухо: «Джозефина».

Она просто знала.

Домой я попал в пятом часу утра, опасаясь, что она не легла спать и ждет меня. Но Джина безмятежно посапывала, отвернувшись к стене. Я быстро разделся и лег рядом, чувствуя под ногтями приторно-сладкий запах Джозефины. Он преследовал меня в беспокойной полудреме, и, проснувшись в девять, я чувствовал себя так, будто провел ночь бегая по этажам заброшенного небоскреба.

Джина ждала в зале. Пока я, бледный и взъерошенный, переминался с ноги на ногу, на кухне закипел чайник, и она принесла тосты с джемом, моим любимым, вишневым.

– Ешь, чтобы не остыли, – сказала жена. Затем заварила чай, налила в кружку молока и вместе с заварочным чайником поставила на стол.

– Как Террорист? – спросила она. На первый взгляд, самый обычный вежливый вопрос.

– Ну, много пьет – мало думает, – вымучил улыбку я. – Все как обычно, ты же знаешь Террориста!

– Нет, не знаю, – отозвалась Джина. – Откуда? Мы никогда не встречались!

– А-а… – протянул я, испугавшись ее резкого тона. – Значит, не встречались…

Включив радио, я попытался вести себя как всегда. По утрам мое «как всегда» означает слушать музыку и молча завтракать. Но сегодня все явно шло не «как всегда»: карие глаза прожигали насквозь. Когда я доел тост и принялся за вторую чашку чая, Джина спросила:

– Ладно, кто она?

Я с опаской посмотрел на жену: вроде бы спокойна… Бледная и взъерошенная? Да, но ведь недавно проснулась… Только почему она так смотрит?

– Не понимаю, о ком ты.

– О женщине, с которой ты вчера был. Как ее зовут?

Я начал врать, что был с Террористом, однако от волнения захлебнулся на середине фразы. Джина, естественно, заметила, и ее лицо дрогнуло от боли.

А потом я неожиданно выложил правду. До сих пор не понимаю, что вдруг на меня нашло. Может, думал, что бояться нечего? Голос звучал как-то странно: будто и не мой вовсе.

– Ее зовут Джозефина. Она подружка Террориста… Джина кивнула с таким видом, будто знала это и раньше.

– Чем вы занимались?

– Я не хотел… мы просто напились… Далее не понимал, что делаю… Прости, прости меня, пожалуйста!

Жена потянулась ко мне, и я вздрогнул, ожидая пощечины. Оказалось, что она просто хочет смахнуть с подбородка крошки.

– Ты не помнишь, что делал, или не желаешь говорить?

Я вздохнул, почувствовав, как спина покрылась потом.

– Черт побери, Джина, я не буду отвечать! Да и зачем тебе? Это никогда больше не повторится, поэтому не надо, не мучь себя!

– Какая она? – спросила супруга после небольшой паузы.

– Говорю же, не надо…

– Да я не про койку!.. Как человек.

Так и подмывало сделать Джозефину мерзкой и отталкивающей, но, вспомнив глупое миловидное личико и безупречное тело, я не смог заставить себя соврать.

– Симпатичная. Простая, совершенно необразованная. Зато в ней нет ни капли злости. Она бы тебе понравилась.

Джина смерила меня взглядом, на этот раз совершенно открыто.

– Хорошо, что не соврал, я бы этого не вынесла.

В гулкой звенящей тишине я ждал следующего вопроса. Раз уже столько сказано, нужно продолжать. Совсем как в телевикторине «Быстрый и находчивый», когда Магнус Магнуссон говорит: «Раз начали, нужно дойти до конца» – у нас с Джиной то же самое.

– А выглядит как?

– Джина, пожалуйста!

– Нет, я хочу знать, как она выглядит.

– Черт подери! – выругался я, хотя понимал, что вопрос вполне обоснованный. – Она блондинка, такие длинные светлые волосы. То, что нужно Террористу… – Вспомнив, что Джина с Ланкастером не знакома, пришлось добавить: – Видела бы ты его – и подружку бы легко представила. Она будто… помнишь, в «Свидании с незнакомкой» Силла просит парней описать идеальную женщину? Джозефина такая.

«Свидание с незнакомкой» – любимая Джинина программа.

– Светлые волосы, длинные ноги, тоненькая талия и большая грудь?

Получилась какая-то отвратительная структурная формула!

– Да, точно, – неохотно признал я.

Джина зацокала языком, будто я ее страшно разочаровал.

– Боже, Гай! Разве тебе нужна такая женщина?

– Нет, вовсе нет! Они с Террористом напились и заставили меня присоединиться!

– Каким образом заставили?

– Ладно, не заставляли, просто я был пьян.

– Настолько, что не отдавал отчет своим действиям? – Да.

Жена скептически наклонила голову.

– Нет… – признался я.

– Тогда тебе лучше с ними не встречаться, – мягко сказала она.

Неужели удастся отделаться малой кровью?

– Конечно! – с неподходящим для ситуации пылом заявил я. – Все понятно!

– Гай, я серьезно!

– Я тоже! Все понятно, никаких проблем!

– Ладно. – Она встала и начала убирать со стола. – Мне пора.

– Ты куда? – всполошился я. – Куда собралась? Джина заглянула мне прямо в глаза. Утро выдалось погожим, и я разглядел в ее темной челке седину, которую раньше не замечал.

– А что, тебе интересно?

– Боже, Джина, конечно, интересно!

– Сегодня пятница, я иду в Святой Спаситель. К чаю вернусь, тогда и поговорим как следует.

– Подожди! – заторопился я. – Как ты узнала? Скажи только, как ты узнала!

– Трудно объяснить, – пожала плечами она.

– Попробуй!..

– Когда я проснулась, ты еще спал. Я взглянула на тебя и… Ты казался совсем другим человеком.

– Каким «другим»?

– Совершенно чужим. С таким я бы никогда не стала знакомиться.

– Что еще?

– Ничего, это все.

– Просто взглянула на меня – и узнала? Не верю!

– Я тоже тебе не верю! – Джина повернулась, чтобы достать из корзины чистое кухонное полотенце.

Меня осенила страшная догадка.

– Ты расскажешь Натали?

Этого Джина вынести уже не смогла и разом потеряла все хладнокровие, а когда повернулась, карие глаза метали молнии.

– С какой радости, Гай? – Мое имя прозвучало так же отвратительно, как «остроконечная кондилома». – Натали-то тут при чем?

Вытащив из корзины для глажения целую охапку белья, Джина швырнула его на пол и бросилась вон из квартиры. Тут я и понял: она давно осведомлена о моих чувствах к Натали, а значит, мы трое не будем жить под одной крышей ни через неделю, ни через месяц, никогда.

У меня был целый день на то, чтобы обдумать случившееся. Оказывается, я забыл, какая Джина на самом деле. Из-за того что с ней постоянно что-то происходило, я стал считать ее психически неуравновешенной, не осознавая, что она, возможно, просто нормально реагирует на ненормальную ситуацию. (Да и кто я такой, чтобы рассуждать о душевном здравии? Разве нормально всю жизнь врать, прикидываясь другим человеком?)

На самом деле моя жена обладала на редкость живым умом и проницательностью. Да, как многие умные люди, она была ранимой, но ведь это еще не делает ее дурой. Мы с Натали после смерти Роуз считали Джину чем-то вроде глупой куклы, которая нуждается в заботе и Покровительстве. А Джина видела нас обоих насквозь и, перепуганная сложившейся в доме обстановкой, сбежала в Лондон, словно героиня слезливого романа.

Мы с Натали самые настоящие эгоисты, мы подавляли Джину, которая желала жить своей собственной жизнью. Жизнью, в которой мне очень хотелось участвовать. Я по-прежнему ее любил, хотя и не представлял, как будут складываться наши отношения, если мы не будем честны друг с другом.

Тем не менее правда убила бы Джину. Не хочу цитировать члена нашего клуба Воана, но порой тайное действительно не должно становиться явным. Например, как сказать Джине, что я мечтаю заниматься любовью с ее сестрой и каждый день просыпаться в объятиях Натали? Что хорошего это принесет в семейную жизнь? Или как признаться, что наши сексуальные отношения не удовлетворяли меня с самого начала?

Вопрос-то очень топкий: например, Джозефина была моей лучшей за целую жизнь партнершей. В ней все было идеально: от гладкой без единого изъяна кожи до протяжных стонов и оргазма, который она искусно изобразила. Нам было совершенно не о чем говорить, зато в постели тотчас возникло понимание.

С Джиной у нас были общие идеалы. Джо вообще не знала, что такое идеал, зато знала, как брать в рот. А вот Джине брать в рот не нравилось, по крайней мере у меня. Еще очень расстраивала ее привычка доставать носовой платок через две секунды после того, как я кончу. Секс для Джины всегда был слишком грязным, а грязь и липкие, влажные простыни она ненавидела. После секса мы вели долгие, потрясающе интересные беседы, а сам процесс был, мягко говоря, посредственным.

Разве такие вещи можно обсуждать? О них даже думать тяжело! Джина небось тоже меня сексуальным гигантом не считает… Но говорить с ней об этом не хочется. Уверен, на свете полно людей вроде нас, которые по-настоящему любят друг друга, а в постели скучают, потому что оба отвратительные любовники.

Хотите правду? Вот, пожалуйста!

Я любил Джину, но не хотел с ней спать. Хотел спать с Джозефиной, но не хотел с ней разговаривать. Любил Натали и хотел с ней спать, но не был уверен, что она мне нравится как человек.

Я весь день просидел взаперти, при мысли о возвращении Джины начинало мутить. Около пяти зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал писклявый лондонский голос.

– Позовите, пожалуйста, Гая Лок… Боже, свой почерк не могу прочитать!

– Джо, – позвал я, – это ты?

– Угу, я.

– Откуда у тебя этот номер?

– Джон дал. Ты чё, не хотел, чтобы я тебе звонила?

– Ну, все не так просто… Я ведь женат, помнишь?

– А-а… – разочарованно протянула она. – Значит, не хочешь встретиться?

– В смысле? Разве ты не встречаешься с Джоном?

– Угу. Тока Джон уехал домой к жене, и мне нечего делать.

– Джо, – вздохнул я, – сейчас не самое подходящее время… Я не могу разговаривать.

– А-а… – На этот раз в голосе звучала грусть. – Так мне больше не звонить?

– Ну, как хочешь…

Повисла долгая пауза, и я услышал, как она по-детски сопит в трубку.

– Я те не нравлюсь?

– Что ты, очень нравишься! Дело вовсе не в этом… Снова пауза, еще более долгая.

– Тогда в чем?

– Джо, позвони мне в другой раз, ладно?

– Когда?

– Не знаю! Главное, не сейчас.

Все ясно: девочка ждет продолжения разговора и трубку класть не собирается. Пришлось показать ей пример. Негромко выругавшись, я налил себе выпить, а телефон зазвонил снова. Господи, надеюсь, это Джина! Увы, опять Джозефина.

– Гай, это ты?

– Джо, чем ты занимаешься?

– Ничем, – подозрительно быстро отозвалась она. – А что? Какие у тебя планы?

– Слушай, Джо, я же просил позвонить в другой раз!

– Ага, – смутилась она, – вот я и звоню.

* * *

К возвращению жены я приготовил длинную речь. Начиналась она с признания вины, плавно переходила к привычным заверениям, что мой поступок не вызван тем, что Джина недостаточно хороша как спутница жизни и любовница, и заканчивалась клятвенным обещанием больше никогда не сбиваться с пути истинного. Получилась трусливая ерунда, зато гораздо менее вредная, чем правда, – в смысле, для меня менее вредная.

Джина пришла, когда я смотрел «Улицу Коронации». Заметив, что она еще бледнее, чем обычно, я почувствовал острый укол совести. Боже, да она, наверное, весь день из-за моей измены мучилась! Но когда супруга легла на диван и, обхватив живот руками, застонала, я понял, что ошибся: у нее снова начинаются месячные.

Болеутоляющие не помогали. Джинин живот раскалывался, и я вызвал врача. Миловидный, довольно молодой азиат явился часом позже и прежде всего одобрительно осмотрел нашу квартиру.

– Не представляете, в каких условиях приходится работать, – начал он. – Грязь, нищета, немытая посуда, испражнения на полу… Ужасно!

– Ладно-ладно, – отмахнулся я. – У моей жены страшные боли.

Потрогав ей лоб, он признал: температура высокая, но, помимо этого, ничего опасного не нашел.

– У людей с ослабленным организмом такое не редкость, – заявил доктор, направляясь к двери. – То, что для большинства – простое недомогание, для них – невыносимая боль.

– Нет, прошу вас! – преградил дорогу я. – Осмотрите се, пожалуйста!

Неохотно, но он все-таки соизволил вернуться в спальню, поднял Джинин свитер и несколько раз ткнул в бока и живот. Жена закричала от боли, а потом стала жалобно всхлипывать. Мы с доктором вышли в зал.

– Извините, вы оказались правы, а я ошибся. У вашей супруги большая опухоль в правом яичнике. Я немедленно выпишу направление, чтобы ее принял специалист.

– Что это может быть?

– М-м-м, сколько ей лет?

– Двадцать шесть.

– Ни разу не рожала? Я покачал головой.

– Видите ли, женское тело создано для размножения. Одна из основных причин, по которой западные женщины постоянно страдают гинекологическими заболеваниями, в том, что рожают слишком поздно.

Азиат – хороший парень, оскорблять его не хотелось, поэтому я просто спросил:

– Вы уверены?

– Да, да, конечно! Я попрошу, чтобы вашу жену приняли без очереди. Так сказать, в первых рядах.

Потом он задавал дурацкие вопросы о том, чем я занимаюсь, и, услышав слово «журналист», страшно обрадовался.

– А ваша жена – музыкант? Не представляете, как я рад познакомиться с по-настоящему культурными людьми!

Сомневаюсь, что, прочитав хоть одну мою статью, азиат счел бы меня культурным и образованным! Оставив визитку на случай, если я когда-нибудь захочу написать статью о культурном азиатском докторе, он ушел.

К полуночи боль немного утихла. Все выходные Джина была слабой и апатичной, что, к счастью, означало: о моем моральном падении не вспоминали, и я получил шанс пораболепствовать и покаяться. В среду ее вызвали на обследование в Уиттингтонский госпиталь в Арчуэе. Женщина-гинеколог пригласила нас в кабинет и для начала обвинила Джину в том, что она попала на прием без очереди, зато когда наконец дошло до осмотра, глупая женщина тут же сменила тон.

– Боже мой! – залепетала она. – Да у вас тут опухоль!

В тот вечер мою худенькую Джину с темными бровями и родинкой над верхней губой положили в отделение экстренной помощи Северной Королевской больницы на Холлоуэй-роуд. Высокий усталый стажер по имени Джереми в моем присутствии произвел еще один осмотр. Подняв Джине рубашку, он прижал ладонь к животу.

– Господи, вы знаете, что у вас тут опухоль?

Затем ни с того ни с сего он решил проверить ей молочные железы и ощупывал их до тех пор, пока темно-коричневые соски не стали твердыми, как горошинки. Джереми лапал мою жену с таким невинным любопытством, – что я ожидал услышать что-то вроде: «Господи, вы знаете, что у вас тут две опухоли?»

От души порезвившись, доктор заявил, что завтра после обеда Джину прооперируют. По словам Джерем и, это сущий пустяк.

– Волноваться не о чем: разрежем вас и посмотрим, что внутри. Похоже на кисту в яичнике… Удалим ее и наложим швы. Так что не надо бояться, договорились?

Джереми заполнил карту, для начала спросив, на что у Джины аллергия. Она продиктовала ему длинный список продуктов.

– Нет-нет, я имел в виду лекарства: пенициллин и так далее.

Моя жена покачала головой.

– А в роду какие заболевания были? – Доктор стал перечислять различные недуга и болезни. Она только успевала отвечать «Нет, нет, нет», а Джереми ставил крестики в соответствующих окошках.

Я видел: гинеколог Джине понравился – мягкий, обходительный, аккуратный, совсем как Клифф Ричард! Но Клифф Ричард не стал бы мять ей грудь. Ну, разве только если бы Господь приказал! И тем не менее Джереми расстроил ее, сказав, что после операции придется прокапать физраствор. От волнения Джинины щеки стали пунцовыми, и гинеколог из сострадания тоже зарделся.

– Это же только небольшой прокол на запястье, ничего страшного! – успокаивал доктор.

Когда он ушел, Джина судорожно схватила меня за руку.

– О Боже, не позволяй им меня резать! – попросила она и разрыдалась. Прижав Джину к себе, я уверял, что люблю ее, всегда любил и никогда не буду огорчать…

И это была чистая правда.

Домой я вернулся около половины десятого вечера. На душе сразу стало пусто и одиноко. Джина просила ничего не рассказывать Натали, не желая, чтобы она, беременная и счастливая, навещала ее в больнице. Поэтому вместо свояченицы я позвонил родителям, а потом Бену. Не зная, что сказать, брат передал трубку Рейчел, и та пообещала прислать цветы и карточку.

Положив трубку, я пожалел, что не могу позвонить Натали, и представил, как она одна-одинешенька живет в огромном пустом доме на Шепли-драйв. Решив ослушаться жену, набрал чеширский номер, но подключился чертов автоответчик. Дождавшись звукового сигнала, я сказал: «Привет, Нат, это Гай. Красавица, перезвони мне, ладно?»

Отсоединившись, я тут же понял, что сглупил, оставив на пленке автоответчика слово «красавица». Натали может прослушать сообщение несколько раз и точно поймет, какой я беспардонный грубиян. Впрочем, если свояченица мне когда-нибудь это предъявит, неожиданную бестактность можно будет свалить на сильные переживания, мол, от горя разум помутился.

Решив погулять, я прошел до конца Маунт-вью-рауд, откуда открывался неплохой вид на город и собор Святого Павла. Сегодня обзору мешал оранжевый смог, клубы которого заволокли горизонт. Я не мог разглядеть собор, поэтому просто стоял и любовался выхлопными газами, а через некоторое время вернулся домой.

Телефон в нашей квартире зазвонил, когда я еще поднимался по лестнице. Боясь, что не успею ответить, поспешно открыл дверь, потом бросился в зал и снял трубку.

– Алло!

– Ой, кто это? – спросили высоким женским голосом.

– Гай, а вы кто?

– Я Джозефина.

Итак, я отправился к Джозефине. Жила она в Хаммерсмите в двухкомнатной квартире, которую снимала вместе с подругой. Туда я добрался к одиннадцати вечера. Джо сидела одна, потому что соседку пригласили в гости.

– Хорошо, что ты пришел! – сказала Джо, обняв меня за шею. – Ненавижу одиночество!

Я не стал ей говорить, что случилось с Джиной: расстраиваться совершенно не хотелось. Ариадна считает, что хорошему человеку даже шовинизм прощается. Мое поведение в ту ночь «хорошим» и с натяжкой нельзя назвать, но вам врать не буду. Я решил рассказать правду, даже если вы меня за нее возненавидите.

Мы пошли прямо в спальню. Чтобы нарушить неловкость, не понадобилось и выпивки, потому что никакой неловкости не было. Джо предложила станцевать, а я сказал, что танцы вполне можно опустить. Раздевшись, мы упали на скрипучую одноместную кровать. На наволочке полувыцветшие Чарльз с Дианой во времена, когда они любили друг друга или притворялись, что любили.

Я драл девушку спереди и сзади, порол и лизал, кончал ей во все дырки и на лицо, а Джозефина сидела на мне верхом и мазала соками… Когда мы обессилели, было пять утра, а матрас – насквозь мокрым.

Прости меня, Господи, это была лучшая ночь в моей жизни.

Утром, когда Джо еще спала, я принял душ, побрился и поехал в больницу. Хотелось посидеть с Джиной до того, как ее увезут в операционную. Но кровать оказалась пустой, а медсестра объяснила: более раннюю операцию отменили, и мою жену забрали на два часа раньше.

– Тогда я подожду.

– Бесполезно, – покачала головой медсестра, – она несколько часов будет без сознания. Зачем просто так сидеть? Приходите попозже.

Я вернулся домой и отключил телефон. Тишина. Хиппи с верхнего этажа куда-то ушел, а актеры снизу отдыхали и берегли горло перед тем, как заорать: «Да пошли они все в задницу!»

Крепко и безмятежно, словно праведник, я проспал пару часов. Когда проснулся, было четыре, и уже темнело. Я побрызгал лицо водой, вычистил зубы и приготовил сандвич, который съел по пути на остановку.

Трагедии ничего не предвещало: когда я брал билет, шофер злобно на меня не косился и не говорил: «Арчу-эй? Автобус туда не идет!» Никто из пассажиров от меня не шарахался и не крестился. В общем, самая непримечательная поездка.

У станции метро я купил букетик нарциссов, в киоске на Холлоуэй-роуд – несколько журналов и побежал по людной улице в больницу. Джинина палата овальной формы, кровати стояли у стен, словно цифры на часах, а в центре – огороженный стеклянной дверью кабинетик, в котором доктора и медсестры собирались пить кофе, болтать и отдыхать после операций.

Никем не замеченный, я вошел в палату, дважды ее обежал и только тогда увидел, как из кабинетика ко мне вприпрыжку направляется доктор Джереми и уже знакомая медсестра.

– Мистер Локарт! – позвал гинеколог. Вид у него взволнованный, под глазами темные круги. – Мистер Локарт!

– Где моя жена? Я ее не вижу!

– Я вам с самого утра звоню! Пожалуйста, пройдемте со мной.

– Зачем? Что случилось?

Сестра посмотрела на меня, но промолчала, Бескровные губы сжаты в тонкую полоску, будто она боялась того, что может сказать.

– Что случилось, где она? – спросил я, следуя за Джереми.

Доктор не ответил, завел меня в какой-то закуток, включил свет и закрыл за собой дверь.

Мне предложили сесть. Стул был только один, поэтому сам доктор опустился на стопку картонных коробок.

– Я очень сожалею, – проговорил он.

– О чем? – Гинеколог совсем сник, и я решил уточнить: – О чем вы сожалеете?

– Боюсь, случилось ужасное, – отозвался он, и я заметил, что у него трясутся колени.

– Ну, все ведь не так плохо?

– Да, мистер Локарт, боюсь, что плохо.

– Что? Она ведь не умерла? – спросил я полушутя. На глаза Джереми навернулись слезы.

– Мне очень жаль. Мы даже толком не знаем, в чем дело. Она умерла раньше, чем мы начали оперировать.

– Кто умер? Не Джина ведь? Он кивнул и заломил себе руки.

– У нее появились проблемы с дыханием, а потом она вообще перестала дышать. Я был с ней, мистер Локарт. Клянусь, мы сделали все возможное.

– Но почему? – Теперь мы с Джереми дрожали в унисон. – Обычная киста. Что случилось?

Похоже, доктор действительно не знает, у него это на лице написано.

– Мы сделали все, что могли, – повторил он.

– Где она? Хочу ее увидеть! – потребовал я.

– Да, конечно. – Джереми тут же вскочил на ноги.

– Но не сию секунду!

Гинеколог извинился и снова сел на коробки. Студентка-практикантка принесла две кружки горячего сладкого чая. Сначала я вообще ничего не чувствовал, потом с неожиданным приливом возбуждения осознал восхитительный трагизм ситуации: в тридцать вдовцом стал! Доктор пристально смотрел на меня усталыми, полными слез глазами. Он явно ждал моих слез, и я не стал его разочаровывать. Увы, получались лишь малодушные, эгоистичные всхлипывания, какие родственники жертв стихийного бедствия берегут для журналистов, зная: это последний шанс публично продемонстрировать свое горе.

Настоящие слезы пришли позднее.