Текст книги "Что я думаю о женщинах"

Автор книги: Дэвид Боукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Дэвид Боукер
Что я думаю о женщинах (The Secret Sexist)

Пролог

Мужчинам в ту пору жилось непросто. Само слово «мужчина» означало то же, что «ублюдок». Откроешь дверь перед хорошенькой женщиной – гарантированно нарвешься на решительный отпор. Просто критиковать дочерей Евы считалось признаком сексуальной дискриминации, а нас (неотесанных болванов, бесчувственных растяп) – пожалуйста, не стесняйтесь!

Настоящим мужчинам (тем, у кого остались половые органы) пришлось уйти в подполье. В глубине души мы по-прежнему были охотниками и соблазнителями – бесстрашными героями с волевыми подбородками и бурлящими гормонами, – но в повседневной жизни мы прятали естественные потребности под маской политкорректности.

Я лицедействовал столь успешно, что даже зарабатывал этим на жизнь. Читательницы всего мира присылали восторженные отклики в мою ежемесячную колонку в журнале «Современница». Раз плюнуть: поплачешься в жилетку – и тебя, слабого и неуверенного, женщины считают своим.

Так я вместе с редактором Ариадной Мэрриат-Ли и оказался в отеле «Гроувенор-Хаус», что на Парк-лейн в Лондоне, когда английская индустрия печати раздавала ярчайшим из своих звезд чеки на кругленькие суммы.

Я сидел с Ариадной (во рту сигарета, костлявое тело пропитано ароматом, полученным из потовых желез какого-то несчастного грызуна), потому что моя любимая жена осталась дома с болью в животе. Вот так всегда: когда очень хочет куда-то пойти, заболевает.

Джина мною гордится, да и в свет выходить любит. Но на этот раз ее одолели болезненные месячные, и она лежала в постели, не в силах есть заботливо подогретый мной суп. Я остался один на один с врагами: дизайнерскими костюмами, толстыми кошельками, пустыми самодовольными лицами. Например, за соседним столиком восседал Крис Ирвинг Сандерс, круглолицый коротышка без малейших признаков подбородка. Его, как и меня, номинировали на «Лучшего автора юмористической статьи», и за последние четыре года он получал это звание трижды. С моей точки зрения, его работы, например «За что я ненавижу пожилых» и «Безработица в цифрах», по остроте и актуальности можно назвать примерным образчиком английской журналистики. А имя по чистому совпадению является анаграммой «Кончи или сдохни».

Слева от меня номинированная на более значимую премию «Лучший автор серьезной статьи» Анна Фермески – угрюмая дородная женщина с восточноевропейскими корнями. Гражданский муж регулярно подбивал ей глаз, но, увы, сегодня синяков не было. Анна славилась очень взвешенными, продуманными нападками на мужчин и их убеждения.

Ариадна Мэрриат-Ли, моя наставница и редактор, успела порядком накачаться и вела себя развязно. Впрочем, от нее другого не ждали, поэтому никто не возмущался.

Ариадна не вульгарна; напротив, она весьма изящна и утонченна. Но она с одиннадцати часов запивала транквилизаторы алкоголем, и даже толстая золотисто-коричневая корка на ее лице не скрывала болезненной бледности. Никогда раньше не видел шефиню такой пьяной; хотя она скрипучим лошадиным голосом отчаянно критиковала всех собравшихся, в ее облике сквозило что-то жалкое и потерянное.

Пожалуй, я знаю, что тревожит наставницу. В прошлом ее пятикратно избирали «Редактором года», а с 1989-го ни разу даже не номинировали. Ариадне наверняка казалось, что ее путеводная звезда не просто сошла с сияющей орбиты, а взорвалась, оставив без надежды и света.

Спросив о ней любого журналиста или редактора, услышишь: «Чудесная женщина! Красавица! Настоящая леди!» Все три утверждения соответствуют истине. Беда в том, что Ариадна не знает ничего о жизни, любви или приличном оргазме. Другими словами, лучшей кандидатуры на должность редактора женского журнала просто не существует. (Из составляющих ее имя букв можно сложить «ад», «мат» и «лира». Чем не жизненный девиз?!)

На сцене стоял любимец миллионов телезрителей Джон Бейкой. Вообще-то он ведет ток-шоу, однако в обмен на приличный гонорар любезно согласился вручить нам премии. Бейкон – стопроцентный кокни, «с характером», как любят говорить обыватели. Тем не менее, когда из удивительно убогой звукоусилительной системы послышалось мое имя, я растаял настолько, что почти простил Бейкону его развязность. Казалось, обо мне он говорил с особой теплотой, и, захлебываясь непрошеными эмоциями, я решил: этот парень меня уважает. А тут еще аплодисменты коллег!.. Я действительно нравлюсь этим мерзким бездельникам, надо же, какой у них хороший вкус!

Рука Ариадны довольно нагло, но вполне простительно легла на мое колено, а когда блистательная звезда кино и театра, неподражаемо великолепная Джулия Кортни поднялась на сцену назвать имя победителя, рука редакторши двинулась дальше… Ослепительно улыбаясь, Джулия распечатала конверт с видом человека, привыкшего использовать свободное время на благо людям, а потом произнесла:

– Победителем объявляется… Гай Б. Локарт!

Стоп, это ведь мое имя!

Ариадна, уже записавшая победу на свой счет, испустила ликующий крик, а я, сбитый с толку, растроганный и страшно смущенный, поднялся на подиум с видом человека, который с минуты на минуту получит чек на пятнадцать тысяч фунтов.

Джон Бейкон вручил паршивую награду – серебряное перо в чернильнице, а очаровательная Джулия – заветный чек. Меня больше интересовала сама актриса, однако, наклонившись якобы поцеловать меня, она, подобно члену королевской семьи, поцеловала воздух вместо того, чтобы засунуть мне в рот язык по традициям подобных мероприятий.

У нас с Джулией много общего: мы оба родились первого мая, да к тому же я в свое время почти встречался с девушкой, которая почти ездила с ней на курорт. И все-таки, несмотря на неожиданную эйфорию, я видел: актриса никогда не читала мою колонку и понятия не имеет, кто я такой.

Бейкон подвел меня к микрофону. Небось думает, раз выбрали «Лучшим автором юмористической статьи», сейчас скажу что-нибудь этакое и расшевелю заскучавших журналистов.

В самом деле, на тот маловероятный случаи, что коллеги решат меня наградить, я приготовил короткую речь. Что-то вроде: «В награды не верю, а вы все придурки!» Увы, захлебнувшись в эмоциях, я смог выдавить только: «Спасибо! Такая неожиданность… Спасибо всем огромное!»

Сквозь адреналиновую дымку я разглядел, как Крис Сандерс флиртует со своим бойфрендом-футболистом, а Анна Фермески, буравя меня ледяным взглядом, насмешливо хлопает в ладоши.

Чуть не плача, я вернулся на место, и Ариадна облила меня холодным шампанским, причем не дешевым, а «Боланже». После сегодняшней попойки оно показалось таким горьким, что вполне могло быть газированной мочой.

Совершенно незнакомые люди подходили к столику, чтобы потрепать меня по плечу и пожать руку, а шефиня, наблюдая за моим состоянием, решила сыграть в мамочку и окружить нежностью и заботой.

Тут я понял, что ничем не отличаюсь от остальных. Глубокое отвращение к разного рода наградам основывалось на том, что меня никогда не награждали. И вот неожиданно я чувствую себя королевой красоты, которой в свободное время нравится плавать, общаться с людьми и бороться за мир во всем мире. Удивительно: меня растрогали те, кого всего десять минут назад я мечтал расстрелять из пулемета, хотел даже киллера нанять…

Вскоре на сцену поднялась Анна Фермески: как «Лучшему автору серьезной статьи» ей досталось больше денег, чем мне, зато куда меньше аплодисментов. Анну никто не любит, и меньше всех – она сама. Помахав над головой чеком на двадцать тысяч фунтов, Фермески промычала:

– Это всем анорексичкам, которые погибли, став жертвами моды!

Ложь с первого до последнего слова! Это Анне Фермески: двадцать тысяч фунтов уйдут на пирожные с кремом.

Но блаженство было так велико, что я не мог ненавидеть даже гарпию, которая нещадно меня критиковала, а на недавней конференции по порнографии при всех назвала «скользким трахалыциком». Итак, я аплодировал Анне: Господь уже наказал ее, сотворив низкорослой, толстой и язвительной, хотя ей хотелось быть красивой и любимой.

Я радостно поглощал шампанское, когда на сцену вышла представительница творческой аристократии: невысокая элегантная блондинка с яркими, необычайно умными глазами – леди Филиппа Боуден, посвятившая свою жизнь благотворительности. По-моему, Джулия Кортии – ее близкая подруга.

Сегодня вечером леди Боуден должна вручить премию памяти Эллен Куэрк, присуждавшуюся одноименным благотворительным фондом, директором которого она являлась.

Ярая феминистка Эллен Куэрк взлетела на пик популярности в конце шестидесятых. Она появилась в редакции «Современницы» в лихие, полные смуты дни, когда темнокожие модели редко красовались на обложках глянцевых журналов. Они с Ариадной носили брюки клеш и банданы, курили травку и просиживали ночи напролет в баре, сокрушаясь, что не удалось спасти Дженис Джоплин. Эллен была одним из идеологов лесбийского движения Англии, пока ее жизнь не оборвала поножовщина, когда у мисс Куэрк пытались отбить подружку.

– Эта премия – чистым, звонким голосом начала леди Боуден, – ежегодно вручается работающему на Британских островах журналисту, который за последние двенадцать месяцев внес наибольший вклад в достижение взаимопонимания между полами…

Мочевой пузырь вот-вот разорвется!.. Я встал, чтобы направиться в мужскую уборную, но Ариадна тотчас схватила меня за руку и заставила сесть.

– Ради бога, Гай! – угрожающе прошипела она.

– Ариадна, мне срочно нужно отлить! – начал брыкаться я.

Дрожащая от негодования шефиня тут же заткнула мне рот. Попробовал встать – снова схватила за руку. Получилось что-то вроде перетягивания каната, и вскоре на нас стали оборачиваться. Даже невозмутимая, сдержанная леди Боуден, и та заинтересовалась. А потом я заметил, как натужно веселый Джон Бейкон сигналит из-за кулис. Энергично жестикулируя, он показывал: мне ни в коем случае нельзя подниматься.

Будто во сне я услышал голос леди Филиппы:

– «Не понимаю, почему женщин причисляют к некой второсортной касте. Всю жизнь меня искренне восхищала их мудрость, обходительность и необыкновенная способность сострадать».

Интересно, кого она имеет в виду? Маргарет Тэтчер, Майру Хиндли [1]1
  Майра Хиндли – известная английская детоубийца.


[Закрыть]или Имельду Маркое? В следующую секунду вопросы отпали сами собой: боже, она ведь мою статью цитирует!

– «Независимо от роста, веса, сложения и цвета волос я принимаю женщину как друга и наставника. Искренне надеюсь, что моему примеру последуют другие мужчины. Ребята, нам у них учиться и учиться, давайте же смотреть в оба!»

Будто по команде все присутствующие в зале дамы устроили овацию. Изумленные, шокированные, сбитые с толку мужчины подавленно молчали, лишь возмущенные взгляды, шиканье и щипки жен, любовниц и подруг выдавливали из них судорожные хлопки. Одна Анна Фермески не аплодировала. Только она не восторгалась дрянной, откровенно малодушной статьей, благодаря которой сложилась моя репутация. И тут, если честно, я полностью с ней солидарен.

Леди Боуден продолжала петь дифирамбы:

– Позвольте процитировать одну из читательниц «Современницы», которая пишет: «От всей души благодарю редакцию за то, что вернула мне веру в мужчин. Спасибо, что каждый месяц в мой дом входит человек с горячим сердцем, чистой душой и незаурядным умом. Спасибо за журналиста, который заставляет плакать и смеяться. Для меня и тысяч других женщин он стал союзником, другом и братом. Спасибо, огромное спасибо вам за Гая Б. Локарта!»

Бурные аплодисменты. Когда они стихли, леди Боуден, выдержав эффектную паузу, объявила:

– Леди и джентльмены! В этом году премия памяти Эллен Куэрк вручается Гаю Б. Локарту!

Вторая награда за вечер: присутствующие в зале дамы устроили настоящую овацию. Я пожал руку леди Боуден, которая толком не аплодировала, а будто гладила невидимого хомячка. Перестав «гладить», она вручила мне конверт и бронзовую статуэтку в виде толстой жен-шины.

– Вы молодец! – похвалила она и улыбнулась, обнажая на удивление желтые зубы. Странно, из такой семьи, а зубной щеткой пользоваться не умеет!

Холодным рассудком я ненавидел фонд Эллен Куэрк за то, что присудили мне премию, и себя самого за то, что ее принял. Но сердце переполняла безудержная радость, и, приблизившись к микрофону, я зарыдал. Женщины, само собой, были в восторге. Большинство из них прослезились за компанию со мной, зато все присутствующие в зале мужчины, готов поклясться, умирали от желания просушить мои слезы ацетиленовой горелкой.

– Такая неожиданность… – всхлипывал я. – И подумать не мог… Знаете, а ведь, по совести, премия попала не по адресу!

Зал накрыла мертвая тишина. Все, они у меня в руках!

– Я недостоин награды! – продолжал я, по-мальчишески утирая слезы рукавом смокинга. – Чтобы получить приз, нужно немало потрудиться, а мне даже усилия прикладывать не пришлось. Ведь моя работа – любить женщин, а для этого усилия не требуются! Спасибо вам огромное!

Девушки шумно ликовали, а их спутники, притворившись, что радуются, рычали сквозь зубы. Ревновали, наверное… Или, возможно, почувствовали: я не поборник феминизма, атакой же, как все они.

Итак, теплым августовским вечером я достиг вершины журналистской карьеры, что в шкале человеческих достижений ставило меня чуть выше сутенеров, палачей и работников атомных электростанций. Вот она, награда за тридцать лет лжи и лицемерия! Вот во что превратилась моя жизнь!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТАЙНЫ

Тайна первая

Ночевать я остался в комнате для гостей у Ариадны. Моя начальница живет в Южном Кенсингтоне в двухэтажном доме размером с два автобусных навеса, если поставить их вертикально. Около шести утра меня разбудил собачий лай – это Ариадна лаяла во сне, то есть я надеюсь, что во сне.

После официальной церемонии устроили вечеринку, из которой я не помню ничего, кроме пьяного братания с Крисом Сандерсом. Стыдно говорить, но я признался, что восхищаюсь его талантом, да и Крис, кажется, на похвалу не скупился. После хорошей попойки со мной такое не редкость. Во хмелю готов любить всех и каждого, а потом просыпаюсь с болью в висках и отвратительным вкусом во рту.

Зрение сфокусировалось, и я увидел на прикроватном столике что-то блестящее. Статуэтка Эллен Куэрк! У меня сердце упало: целая тонна, как же я ее довезу?! Я быстро встал, принял душ и оделся. Потом уложил статуэтку и смокинг в спортивную сумку и спустился на кухню. Не теряя ни минуты, приготовил чай и проглотил мюсли.

Причины для спешки были, и довольно серьезные. Ариадна жила одна, за исключением крупного паука за застекленным шкафчиком. Однажды мне уже доводилось ночевать у Ариадны, и редакторше не терпелось, чтобы ее «взяли силой». Она расхаживала по дому в полупрозрачном хачатике, постоянно кашляла, выдыхала из глубоких, похожих на пещеры ноздрей черный дым и называла меня то зайчиком, то пупсиком, будто я был переодетым в женское платье Тони Кертисом, а она сексуально озабоченным консьержем.

Поймай она меня тем утром, наверняка заставила бы выслушать подробнейший рассказ о дружбе с покойной Эллен Куэркиотом, как молодежь продолжает дело Эллен, когда ее стокилограммовое тело превратилось в траву на Хайгейтском кладбище.

Дописывая записку шефине, я услышал над головой какое-то шевеление. Проснулась! Все, медлить нельзя! В сотую долю секунды – она бы и пикнуть не успела – я схватил вещи и поспешил на шумные, залитые светом улицы.

Джина ждала меня на станции Стокпорт. Я заранее позвонил с Юстона и объяснил, где встречаемся. А еще сообщил, что она вышла замуж за везунчика. Когда поезд подъезжал к Стокпорту, я высунулся из окна и увидел на платформе задумчиво глядящую в пустоту супругу. Вагон остановился, и я помахал ей как в фильме про войну: обвешанный орденскими лентами герой возвращается домой к любимой. Увы, она смотрела совершенно в другую сторону и меня не увидела. Да, Джина предпочитает не военные саги, в которых любимые пробираются друг к другу сквозь толпу, а триллеры: люди натыкаются на стены, падают и принимают уборщиков за президентов.

Я вышел на перрон, жена меня заметила и бросилась навстречу. Выглядит не очень: лицо бледное, короткие темные волосы всклочены, будто она только что из постели выбралась. Я опустил сумку, и мы обнялись прямо посреди платформы. Встречающие беззвучно проклинали нас: мол, с ума сошли, пройти мешают.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Отвратительно, но очень счастлива.

– Я тоже счастлив!

– Тогда пошли! Давай рассказывай!

– О чем?

– О призах, наградах…

– Может, потом?

– Тогда покажи!

– Джина, не сейчас, чуть позже, они в сумке, на дне!

– Нет, давай посмотрим!

– Говорю же: они на дне!

– Ладно… Хотя бы как они выглядят?

– Ну, чек на пятнадцать штук похож на обычный чек. На пятнадцать штук, представляешь?

Джина взвизгнула от восторга.

– Вместе с ним вручили скульптуру: ни дать ни взять кусок дерьма!

– Неужели? Она действительно похожа на дерьмо?

– Нет, на перо, воткнутое в дурацкую чернильницу. А вот с премией памяти Эллен Куэрк деньги, к сожалению, не вручают, только статуэтку: леди с избыточным весом.

Джина достаточно осведомлена о моем отношении к феминизму и наверняка почувствовала иронию в словах «леди с избыточным весом».

Мы сошли с платформы и спустились по ступенькам.

– Представляешь, оказывается, у нас есть книга Эллен Куэрк! Вернее, не у нас, а у тебя, – поправилась жена. – А называется она… «Жизнь женщины», что ли?

– Близко, но не совсем, – сказал я. – «Женская доля».

– О чем она?

Пришлось задуматься. Великий труд Эллен Куэрк я не читал и, думаю, не читал ни один человек на свете. Эта книга вроде «Улисса» или «Подходящего жениха», которые вы открываете, «потому что нужно», но, не понимая, о чем речь, с легким сердцем закрываете на пятнадцатой странице. Однако, не желая казаться неучем в глазах человека, мнением которого я дорожу, я проговорил:

– Ну, в общем, это автобиографический роман о женщине, которая чувствует себя вдвойне отвергнутой: во-первых, потому что женщина, а во-вторых, потому что лесбиянка.

– Это я знаю. Так на обложке написано. Застигнутый врасплох, я решил ей отомстить.

– Что, Джина, только обложки рассматриваешь? Хоть раз на целую книгу замахнись!

Она рассмеялась и в шутку меня ударила. Мы вышли на стоянку. Половина третьего, солнце нещадно плавило асфальт.

– Как думаешь, к чему это приведет? – спросила супруга, когда мы устроились на раскаленных сиденьях белой малолитражки. За рулем, естественно, Джина.

– К чему приведет что?

– Ну, то, что тебя наградили… Наша жизнь как-то изменится?

Она имела в виду: «Как это отразится на семейном бюджете?» Я вздохнул.

– Дорогая, точно не знаю. По крайней мере какая-то известность появится. Теперь я не просто хлыщ, а хлыщ-лауреат. Думаю, этой псевдославой неплохо воспользоваться и взяться за книгу…

Вот уже несколько лет я пытаюсь написать серьезную работу о том, что мужчины-представители среднего класса так и не приняли феминизм, а для достижения своих низких целей просто научились притворству и политкорректности. Рабочее название книги – «Тайный шовинист»… Тема довольно скучная, и я понимал: если в ближайшем будущем я не найду такого же скучного издателя, она утратит актуальность, ведь на дворе 1994-й, и образованные люди подустали от сексуальной тематики. Сейчас еще изображают вялый интерес, однако вскоре даже притворяться перестанут. Мужчины и женщины начнут считать друг друга людьми непонятными, заблудшими и годными лишь для случайных связей.

– Гай, откуда ты материал возьмешь? – Нечаянно проскочив на красный свет, Джина нахмурилась. – Пойми меня правильно, тема, конечно, интересная, но… о ком ты будешь писать? Где эти «тайные шовинисты»? То есть они наверняка существуют, просто я ни одного не встречала.

Я малодушно промолчал.

В небольшом особняке, что в Хейзл-Гроув, графство Чешир, мы жили втроем: Джина, ее младшая сестренка Натали и я. Поженились мы четыре года назад, когда была жива моя теща, а теперь, увы, остались только две темноволосые сестренки, которым нравилось иметь в доме поборника феминизма. Каменный особняк знавал трагедии, но я был в нем вполне счастлив, пописывая дрянные статьи в окружении женского смеха, музыки и тампонов. Любителям примет сообщаю точный адрес: Шепли-драйв, дом тринадцать:

Когда мы выбрались из машины и подошли к двери, Натали, открыв окно спальни, устроила нам душ из розовых лепестков. Еще она испекла торт, украшенный глазурью, поверх которой разноцветными «Смартиз» выложила «Мой Гай». Я сразу понял: надпись – ее работа, потому что буквы получились кривоватыми. Все, что делала Натали, выходило нетвердым и кривоватым.

Затащив на кухню, Натали игриво ткнула меня в живот.

– Ты молодец, настоящий умник!

– Да, он настоящий умник! – сжимая меня в объятиях, эхом отозвалась Джина.

Натали, последовав примеру сестры, повисла у меня на шее: чуть не задушили в любви и восхищении. В ту пору это случалось почти каждый день.

Несмотря на ужасное недомогание, Джина решила приготовить праздничный пудинг. Мы с Натали пытались ее отговорить: мол, зачем, торт есть, к тому же она плохо себя чувствует. Увы, эффект получился скорее обратным: Джине показалось, что мы считаем ее неумехой и боимся ее десертом отравиться.

Пришлось поспешно освободить кухню.

Натали поднялась наверх принять душ и поговорить со мной. «Душевые разговоры» начались, когда моей будущей свояченице было пятнадцать.

Само собой, я на нее смотрел, но по мере возможности не слишком пристально, чтобы не приняли за мерзкого извращенца, подглядывающего за красивыми женщинами. И так всякий раз, когда Натали принимала душ, я сидел на стульчике у ванны, откуда открывался великолепный вид на происходящее, вперив глаза в предусмотрительно прихваченный журнал. Оказывается, просто листать журнал достаточно для того, чтобы изобразить этакую мирную, добродушную отчужденность.

Сегодня я выбрал издание для мужчин-сторонников феминизма под названием «Ахиллесова пята». На обложке красовался броский анонс: «Гай Локарт: „Мужчины не умеют показывать чувства“». Я прочитал статью вслух, время от времени поднимая глаза, чтобы проследить якобы за реакцией девушки, а на самом деле – за процессом мытья.

Бот что там говорилось. «С раннего детства меня учили: мальчики не должны целоваться с мальчиками. Бена (он мой брат, на два года старше) учили тому же. К сожалению, когда в четыре года я пошел в детсад, я казался брату неотразимым, и во время прогулок он подлетал ко мне и чмокал в щеки. Пришлось пожаловаться родителям, которые отвели Бена в сторону и со всей строгостью объяснили: „Мальчики не должны целоваться с мальчиками“.»

– Что? Это правда?

– К сожалению, да.

– Твой брат Бен, этот надутый мачо, целовал тебя в щеки?

– Да, довольно часто и страстно.

– А родители взяли и запретили… Гай, какой ужас! Она яростно мылила лобок, а я притворился, что изучаю раздавленную на душевой занавеске муху.

– Бену следовало родиться итальянцем, тогда он мог бы сколько угодно меня обнимать.

– Был бы он моим сыном, – негодующе сказала Натали, – я точно не стала бы наказывать за проявление братской любви!

Она во второй раз мыла несуществующую грудь, и я увидел, как темные зернышки сосков стали по стойке «смирно». Поспешно заглянув ей в глаза, я прочел в них удивление. Натали знает, что я смотрел, более того, я прекрасно знал, что она знает.

От отчаяния даже во рту пересохло.

– Как дела со скрипкой?

Натали не ответила и лишь таинственно улыбнулась. Черт, она мне на колени глядит! Оказывается, «Ахиллесова пята» соскользнула на пол, и ничто не защищало промежность от взгляда девушки. Свояченица насмешливо наблюдала за пульсирующей выпуклостью, что образовалась у меня на брюках.

Праздничный ужин прошел весело, хотя Джина почти не ела. Ей много нельзя: аллергия. Натали ела сколько хочется, а вот у ее сестры аллергия на все, включая саму жизнь.

Мы открыли бутылку австралийского шампанского, которое оказалось таким хорошим, что я тут же проникся симпатией к австралийцам. К сожалению, Натали поставила новый диск с саундтреком к какому-то дрянному фильму о женщине, с утра до ночи игравшей на пианино. Главная героиня немая, поэтому, чтобы излить душу, использует музыкальный инструмент. Увы, наделе это похоже на занудное бренчание, так что довольно скоро я пожаловался:

– Натали, ты что, весь вечер будешь терзать нас этой дрянью?

Как ни странно, девушка не обиделась.

– Нет, конечно, – поднимаясь из-за стола, кротко проговорила она. – Что ты хочешь послушать? Только скажи, и я поставлю.

– Так нельзя, Нат! – откусив кусок пудинга, возмутилась Джина. – Нельзя постоянно уступать Гаю…

– Сегодня можно! Это ужин Гая, праздник в его честь! – Натали театрально поклонилась мне из-за стойки с дисками. – Ну, что бы ты хотел послушать?

Особых предпочтений у меня не было, и я, как подобает мужчине, уступил. Мы слушали дрянной диск до тех пор, пока не догорели свечи, оставив нам серые тени огромного грустного дома.

Неожиданно Натали заговорщицки улыбнулась сестре.

– Ну что, спросишь?

Джина украдкой взглянула на меня и захихикала.

– Нет, сама давай!

Натали тоже захихикала, и сестры затеяли шумную, веселую возню.

– Обманщица! Обещала ведь…

– Я передумала!

Такая околесица могла продолжаться еще долго, и я не выдержал:

– О чем вы? Что вы смеетесь?

После очередного приступа хохота Джине удалось взять себя в руки.

– Хотим кое о чем тебя спросить… – давясь смехом, прохрипела она. – Вернее, это Натали хочет.

Та истерически захохотала.

– Нет… – схватилась за живот она. – Сама спроси!

– Ну все, хватит, забыли! – вздохнул я, поднялся и стал убирать посуду.

Не ожидавшие такой реакции сестры мигом протрезвели.

– Нет, сядь! – серьезно сказала Натали.

– Сядь, Гай, – вторила ей Джина, – это очень важно.

– А почему вы смеетесь, раз важно?

– Важно, но просить неловко, – пояснила Джипа, нежно сжав мою руку.

– Вы что, лейбористских газет начитались: «Важно, но говорить стыдно»?

– Не умничай, не надо, – взмолилась жена. – Натали хочет с тобой поговорить.

Я посмотрел на свояченицу: она сидела, зажав рот рукой, и щеки с каждой секундой становились все краснее.

– А по-моему, не хочет, – возразил я. – Просто старается не смеяться.

Впрочем, любопытство взяло верх, и я позволил жене усадить себя за стол. Пришлось подождать, пока Натали промокнет слезы бумажной салфеткой.

– Гай, мы обе тебя любим.

– О, спасибо…

– Хотя ты и ворчливый брюзга! – Джина ткнула меня в бок. Очень в стиле моей жены: только Джина и ее кумир Клифф Ричард могут сказать «ворчливый брюзга» без зазрения совести.

– Ну, – подал голос я, – так в чем дело?

На этот раз Джина не стала ходить вокруг да около.

– Дело в детях.

– Ну да, – отозвалась Натали, – я хочу родить ребенка.

Боже, я-то тут при чем?

– Так заведи бойфренда. Говорят, в таких случаях секс помогает.

– Это не смешно! – предупредила Джина.

– Да, возможно, – тут же нашелся я, – смотря с кем им заниматься! – Увы, девушки никак не отреагировали. – Говоришь, не смешно, а сами только что от хохота чуть не описались!

– Просто дело деликатное, – терпеливо пояснила Джина. – А ты даже не пытаешься помочь!

– Я только спросил, почему она не заведет бойфренда?

По-моему, вопрос вполне логичный. Двадцатидвухлетняя Натали уже больше года сознательно одинока. Это политическое одиночество, на которое она решилась, вступив в общество под названием «МПСН» (Музыканты против сексуального насилия). После нескольких лет безоблачного секса с парнями Нат вдруг решила, что они отвратительные любовники, а заодно мерзкие угнетатели женщин, детей и животных. И рыб тоже! Интимные отношения с женщинами энтузиазма не вызывали, и свояченица пришла к мысли: ее тело должно принадлежать ей одной. Поэтому страстное желание родить и стало для меня, мягко говоря, сюрпризом.

– Забеременеть можно и без секса, – многозначительно заметила Натали.

– Не стоит верить всему, что написано в Новом Завете! – сострил я. Увы, аплодисментов не последовало.

Повисла совершенно не тихая тишина, в чреве которой росло что-то непредсказуемое. Из стереоустановки по-прежнему доносилось бренчание мерзкого пианино. Сейчас, когда я вспоминаю те события, мне совершенно ясно, к чему вели Джина и Натали, но в тот момент я был в полном замешательстве. Поэтому заявление жены стало для меня громом среди ясного неба.

– Гай, вообще-то мы надеялись, что ты поможешь Натали забеременеть.

– Что?! Что ты сказала?

– Не бойся, – мило улыбнулась свояченица, – я не собираюсь тебя насиловать. Просто подумала… ну, появится лишняя сперма – имей меня в виду.

Если честно, в мечтах я уже много лет поливал свояченицу спермой, однако признаваться в этом нельзя, поэтому пришлось для виду всполошиться.

– Вот те на… Даже не знаю… Не знаю, Нат. Какая-то странная затея…

Джина придвинула стул поближе и взяла меня за руку.

– Я прекрасно понимаю. Сначала тоже не поняла, но послушай… Мы с Натали все хорошенько обдумали. Она хочет ребенка, а заводить роман не желает. Что же делать? Обратиться к приятному мужчине, то есть к тебе, который…

– …который не тиран и не шовинист, – перехватила эстафетную палочку Натали, – и не будет указывать, как можно и как нельзя растить моего ребенка. Нашего ребенка… Мужчине, который уважает женщин. Гай, сколько знакомых мне парней соответствуют этим требованиям? Ну, скажи, сколько?

– Кроме меня и Ницше? Ни одного. – Вот видишь!

– Правильно! – согласилась Джина. – Одна из проблем Нат заключается в том, что она видит, как крепок наш союз, и хочет, чтобы ее избранник был не хуже, чем у старшей сестры.

– Мать вашу, почему бы и нет? – вскинулась Натали.

– Черт возьми, почему бы и нет? – Слова сестры моя супруга переиначила нарочно, как может лишь истинная фанатка Клиффа Ричарда.

Приняв вызов, свояченица решила идти до конца:

– Раз живем вместе, значит, нам и карты в руки, верно? Ладно-ладно, понимаю, немного странно, ты ведь женился на моей сестре, а родить от тебя решила я… Но, видишь ли, Джина не хочет ребенка, а я хочу. Хочу настолько, что сердце болит…

Страстный кивок супруги подтвердил: ее сестренка действительно страдает.

Натали взяла меня за одну руку, Джина – за другую, и я оказался в плену.

– Она уже все продумала, – заявила супруга. – Сам знаешь, месячные у нее регулярные…

– Конечно, каждый месяц приходят! – съязвил я, но аплодисментов снова не дождался.

– Точнее, каждые двадцать восемь дней, – поправила серьезная Натали.

– Поэтому мы вычислили, когда наступит овуляция, – продолжала Джина. – Это случится в четверг, на четырнадцатый день ее цикла. На всякий случай ты должен сдавать сперму с воскресенья по четверг…

– Что?! – недоумевающе воскликнул я. – Без остановки?

Вот тут им стало смешно… Напряжение схлынуло, и Натали подлила шампанское сначала в мой бокал, потом в свой.