Текст книги "Огнеглотатели"

Автор книги: Дэвид Алмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

5

Я проорал, что сейчас буду. Сам бегом наверх переодеваться и выскочил в темноту. Его нигде не видно. Я через дорогу к берегу. Когда подошел луч маяка, я увидел тело на куче водорослей. Тело как подскочит, как прыгнет на меня, как повалит на песок.

– Вот ведь клевую форму напялил, – шепчет. – Такой будет школьник-паинька – просто класс!

Я вывернулся и заехал ему коленом между ног. Перевернул его, сел сверху, придавил плечи к земле.

– У некоторых тут просто мозгов не хватило перейти в следующий класс, – говорю.

Он как взревет, как сбросит меня. Я со всех ног рванул к морю.

– А ну, поймай меня, дубина! – кричу.

– Поймаю, маменькин сыночек! – откликается.

Мы пробежали с четверть мили. Я подождал его у самой воды. Мы оба нагнулись вперед, обхватили себя за колени, отдышались, покатываясь со смеху. Вода впитывалась в песок под ногами. Он обнял меня за плечи.

– Чего делать будем? – спросил я.

Он вытащил из кармана десяток «игрушек». Протянул мне одну, я покачал головой. А он свою зажег, выпустил клуб дыма. Я отвернулся. Увидел, как среди звезд мигают сигнальные огни самолета.

– Пошли к новенькому смотаемся, – предложил он.

Мы пошли. Нас то заливал свет, то проглатывала темнота.

– А я сегодня видел фокусника, – сказал я.

– Да ну? А я видел Айлсу. И она спрашивала, где ты там.

– И он протаскивал спицу прямо через щеку.

– А я ее снова видел в воде с ее папой, они уголь собирали. И ноги у нее, Бобби, были совсем голые.

– У него была такая… ну, не знаю. Сила, что ли.

– Тебе бы на нее посмотреть. Она, кстати, сказала, что не пойдет в твою школу.

– Знаю. Вот хитрюга.

– Говорит – не обязана, хотя и доказала, что может.

– В твою пойдет, значит?

– Похоже, никуда не пойдет. Знаешь же, что они за публика.

– Угу. – Я покачал головой. – Хитрюга.

Дом новенького стоял там, где еще один переулок спускался к самой воде. Раньше тут жили рыбаки, потом дом почти развалился, ушел в песок. А теперь к нему пристроили гараж и несколько новых комнат, а в передней стене появилось огромное окно с видом на море.

Как стали подходить, примолкли. Идем пригнувшись, на полусогнутых. Притаились у изгороди – поломанной, по колено высотой. Шторы были открыты. Новенький сидел на какой-то коробке и читал журнальчик, придерживая волосы, чтобы не падали в глаза. Коробки стояли повсюду. Папа его лежал с книжкой на диване. Мама как раз вытащила пластинку из конверта и поставила на проигрыватель. И в ночь как поплывут барабаны и саксофон.

– Джаз, чтоб его, – сказал Джозеф.

Сидим смотрим. Как прожектор наедет, пригибаемся. Отец новенького налил себе вина. Новенький покачивается, будто танцуя. Кто-то там что-то сказал, все рассмеялись.

– Я их видел у маяка, на мысу, – сказал Джозеф. – Бутерброды притащили и все такое. Фотографировали.

– Дэниел его звать, – говорю.

– Угу. Хлюпик какой-то, а? Ты только посмотри.

Он закурил еще одну сигарету.

– Не надо, – говорю. – Увидят.

– Ни фига они не увидят. Внутри светло, снаружи темно, ничего им не видно.

Он выпустил клуб дыма.

– Вашего поля ягода, – говорит. – Пойдет в твою школу. Ты, он и все остальные маменькины сыночки.

– Чушь не гони.

– Чего?

– Ничего.

– Хм. Ну надо же.

Он отшвырнул сигарету, встал во весь рост и полез через изгородь. Пригнулся и крадется к окну.

– Джозеф, кончай! – шепчу я ему.

А он встал прямо под окном. Раскинул руки – будто специально, чтобы его заметили. И прижал по два пальца каждой руки прямо к стеклу.

– Джозеф! – шепчу. – Джозеф!

Тут подкатил луч, прошелся ему по спине. Новенький как вскочит с коробки. Папа его сел на диване. Джозеф развернулся – и бежать, перескочил через изгородь и рысью – в темноту, к берегу. Я за ним по пятам. Пробежав метров двести, он растянулся на песке. Давай хихикать и отфыркиваться, а я – бух рядом. Он стал обзывать новенького и его родителей разными словами. Я рассмеялся, потом вздохнул и сказал, что мне пора.

– Дурак ты, – говорю.

Он схватил меня за горло. Ткнул носом в песок.

– Чтобы не называл меня дураком, – прорычал. – Никогда, понял?

Я попытался что-то сказать, да не вышло.

– Понял? – повторил он.

Я вывернул шею. Стал отплевываться – изо рта текла слюна с песком.

– Понял, – пробормотал я.

Он ткнул меня еще раз, еще раз ругнулся, а потом встал и пошел прочь.

6

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся, потом снял носки и ботинки и вошел в ледяную воду. Набрал в горсть, прополоскал рот. Вроде как кровь во рту, хотя, наверное, просто соль. Ночь светлая, безоблачная. Я попытался разглядеть горизонт, разобрать, где звезды становятся отражениями звезд. Посмотрел на огни самолетов. Попытался расслышать далекий гул двигателей за вечным рокотом моря. Посмотрел на восток. Если вдруг прилетят бомбардировщики, они ведь прилетят оттуда? Я попытался вообразить их себе – огромные крестообразные тени, без всяких огней, а гул – ни с чем не спутаешь. Попытался представить, что всё тут разбомбили: не осталось ни пляжа, ни дюн, ни дома, ни родных, ни друзей, ни меня. Вообще ничего. Ничего, кроме отравленного моря и отравленной пыли.

Стал смотреть, как надвигается гигантский конус света.

– Бобби!

Это сзади.

– Бобби, это ты?

Оборачиваюсь. Айлса. Свет обтекает ее, глаза так и блестят, лицо так и сияет.

Рассмеялась и подошла ближе.

– А я тебя сегодня искала, – говорит.

– Знаю.

– Папа сказал, хорошо бы ты нам помог. Он бы тебе заплатил, Бобби.

– Как-нибудь в другой раз.

– Он говорит, лишние руки никогда не помешают.

Стоим по колено в воде. Крошечные частицы угля трутся о кожу.

– Папа говорит, это моряки.

– В смысле?

– Ну, стон этот. Ты слышишь?

Вслушался. Слышно что-то, или мне просто кажется?

– Слышишь? – повторила она.

– Как это – моряки?

– Ну, не знаю. В корабль попала торпеда, и все они пошли ко дну. Во время последней войны или еще какой. Я точно не знаю. – Стоим слушаем вместе. Потом она как засмеется. – А может, папа просто выдумал очередную историю, а это просто тюлени. Правда…

Тут оно и зазвучало – действительно похоже на стоны или завывания, если правильно слушать.

– А иногда я смех слышу, – говорит. – Но вот такого – еще никогда. Чего это они стонут, Бобби?

– Это просто воздух. Просто море. Просто…

Она дотронулась до моей руки:

– Ты же знаешь, что нет. Что, тоже напугался, Бобби Бернс?

– Нет. Нет.

– Вот и хорошо.

– Просто… – Чувствую, что краснею, хорошо еще, что темно. – Все это как-то…

А тут снова прозвучало мое имя.

– Бобби! Боббииииииии!

– Красота! – говорю.

А она смеется.

– Да, – говорит. – Знаю.

– Боббииииииииии!

– Мне пора, – говорю.

Она наклонилась ближе, быстро чмокнула меня в щеку, хихикнула, а потом отпихнула – давай иди.

7

Пламя ревело. Телевизор и радио мы не включали. Мама напевала «О, сердце святое» и штопала рукава моего свитера. Папа щипцами вытащил из камина горячий уголь и прикурил сигарету. Пламя заплясало у него на губах. Он глубоко втянул дым, выпустил обратно, закашлялся, задержал дыхание, рассмеялся сам над собой.

– Вот ведь гадость, – говорит мама. – Ты когда-нибудь бросишь?

Папа мне подмигнул.

– После дождичка в четверг, – сказал он и сменил тему, заговорил про Макналти. – Может, он там каждое воскресенье выступает, – говорит. – Надо бы мне попытаться с ним поговорить, а?

– Угу, – сказал я.

– В следующее воскресенье съездим. И возьмем для него побольше монеток.

Мы ели поджаренный хлеб с маслом и улыбались. Я задремал. Услышал, как подходит прилив. Совсем заснул, похоже. Увидел спицу и кровь. Услышал голос: «Платите! Ничего не увидите, пока не заплатите!»

Чувствую мамину руку.

– Ты храпишь, – сказала мама. – Прямо как много лет назад. Марш спать. Давай.

Я полез наверх, а сзади звучал их ласковый смех.

Сел за стол у окна в своей комнате. Включил свет в лампочке из Лурда[1]1
  Город во Франции.


[Закрыть]: пластмассовый грот, а в нем – святая Бернадетта на коленях и Мария с нежной улыбкой. Мама в прошлом году ездила туда с другими прихожанами, вот и привезла мне. «Дар из места, где свершаются чудеса», – сказала она.

Я достал блокнот и записал:

«Мускулистый человечек с голой грудью. Макналти. Джозеф. Новенький. Айлса. Утонувшие моряки, стоны. 2 сентября 1962 г. Солнце после дождя, потом темнота. Осень идет. Чего я так боюсь?»

Я лег в кровать, и мне приснился другой сон, одеяло превратилось в цепи, а сам я не спал, а все дергался и пытался из них вырваться.

8

Пошли с Джозефом. На дюны, у мыса. Он разлегся, закинув руки за голову. В джинсах, голубых как лед, черной рубашке и черных туфлях с острыми носами. Я лег рядом, попытался помериться ростом. Вряд ли я когда тоже так вырасту.

Он говорил о будущем, о том, кем потом станет.

– Понятно, я пойду по строительной части, как папа, – рассуждал он. – Папа говорит, что поначалу мне поможет. Тут в городе много чего будут строить. Офисы, рестораны, отели, шоссе. На много лет работы хватит. Только бы начать поскорее. Деньги в кармане, пиво ручьем, девушки. Во, смотри. – Он вздернул рубашку, повернулся, показал мне спину. – Прошлая неделя у него хорошая выдалась, мне еще фунт перепал, так я голову докрасил.

Это он про свою татуировку, дракона. Челюсти с огромными зубищами, раздвоенный язык прямо между лопаток, а туловище все в чешуе так по спине и изгибается, лапы с когтями тянутся по бокам, а хвост пропадает под поясом джинсов. По большей части один только контур, но Джозеф потихоньку его заполняет – как разживется деньгами. Когда он впервые про это заговорил, я ему в ответ: не надо. Молод ты еще, дружище. Вот подрастешь – там и решай. А он только засмеялся, выругался, обозвал меня хлюпиком и сказал, что он, вообще-то, меня на три года старше, а я вообще пока ничего не соображаю. Кончилось тем, что я даже поехал с ним в Блайт и подтвердил татуировщику: да, конечно, шестнадцать ему уже есть.

– Классно, – сказал я, и мы оба усмехнулись.

– Угу, – сказал он. – Классно, только тебя от него воротит.

На солнышке все еще было по-летнему тепло. На берегу расположились несколько семейств, сидели на подстилках. Малышня с воплями носилась по мелководью. Собаки кидались в волны. Деревянное прибрежное кафе было открыто, обтрепанный флажок бился на ветру. Где-то вдали на фургоне мороженщика играла песня – «Ах, боже, да что же такое».

– А вот ты, – сказал Джозеф, – найдешь себе какую-нибудь выпендрежную работу. И свалишь отсюда. И мы больше никогда не увидимся.

– Ни за что.

– Свалишь-свалишь. – Он дал мне тумака, и мы оба захихикали. – Мы это оба знаем. Ну да ладно. Дело понятное. А пока мы все равно дружим. – И как ткнет пальцем куда-то: – Чтоб мне провалиться!

А там идет Дэниел, совсем один. Подвернул джинсы и шлепает по воде.

– Интересно, с какой радости этаких типов заносит в места вроде наших? – спросил Джозеф.

– Мама говорит, они в Ньюкасле работают.

– Это ладно, но тут-то им что надо? В Кили-Бей! Тут, кроме угля на пляже и угля в море, ни фига нету. Захудалый у нас городишко. Отжил свое.

Я огляделся: дюны, пляж, полоса соснового леса к северу, обветшалые деревянные дачки, крыши понурой деревушки. Дальше от моря – коперы, потом вересковые пустоши.

– Может, им кажется, что тут красиво или еще что.

– Красиво! – Он ткнул меня локтем. – Да чего тут красивого? Ладно, пошли знакомиться.

Мы поднялись и побрели по песку через маячный мыс. Дэниел стоял рядом с лужей в камнях – подбирал голыши, всматривался в воду, опускал голыши на место. Подержал что-то недолго в руке и, прежде чем положить на место, улыбнулся.

– Ух ты, – сказал Джозеф. – Ишь, какой красавчик.

И двинул вперед по камням. Я следом, отстав на пару шагов.

– Привет, новенький, – сказал Джозеф, подойдя метра на три. – В смысле, привет, как жизнь, рад познакомиться.

Дэниел стоял по икры в чистой воде и держал в руке сандалии. Одет он был в просторную футболку. Кожа загорелая. Отвел с лица волосы, глянул на нас чистыми голубыми глазами.

– Я «привет» сказал, – напомнил Джозеф. – Ты глухой или тупой?

– Привет, – ответил Дэниел.

Наклонился, взялся еще за один голыш.

– Ты тут, смотрю, наших крабов пугаешь, – сказал Джозеф. – И нашим морским звездам покою не даешь.

Он взял камень размером с кулак и шваркнул его Дэниелу в заливчик.

– Джозеф, кончай, – прошептал я, а он – ноль внимания.

– Оставь бедную морскую живность в покое, – говорит. – Что они тебе сделали?

А Дэниел на нас даже не смотрит. Вылез из заливчика с другой стороны и пошел прочь.

– Хлюпик, что ли? – сказал Джозеф. Ухмыльнулся. – Похоже на то. – Толкнул меня локтем. – Похоже на то! Глухой, тупой, да еще и хлюпик.

В небе загудел двигатель. Дэниел посмотрел вверх, но это просто самолет делал разворот над морем, прежде чем заходить на посадку в Ньюкасле. Он снова посмотрел на нас.

– Я – Джозеф Коннор! – сказал Джозеф. – А это – мой дружок Бобби Бернс! Ты смотри не оступись, красавчик. Мы ведь можем оказаться поблизости.

Дэниел шел дальше, снова по воде, к своему дому.

Джозеф рассмеялся.

– А с тобой что такое? – спросил он.

– Ничего, – ответил я.

– Ладно. Пусть знает, чьи это места. Эй! – заорал он. – Хлюпик!

Дэниел идет себе и идет.

Джозеф вытащил из кармана нож в ножнах, вытянул его, поднял повыше. Дотронулся до острия и засмеялся сквозь стиснутые зубы.

– Хо-хо, – говорит. – Пошли поиграем в войнушку.

9

Мы пошли в сосны. Земля там была мягкая, свет пятнистый. Тут все любили играть, и именно здесь все играли в войну. Подальше от тропинок были ямы, землянки, окопы. На деревьях висели веревки, некоторые с петлями на концах. На коре были вырезаны имена. Многим из них было уже очень много лет, появились они тогда, когда мой папа сам был мелким. Сколько кто себя помнил, именно тут ребята понарошку сражались с немцами и японцами. Сосны становились Соммой или бирманскими джунглями, побережьем Нормандии, улицами Берлина. Ребята воображали себя ковбоями или индейцами, шли друг на друга с ружьями или томагавками. Они представляли, что они христиане и мусульмане, и рубились в Крестовых походах. Здесь их мучили, вешали, топили, четвертовали. Жрецы-ацтеки вырывали им сердца, древние римляне бросали их на съедение львам, а пещерные люди дубасили своими палицами. Случалось, что тут все прямо звенело от криков: «Хватай! Мочи его! Вздергивай! Умри, негодяй!»

Джозеф швырнул нож, тот впился в дерево. Джозеф как захохочет.

– Валяй, – говорит. – Вытягивай. А там – спорим, ты меня не догонишь!

Я подошел, вытащил нож, и тут он вдруг навалился сзади, выкрутил нож из руки и приставил мне к горлу.

– Медленно шевелишься, малыш Бобби, – говорит. – И моргнуть не успеешь, как я тебе горло перережу.

И опять как захохочет.

– Я еще подумаю, может, стану не строителем, а наемником, – говорит. – Мир посмотрю. Приключения. Война.

Он вогнал нож в дерево.

– Все, ты готов! – крикнул потом.

Мы побежали между деревьями, в руках – сухие ветки вместо винтовок. Спрыгнули в траншею. Выглянули за бруствер. Сквозь деревья видно было людей на берегу. Мы зарядили мортиру и зажали уши руками перед выстрелом. Сползли вниз и стали изображать разрывы снарядов вдалеке. Потом еще раз выглянули за бруствер.

– Там живые остались, – сказал Джозеф, и мы зарядили мортиру по новой.

Так мы играли примерно час, понарошку насылая смерть и разруху на Кили-Бей, а потом уселись рядом, прислонившись к шершавому сосновому стволу. Джозеф почистил нож, несколько раз воткнув его в песчаную почву, пока лезвие не заблестело.

– А в школе в прошлую четверть одного порезали, – говорит. – Третьеклассника. Не вру, – добавил он, видя, как я удивился. – Был такой мелкий и щекастый, Билли Фокс. Ничего опасного. Просто руку. – Он спрятал нож в ножны. – Но тут есть о чем подумать.

Мы встали и двинулись к дому.

– А пырнул его Слог Портер из Блайта. Он вообще без тормозов. Правда чума. Надеюсь, мы его больше не увидим.

Когда мы подошли к пляжу, из кафе запахло жареной картошкой. Джозеф потянул носом.

– Класс, однако, – сказал он.

И закурил.

Прошли мимо парочки, лежавшей рядышком за волнорезом. Джозеф пихнул меня в бок. У них был маленький транзистор, из которого звучала какая-то популярная песенка, потом пошли новости. А потом, с расстоянием, звук стих.

– Ты как думаешь, еще война будет? – спросил я.

– Война?

– Ага. Третья мировая. Ядерные бомбы. Конец света.

– Ну уж нет, – ответил он. – Папаня говорит, мы эту хрень уже переросли.

Малышня в воде верещала, что они только что видели акулу.

– Но я тебе вот что скажу, – добавил Джозеф. – Будет война – я на нее пойду. Наемником. – Он поднял нож и замахнулся на тень на песке. – Умри, сволочь!

10

Сижу вытираю рот от соуса после обеда и слышу – снаружи тележные колеса. Мимо окна двигались Айлса, ее братья и их папа. Тележку тащил Уилберфорс, их престарелый пони. Айлса сидела на заду телеги, на кучке угля. Нагнулась, пригляделась, увидела меня, махнула рукой. Лицо почти такое же черное, как и волосы, глаза так и блестят.

Мама рассмеялась.

– Чертенок угольный, – говорит. – И мама ее была такой же, упокой господи ее душу.

Лицо Айлсы исчезло, а голос все звенел:

– Бобби! Давай, нам помощь нужна, Бобби, ну же!

Я прихватил яблоко и бросился вдогонку, а мама только кричит вслед, чтобы я как следует отмылся потом, а иначе могу и не возвращаться.

Они едва-едва миновали дом. Айлсин папа и ее братья Лош и Йэк шли пешком.

– Боббиииии! – завопила Айлса, как меня увидела.

Протянула руку, я ее ухватил, а Йэк меня подпихнул, и вот я уже сижу с ней рядом.

– Подработать решил, паренек? – спрашивает ее папа.

– Угу, – отвечаю.

Он сплюнул, от черного лица отлетела черная струйка.

– Что ж, будут тебе к чаю медяки в кармане.

И мы трюхаем дальше.

– Сейчас это сгрузим, – говорит Айлса. – А потом поедем за новым.

Дорожка была вся в ухабах, колеса то и дело соскальзывали, нас качало и мотало на холодном скользком угле. А Айлса разлеглась на нем, будто на теплом мягком песочке. Я сидел рядом. Над головой пролетали коноплянки, жаворонки, чайки. Порхнула стайка голубей.

– Глянь-ка, Бобби, – сказала Айлса.

Порылась в кармане и вытащила половинку разломанного металлического сердца на ржавой цепочке.

Протерла руками.

– Мы часто находим в угле всякие сокровища, – сказала она. – Смотри, тут слова написаны.

Поскребла перочинным ножичком. Показала надпись. Мы стали вдвоем ее разбирать.

«Без второй половины я – ничто».

Она как засмеется.

– Даже и не знаешь, какая за этим может быть трагедия! – говорит. А потом вложила половинку сердечка мне в руку. – Держи, это тебе. Папа! Скажи ты этому дураку Уилберфорсу, чтобы не тряс нас так!

– Не тряси их так, коник! – проорал ее папа, и мы все как прыснем.

Мы подъехали к их дому, он старый, из красного кирпича, вокруг повсюду ржавые навесы. А еще – дряхлый пикап, груды угля и металлолома. За домом спускался к дюнам садик-огородик. Там цвели здоровенные цветы. Там росли лук, морковь, картофель – ровные, аккуратные грядки. Стояла теплица, в ней блестели красными боками помидоры. А еще – голубятня, выкрашенная в ярко-синий цвет, двери – нараспашку. Голуби ворковали, кружились над нами. Во дворе кудахтали и клевали зерно куры.

Айлса спрыгнула и побежала в дом ставить чайник. Я помог мужчинам сгрузить уголь. Потом мы все пили чай из кружек, стоя у задней двери.

– Твои папаня с маманей здоровы? – спросил Айлсин папа.

– Ага, – ответил я.

– Чего-то папаню давно в «Крысе» не видать.

– Он в последнее время все больше дома, – говорю.

– Правда? Но ведь работает, да?

– Да. Только эту неделю в отпуске.

– А там, небось, на Ривьеру поедете?

– Может быть. А может, опять в Уоргейт.

– Ха-ха-ха. Так туда, может, и мы поедем. Туда или в Уоргарден.

Он провел кулаком по губам. Отхлебнул чая.

– А знаешь что, – говорит, – было ведь время, когда твой папаня чуть нам в конкуренты не заделался.

– Угу. Он мне рассказывал.

Мы оба ухмыльнулись. Была такая история – по молодости папа взял старую телегу, лопату и сито и попытался добывать уголь, да только ничего у него не вышло, разве что Айлсин папа долго потом над ним подшучивал и хохотал.

– Да уж, – сказал Айлсин папа. – Нелегкие были времена, если уж говорить по совести. Он тогда это не со зла. А потом его почти сразу призвали, дело так пшиком и кончилось.

Он пнул цыпленка, подвернувшегося под ноги.

– Передай, что я про него спрашивал, – говорит, да как посмотрит мне в глаза. – Хороший он мужик, твой папаня. А твоя маманя – славная женщина. Ладно, ребята. И ты, малышка. Пошли-ка в воду. Уилберфорс! Ты как там, еще не совсем копыта отбросил?

11

Мы подошли к морю. Джинсы я закатал выше колен, да что толку. Вымок через несколько секунд. На папе и братьях Айлсы были древние бахилы до груди. А сама она была босиком.

– Че ждешь, приятель, – сказал Йэк. – Скидай штаны – и точка.

Я разделся до трусов, бросил джинсы на песок и шагнул в волны. В руке у меня было побитое металлическое сито. Я погружал его в песок под водой, ждал, пока сквозь него прокатятся несколько волн и смоют все песчинки, а оставшиеся черные кусочки кидал в тележку. Айлсин папа и братья работали немного дальше, у них были огромные плоские лопаты и здоровенные сита. Йэк и Лош то и дело притаскивали по целому ведру угля.

– Черное золото, – напевал Лош, – налетай, покупай наше черное золото.

– Хей! – крикнул Йэк.

– Угу! – откликнулся я.

– Зачем пастор притащил пулемет в церковь?

– Не знаю! – проорал я. – А зачем?

– Ради очереди у Святого причастия!

Айлса трудилась со мной рядом, получалось у нее быстрее и увереннее, а еще она двигалась в одном ритме с волнами. Иногда отводила волосы с глаз сильными мокрыми руками.

– Здорово управляешься, Бобби! – крикнула она. – Правда, пап? Правда Бобби здорово управляется?

– Да уж! – рассмеялся ее папа. – Еще маленько подучится – и будет ничем не хуже своего папы.

Потом Уилберфорс вытянул тележку из моря. Лош подвесил ему к морде мешок, набитый сеном. Морская вода стекала сквозь куски угля, сквозь доски тележки, уходила в песок. Мужчины закурили. Я сел на камень рядом с Айлсой.

– Джозеф сказал, ты вроде не будешь ходить в нашу школу.

Она закинула назад голову:

– Слушай его больше!

– Сказал, может, ты пойдешь учиться туда же, где и он.

– Ему-то откуда знать?

Я закопал пальцы ног в песок.

– Ты хоть где-нибудь собираешься учиться?

– Может, да, а может, и нет, – ответила она.

– А форму тебе уже купили?

– Форму!

Йэк стоит смотрит, слушает, ухмыляется.

– Кому оно надо? – спросил он наконец.

– Кому надо что? – не понял я.

– Кому надо, чтобы девочки учились в школе? – пояснил он.

Я пожал плечами, сказать мне было нечего.

– Видишь? – говорит. – Никому это не надо. Девчонке нужен симпатичный парень, с головой и с руками на месте, да чтобы еще деньгу умел зарабатывать.

Он засвистел, задумался, уставился в небо.

– Вот только парню-то, – говорит, – интересно, оно нужно?

И тут они с Лошем как прыгнут на нас, как подхватят, как бросят в волны – я замолотил руками, вдохнул наконец, выплюнул воду и поплыл к берегу рядом с Айлсой, и мы долго лежали на песке, гудели и смеялись, и было это совершенно замечательно.