Текст книги "Закрытый клуб"

Автор книги: Дэнни Тоби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Надо найти вариант получше.

Как я уже говорил, мозг – потрясающая штука. Иногда он старается помочь тебе, даже если ты слишком глуп, чтобы это заметить. Я поймал себя на том, что пытаюсь игнорировать неожиданное бесполезное воспоминание: как я в первый раз уходил из кабинета Бернини по старинному высокому коридору.

«Прекрати, – велел я себе, – сосредоточься на проблеме».

Что сказал Бернини как бы себе под нос, когда я уходил?

«Может, V&D?»

А потом…

Другой, холодный голос, принадлежавший, как я догадался, тому жрецу с безумным взглядом желтых глаз, ответил: «Посмотрим».

Откуда он появился в кабинете? Мы с Бернини были там вдвоем, и в коридоре меня никто не обогнал.

Все вдруг стало ясно.

В кабинете Бернини есть вторая дверь. Хорошо замаскированная и, как им кажется, неизвестная нам.

Мне вспомнилось кое-что менее приятное: последний визит к Бернини, его холодный отказ от моих дальнейших услуг и то, как он позволил мне дойти до двери, прежде чем окликнул и потребовал назад ключ.

«Всех благ тебе, Джереми».

Он забрал свой ключ.

Дверь, не знаю где, в кабинете без ключа?

Доставая с полки «Преступление и наказание», я благодарил Бога за общее мнение о молодых юристах как о въедливых, напористых типах, знающих наперед, где подстелить соломки. Открыв книгу посередине, я наклонил ее, и запасной ключ от кабинета Бернини съехал мне в ладонь.

Перфекто.

За отодвинутой панелью начиналась винтовая лестница, уходившая в глубокий колодец. Первым шел я, за мной Сара, замыкал Майлс. Чем ниже мы спускались, тем холоднее становился воздух. В какой-то момент в сплошной стене появилось углубление размером с кирпич. Я заглянул в него и увидел город через две крошечные дырки в дальнем конце этой ниши. Я сообразил, что мы находимся в западной угловой башенке здания юридического факультета, а смотрю я через глаза горгульи. Лестница спускалась, по моим подсчетам, ниже первого этажа и закончилась в подвале, из которого был выход в тоннель.

Мы шли по нашей с Чансом карте, ориентируясь по маленькому компасу, подаренному Саре отцом. Он был каким-то там магнатом инвестиционного бостонского банка с трехсотлетней историей, который начинался как морская торговая компания. В порядке реверанса славному прошлому все члены правления получали морские компасы, и он вручил его дочери на окончание университета. Сегодня Сара впервые вынула компас из кожаного футлярчика – не без странного удовлетворения, учитывая необычные обстоятельства.

Паровые тоннели показались мне сегодня темнее. Снаружи арктический фронт понизил температуру до минус четырех, холода настолько экстремального, что жизнь в кампусе практически замерла и технические лампочки, обычно такие яркие, едва светились: кампус пытался обогреть себя. Тишину изредка нарушали лишь шипенье пара, редкие капли далеко впереди и, конечно, наши шаги, хотя мы и старались ступать бесшумно. Я подумал о Человеке-марионетке. Сара была рядом. Майлс шел сзади с сумкой через плечо. Только он один, казалось, чувствовал себя непринужденно, словно собрался на концерт группы «Phish».

Я сверился с картой и вздрогнул, подумав о том, что двое из троих, участвовавших в ее составлении, мертвы. Фрэнк Шепард – больше двух сотен лет, Чанс Уортингтон – около двух дней. Только мое имя до сих пор значилось в списках живых.

Мы прошли под Крейтоном и Уорли. В тоннеле под химическими лабораториями Майклсона из потолочных вентиляторов валил легкий пар. Нам пришлось перебираться через груду старых выброшенных мензурок и колб Эрленмейера, надколотых и негодных, – результат двухвековых промахов неуклюжих студентов. Под Эмбри мы петляли, выбирая все новые рукава бесчисленных развилок, чтобы выйти прямо под «железных людей». Проходя под знаменитой дискотекой, я напрягал слух, пытаясь расслышать вибрацию музыки и представляя, как пятью этажами выше высокие регбисты и красивые девушки из женского студенческого клуба прижимаются друг к другу в танце.

Там, где кончалась наша карта, мы увидели коротенький заброшенный коридорчик с дверью, этакий аппендикс разветвленной системы тоннелей. Случайный человек прошел бы мимо.

Мы оказались почти у цели.

Эта обычная дверь ничем не отличалась бы от десятков технических шкафов или электрощитовых, не будь на косяке едва заметного рисунка.

Два маленьких глаза с оранжевыми радужками и черными зрачками смотрели на нас в упор.

Я повернул ручку, и дверь открылась.

Глава 33

– Где это мы? – прошептала Сара.

– Не знаю.

– Это здесь ты видел ту церемонию?

– Нет. Совсем не похоже. Слишком маленькая комната. Слишком все тут… по-домашнему. То, что я видел, напоминало внутренность собора.

– Тогда что это?

– Не имею представления.

Помещение, куда мы попали, напоминало общую гостиную в каком-нибудь из наших общежитий, только заброшенную. Кожаная обивка диванов потрескалась. В центре комнаты лежал вытертый до основы ковер. Воздух был спертый. Я прикрыл за нами дверь и включил фонарик. На стенах висели старые фотографии. Толстый слой пыли не позволял разобрать, что на них изображено.

В противоположной стене были две двери.

– Нам, наверное, туда, – сказал я.

– Я бы не делала этого, – прошептала Сара.

– Почему?

– На двери в коридоре не было замка. Тебе это не кажется странным? Почему дверь не заперта?

– Не знаю. Может, нам просто повезло.

– Сомневаюсь. В эту дверь войдет только тот, кто специально искал ее. Думаю, сама комната и есть замок.

– То есть?

– Я еще точно не знаю, только не стала бы тут ничего трогать.

– Смотрите-ка! – сказал Майлс.

Мы обернулись.

На маленьком столике у дивана стояли две статуэтки из известняка, изображавшие древних королей. За счет высоких подставок они получались одного с нами роста.

Статуэтки были искусно и тонко вырезаны – складки одежды, черты лиц. Казалось, это изображения двух братьев. Один смотрел добродушно, второй – холодно.

– Взгляните! – Сара указала на табличку на одном из пьедесталов. Надпись, выведенная непонятными буквами, чем-то напоминала мне греческую.

– Майлс, у тебя не отберут диплом по классическим языкам, если ты применишь знания на практике?

– Все шутишь, а что бы ты без меня делал?

Нагнувшись к табличке, он провел пальцем по выпуклым буквам.

– Это притча о двух братьях, поклявшихся охранять развилку. Не просто развилку, а такую, где одна дорога ведет к небывалой славе, а вторая… о-о-о…

– Куда? К гибели?

– Если бы. Тут цитата из «Потерянного рая»: «…в бездонный мрак, на муки в адамантовых цепях и вечном наказующем огне за их вооруженный дерзкий бунт».

– В наказующий огонь?

– Ага.

– То есть мы на распутье между раем и адом?

Майлс кивнул.

Я посмотрел на противоположную стену.

– Две двери. Два пути. Какую же выбрать?

Майлс снова повел пальцами по рельефной надписи.

– В аллегории сказано, что мы можем задать каждому брату вопрос, какой путь выбрать. Но тут есть подвох. По закону, один из братьев обязан всегда лгать, а другой – всегда говорить правду.

– А там не сказано, который из них кто?

Майлс дочитал до конца и покачал головой:

– Это все, что тут написано.

– И что это значит? – прошептала Сара. – Это же статуи, как у них что-то спрашивать?

Я посмотрел на каменные фигуры. Рыцари стояли, положив одну руку на сердце, а другую опустив вниз. У ног каждой статуи был маленький прямоугольный камешек, чуть выдававшийся над остальными.

– Ясно, – сказал я. – Будем нажимать на камень. Таким образом мы зададим вопрос. Там не сказано, сколько у нас попыток?

– Нет, аллегория умалчивает об этом.

– Тогда надо быть осторожнее.

– Правильно. – Майлс протянул руку и нажал камень у ног одной из статуй.

– Майлс! – крикнула Сара.

Камень провалился под его пальцем. Мы услышали звон цепей, и вдруг рука статуи пришла в движение. Там, где предплечье переходит в локоть, оказался сустав, скрытый выточенными складками рыцарского платья. Каменная рука вращалась, как стрелка часов, слева направо, и остановилась, указав на правую дверь в дальней стене.

– О, работает!

– Глупая выходка! – резко сказала Сара. – Это не шутки! Мы с вами не в игрушки играем! Все могли пострадать!

– Надо же было попробовать! А ты чего хотела: разговоры вести, пока нервы не сдадут?

– Все равно хватит глупить. – Сара ткнула Майлса в грудь.

– Ладно, прошу прощения. – Он потер грудь и кивнул на статую. – Теперь мы знаем, что он предлагает идти в ту дверь.

– Ничего мы не знаем, – возразила Сара. – Кто это? Тот, кто всегда говорит правду, или тот, кто лжет? Может, он указывает нам путь к смерти!

– Прекрасно. – Майлс нажал на камень под другой статуей.

– Черт! – завопила Сара.

Рука второй статуи тоже повернулась, и нам молча предложили идти в другую дверь.

– Отлично! Что теперь скажешь, гений?

– Майлс, не нажимай куда попало и начинай думать, попросил я. – Конечно, они будут показывать по-разному, раз одному положено лгать, а другому – нет.

– Я в курсе, – обиженно сказал он. – Что-то от тебя тоже не поступает гениальных идей.

– Дай мне подумать.

– Пожалуйста. Можешь не спешить, мне здесь нравится, – сообщил Майлс.

Я закрыл глаза. Задача чисто логическая. А логика – это математика.

С математикой я ладил с детства.

Предположим, что истина равна +1, а ложь -1. Спросим брата-лжеца, получим отрицательный ответ. Спросим правдивого брата, получим положительный ответ.

Но мы не знаем, кто из них кто.

«Думай, думай».

Фокус какой-то: нужно превратить ложь в правду. Другими словами, как отрицательное число становится положительным?

Путем умножения на другое отрицательное! Два минуса дают плюс!

Итак, если спросить лжеца, получаем -1. Как получить второе отрицательное число? Выслушать его совет и поступить наоборот. Если он говорит «идти влево», идем направо. Минус один умножить на -1 равно +1.

Но как узнать, что говоришь с лжецом?

Ведь если спросить правдивого брата, тогда умножение -1 на +1 даст отрицательное число. Ответ будет неправильным.

Черт!

Итак, вопрос: как убедиться, что в уравнении есть второе отрицательное?

«Ну, давай же!»

Я буквально почувствовал, как мозг со стоном напрягся.

Вот, вот сейчас…

– Понял! – воскликнул я.

Майлс и Сара посмотрели на меня.

– Мы спрашиваем каждую статую, что сказал бы ее брат, а потом поступаем наоборот.

– Что?

– Как?

– Соображайте. Мы не знаем, кто из них кто. Если спросить лжеца, что сказал бы его брат, который всегда вынужден говорить правду, лжец ответит, что брат солжет. Поэтому мы поступаем наоборот!

+ 1 × -1 × – 1 = + 1

– Или, допустим, мы зададим вопрос правдивому брату. Его брат всегда лжет, а спрошенный честно покажет, какой путь посоветовал бы братец. Поэтому мы снова делаем противоположное.

-1 × +1 × -1 = +1

Некоторое время они напряженно размышляли, заведя глаза к потолку, как в мультфильме. Сара поняла первая.

– Точно! – Она улыбнулась. – Как ты так быстро додумался?

– Простая логика, – ответил я.

– Гениально, – сказала она, смутив меня.

– Да, неплохо, – отозвался Майлс. – Кроме одного: перед нами статуи! У них ничего не спросишь. Можно только нажать кнопку, и они придут в движение. Господи Иисусе, и это при том, что я профессиональный академик!

Я почувствовал себя воздушным шариком, из которого выходит воздух. Конечно, Майлс прав. Я так обрадовался решению логического примера, что забыл о реальных условиях. Ответ казался таким умным, таким четким, таким… V&D-шным. Он должен оказаться истинным. Я не видел другого решения.

Кнопка. Зубчатые колеса и цепи внутри. Начинка статуи – зубчатые колеса и цепи, а не кровь и требуха. Сустав в локте, спрятанный в складках одежды…

Я шагнул к статуе слева и схватил ее за голову. Я провел пальцем по линии между шеей и складками одежды. Не может быть!

Мы проделали такой путь не затем, чтобы сдаться или повернуть назад.

Я закрыл глаза и попробовал повернуть каменную голову. Сначала ничего не случилось, а потом раздался скрежет, и голова неохотно подалась, как жерновом, размельчая забившую щель слежавшуюся пыль. Голова короля повернулась вправо под механические щелчки и постукиванье внутри статуи. Я открыл глаза и посмотрел. Губы короля-рыцаря оказались как раз напротив уха его брата.

Посмотрев на Майлса и Сару, я не сдержал улыбки.

– Видите? – спросил я тоном обрадованного идиота. Но это было потрясающе!

Я сделал шаг к другому рыцарю, который получал сейчас инструкции из уст своего брата прямо на ухо.

– Спроси, что скажет его брат, – прошептала Сара.

Она подошла и положила руку поверх моей. Вместе мы нажали кнопку у ног второй статуи. После нашей первой попытки каменная рука уже указывала на правую дверь. Раздался щелчок – на этот раз тоньше прежнего, – и рука передвинулась к левой двери.

– Йес! – заорал Майлс и замолотил руками в знак победы. – Ты сделал это, ей-богу, Джереми! – Он кинулся к левой двери и схватился за ручку.

– Майлс! – заорали мы хором. – Майлс, нет!

Неужели от смерти нас отделяют секунды? Как же мы умрем? Наполнится ли комната газом, или, наоборот, отсюда выкачают воздух и несколько мгновений мы будем корчиться на полу в ожидании наказующего огня?

Это будет быстро? Хоть бы безболезненно!

Майлс с широкой ухмылкой обернулся.

– Да я пошутил! – сказал он. – Спроси одну статую, что скажет ее брат, и сделай наоборот, – подмигнул он нам.

Широкими шагами он перешел к правой двери и, не оглядываясь на нас, повернул ручку.

Послышалось короткое шипение, как при открывании вакуумной упаковки, и дверь распахнулась к нам, в комнату.

Глава 34

Войдя туда, мы оказались в библиотеке, декорированной в морском стиле. Повсюду висели картины с маяками и шхунами в волнах. В одном углу глобус, в другом – астролябия. Потолок был раскрашен под ночное небо: звезды и луна.

В этой комнате привлекала внимание широкая щель, делившая ее строго надвое: и толстую стену, и картину, и зеленый ковер, даже стул, попавшийся на пути. Стул был обит шелком – зеленовато-синим с золотом; две его половины стояли по разные стороны расселины. Виднелось его желтое нутро, но разрез был идеальным: набивка не выпирала и не вываливалась из половинок.

В дальней стене виднелась дверная ниша с бруском-засовом поперек двери. Майлс подошел к ней и попробовал плечом.

– Заперта.

Я встал на колени и осторожно нагнулся над щелью. Края были острыми. Я попытался заглянуть в щель. Далеко внизу, на дне, мне почудилось движение.

Сара достала монету и бросила в щель.

Несколько секунд спустя до нас донесся слабый всплеск.

– Там вода, – констатировала она.

Упершись руками в оба края, она нагнулась. Ее голова исчезла в щели.

– Осторожнее!

Сара будто не слышала.

– По-моему, проточная.

Верно. Приглядевшись, я увидел, что ручей течет к дальней стене.

Справа висело огромное зеркало в золотой раме. Под ним на столике стояла стеклянная ваза, наполненная маленькими деревянными плашками.

– Очень мило, – сказал Майлс.

Он вдруг оказался рядом со мной, самодовольно ухмыльнулся и подался вперед, взявшись за спинку половинки стула.

– Что?

– Вверху луна, внизу вода. Классическая триада. Они практически сунули это нам под нос.

– Что?

Майлс терпеливо покачал головой.

– Луна. Вода. Какой предмет символизирует обе эти стихии почти в каждой культуре? – Он вдруг поднял стул в воздух, восторженно заорав: – Зеркало!

И с силой ударил половинкой стула в огромное зеркало на стене.

Грохот походил на взрыв. Полетели осколки.

– А-га! – ликуя, вопил Майлс, держа то, что осталось от стула.

За зеркалом оказалась стена.

На пол со звоном осыпались последние осколки.

– О-о! – вырвалось у Майлса. Он посмотрел на нас: – Упс!

Мы с Сарой переглянулись.

– Упс?

– Упс.

– Ты уничтожил зеркало.

– Я же сказал – упс!

– Классическая триада, – сказала Сара менторским тоном, подняв воображаемые очки на переносицу.

– Отвали, – буркнул Майлс.

Мы с Сарой переглянулись и захохотали.

– Все равно это было круто. – Майлс покраснел. – Да хватит! А если бы за зеркалом оказался тоннель или еще что? Вы же все равно ни хрена не знаете. Думаете, вы гении, раз удачно поиграли в куклы в первой комнате…

Он потопал в дальний угол и, надувшись, с размаху сел на стул.

Мы хохотали, буквально сгибаясь пополам.

Наконец я вытер глаза и медленно пошел вдоль стеллажей.

На полке я увидел модель корабля вроде той, как строят в бутылках, только больше.

– Эй, Майлс, – сказал я. – Не возражаешь, если я взгляну, или сразу разобьешь?

– Пошел ты…

Я снял корабль с подставок и повертел в руках.

– Странно.

С обеих сторон не хватало планок, как зубов в улыбке боксера.

Я ухмыльнулся.

Я понес корабль на стол под разбитым зеркалом, взял из вазы дощечку и приложил к дыре в борту. Она идеально подошла.

Сара захлопала в ладоши.

Каждая планка со щелчком вставала на место, и наконец ваза опустела. Корабль снова выглядел целым, однако сделали его из бледного дерева бальсы, а новые планки, ярко-коричневые, походили на древесину черешни. Но эта проблема была из разряда косметических: кораблик выглядел очень соразмерным и новеньким.

– Круто.

– Я хочу пустить его на воду, – сказала вдруг Сара.

– Ну еще бы, – пробурчал Майлс из угла, не глядя на нас.

– Давай, – согласился я.

– Валяй, – буркнул Майлс.

– Не мог бы ты встать, а? – попросила Сара. – Если что-нибудь знаешь, скажи нам!

– Это явно корабль Тезея, – сообщил Майлс.

– Чей корабль?

– Тезея. Парадокс такой. Античная загадка.

– Ну просвети нас, Бога ради!

– Корабль Тезея постепенно старел и изнашивался, но моряки все время заменяли доски. Убирали старые и вставляли новые. Вопрос в том, когда корабль перестает быть кораблем Тезея.

– Не поняла.

– Если одну доску заменить, это по-прежнему будет корабль Тезея?

– Конечно.

– А если заменить половину досок? Это по-прежнему корабль Тезея?

– Да.

– А представь, что кто-нибудь собрал все старые доски и построил второй корабль. Какой из двух будет кораблем Тезея?

Мы с Сарой ответили одновременно.

– Старый, – сказал я.

– Новый, – сказала она.

– Вот именно, – потер руки Майлс. – Смысл парадокса не в корабле, а в том, что такое чем-то быть. – Он показал на остатки стула на полу: – Это можно считать стулом? А это по-прежнему зеркало? Ты тот же самый человек, что был год назад? Этот корабль тот же самый, что ты нашел на полке?

Я поднял руки:

– Понятно. Типичная философская загадка. Можно спорить всю ночь и ни до чего не додуматься.

– Я уже додумался, – сказал Майлс. – Вытащи на фиг новые плашки и брось кораблик в воду.

– Ты с ума сошел? – возмутилась Сара.

– Это очень разумно, – возразил Майлс. – Подумайте о V&D, о том, что они делают. Они не хотят, чтобы корабль менялся. Они хотят, чтобы все тот же старый корабль плыл вечно. Они не хотят передавать плавание новой команде, новому кораблю, новым доскам. Ты вставил новые плашки и испортил всю философию.

– Зато поправил физику. Мой корабль не утонет. А твой – да.

– Поверь мне.

– Парню, который разнес зеркало?

– Я тебе говорю!

– У нас единственный шанс, – сказал я. – И он в двадцати футах внизу.

– Ты прав. – Майлс вздохнул. – Дай мне только проверить одну вещь.

Взяв у меня корабль, он вытащил коричневые планки. Не успел я и слова сказать, как Майлс сделал гигантский шаг к краю расселины и аккуратно уронил туда корабль.

– Скотина!

Мы подбежали к краю. Кораблик упал с громким всплеском и пошел ко дну.

– Ты чертов надменный урод! – закричала Сара. – Да как ты смеешь?! На кону людские жизни! На других наплевать, о себе подумай!

– А у меня проблемы с самооценкой, – усмехнулся Майлс.

– Заткнитесь и смотрите! – крикнул я.

Корабль по инерции ушел под воду, но теперь всплыл, и течение понесло его к дальней стене.

– Черт меня побери! – изумился Майлс.

Я почти обрадовался, но тут же увидел пузыри, поднимающиеся от корабля. Я представил, как вода заливает трюм.

– О черт…

Корабль начал тонуть.

– О нет!

Но корабль по-прежнему плыл, хотя и медленнее, чем нам было нужно. На полпути он уже наполовину погрузился в воду.

Я чертыхнулся:

– Ну, давай же!

– Давай… давай… давай… – подбадривала корабль Сара.

– О нет! – сказал Майлс, посмотрев в дальний конец расщелины.

– Что? – Я взглянул туда. – Что это?

Поток уходил в тоннель, достаточно высокий для того, чтобы наш кораблик мог проплыть по нему со всеми мачтами. Но почти у самого отверстия Майлс разглядел туго натянутую проволоку.

Мне вспомнилось смешное слово из детских приключенческих романов.

Растяжка.

Мина-ловушка.

– Майлс, – спросил я, – как ты думаешь, что будет, если наш кораблик заденет проволоку?

Он пожал плечами. Его самоуверенность исчезла. Он встретился со мной взглядом и показал руками большой взрыв.

Сара в нескольких шагах от нас повторяла, не отрывая взгляд от корабля:

– Плыви… плыви… плыви…

– Сара…

Я показал на проволоку.

Ее глаза расширились.

Она снова повернулась к нашему кораблику и принялась умолять:

– Тони, тони, тони!

Я начал вторить ей.

А что еще оставалось? Бежать обратно, откуда пришли?

Майлс уже стоял у двери. Он подергал ручку и выругался.

Корабль был уже в нескольких дюймах от отверстия тоннеля. На три четверти оказавшись под водой, он все еще плыл. Мачты по-прежнему выступали из воды настолько, чтобы задеть проволоку. По бокам корабля густо пузырился воздух.

– Тони, тони, тони… Тони!

Воздух из трюма пошел большими пузырями, кораблик окончательно затонул и на долю дюйма разминулся верхушками мачт с проволокой.

Мачты исчезли в черноте тоннеля.

Раздался гул, возникший далеко внизу и поднявшийся к нашей комнате, – должно быть, грохотало что-то в стене. Затем послышался щелчок, и засов массивной двери отъехал в скобку на стене. Через секунду за книжной полкой открылась панель, и корабль опустился на свое место.

Майлс подошел к двери и сильно толкнул ее. Она распахнулась.

Он торжествующе фыркнул и шагнул за порог.

Я посмотрел на Сару и покачал головой:

– Знаешь, половину времени он нормальный. Беда в том, что неизвестно, в какой он сейчас половине.

Она взяла меня за руку и устало улыбнулась:

– Давай пройдем это до конца, а потом куда-нибудь уедем, купим прелестный домик, заведем детей, состаримся… Что ты говоришь?

– Куда мы поедем?

– Не знаю. Может, на Ямайку?

– А как тебе Техас?

– Техас? – Сара пожала плечами, словно говоря «Почему бы и нет?». – Никогда не была в Техасе.

Она не отпускала мою руку, и мы вместе прошли в дверь.

Глава 35

Мы оказались в огромном, но погружающем в клаустрофобию помещении.

Огромном, потому что противоположная стена была далеко, как в комнатах из ночных кошмаров. То есть когда к ней бежишь, она все отдаляется.

Клаустрофобия же начиналась из-за давящей тяжести этой низкой и узкой комнаты. Боковые стены и потолок были изрезаны поперек узкими П-образными щелями. На стенах висели элегантные канделябры со свечами. Майлс достал свою «Зиппо» и зажег несколько фитильков.

Слева на стене я увидел странную мозаику из крошечных гладких плиток: гротескное изображение демона с огромными губами, ладонями и вяло висевшим длинным фаллосом.

– Урод озабоченный. – Майлс указал на демона.

Сара рассматривала мозаику на противоположной стене – по мне, готовая карта метро, только без обозначенных остановок. Сара с интересом изучала разветвления маршрута.

Я провел рукой по демону, пробежав пальцами по гладким плиточкам.

– Что это? – спросил я Майлса.

– Тотем какой-нибудь. Древний божок.

– Какой религии? И чем он ведает?

Майлс прищурился:

– Из Южной Америки, наверное. Или с островов Тихого океана… Похож на идолов с острова Пасхи.

– Вы, ребята, понятия не имеете, о чем говорите, – рассмеялась Сара.

Сделав к нам шаг, она наступила на половицу, просевшую под ногой с зловещими щелчками; казалось, старик хрустит суставами пальцев. Сара подняла голову и посмотрела на нас округлившимися глазами.

– Что я сделала? – шепотом спросила она.

Не успели мы высказать предположения, как за стенами раздался протяжный скрежет. Мои пальцы были на плитке, и я ощутил вибрацию, прошедшую по стене. Мы услышали нестерпимый пронзительный скрип, напоминающий включение машин, а потом похожий на клацанье звук, вроде «сброса» на горках в луна-парке, когда на высоте десяти этажей под вагонеткой неожиданно разжимаются стопоры.

Раздирающий уши металлический крик начался медленно и ускорился, набирая высоту. И сразу сверкнуло зеркальным блеском лезвие, высотой и шириной с человека, с неуловимой быстротой вывалившись из щели. Оно прошло полукругом на волосок от пола и исчезло в другой стене. Скрежет замедлился и постепенно стих.

Но тут же начался снова, усилился, и через секунду лезвие вновь вспороло воздух, качнувшись на натянутом скрипящем тросе, словно маятник обезумевших часов.

– Ох, елки-палки! – вырвалось у Сары.

Лезвие ритмично мелькало перед одинокой дверью в дальней стене.

– Все нормально, – поспешно сказал я. – Все нормально. Оно не так быстро качается. Можно выждать и подгадать.

– Не угадаешь – превратишься в салями, – мрачно заметил Майлс.

При каждом взмахе лезвия возникал ощутимый «у-уп» и рывок воздуха, долетавший до нас. Я подсчитал, сколько времени проходит от исчезновения лезвия до нового появления. Минимум три секунды. Никаких проблем.

– Ничего, можно.

Едва я сказал это, как скрежет усилился и второй серебристый меч мелькнул из другой щели в стене – на фут ближе к нам. И вот уже два маятника качались перед нами в противофазе.

– Черт!

Я снова подсчитал. Они раскачивались навстречу друг другу, но взмахи были ровными – я слышал, как наверху гудят моторы. Скрежет стоял невообразимый, запах горящего масла наполнял комнату. Но все же возможность спастись оставалась – момент, наступавший сразу после того, как маятники пересекали нам путь. Одна-две секунды, но их хватит. Если по очереди, то мы пройдем. Один за другим. Надо только проявить терпение.

Я открыл рот, чтобы сказать это, когда из стены выпал третий маятник, еще на фут ближе к нам, и тяжело закачался, серповидными взмахами перекрывая нам путь.

И вот уже три маятника вспарывали воздух, не давая толком разглядеть дверь за ними. Кабели стонали, а моторы визжали, как животные, когда их клеймят.

– Сомневаюсь, что можно, – сообщил я.

– Это, – Майлс оглядел стены, – не самая большая проблема.

Я проследил направление его взгляда.

Лезвия выскакивали из щелей, отстоящих на фут одна от другой. Сначала я не заметил того, что щели делили комнату на полосы до самой двери, в которую мы вошли. Расстояние от стены до первой щели составляло шесть дюймов. Майлс был толще шести дюймов. Я тоже. Разве что Сара поместится, если втянет живот. Ну, и что теперь? Ждать целую вечность, пока гигантский маятник отхватит тебе кончик носа и/или пальцы ног?

– Может, их только три? – с надеждой предположил я.

Не успел я договорить, как послышался скрипучий стон, клацанье, «пуск» – и четвертый чудовищный полумесяц с жутким уханьем начал летать по комнате.

Это сразу рассеяло чары.

Майлс бешено дергал и крутил дверную ручку. Заперто. Он навалился на дверь всем своим весом. Она не подалась. Он попытался высадить ее. Она даже не дрогнула.

– Ну все, – крикнул он, тыча толстым пальцем мне в грудь, – я последний раз послушался тебя!

Пока Майлс пытался выбить дверь плечом, я повернулся к Саре. Она застыла на месте, завороженно глядя на огромные лезвия – уже шесть! – качавшиеся, как маятник гипнотизера. Эта комната предназначалась не для убийства, а для того, чтобы довести до безумия. Смерть была целью вторичной. Новое лезвие выпало из стены. Теперь мои волосы шевелились от толчков воздуха.

Я схватил Сару за плечи и затряс. Я выкрикивал ее имя, но не мог перекричать оглушительный механический скрежет – такой, словно прессовщик отходов сминал тысячи пустых бутылок. Я потащил Сару назад. Ее ноги подгибались, будто она была без сознания. Взглянув на меня невидящими глазами, Сара перевела взгляд на лезвия и начала кричать.

Я потерял им счет. Заорал на Майлса, который ни на йоту не продвинулся с дверью, но, наверное, уже сломал себе плечо.

Я снова увидел на стене демона, ухмылявшегося мне толстыми, как лепешки, губами.

Сара что-то знала об этом демоне. Она же начала говорить…

– Сара! – закричал я, пытаясь перекричать машины. – Сара, ты сказала, что это не тотем…

Она заморгала и покачала головой, показывая, что не слышит меня.

– Ты сказала, что мы не знаем, о чем говорим! Так кто это? – Я повернул ее лицом к мозаике. – Пожалуйста! Надо же что-то делать!

– Не знаю…

– Знаешь! Сосредоточься! Давай!

Заскрежетал новый механизм, и лезвие вывалилось из стены так близко, что Майлс буквально выхватил нас с его пути своими сильными ручищами.

– Мы же погибнем! – заорал я на Сару.

Это помогло. Сара кивнула. Ее глаза прояснились.

– Это не демон, – сказала она. – Это гомункулус.

– Демон, гомункулус, один хрен! – взревел Майлс, глядя на меня. – Алхимики начинали жизнь с нуля. Они называли их гомункулусами!

– Нет, – энергично замотала головой Сара. Ей приходилось перекрикивать десяток моторов и скрежет тросов. – Слушайте меня. Тут не алхимия, а биология!

– Времени нет, – сказал я. – Ты можешь это остановить?

– Не знаю. Но я знаю, кто он.

Она указала на демона.

– Говори быстрее, – взмолился я.

– Он – это карта нервной системы. Там показано, где у нас проходят нервы. Чем больше нервов, тем больше часть тела.

– Что?

– По неврологии… запястья, губы, гениталии… там у нас больше всего нервов. Вот почему они увеличены на мозаике. Это символ.

– Этот маленький говенный урод изображает нас? – заорал Майлс.

– А это тогда что? – спросил я, указывая на карту метро.

– Я это уже видела раньше, – сказала Сара. – Это brachial plexus.

– Что?!

– Плечевое нервное сплетение. Вот, смотри, срединный нерв, вот лучевой, локтевой.

Нам уже некуда было пятиться. Дверь на другом конце комнаты скрылась из виду. У нас оставались считанные футы.

– Сара, милая, это надо очень быстро перевести в практические понятия.

– Они и так практические. Врачи пользуются такими схемами, чтобы определить, где повреждение.

– Например?

И тут она поняла. Ее глаза радостно расширились.

– Вот оно что! – закричала она, указывая пальцем. – Вот, видите?

Она постучала пальцем по отсутствующей плиточке на карте метро, по маленькой дырке в стене.

– Ну и что? Мозаика старая.

– Нет. Это не случайность. Так делают врачи. Это что-то значит.

Мы услышали «хассс», и Майлс оттащил нас назад, ударившись плечом о стену, за секунду до того, как новое лезвие качнулось рядом с нами.

– Что, Сара?

– Если кто-то получил травму здесь, – она постучала по дырочке в стене, – если поврежден этот нерв… тогда у человека специфическая травма… Мне надо подумать.

– Времени нет!!!

– …Цэ пять, цэ шесть, цэ семь…

– Давай быстрее!

– …корешки… затем стволы… затем отделы…

– Быстрее!

– …разделяется на медианный нерв и пересекает…

– Быстрее!

– …тогда у человека теряется чувствительность в… в…