Текст книги "Жонкиль"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– И ты еще говоришь о любви, которая якобы осталась в твоем сердце? Боже! Не думаю, что там есть хотя бы искра любви! Ты презираешь меня, ненавидишь меня.

– К чему обсуждать мои чувства? – спросила она устало. – Не вижу в этом никакого смысла. Это... это только причиняет боль тебе и мне. Я прошу тебя, Роланд, решительно и окончательно, вернуть мне свободу и дать мне возможность начать жизнь сначала, так, как я считаю нужным.

– И тебе совершенно безразлично, что случится со мной? – вскипел он, сжимая кулаки. – Ты стала такой безжалостной, такой озлобленной, что можешь послать меня к чертям собачьим, не моргнув глазом?!

Жонкиль быстро взглянула на него, затем снова уставилась в пол. Его страдальческие глаза тревожили ее.

– Ерунда, – сказала она тихо. – Непохоже, чтобы ты собирался к чертям собачьим, как ты выражаешься.

– Откуда ты знаешь? Может, к самому дьяволу, если ты прогонишь меня, – сказал он. – Мне уже будет все равно.

– Ты даже не такой порядочный, как я думала, – сказала она.

– Ты все-таки думала, что я «порядочный» после того, как все узнала обо мне? – спросил он, пристально глядя на нее.

– Я... ну, я думала, ты достаточно порядочен, чтобы теперь жить честно, – сказала она, запинаясь. – Аннулируй наш брак и постарайся выправить свою жизнь. А «идти к чертям собачьим» – признак слабости.

Роланд засунул руки в карманы. В горле у него что-то перекатывалось. Он в бешенстве закусил нижнюю губу. Его поразило, что она, которую он считал ребенком, указывает ему на его долг – таким образом. Но страдание и разочарование – лучшие учителя мудрости в этом мире, а Жонкиль получила хороший урок.

– Я собираюсь работать, – сказала она ему. – Мне тоже придется столкнуться с жизнью. И я не намерена портить ее.

– Я не откажусь, я не могу отказаться от тебя, Жонкиль! – сказал он упрямо. – Я люблю тебя, ты нужна мне, и если ты пойдешь со мной, мне не страшно ничто на свете. Если нет, клянусь, я не знаю, что я сделаю. Любовь к тебе превратила меня в слабого, сентиментального идиота, – он горько рассмеялся, – я не могу ни есть, ни спать нормально: мысли о тебе, сожаление о том, что я сделал, не дает мне покоя. И если ты будешь такой безжалостной, такой немилосердной, тогда я тоже снова стану безжалостным. И первая вещь, которую я сделаю, это категорически откажусь аннулировать наш брак.

– Ты жестокий и несправедливый, – воскликнула она.

– Я такой, каким ты заставляешь меня быть, – ответил он. – В твоих силах сделать из меня возлюбленного, мужа, который будет готов умереть за тебя, или... выбирай!

– Ты не заставишь меня переменить решение, что бы ты ни говорил, – закричала она с пылающим лицом. – Мне безразлично, что ты будешь делать. Я никогда не буду жить с тобой и никогда не полюблю тебя снова.

– Очень хорошо, – сказал он. – Тогда поборемся. Я буду сражаться не на живот, а на смерть, Жонкиль. Когда-нибудь я заставлю тебя вернуться.

– Нет, никогда!

– Я заставлю, – сказал он, дрожа всем телом. – Даже если ты отправишься на другую сторону земного шара, ты останешься моей женой.

– Ты трус, Роланд.

– Нет, – сказал он. – Я не трус, но я люблю тебя, Жонкиль; безрассудно, отчаянно люблю. Я верну тебя когда-нибудь тем или иным способом.

– Если ты искренне любишь меня, ты должен сделать то, что я хочу.

– И окончательно потерять тебя? Нет. Я не сделаю этого, Жонкиль. То, что я отказываюсь отпустить тебя, кажется достойно осуждения, но ты, возможно, не совсем понимаешь, в чем дело. Потерять тебя – это потерять собственную душу.

– Мелодраматический вздор, – усмехнулась она. – Ты очень скоро найдешь другую девушку для спасения души.

– Ты так думаешь?

Мгновение – и Роланд уже держит ее в своих объятиях. Он прижал ее к груди; она слышит, как сильно его сердце бьется около ее собственного. Днями и ночами она обуздывала свои чувства, давала себе твердые обещания, что не позволит этому человеку взять верх над ней. Он делал задачу очень трудной, старался ослабить ее, заставить забыть свою гордость и ответить на зов пола. Бесчестная игра. Она ужасно злилась на него, возмущенная его властью над ней.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, – шептал он. – Я люблю тебя, моя жена, моя жена – ничто не сможет изменить того факта, что ты моя жена. Говори, что хочешь, делай, что хочешь, ты никогда не сможешь уйти от меня.

Она пыталась смеяться над ним, отталкивала его. На мгновение Роланд потерял самообладание. С бьющимся сердцем, с горящими глазами, он крепко сжал ее в своих объятиях.

– Ты моя, – говорил он. – Моя, Жонкиль. Запомни: «что Бог соединил... человек не разорвет»... ты не можешь освободиться от меня. Ты принадлежишь мне, на горе и на радость.

– Нет, – ответила она тихим, насмешливым голосом. – Ты обманом женился на мне. Это не настоящий брак. Я не могу даже высказать, как я тебя презираю за это.

– Ты безжалостная, как смерть. Боже! Что может быть безжалостнее праведной невинности! – воскликнул он.

– Отпусти меня, пожалуйста, Роланд.

– Нет, – сказал он. – Никогда, никогда, никогда! Отпустить тебя, чтобы ты вышла замуж за кого-нибудь другого... отпустить тебя, чтобы ты выслушивала предложения этого парня, Оукли... отпустить тебя, чтобы ты убежала от меня? Никогда!

– Роланд, – сказала она, стараясь изо всех сил высвободиться из его объятий. – Пожалуйста, постарайся быть благоразумным и нормальным. Ты очень утомляешь меня.

– О, не смотри на меня такими... такими усталыми, презрительными глазами. Ты не понимаешь, что ты сводишь меня с ума, Жонкиль.

– Ты отпустишь меня?

– Нет, – процедил он сквозь зубы и теснее притянул ее к себе. Его губы прижались к ее губам в долгом поцелуе, который лишил ее последнего самообладания. Она внезапно обмякла в его руках и едва ли знала, сколько времени длился этот поцелуй, но чувствовала, что земля уплывает у нее из-под ног и что она падает... падает.

Он поднял ее и отнес на кушетку, стоявшую около огня. Жонкиль лежала неподвижно, дрожа всем телом. Она приложила руку к губам. Они болели после этого пламенного поцелуя. Но душа ее болела больше: Роланд Чартер все еще обладает ужасной силой, способен сделать ей больно... тронуть самые чувствительные и отзывчивые струны в ней.

Он не сделал попытки прикасаться к ней или снова целовать ее. Он стоял около кушетки, глядя на Жонкиль какими-то несчастными глазами.

– Я не сожалею об этом поцелуе, поэтому не буду извиняться, – сказал он. – Но я хочу сказать тебе, Жонкиль, что это последний раз, когда я целовал тебя; теперь я не сделаю этого до тех пор, пока ты сама не попросишь меня.

Она попыталась иронически улыбнуться, но он продолжал:

– Я уезжаю в Лондон. Собираюсь искать работу и прокладывать себе дорогу в жизни. Может быть, мы не увидимся какое-то время, но я буду считать своей обязанностью знать, где ты и что ты делаешь. Как только я найду работу, я буду посылать тебе половину того, что я заработаю, потому что долг мужа содержать свою жену. Ты не сможешь аннулировать наш брак, и ты никогда не сможешь избавиться от моей любви, моего неподдельного, искреннего желания вернуть тебя. Запомни это. Что касается денег дяди Генри, не трать времени и не проси мистера Коллинза переписать их на меня. Я не возьму их. Если ты положишь их в банк на мой счет, я никогда не возьму ни пенни с него, поэтому не утруждай себя. Если ты решишь не пользоваться ими сама, отдай их бабушке или в какую-нибудь больницу. Мне все равно, что ты сделаешь. И еще раз: помни, что ты моя жена...

Жонкиль посмотрела ему прямо в глаза. Она сделала попытку говорить, протестовать, спорить, но не смогла вымолвить ни слова. Только ее губы жалобно дрожали.

Сейчас она, все еще лежащая на кушетке, с лицом, напоминающим маску страдания под прямой черной челкой, показалась Роланду такой молодой, такой несчастной, что острая боль пронзила его сердце.

– Бедный ребенок, – промолвил он тихо. – Бедная Жонкиль. Я вел себя, как свинья, о чем ужасно сожалею. Но ты оказалась лицом к лицу с гораздо большим, более сильным чувством, чем ты понимаешь сейчас. Когда-нибудь ты поймешь это и вернешься ко мне. А пока до свидания, моя дорогая.

Жонкиль все еще молчала. Его слова глубоко запали ей в душу. Сейчас он был гораздо сильнее ее. Она видела, как он повернулся на каблуках и вышел из библиотеки, тихо прикрыв за собой дверь.

После того, как он ушел, в комнате воцарилась мертвая тишина, нарушаемая треском кусочка угля, провалившегося сквозь решетку. Солнце заходило. Пурпурно-серая мгла сумерек уже прокралась через зарешеченное окно библиотеки и заполнила длинную комнату тенями.

Жонкиль зарылась лицом в подушку. Она устала от переживаний, от страха за будущее. Роланд ушел... когда-то она безумно любила его, когда-то его поцелуй, его прикосновение, малейшее его слово волновали ее до глубины сердца. Но теперь он ушел. А она все еще его жена... Он вдолбил это ей в голову. Она – его жена, она никогда не сможет уйти от его любви, от его желания вернуть ее...

Ее пальцы вцепились в кушетку изо всех сил, как будто она боялась, что может вскочить, кинуться к двери, позвать Роланда.

– О, Боже, О, Боже милостивый, помоги мне! – стонала она. – Помоги мне быть сильной. Помоги мне сохранить гордость.

Из-за этой гордости и чувства обиды на него она позволила ему уйти. И все же он для нее был самым дорогим человеком на земле, единственным существом, который мог бы сделать ее счастливой.

– Роланд... – шептала она, зарывшись лицом в подушку, со щемящей тоской в сердце. – Роланд...

Жонкиль заплакала.

В гостиной Роланд столкнулся с бабушкой, которая только что распрощалась с мистером Коллинзом. Она вопросительно взглянула на Роланда. Он засунул руки в карманы, отвернулся и сказал:

– Ну, бабушка, я уезжаю. До свидания.

Старушка села, сложила руки. Ее выцветшие глаза за стеклами очков были сейчас необычайно мягкими.

– Уезжаешь, Роланд? Ты хочешь сказать, что вы с Жонкиль не пришли ни к какому согласию?

– Нет, она все еще ненавидит меня и не доверяет мне. Это естественно. Я не осуждаю ее. Только все равно я не дам ей свободу. Я не отступлюсь, я не дам себе отдыха до тех пор, пока не верну ее.

– Ты в самом деле любишь ее?

– В самом деле, – сказал Роланд и посмотрел на бабушку, его красивое лицо было упрямо, решительно. – Я знаю, что я дрянь, я вел себя, как хам. Но я люблю Жонкиль и всегда буду ее любить.

Миссис Риверс подошла и положила руки ему на плечи.

– Ролли, мой дорогой мальчик, – сказала она. – Я верю тебе. Ты поступил очень плохо, но я верю, что ты любишь Жонкиль.

Он схватил ее руку и поцеловал ее, затем отвернулся.

– Спасибо, бабушка, – сказал он. – Ты всегда была добра ко мне, когда я был еще ребенком. Ты понимала меня. И до сих пор понимаешь. Храни тебя Бог.

Она проглотила подкативший к горлу ком. Она любила своего внука, эту «паршивую овцу» их семейства. На нее вдруг напала печаль, знакомая очень старым людям, когда они начинают вдруг чувствовать, что все идет к концу. На какое-то мгновение подлинная женщина со всеми свойственными ей переживаниями проявилась в этой суровой, непреклонной спартанке. Она взяла его за руку.

– Ролли, дорогой мальчик! Жонкиль собирается уехать из Риверс Корта, и если ты тоже уедешь, с кем я останусь?

Он обнял ее очень нежно и прижал к себе. Его глаза были твердыми и ясными, а губы как-то странно улыбались.

– Прости, бабушка. Но я должен ехать. Должен постараться сделать что-то стоящее, найти работу и честно работать. Я слишком долго бездельничал. Если бы я немного лучше помнил твои наставления, то не оказался бы в таком положении, в каком нахожусь сейчас... И она бы не думала обо мне так, как думает сейчас. Я должен идти. До свидания, дорогая бабушка. Я постараюсь присматривать за Жонкиль, время от времени буду давать тебе знать о себе. Держи меня в курсе ее дел. Она моя жена, и когда-нибудь...

– Когда-нибудь вы приедете домой в Риверс Корт вместе, – закончила миссис Риверс дрожащим голосом.

– Кто знает, – сказал Роланд. – Если мне не удастся вернуть доверие Жонкиль – что ж, тогда, я думаю, мне придется вернуть ей свободу. До свидания.

Глава 14

Пришло время и Жонкиль покидать Риверс Корт.

После отъезда Роланда миссис Риверс потратила целый день на то, чтобы отговорить Жонкиль от ее намерения, но вскоре поняла всю безнадежность этих споров. Жонкиль упорствовала в решении искать работу и «зарабатывать себе на жизнь», как она говорила.

– Я никогда не буду счастлива теперь в Чанктонбридже, бабушка, – сказала она миссис Риверс. – Я всегда буду чувствовать, что этот дом и деньги по праву принадлежат Роланду. Я должна сама зарабатывать.

Миссис Риверс очень хотелось прижать девушку к своему сердцу, приласкать ее, выразить ей свое сочувствие и в то же время походатайствовать за Роланда. Но она не поддалась искушению. Она подумала, что будет лучше, если эти двое сами найдут свое спасение. Однако она очень беспокоилась за Жонкиль.

Роланд – умудренный жизнью человек. Он может постоять за себя. А Жонкиль еще ребенок, хоть ее славное личико так побледнело и похудело с Рождества; глаза стали огромными, страдальческими.

– Я бы очень хотела, чтобы ты не беспокоилась обо мне, бабушка, – сказала Жонкиль. – Со мной будет все в порядке. У меня накоплено пятьдесят фунтов, я возьму их с собой, чтобы было на что жить, пока я не найду работу. Я собираюсь искать какую-то работу по дому, могу быть бонной.

Миссис Риверс недоверчиво улыбнулась.

– Тебе это не понравится, моя дорогая.

– Неважно. Я должна что-то делать.

– А к кому ты пойдешь?

– Поеду в Лондон, – сказала она неопределенно. – Я могла бы посоветоваться с миссис Поллингтон. У нее масса знакомых в Лондоне.

Этот разговор происходил в гостиной холодным январским утром: в одиннадцать часов миссис Риверс пила свой обычный стакан хереса с печеньем. Жонкиль начала собирать вещи сразу после завтрака; она выглядела усталой и подавленной. Миссис Риверс тревожно разглядывала ее, затем сказала:

– Очень хорошо, Жонкиль. Поступай, как знаешь. Но смешно быть такой гордой.

– Моя гордость – единственное, что у меня осталось.

– Ну-ну, дитя. В глубине души ты любишь Роланда и когда-нибудь забудешь обиду и начнешь все сначала.

Жонкиль покачала головой. Она не собиралась позволять чувствам снова управлять собой. Она уже вычеркнула Роланда из своей жизни. Теперь она намеревалась подавить любовь и подсознательное стремление к нему, стать совершенно независимой.

– Мое единственное желание, бабушка, – аннулировать брак, – сказала она. – Я возьму фамилию Риверс. Я не могу быть миссис Чартер.

– Я спорила бы с тобой до второго пришествия, моя дорогая, – сказала миссис Риверс. – Но я вижу, что это бесполезно и только излишне утомляет меня. Мне остается сказать: иди... Иди и постарайся обрести покой. Ты знаешь, что твой дом здесь и всегда будет ждать тебя.

Жонкиль подошла к бабушке, наклонилась и поцеловала ее белую голову – это было очень редкое проявление нежности с ее стороны. Миссис Риверс никогда в прошлом не поощряла никаких сантиментов.

– Ты очень добра, бабушка, – сказала Жонкиль. – Я благодарна тебе за все, что ты сделала. Мне жаль, что я не могу остаться; жаль, если ты будешь чувствовать себя одиноко сейчас, когда скончался бедный отец. Но я должна уехать.

Миссис Риверс глубоко вздохнула. Дух независимости, упрямство Роланда и Жонкиль были выше ее понимания. В ее молодые годы детей учили склоняться перед волей старших. Но современная молодежь предпочитает идти своим путем. Ну что ж, она может только отпустить их и ждать здесь в одиночестве; ждать и молиться. Более всего на свете Генриетта Риверс верила в силу молитвы.

Было что-то такое в характере Жонкиль, что не могло не привлекать старую миссис Риверс. Девушка обладала мужеством и сильным характером. Ведь насколько легче было бы ей принять деньги, завещанные Генри Риверсом, нежели начинать самой зарабатывать на жизнь, быть одинокой и бедной. «Очень, очень жаль, – думала миссис Риверс, – что бедняжка встретила Роланда, поддалась его обаянию и бросилась в этот брак. Однако что сделано, то сделано, и сожалеть об этом уже поздно».

Жонкиль под давлением миссис Риверс согласилась не предпринимать пока никаких шагов в отношении денег. И Роланд, и Жонкиль отреклись от них. На некоторое время состояние Генри Риверса должно оставаться нетронутым, во всяком случае до тех пор, пока молодая наследница не придет к какому-то определенному решению, чего в данный момент она не могла сделать.

– Я поеду в Лондон завтра утром, – сказала Жонкиль миссис Риверс. – Я найду где-нибудь квартиру, затем постараюсь увидеться с миссис Поллингтон. Она была очень добра ко мне на том вечере. Я уверена, что она поможет мне.

В комнату вошла горничная.

– Мистер Уильям Оукли в библиотеке и хотел бы видеть мисс Жонкиль, – сообщила она.

Жонкиль поднялась.

– Это Билли, – сказала она. – Придется повидать его.

– Пренепременно, – сказала миссис Риверс, вновь обретя свою прежнюю колкую манеру, – тем более, что он уже здесь.

Жонкиль пошла в библиотеку в состоянии раздражения и глубокой подавленности: она чувствовала, что не в состоянии вести с Билли веселую оживленную беседу.

В течение последних нескольких недель Жонкиль находилась в водовороте таких исступленных чувств, что была духовно истощена. Она бросала вызов миру, но в душе страшилась одиночества и предстоящей работы, а больше всего боялась поддаться естественной слабости и показать себя трусихой.

У нее просто не было сил отвечать на проявления каких-либо чувств. Теперь, когда Билли превратился из платонического приятеля в предполагаемого возлюбленного, разговор с ним пугал ее.

Однако, когда она увидела юношу, ее губы дрогнули в улыбке и глаза смягчились. Он казался таким молодым, таким свежим, таким сияющим, со своими светлыми блестящими волосами, своими лучистыми голубыми глазами, со своим здоровым румянцем. В Билли Оукли всегда было что-то свежее и очень бодрое, что передавалось окружающим, и как только Жонкиль вошла в библиотеку, ее настроение немного поднялось. Она протянула ему руку.

– Как хорошо, что ты пришел, Билли, – сказала она.

Он был поражен происшедшей в ней переменой. Эта бледная, исхудавшая, усталая Жонкиль была тенью прежней Килли. Он не видел ее на похоронах мистера Риверса и предположил, что она больна. Столь недавно обретенная любовь заставляла его беспокоиться о ней. Он считал себя обязанным прийти сюда сегодня утром, хотя, столь неожиданно узнав о ее замужестве, прилагал усилия держаться в отдалении.

– Ну и ну, старушка! – воскликнул он, сжимая ее руку в своей с такой силой, что она поморщилась. – Я ужасно огорчен твоим неважным видом.

– Все в порядке, Билли. Мне теперь гораздо лучше, – сказала она. – Я уезжаю завтра.

– Навсегда?

– Да. Я же говорила тебе, когда мы последний раз виделись, что я собираюсь сама зарабатывать себе на жизнь.

– Я знаю, но насколько мы поняли, мистер Риверс оставил тебе деньги, поэтому... – Билли запнулся и замолчал.

– Совершенно верно, – сказала Жонкиль, глядя в огонь. – Но я не приняла их, Билл.

– Ну и ну, старушка, – он вновь схватил ее руку. – Ты знаешь, с тех пор, как я услышал, что ты замужем, и познакомился с твоим... твоим мужем... – это слово словно застряло у него в горле, – я думал о тебе и поражался...

– Конечно, – прервала она его мягко. – Представляю твое изумление. Я сказала, что все тебе объясню. Теперь я готова. Садись, пожалуйста, и слушай. Только обещай не выражать мне сочувствия. Сейчас я могу вынести почти все, кроме сочувствия.

– Хорошо, Килли, – сказал он. – Я не буду тебя жалеть, старушка. Я понимаю.

Она села у камина, он примостился на стуле напротив нее и неотрывно смотрел на ее бледное личико. Он был по-настоящему влюблен, горел желанием утешить ее, но отлично понимал, что он неопытен и неловок и, скорей всего, все испортит, и поэтому тактично хранил молчание.

Жонкиль рассказала своему старому другу всю историю ее брака с Роландом Чартером. Юноша напряженно слушал. Когда она замолчала, он воскликнул:

– Послушай, Килли, дружище, он не имел права так тебя обманывать!

– Не имел права, – повторила Жонкиль. – Я знаю. Именно поэтому я и не могу простить его.

– Он – абсолютная дрянь, Килли.

Она поморщилась, даже не понимая, почему. Ведь она сама так ожесточенно обвиняла Роланда. Билли продолжал:

– Ты должна получить свободу! Ты должна заставить его аннулировать брак. Это несправедливо, что он ограничивает твою свободу. Черт знает что! За всю свою жизнь не слышал ничего подобного. Все это немного похоже на какой-то плохой фильм!

Его мальчишеская пылкость заставила ее улыбнуться.

– Да, все кажется фантастическим. Тем не менее это правда. Ни о чем не подозревая, я вышла замуж за лишенного наследства племянника бедного отца.

Билли серьезно смотрел на нее.

– Ты должна заставить его освободить тебя, старушка, – сказал он. – Ты не любишь его и не хочешь оставаться его женой.

– Нет, не люблю и не хочу оставаться его женой, – повторила Жонкиль таким тоном, как будто зубрила урок, который никак не могла выучить.

– И что бы ты ему ни говорила, он отказывается аннулировать этот ужасный брак?

– Пока что да...

Билли некоторое время сосредоточенно думал о чем-то, постукивая по сапогу хлыстом, который был у него в руках. Потом он неожиданно поднялся, подошел к Жонкиль и положил правую руку ей на плечо.

– Жонкиль, – сказал он, и его славное лицо было так серьезно, что он даже стал выглядеть несколько старше. – Ты помнишь, я говорил тебе, что я здорово влюблен в тебя и хочу, чтобы ты когда-нибудь вышла за меня замуж?

– Да, дорогой. Помню.

– Ну, я не отказываюсь от своих слов, Килли.

– Билл, как я могу...

– Подожди минутку, – прервал он ее. – Ты хочешь получить свободу, а Чартер не дает ее тебе. Но допустим, ты скажешь ему, что ты любишь меня и хочешь выйти за меня замуж. Может быть, он тогда согласится? Что ты думаешь об этом?

– О, нет, – сказала Жонкиль, – это невозможно.

– Нет, Килли, это вполне возможно, – сказал Билли. Он стал на колени перед ней. – Я хочу помочь тебе, дорогая, сделать тебя снова счастливой. Ведь ты была такой веселой. Мне кажется ужасным, что ты должна быть связана с каким-то обманщиком, который...

– О, прекрати! – прервала она его поспешно.

Юноша вспыхнул. На мгновение такая неприкрытая боль исказила лицо Жонкиль, что даже он, несмотря на всю свою молодость, не мог не увидеть этого. Он обозлился на себя за то, что был причиной этой боли.

– К черту! Я полный дурак, Килли, – добавил он. – Я причинил тебе боль. Но он...

– Я не могу слышать, когда ты так его называешь... даже если он такой, как ты думаешь.

«Я – сущий дурак, вот я кто, – сказал Билли себе, и добавил с новой для него горечью, – она любит его... Она, видимо, все еще любит его... Иначе ей было бы все равно, что о нем говорят».

– Тебе, должно быть, трудно понять, Билл, – сказала Жонкиль тихо, – но когда человек любил так, как я любила Роланда, он не может выдержать некоторых вещей независимо от того, как несправедливо с ним обошлись.

Беспокойные глаза Билли смотрели на нее с большой нежностью.

– Возможно, мне это действительно трудно понять, Килли, – пробормотал он. – Но неважно. Я люблю тебя, и я хочу помочь тебе.

– Боже сохрани, – сказала она, порывисто протягивая к нему руку. Он схватил и поцеловал эту маленькую загорелую руку, и поразился, что никогда раньше не замечал, какая она маленькая и нежная. Это, конечно, было потому, что раньше он не был влюблен в Жонкиль. Она присутствовала в его воображении только как приятель. Эта маленькая загорелая рука крепко сжимала теннисную ракетку, размахивала клюшкой, когда они играли в гольф, или бросала крикетные мячи, когда он тренировался, и он восхищался ее силой и ловкостью. Но сегодня это была не сильная мальчишеская рука, которую он помнил, а нежная, женственная, благоухающая ручка, которая очень волновала юношу. Он стремительно осваивал науку любви, он, который совсем недавно смеялся над этим и называл любовь «слезливой чепухой».

– Килли, – сказал он, – почему мы не можем сделать то, что я предлагаю: сказать Чартеру, что мы хотим пожениться?

– Потому, Билл, дорогой, что мы не хотим пожениться.

– Я хочу, – сказал он с унылым видом.

– А я – нет. Я никогда не захочу снова выходить замуж.

– Но тебе нужно получить свободу.

– Да. Но не таким путем.

– Ты не думаешь, что он освободит тебя, если ему сказать, что ты любишь меня?

Жонкиль смотрела в огонь. На мгновение она забыла о Билли. Она была снова с Роландом, в этой же самой комнате. Он сжимал ее в своих объятиях и говорил твердым, почти жестким голосом:

– Ты – моя, Жонкиль, моя... Отпустить тебя, чтобы ты выслушивала предложения этого парня, Оукли? Никогда!

Дрожь прошла по ее телу. Она зажмурилась, чтобы прогнать стоящее перед глазами его страстное лицо.

– Нет, – сказала она. – Я не думаю, что Роланд освободит меня, что бы я ему ни говорила.

– Я не понимаю, почему он должен держать тебя, если ты отказываешься жить с ним?

Щеки Жонкиль вспыхнули.

– Он думает, что со временем он вернет меня.

– Но этого не будет, правда, Килли?

– Нет, – сказала она быстро, почти вызывающе. – Моя гордость не позволит мне. Он не вернет меня.

– Ну, тогда попробуй сделать, как я предлагаю, старушка. Скажи ему, что ты хочешь выйти замуж за меня.

Жонкиль поднялась со стула. Она посмотрела на юношу, который все еще стоял на коленях; его лицо было обращено к ней, его глаза умоляюще смотрели на нее. Жонкиль покачала головой:

– Билл, дорогой, я не могу... – вымолвила она.

– Допустим, я... я обещаю не жениться на тебе, – с большой неохотой произнес он, сильно покраснев. – Допустим, я делаю это просто для того, чтобы освободить тебя, а затем верну тебе твое слово, когда твой брак будет расторгнут, Килли.

– О, дорогой, ты очень добр, – сказала она, слезы брызнули у нее из глаз. – Но я не могу принять твое предложение, Билл. Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

Юноша вскочил на ноги, взял обе ее руки.

– Нет, справедливо, – сказал он. – Таким образом я что-то сделал бы для тебя, Килли, моя дорогая, и доказал свою любовь к тебе. Скажи ему, что ты хочешь выйти замуж за меня, и получи свою свободу. А потом считай себя свободной и от меня!

На какое-то мгновение Жонкиль почувствовала искушение. Пальцы Билли продолжали сжимать ее руки. Возможно, если она внушит Роланду, что хочет выйти замуж за Билли Оукли, он отпустит ее. А Биллу можно верить. Если он сказал, что не будет настаивать, чтобы она вышла за него замуж, он выполнит обещание. С ним у нее не будет трудностей.

Затем глаза ее опять потухли. Она покачала головой.

– Нет, мой дорогой, – сказала она. – Я не могу воспользоваться твоим великодушием, хотя очень тебе благодарна. Не могу по двум причинам. Первое: я тебе небезразлична, и это было бы несправедливо по отношению к тебе. Второе: это значило бы получить свободу обманом, и Роланд узнал бы, что это обман.

– Ну и что? Он обманул тебя!

– Да, – сказала Жонкиль, – но злом зло не поправишь.

– Он обманом женился на тебе, почему ты обманом не можешь развестись?

– Я просто не могу, – сказала она. – Я не такой человек. Да и ты тоже. Ты прямой, как палка, Билл, и даже когда был ребенком, ты ненавидел обман или ложь, ты никогда никого не обманывал.

– Это совсем другое. Было бы просто справедливо, если бы ты использовала любые имеющиеся в твоем распоряжении средства, чтобы разорвать этот брак.

– Боюсь, я не могу с тобой согласиться, – сказала она. – Видишь ли, я убеждена, что ложь, обман и предательство, даже если они помогают достичь благой цели, ведут в конечном счете в трясину. Я была сурово наказана за то, что обманула бабушку и убежала с Роландом. Если я обману его и он даст мне развод, это не приведет ни к чему хорошему. Я должна играть честно, даже если мне придется остаться его женой. И в любом случае, какое это имеет значение? Я буду жить своей жизнью. Я никогда не вернусь к нему.

Билли освободил ее руки. Он был разочарован и не скрывал этого.

– Ну, если ты так думаешь, Килли, я ничего не могу поделать. Но мне очень жаль, моя дорогая старушка. Ты так несчастна, и я отдал бы полжизни, чтобы исправить нанесенное тебе зло.

– Ты – прелесть, Билл, и я очень дорожу твоей дружбой, – сказала она, вытирая глаза тыльной стороной руки. – Я, без сомнения, со временем преодолею все это. И я думаю, что Роланду надоест держать меня силой, и он когда-нибудь отпустит меня. А пока буду работать.

Билли постукивал хлыстом по сапогам. Он хмурился, когда смотрел на нее.

– Мне так не хочется отпускать тебя совсем одну, – сказал он. – Ты, право же, такой ребенок. И так глупо с твоей стороны, дружище, отказываться от денег, которые мистер Риверс оставил тебе.

Ее глаза стали жесткими.

– Они принадлежат Роланду, а не мне. Я никогда не дотронусь до них. В будущем я надеюсь сама зарабатывать деньги, которые должны принести мне больше счастья.

– Деньги не так легко даются, Килли. Я это понял, когда пошел на службу. Может случиться так, что ты будешь чертовски нуждаться. Даже голодать.

– Я смогу перенести это.

– Откуда ты знаешь, старушка? Ты никогда не нуждалась и не голодала. Ты всегда жила среди изобилия в Риверс Корте.

– Это будет не хуже, чем духовный голод, – сказала она, слегка улыбнувшись. – А его я перенесла.

Его честное сердце болело за нее. Он покачал головой.

– Килли, дорогая, ты не знаешь, о чем ты говоришь. Ты никогда не работала, никогда не ходила голодная, никогда не нуждалась в деньгах. Я опасаюсь за тебя, и бьюсь об заклад, что миссис Риверс тоже не нравится, что ты уезжаешь. Видишь ли, однажды я встретил совсем молодую девушку-машинистку, – он покраснел до корней волос, когда, запинаясь, рассказывал ей эту историю. – Она была без работы несколько месяцев и ужасно голодала. Родители ей не помогали. Я встретил ее вовремя, поддержал и подыскал ей место в нашей фирме. Иначе ей пришлось бы зарабатывать... ужасным способом, Килли. С девушками это часто случается, они оказываются в таком положении, особенно, если они молодые и хорошенькие, как ты.

Жонкиль тяжело смотрела в пол. Она получила строгое воспитание и ничего не знала о пороке, но в какой-то степени понимала, что Билли имел в виду под «ужасным способом». Но это ни в коей мере не поколебало ее решение ехать одной и искать работу.

– Да, такое может случиться с некоторыми девушками, но не со мной. Это невозможно, – сказала она.

– Боже правый, конечно, нет. Я только рассказал, чтобы ты поняла, как трудно тебе может быть, – объяснил он. – Нужно, чтобы за тобой кто-нибудь присматривал. Килли, старушка, ради Бога, если тебе не удастся получить работу, возвращайся в Чанктонбридж. Мы все будем ждать тебя.