355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дениз Робинс » Жонкиль » Текст книги (страница 11)
Жонкиль
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 20:11

Текст книги "Жонкиль"


Автор книги: Дениз Робинс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17

Недалеко от того места, где сидели Жонкиль и Билли, Роланд и его спутница заняли столик в углу; девушка ела, а Роланд курил, откинувшись на спинку стула, и мысли его были где-то далеко. Девушка тоже отложила нож и вилку и смотрела на Роланда со смирением и обожанием.

– Ты жалеешь, что пригласил меня? – спросила она. – Ты, я вижу, сыт по горло.

Он встряхнулся, улыбнулся ей, погасил сигарету и принялся за свой бифштекс.

– Прости меня, Поппи, я не очень обходителен со своей гостьей, – сказал он со свойственным ему обаянием. – Нет, конечно, я не жалею, что пригласил тебя. Почему я должен жалеть?

– У меня такой жалкий вид, – сказала она. – Тебе, наверно, стыдно за меня?

– Чепуха, – сказал он. – Ты совсем неплохо выглядишь.

Она посмотрела на свое сильно поношенное пальто и юбку и поспешно подогнула рваный манжет белого хлопчатобумажного джемпера так, чтобы его не было видно. Ее лицо приобрело мрачное, даже сердитое выражение.

– Я выгляжу плохо, – сказала она. – И ты знаешь это. Ты всегда ведешь себя со мной, как джентльмен. Ты бы сказал, что я хорошо выгляжу, даже если бы я была в лохмотьях. Но тебе было стыдно представить меня своим нарядным друзьям. Впрочем, я и рада, что ты не сделал этого.

– Детка! – воскликнул он. – Ради всего святого, не будь такой смиренной. Я не представил тебя потому, что не было времени, но я собирался.

Ее худенькое личико с довольно широкими скулами и заостренным подбородком просияло. Ее голос, который был от природы грубоватым и низким, стал почти хриплым от волнения, когда она сказала:

– Ты всегда очень мил со мной, Ролли. О, Боже, я вечно забываю, что ты сердишься, когда я тебя так называю, Роланд.

– Глупый ребенок, я не сержусь, но так звала меня бабушка. Поэтому мне не нравится, когда это имя звучит из уст кого-нибудь другого. Я очень сентиментален, не так ли?

– Ты для меня как бог, ты знаешь это, да? – сказала она.

Поставив локти на стол и подперев лицо руками, она с обожанием смотрела на него.

– Я никогда, никогда не забуду, как ты был добр ко мне, ведь я чуть не протянула ноги месяц назад.

– Фу, перестань, – сказал он. – Ешь.

– Подумать только, ты пригласил меня сюда. Ты – джентльмен, а я такая ободранная и бестолковая, – продолжала она. – Ты мог бы водить обедать леди, такую, как та, с которой ты только что разговаривал.

Он напрягся и сказал со странной улыбкой:

– Она не хочет, уверяю тебя.

– Она, может быть, слабоумная какая-нибудь? – предположила Поппи Хендерсон.

– О, нет, она очень разумная. Я ей просто не нравлюсь.

– Боже! – воскликнула Поппи. – Подумать только, есть женщины, которым ты не нравишься.

Роланд протестующе поднял руку.

– Прошу тебя, детка, перестань молоть чепуху. Ты знаешь, я не выношу этого.

Она вздохнула и воткнула вилку в картошку.

– Хорошо. Больше не буду. Но расскажи мне о леди, Ролли, то есть Роланд! Она такая хорошенькая, такая элегантная. Но как гордо она с тобой разговаривала!

Губы Роланда скривились. Жонкиль – элегантная, гордая... Это действительно была не та Жонкиль, которую он встретил на балу у Поллингтонов. Как время изменило их... всех их!

– Поппи, – сказал он. – Ты помнишь, я рассказывал о девушке, на которой я женился, и как низко я поступил с ней?

– Да.

– Ну вот, эта леди, с которой я только что разговаривал – моя жена.

Поппи вытаращила на него глаза.

– Это она?

– Да.

– О, Боже! Значит, она сумасшедшая. Я всегда говорила, что девушка, которая вышла за тебя замуж и не хочет жить с тобой, просто буйнопомешанная.

– Нет, Поппи, я же рассказывал тебе, как нечестно я поступил, какую отвратительную штуку я сыграл с ней. Я во всем виноват.

– Может быть, и так. Но ты же сожалеешь об этом и хочешь, чтобы она простила тебя. Она, должно быть, не в своем уме, раз не прощает тебя.

Роланд усмехнулся.

– Да, боюсь, она не простит меня.

– Боже ты мой! – сказала Поппи страстным полушепотом. – Будь я на ее месте, я бы простила тебе все.

Его глаза смягчились.

– Ты глупый ребенок, – сказал он. – Ты не должна растрачивать свою любовь на меня. Я говорил тебе это много раз.

– Почему это тебя беспокоит? Я совсем не жду, что ты влюбишься в меня. Но я обожаю тебя и буду обожать.

Роланд немного покраснел.

– Пожалуйста, не надо, – сказал он. – Ты ставишь меня в неловкое положение, Поппи.

– Тебе нечего стыдиться, – сказала она. – Ты для меня, как святой, никогда ничего не домогался, никогда ничего не требовал. Не то, что другие парни.

– Мужчины – животные, эгоистичные животные, Поппи.

– Но не ты! – возразила она с жаром. – Ты не такой, ты Роланд.

Роланд не знал, что сказать. Он был тронут непринужденностью ее признания, но чувствовал себя неловко. Несмотря на обширный опыт общения с женщинами, он никогда прежде не встречал ни одной, которая была бы так трогательно смиренна, так обожала бы его, как Поппи Хендерсон. Это нисколько не радовало его. Большинство мужчин чувствовали бы себя польщенными и воспользовались бы ее любовью. Но Роланд был достаточно порядочен; кроме того, любовь Поппи никоим образом не могла заглушить его страстного стремления к Жонкиль, надежды на прощение, желания быть с ней, около нее, раскаяния за то, что произошло.

Жонкиль изменилась. Сегодня это была выдержанная, довольно циничная, умудренная жизнью девушка. Но все равно это та Жонкиль, которую он полюбил впервые в жизни. Однако теперь ее можно было не только обожать, но и уважать. Он увидит ее сегодня в шесть. Она, конечно, сдержит обещание. Но что можно сказать или сделать, чтобы заставить ее поверить в искренность его раскаяния, заставить ее простить его? Он был в отчаянии.

Ему было жаль и Поппи, которая страдала сейчас от безнадежной любви к нему. Он делал все возможное, чтобы дать ей понять бесперспективность ее чувства к нему. Но она так все затрудняла, была так настойчива в выражении своей любви, так трогательно подобострастна... Он не жалел, что принял в ней участие, спас ее от многих невзгод и страданий. Но все же жаль, что она любит его так трогательно и безнадежно.

Он познакомился с ней, когда начал работать в компании «Спидо» и поселился в респектабельном, но довольно скромном доме, где сдавались меблированные комнаты. Он продавал не очень много машин и получал не очень много денег. Ему приходилось экономить на всем. Он хотел скопить денег для Жонкиль, хотел завоевать положение в обществе ради нее.

Поппи Хендерсон занимала комнату в том же подъезде, и он несколько раз встречал ее на лестнице, когда шел на работу или возвращался вечером домой. Она была продавщицей в небольшом магазине тканей недалеко от дома; получала мало, недоедала, была одинока в этом мире и вела, как казалось Роланду, собачью жизнь. Она была довольно хорошенькая, но очень усталая и измученная. Очень густые светлые волосы, коротко подстриженные и немного вьющиеся, делали ее лицо птичьим и незначительным. Но спасали ее пара действительно красивых глаз, темно-карих, прекрасно контрастирующих с бледно-желтым оттенком ее волос, и хорошо очерченный рот. В целом ее портил нездоровый цвет лица и худоба тела: казалось, что она больна или вот-вот заболеет.

Роланд жалел ее. Иногда он по пять-десять минут разговаривал с ней в холле; он немного узнал о ее тяжелой жизни, о мужчинах, которые докучали ей, об ужасной борьбе, которую она вела для того, чтобы выжить и не скатиться на дно. Она была хорошей неиспорченной девушкой, жаждущей настоящей привязанности; бедным ребенком, который никогда не знал истинной любви, который осиротел в детстве и с тех пор вел очень неравную борьбу за жизнь.

Иногда ее молодость и маленькая стриженая головка напоминали Роланду Жонкиль, хотя на самом деле девушки совсем не походили друг на друга. Но он представлял Жонкиль на месте Поппи, ведущую такое же ужасное существование, и это сводило его с ума, заставляло страдать.

А потом Поппи на самом деле заболела. У нее был очень тяжелый грипп, и она чуть не умерла. Хозяйка хотела отправить ее в больницу, но Роланд знал, что Поппи испытывает патологический ужас перед больницами. Однажды вечером, проходя мимо ее комнаты, он услышал, как она рыдает и упрашивает хозяйку не отправлять ее в больницу, дать ей умереть здесь. И Роланд решил вмешаться. Он взял на себя заботу о Поппи, вызвал доктора; он оплачивал счета, приносил ей куриные бульоны, супы, молоко – все, что было необходимо, чтобы укрепить ее подорванное полуголодным существованием здоровье. Она постепенно поправлялась. Поппи хорошо понимала: Роланд Чартер тоже не был состоятельным человеком, подозревала, что ему часто приходилось ходить голодным для того, чтобы оплачивать все расходы, связанные с ее затянувшейся болезнью. Она никогда прежде не знала такой щедрости, такой доброты, и поэтому пала ниц перед ним и стала боготворить его.

Теперь она была его рабыней. Ее беспокоило только, что он запрещал ей поклоняться ему, не принимал подарков, которые она подносила ему со всей бесхитростностью и обожанием, свойственным людям ее класса.

Нет, она никак не могла понять, как Жонкиль может отвергать такого короля среди мужчин. Независимо от того, помог бы он ей в тяжелую минуту или нет, Поппи все равно боготворила бы его.

Она уже опять работала и, хотя была еще слаба, быстро восстанавливала силы. Роланд все еще во многом себе отказывал для того, чтобы послать ей что-нибудь вкусненькое и оплатить счета за лекарства.

Сегодня в первый раз он пригласил ее пообедать вместе, обращался с ней, как со своим другом, но как всегда чувствовал себя неловко перед искренним обожанием, которое светилось в ее больших карих глазах.

Закончив обед, они вместе вышли из ресторана. Роланд бросил быстрый взгляд на столик, за которым сидела Жонкиль, и увидел, что она и юный Оукли уже ушли. Поппи тоже посмотрела туда и поджала губы.

– Я должна сказать, что я не понимаю, как твоя жена может так себя вести, – начала она. Но Роланд оборвал ее таким суровым голосом, какого она никогда не слышала у него:

– Ты не должна критиковать мою жену, Поппи, – сказал он. – Я многое тебе рассказал о ней, потому что ты мой друг, но я не позволю осуждать ее.

Поппи вспыхнула. Какое-то время она выглядела обиженной. Но потом, когда они уже вышли на улицу, посмотрела на своего спутника тоскливыми карими глазами:

– Послушай, прости, Ролли... Роланд, – сказала она, поспешно поправясь. – Я не хотела сказать ничего обидного.

– Все в порядке, детка, – ответил он. – Я знаю, что ты не имела в виду ничего плохого.

– Я просто не могу переносить, что ты так несчастлив из-за того, что она не хочет вернуться к тебе, – сказала Поппи печально.

Роланд поднял воротник пальто. Мартовский ветер пронизывал до костей, а он чувствовал себя необычайно усталым и продрогшим.

– Не беспокойся обо мне, Поппи, – сказал он. – Беги на работу и будь умницей.

– Мы увидимся вечером?

– Не думаю, Поппи. И тебе не следует ждать в холле, пока я вернусь. Это нехорошо, раз мы живем в одном доме, понимаешь, детка?

Щеки Поппи стали пунцовыми.

– Мне все равно, что говорят люди. Я только хочу видеть тебя.

– Я скоро опять приглашу тебя на обед или на чай, – сказал он мягко. – Но теперь ты поправилась, Поппи, и о тебе больше не нужно заботиться. Мы не можем использовать твою или мою комнату как гостиную, и мы не можем стоять на лестнице или в холле. Будь послушным ребенком и пойми это.

Не сказав ни слова, она повернулась и почти побежала от него. Роланд знал, что она плачет. Ему было очень жаль ее, но он не пошел за ней, а повернул к зданию своей компании. Бедная маленькая Поппи Он совсем не хотел, чтобы она так влюбилась в него. Иногда, когда он чувствовал себя особенно одиноким и несчастным, он испытывал искушение принять ее любовь, но он никогда не позволит себе поддаться ему... никогда...

Глава 18

Жонкиль распрощалась с Билли Оукли (который взял с нее обещание снова встретиться с ним вскоре) и вернулась в магазин миссис Фейбьян на улице Олбимарл. Магазин состоял из одного большого зала на четвертом этаже здания, занятого разными учреждениями. Для того, чтобы попасть в этот зал, который миссис Фейбьян арендовала за очень высокую плату и где у нее не было даже витрины, покупательницам приходилось подниматься три пролета лестницы. Но, несмотря на расходы и трудности, ей удавалось получать даже некоторый доход – скорее благодаря рекомендациям, чем рекламе. Улица Олбимарл расположена в самом центре Уэст-Энда, и миссис Фейбьян, открывая свое дело, обладала тем преимуществом, что имела много друзей в Лондоне, которые более преуспели, чем она; купив однажды что-нибудь в ее магазине, они рекомендовали своим друзьям заглянуть в него. Она признавала, что ей везло. Сотни предполагаемых костюмеров появляются только для того, чтобы позорно и поспешно исчезнуть, преследуемые кредиторами.

У Пегги Фейбьян было определенное чутье на одежду. Она безошибочно определяла, какое платье и какую шляпку предложить каждому типу женщин. Она была мастерица в искусстве лести. Некрасивым и толстым старым дамам она продавала одежду, которая, как она их уверяла, «скрывает множество погрешностей»; молодых и хорошеньких женщин умела превращать в создания, предназначенные для обольщения мужчин, а из девушки, обладающей вполне заурядной внешностью, делала красавицу.

Сама миссис Фейбьян была привлекательной женщиной немногим более тридцати лет. Среднего роста, с рыжими, коротко остриженными волосами, очень белой кожей и яркими голубыми глазами за очками в роговой оправе, которые делали ее похожей на американку, она поражала всех, кто впервые встречался с ней, своей веселостью и покладистостью. Пегги приберегала очень мягкий взгляд и льстивую речь для своих жертв в салоне, когда с помощью кусочка тюля или длинной ленты, используемых в качестве приманки, хитро выуживала дополнительные пятнадцать или двадцать фунтов из своих клиенток.

По сути, она была искушенной маленькой деловой женщиной, довольно хитрой, с той жилкой еврейской практичности, которая позволяла ей успешно вести дело. Те, кто хорошо знал Пегги, никогда даже не могли помышлять о том, чтобы она поддалась на уговоры и снизила цену, если это не была распродажа. Но они любили ее. Все любили Пегги. Она была славная женщина, и Жонкиль, которая целый день проводила с ней бок о бок, очень ценила ее. Жесткая, практичная сторона Пегги сильно помогла ее молоденькой продавщице в первые тяжелые дни разлуки с Роландом. Пегги хорошо относилась к Жонкиль, хотя иногда нападала на нее, называла ее маленькой идиоткой, когда Жонкиль проявляла какие-то признаки слабости и сентиментальности.

Пегги Фейбьян презирала женщин, которые были «тряпками», как она их называла; никакого уважения, по ее мнению, не заслуживает девушка, влюбленная в мужчину, который ее не любит, или та, которая проявляет мягкость к мужчине, который когда-то с ней плохо обошелся. Что касается Пегги, то у нее была всего одна любовь... это было в последний год войны, когда она встретила и влюбилась в капитана Яна Фейбьяна, артиллериста регулярной армии. После двух коротких месяцев семейной жизни и счастья, которое было слишком большим, чтобы длиться долго, Ян Фейбьян был убит за два дня до прекращения военных действий! Горькая и мучительная жертва, которую Пегги принесла Англии. Она так и не оправилась от жестокости этого удара, этого чувства, что «слишком поздно», которое сокрушило и сломало ее в день прекращения войны. Но твердость помогла ей перенести горе. Детей у нее не было, молодая вдова вернулась в дом своих родителей, людей довольно обеспеченных, и жила на пенсию. Около года тому назад она возымела намерение для развлечения завести салон. Ее последняя продавщица, предшественница Жонкиль, недавно вышла замуж и уехала, поэтому Пегги радушно приняла Жонкиль, когда Микки, одна из самых верных покупательниц Пегги, прислала ее.

С того самого часа, как Жонкиль, запинаясь, изложила ей свою историю, миссис Фейбьян поддерживала Жонкиль в ее намерении вычеркнуть Роланда из своей жизни. Роланд представлялся Пегги наихудшим видом дрянного человека. Несмотря на жалкие попытки Жонкиль замолвить пару добрых слов за Роланда, Пегги искренне презирала его.

– Я никогда не видела его и не хочу видеть, – сообщила она как-то Жонкиль, – но мне кажется, что мужчина, который мог жениться на девушке так, как он женился на тебе, должен быть негодяем. Послушай моего совета и не унижай своей гордости перед ним. Я презираю женщин, которые унижаются перед мужчинами. Вычеркни Роланда Чартера из своей жизни.

Сегодня днем, в частности, когда Жонкиль вернулась в салон на улице Олбимарл и рассказала миссис Фейбьян, что она встретила Роланда в ресторане и собирается увидеться с ним вечером, миссис Фейбьян испепелила ее взглядом.

– Жонкиль, как ты можешь быть такой слабой? Ты только стала забывать его, и вдруг собираешься снова позволить ему вывести тебя из душевного равновесия.

Жонкиль сняла шляпку и пальто и начала механически развешивать платья, которые Пегги показывала покупательнице. Она ожидала суровой критики от миссис Фейбьян и была немного пристыжена. Она не хотела спорить, хотя в глубине души знала, что никогда, ни на один час не забывала Роланда, никогда не переставала сожалеть о катастрофическом конце дня своей свадьбы.

Ей нравилось работать у Пегги; она была более или менее счастлива в дружелюбной обстановке семьи Робинсонов, у которых она жила. Но иногда чувствовала себя такой одинокой, ужасно одинокой, и ей так не хватало мужа, которого она отвергла в своем гневе и гордости.

Миссис Фейбьян одела элегантное черное пальто с отделкой из меха рыси, черную атласную шляпу с громадным бантом сбоку, затем начала красить и без того накрашенные губы. Через очки в роговой оправе ее яркие голубые глаза холодно поглядывали на молодую продавщицу.

– Не будь дурой, моя дорогая, – говорила она. – Забудь о своем обещании. Иди домой вместо того, чтобы встречаться с этой скотиной.

Жонкиль наклонилась, чтобы поднять серебряную бисерину, которая упала с розового жоржетового вечернего платья, которое она держала.

– Жаль, что эти бисерные платья рассыпаются до того, как мы их продали, – сказала она с невольным сарказмом.

Миссис Фейбьян топнула ногой.

– Жонкиль, ты уклоняешься от ответа. Если ты думаешь, что я не имею права вмешиваться в твои дела, так и скажи, и покончим с этим.

– Мы приятельницы, Пегги, – сказала Жонкиль; краска начала медленно заливать ее лицо. – Но ты не совсем понимаешь мои чувства к Роланду.

– Честно говоря, я вообще не понимаю женщин, которые в грош себя не ставят. Я никогда не понимала этого. Человек, за которого ты вышла замуж, вообразил себя этаким божком, без которого ты не можешь жить и перед которым ты должна неизбежно преклоняться, и это приводит меня в бешенство. Он поступил с тобой нечестно. Выбрось его из своей жизни.

– Но если он сожалеет, Пегги, искренне сожалеет? И он, кажется...

– Ты думаешь, ты действительно думаешь, что он живет одиноко, скорбя о тебе?

– Да, – сказала Жонкиль. Но ее мысли тут же устремились к Поппи Хендерсон, вульгарной хорошенькой девице, которую Роланд привел с собой обедать. Ее щеки еще больше покраснели. В сердцах она так встряхнула розовое платье, что еще несколько серебряных бисеринок покатились по натертому паркету.

– Это платье практически уже продано леди Эллиот, – сказала миссис Фейбьян, останавливая свои проницательные глаза на платье. – Уложи его, пожалуйста, в коробку, пока от него еще хоть что-то осталось.

– Виновата, – сказала Жонкиль.

Миссис Фейбьян подошла к ней и положила ей руку на плечо.

– Послушай, старушка, – сказала она более мягким голосом. – Я не такая скотина, какой кажусь. Я понимаю твои чувства. Только Чартер не стоит твоего горя, моя дорогая. Выбрось его из головы. Ты встретишь кого-нибудь еще...

– Почему я должна кого-то встретить? – перебила ее Жонкиль. – Вот ты никого больше не встретила... Ты вдова уже несколько лет, хотя очень хорошенькая, и элегантная, и умная. Почему ты не вышла замуж снова?

Глаза Пегги за очками внезапно потемнели. Ее рука упала с плеча Жонкиль, и она отошла.

– Это другое дело. Я любила Яна, и Ян обожал меня. Мы были все друг для друга. Это такая любовь, которая почему-то не умирает... она продолжается... она продолжается во мне все эти годы. О, да, я знаю, ты думаешь, что я – твердый орешек. Ты видишь, что я хожу здесь с ртом, накрашенным, как почтовый ящик, и в юбке до колен. Ты слышишь, как я смеюсь и шучу со всеми. Но это не настоящая я. Настоящая я во Франции, похоронена вместе с Яном.

Глаза Жонкиль наполнились слезами. Она никогда раньше не слышала от Пегги Фейбьян таких признаний. В порыве сочувствия она подбежала к ней и схватила ее за руки.

– Пегги, я понимаю, это тяжело для тебя... Прости меня. Я знаю, что ты ужасно любила своего мужа. Но Пегги, я думаю, я тоже очень люблю Роланда. Даже если он поступил скверно вначале, он не мерзавец в глубине души. Бабушка говорила мне, что он был очень честным, чистым и хорошим мальчиком. Все у него пошло не так, ему не везло, и иногда я чувствую, что я сама подталкиваю его вниз и что я должна протянуть ему руку.

Миссис Фейбьян пожала плечами:

– Ну, поступай как знаешь, Жонкиль. Может быть, ты права; и может быть, если ты помиришься с ним, ты действительно окажешь на него какое-то благотворное действие. Не знаю, но я бы никогда не простила человека, который женился на мне только назло своему дяде.

Жонкиль закусила нижнюю губу.

– Я не знаю, что делать, – сказала она.

– У тебя есть еще время до шести. Обдумай все, – сказала Пегги. – Я иду обедать. Пока, моя дорогая. Не забудь, что миссис Грей-Фрит должна придти насчет того темно-красного жоржета. Его надо было подкоротить. Ей непременно нужно демонстрировать свои коленные чашечки.

Жонкиль слабо улыбнулась.

– Хорошо, Пегги. Всего доброго.

Миссис Фейбьян вышла из салона. Оставшись одна, Жонкиль начала прибираться, затем сложила розовое, вышитое бисером платье в коробку для леди Эллиот. Окончив работу, она села около электрического камина за китайской лакированной ширмой, которая скрывала от глаз часть салона, где был закуток, приспособленный Пегги под контору. Здесь Жонкиль курила в ожидании покупателей.

Она сидела, выкуривая одну сигарету за другой, и думала о Роланде, об их встрече в шесть часов. Мысль о Роланде заполнила ее мозг, беспокоила, терзала ее. Должна ли она держаться мудрого совета Пегги и не встречаться с ним, или последовать велению своего слабого, любящего сердца и сдержать обещание?

Память о Поппи Хендерсон охлаждала ее пыл, однако заставляла сгорать от любопытства и ревности, которые она никак не могла унять. Она смотрела на спокойный красный отблеск электрического камина и скрежетала зубами. Ее терзали мысли: то гордые и непреклонные, то робкие, уступчивые. Почему бы ей не встретиться с ним? Это ни в коем случае не значит, что она должна поддаться мольбам, которые он может принести к ее ногам.

На какое-то мгновение она закрыла глаза и мысленно позволила себе уступить этим мольбам; представила худое, изможденное лицо Роланда, светящееся радостью и изумлением, руки Роланда, обнимающие ее, его губы на ее губах...

Она задрожала и закрыла лицо руками.

– Боже, как я ужасно слаба... Пегги Фейбьян и такие, как она, сделаны, должно быть, из кремня. Но я не кремень. Я вообще не создана быть суровой и гордой женщиной. Мне просто нужен Роланд, что бы он ни сделал... и это ужасно!..

Без пяти шесть Жонкиль вышла из салона, чувствуя на себе полусочувствующий, полупренебрежительный взгляд Пегги, и направилась к зданию, занимаемому компанией «Спидо». Она не могла нарушить обещание, данное Роланду. Она должна увидеть его, даже если это будет их последняя встреча.

В половине седьмого она все еще стояла на улице, ее глаза беспокойно блуждали по толпе, выискивая высокую фигуру Роланда. Где он? Почему он не пришел? Она вошла в здание, где ей сообщили, что он ушел в половине шестого и собирался вернуться к шести часам.

Жонкиль начала чувствовать, что если он не придет, она будет горько разочарована.

В семь часов девушка все еще ходила взад и вперед по улице около помещения компании, но Роланда не было.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю