Текст книги "Жонкиль"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 19
Жонкиль прождала еще полчаса, затем покинула место несостоявшегося свидания и направилась домой в переполненном автобусе. Она очень замерзла, очень устала и была совершенно откровенно несчастна. До сих пор она даже не понимала, насколько сильно хочет видеть Роланда.
– Я отвратительная, ни с чем не сообразная, глупая особа, – твердила она себе, пока автобус трясся по дороге – бесконечно медленно, останавливаясь на каждом перекрестке. – Я ведь не собиралась быть особенно любезной с ним или позволить ему уговорить меня. Тогда почему я так несчастна? Только потому, что он не объявился?
Она, конечно, была не в состоянии ответить ни на один из тех вопросов, которые задавала себе. С незапамятных времен непоследовательность и глупость влюбленной женщины были не понятны ни мужчине, являющемуся другой заинтересованной стороной, ни самой женщине.
Всю дорогу до Сент-Джонс Вуда Жонкиль терзалась сомнениями. Почему Роланд не пришел? Что случилось? Может быть, он поступил так, чтобы досадить ей и унизить ее? Нет, дело, конечно, было не в этом. Когда он разговаривал с ней в ресторане, было видно, как он отчаянно стремится увидеться с ней. Что-то случилось, что помешало ему придти. Но теперь она никогда ничего не узнает; может быть, она больше никогда не увидит его.
Ей следовало быть довольной, что она избежала еще одной мучительной сцены с ним, но она тем не менее не испытывала ни малейшего удовлетворения.
Она не могла отогнать мысль о Роланде, каким она видела его сегодня в «Корнер-Хаузе». Он казался изможденным, худым – вид у него был очень неважный. Потом она снова стала думать о Поппи Хендерсон. Кто была эта девица? Нравилась ли она Роланду? Не воспользовался ли он своим прежним обаянием и очарованием, чтобы заставить Поппи обожать его? Бессовестный, непоследовательный Роланд! Это вполне в его духе – выкинуть такую штуку. Какое ему дело до того, чьи сердца он разбивает, если это его развлекает?
«Любовь мужчины и жизнь мужчины идут раздельно, но смысл жизни женщины в любви...»
Прежняя цитата! Она повторила ее Роланду в день их свадьбы. Даже теперь Жонкиль ощущала его руку, обнимающую ее, его губы, целующие кольцо, которое он надел ей на палец. И все это была игра... Он никогда не любил ее, он женился на ней, чтобы отомстить...
Жонкиль сжалась на своем сиденьи и плотно закрыла глаза.
«Почему, о почему я должна думать об этом сейчас? – внутренне кричала она себе. – Все кончено с этим, все. Я живу своей собственной жизнью и буду жить. Роланд не имеет к ней никакого отношения».
Но сегодня вечером вернулась домой прежняя удрученная Жонкиль, а не сильная, выдержанная женщина, какой ее хотела видеть Пегги Фейбьян.
Она открыла входную дверь небольшого дома в Сент-Джонс Вуде, где она жила в семье Робинсонов последние два месяца, и вошла в прихожую; вся ее стройная фигурка поникла от усталости, ноги и руки онемели. Она так долго ждала Роланда на холоде, сейчас она хотела только согреться и отдохнуть.
Доброжелательная миссис Робинсон, одна из самых терпеливых и неунывающих хранительниц домашнего очага в самых неблагоприятных обстоятельствах, поспешила из кухни в прихожую, чтобы приветствовать свою молодую жиличку.
– Ну вот и вы наконец, мисс Риверс, дорогая, – сказала она. – Мы волновались, куда вы подевались, потому что вас здесь уже целый час ждут.
Сердце Жонкиль забилось.
– Меня ждут, миссис Робинсон? Кто? Джентльмен?
– Нет, дорогая. Девушка. Славная молодая особа, но не вашего круга.
Биение ее сердца снова замедлилось. Значит, не Роланд. Глупо с ее стороны так переживать просто потому, что Роланд не пришел на встречу с ней.
Стаскивая перчатки, она медленно вошла в гостиную, где ее кто-то ждал. Это, должно быть, посыльная от миссис Фейбьян, разносившая покупки, с каким-нибудь поручением от Пегги.
Но в тот момент, когда Жонкиль вошла в гостиную и увидела худую потрепанную фигуру у камина, ее сердце снова всколыхнулось от волнения, и она прикусила губу. Это была Поппи Хендерсон, та девица, с которой Роланд был сегодня днем в ресторане.
При появлении Жонкиль Поппи поднялась. Несколько мгновений обе девушки смотрели друг на друга. Глаза Жонкиль были вопрошающими, лицо несколько раскраснелось. Поппи была угрюмой, испуганной, но с дерзостью, свойственной людям ее класса, она откинула голову назад и вызывающе смотрела на Жонкиль.
– Вы миссис Чартер? – спросила она отрывисто.
Эта фамилия, столь непривычная для Жонкиль, заставила кровь горячей волной прилить к ее щекам. Но отвечала она совершенно спокойно.
– Да, я миссис Чартер. Но здесь меня знают как мисс Риверс. Могу я узнать, почему вы пришли?
– Не потому, что я хотела этого, – ответила Поппи грубо. – Но он послал меня, поэтому пришлось придти.
– Он?.. Вы имеете в виду – мистер Чартер?
– Да. Он заболел.
– А!.. – произнесла Жонкиль. Какое-то странное ликование овладело ею. Роланд заболел. Именно поэтому он не мог увидеться с нею. Значит, он не умышленно не пришел и не хотел унизить ее. Он заболел. Вместе с этим ощущением пришло другое – внезапное беспокойство о нем.
– Он заболел? – быстро спросила она. – Тяжело? Что с ним?
– Ему стало плохо после того, как он вышел из демонстрационного зала компании, где он работает, – сказала Поппи, дергая свои дешевые хлопчатобумажные перчатки и не отрывая глаз от ковра. – Он пошел по поручению, почувствовал слабость и приехал домой в такси. Когда я вернулась домой с работы и нашла его в постели ужасно больным и слабым, я тут же послала за доктором. Он сказал, что у Ролли... то есть у Роланда, грипп и еще малярия. Он не мог встать, чтобы пойти и встретить вас, и он боялся, что я могу пропустить вас в толпе, если я пойду на то место, где вы должны были встретиться. Поэтому он послал меня сюда, чтобы я ждала вас.
– Но откуда он узнал мой адрес?
– От друга. Мне пришлось идти к миссис Поллингтон, чтобы получить его, – сказала Поппи с оттенком гордости. – Роланд сказал, что она, вероятно, знает, где вы живете.
Жонкиль приложила руку к сердцу, которое бешено колотилось. Она посмотрела на бледное, острое личико Поппи. Ее все еще возмущало присутствие этой девицы в жизни Роланда. Какое она имеет право называть его Ролли, находить его в постели больным, когда она вернулась домой? Кто она? Какую роль она играет в его жизни?
– Он просил меня дождаться вас и просить вас приехать навестить его, – добавила Поппи приглушенным голосом. – Я хотела сама ухаживать за ним, но он хочет видеть вас, а не кого-то другого.
Гордость, вновь давшая о себе знать, заглушила желание выведать у этой девицы все о внезапной болезни Роланда: Жонкиль не хотела показывать, насколько она обеспокоена.
– Вы, я вижу, очень хорошо знаете мистера Чартера. Полагаю, вы можете и дальше заботиться о нем, – начала она холодно.
Но Поппи вдруг прервала ее с необычайной горячностью. С горящими глазами, пылающими щеками Поппи напала на жену Роланда, пылая ненавистью к ней за ее холодность, ее хладнокровие, явное отсутствие всякого интереса к его болезни.
– Боже мой, вы сумасшедшая и злая, ужасно злая! – кричала она. – Мистер Чартер, лучший человек на свете, лежит в постели больной и просит вас придти, а вам все равно, вам все равно, будет он жить или умрет!
– Право же... – начала возражать Жонкиль, но Поппи снова прервала ее, дрожа от возмущения, от неконтролируемого желания сказать жене Роланда все, что она думает о ней.
– Не надо мне ничего говорить. Вы злая. Ему не нужен никто, кроме вас, а вы пренебрегаете им. О, да, я видела вас в ресторане, вы были так надменны, так горды, так пренебрежительны, миледи. Но я могу сказать вам, что вы не стоите и гроша ломаного по сравнению с ним. Он король, да. Я бы отдала за него свою душу, но он не хочет. Ему нужны только вы!
Она разразилась рыданиями, закрыв глаза руками. Жонкиль молча уставилась на нее, не зная, что сказать. Наконец она торопливо и нервно проговорила:
– Мисс Хендерсон, вы не понимаете, что вы говорите. Вы...
– Нет, я прекрасно понимаю, – прервала ее Поппи. – Я все знаю о нем и о вас. Я знаю, что он нехорошо поступил с вами вначале. Но он признает свою вину. Мой Бог, он так страдал из-за этого все эти месяцы. Я видела, как он мучился из-за вас. Я знаю. Вы не заслуживаете его любви, нет, не заслуживаете!
– О, замолчите! – воскликнула Жонкиль, возмущенная этой атакой. – Вы не знаете, вы не можете понять, что произошло между моим – моим! – мужем и мной. Да и вообще, какое вам до всего этого дело?
– Только то, – Поппи вызывающе подбоченилась и так стояла лицом к лицу с Жонкиль, – что я боготворю его! Я бы отдала свою жизнь за него, потому что он спас меня. И я хочу видеть его счастливым. Это все. Вот почему я приехала за вами сегодня. Он заболел, и он зовет вас, и если вы не пойдете к нему... Боже, я не знаю, что я сделаю с вами!
Биение сердца Жонкиль, казалось, сотрясало все ее тело. Она нервным движением откинула волосы со лба, затем сказала:
– Как мистер Чартер спас вашу жизнь?
Поппи рассказала ей; рассказала о доброте, щедрости, великодушии человека, который жил в том же доме, что и она; рассказала, что Роланд был первым, единственным настоящим джентльменом, которого она встретила и благодаря которому поняла, что такое рыцарское и благородное обращение. Она рассказала Жонкиль, что Роланду приходилось голодать, чтобы посылать ей еду и лекарства, которые ей были необходимы, что он отказался от любви, которую она предложила ему взамен – он не требовал награды. Он с самого начала говорил ей, что любит свою жену, что его единственное желание – вернуть ее любовь и доказать свое раскаяние за то, что он совершил.
– И такого человека вы оставили чахнуть с тоски! – закончила Поппи. – Ну, все, что я могу сказать, так это то, что вы плохая, злая женщина, если вы не можете простить его и забыть ваши собственные обиды.
После этой страстной речи воцарилась мертвая тишина. В небольшой, освещенной газом гостиной Жонкиль стояла очень неподвижная, очень напряженная, глядя на пылающее лицо Поппи. Ее собственное лицо было бледным, застывшим, и в глазах отражалась такая мука, как будто слова Поппи невыносимо ранили ее. Она недооценивала Роланда. Если все, что рассказала эта девушка, правда, а это, конечно, была правда, то Роланд доказал свое раскаяние искренностью и постоянством любви к ней. И он не только сохранил верность любви, но вел себя, как настоящий джентльмен, по отношению к этой бедной одинокой продавщице. Для Поппи он был король, герой. Она была готова умереть за него. Но Роланд отказался от ее любви: ему нужна только его жена, ее прощение – ее!
Жонкиль неожиданно закрыла лицо руками. Лед, который покрывал ее сердце, ее чувства броней, растаял, растопился под внезапными горячими лучами любви и понимания, которые озарили ее. Она была несправедлива к Роланду, недооценивала его. Что бы он ни сделал вначале, сейчас он искренне раскаивался в этом. Кто она такая, чтобы отказывать ему в прощении, проявлять свой высокомерный, упрямый характер? Она вообразила, что любила его больше, чем он ее, уверяла себя, что смысл ее жизни в любви, а для него любовь и жизнь идут раздельно. Но оказалось, что это не так. Для него любовь значила больше. Его любовь родилась из взаимонепонимания и раскаяния, и она выстояла. А ее любовь оказалась несостоятельной, из них двоих она страдала меньше. Это она проявила свою черствость и эгоизм.
Она действительно была недостойна любви Роланда в отличие от этой необразованной маленькой продавщицы, сжигаемой страстной силой благородного чувства к человеку, который пришел ей на помощь в тяжелую минуту и ничего не попросил взамен.
Долго-долго стояла Жонкиль, закрыв лицо руками; противоречивые мысли проносились в ее голове. Поппи Хендерсон смотрела на нее в молчаливой горечи. Это была жена Роланда Чартера. Теперь она мучилась из-за того, что сделала. Несомненно, она пойдет к Роланду, они снова будут вместе. И она, Поппи, уйдет из их жизни. Она никогда ничего не значила для него, никогда ничего не будет значить. Однако, если он будет счастлив, оттого что она помогла ему быть счастливым, это уменьшит боль безответной любви.
Наконец Жонкиль открыла лицо. Даже Поппи, как бы она ни была предубеждена против жены Чартера, почувствовала к ней жалость. Жонкиль казалась такой безнадежно несчастной и пристыженной. Она стыдилась за свою гордость, за свою нетерпимость, за все глупые, злые чувства, которые отдалили ее от человека, которого в глубине души она любила.
– Поппи, – сказала она изменившимся голосом. – Я ничего не могу сказать тебе сейчас. Но я благодарю тебя за то, что ты пришла. Можешь ли ты отвести меня к моему мужу?
Поппи отвернулась, чувствуя, как слезы текут по ее щекам.
– О, да! Поехали! – выпалила она. – Я вообще не понимаю, чего мы здесь так долго стоим, заставляя его ждать.
Всю дорогу в такси Жонкиль сидела рядом с маленькой продавщицей, засыпая ее вопросами о Роланде. И она узнала много такого, о чем прежде не подозревала: о его неизменной доброте и щедрости к тем, кому жилось тяжелее, чем ему; о его долгих изнурительных поисках ее, Жонкиль; о его любви, которую не мог погасить даже ее тяжелый, ожесточенный, нетерпимый характер.
И чем больше она слушала, тем более робкой становилась, тем больше сожалела о разлуке, которая была целиком на ее совести.
Он согрешил; он использовал ее любовь для того, чтобы отомстить своему дяде; он сильно согрешил, женившись на ней. Но он раскаялся, он полюбил ее в конечном счете. Какое она имела право судить и осуждать его?
Она думала о всех страданиях, через которые она сама прошла; о борьбе, которую вела с одиночеством без него; о ее горе, потому что она была так сильно разочарована и обманута в своем чувстве. Однако значительная доля вины лежала и на ней. Она должна была давно простить его. Теперь он заболел. Может быть, серьезно заболел. Может быть, уже слишком поздно сожалеть.
Внезапная боль сомнения и страха сжала сердце Жонкиль.
– О, Поппи! – воскликнула она, хватая руку девушки. – Ты думаешь, Роланд очень плох?
– Да, ему было скверно, когда я уходила, – сказала Поппи. – Он недоедал последнее время, я знаю, и тяжело работал целыми днями. Я думаю, он просто не в состоянии сопротивляться болезни.
Жонкиль с трудом проглотила ком, подступивший к горлу.
– Он должен поправиться, Поппи, – сказала она.
– Если вы будете около него, я надеюсь, что все будет хорошо, – сказала Поппи.
Эти слова, казалось, разбили сердце Жонкиль. Она отвернулась и расплакалась.
– О, Поппи, я сделаю все возможное, чтобы загладить свою вину. Только бы он поправился, – сказала она, задыхаясь. – Не думай, что я тоже не страдала. Я страдала. Я ужасно его любила, Поппи. Но он так обидел меня, он обманул меня. У меня, конечно, были основания быть безжалостной и гордой!
– Может быть, и были, – сказала Поппи. И внезапно у нее появилось чувство понимания, сострадания к этой тоненькой бледной девушке, плачущей здесь, в углу такси. Она неуклюже обняла Жонкиль.
– Бедняжка, – добавила она охрипшим голосом. – Не плачь. Еще не поздно все исправить, в конце концов. Я думаю, вы оба виноваты, но он такой замечательный, что я не могу понять женщину, которая выгоняет его.
Так все странно обернулось. Когда такси подъехало к скромному жилищу Роланда Чартера, Жонкиль, его жена, плакала в объятиях бедной Поппи Хендерсон.
Глава 20
Роланд Чартер, к сожалению, был не в состоянии осознать всей глубины любви, горя и боли раскаяния, которые расточались ему в этот важный период его жизни.
К тому времени, как появились Жонкиль и Поппи, он был в полубессознательном состоянии и бредил: грипп и малярия вонзили в него свои острые когти и не хотели выпускать его бедное тело. У него был сильный жар, и он испытывал невероятные мучения. Он лежал на своей неудобной узкой койке в безобразной маленькой спальне, которая была его домом с тех пор, как он покинул Риверс Корт в Новый год, и совершенно не понимал, кто за ним ухаживает и что с ним происходит.
Жонкиль уже без слез и совершенно успокоившаяся стояла у постели своего мужа (Поппи была рядом с ней) и смотрела на него. Он был подобен смерти. Она сразу почувствовала всю тяжесть его болезни, поняла, что он может умереть, и она никогда, никогда не сможет сказать ему, как горячо его любит, как остро нуждается в его любви.
Неудобная убогая комната, в которой он жил, потрясла ее: обставленная дешевой мебелью, но довольно чистая, комната буквально дышала холодом. Камин, скрытый за грязной бумажной ширмой, выглядел так, как будто в нем никогда в жизни не разводили огня. За потрепанными красными портьерами дребезжали стекла. Дверь скрипела, и из-под нее ужасно дуло. Постельное белье было явно не по размеру кровати.
Длинное исхудалое тело Роланда дрожало в приступе малярии.
– Он не может оставаться здесь, – сказала Жонкиль, поворачиваясь к Поппи. – В этом доме он никогда не поправится.
– Я поправилась, а мне было очень плохо, – сказала Поппи, пожимая плечами.
Жонкиль покачала головой и снова посмотрела на своего мужа. Его худое лицо пылало; глаза были широко открыты, остекленевшие, измученные. Он казался необычайно, трогательно молодым; темные кудрявые волосы были взъерошены, как у маленького мальчика. Он метался, стонал и что-то бормотал про себя. Взгляд Жонкиль упал на худое запястье, выглядывавшее из рукава пижамы. Он недоедал. Поппи была права. Как он может выдержать такой сильный приступ малярии и гриппа?
Жонкиль внезапно опустилась на колени около кровати. Она сняла шляпу и перчатки, положила прохладную руку на пылающий лоб Роланда. Страх и тревога охватили ее, когда она склонилась над ним. Вся прежняя страстная любовь, которую она вначале питала к нему, снова вспыхнула в ней. Он был болен, тяжело болен и нуждался в ней. И она пришла. Но, может быть, уже слишком поздно...
– Роланд, Роланд! – позвала она.
Он оттолкнул ее руку. Она положила ее снова, убрала волосы со лба.
– Роланд! – повторила она. – Роланд, я здесь! Это Жонкиль.
Он посмотрел на нее и не узнал. Поток бессвязных слов, почти невразумительных, слетал с его уст.
– Жонкиль... Ты нужна мне... Жонкиль, прости меня... о, Жонкиль, я сойду с ума, если не найду тебя...
Она склонилась над ним во внезапном проявлении любви, страстного желания помочь и твердила:
– Я здесь, Роланд, мой дорогой, я здесь! Ты не узнаешь меня?
Но он только продолжал бормотать, иногда смеялся резким, прерывистым смехом, который выворачивал ей сердце.
– Поппи... бедная Поппи... – слышала она его бормотание. – Бессмысленно любить меня, Поппи. Я никудышный... неудачник... Я потерял Жонкиль... Паршивая овца... Поеду в Африку...
Она обняла его за плечи и положила его голову себе на грудь. Порыв любви, муки, более острый, чем она когда-либо испытывала, охватил ее в это мгновение.
– О, Роланд, я люблю тебя, – прошептала она в отчаянии. – Роланд, не покидай меня, не покидай!
Поппи Хендерсон, которая молча наблюдала эту сцену, провела рукой по глазам. Она подошла ближе, чтобы дать несколько практических советов.
– Послушайте, не лучше ли послать за доктором, миссис Чартер? Мне кажется, ему очень плохо.
Жонкиль тихо опустила голову Роланда снова на подушку. Она встала и посмотрела на Поппи большими утомленными глазами.
– Поппи, мы не можем дать ему умереть, – сказала она. – Он должен иметь все, все самое лучшее.
– Не знаю, кто будет платить за это, – сказала Поппи угрюмо. – У него нет ни гроша.
– Но у меня есть, – сказала Жонкиль.
В первый раз с тех пор, как умер ее приемный отец, она вспомнила, что является наследницей Генри Риверса и обладательницей сотен тысяч фунтов. Нужно только обратиться к поверенным, и она сможет получить в банке любую сумму, какая ей нужна. Первый раз ей потребовались деньги – для Роланда. Когда – то это было наследство Роланда. Но теперь оно должно спасти Роланда. Бабушка одобрила бы это. Бабушка не дала бы Роланду умереть. Не даст и она, его жена.
– У меня есть деньги, – повторила она. – Столько, сколько я захочу. Об этом не беспокойся, Поппи. Послушай, ты должна пойти в ближайшую телефонную будку и вызвать лучшего врача в округе. Потом позвони, пожалуйста, миссис Поллингтон – ее номер найдешь в телефонной книге. Если она дома, скажи ей, что мисс Риверс – миссис Чартер – находится по этому адресу с мистером Чартером, что он опасно болен.
– Она знает, – сказала Поппи. – Я же была у нее перед тем, как ехать к вам.
– Тогда попроси ее приехать сюда ко мне сейчас же, – сказала Жонкиль. – Она – наш друг, Поппи. Она приедет.
Поппи убежала. У нее было только одно желание: помочь выкарабкаться человеку, который спас ей жизнь. И она больше не испытывала горечи, не чувствовала гнева из-за жены Роланда. Миссис Чартер прикладывала все усилия, чтобы спасти его, и это было все, чего хотела Поппи.
Оставшись наедине с Роландом, Жонкиль опустилась на колени у его изголовья. Те минуты, которые прошли до прихода врача и Микки Поллингтон в ответ на вызов Поппи, показались ей часами. Теперь она страдала больше, чем во все предыдущие месяцы переживаний и боли, потому что пришла к нему, а он не узнал ее. Она была с ним, но не могла облегчить его страданий. Беспрестанно крутясь и ворочаясь в постели, он звал ее, бормотал что-то о ней, смеялся и рыдал попеременно, и ее сердце превращалось в сплошную кровоточащую рану от жалости и любви к нему.
– Роланд, Роланд, мой дорогой! – повторяла она снова и снова.
Но он не отвечал ей и продолжал жалобно звать ее. И когда она наклонилась и поцеловала его сухие потрескавшиеся губы, он даже не почувствовал, что он получил поцелуй, за который совсем недавно был готов отдать полжизни.
Врач и миссис Поллингтон прибыли почти одновременно. Поппи впустила их и провела в спальню Роланда. Микки нашла бледную, обезумевшую Жонкиль, ожидающую ее на коленях у изголовья очень больного Роланда.
– Микки, Микки, что мы можем сделать? – воскликнула Жонкиль, протягивая к ней руку. – Мы должны спасти его. Он не может оставаться здесь.
Микки обняла Жонкиль и помогла ей встать на ноги. Она была готова к чему-то драматическому, когда неслась сюда в машине, но не к такому страданию и горю, которые, казалось, до предела заполняли эту темную, холодную, безобразную спальню. Но она ясно видела, что не время проявлять сочувствие или быть сентиментальной. Жонкиль была на пределе сил, а Роланд серьезно болен. Микки заговорила очень твердо:
– Ну-ну, моя дорогая, возьми себя в руки. Давай все обдумаем. Если врач разрешит, мы завернем Роланда в одеяло и отвезем в лечебницу в Уэст-Энде. Это лучшее, что можно сделать. Если его можно трогать.
Жонкиль уцепилась за это предложение.
– Да, давай перевезем его. Не надо жалеть денег, ты знаешь, у меня есть деньги.
– Маленькая идиотка, – сказала Микки. – Если бы у тебя не было – у меня есть, а вы оба мои друзья, поэтому зачем беспокоиться об этом. Вы оба были дураками, и вот теперь расплачиваетесь за это.
– Да, – сказала Жонкиль с чувством. – Я знаю.
– Возьми себя в руки, моя девочка, – сказала Микки; она была энергична и деловита, но взгляд ее ясных красивых глаз был нежным и мягким. – Сейчас ты должна проявить мужество. Послушаем, что скажет врач.
Врач – усталый, заваленный работой врач страховой кассы, сразу понял, что это не обычный случай; и хотя пациент живет в бедности в дешевой меблированной комнате, у него очень хорошо одетые друзья и родственники. Он почтительно заговорил с миссис Поллингтон:
– Сегодня мистера Чартера нельзя трогать. Мы должны сбить температуру, и уж потом можно будет перевезти его. Но это не раньше завтрашнего утра.
– Очень хорошо, – сказала Микки. – Я позвоню доктору Бойд-Стьюарту, своему приятелю, и попрошу его все устроить и прислать сюда немедленно медицинскую сестру, которая бы присмотрела за мистером Чартером до того, как мы его перевезем.
Бедный усталый врач страхкассы склонился перед Микки. Доктор Бойд-Стьюарт был одним из светил Харли Стрит.
– Это было бы отлично, – сказал он.
Микки повернулась к Жонкиль.
– Я еду прямо на Харли Стрит и сама повидаю Джона Бонд-Стьюарта, – сказала она. – Я вернусь и привезу с собой медицинскую сестру.
Губы Жонкиль задрожали, но она постаралась улыбнуться. Все это время ее сердце болезненно колотилось, а глаза не отрывались от беспокойной, мечущейся фигуры на кровати.
– Спасибо, Микки, ты прелесть, – сказала она. – Мы должны спасти его!
– Конечно, мы спасем его.
– Пожалуйста, попросите доктора Бойд-Стьюарта приехать, если вы хотите знать его мнение, – вставил врач, который подошел к Роланду и приложил палец к его горячему тонкому запястью.
– Да, пожалуйста, Микки, постарайся, – взмолилась Жонкиль.
– Попробую. Джон – прелесть, и если кто и может вытащить Роланда, так это он, – сказала Микки.
– Встряхнись, детка, – добавила она, сжимая руку Жонкиль. – Я ненадолго.
Она исчезла, оставив после себя слабый, неуловимый аромат духов. Вместе с ней, казалось, исчезло и мужество бедной Жонкиль. Она жалобно повернулась к Поппи, которая держалась в тени.
– Поппи, – сказала она. – Бедная Поппи, ты тоже любишь его...
Поппи ответила хрипло, отрывисто:
– Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, лишь бы он поправился.
– Кто эта Жонкиль, которую он все время зовет? – спросил врач, все еще стоявший около Роланда.
Жонкиль подавила слезы. Ее щеки горели.
– Это я, его жена, – сказала она.
– Он может успокоиться, если узнает вас. Постарайтесь, чтобы он понял, что вы здесь, миссис Чартер.
Никогда прежде сердце Жонкиль не отзывалось более горячо, более страстно на это обращение. Миссис Чартер! Да, она жена Роланда, и она любит его, любит его... Все, что случилось в прошлом, было вычеркнуто из памяти. Он должен узнать ее, должен знать, что она хочет простить и забыть.
Она забыла, что доктор и Поппи Хендерсон смотрят на нее. Ничто не имело значения, кроме Роланда. Она села на край кровати и заключила его в свои объятия, прижала его голову к своей груди, приложила свою прохладную щеку к его лицу, и произносила его имя снова и снова.
– Роланд, Роланд, мой дорогой, мой единственный, – шептала она. – О, Роланд, дорогой, поговори со мной, это Жонкиль, Жонкиль. Я никогда не покину тебя снова, никогда, Роланд. О, послушай меня, дорогой, поговори со мной, пожалуйста.
Роланд прекратил стонать и метаться и какое-то время лежал совершенно спокойно. Взгляд его тусклых голубых глаз стал более осмысленным.
Она сжала его в своих объятиях, слезы текли по ее щекам.
– Роланд, мой дорогой! – шептала она.
Он тяжело вздохнул. Очень слабая улыбка появилась на его губах, и она уловила чуть слышный шепот:
– Жонкиль, ты! Я что, умер? И попал в рай?
Затем его тяжелые веки закрылись, голова склонилась на ее плечо. Она в страхе посмотрела на него, потом на доктора.
– С ним все в порядке? Он ведь не умер, нет? – спросила она, запинаясь.
Доктор, слушая пульс Роланда, улыбнулся ей успокаивающе.
– Конечно, нет, миссис Чартер. Я думаю, вы добились того, что требовалось, – сказал он. – Мистер Чартер спит.
* * *
Никто из имеющих отношение к описываемой драме никогда не забудет эту длинную ночь.
Доктор Бойд-Стьюарт приехал вместе с миссис Поллингтон и поднял слабеющий дух Жонкиль очень обнадеживающим мнением о пациенте. Хороший уход, отдых, правильное питание и заботы скоро поставят Роланда Чартера на ноги. Для беспокойства нет основания.
Приехала и больничная сестра, выбранная Бойд-Стьюартом, умелая и квалифицированная молодая женщина, которая сразу же забрала власть в свои руки, никому не разрешив оставаться в этой небольшой спальне, кроме пациента и себя.
Жонкиль слабо протестовала, говоря, что она желает остаться со своим мужем, однако сестра была вежлива, но непреклонна.
– Спальня крохотная, а мистеру Чартеру нужен свежий воздух и покой, – сказала она. – А теперь будьте умницей, моя дорогая, и позвольте миссис Поллингтон позаботиться о вас. Иначе вы вымотаете свои последние силы. Я обещаю послать за вами, если мистер Чартер будет звать вас. Но я думаю, что после всех этих лекарств он проспит большую часть ночи.
Микки поддержала ее:
– Сестра права. Пойдем со мной, Жонкиль, дорогая, – сказала она. – Ты выглядишь утомленной, а сейчас ты не нужна Роланду.
Жонкиль мгновение колебалась у постели мужа, глядя на него тоскливыми глазами. Она неохотно оставляла его. Именно сейчас, когда он узнал ее, назвал ее имя, заснул, уронив голову на ее плечо, она почувствовала самое острое облегчение и наслаждение. Она не хотела оставлять его ни на минуту.
– Я пойду с тобой, Микки, если так нужно, – сказала она.
Поппи Хендерсон, стоявшая в дверях, готовая броситься выполнять любое поручение, горящая желанием быть полезной, услышала эти слова и выступила вперед.
– Если вы не возражаете против не очень красивой и неприбранной комнаты, вы можете остаться со мной на эту ночь, чтобы быть поближе к Ролли... к мистеру Чартеру, – проговорила она, запинаясь.
Глаза Жонкиль прояснились.
– О, Поппи, как хорошо! – воскликнула она.
Микки переводила глаза с одной девушки на другую. Ей уже понравилась Поппи Хендерсон – Поппи была «славный малый», а это Микки ценила больше всего на свете. И внезапно она сняла свой соболий палантин, который она набросила на плечи, когда Поппи позвонила ей, и одарила бедную маленькую продавщицу своей широкой дружеской улыбкой.
– Замечательная мысль, Поппи, – сказала она. – А как насчет того, чтобы пригласить и меня остаться на ночь? Дома я не смогу глаз сомкнуть. Давайте посидим втроем и попьем кофе. Потом вздремнем как-нибудь, если захотим.
Поппи покраснела. Она была так взволнована, что не сразу ответила. Она должна была признать теперь, что полюбила маленькую, стройную, коротко остриженную девушку, жену ее обожаемого Роланда; что же касается Микки, то к ней она испытывала что-то вроде поклонения. То, что миссис Поллингтон может быть такой непритязательной и не возражает против идеи остаться в ее бедной спальне, ошеломило Поппи.
Наконец она обрела дар речи.
– Идем, – сказала она хриплым голосом. – Я буду рада.
И вот в спальне, соседней с той, где Роланд Чартер спал под наблюдением одной из лучших больничных сестер Лондона, Микки, Жонкиль и Поппи Хендерсон сидели около поспешно затопленного камина, пили кофе и ели печенье далеко за полночь.
Около трех часов Жонкиль взяла Микки за руку, прошла с ней на цыпочках к комнате Роланда, послушала снаружи, не услышала никаких звуков и вздохнула с облегчением.
– Он, видимо, все еще спит. Все в порядке, Микки, – прошептала она.
Микки улыбнулась, глядя в лицо девушки. Жонкиль выглядела утомленной, но какой-то новый свет исходил из ее красивых глаз. Микки неожиданно крепко обняла Жонкиль.
