Текст книги "Только мои грёзы"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 4

Двое суток юный организм Мин вел трудный бой с пневмонией и одержал победу. В ночь кризиса Джулиан Беррисфорд ждал у дверей с тревогой, когда появится доктор Бишоп. Сестра послала за ним, в какой-то момент испугавшись, что Мин может умереть. Все осложнялось еще истощенностью девушки. «Недостаточное питание и переутомление», – добавил доктор запись в диагнозе. Джулиан подумал о таких, как Клодия и ее друзья, которые вообще не работали, а питались ежедневно в лучших ресторанах, и ему стало стыдно за них.

Но Мин выздоровела, и Джулиан почувствовал личную победу.

Первое, что он сделал на следующее утро, – еще раз попробовал узнать ее адрес. Ее родные, должно быть, с ума сходят. Мин показалась ему сегодня способной все вспомнить. Она сидела на кровати, опираясь на несколько подушек. Маленькая и бледная, с большими синяками под глазами, а застенчивая улыбка ее показалась ему очень трогательной.

– Мне куда лучше, я вам очень благодарна. Мне… нужно домой, – прошептала она, когда Джулиан подошел к ее кровати.

– Но доктор Бишоп считает, что вам нельзя вставать еще дней десять. Вы уже вне опасности, но вам нужны покой и тепло. Что мне сейчас необходимо, так это ваш адрес.

– Сколько я уже здесь? – спросила она.

– Два дня.

– Это ужасно!

– Вам было очень плохо, Мин. Вы бредили.

Она поглядела на него почти испуганно. Чего она боится? Выражения испуга в глазах людей Джулиан не любил. Что за люди ее близкие? Почему она так забеспокоилась?

И тут Мин принялась рассказывать ему об отце, о Китае и тетке Прю. И он отчетливо увидел все это сразу: неприветливый дом, где ее обижали, несмотря на доброту отца. Тетка выглядела настоящей бестией. Он записал ее адрес.

– Пожалуй, лучше всего послать телеграмму.

Сердце Мин учащенно забилось, на щеках появился лихорадочный румянец. Если бы не эта ужасная слабость! Что думают о ней папа и тетя Прю? Бедный старенький папа, наверно, безумно волнуется.

– Проще всего, – сказала она, – позвонить в контору на Ливерпуль-стрит, ко мне на работу, и попросить мою подругу Салли Лофорд. Она живет близко от нас и может передать моему отцу.

– Отсюда можно позвонить, я сделаю это.

– О, чудесно!

Джулиан набрал номер учреждения, и через минуту Мин уже разговаривала с Салли. Ей приходилось повторять по два раза, голос ее был слабым, но наконец Салли поняла, что произошло. Она была удивлена и очень смущена ее рассказом о бегстве от Уолтерса (а Мин была страшно смущена присутствием мистера Беррисфорда при разговоре). Она кратко рассказала о том, что было с ней после того, как она попала в имение Джулиана.

Салли стала оправдываться:

– Господи, как скверно! А мы с Норманом думали, что ты дома. Я не искала тебя, потому что Уолтерс мне наговорил, что ты вздорная особа и просто решила рассорить нашу компанию. А на работе думали, что тебя нет, потому что ты заболела, что ли.

– Но разве мой папа не спрашивал тебя обо мне?

Отрицательный ответ Салли озадачил Мин. Но Салли обещала вечером, после работы, зайти и сообщить мистеру и мисс Корелли, где Мин.

Мин добавила:

– Передай папе, что я в приличном доме и за мной хорошо ухаживают.

Тревога Джулиана Беррисфорда улеглась. Вечером того же дня, когда Мин стало уже значительно лучше, ей позвонили из города. Волнуясь, Мин взяла трубку:

– Это, должно быть, мой отец.

Но это был страшный удар для девушки, и только стерва вроде тетки Прю могла нанести его так безжалостно. Ее шипящий, резкий голос услышал даже Джулиан, сидевший у окна и наблюдавший, как Фрисби в саду гоняет кошку. Этот голос и то, что он говорил, очень огорчили доброго Джулиана.

– Твоя подруга Салли говорит, что тебя напугал какой-то человек и ты упала в воду в Шенли. Я не верю ни одному слову из этой истории.

Мин попробовала возразить:

– Но, тетя Прю, со мной действительно был несчастный случай, я упала в воду, и я…

– Меня больше не интересует, – перебила ее мисс Корелли, – где ты и чем занимаешься, тебе уже двадцать один, и ты совершеннолетняя. За все это время не дать нам знать! Но… ты никогда больше не увидишь своего отца.

Джулиан увидел, как побледнела Мин.

– Никогда не увижу? Почему?

– Потому, что он умер от сердечного удара в ту ночь, когда ты ушла. Его похоронили утром, и только я шла за гробом.

Мин совершенно оцепенела. Джулиан бросился к ней. Девушка смотрела на него невидящими глазами. Рука ее дрожала так, что казалось, она уронит телефонную трубку.

Прюденс Корелли продолжала орать:

– Нечего рассказывать мне всякие басни, миледи. И прошу не возвращаться больше сюда. Свои вещи ты найдешь в камере хранения на вокзале Виктория. Билет я тебе пошлю. Я не хочу держать тебя в своем доме. Ты, может быть, дочь моего брата, а может быть, и нет, потому что ты совсем как твоя мать, эта маленькая…

Мин не стала слушать дальше. Трубка выпала из ее ослабевшей руки.

Джулиан в возбуждении схватил трубку:

– Послушайте, я никогда не имел удовольствия быть с вами знакомым, мисс Корелли, но вы должны знать, что у вашей племянницы действительно пневмония, что она в моем доме и что врач и сестра…

Ему не дали договорить. Резкий голос мисс Корелли перебил:

– Если вы ее дружок, можете забрать ее себе. Счастливо.

Раздались короткие гудки. Джулиан вдруг ощутил такой гнев на человеческую несправедливость, какого давно не испытывал. Что-то вроде этого он почувствовал, когда увидел Фрисби в капкане. Мин не была бессловесна, как тот, но также несчастна и достойна жалости. Та, у кого тетка такая мегера, не может не быть несчастной. Он положил трубку.

Он посмотрел на посиневшие губы Мин и вызвал медсестру.

Мин была еще слишком слабой после кризиса, чтобы выдержать двойной удар: сообщение, что у нее больше нет отца и нет дома. Ее всю трясло.

Джулиан налил ей лучшего коньяку из буфета, Джексон принес грелки.

Пока испуганная сестра приводила в порядок сердечную деятельность Мин, та лежала неподвижно, глядя перед собой, и из глаз ее текли слезы. Горе ее было слишком велико. Ее милый, добрый папа, единственный ее друг на свете, умер. Почти невозможно было поверить. Но она знала, что тетка Прю не солгала. Внезапный приступ, должно быть. Что, если это она сама виновата? Не было ли причиной обострения его болезни то, что ее долго не было дома? Горе мешалось с муками совести, что это, может быть, ее вина. Мин это не перенести.

Похороны состоялись утром. Так ей сказала тетка. Если бы Мин могла увидеть его еще хоть раз, объяснить свое отсутствие, попросить, чтобы он не верил в худшее о ней. Она могла себе представить, что тетя Прю, конечно, придумала какие-то гадости, почему ее не было дома, и, наверное, высказала их папе.

Мин продолжала горько плакать. Она пыталась представить себе, что теперь будет. Какое может быть будущее без папы, без дома? Она одна на всем свете. Ей хотелось куда-нибудь убежать. Но куда? На какие деньги? В этом мире без денег не прожить. С этим сложно, даже если ее не выгонят с работы, когда она вернется…

Джулиан, зашедший вечером навестить ее, увидел, что она плакала в одиночестве. Ему стало до боли жаль ее. Он сел рядом и взял ее руку своими сильными теплыми пальцами.

– Бедная, бедная девочка. Примите мои соболезнования. Какое страшное несчастье и, простите, какая дьявольская женщина ваша тетя. Жестоко обрушивать на голову такие новости… – Он замолчал.

Мин закрыла глаза. Слезы все текли из-под густых темных ресниц. Она с трудом выговорила:

– Тетка Прю всегда ненавидела меня.

– Но почему, моя дорогая?

– Много причин… Ревность. Она ревновала к моей матери. Тетушка хотела к папе в Китай и не смогла поехать. Так что она не простила этого моей маме. А меня она ненавидит за то, что я похожа на нее.

– Но она не может выгнать вас из дома. Что за произвол!

Мин глубоко вздохнула:

– Это в ее стиле. К тому же я совершеннолетняя, и она больше не имеет надо мной опеки. А дом – ее.

– Не могу сказать, чтобы мне нравилась ваша тетя.

– Я тоже не могу… Она была жестока и к папе. Бедный папа… она всегда обижала его…

Мин снова начала беспомощно всхлипывать. Джулиан сжал ее маленькую руку. Ему так хотелось успокоить девушку. Теперь, узнав ее историю, он понял, что, взяв ее в свой дом, подобно доброму самаритянину, он поступил правильно. В больнице такие страшные новости были бы для нее гораздо более тяжелым ударом. Здесь по крайней мере она могла побыть наедине и все же знать, что у нее есть хоть один друг.

Он сказал ей участливо и убедительно:

– Старайтесь поменьше плакать, чтобы не сделать себе хуже, Мин. Вы еще не совсем здоровы. Когда вы окрепнете, вам будет легче это пережить. Вам понадобится много мужества и терпения. Со временем все как-то образуется, так всегда бывает. Я сам получал удары судьбы и все выдержал. – Он улыбнулся ей. – Не отчаивайтесь. Все может измениться к лучшему.

Она всхлипнула:

– Что может измениться?

Он коснулся рукой ее волос, погладил почти детскую головку:

– Если можете, смотрите на меня как на друга. Завтра мы с вами найдем выход. Тетя Прю, видно, из тех злобных существ, которые пытаются избавиться от лишнего яда, изливая его на других… Она нашла самое уязвимое место. Но ведь не только ее дом есть на свете. Мы найдем место для вас. Я найду. Я обещаю.

Его уверенный тон, спокойный голос удивительно успокаивающе подействовали на нее. Она посмотрела на него и прошептала:

– Почему вы так добры ко мне? Я ведь для вас совсем чужая.

– Может быть. Но у меня такое чувство, что я вас знаю давно, Мин. Когда-нибудь я объясню, почему и как вы странным образом связаны с моим прошлым. Но сейчас вы бы не поняли.

Он вдруг прервал сам себя, отпустил ее руку и встал. Ему стало неловко за свою сентиментальность. Он спросил:

– Простите, сколько вам лет?

– Мне… двадцать один.

– Господи, а я думал, не больше восемнадцати.

Она посмотрела на него с той беспомощной улыбкой, которая так трогала его сердце.

– Нет, как сказала тетя, я уже совершеннолетняя и могу сама за себя отвечать.

Он засмеялся:

– Не сказал бы, если вспомнить обстоятельства, при которых я вас нашел.

Он заметил, что девушка покраснела.

– Я… расскажу вам об этом…

– Не надо, – остановил он ее. – На сегодня хватит. Постарайтесь отдохнуть. Завтра расскажете. Вам нужно укрепить свои силы и спокойно поразмышлять о будущем, которое сейчас представляется вам таким неприятным.

– Спасибо, – сказала она, – большое вам спасибо за все, мистер Беррисфорд. Не знаю, что было бы со мной, если бы меня отправили в больницу.

Голос ее слегка дрожал, глаза сияли. Он подумал, что не заслуживает такой признательности. Когда он спускался вниз, чтобы вывести собаку на прогулку, мысли его поневоле вернулись к Клодии.

Если бы Клодия была такой как Мин! Если бы за очарованием ее красоты и изысканностью манер была подобная искренность и добросердечие, как у этой бедной Мин Корелли! Иначе сложилась бы тогда его семейная жизнь. Клодия вообще не понимала, что такое благодарность. Она брала все как должное и жадно требовала еще.

Он мог себе представить, как Клодия выразилась бы о его нежданной гостье: «Дурочка из предместья». Может быть, она также солидаризировалась бы с тетей Прю, предполагая худшее насчет Мин.

Странно, думал он, гуляя с собакой, но вот ему и в голову не приходило подумать что-то плохое о Мин. Он с самого начала решил, что она чья-то жертва, какого-то отвратительного для нее и грубого мужчины. Конечно, она расскажет ему это в свое время. Но это и не важно. Интуитивно он знал, что она честная и чистая девушка. Не так важно, сколько ей лет. Она еще ребенок по внешности и в душе, наивное дитя.

Он помнил страстное пожатие ее маленькой горячей руки… и эти опухшие от слез глаза, и ее трогательные усилия улыбнуться ему…

– Мы должны что-то сделать для нее, приятель, – обратился он к своему лучшему другу Фрисби. – Она, как и ты когда-то, в ловушке. Надо вытащить ее оттуда.

Видимо, Фрисби согласился. Он отрывисто гавкнул и побежал, учуяв где-то мышь. Джулиан пошел дальше, продолжая думать о Мин Корелли и о превратностях судьбы, которая свела его с ней, когда сам он был так подавлен и одинок.

Глава 5

Только через две недели Мин вышла из спальни и впервые сошла вниз. Было полпятого, и Джулиан еще не вернулся со службы. Лето продолжалось, за окном все по-прежнему цвело и зеленело. Со странным чувством вошла она в библиотеку, эту красивую комнату, полную книг и гравюр. Мин едва помнила свое первое пребывание здесь, она была тогда слишком больна и ошеломлена всем, что произошло. Только доброта Джулиана Беррисфорда – все, что осталось в памяти от того вечера.

Она уже привыкла к мысли, что так трагически потеряла отца. Спокойствие и такт Джулиана, с которыми он убедил ее принять неизбежное, успокоили ее. Более того, он нашел для нее и новую работу, с привлекательными перспективами.

Его фирма, издательство «Камлидж», нуждалась в машинистках. Учреждение помещалось на Сент-Джеймс-сквер. Рассказ Джулиана об издательстве ей очень понравился, и работа обещала быть много интереснее, чем страшная монотонность ее прежней конторы. Кроме того, он сказал ей, что после консультации с одним из старейших сотрудников, миссис Тренч, по его словам прекрасной женщиной, в чьем отделе Мин предстояло работать, было решено дать Мин жалованье в восемь фунтов вместо пяти, как у нее было раньше. На это хотя бы можно жить.

Он добавил, что, если она проявит себя, у нее будут перспективы роста и большего заработка.

– Я хочу полностью освободить вас от этого прелестного создания, вашей тетушки, – сказал он с улыбкой.

Мин любила эти улыбки Джулиана, как бы стиравшие печать подавленности и страдания с его тонкого, красивого лица. За время, проведенное с ним под одной крышей, после всех задушевных бесед она почти влюбилась в Джулиана, он стал ее кумиром. Ей казалось, что она даже готова была умереть за него.

Но сейчас, сидя у окна, она ждала машину, на которой он должен был приехать со станции, и с горечью вспоминала слова медицинской сестры, сказанные вчера: «Примите мой совет: уходите отсюда, пока его жена не вернулась…»

Ненавистные, зловещие слова. Неприятно было думать, что Джулиан женат на ком-то, о ком никогда не говорил. Эта жена не появлялась здесь. Мин решила, что между ними что-то неладно. Всем своим сердцем, благодарным и обожающим, даже не зная фактов, она ощущала, что это должна быть вина миссис Беррисфорд. Не могло быть иначе. По мнению Мин, любая девушка не могла не любить человека с такими взглядами на жизнь и таким отношением к людям.

Давно уже эта таинственная миссис Беррисфорд возбуждала любопытство Мин. Сестра, кажется, что-то знала и о чем-то сплетничала с Джексоном, единственным в доме, кто Мин не нравился. Она чувствовала в нем недруга. Если он обслуживал ее, то только потому, что приказал хозяин. Не раз она ловила на себе его недоброжелательные косые взгляды. Да, впрочем, и медсестра… Неужели у людей всегда возникают такие отвратительные подозрения, как у тетки Прю? Неужели и они думают, что мистер Беррисфорд проявляет к ней только мужской интерес? Эта мысль заставляла ее краснеть от стыда за этих ужасных людей. Это немыслимо! Мистер Беррисфорд так добр к ней, но он смотрит на нее просто как на глупого ребенка. Он даже говорил что-то такое в своей манере добродушного поддразнивания, Он выслушал и полностью принял ее точку зрения на историю с Айвором Уолтерсом. Джулиан осудил его за хамство. Больше они к этому событию не возвращались. Он видел, что ей неприятно об этом говорить.

Джексон тоже намекал Мин о хозяйке. Он сказал, что миссис Беррисфорд может скоро объявиться здесь и что он не берется предполагать, чем это может закончиться.

Мин решила завтра же покинуть этот дом. Нельзя задерживаться дольше, злоупотребляя гостеприимством мистера Беррисфорда. Она найдет комнату в Лондоне и приступит к новой работе в издательстве «Камлидж».

Интересно, на ком же женился Джулиан Беррисфорд так несчастливо? Что она такое собой представляет? Вдруг Мин почувствовала любопытство, заставившее ее выйти из библиотеки в большой холл. Она постояла с минуту, глядя на палисандровую лестницу, вдоль которой висело много картин. Но здесь, она была уверена, его жены не было. Здесь были предки Беррисфорда, мужчины и женщины в одеждах минувшего века. Какой большой, замечательный дом, особенно в сравнении с ненавистным домиком тети Прю.

Продвигаясь неслышно, как в церкви, она дошла до гостиной, совершенно восхитительной, роскошной комнаты. Две люстры венецианского стекла свисали с потолка. Три высоких окна с золотистыми парчовыми занавесками выходили на лужок. Большая комната казалась ей полной бесценных сокровищ. Она не знала о настоящей ценности этих вещей, но догадывалась. Она восхищенно осматривала серо-золотой атлас стульев эпохи регентства и такой же диван, полированный столик, ореховую с позолотой горку для французского фарфора с ручной росписью… Все это собирала когда-то влюбленная в антиквариат мать Джулиана.

И тут одна из картин над камином задержала ее внимание. Она глядела на портрет, чувствуя, что сердце ее забилось чаще. Она была уверена, что видит на нем жену мистера Беррисфорда.

Никогда в жизни не видела Мин более обольстительного создания. Автором был хороший художник, которому удалось передать изящество Клодии Беррисфорд, каким она обладала десять лет назад. На ней было серое бархатное платье с длинными рукавами. Узкой рукой она касалась бледной щеки. Насмешливые глаза загадочно улыбались. Художник подчеркнул рыжеватый оттенок роскошных волос, причесанных в классическом стиле. Но больше всего поразила Мин огромная реалистичность этого портрета. Казалось, что женщина в сером бархате вот-вот сойдет с картины в эту комнату.

И все же было что-то отталкивающее в миссис Беррисфорд, и Мин не сразу сообразила, что именно. Она вспомнила, что нечто подобное чувствовала она маленькой девочкой, когда с отцом была в зоопарке. Там они смотрели на красивую спящую змею, и Мин тогда воскликнула: «Папа, какая красивая змейка!» Тут рептилия подняла голову и высунула острое жало, и Мин отпрянула, заплакала и стала просить отца увести ее отсюда. Она еще долго вспоминала страшное жало. Казалось жутким, что такая красота может таить в себе такую злобу. И сейчас, глядя на портрет жены Беррисфорда, она спрашивала себя, не такое ли чувство она испытала тогда в зоопарке. В Клодии тоже таится какой-то яд, и она может укусить.

Слегка вздрогнув, Мин вернулась в библиотеку. Здесь было довольно уютно сидеть у открытого окна, греясь на солнышке. Какой усталой и слабой она себя чувствовала! Словно болезнь продолжалась несколько месяцев, а не несколько дней. И, вспомнив о своей утрате, о том, что теперь она осталась совсем одна, Мин почувствовала, что ей снова хочется плакать.

Она все еще выглядела печальной, когда Джулиан вернулся из Лондона. Когда он вошел в библиотеку, а лабрадор кинулся к нему, виляя хвостом, Мин почувствовала себя по-другому. Какая-то надежная, успокаивающая сила была в этом человеке, так расположенном к ней. Он, казалось, один заставлял ее радоваться тому, что она жива, когда все вокруг точно сговорились убеждать ее, что лучше бы она умерла.

– Какой приятный сюрприз найти вас здесь, – сказал он и осмотрел ее критически, улыбнувшись своей милой улыбкой, от которой у Мин становилось хорошо на душе. – Вы выглядите еще слабой, но уже не такой, как неделю назад, – добавил он со смехом.

– О, мне уже совсем хорошо, – ответила она.

– Чем вы занимались?

– Ничем особенно. Бродила… и смотрела еще картины в гостиной.

– Да, там есть хорошие вещицы. Вы видели Коро?

Мин покраснела. Она понятия не имела, что такое Коро. Он заметил ее смущение и просто объяснил:

– Знаете, картина в золотой раме: тени, деревья, приглушенный свет… словно смотрите сквозь зеленую воду.

– О да, я видела, – кивнула она. Но тут в ее глазах вспыхнуло любопытство. Она любила, когда Джулиан ей о чем-нибудь рассказывал. И она наивно добавила: – И еще там такой прекрасный портрет женщины в сером бархатном платье.

Тут она осеклась, поняв, что сказала что-то не то, потому что лицо Джулиана изменилось. Улыбка исчезла, уступив место циничной кривой усмешке.

– А, портрет моей жены.

– Я… я подумала, что это, наверное, миссис Беррисфорд.

Джулиан подошел к столу, взял сигарету, закурил:

– Это писал один парень в Париже, когда мы с ней поженились. Хороший мастер.

– Она… она страшно привлекательна, – сказала Мин.

Джулиан курил, глядя, как тает дым, потом усмехнулся:

– Тогда она была очень привлекательной. Да пожалуй, и теперь.

Он хотел добавить: «Но не для меня», однако не стал демонстрировать эти чувства девушке, которую знал так недолго.

У Мин не было желания спрашивать об этом еще. Она поняла, что отношения супругов очень плохие. Она спросила:

– Как вы думаете, можно мне завтра уехать в Лондон?

Он посмотрел на ее бледное лицо, грустные бирюзовые глаза и быстро ответил:

– Нет, я думаю, вам не следует уезжать еще несколько дней. Знаете, вы только встали, и вам еще рано в лондонскую суету и толчею, особенно в такую жару. Сегодня было очень душно даже в нашем здании с кондиционерами.

– Но… мне действительно пора.

– Что за спешка?

Она, не глядя на него, нервно облизала губы:

– Ну, я здесь пробыла так долго, и мне неудобно больше пользоваться вашим гостеприимством.

– Дорогое дитя, я один в этом большом доме, не считая приходящих кухарки и горничной, а также Джексона, который обычно околачивается без дела. Почему бы вам не остаться, хотя бы на время, пока вы не сможете приступить к новой работе.

Тогда она, не способная хитрить, со всем своим простодушием ответила:

– Я уверена, вашей жене… вашей жене… это не очень понравится.

Запинающийся голосок умолк. Джулиан посмотрел на нее с изумлением. Такое объяснение он меньше всего ожидал услышать. Кто мог внушить этой девушке такую мысль? Джулиану в голову не приходило думать, как Клодия оценит присутствие Мин в доме. Она не хотела разделять с ним его жизнь и не имела уже права диктовать, кого ему принимать здесь. Да и вся история с тем, что он дал приют Мин, такой больной и беспомощной, казалась ему совершенно невинной. Он действительно воспринимал это так, словно дал приют беспризорному ребенку. Но слова Мин придали делу новый оборот. Она переживала и боялась, что скажет об этом Клодия. Бедняжка!

Она вспыхнула и смотрела на него глазами, полными слез.

– Разве вы не думаете, что мне следует уйти? Вы так не думаете?

Удивительная нежность, которую она внушала ему, помогла ему. Джулиан бросил окурок в камин и сел у окна с ней рядом.

– Дорогая маленькая Мин, – сказал он, – я не думаю, что вы должны уезжать отсюда, пока не окрепнете, только из-за моей жены, которая сейчас здесь и не бывает. Вы, наверное, узнали от слуг, что мы с ней в сложных отношениях и она предпочитает жить в Лондоне в обществе своих друзей. Она вовсе меня не ревнует. Ей… все равно! И даже если она вдруг приедет, я не представляю себе, чтобы она как-то возражала против вашего здесь пребывания с медицинской сестрой.

– Но сейчас… сейчас… сестры ведь нет, – настаивала Мин, говоря это против своей воли. Ей не хотелось уезжать отсюда, особенно притом, что она чувствовала теперь к этому человеку. Совсем не хотелось. Она обожала его. Но она прошла суровую школу воспитания тетки Прю и еще была его пленницей. Но и Джулиана ей обидеть не хотелось, и она сказала чуть слышно:

– О, я знаю, все хорошо, но что другие подумают?

Он с грустью воспринял эти слова. Бедняжка Мин. Она, конечно, права по-своему, он уважал ее взгляды и понимал, что в ее словах есть доля правды, но не принимал того, что стояло за этим, мещанской морали, всегда готовой к осуждению, видящей зло и там, где его нет. Если ее тетя такова, почему бы не поступить так и Клодии? Он нахмурился и встал.

Мин с беспокойством посмотрела на него.

– Вы сердитесь на меня? – тихо спросила она. Он улыбнулся ей, и она обрадовалась. Она бы ни за что не хотела раздражать его.

– Вовсе я не сержусь, дорогая, – сказал он. – И по-своему вы правы. Но я думаю, мы рискнем нашими репутациями, чтобы еще двое суток дать вам окрепнуть. А я тем временем попрошу нашу милую миссис Тренч подыскать вам подходящую комнату.

– Вы так добры ко мне, – ответила она, сама удивляясь, как часто повторяет это.

Он отмахнулся и позвонил Джексону, чтобы заказать вечерний чай. За чаем он сказал, что ему будет недоставать ее, когда она уйдет. Да, ему будет недоставать этого маленького трогательного существа, столь чувствительного, романтического и легкоранимого. Она перестала быть посторонней для него. Казалось, он ее давно знает. Она не была похожа на других девушек, которые встречались ему раньше. Она была гораздо приятнее и интереснее. Мин была почти старомодной и неопытной. Уже одно это выглядело привлекательно для человека, несколько лет женатого на Клодии. Его обеспокоило это открытие: ему будет не хватать Мин и не хотелось бы возвращаться к обществу только собаки и слуги.

Но подобные мысли опасны, могут далеко завести, это он понял и отбросил их.

– Слушайте, Мин, а вы не могли бы уговорить кого-нибудь из ваших подружек, например Салли, с которой вы приехали в Шенли, пожить здесь немного?

– Я не думаю, чтобы Салли согласилась, – печально сказала Мин. – Боюсь, что ее мама думает про меня так же ужасно, как моя тетя.

Джулиан был удивлен и обижен.

– Но почему?

– И Салли нельзя уходить с работы, – добавила Мин.

– Ну ладно, скоро вы выберетесь из логова льва и будете вести приличную жизнь в Лондоне.

У Мин упало сердце. Все-таки она раздражает его. Она подавленно замолчала. Он посмотрел на нее и упрекнул самого себя. Господи, этому ребенку нельзя сказать резкого слова даже в шутку, не расстроив ее.

– Вот вам мой совет, – сказал он, – не позволяйте развиться в вас этой сверхчувствительности, это вас погубит. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. Учитесь воспринимать жизнь просто – как я.

Неожиданно она запротестовала:

– Но я не верю, что вы на все смотрите так легко! Вы ведь не циник. Я ненавижу циников и вижу, что вы не такой!

Он засмеялся:

– Спасибо, дорогая, я думал, что такой.

– Нет, я так не думаю и не хочу сама стать циничной.

– Вы чертовски правы, Мин. Но просто я не хочу, чтобы вы страдали. А боюсь, так и будет из-за вашей ранимости. – Вдруг он процитировал: – «Ступай же осторожно: ты идешь по сотканному из моих мечтаний ковру…» Йитс имел в виду вас, когда писал эти строки. Но всегда думайте, к чьим ногам вы кладете ваши мечтания, дорогая.

Она только наполовину поняла его, но в страстном желании быть ему приятной она запомнила имя поэта и дала себе слово по приезде в Лондон достать его стихи и прочесть. Она серьезно посмотрела на него и сказала:

– Звучит хорошо. Вы могли бы прочесть мне еще?

Он поднял брови и погладил Фрисби по голове.

– Смогу ли я вспомнить… Моя оксфордская учеба… Я любил тогда Йитса, а эти стихи у него из лучших.

Мин сидела не сводя с него глаз. Он читал ей наизусть, глядя на далекую реку, и ей казалось, что нет ничего красивее его голоса, читавшего эти изящные строки:

 
…Когда б на мне одежды были
Из золотого света в небесах,
Из тьмы и полумрака и из света
Сработанные, можно б постелить
Их мне у ног твоих.
Но в бедности своей лишь грезы
Могу я положить к твоим ногам.
Ступай же осторожно: ты идешь
По сотканному из моих мечтаний
Ковру…
 

Густой, низкий голос умолк. Мин перевела дыхание. Сердце ее учащенно билось. Она прошептала:

– Это было совершенно великолепно!

Но для Джулиана импульс процитировать любимого поэта и вспомнить студенческую романтику уже прошел. Он засмеялся и сказал:

– Да, Йитс обладает очарованием, как никто. Но все же я снова советую вам выбирать, перед кем расстилать ковер своих мечтаний.

Мин хотела было еще о чем-то спросить, как вдруг они услышали, что кто-то приехал на машине. Джулиан выглянул в окно.

– О! У вас гости! – воскликнула Мин. – Я лучше пойду наверх. Я думаю, мне пора вернуться в постель. Доктор говорил, что мне нельзя еще вставать надолго и… – Она замолчала, посмотрев на Джулиана. Его лицо выражало удивление и беспокойство. Затем она увидела худого длинноволосого юношу, который открывал дверцу машины женщине… высокой, элегантной, в прекрасном сером костюме и красивой шляпке с белыми цветами. Мин немедленно узнала в ней женщину с портрета.

– Ну и чудеса! – сказал Джулиан. – Именно сегодня я удостоился визита моей жены!