Текст книги "Возвращение к истокам (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Поселение склавинов. Южное окончание Карпат.

20 августа 530 года.

– Как посмел ты, Андрей, заявиться сюда? – с такими словами всадник подскакал ко мне.

Я спокойно на него взирал, правда, по левую и правую руку от меня были достойного вида бойцы. Чего стоит наш штатный великан. Они были готовы реагировать. Да и я не стоял бы истуканом, если вдруг кто-то решит меня резать.

Ну, вот и момент истины. Кто я такой и что случилось, что я отправился на поиск новой судьбы? Я, так или иначе, вынужден ассоциировать себя с тем человеком, тело которого я занял. А как иначе? Ведь именно мне придётся разгребать косяки за реципиентом. Тут как ни крути. Даже скажи я о том, что я – это не я, так только сумасшедшим посчитают и вовсе перестанут воспринимать всерьез.

– Остановись! – выкрикнул я, при этом недвусмысленно намекая, что готов и к бою: мой меч был уже обнажён. И всё-таки у агрессивной принимающей стороны проснулся инстинкт самосохранения. Мужик приостановился. Сперва он посмотрел за спину – его товарищ не был столь ретивым и не настроен на обострение, второй мужик не спешил к нам навстречу.

– В чём обвиняешь ты меня? – спросил я. – Почему нож свой достал?

– А разве же ты сам не знаешь? Забыл? – зло сказал ретивый молодой. – Такое не простить!

Когда агрессивно настроенный всадник смог приблизиться ближе, и я его рассмотрел, то несколько удивился. Вряд ли ему было намного больше лет, чем моему ученику, рыжему Славмиру. Но рослый. Подрастет, так будет и покрупнее меня. До Хлавудия не дотянет, тут без вариантов. Ну так мой телохранитель уникален.

– А ты мне напомни! В чем обвиняешь? – сказал я.

В это время мои телохранители внимательно наблюдали уже не в целом за обстановкой, а за моей реакцией и слушали меня очень внимательно. Заинтересовались кто я такой?

Я знал, что в отряде ходили разные сплетни о том, что же я такого сотворил, что убежал из своего рода. Впрочем, бойцы даже и не знали, бежал ли я или просто ушёл по какой-то причине. Они знали лишь только одно: что пришёл какой-то явно знатный славянин и стал завлекать молодёжь к выходу на службу в Константинополь. И, судя по всему, моя знатность определялась только тем, что я был мало-мальски вооружён и неплохо одет.

Так что, как я ни старался подготовиться ко встрече со своим родом, понять, что меня ждёт, ничего не выходило. С другой стороны, я понимал, что среди родов есть что-то вроде Совета Старейшин, и особо важные вопросы выставлялись на обсуждение глав родов, входящих в племенной союз.

И вот тут теплилась надежда, что всё-таки я не настолько преступник и не натворил каких-то особо ужасных вещей. Многие преступления – это же часто лишь вопрос интерпретации. И закон, как дышло – куда повернешь, туда и вышло. Все же должны же главы родов пожелать заполучить себе такую несомненную силу, как мой отряд. Это же реальный пусть к возвышению над другими.

И вот еще момент – результаты заседаний Совета Старейшин обязательно доводились до сведения общинников. Если кто-то в каком-либо из родов совершил серьёзнейшее преступление, об этом рассказывалось всем. Скорее всего, таким образом проводилась профилактическая работа, чтобы другим было неповадно.

Но обо мне в отряде никто ничего не знал. Потому я и сделал такое умозаключение, что мой исход из рода был связан, скорее всего, с некими пикантными подробностями жизни моего реципиента.

– Ты попрал законы богов. Ты возлег с сестрой моей, когда она уже дала клятву перед богами быть верной женой брату твоему старшему. Неужели, будучи на чужбине, ты забыл об этом? Ранее я называл тебя своим братом. А нынче нет! – сокрушался словоохотливый воинственный подросток.

Это мне повезло, что люди здесь любят поговорить. В помощь были, в том числе, и местные манеры изложения истории, когда каждый так и норовит повторить даже то, что, казалось бы, для других очевидно. Так что я выдохнул. Понятно, что проблема непростая. Возможно, мне и впрямь стоило бы развернуться и уехать прочь, и всё равно стало немного легче. Ведь когда знаешь, в чём твоя проблема, пусть и в общих чертах, то можно хотя бы задуматься над тем, как её решать.

– Разве же я силой взял сестру твою? – спросил я, но так, словно уже защищался в суде, а на самом деле лишь только пробовал уточнить важные частности.

То, произошла ли связь моего реципиента и некой девицы по согласию или это было насилие, было конкретно для меня очень важным. До зуда во всём теле я не хотел, чтобы за мной не тянулся шлейф преступлений и скверного человека. Нужно начинать новую жизнь словно бы с чистого листа, с открытой душой. Ведь в своей прошлой жизни я немало нагрешил, совершил поступки, о которых стоило бы и сожалеть, даже если можно было прикрыться службой своему отечеству.

– Она перед истуканом Лады поклялась, что будет женой Добряты, жрец Сварога признал обряд. А ночью вместо мужа своего… провела с тобой, наряд нарушила, богов осквернила. Как и ты! Теперь сестра моя – изверг, – сокрушался парень.

Вся его первоначальная агрессия, вся решительность наказать меня улетучилась. Теперь он силился не заплакать. Если голос молодого мужчины почти не дрожал, то в его глазах проступили слёзы.

– Ты понимаешь? Она – изверг. Ты опозорил мой род. Ты опозорил свой род, – продолжал сокрушаться парень.

– И что теперь? У меня нет права, чтобы зайти к себе домой? – спрашивал я, стараясь так говорить, будто бы я и без того всё знаю. – Пусть родичи мои и скажут мне, что извергают меня из рода. Вот тогда и посмотрю, как поступить.

– Военный вождь… – как часто бывает не к месту, начал говорить Хлавудий. – Выходит, ты и сам изверг. А как же мы нынче? Изверги? Я не хочу, я должен вернуться в род и жениться. А потом… Я бы просил своего вождя еще одну жену позволить. Я не буду извергом.

Как всегда! Что в уме, то и на языке. Словно бы наивная простота. Но, судя по всему, Хлавудий произнёс то, что было сейчас в головах всех моих людей.

Изверг… Для человека из будущего это слово имеет совсем другое значение, и я по отношению к себе не хотел его ни в коей мере принимать. Здесь же изверг – это тот, кого извергают из рода. Не просто так. Нужно совершить какое-то преступление, чтобы тебя выгнали, и часто изгнание приравнивается к смертной казни.

Одному человеку невозможно прокормиться и выжить, даже если окружающая среда условно дружелюбная. Можно жить отшельником, но это уже не жизнь. Без общины человек перестаёт быть человеком.

Однако, как я успел уже узнать этот мир и уклад жизни древних славян, то есть моих нынешних современников. Нередко изверги объединяются в собственные общины. Им всё так же тяжело существовать, и часто эти общины вымирают. С ними никто не ведёт торговлю, с ними не заключают браков, их как бы не замечают. А за самую малейшую провинность изверга, например за то, что он будет искать общение с родственниками, могут быть очень серьёзные последствия, вплоть до убийства.

Суровые времена, суровые правила. Хотя если подумать, даже когда люди в основном уже живут в будущем в каменных городских джунглях, правила такие же. Законы выживания мало меняются с веками.

– Я не изверг, я ушёл по собственной воле! – решительно провозгласил я, понимая, что если не прозвучат подобные слова, то от меня могут начать сторониться даже мои люди.

– Ты потому и не был извергнут из рода, что успел уйти раньше. Знаешь ли ты, что тебе создали пустой курган? – а вот сейчас парень злорадно усмехнулся.

Час от часу не легче. Вот тебе и славянские традиции. И не лень им всё это делать? Берут, сжигают соломенное чучело, словно бы человека, а потом все эти обряды проводят, что положены для умершего. И ладно, если так поступают, когда точно знают, что человек утонул или хотя бы видели следы крови, что охотника мог задрать лесной зверь, а потом не находят и костей человека. Тогда подобная традиция оправдана.

Но зачем же заживо хоронить, пусть и заочно, человека, если он не появляется в течение определённого времени в общине? Мол, я ушёл, а мой отряд существует уже около года, нет меня всё это время – значит, я умер.

– Я живу, и я готов о себе заявить! – решительно сказал я.

Потом ударил по бокам коня и направился в сторону поселения.

– Останьтесь здесь, други мои! – поняв, что за мной следует моё сопровождение, я остановился и развернулся. – Я должен сам доказать свою правду. Побудьте здесь, и если через день я не вернусь или не придут от меня вести, то уходите с миром и ищите помощи в других местах. А всё то, что мне принадлежит, половину от моего, я завещаю сестре своей Данае. Остальную половину роду моему отдадите.

Хотел ещё упомянуть про рыжего воспитанника, включить его в завещание. Но вспомнил, что у Славмира была полноценная мужская-воинская доля со всех наших трофеев. Так что он и без моей помощи уже завидный жених. Ну, или станет им через несколько лет. Оказывается, что тут мужчина может заводить семью не раньше двадцати одного года. Ну или когда он доказывает, что может прокормить жену, что дом есть.

Да и в целом я был удивлён, что среди славян вполне себе существует правовое поле. Понятно, что люди должны жить по каким-то законам, иначе это будет уже не общежитие. Но даже из того, что я знал, можно сделать вывод, что правовые отношения вполне себе развиты.

Единственное, что каждый их интерпретирует по-своему, так как нет записей, регламентирующих, что и как делать: словно бы как в древней Спарте, законы передаются из уст в уста. И такой ходячий правовед есть и в моём отряде – это мудр Доброслов. Вот, кстати, еще очень важное дело – создать «Правду склавинов». Это же один из шагов на пути к государству.

– Как сестра твоя поживает в извергах? – спросил я, когда мы отъехали на полсотни шагов.

Переставший быть агрессивным, натянувший на своё лицо озабоченно-задумчивое выражение парень не сразу ответил.

– Знаю только, что она жива, а больше мне знать нельзя. Не сестра она мне, – противоречил сам себе бывший брат бывшей сестры. – И есть то, что и тебе не положено знать.

А ведь когда он летел на коне с ножом, то выкрикивал именно «сестра». Могу предположить, что вопреки закону, род полностью не порвал отношения с этой женщиной.

На самом деле, насколько я знал, прелюбодеяние не таким уж и страшным грехом является среди славян. Да, порицается, но вполне решаемо. Можно вызвать на Суд Божий обидчика, то есть просто побить друг другу морды с разъярённым рогоносцем.

А бывают такие моменты, что обманутый муж требует жену того, кто его супружницу «отсупружил». Чтобы сделать тоже самое. Конечно, для меня такие отношения были чужды, потому что мало укладывались в голове человека будущего, если только этот человек не страдает определёнными формами извращений.

Однако в целом именно у склавинов отношение к сексу вполне лояльное. Например, никто не возьмёт девушку в жёны, если она ещё до этого не была с мужчиной. Конечно, она могла быть до того только со своим мужчиной, за которого и выходила замуж, но ни о какой обязательной девственности речи не шло.

Если ты всё ещё девушка, значит, с тобой что-то не так и тебя не хотят мужчины. А вот Даная говорила, что у антов, напротив, всё строго: невеста обязана быть чистой и телесно, и духовно. Потому она в итоге и забоялась возвращаться домой. Закидают еще камнями.

Мы въезжали в поселение, и я сразу же заметил, что внутри собрались многие люди, и, скорее всего, именно по мою душу. Заметил, что нас увидели раньше, вели до самого поселения, но быстро собрать людей для моей встречи вряд ли было возможно. А не заговаривал ли мне зубы этот… брат своей сестры, моей… Любовницы. Время выгадывал, чтобы община собралась.

Мне уже понятно, что являюсь представителем знатного рода, людей, которые этим поселением управляют. Отсюда и такой интерес людей.

– Как посмел ты заявиться сюда⁈ – с таким криком, пробираясь через толпу людей, ко мне выходил рослый мужик.

Он не был пожившим мужем, скорее всё-таки молод; на вид постарше меня, может, года на два. А ещё, если я смог в достаточной мере разглядеть своё изображение в имеющемся среди моих трофеев бронзовом зеркале, а также в воде, то этот молодой муж имел много схожих черт лица со мной.

Братец? Тот самый, жену которого пользовал мой реципиент, когда братишка уснул, перебравши мёда с пивом, оставив без внимания свою молодую жену. Так нечего спать в первую брачную ночь! От хорошего мужа жена не побежит на лево.

– Отчего мне не вернуться в свой отчий дом? Разве я изверг? Разве же права не имею? И я рад видеть тебя, брат, – отыгрывал я, стараясь не показывать волнения.

И… Удивительно, но я искренне был рад видеть этого мужика. Я заметил, как внутри меня иногда просыпаются не свойственные мне эмоции. И даже, когда я подходил к этим местам, чувство, что я иду по родным землям, могло быть связано с тем, что внутри меня какие-то остатки сознания реципиента всё-таки блуждают.

Безусловно, это хорошо, что у меня нет раздвоения личности, и что я в своей голове не слышу голосов. Это же можно было бы сойти с ума. Или нет? Для кого как. Голоса в голове – это же, наверное, подарок для тихого алкоголика: есть собеседник, и уже можно достать бутылку, пить её самостоятельно, но при этом иметь удовольствие общаться. Уже и не алкаш, вроде бы как. Не в одно горло заливается водка. Несомненная выгода. Наверное, в будущем различные искусственные интеллекты будут справляться с этой проблемой. Нужна нейросетка для алкашей! Это же такой стартап!

– Тебе здесь не рады, – грубым басовитым голосом сказал седовласый мужик.

Несмотря на то, что погода стояла тёплая, пусть до азиатской жары и далеко, мужик был облачён в накидку из шкуры медведя. И голова этого хищника, само собой без внутренностей, служила чем-то вроде капюшона. Мужик был с посохом, резным, с замысловатыми узорами и даже с некоторыми, выкрашенными в ярко-красный цвет, полосами.

Понятно, что это вождь. Причем в своем «вождинском мундире».

– Отец, позволь мне вызвать на суд перед богами этого предателя! – мой братец взмолился к мужику в медвежьей шкуре.

Получается, что и я тоже сын вождя, только младший. Еще вышла женщина, которая стояла неподалёку от отца и у которой наворачивались слёзы. Она смотрела на меня, казалось, не моргая, смотрела с тоской, и я почувствовал, как внутри меня словно бы что-то постучалось, пытаясь проломить стену моего сознания. Я выдержал напор. Но теплота и очарование от далеко не молодой женщины, появились.

Это моя мама… Подумав об этом, я ощутил теплую волну мягких, радостных, эмоций. Мой реципиент любил мать больше всего. За этой женщиной стояла ещё молодая девушка и уж совсем юный мальчишка лет восьми или девяти. А девушка была такая, что, наверное, скоро и замуж будут отдавать. Даже не включая логику, я тут же понял, что это мои брат и сестра. Ещё одни.

– Отчего же мне не вернуться? – продолжил я. – Если ты не признаёшь меня своим сыном, то хотя бы воспринимай как торгового человека. Я предлагаю заключить наряд. Разве же поселению этому не нужно немного оружия? Или серебра?

Старался, чтобы мои слова звучали как обвинение, как обида. Нужно было у этих людей обязательно вызвать какую-то эмоцию. Если они начнут сомневаться в том, что меня нужно прогнать или даже убить, то пройдёт время, и я смогу с ними договариваться и даже считать их родственниками. И нет, жить в этом поселении я не буду. Да и скорее всего, не буду. Быть вторым? Нет, третьим?

Во-первых, неизбежен будет мой конфликт со старшим братом, его придётся убивать, а я хотел бы избежать крови. Во-вторых, если я приведу тех своих людей, что останутся со мной, в это поселение, то им придётся подчиняться уже не мне, а моему отцу. И всё: больше я не военный вождь, больше не имею права принимать судьбоносные решения.

– С тобой, торговый человек, мы договоримся, – решительно говорил вождь. – С бывшим сыном моим нет. А вот оружие нужно нам. Если оно такое, как у тебя, то говори, чем отплатить могу.

А вот глаза его выдавали: в них была печаль. Почему, если такие грустные глаза, если он больше всего сейчас хочет меня обнять, сказать, что рад видеть вернувшегося сына, почему не смеет этого делать? Вождь… Скорее, вожди здесь – слуги общины, а не те, кто диктует общинникам, как жить.

– Тогда лучше я пришлю своего человека, и он обо всём договорится с вами, и о цене тоже, – сказал я. – С чего мне, военному вождю, торг вести?

Сказал и развернул своего коня, направляя на выход из поселения.

– Андрей, вернись! – услышал я истерический голос женщины.

Словно бы стрела пронзила сердце. Я развернул коня, но посмотрел не на мать, а на отца. Тот стоял непреклонным, а старший братец, обняв маму, увёл её в дом. Я вновь развернулся и направился прочь. Что ж, получается, что родственники-то у меня есть, а рода своего я не имею. Стоит ли по этому поводу отчаиваться? Отнюдь.

Во всём и всегда нужно стараться искать что-то хорошее и выгодное. Если бы я вернулся к своим родственникам, то либо нужно было совершать… Как это назвать, если не государственный переворот? Родовой переворот? То есть нужно было сместить своего отца, не дать брату занять его место. Обязательно нашёлся бы кто-нибудь из общинников, кто встрял бы в этот вопрос, и могла бы пролиться кровь. А так?

– Ты знаешь, скажи, где находится община извергов, – сказал я тому самому парню, который первый увидел меня и кинулся сначала с ножом.

Он же и провожал меня обратно, словно бы контролировал, чтобы я точно ушёл подальше от поселения.

– Туда тебе и дорога. Так что я скажу тебе, где можно искать извергнутых и умерших, – сказал парень.

И вроде бы слова должны были прозвучать грозно и угрожающе, но нет, мне даже показалось, что он рад тому, что я пойду искать извергов. И последующие слова меня в этом только убедили.

– Найдешь их по Бугу ниже, на восточном береге. Прими к себе сестру мою и сына своего прими, – сказав это, парень резко развернул коня и поскакал прочь.

Так у меня, получается, ещё и сын есть? Вот дела. И как мне к этому относиться? И как мне сделать так, чтобы сохранить костяк своего отряда и на его основе создать собственный род, общину? Или ну его всё это! Пойду, поклонюсь отцу, попрошу прощения у брата, обниму мать, проведу какой-нибудь обряд очищения и унижения.

Нет. Когда я в следующий раз приеду в это поселение, то приеду с таким статусом, что меня будут встречать с уважением. И вот тогда я сам решу, о чём говорить с отцом. Тогда я не буду оглядываться по сторонам и ждать разрешения, чтобы обнять собственную мать, сестрёнку, потрепать за светло-русые волосы младшего брата.

Так что пока есть время подумать о том, что и как мне сделать, чтобы стать сильнее. Сын… Надо же, у меня есть сын!

От автора:

Исправить исторические ошибки, реформировать империю на пятьдесят лет раньше, спасти мир от надвигающейся катастрофы. Попаданец в императора Николая I:

/reader/161917/1320499

Глава 18

Устье реки Буг.

22 августа 530 год

Я всматривался в лица людей и силился понять, что же их сейчас больше всего волнует. О чём они переживают, о чём мечтают. Для того, что я задумал сделать, мне нужны не просто единомышленники. Мне нужны мечтатели, если угодно, то пассионарии, – люди, которые решат пойти хоть бы на край света, только бы сделать что-то важное, ну или просто улучшить свое благосостояние.

Мне нужны мужчины, которых я готов назвать своими родичами. А это не просто серьёзно – это фундаментально для нынешнего мира и восприятия этих людей. Так что я боялся. Нет, опасался, все же. Так будет правильно.

Перед боем и во время него я не испытываю таких малодушных эмоций. Они и вовсе для меня сейчас словно бы откровение. А что? Так бывает? Потому я свои страхи не гоню. Они пришли ко мне – и я их изучаю, смотрю на них, принимаю, что могу быть и таким. Это я новый. Немного, но все же другой.

Мне поистине страшно остаться в одиночестве. Пока единственным, но уже надёжным, якорем в этом мире для являются мои люди, мои воины, к которым я проникся уважением. Они прикрывали мне спину, я старался быть для них командиром-отцом. Они шли за мной, сражались и сидели у костра, делясь своим самым сокровенным. Пусть и таким, что уши вяли от пошлых откровений. Но это было искренне, без фальши, что сильно подкупало.

Безусловно, мне нужно было что-то решать. Мой род меня не принял. И этот факт разлетелся по моему отряду, как сенсация. Ведь я, так получается, что сам изверг. А если человека называют подобным эпитетом, то он сразу попадает в зону отчуждения не только физически, но и морально.

Изверг – это ругательство, слово, которое по своему негативному нарративу, как бы, не менее жестокое, чем «раб». За извергом люди не идут. Его сторонятся, избегают, словно бы человек неизлечимо болен и обязательно заразен грязной болезнью.

– Так что молчите, други мои? Я искренний перед вами. Жду вашего ответа и неволить не стану, – обращался я к людям.

Это не был Совет Старейшин или Военный Совет. Я разговаривал с людьми своего отряда – со всеми оставшимися в живых двумястами восемью бойцами. Каждый должен принять своё решение. И уже потом – либо подчиниться мне, либо уйти. Это как выборы лидера государства в будущем. Сперва люди решают, потом они подчиняются решениям избранного человека.

– Мы не можем отказаться от родов своих. От нас наши родичи не отвернулись, – после продолжительной паузы сказал мудр Доброслов. – Но и ты вел нас. Ты сделал так, что каждый из нас нынче богаче любого своего родича и может претендовать стать важным человеком в общинах своих. Так что решение сложное.

– За всех не говори! – неожиданно для меня грубо и решительно сказал сотник Некрас.

Обычно этот боец, могучий и рассудительный, находится в тени. Он всегда, если только не на поле боя, где очень даже активен, был задумчивый и молчаливый. Сторонится общаться, если только не по делу. Если и присутствовал у костра во время нашего странствования, то слушал. Редко улыбался, когда все заливисто смеялись. Но все же являл эмоцию, не был полностью черствым.

Я уже уверен, что у этого человека есть что скрывать. У него своя тайна и не мне со своими вывертами судьбы, требовать признаний. Его история должна быть чем-то похожа на мою, потому как он неожиданно для всех рьяно и откровенно стал поддерживать меня.

Я ведь не сразу собрал людей для разговора. Как и положено, вначале изучил общественное мнение, узнал, что же думают люди относительно всего того, какие новости просочились для коллективного обсуждения в отряд.

Славмир мне в этом очень сильно помог. Рыжий умеет так подкрасться, что его никто и не видит, и не воспринимает, что он есть. Потому-то люди не стеснялись и говорили всё то, что они думают. А и узнали бы, что их слушают, сильно бы не стеснялись. Ведь я…

К моему сожалению, военный вождь. А если нет войны? Так и я не нужен. Вот такие пертурбации общественного сознания.

– Я буду с тобой, военный вождь. И людей из своей сотни я не неволю, но вы меня знаете… – решительно и, я бы даже сказал, напористо, грозно глядя на всех собравшихся мужчин, продолжал говорить Некрас. – Я старался быть для вас старшим братом. И пусть я один из самых старших в отряде по летам своим, но принимаю Андрея как отца своего. Я произнес свое слово.

Если бы не такое напряжение, я мог бы и прослезиться. Когда от человека не ждёшь откровения, когда считаешь его чуть ли не бесчувственным… И тут он выдаёт этакую искреннюю эмоцию, такие чувства, что диву даёшься, откуда у этого человека всё это взялось.

– И я с тобой! – выкрикнул Хлавудий.

– Ты-то куда! – всплеснул руками Пирогост. – Даже не посетил родичей своих.

– А что ж, с чего мы не посетим? Разве же нам запретят это сделать? А вот после вернёмся. Я пахарем быть уже не смогу. А в родах наших воинов не жалуют: каждый землю орать повинен. Не буду! – скащал Хлавудий.

Прямо не хмурый, пасмурный вечер с накрапывающим дождем, а момент откровения и удивления. Хлавудий заговорил, причём, вполне грамотно, даже в какой-то степени уел своего дальнего родича Пирогоста. И тот только недоуменно развел руками.

Мой телохранитель Пирогост. А ведь я на него надеялся больше, чем на всех остальных. Вот только он подчинялся мне безоговорочно в походе. Сейчас, почему-то, может из-за женщины, рвется в свой род. Нужно будет с ним позже поговорить по душам. Пирогост не должен скрывать от меня свои мотивы. А мне важно знать, чем руководствуется этот человек, чтобы осознать и принять мнения других.

– Вы поклянётесь мне, что останетесь со мной и подчинитесь. А после сможете уйти и повидаться со своими родными. Пусть они знают, что будут у них защитники. Если они призовут нас – мы придём и поможем им. И торговать мы будем. И жён брать с их родов, – сказал я.

Посмотрел на людей, понял, что в головах сейчас происходит переосмысление своего мировоззрения. Уйти из рода! Немыслимо. Но один немыслимый поступок эти люди уже совершили. Они пошли со мной на войну.

И если эти люди – все, кто решился пойти на край света и воевать, кто наиболее активный из склавинов, – сомневаются, то что же говорить о тех, кто привык к существующему порядку.

Хлавудий, на самом деле, несколько неправ. У склавинов уже есть такая прослойка обществ, как воины, которые, конечно, могут землю пахать, но всё же чаще занимаются тренировками. Их мало, но они есть. И тот же Пирогост явно из таких. Не представляю его за плугом, ну или сохой, чем там нынче пашут.

В славянском обществе вовсю идёт процесс, когда из хороших охотников мужчины становятся в целом неплохими воинами. Впрочем, насколько я понял, ещё не пришло осознание, что воин должен не землю пахать, а совершенствовать свои боевые качества. Его обязанность – быть всегда готовым умереть за тех людей, которые его кормят.

– Так ты скажи, военный вождь, что же ты предлагаешь нам. Что измыслил ты для себя? – последовал, наконец, конкретный вопрос.

Задавал его отнюдь не приближённый ко мне человек. Этого молодого воина я уже приметил. Он командовал десятком. И что, несомненно, говорит в пользу десятника – он не потерял ни одного бойца из вверенного ему подразделения. При этом я видел его в бою, и ни он, ни его люди точно не прячутся за спину других.

– Я скажу вам, люди, – набравшись решительности, поняв, что пришло время и для пламенных речей, начал я. – Я хочу создать свой род. И вы в нём будете родичами моими, если только останетесь со мной. Но предупреждаю вас, что мы можем уйти куда-нибудь, возможно, и намного дальше от родов ваших. Но никого не призываю рвать связи с родичами своими. И если выберете путь, по которому я предлагаю вам пройти, то изменить своё решение вы уже не сможете. Выход из общины – смерть. Ибо мы будем создавать многое из того, о чём поведал мне бог Сварог. Лишь для избранных знания те доступны. Вы – избранные, те из вас, кто пойдет за мной. Ну а если кто ещё захочет присоединиться к нам, подчиниться мне, как военному вождю и отцу вашему, то я рад буду этому человеку.

Я посмотрел на людей. Слова о смерти они восприняли негативно. Я понимал, что, произнеся эту фразу, могу отвадить некоторых из своих воинов, и они побоятся идти за мной.

Однако я собирался сразу же расставить приоритеты. Те люди, которые пойдут со мной, не могут уйти и прийти обратно. Если получится создать мой род, мою общину – то ядро, из которого я надеялся создать что-то ещё большее, – это не может быть проходным двором. Особенно для этих людей, которые могут и должны быть опорой мне, ну и наиболее знатными в будущем аристократами. Если удастся создать государство.

Я не могу позволить себе, чтобы какие-то секреты, которые несомненно появятся, стали достоянием других родов, а они смогли за счет этих технологий усилиться. Я хочу, чтобы было такое правило: если хочешь быть сильным – ты можешь присоединиться к Андрею. Если хочешь оставаться слабым – есть большая вероятность, что Андрей захочет тебя подчинить.

Суровый мир, и мне нужно соответствовать. По крайней мере, необходимо создать такое отношение к себе, чтобы ни у кого не возникало сомнений: обманывать меня нельзя, играть со мной опасно.

Но если не получится в этот раз, то уйду, как и мой реципиент раньше, и буду завлекать молодёжь, чтобы шла со мной. Ведь эти люди поверили мне – тому человеку, что пришел и призвал пойти воевать.

– А если я надумал уйти, то препятствий у меня к тому не будет? – задал вопрос один из воинов.

Вот его я как-то и не видел активным в бою.

– Нет, препятствий не будет. Но сейчас. И всё оружие вы отдадите мне. Я не буду вооружать тех, кто, уйдя от меня, может обнажить после своё оружие против моего рода. Я выкуплю оружие. Дам тканей, масла или вина, – сказал я.

Воины стали переглядываться друг с другом. Каждый словно бы искал того предателя, который хочет уйти. А высказавшийся только что боец оказался вдруг один: от него отстранились иные воины. Вот и хорошо. Я добивался подобного эффекта. И я его получил.

– Я скоро отпущу вас. Вы пойдёте в свои общины. Покажетесь там, возможно возьмёте себе жён. Но не позднее, чем через тридцать дней я жду вас. А кто привезёт зерно и скотину – за серебро или даже золото куплю припасы, – сказал я, резко развернулся и ушёл.

Я намеренно оставлял всеобщее собрание моего отряда без моего присутствия. Мудр Доброслов скажет свое слово. Я договорился с ним. Я подговорил его, чтобы он помог мне в моих начинаниях.

Я до этого много с ним говорил, убедил умного человека в том, что нас может ждать великое будущее на ниве ремесленного производства. Да и, насколько я уже понял, Доброслов не горел желанием возвращаться в свой род. Вот кого-кого, а его там точно ожидала земля, пахота. Знания о каких-то механизмах или даже о богах – этого в родах никому не надо. Там есть свои жрецы, там не нужны механизмы, там нужны рабочие руки, которые будут орать землю.

Так что перед тем, как начать собрание, мы ещё раз с Добрословом проговорили сценарий. И практически во время всего моего выступления он был яростным оппозиционером. Сейчас, будто бы переубедился, встал на мою сторону.

– Ты не можешь вести людей в неизвестность, – неустанно повторял мудр. – А чем кормить людей будешь? Ведь нынче лето заканчивается, а урожая собрать нам неоткуда.

И постепенно я видел, как возле Доброслова появляется один, два, десять, больше людей, которые также хотели бы услышать ответы. Но вполне легко отвечать на те вопросы, к которым уже были подготовлены исчерпывающие объяснения.

Конечно же, я думал о том, чем кормить людей. Думал я и о другом – как торговать и как обустраивать город. Были такие моменты, такой вечер, когда мы втроём – я, Даная и Доброслов – увлеклись и начали мечтать.