Текст книги "Наследник (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Между тем, чуть полноватого молодого, лет двадцати-двадцати двух, парня, коим был Никита Акинфеевич, что-то давило внутри и я догадывался, что именно.

– Никита Акинфеевич, не знал, что Вы находитесь в Петербурге, когда я собирался выезжать к Вам, в Нижний Тагил и мое решение приехать вынудило Вас проделать большой путь, обгоняя меня – это недоработка моих людей. Между тем, мы здесь вдвоем. – Я наколол на вилку кусочек прекрасной ветчины, которую мог бы назвать «пармской», прожевал нежное мясо и серьезным видом продолжил разговор. – Я понимаю, что гложет Вас – наследство. Вы думаете, что несправедливо вникать в семейные дела?

– Я не могу противиться воле императрицы, я преданный ее раб, – быстро среагировал Демидов-младший.

– Я не сомневаюсь и не для того, чтобы оспаривать всегда справедливые решения моей любимой тетушки, я прибыл сюда, дабы работа на Урале не остановилась из-за тяжбы с наследием Акинфея Никитича. Царствия ему небесного! – сказал я, перекрестился, что повторил и сын почившего «хозяина Урала». – Пока будет Александр Борисович Бутурлин работать, могу уже сказать, что часть наследства останется и у Вас, далеко не все, но потому для встречи я и выбрал Нижний Тагил, что заводы у этого города и на юге Урала, станут Вашими. Я так же просил, чтобы вам достался и оружейный завод, где ладятся пушки, да фузеи, но коий отойдет к среднему брату. Тяжба сия буде длится долго, а России нужно оружие и железо сейчас.

Взгляд Никиты Акинфеевича, который выдавал его скорбь по потере отцовского дела, немного разгладился, видимо младшенький, после того, как в ситуацию влезла власть, и не рассчитывал на значительную долю.

В прошлой истории, которую я уже изменяю и создаю иной, окончательное соглашение между братьями было подписано только в 1757 году, при том, что прииски были отжаты властью сразу же после начала разбирательств. Здесь я намеренно говорю «власть», а не Елизаветой, так как тетушка в такие распри вникала только сердцем и эмоциями, а сановники выжимали из момента максимально материальных благ. И вот чуть ли не десять лет заводы если не постаивали, то развития точно не получали и управлялись спустя рукава. Сейчас я очень хотел подобной ситуации не допустить. По крайней мере, Никита Акинфеевич должен быть загружен работой, а не рефлексировать в ожидании приговора.

Поэтому, пока наши поезда с Бутурлиным ехали вместе, и я чаще ехал в одной карете с ним, чем с Минихом, я много говорил с Александром Борисовичем. Правда, пришлось помирить некогда товарищей по оружию. Бутурлин был в армии Миниха во время похода в Крым и занимался интендантской работой.

Два, некогда товарища, первоначально стали сыпать претензиями друг другу, как будто крымский поход завершился только вчера. Но Миниха я уговорил не трогать проворовавшегося тогда на поставках в армию Бутурлина, что, между прочим, было фактом, признанным не только Христофором Антоновичем. Между тем, посланник императрицы, некогда ее возлюбленный, пребывал в очень высоком расположении духа, предвкушая, какой барыш получит при разбирательствах с огромным наследием Демидовых.

Я поступил хитрее и начал исподволь говорить, что имею очень большой интерес, как такой честный и справедливый и многоопытный Бутурлин (бывший любовник Елизаветы Петровны был уже в годах) решит спор. Александра Борисовича озаботила перспектива нахождения рядом меня, наследника. И не откажешь же племяннику Елизаветы, который «хочет получить урок». После долгих вежливых препираний, я и выдал «маленькую просьбу», заключающуюся в том, что младшенькому, по случаю завещания, по которому вообще все Акинфеем Никитичем отписывалось младшему сын, достанется немного больше – всего-то на два заводика больше, чтобы не ломать производственный цикл при изготовлении оружия. Жалко, что Тульский завод не светил ни мне, ни Никите Демидову.

Я понимал, что отдав предпочтение младшему Демидову, я наступаю на интересы Петра Ивановича Шувалова, который был в одной партии с Воронцовыми, что и инспирировали вмешательство в семейные дела Демидовых. Бестужев же был противником Шуваловых-Воронцовых, но в это дело, видимо, не лез, свои барыши канцлер поимеет, и от игры с судьбой Голштинией.

– Что Вы мне предлагаете, Ваше Высочество? – задал уже прямой вопрос Никита Акинфеевич, который, видимо, больше имел знаний о металлургии, чем о лицемерии при переговорах.

– Что ж, признаться и я люблю прямоту. Вот это все… – я обвел руками большой стол, заставленный нетипичными яствами на золотой и серебряной посуде. – По стоимости будет, как несколько пушек, может и больше. Мясо доставлено в лучшем случае из Москвы, или даже прямиком из Вены, устрицы – явно гольштейнские, я то их знаю. Спасибо, я оценил прием, понимаю, что мы мало знакомы, как по мне, так лучше штуцер подарили бы, или научились их ладить. Но поели и давайте к делу, я привез Вам много интересного. Нужен чистый стол, перо и бумага.

Демидов моментально вскочил и в нарушении правил этикета, выбежал из столовой, резко открыв дверь и чуть не сшибив собственную мать, которая, не трудно было догадаться, подслушивала разговор своего маленького сыночка с самим Наследником. Это была вторая жена бывшего «хозяина Урала», а остальные братья – сводные.

Через десять минут в комнате, которая была больше похожа на кабинет, так как имела отпечаток рабочей обстановки, мы с младшим Демидовым уже склонились над чертежами, которые первоначально были моими, но, поняв, неуклюжесть рисунков, привлек двух учеников-художников.

– В подобной каморе заряд имеет большую первоначальную скорость полета, так как сгорание пороха проходит в конусе, – объяснял я.

– И, само орудие становится легче, – рассматривая чертежи, констатировал Никита Акинфеевич. – Нужно проверить, но сама мысль передовая, я такого не знавал и в Европе.

– И никто не должен знать. Мы еще поговорим о мерах секретности, – строго, даже угрожающе сказал я, чтобы проникнулся промышленник. – И еще, я отправляюсь в Самару, пока оттуда еще не уехал Василий Никитич Татищев. Знаю, что у Демидовых были споры с ним, это нужно оставить в прошлом. Все в прошлом, уже истории!

Как упоминается имя Татищева, так сразу лезут в голову слова, «прошлом», «история». Да, это был тот самый историк, государственный деятель, основатель Екатеринбурга, который сейчас находился в Самаре. Между тем, он был промышленником, который спорил с Демидовыми в некоторых регионах.

И вот раскрывается и еще одна сторона, почему я собираюсь в Самару, кроме уже озвученных, – встретится с Татищевым и решить-таки проблемы с башкирами и калмыками, иначе новый виток их неповиновения неизбежен, а этот регион для моих целей нужен обязательно. А всего-то и нужно было поговорить с башкирами и закрепить все земли документально: это ваше кочевье, это наша земля, сюда ходить, сюда не ходить, а ясык сами носите по утвержденной норме и не больше, даже если об этом просят чиновники.

– Есть еще один важный и крайне секретный вопрос, – я выдержал паузу и, дождавшись отвлечения Демидова от чертежей, продолжил. – Назовете этот способ «Демидовский» и прославитесь со временем на весь мир.

– Заинтриговали, – сказал Никита Акинфиевич, а я стал немного сомневаться в правильности своих решений – глаза у младшего Демидова были не естественные, какими-то дурными, что ли, маньяческими.

– Еще раз, – с нажимом я начал новую отповедь, чтобы немного сбить фанатизм наследника Демидовых. – Ни-кто, не должен знать о том, что я сейчас показываю Вам.

– Да, я понял, спасибо. Но эта пушка – она и в за правду может быть дюже доброй, – виновато казал Демидов.

И я рассказал принцип пудлинговой печи, который заключался в преобразовании чугуна в мягкое малоуглеродистое железо. Расписал процесс помешивания железа, про недопущение контакта с топливом и другие особенности уже сформированного метода, чтобы избежать мелких сложностей и «детских болезней», что свойственно всему новаторскому. Предоставленные рисунки такой печи в двух исполнениях заставили выпасть из реальности Никиту Акинфиевича минут на двадцать.

– Так, это сюда, ясно, отсюда… а вот клапан, ага, только как это… вот понятно, – бормотал Демидов, рассматривая рисунки.

А я благодарил свою зрительную память, пусть и пришлось поднапрячься и, может что-то я и додумал сам, может что-то и не так нарисовано, но принцип изложен явно лучше, чем это смог бы сделать через почти сорок лет Генри Корт, получивший патент на данный способ. В моем проекте технологии уже учтены некоторые «детские болезни», что решались и после господина Корта. Правда, до англичанина китайцы были первыми, когда использовали названный способ еще в первом веке. Вот уж эти китайцы – во всем первые, но не могли свои разработки использовать, как это делали значительно позже европейцы.

– Почему я? – задумчиво спросил младший Демидов.

– Я верю в Вас, как верил Ваш покойный батюшка, бывший великого ума человек. Посему я выбрал Вас. Мне потребны пушки, когда они у меня будут? – с нажимом спросил я.

– Я…– молодой промышленник и теперь еще и «изобретатель» замялся. – Скоро, очень скоро, сразу же еду на заводы, соберу мастеров и приказчиков, будем начинать отливать формы, потом сами пушки, после испытывать.

– Не затягивайте, наплюйте на дележ наследства, работайте. Штуцеры прусские для образца я привез, должны быть сперва не хуже, после – лучше. Выделяйте деньги для изобретений. А, когда «демидовская пушка» убьет своего первого врага, Вы войдете в фавор, да и когда железо в большом количестве и доброе пойдет, то также станет вопрос – правильно ли лишили наследства того, в ком дух отца и деда, – я сделал паузу, чтобы впечатлительный собеседник немного успокоился и после «пряника» озвучил и «кнут». – Пятьдесят пушек по симу прожекту за Ваши деньги, как и сто штуцеров. Сроку полгода, но как начнете ладить, немедля отсылать. Дале – до каждой пушке подготовить расчеты – это пушкарей, добрых, чтобы они их и испытывали. За службу сим пушкарям – свобода от крепости опосля десяти годов службы с деньгами для дома и семьи. Но это будут уже мои деньги. Далее, – что я покупаю, то по самой малой цене, чтобы только не в убыток Вам. И ни-ко-му о прожектах. А еще жду Вас в Петербурге не позднее двадцатого сентября. Иные заказы от державы, то по сговорное цене.

К чести Никиты Акинфеевича Демидова, тот попытался было торговаться, но я пресек это непотребство, опираясь на свой статус и напомнив, кто выбил у Батурлина два завода, кто дал такие прожекты, да и зато, что я вообще – наследник и буду по мере сил покровительствовать, можно и большее стребовать. А если он не хочет… то я просто останусь в гостях на два-три месяца и наем устриц на такие деньги, что и сто пушек можно сладить.

– Уверен, что Вы, Никита Акинфеевич, к осени, когда приедете в Петербург, обрадуете меня начальными результатами. Ну и решим окончательно некоторые вопросы, – сказал я и, выслушав благодарности и заверения, отправился отдыхать, чтобы через три часа провести тренировку с Кондратием.

Дальше дорога моя лежала в Пермь, от куда уже на речных ладьях, как в старину дремучую, в Самару. Кареты, как и сопровождающие две роты моих подопечных лейб-гвардии драгун, отправились конно вдоль реки. Рота же егерей под командованием самого Суворова, сопровождала меня.

Я специально попросил Петра Александровича выделить мне роту, на которую был поставлен командиром поручик Суворов – шестнадцатилетний паренек с горящими глазами, получившего ни жданно, ни гаданно в командование роту. Во время своего путешествия, я старался Суворову внушить правильность «суворовского учения» – абсурд, конечно. Однако, Александр Васильевич далеко не сразу пришел к пониманию его же «Науки побеждать», а я не хотел, чтобы гениальный полководец в будущем приходил ко многим выводам через кровь и сражения, а уже применял свои же выводы во время боев, еще более совершенствуя их своим светлым умом и с необузданной ни кем энергией. Суворов «внушался» и начинал спорить, освоившись в общении без чинов и титулов. Кроме того, оказалось, что Александр Васильевич каждое утро бегает и заставляет это делать свободных от дежурств солдат. Не всегда, но часто, я стал присоединяться к этой процессии бегунов, понимая, насколько им неудобно бегать в башмаках, у меня для этого были специально пошитые полусапоги из мягкой кожи.

Я взял с собой егерей, чтобы в дороге тренироваться и самому и может что-то показать и солдатам. Отрабатывали рассыпной строй и быстрое построение в линию, принципы охраны персон немного прояснил. На всех остановках мы стреляли, не жалея пороха, а штуцера, которых осталось на роту десять, так как остальные были отданы Демидову для реплик, не успевали прочищать. Чаще всего рота делилась по шестьдесят, чуть с большим, человек и одни защищались, другие нападали. Лейб-драгуны не особо кипели желанием после долгих переходов еще и проводить учения, но, когда на одной из стоянок нагнали ладьи, втянулись в игры. Вот и получалось, что часть пути шла отработка взаимодействия пехоты и кавалерии, жаль, пушек не было, иначе вообще позабавились.

На пристани Самары меня встретил Татищев и не сказать, что был сильно рад прибытию столь высокопоставленного по титулу, но еще не по делам своим, лица. Он собирался ехать в Петербург, его работа в Оренбургской комиссии заканчивалась, но тут свалился «наследник с бугра».

Я был расстроен тем, что губернатор Оренбургской губернии Иван Иванович Неплюев не прибыл в Самару, видимо, задерживаясь, так как посланная полурота лейб-драгунов и отряда вооруженной заводской охраны Демидова во вновь отстраиваемый Оренбург прислали посыльного, что хозяин формируемой Оренбургской губернии выехал в Самару.

Первоначальное место для столицы новой губернии было выбрано безграмотно в деле безопасности и обороны, поэтому и само передвижение губернатора по башкирским землям может быть беспечным, но уже та охрана, что была послана мной – многого стоит, да и вряд ли Неплюев пойдет без серьезного собственного охранения. Сам же я не то чтобы побоялся поехать в Оренбург, поленился или проявил чванство, и высокомерие, кичась своим положением. Нет! Я и так уже вел себя на грани возможного. Моя остановка в Самаре и без того может оказаться крайним раздражителем для Елизаветы Петровны, которая ждет от гольштейнского теленка-производителя хорошего потомства, а не деятельного участия в развитии России. А потомства пока и нет, это после, когда Катэ родит, ценность моей тушки резко упадет в цене.

Что же касается Неплюева Ивана Ивановича, из того, что я о нем знаю, остается размышлять, как такого человека вовлечь в свои дела. Это был тот, истинно петровский чиновник, который и на Аляску поедет, если царь-император скажет. Очень опытный дипломат, жесткий, по-петровски, не боится замарать руки в крови, что не может быть положительной характеристикой. Но и сейчас и, как показывает мое послезнание, и будет далее, чаще уважается грубая сила. С сильным разговаривать станут, слабого пнут, особенно в неспокойной Оренбургской губернии. И Неплюев, вероятно, это понимал, когда топил башкирских старейшин после очередного бунта. Я же считаю, нужно быть чуть хитрее и башкиры должны стать надежным тылом, а не постоянно тлеющим фитилем на бочке с порохом.

– Ваше Высочество, позвольте выразить Вам свои верноподданнические чувства и радость от Вашего визита, – начал говорить Василий Никитич Татищев, но был перебит.

– Оставьте, Василий Никитич, я понимаю, что свалился, как снег на голову, но не нужно обихаживать меня, я с деловым визитом, – одернул я Татищева, и вся небольшая его свита замерла, не зная, как реагировать на слова наследника. Они-то готовились расшаркиваться. А тут что делать?

– Господа, я прибыл, дабы прознать о том, как живут в одном краю калмыки, что сами попросились под руку Российской империи, башкиры, казаки, государевы люди. Не лютуют ли лихие люди, да как землю поделили, – задал я вектор своего визита и быстро пошел вперед.

Опять был прием и опять, пусть не так изыскано, но все равно дорого, угощали. Звучали заверения в полной лояльности, произносимые с улыбками и бегающими глазками у управленцев. Татищев же витиевато выразил недовольство тем, что в городе полно казаков, как будто город взят приступом, смущало многоопытного управленца, что пришли так же и делегации от калмыков и башкир.

– Василий Никитич, два года назад был крайний бунт башкир, уверен, что не последний. Нам замириться нужно, создать правила общего жития. Скоро войны начнутся, в Европе уже идет война, а тут что получается? Есть переселенные немцы на Волге, есть казаки, которые так же не раз смуту учиняли, есть обиженные и воинственные башкиры и калмыки, кто еще? – высказывал я свою озабоченность Великому человеку.

– Ваше Высочество…

– Давайте не чинясь. Мы одни и именно с Вами я и хотел переговорить, – проявил я нетактичность, перебив Татищева.

– Хорошо, Петр Федорович, – согласился он, немного расправил плечи и, видимо, решил говорить начистоту. – Есть проблемы с башкирами. Их кочевья занимают очень плодородные земли. Не многие дворяне решаются расширить свои имения, но порой это происходит. Самара растет, начинают обустраиваться новые города, к примеру, Оренбург, нужны эти земли, не правильно использовать их только для кочевий. Как кормить сии поселения, коли хлеба своего не вырастить? Да и три полка держим тут, дабы не нарушить равновесие и пресекать раздоры, им прикорм так же нужен.

– Я понял Вас. Знаю о не всех, но многих делах, что здесь рядятся, – я протянул Татищеву бумажные листы, на которых были написаны некоторые варианты решения проблем. – Вот некоторые мои думы, прочтите и скажите мне, возможно ли сие.

Василий Никитич углубился в чтение.

– Петр Федорович, не пойдут башкиры на то, чтобы согласится оставить земли, что уже заняты помещиками, – сказал Татищев, видимо, прочитав первый абзац моего проекта договора.

– Я для того и вызвал их, чтобы пошли на эти договоренности. Но тут может быть и еще один хитрый ход. Пусть башкиры, если не хотят отдавать свою землю для землепашества, дают часть ясыка зерном. Потерпите, Василий Никитич, я не закончил, – предупредил я Татищева, когда тот набрал воздуха для возражения. – Это вполне резонно. Нам нужно зерно, чтобы прокормиться – они его частью дают, небольшой частью. Но где они зерно возьмут? Могут закупать у тех же помещиков, что заняли их земли, по малой цене, в счет захвата пастбищ. Или сами садятся на землю, что еще лучше для нас станет. Дают землю в аренду на пять-шесть лет, потом иной участок в аренду. Трава будет расти и так, а пахота будет завсегда богата. Уже сегодня у меня встреча с казаками, а завтра я и с башкирами встречусь, и буду предлагать решения.

Далее разговор, с пожалуй первым профессиональным историком, складывался более интересно. Василий Никитич рассказывал мне о тех исторических источниках, которые использовал при своей подготовке к написанию труда о истории России. Поспорили мы и о исторической пользе Повести Временных Лет. Я был больше на умеренной позиции о роли скандинавов в формировании русской государственности, будучи уверенным, что они сыграли большую роль, но славянские племена еще до Рюрика имели зачатки своей государственности. Так что завтрак, а мы прибыли с рассветом, прошел во вполне дружелюбной обстановке.

До обеда я принимал подарки, делая вид спесивый и грозный. Понять чинуш было можно, я попросил отчитаться о количестве ясака, что собирался от башкир, доложить, как именно он берется. Вот и действовали по дедовским методам – задобрить подарками власть.

Я был уверен, что где не копни, везде найдется воровство, это как в любой стране и уж тем более регионе российской империи. Вот и нашел нарушения. Брали ясак частенько при помощи военных, не дожидаясь, пока башкиры сами принесут налог, бывали и разные неприятные случаи с обеих сторон. И кочевники могли напасть на отряд «налоговиков» и те могли, беря лишку, забить до смерти кого. И об этом все знали и считали нормой. Получалось, что и держать тут значительный воинский контингент против башкир необходимо, которые вроде бы и верноподданные. Накладно это и не рационально аж три полка иметь там, где можно обойтись и одним, но с выстроенной системой отношений, и казна недополучает налогов и еще и взрывоопасная ситуация при всеобщих обидах.

Я приказал быть настороже, как егерям, так и двум ротам драгун, которые и полк местный разметать могут, после вызвал к себе командующих дислоцированными в регионе полков, из которых на месте оказался только один, но от двух полков прибыли по два офицера. Я не собирался долго разглагольствовать, а просто сказал:

– Буду просить тетушку свою, нашу матушку императрицу, дабы расформировала ваши полки. Вопреки договору с башкирами, вы ходите за ясаком, не спрошу даже с того, что солдаты провизии недополучают, что командиров нет на месте, а у Вас, господа, лошади, на которых вы прибыли дороже моих, а пока все свободны, боле не задерживаю, – максимально металлическим голосом сказал я, стараясь выглядеть, как можно более строгим, что в теле еще не взрослого человека делать сложно.

После обеда, когда я уже собирался послать прибывшего ко мне Кондратия к казацким старшинам и дать своему повару особое задание, пришла делегация от тех самых чинуш, которые каялись и божились, что моя воля и они «никогда», «ни за что», «верой и правдой». Я чуть ли не напрямую потребовал вернуть все награбленное и тогда не повезу прямо сейчас на казнь в Москву. У людей, несмотря на то, что при Елизавете казней не было, видимо под коркой бояться суда государева. А может еще такая реакция на имя «Петр». Легенды ходили про строгость и скорость на расправу Петра Великого. Стребовал я сорок тысяч рублей, может для этого региона, это очень много, но я понимал, что награблено больше. И чиновники были прощены.

Почему прощены? Да, уверен, что сделай я турне по местам залегания чиновников по всей необъятной России, и можно было одеть и вооружить минимум семь-восемь дивизий. Все воруют, в том числе и из-за того, что платит государство этим чиновникам до смешного мало. Предполагается, что те будут «кормится с мест». Изменить такую ситуацию одномоментно нельзя, даже разоряющим казну решением по поднятию оплаты. Да и в какой стране полностью истребили коррупцию, пусть в этом времени, пусть и в будущем?!

Ну а насчет турне по чиновникам… Так нарваться могу, несмотря на статус. По дальним регионам особо не покатаешься, а в центральных районах уже на потоках сидят родовитые родственники приближенных к императрице. Мне же не с руки ссорится с обществом и вновь прослыть дурачком.

– Казаки, вы вольный люд, так что и не прошу колени преклонять, – сказал я, когда увидел смущение у входящих в шатер старшин, его поставили из-за отсутствия нормального места в городе, если не считать административных зданий. Трактир же оказался еще тем гадюшником.

Кто как кланялся. Кто постарше, спину гнули больше, молодые да дерзкие, лишь немного прогибали спину. Впрочем, казаки младше лет тридцати пяти, тут вряд ли были.

В развернутый большой шатер во дворе дома, что я занял – это был дом наместника, входила разношерстная публика. Были и чубатые казаки и вполне благовидного, купеческого вида, были и с явно узкими глазами, но славянским носом-картошкой – результат малого количества женщин в казацких селениях и кражи женщин соседствующих племен.

– Дозволь, цесаревич, принять от Донского казачества сию саблю, что была взята со знатного турка, – произнес седобородый казак, но между тем, находившийся в отличной физической форме. Этакий Миних в казацком исполнении, тот так же старичок вроде бы, но фору большинству молодым офицерам даст.

– Любо, – сказал я и казаки прямо просияли сквозь свои усы и бороды. – Добрая сабля, будет мне подругой, покуда у султана не вырву его саблю с рук басурманских.

Обсчество казацкое разделилось: часть одобрительно пробормотало «любо», часть насторожилась, услышав слова о будущей войне.

– А что станичники, думаете простить нужно крымчаков да турок, что тыщи наших баб, детей, да стариков в полоне сгубили? – сказал я.

Обсчество зароптало, говоря каждый свои слова, превращая их в сплошной гул, но сквозь его было слышно возмущение, что казаки всегда были первые, кто встречал ворога. С этим нельзя было не согласиться, и, напротив, не согласится – всякое было в истории. И империя предавала казаков, к примеру, не посылая подмогу во взятый казачеством Азов, а ведь там и запорожцы были, и донцы и долго они воевали голодные в полном окружении. Были и некрасовцы, которые после не так уж и давно отгремевшего булавинского восстания, переселились к османам и уже отличались в схватки с некогда своими товарищами.

Казаки недолго роптали, если донцы преподнесли свой подарок, то яицкие нет, да и сибирцы в малом числе – трое были, еще слова не сказали. Шесть коней, три сабли, один золоченый пистолет – вот то, на что я стал богат. Могли бы деньгами…

– Отведайте овоща моего царского, – сказал я и на стоящие столы в большом шатре внесли картофельные пирожки с мясом, капустой, грибами, драники с зажаркой, жареную картошку с луком и мясом.

Казаки с любопытством смотрели на незнакомые блюда, но после того, как я попробовал кусочек с каждого большого блюда, опасливо стали есть, постепенно смелея.

– Любо Вам, казаки? – спросил я.

– Любо! – ответили почти хором чубатые.

– Цесаревич, дак то потат. Я, колись на ляхов ходили усмирять, ел его, – проявил осведомленность один из донцов.

– Верно, можете звать овощ этот картошкой – она в голодные годы спасать может, потому как в год, когда жито, да пшеница не уродит, то картошка может добрый урожай дать. А с ее вон сколько сготовить можно. Все это и я ем кожный день, – соврал я в последнем.

Действительно, картошка в некоторых регионах может быть более перспективным овощем. Взять даже ситуацию в 20-30-е годы, когда в СССР был голод на Юге страны. В той же Беларуси, голода не было, потому, как рожь вполне обычно заменялась бульбой, как белорусы называют картофель. Почему картошка распространялась с большими усилиями со стороны властей и даже были бунты против ее высаживания? Люди боялись ее, обзывая сатанинским овощем. Может потому, картофель боится света, от чего становится ядовитым, зеленея. Вот и поверья, что божьего света не выносит сатанинский овощ. Были и другие моменты, к примеру, отсутствие понятия как именно выращивать картофель, что нужно окучить, прополоть, ягоды не есть…

– Семена есть, дам троих умельцев, что знают, как правильно его выращивать. Посейте в огородах, попробуйте, понравится, сейте далее. Еще и подсолнух выращивайте, ваши земли очень хорошо под него подходят. Мои люди расскажут, что с ним делать. У тех умельцев, что оставлю вам, будет серебро – сами прокормятся, но и помочь смогут. Вы их казаки не обижайте, – говорил я.

– Да нешто сами не прокормим, – заворчали станичники. – Казаки всяко живут, но трех людей царских прокормить могут.

– Не держите обиду, казаки, – я оглядел собравшихся. – Тут казаки донские, яицкие, сибирские тако же. И пригласил я Вас для иного.

Все стали само внимание.

– Говори, цесаревич, слушать тебя станем, – сказал один из яицких.

– Да и скажу, станичники, – я улыбнулся и начал говорить.

Вначале был «пряник» и я сказал, что формулу «с Дона выдачи нет» поддерживаю для всего казачества, но и казаки не должны крепостить крестьян. Да, от меня пока мало зависит, но всеми силами будут к тому стремиться, чтобы эта формула работала. Казаки – вольный народ. Но и не в этом дело, а в том, что казачество сильно помогало России и с Наполеоном и дальше. Вот и я хотел бы видеть в них такое служивое сословие.

Далее я предлагал казакам три вещи – первое в моем присутствии послезавтра, когда поговорю с калмыками и башкирами, прийти и заключить с ними ряд, чтобы боле не было вражды.

Второе, о чем я говорил под одобрение сибирцев – отпускать свою молодежь, или кого иного, может и крестьян беглых к сибирским казакам. За переселение я стану немного, но платить, к примеру, сейчас дам уже пять тысяч, чтобы снабжать самым важным переселенцев, поговорю с башкирами, чтобы не трогали людей, если те через их земли будут идти. Деньги пока на веру даю, а не будет чести, так и сам могу нарушить слово.

Последнее и самое шкурное, для своих планов – просил по две сотни с яицких и донских казаков доброй молодежи, чтобы не последними выучениками были казацкими. К ним просил по двадцать пластунов, или опытных казаков с оплатой работы и с повышением на один чин. Знал, что получение дворянства для казаков не такая уж и цель в службе, но о перспективе перейти в благородное сословие сказал. Так же за знание языка либо немецкого, либо турецкого, заплачу за казака его родне тридцать рублей. А так, пока они служат, то семьям, либо казачьему кругу, если казаки не имеют родителей, по двадцать рублей в год. Деньги так себе, разовые, но это разом конь с коровой, или за два года – дом в станице, добрая фузея. Чувствую сирот пришлет казачий круг, чтобы деньги им шли.

Я хотел создавать целый батальон диверсантов, подлых бойцов. Офицеры такими делами мараться не станут, большинство из себя белоручек строят, казаки из другого теста.

По моему разумению, в современных реалиях враг не ждет диверсионных групп, которые могут выкрасть офицера, узнать о планах врага, уничтожить отставшую повозку или отряд фуражиров, подложить фугас на дороге, или волчью яму сладить, коней потравить или людей. Для сохранения жизней своих солдат и обеспечения преимущества в войне, такие люди могут быть очень полезны.

Потом, после решения вопросов, принесли хлебное вино и основательные закуски в виде мяса, гречневой каши, капусты. Никакого излишества, если не считать картошки, все по-свойски. Пусть считают наследника своим, дай Бог не пригодится в дурных делах на казаков опираться, а вот на войну за такого своего цесаревича, станут более охотно идти.

Песня о «коне» Игоря Матвиенко зашла бодро, патриотично, но еще большее внимание вызвала казацкая песня «Любо, братцы, любо», где я заменил «Терек» на «Ерик». Эту песню я пел осторожно, боясь, что такая уже есть, но, казаки ее не знали, а я навел «плеть на плетень», не говоря кто автор. Революционную песню, где много про волю и правду, «Ойся, ты ойся» вначале не решался спеть, а после, разгоряченный хмельным, затянул, чем ввел в экстаз казаков, подпевавших уже на втором припеве, разрывая свои голосовые связки. К концу вечера, зашел Кондратий, организовавший охрану, он шибко пожилал посмотреть хоть одним глазком, что тут творится, я его за это отчитал, объяснив, что служба есть служба, произнеся поговорку царя Алексея Михайловича «Делу время, потехе час». Между тем, пора было и прощаться с казаками, которые, захмелев наперебой обещали все, хоть мир завоевать. Эх, казачки, вас бы на Карибы, чтобы показали тем английским и голландским каперам «кузькину мать».