Текст книги "Наследник (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Я подготовил кое-что для тебя, посмотри. Там сказка о царе Солтане в виршах, – сказал я, поцеловал Катэ и отправился на тренировку, где меня ждал отличный боец-рукопашник Кондратий Пилов – хорунжий из Донских казаков.

Этот пластун славился удалью и силой у казаков, что находились на службе и были призваны для предстоящего, если он вообще будет, европейского похода. Когда его полк проходил через Москву, знающий о моих нуждах Петр Евреинов, поинтересовался у станичников о бойцах, что знают ухватки и лихие в бою и те, не сговариваясь, указали на Кондратия. Я проверил его сразу, как тот прибыл и… «меня хватил Кондратий». Валял меня, наследника престола российского, казачий хорунжий, не взирая ни на какое мое монаршество. Сам виноват, что потребовал в полную силу. Это был техничный боец, который делал упор не на «эх, размахнись, да ударь», а на подлые приемы, захваты, нырки и уходы. Такой партнер и даже наставник мне и нужен был, тем более, что простоватый человек не умел льстить и не стремился завуалировать слова и действия, а шел во всем напролом. Хочет Его Высочество по морде, нужно исполнить. Уже три недели, как я таскаю двадцати пяти летнего казачка с собой повсеместно и при первой же возможности спаррингуюсь.

Вот и сейчас Кондратий сопровождал меня в расположение прибывшего Воронежского пехотного полка.

Обустраивались казармы в пяти километрах от дворца в Ораниенбауме, на землях, выкупленных не так давно у Голицыных. Подобные казармы с различными зданиями еще не использовались. Это было пока в деревянном исполнении, некое новшество для этого времени, с проживанием в одном распоряжении с полком и офицеров. Там была и речка, чтобы тренировать переправы, лес, болотистая местность, есть холмы – можно многие тактики отрабатывать. Ну а мне не долгая прогулка на лошади от Ораниенбаума и уже в расположении.

– Стой! – скомандовали мне на подъезде.

– Стою! – усмехнулся я.

– Не сметь мужик! Сие Великий князе Пеотр Феодоровеч, – среагировал на слова солдата Бернхольц, сопровождавший меня в поездке. Он отказался отправляться с Брюммером в Голштинию и теперь преобразился и даже приобрел важности.

– Ваш бродь, не велено, офицера кликнуть треба, – виновато понурил голову солдат.

– Клич, братец, офицера, приказы исполнять нужно ревностно и неукоснительно, не глядучи на чины, – сказал я и солдат, уже не молодой, просиял.

– Так енто мы быстро, енто мы сразу, – запричитал он, давая распоряжение другому солдату.

Офицер пришел достаточно быстро, не прошло и десяти минут. И это не сарказм, я уже привык к тому, что в этом мире слово «быстро» не всегда имеет значение, которое должно быть.

Встреча с Петром Александровичем Румянцевым, возможно, в будущем, великим полководцем, началась с угрюмости полковника. Он механически, без интереса, поприветствовал меня на грани приличия, пригласил к себе в шатер, так как другого места для своего пребывания не нашел, несмотря на наличие десяти вполне добротных деревянных домов, что были построены на подобные случаи.

– Вы чем-то опечалены? – спросил я Румянцева, когда стало понятным, что никакого разговора не клеится.

– Простите, Ваше Высочество, день был тяжелый, – ушел от ответа тезка, а, может, мой дядя, сын Петра Великого.

Хотя последнее – вряд ли, несмотря на некоторые исследования, имеющие своей целью скорее откопать сенсацию, чем признать Румянцева сыном своего отца-сенатора и не порочить имя его матери. Тут, в этом времени, никто не сплетничает на эту тему. Да и какой сын? В то время, когда должен был быть зачат нынешний полковник, Петр Великий тяжело и очень болезненно хворал, в том состоянии даже любвеобильному императору было не до женщин. Кроме того, Румянцев-отец уехал с новым посольством в Константинополь через два месяца, после зачатия сына.

– Петр Александрович, оставьте Вы это, я жду откровенности, а не расшаркивания на паркете. Говорите, что Вас беспокоит, и перейдем к делу. Если то, что я предложу, покажется для Вас блажью недоросля Великого князя, уйдете на предыдущее место и продолжите заниматься тем же, что и ранее, – я замолчал и стал выжидать.

– Хорошо, Петр Федорович, я скажу, сошлюсь на свою юность и неразумность, – Румянцев сверкнул решительными глазами. – Меня срывают с места, там, под Москвой, где я уже расквартировал полк, нашел поставщиков провизии, расчистил поле для экзерциций, занес серебра командованию, все было хорошо, готово к ратным делам. А потом мой полк, ждущий поступления в состав корпуса Василия Аникитича Репнина, отправляют сюда, на потеху Вам, Ваше Высочество.

– А еще Ваш батюшка нашел невесту и она тут рядом – Голицына? – осведомился я, вдруг вспомнив, что Румянцев был насильно женат именно на какой-то девице из Голицыных, тех, кто соседствует с Ораниенбаумом.

– Это не совсем так, – Румянцев начал отходить от своего эмоционального всплеска и осознавать, что разговаривает с наследником престола.

Я предполагал, что тут еще кроются и личные мотивы, про меня, наследника, на периферии большой России ходили очень нелицеприятные разговоры. Это в Петербурге общество уже отходит от шока и не спеша, но уверенно, меняет отношение ко мне, но даже в Москве я все еще капризный немчик.

– Не тушуйтесь, полковник, продолжайте. Нам проще будет говорить, если камней за пазухой не окажется, – я добродушно расставил руки, призывая Румянцева продолжить.

– Извольте, – теперь Румянцев выглядел уже обреченным, но не стал отказываться от прежних слов, а начал сыпать новыми спичами. – Я стараюсь учить свой полк воевать, Вы же будете с ним играться, как играете восковыми солдатиками на столе. Казны полковой меня лишили, сказали, что на месте сформируется новая. А провизии в полку на четыре, ну может, на пять дней. Добрых коней у нас забрали, дали кляч перестарков. Какое у нас будущее, у меня вообще это будущее есть, или я стану арлекином в ваших потехах?

– Я Вас понял, – усмехнулся я. – Вот мои записи, посмотрите, я проведу тренировку на атлетической площадке, которую подготовил, между прочим, для Вашего полка, через два часа я приду и тогда поговорим.

Я пошел заниматься на перекладине и брусьях уже потому, чтобы интересанты, а я был уверен, что за мной будут пристально наблюдать, увидели, что вообще можно делать с этими перекладинами. Я не был воркаутером, но подтягивания, подъем с переворотом, выход на одну руку и две, делал. После отработали простые ухватки с Кондратием и, умывшись, я пошел к шатру Румянцева.

– Что скажите, сударь? – зашел я с вопросом.

– Ваше Высочество, чьи сии труды? – спросил полковник.

– Мои, сударь, мои, но я бы хотел, чтобы были наши, и даже не только мы с Вами были причастны к делу, – отвечал я.

– А валенки солдату это не слишком? Нас в Европе и так варварами прозывают.

– Лучше быть варваром, но с ногами, чем европейцем, но с отмороженными конечностями, – попытался я образовать афоризм.

– А шинель – это из чего? – задал еще один вопрос Румянцев.

– Думать нужно, но точно из шерсти, может подкладку для утепления делать, – ответил я.

– А вот егеря. Я думал уже о создании егерского полка, но как их обучать еще не понимаю, да и оружие, какое иметь будут, не продумал. Вот Вы пишите, что должно быть два штуцера на плутонг. Но где это все взять? – Петр Александрович входил во вкус и уже не упрекал, а постепенно, но уверенно погружался в работу.

– Давайте все по порядку, у меня есть времени час с четвертью. Хотя о чем это я? Мы можем отобедать и вместе, если моя пища будет Вам уместна. Как вы смотрите на то, чтобы продлить нашу встречу еще и на обед? – я спрашивал, но, по сути, уже понимал, что обедать буду с Румянцевым.

Так и случилось. А вопросов у Румянцева было много.

К этому разговору я готовился на протяжении уже месяцев, проводил консультации с генералом Ласси, получилось выцепить и Василия Аникитича Репнина и с ним поговорить, привлекал некоторых преподавателей из Сухопутного шляхетского корпуса, получилось переговорить и с генералом Степаном Федоровичем Апраксиным. Все полученные ответы постарался сложить в единую систему, вспомнить все, что видел и слышал в будущем. Получился чуть ли не научный труд.

То, что я предлагал полковнику – это создать на базе Воронежского полка первый и второй егерские полки. Те, кто сможет потянуть по показателям до ерегя, ими и станут, остальные – охрана тыла, обозники, повара, санитары, или отправятся в иные полки. Потом, после полугодового обучения, когда станет понятным, кто из солдат, какую службу потянет, стану просить раструсить еще какой полк и набрать тысячу рекрутов дополнительно. Тут же, в этом военном городке, даже под самим Ораниенбаумом, формировать и специальные подразделения, о которых еще и понятия не имеют в этом времени. Диверсанты, подрывники.

Я описывал в своих записях новые подходы к ведению войны и сражений. Тактика перехода из колоны в рассыпной строй с использованием прицельной стрельбы из штуцеров, чтобы выбивать офицеров, когда егеря занимают все лощины, укрываются в складках местности. Предполагалось эшелонирование обороны и максимальное строительство оборонительных сооружений. Пришел – копай ретраншемент, перешел на километр вперед – копай опять. Главное оружие солдата – лопата и лом! Кроме того, я описал тактики множества каре, правилах и принципах быстрого перехода из походного построения к боевому, для чего в черне обрисовывал принципы походных колон, известные мне по событиям и Отечественной войны 1812 года. Описывал и тактику, которую называли в иной истории «суворовской» – натиск в атаке, чтобы она проходила в постоянной динамике – выстрел, разрядил оружие, не перезаряжайся, а вперед, бегом в штыковую.

Задевались вопросы снабжения и коммуникаций. Ставился вопрос о взаимодействии родов войск, прежде всего артиллерии, которая пока была лишь вспомогательным фактором, не играя ведущие роли в тактических построениях. Доказывал я и необходимость существования резервов и напряжения неприятеля с их помощью для решающей атаки. Тактика максимального сближения с противником для штыковой организованной атаки.

А еще ряд мероприятий по санитарной организации, организации питания, и медицинской службы. Так, никакой сырой воды – за нарушение бить, пусть я и против палочной системы, но за это нужно. Второе – организация туалетов, третье – личная гигиена. И четвертое, и пятое – все, что понятно и неотъемлемо через двести семьдесят лет, но здесь не принято. Как минимум два человека в каждом плутонге должны уметь оказать первую медицинскую помощь – половина раненых умирает потому, что им не оказывается первая помощь, не останавливается кровь. В каждой роте три врача, из которых – два хирурга, а один – терапевт с функциями санитарной инспекции. На батальон – малый лазарет, на полк – большой лазарет. И чистить все раны от грязи, ткани и инфекций, чего не делали вплоть до Первой мировой войны.

Да, взять столько медиков, чтобы все эти позиции закрыть просто неоткуда, но собрать на полк, даже на дивизию – можно. Но открытие медицинского учебного заведение для мещан и разночинцев очень актуальная задача.

Форма солдат: к чертовой матери букли, узкие панталоны, цветастые одежды. Цвет формы нейтральный, менее заметный – серый, темно-зеленый, болотный. Цветастыми могут быть флагоносцы, чтобы определять какой сражается отряд, род войск. Короткая стрижка и без всяких париков, нещадная борьба со вшами, предполагались более просторные штаны, чтобы они позволяли производить любые атакующие действия. Предлагал вводить шинели, валенки и обязательно некоторое количество тулупов для караулов в очень морозную погоду, шапки-ушанки. И по этому поводу уже предвижу крик про некрасивые фасоны, про азиатство, даже, если оно это «азиатство» предполагает еще более пестрые одежды.

Я предлагал Петру Александровичу Румянцеву квинтэссенцию его же собственных тактических и управленческих приемов, ну, может, немного разбавленных суворовскими. Тут сложно понять, где, чье, может частью и потемкинская тактика. Не важно, кому что принадлежит, важно, чтобы это все новаторство, которое позволило возвысить Славу русского оружия на небывалую высоту, сработало раньше.

– Это очень сложно, не знаю, под силу ли кому такое сотворить, – подводил итоги четырехчасового разговора полковник Румянцев.

– Одному человеку – нет, но многим – да. Петр Великий больше менял в воинском укладе, чем предлагается в этих бумагах, на то он и Великий. Елизавета Петровна – дщерь петрова, – ответил я и, чтобы не развивать этой темы, решил еще привести аргумент. – Вы полковник, получили столь высокое звание, минуя другие из-за того, что привезли вести об окончании войны со Швецией. А дальше? Думаете, дадут бригадира, генерал-майора? Тут же, после создания того, что задумано, станете командовать дивизией. Сейчас в Люберцах под Москвой расквартировано две с половиной тысячи голштинцев, их уже весной начнут разбавлять русскими солдатами, сейчас немцы учат русские команды. Хочу этих гвардейцев растворить в русских богатырях, призвать из Голштинии еще солдат. И последнее, так как меня ждет молодая и прекрасная жена, присмотритесь к молодым офицерам, привлекайте их к нам. Вот, например, в Преображенском полку служит некий Александр Васильевич Суворов – добрый малый, он бы пригодился.

– Я понял, проработаю, как Вы говорили, план обучения полка и предоставлю его в ближайшее время, – устало сказал Румянцев.

– А я передам Вам четыре десятка штуцеров, которые получилось купить, готовы два магазина провизии, найдите среди хозяйственных людей добрых интендантов и отдайте магазины в их распоряжение. Шинели шьются, валенок пока триста пар заказал. Работайте с моим обер-камергером Бурнхольдсом, еще я пришлю к Вам своего обер-егермейстера Бребеля, он немного понимает в атлетических упражнениях и поможет в деле роста силы солдат, – сказал я и поспешил ретироваться, оставив свои записки у Румянцева.

Уже по дороге во дворец, не знающий, что такое чинопочитание, казак Кондратий рассказал, что среди станичников будет немало молодцов, которые, если только не в рекруты, пойдут служить в такую дивизию. А я думал, что дивизия это мало, очень мало и таких дивизий нужно три, но тогда, когда будет достаточно людей, что обучат столько людей. Ну и… деньги, много денег. И пора бы подтолкнуть мастера Данилова, или еще кого, чтобы быстрее «придумывали» гаубицы-«единороги», что должны стать убийственным аргументом и для европейцев и для османов. А скорее всего, просто набросаю принцип конической системы каморы в пушках и лафета, позволяющегося бить пушкой-гаубицей и навесом.

– Петр, а к нам приезжал по протекции от Ивана Ивановича Шувалова господин Михаил Васильевич Ломоносов. Я оказала ему внимание, это действительно умный русский, – рассказывала за ужином, как провела свой день Екатерина.

– Катэ, мне кажется, что правильнее сказать «русский ученый», – сказал я, немного огорчаясь – Великий Ломоносов приезжал. И вот он выбор пути – армия и Румянцев, или наука и Ломоносов.

Надо будет думать, о чем именно говорить с ученым. Было бы просто отлично направить его ум, но только, чтобы не потерять и иных открытий, в область промышленности. Неплохо, если Ломоносов поможет усовершенствовать процесс производства сахара, или газированной воды. Но, нет… металлы, он же изучал специализированно именно их.

– А еще Чоглакова приняла в мои фрейлины девицу Кошелеву и я не знаю, чья она фрейлина – моя или Чоглаковой. Петр мне так не нравится эта Кошелева, она не отходит от меня, – продолжала рассказывать про свои переживания и заботы Екатерина.

И в какой момент, в той истории, проблемы с назойливыми девицами сменились в голове моей жены на государственные? Казалось, что мир супруги ограничен сейчас формированием нашего с ней «молодного двора», и точно не геополитикой.

* ………* ………*

Берлин. Дворец короля Фридриха Сан-Суси

5 декабря 1745 г.

Дворец в Сан-Суси еще отделывали, не были готовы все комнаты, много площадей и пристроек перестраивались, но это мало заботило аскетичного короля Фридриха II, который пока только мечтает, чтобы его называли Великим. Король ликовал и все больше верил в свою звезду и персональную защиту Бога.

Фридрих всех перехитрил. Пока австрийцы завязли в боях за Северную Италию, он занял Силезию, часть Богемии практически без серьезного сопротивления. И что это, если не помощь Бога и гений самого короля, так он считал, так ему твердило его окружение, воспитывая нарциссизм Фридриха.

Это он, женоненавистник, словно хмельной пиит, писал оскорбительные вирши про женщин у власти, задевая их и провоцируя. Ну ладно, мадам Помпадур – она фаворитка и понятно, что управляет Францией и Людовиком XV через постель, как свою, так и поставляя молоденьких нимфеток королю. Тут грешки имеются. Елизавета Петровна не замужем и заводит фаворитов, даже не важно, что Алексей Разумовский в качестве «ночного императора» держится очень долго, но и тут можно было подумать о неблагочестивой русской царице. Но как же было обидно Марии Терезии – главной почитательнице идеалов семейной жизни и верности супругов, добропорядочной многодетной матери, когда и ее сравнивают с мадам де Помпадур [король Фридрих действительно писал оскорбительные стишки о «трех бабах» у власти: мадам де Помпадур, австрийскую императрицу Марию Терезию, ну и русскую императрицу].

Австрийская императрица теряла самообладание и требовала, требовала и еще требовала покарать мужеложца. А кем еще является Фридрих, если женщин ненавидит? Но покарать не получалось – пруссак бил австрияка сильно и беспощадно.

– Мой король, я поздравляю Вас с этой дипломатической победой – Силезия отныне прусская земля, – торжественным тоном говорил приближенный Фридриха генерал Манштейн.

– Спасибо, мой верный генерал, – уже традиционно сдержанно, как само собой разумевшееся, принимал похвалу Фридрих. – Но скажи, столь ты верен мне, как я на это рассчитываю?

– Моя жизнь, моя шпага, а если король попросит и честь – все принадлежит королю и Пруссии, – пафосно произнес Манштейн.

Впрочем, почему пафосно? Он так считал и просто озвучивал свою правду, в которую верил.

– Пока что Ваша честь мне не нужна, но содействие кое-какое необходимо, – не позволяя Манштейну продолжить выказывать свое восхищение, ибо у короля разболелась голова, а генерал был громким, Фридрих поспешил продолжить. – Вы являлись сподвижником и адъютантом фельдмаршала Берхарда Христофа Миниха и даже выполнили очень интимное поручение – арестовали регента русского малолетнего императора Эрнста Иоганна Бирона. Так вот, мне нужно, чтобы Вы написали письмо к Миниху с предложением помощи и поддержки.

– Мой король, чем поможет нам разжалованный фельдмаршал, который высаживает репу в далекой Сибири? – задал вопрос Манштейн.

– Есть данные от лучших моих шпионов, что он возвращается и поступит на службу к мальчишке Карлу Петеру. Но у бывшего фельдмаршала еще много тайных союзников в армии, есть те люди, с которым он служил, а, главное – генерал Ласси, генерал Левен, который вместе с Репниным готовит экспедиционный корпус против нас, – король подошел к приоткрытому окну и вдохнул свежего морозного воздуха. – Так вот, Манштейн, мне нужен Миних и мои шпионы смогут оказать ему протекцию в армии, а Вы письмо отправите и, если понадобится, пойдете вновь адъютантом к Миниху, но служить будете мне, а не узурпаторше Елизавете. Россия слишком активно начинает вмешиваться в наши дела, она азиатская страна и слаба, но и назойливая муха может принести неудобство. Мне нужно, чтобы в русской армии не хотели войны с Пруссией, а лучше ослабить бабский союз и рассорить Марию Терезию и Елизавету.

– Мой король, я исполню все, что Вы мне прикажете, – уже не столь фанатично отвечал Манштейн, полагая, что король не совсем понимает ситуацию в России.

– И еще, я послал к Рождеству гольштейнскому мальчику новый подарок – сорок штуцеров, чтобы не охладевал любовью к Пруссии. Я пропущу так же русский корпус к границам Дании, буду делать вид, что ничего не вижу, так как нападение России на Данию, приведет ее к деятельному участию в войне, может разладиться союз Дании и Австрии. А, если русские но глупости своей ввяжутся в войну с датчанами, то обязательно проиграют и тогда треснет австро-русский союз.

Фридрих был уверен, что идиот Карл Петер до сих пор остается немцем-пруссаком и готов отдать что угодно, только чтобы не воевать с ним, Фридрихом. И король решил помочь мальчику взять деньги за уже давно потерянную область Шлезвиг. Пруссия пропустит русских, как они этого просили, мало того, Фридрих встанет на сторону герцога Голштинии и так же потребует справедливости, благо гарантом закрепления итогов Северной войны является Священная Римская империя – вот и пусть Мария Терезия грозит своим союзникам, он озадачит и своих шпионов в Дании. Получался казус – Пруссия и Россия через австро-русский союз противники, но они же могут выступать совместно и против Дании и плевать тогда на тех датчан.

А история с Минихом – еще одна попытка создать команду вокруг мальчика Карла Петера, чтобы было кому поддержать переворот и скинуть эту развратную Елизавету.

* ………* ………*

Вена

4 декабря 1745 г.

Иоганн Франц фон Претлак имел честь получить аудиенцию у императрицы Священной Римской империи Марии Терезии Вальбург Амалии Кристины. Эта, безусловно, неординарная женщина, могущая стать великой правительницей, только недавно – в сентябре стала полноценной в юридическом отношении императрицей. На практике, именно Мария Терезия, как дочь последнего императора, имела все рычаги власти. Объявление императором мужа Франца Стефана стало лишь попыткой не допустить формирования антиавстрийской коалиции из-за особенностей престолонаследия в этой стране, являющейся доминионом в Священной Римской империи. Некогда ее отец, не имея прямых наследников-мужчин, принял «Практическую хартию», или «санкции», где допустил императорство женщин, вассалы начали бунтовать, соседи развязали войну. Мария Терезия выстояла.

Властная женщина давала последние указания своему послу в России, который уже завтра отправляется в Петербург с исключительными полномочиями и конкретной задачей – укрепление союза с Елизаветой.

В Вене всполошились, когда русский корпус, под командованием Репнина начал движение в сторону Кенигсберга и дальше к Килю, а русский флот, который уже, казалось, прогнил, устроил быструю переброску дополнительных сил морем с формированием продовольственных магазинов в Голштинии. Само герцогство не оставалось безучастным и там, на базе гольштейнской гвардии начала формироваться полноценная дивизия с перспективой еще больше увеличить численность войск. Получалось, что Россия концентрирует до пятидесяти тысяч солдат на границах с Данией, между прочим, союзницы Австрии в этой затягивающей войне.

Но кроме концентрации сил елизаветинских орд в Голштинии, еще больше Марию Терезию и ее министров взволновал демарш Пруссии, которая еще до ратификации мирного соглашения, сама предлагает пропустить русские войска к границам Дании. В такой конфигурации, как бы не пришлось уже Австрии воевать еще и Россией. И почему? Может потому, что был унижен русский посланник, так и не ставший послом, что его не принимали на высшем уровне, да и министры избегали с ним встречи? Или потому, что Австрия даже рассматривать союз с Россией против Османской империи не собирается, только обещает, но это же политика, тут обид не случается. Вот только Мария Терезия сама забывала, как она оскорбилась на стишки мужеложца Фридриха, как рьяно стремилась опустошить бунтарскую Баварию, как сейчас грабит Тироль, Парму и Пьяченцу.

– Барон, Вашей задачей остается заключить союз с Россией, но сейчас вопрос столь скорый, что на дорогу я Вам даю не более трех недель, а на сборы боле время не дам. На нужды посольства будет выделен миллион талеров – цените, посол, – фон Претлак поклонился, пряча в поклоне изумленное лицо – такой щедрости он не ожидал. Да, конфигурация в Европе может резко измениться, но миллион – это аргумент для любого посольства! А императрица продолжала инструктаж. – Канцлер Бестужев падок до серебра, а иногда и до золота, он был сторонником Союза, и нужно его вернуть в это направление. Так же Вена готова принять русского посла. Но, барон, я настаиваю, будьте максимально уклончивым в вопросе распространения союзных отношений и на проблему Османской империи. Заведите отношения и с наследником. Ходят слухи, что его начали выпускать из золотой клетки, да и все движения в никчёмной Голштинии – это слабость Елизаветы перед слезами племянника.

Иоганн Франц фон Претлак проникнулся ситуацией, между тем, понимая, что Россия только имитирует активность, не может она пойти на ссору с Австрией, а то и крымские татары пошалить могут, или и того лучше – османы ударят австрийскими пушками по новым поселениям сербов на юге Малороссии.

* ………* ………*

Ораниенбаум

18 февраля 1746 г.

Я стоял на крыльце дворца в Ораниенбауме и наблюдал, как из «повидавшей виды» кареты, молодясь, выпрыгнул рослый, худощавый, с волевым подбородком мужчина. Назвать стариком? Нет, он был не таков, пожилым, также не поворачивался язык обозвать бодрого Миниха. Это был активный, излучающий свежесть и нерастраченную энергию, мужчина.

Бурхарда Кристофа Миниха сопровождала целая рота уланов, тогда как из свиты разжалованного фельдмаршала был только коренастый мужик непонятного происхождения. Скорее всего – подлого, так как аристократизмом тот не обладал точно, но и не особо тушевался при виде меня на крыльце большого дома.

– Ваше Высочество! – Миних церемонно поклонился, но в его движениях не было видно подобострастия, только намек на уважение встречающего.

– Граф, – приветствовал я Миниха, делая упор на его титул, но не называя фельдмаршалом, которым, он, впрочем, уже и не являлся.

– Граф, значит, – задумчиво произнес русский немец.

– А Вы хотели бы, чтобы наследник престола именовал Вас фельдмаршалом? – громко и членораздельно сказал я, чтобы слухачи успели записать слова наследника.

– Ваше Высочество, я не знаю, что и хотеть, пребывая в неведении, зачем и почему я здесь и, простите, но не рядом с императрицей, а именно Вы меня встречаете, – ответил Миних.

– Сударь, нам нужно поговорить и отобедать, думаю, соединить эти два занятия, а потом станет ясно: или Вы останетесь, или… отправитесь обратно в Сибирь, – насколько мог властно сказал я и отправился в дом, тем более, что февраль в этом 1746 году оказался дюже лютым месяцем. Миниха провожали следом за мной.

– Граф, позвольте представить Вам мою супругу Великую княгиню Екатерину Алексеевну, представляя жену, не ожидая, пока сам Миних представится, – я все же проявил вежливость, когда Миних вошел в обеденный зал, а там уже ожидала к столу Катэ.

– Бурхард Кристофович, рада знакомству, – проворковала Екатерина.

– Великая княгиня, простите великодушно, обычно меня на русский манер зовут Христофор Антонович, но как Вам будет угодно, – сказал Миних.

Кроме нас троих в обеденном зале никого не было, если не считать появляющихся и удаляющихся сразу же, как исполнят свою роль, слуг. Минут двадцать в одном из самых просторных помещений дворца царила напряженная тишина. Не скажу, что я сильно напрягся, даже, напротив. Дело в том, что за последние месяцы я уже разубедился обязательной необходимости Миниха для своих планов по созданию воинских подразделений нового образца. Румянцев был на высоте и справлялся с администрированием и командованием. Он не стал вдруг тем молчуном и серьезнейшим человеком, коим его описывали современники, грешки Петра Алексанровича множились, случилась еще одна сомнительная победа у Румянцева младшего на любовном фронте, но и работа была забыта.

Однако, имея послезнания и то, как все поголовно историки восхищались личностью Миниха, я на данном этапе был не против такого соратника.

– Граф, а чем вы занимаетесь в ссылке? – начал я разговор, акцентируя о настоящем времени, чтобы Миних проникся – ссылка еще не завершена.

– Скучать, Ваше высочество, не приходится: то репа не уродит, то корова отелится, а то и дорогу подправить нужно, – серьезно, как показалось, без сарказма, ответил фельдмаршал империи в ссылке. Екатерина аж поперхнулась такое услышать.

– Это замечательно! – улыбнулся я, а потом посерьезнел и продолжил. – Не хочу злоупотреблять Вашим временем, Христофор Антонович, а то скоро посевная и важно успеть посеять репу, так что перейдем к делу.

Миних подобрался, его и без того не сгорбленная спина, идеально ровно выпрямилась, глаза немного прищурились, взгляд стал напряженным, говорящим о готовности мозга к анализу ситуации.

– Императрица Вас не простила, это мое желание вызвать Вас. Но…– я сделал паузу. – Я наследник престола Российского, а на троне тетушка Елизавета и так оно и должно быть. Вы жили во время интриг Остермана, Бирона, Тайного Совета, не могли не быть интриганом. Тут же интриг не должно быть. Присяга, клятва на священных книгах о верности, слово чести дворянина, потом работа, много работы и не в теплых дворцах.

– Ваше Высочество, я не участвовал в интригах, я служил, насколько хватало моих сил и разумения, – возмутился Миних.

– Христофор Антонович, я не собираюсь вдаваться в подробности, тем более оспаривать приговор, я всецело предан императрице Всероссийской Елизавете Петровне. Да, не скрою, Вы мне нужны. Мне нужно знать все подробности Вашего, да, сударь, Вашего, похода в Крым. Составить карты, обозначить направления дорог рядом с колодцами, тактику военных действий. Это одно, второе, мне нужен опытный руководитель тыловой службы и фортификации. Снабжение, доставка фуража, порохового припаса – вот то, что я жду от Вас, кроме управления отвоёванными территориями. – с повышением голоса произнес я.

– Ваше Высочество, – еще громче обратился Миних. – Война в Крыму не решит проблем, она их только создает. Биться нужно на Балканском полуострове. И тут Австрия ударит в спину России, какие бы союзы ее не связывали.

– Видите, граф, Вы знаете проблему и поэтому поможете ее решить, – спокойным, уравновешенным тоном произнес я. – Выбор за Вами, либо Вы граф, но не фельдмаршал без права носить знаки отличия, и работаете со мной, не служите, Христофор Антонович, а работаете. Служите Вы Елизавете Петровне. Либо… я даже ссужу Вам семена отличной репы и потата. Иного шанса может и не быть. Между тем мундир генерал-майора Вам разрешено использовать.

– Лучше смерть, чем унижение, – горделиво сказал Миних.

– Ваше право, граф, уже через два дня Вы отправитесь в обратный путь. А пока Вас ждут, к слову без особого удовольствия, лишь по моему указанию, в Первом Воронежском егерском полку. Вас отвезут, – сказал я и манерно отвернулся, показывая и некоторое пренебрежение и то, что аудиенция закончилась.